Страница:
Когда Крон вошел в нее, Энедика вскрикнула – нервно, не от возбуждения. Крон был нетороплив – и только перед самым финалом она поняла, чего ему стоила эта неторопливость. Маг был обстоятелен и последователен, хотя без особой фантазии. Энедика подумала, что заниматься с ним сексом постоянно было бы скучно – для него это не было игрой, как для нее, как для Халлена или Тавартэра, а было процессом, к которому он подходил тщательно и кропотливо. Профессионально, неожиданно подумала она. Если только к сексу можно подходить профессионально….
Еще она подумала, что таков, должно быть, супружеский секс, когда уже нет новизны и нетерпения страсти, когда уже известны все самые тайные уголки.
Оргазм оказался неожиданно сильным.
– Энедика, Энедика, – услышала она чуть хриплый голос имперского мага. – Что же мне делать? Надо посадить тебя на муравейник и идти, но ты понимаешь, я… я только что убил женщину, с которой трахался. И мне не хочется возводить это в традицию.
– Похвальное желание, – пробормотала эльфка расслабленно. – А за что ты ее убил?
Крон выдохнул жестко, так, словно убивал в себе крик.
– Смелее, – ободрила его Энедика. – Свое семя ты в меня уже излил, почему бы ни излить свое горе? Я сегодня умру, не забывай.
Она царственным кивком указала на муравейник.
– Тебе все равно придется ждать, пока муравейник не откроется, а до рассвета еще далеко…
Имперский маг хмыкнул, отстранился от Энедики. Прохладный воздух мягкой волной коснулся ее разгоряченного тела.
– Рассказывать это долго, – произнес Крон. – Ты слышала о теории Тиграна?
Так, так… Конечно, слышала… Но пусть он тебе расскажет…
– В общих чертах, – неуверенно ответила эльфка.
– Наша жизнь – как неравномерно окрашенная нить. Пятно алое, пятно желтое… Я дам тебе в руки конец своей нити, и ты пройдешь по ней. Увидишь все своими глазами.
Маг сделал сложный жест. Эльфке уже приходилось гулять по нитям чужих жизней, и она знала, чего ожидать. Но в этот раз не было ни темноты, ни чувства бесконечной лестницы. Энедика поняла, насколько она недооценивала Крона как волшебника.
Тьма и прохлада ночного леса исчезли. На эльфку обрушились запахи водки, перегара и кислой капусты.
Тяжелая горячая рука лежала в основании шеи Крона. Пальцы ее ритмично шевелились – Искандер ласкал своего любовника. Второй рукой император подцепил кислой капусты из миски и отправил в рот. Несколько длинных полосок упали на стол, украшенный россыпями клякс жира, к остальным объедкам. Бело-желтые ленточки капусты напоминали Крону водоросли, и он не смог заставить себя хоть раз попробовать национальное блюдо мандречен. Хотя и понимал, что это его выдает.
Но имперский маг не любил растительную пищу.
– Трахни меня, – выдохнул Искандер прямо ему в ухо, почти касаясь Крона жирными губами. – Трахни меня… Неужели тебе никогда не хотелось?
«О, как мне хотелось. С каким удовольствием я бы тебя трахнул, даже не трахнул, а выебал бы».
Водка, любимый национальный напиток мандречен – а ее сегодня было выпито уже немало, Энедика видела это по размытым, дрожащим контурам предметов, попадавшим в поле зрения имперского мага – сыграла с Кроном злую шутку. Последние слова маг произнес вслух – вполголоса, заплетающимся языком. Крона сильно дернуло вверх. Император поднял его над столом за шкирку, как напакостившего котенка. Энедика увидела перекошенное гневом смуглое лицо.
– Что ты сказал? Повтори!
Высокий седой мужчина, сидевший с другой стороны стола, сделал вид, что полностью увлечен поисками мяса в своей миске.
И голос, уже хорошо знакомый Энедике, но прозвучавший издалека:
– Я бы с удовольствием тебя трахнул.
Стены крутанулись, превратившись в широкие серо-зеленые зигзаги. Требище храма Ящера в Запретном лесу, подсказала Энедике память. Но не своя память – эльфка никогда не была в Черногории. Память мага стала сейчас их общей памятью. Искандер схватил Крона за грудки. Это было очень странное ощущение – обычно при прикосновении к своей груди она испытывала совсем другие чувства. Но сейчас и грудь у нее была другая.
Искандер вытащил мага из-за стола, прижал к стене. Холод под лопатками, шов между плитами, параллельный позвоночнику…
– Повтори! – зарычал император.
– Я бы тебя с удовольствием выебал! Ваше величество!
– Так за чем же дело стало?
– Я не могу, – спокойствие, бездумное пьяное спокойствие. – Я поссать-то толком не могу, Сандро, а ты говоришь…
Вот как, значит, ласково называют императора Мандры.
Я его еще и не так называю…
Искандер разжал руки, отшатнулся. Наступил на собственный черный, с зеленой шелковой подбивкой плащ, запутался и чуть не упал. Энедике очень хотелось посмотреть, чем сейчас занят третий собутыльник. Но направление взгляда выбирала не она. Взгляд мага – ее взгляд – сфокусировался на сапогах императора.
– Болеешь какой-то дрянью, что ли? – услышали Крон и эльфка голос Искандера. – Хотя нет, тогда и у меня уже лило бы с конца…
– У тебя моча сначала скапливается как бы внутри, в небольшом мешочке, а потом потихоньку выливается? – раздался голос того самого компаньона, о котором только что думала Энедика.
Владислав, главный хирург при дивизии Серебряных Медведей, шепнула память. Старый друг императора, они вместе еще в замок Черного Пламени ходили…
Стыд и отвращение. И бешенство, что приходится говорить об этом. А, наплевать на все.
– Да, – ответил Крон. – И вообще он меня кривой в дугу…
Маг засмеялся.
– Ты что, и с женщиной никогда не был? – недоверчиво спросил император.
Женщины…
Черные косы, теплый запах сена, почерневшие от времени стены сарая, за которыми шуршит дождь… Мучительное, безысходное желание, объятия, лицо черноволосой женщины кривится, пухлые чувственные губки выплевывают какие-то слова, которые память не сохранила. Но сохранила звон в ушах, тяжесть, вдруг стальным обручем охватившую голову, и три коротких, но сильных движения рукой… Кровь, алая струя, ударившая вверх из развороченной грудной клетки. Дождь, сырость…
Узенькое, милое лицо, рыжие волосы, скрывающие фигуру, золотым плащом, и нежное, томительное чувство… Морда лисички, проступающая сквозь маску человеческого лица… Три фигуры, соединенные в позе, которую Энедика узнала и содрогнулась. Белый бок, покрытый веснушками, на миг появляется из просвета между слаженно двигающимися телами… Крик, пронзительный и жалобный…
Рыжие волосы, которые один из троих наматывает на кулак и хохочет…
Атласная юбка на огромных обручах. По алому полю нашиты алмазные стразы. «Не иначе, принцесса», рассеянно подумала Энедика, и Крон, притаившийся где-то рядом, ответил: «Графиня…» Капризный голос. Отвращение. Стрельчатый проем, окно ослепительно светится на фоне мрака… Крохотная фигурка, на миг закрывшая окно… глухой, мягкий удар и…
Избавь меня от этого!!
Хорошо…
Вернулись сырые каменные стены, Искандер, сидящий на лавке и удивленно смотрящий на своего любовника. Крон подошел к столу.
Ног будто и нет, какие-то опорки, нет, ходули, парни так часто забавляются на ярмарках, фигура на тонких, неимоверно длинных ножках, словно огромный бескрылый аист…
Ой-вей, зачем же я так нажрался…
Маг налил себе кваса из кувшина, отпил.
– Нет, никогда, – ответил он.
– Разрешите посмотреть? – спросил Владислав. – Может, я смогу помочь?
– Доставай! – приказал Искандер.
Движение плеч – Крон хотел пренебрежительно пожать ими, и вложил в это простенькое действие слишком большое усилие. Мага качнуло, но он успел упереться рукой в стол. Второй рукой он расстегнул пояс и вытащил из штанов…
А сейчас он у тебя совсем другой…
Зависит от того, чем трогаешь…
Крон выпрямился, смахнул со стола крошки и ошметки капусты и пристроил член на жирных досках.
Владислав перегнулся через стол. Искандер и хирург наклонились почти одновременно, чуть не стукнувшись лбами. Крон смотрел вниз, на черную и седую голову. К горлу подступила дурнота. Маг закрыл глаза.
– Как все запущено, – пробормотал Владислав. – У вас были травмы фаллоса? Повреждение пещеристых тел привело к деформации… И, видимо, врожденная недостаточность соединительной ткани… У вас плоскостопия нет? А с сердцем все в порядке?
Крон неопределенно кивнул.
– Я не понимаю, Крон с вами уже так давно, – заметил Владислав Искандеру. – Что же вы мне раньше не сказали?
– Мне больше нечего делать, кроме как его хуй рассматривать! Сначала экены словно взбесились, потом сидхи – дай им волю, в Старгороде-на-Нудае уже говорили бы на тэлерине, а теперь вот сюрки! Да ты и сам все знаешь! – огрызнулся император. – А ты, Крон, чего ушами хлопал? Почему сам к Владиславу не подошел?
– Не болит, – произнес Крон. – Ну, кривой… Где ты прямые, как по линейке, видел?
Медик покачал головой.
– У тебя фимоз четвертой степени и похоже, начинается баланопостит. Уздечка или была короткая изначально, или же вследствие травмы… Это абсолютные показания для обрезания…
– Ты на мандречи можешь? – перебил его Искандер. – А то знаю я вас, вам лишь бы резать. Пусть уж болтается, хоть и нерабочий.
– Вы не понимаете, ваше величество. Вот, смотрите. Крайняя плоть приросла к головке, вот здесь…
Короткое, легкое, почти нежное касание.
– И вот здесь… И теперь там скапливается гной…
Снова касание, на этот раз болезненное.
– Осторожнее руками, Влад, – пробормотал маг.
Где-то далеко, в иной реальности, играет труба. Общий сбор… а нет, обед. Солдат должен быть сыт. Фуражирские команды работают исправно, Крон сам отбирал ребят, да и здесь, в этом заповедном лесу, полно зверья, никогда не слыхавшего охотничьего рога. Бери хоть голыми руками. Вот только хлеба не хватает, но завтра должны подвезти…
– Ты моего мальца не трогай! – рявкнул Искандер.
– Я не трогаю, – испуганно, но за испугом кроется отвращение. – Я говорю, что если удалить крайнюю плоть, пройдут трудности с мочеиспусканием и член Крона будет, как вы выразились, рабочий. А если протянуть еще немного – придется удалять под корень. Фимоз приносит только неудобства в личной жизни; но баланопостит – это первый шаг к гангрене, Искандер.
Водка– великий напиток. Если бы я был трезв, сейчас здесь были уже два трупа. А так… Как будто и не обомне говорят. Но стоит поддержать беседу, хотя из вежливости. Да и не дамся я на операцию… Вряд ли Влад изучал анатомию больших кошек, но в человеческой анатомии он собаку съел. Вон как терминами сыплет…
И он поймет, что я не мандречен. И даже не человек.
И тогда мне придется убить его.
А это было бы слишком большой потерей для Армии Мандры.
– Это можно вылечить? – язык почти не слушается, вместо слов получился не то хрип, не то лай. – Может, травку какую пожевать?
И ужас, хлестнувший Крона так, что маг почти протрезвел.
Вот так, раньше или позже, ты попадешься. Сейчас он спросит тебя, а какую травку ты жевал раньше, чтобы предотвратить воспаление…
Но Владислав ничего спрашивать не стал.
– Нет, – сказал он твердо. – Травкой теперь не отделаешься. Можно было предотвратить фимоз на ранних стадиях заболевания. Куда смотрела ваша мать? Ванночки из настоя ромашки, облепиховое масло очень помогли бы. Но теперь вылечить уже нельзя, можно только отрезать…
Мать…
Светлая шкура с темными подпалинами. Мягкая, густая шерсть. Кисточки на ушах и взгляд, добрый и усталый…
Затравленное рычание. Внизу, под деревом, люди. Они пахнут ненавистью и болью, которую хотят причинить. И чем-то пострашнее боли. Смертью. Хриплый, срывающийся голос: «Освободим нашу землю от проклятых выродков!».
Вашуземлю? Когда это она была вашей?
Факел…
Я сейчас прыгну, а ты беги в другую сторону. Не оборачивайся!
Нет, мама, не надо, я…
Тело взвивается в воздух и обрушивается на орущих людей. Второе тельце, поменьше – в сторону. На соседнее дерево.
Держи тварюгу, уйдет…
Бег, безумный бег…
Ты не обернулся?
Я был послушным мальчиком, Энедика. Но это меня ни от чего не спасло…
И снова – запах перегара и кислой капусты.
– Ты мою мать не трогай.
Мой голос, удивительно, я думал, что смогу только рычать. Не забывай поддерживать оптические чары на лице и в особенности на глазах.
Кожа на скулах натягивается в улыбке. Жесткой, от которой стало больно лицевым мышцам и свело челюсть. Это была не улыбка – это был оскал, жуткий оскал загнанного в угол зверя.
Крон открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть запрокинутое лицо Владислава и отблеск собственной улыбки на этом морщинистом лице – ужас, невыразимый, животный ужас.
И запах, слабый, которого никогда не почувствует человек, но который погнал кровь в жилах мага в два раза быстрее. Запах страха.
О Водан, я же сейчас перегрызу ему горло…
Вот оно, раскрытое и беззащитное. Кадык трепыхается в нем, как пойманная в ловушку птица… Я люблю птичек… Они такие маленькие, теплые, мягкие… Аагррх… Расслабить челюсти. Открыть рот. Сказать что-нибудь…
Но Искандер опередил Крона:
– Режь!
Маг снова закрыл глаза.
– Но, Искандер, – пробормотал Владислав. – Нужна стерильность. Обезболивающее… Инструмент…
Что-то звякает, а вот и хорошо знакомый звук – водка плещется о стенки почти полной бутылки… Что-то холодное льется на…
Посмотреть, что они там делают, что ли?
Искандер посчитал, что двух бульков вполне хватит.
– Вот тебе стерильность, – сообщил он огорошенному хирургу.
– А это тебе обезболивающее, – сказал император и сунул в руку Крона бутыль, на треть еще полную водки.
Искандер оглянулся, взял со стола нож.
– А это – инструмент, – заключил он и вложил его в руку Владислава.
Размашистым движением император смахнул со стола тарелки и горшки.
– Но… – пробормотал медик, переждав грохот. – Я же пьян… Давайте завтра, в операционной, как положено… или еще лучше – послезавтра, я ведь с похмелья никакой буду…
– Не будет никакого послезавтра, Влад, – отрезал император. – Потому что завтра нападут сюрки, или сидхи, или еще кто-нибудь, тебе оторвет руку огненным шаром, а потом у мальца все сгниет! Сам же орал – «гангрена, гангрена»! Ты врач или где?
– Давайте хотя бы пройдем в операционную госпиталя, – сказал Владислав.
Секундная заминка, и Крон понял, что в госпиталь Искандер идти не хочет. Конечно, ведь в этом случае завтра весь лагерь будет болтать о члене имперского мага.
– Какая разница, где? Ложись, Крон! – приказал император.
Маг, не говоря ни слова, растянулся на столе, смахнул ногой уцелевший кувшин.
Дрожащий голос:
– Пошлите кого-нибудь ко мне в госпиталь за нитками, Искандер. Мало отрезать, надо потом зашить. Еще нужны иглы, мел и стрептоцид, пусть смешают порошок… Да я сейчас напишу…
– Пиши!
Перо царапает, рвет бумагу. Разводы на почерневшем от копоти потолке напоминают волны пепельного моря…
– И, если найдут кого-нибудь из магов – пусть приведут сюда, немедленно. Где это видано, чтобы пациент сам над собой колдовал во время операции…
Тяжелые шаги, набойки на каблуках цокают по каменному полу.
– Ординарец!
Прыгающий в руках хирурга нож.
– Крон, я сделаю продольный разрез, – Владислав бледен, но голос твердый. Лишь бы руки у него оказались такими же твердыми, как голос. – Я не могу сделать полноценное обрезание из-за риска несостоятельности швов, понимаешь? И мне будет нужна твоя помощь. У тебя в препуциальном мешке гной, инфекция. Нужно сначала вскрыть его, вылечить инфекцию, а потом уже делать циркумзицию. Я посыплю рану порошком, но боюсь, что этого будет мало…
Да он вообще трезв, как стеклышко! Или протрезвел от ужаса…
– А Искандер ведь потребует все и сразу. Когда я скажу, ты бросишь себе на головку члена самое мощное дезинфицирующее заклинание, которое знаешь. Или, – голос хирурга угас. – Ты таких заклинаний не знаешь?
– Знаю, Влад. Я боевой маг…
– Хлебни водки, и полей мне на руки. Примитивная дезинфекция… А потом начнем. Держись, будет больно все равно… А когда я скажу, применишь очищающее заклинание.
Водка здесь не поможет.Мне не удержать и маску,и обезболивающее, и дезинфицирующее заклинание – Кольцо Осмога,что ли, применить… Я ведь тожепьян.
Крон сел, полил из бутылки на подставленные руки. Владислав привычно оглаживал свою левую кисть правой, потом наоборот. Глядя, как двигаются руки врача, Крон вдруг понял, что эта жуткая задумка Искандера имеет шансы на успех. Маг понимал, к чему может привести операция в таких условиях.
Но Владислав был лучшим хирургом армии Мандры.
– Будь добр, плехни и на нож… Да, на ручку тоже… Не жалей водки…
Крон бросил опустевшую бутыль. Она обиженно звякнула и загрохотала, откатываясь в дальний угол зала. Маг лег на спину, закрыл лицо рукой. Собрался с силами и бросил обезболивающее заклинание. То ли заклинание ему очень удалось, то ли сыграла свое водка. Крон перестал чувствовать себя ниже пояса.
– Больно?
– Нормально…
Шаги. Голос Искандера:
– Вот нитки, какой-то шестой шелк… А все твои маги ушли на блядки, в лагере никого нет.
– Тогда подержи пока нитки, Искандер… Нет, упаковку не открывай…
Прикосновение к руке – император хотел посмотреть на лицо своего мага. Кажется, он тоже сообразил наконец, чем рискует.
– Отвяжись, Сандро, – прохрипел Крон.
Император отпустил его руку, но не отошел, остался рядом с ним. Маг слышал его дыхание и сопение Владислава на дальнем конце стола.
А у нашего хирурга астма… Да, он уже не мальчик, чтобы носиться по полям… Сколько же ему лет?
Какую ерунду ты думаешь, Хёгни…
– Нормально?
Голос доносится совсем уж издалека.
– Да. Быстрее, Владислав… Долго мне не удержаться…
– Бросай заклинание… Крон? Ты меня слышишь?
Напряжение всех каналов… Где взять Чи? Воздух вокруг затхлый, душный, неживой… Но немного жизни в нем еще есть…
И РАЗ!
Мир исчезает во мраке. Отзвуки голосов.
… с бородкой или без…
… ты тут еще крестиком начни вышивать…
Свет. Боль. Нет, не боль, а
БОООЛЬ!
При родах и хуже бывает…
Но быстрее проходит… Я потом месяц ковылял, как раненный в жопу…
Но операция удалась. Значит, люди и большие кошки не так уж сильно отличаются друг от друга внутри…
По крайней мере, не устройством этогооргана…
Лицо Искандера.
– Теперь ты меня трахнешь?
– Трахну, трахну… И вообще, я давно мечтал, чтобы ты отсосал мне…
– Говно вопрос…
Что-то звякает, голос Владислава:
– Искандер, это же операция. Серьезная операция. Дай парню хотя бы две недели, пока заживут швы… Ты же погубишь его…
– Да хоть месяц, если надо… Но отсосать-то можно ему?
Утомленное лицо медика, на котором вспыхивает и гаснет улыбка.
– Не надо, – проговорил Владислав. – Знаешь, как убивают ящеры, что водятся в Мертвой пустыне? Они кусают жертву, и она умирает. Хотя эти ящеры и не вырабатывают яда… Просто они никогда не чистят зубы.
Весь мир исчез за плечом Искандера в потертом кожаном доспехе – император наклонился, чтобы обнять Крона. Ощущение объятий, крепких, но осторожных.
– Я подожду, что ж.
А ведь он тебя любит, – подумала Энедика. – Любит…
Но подумала она очень тихо.
Так, чтобы маг не услышал.
А громко она подумала вот что:
Давай немного передохнем, Крон. Это было так… мучительно…
Хорошо…
Четверка огромных пауков, запряженных цугом, слаженно работала лапами. Ринке подумал, что со стороны их повозка, которой правила Мать Рябина, должна напоминать комок лягушачьей икры, которую тянет за собой скользящая по глади пруда водомерка. Время от времени богиня вытягивала по черным спинам длинным прутом. Ринке изумляло, как Мать Рябина вообще может вытворять нечто подобное, с кандалами-то на руках, но, видимо, за столетия богиня научилась многому. Звон ее кандалов и цепей, из которой была сплетена упряжь для пауков, сливался в одну мрачную мелодию, резкую и ритмичную. Над головой эльфа мелькали ветви чудовищных деревьев – или же это были лапы невиданных существ? – иногда в просветах показывались звезды, расположенные совсем иначе, чем Ринке привык видеть.
– Ты упоминала о песне, из-за которой соединила овраг, – бросила богиня через плечо. – Может, ты споешь ее для меня?
Эльф покосился на Карину. Вряд ли ведьме хотелось петь. Мандреченка вцепилась в борт повозки, как Ринке, и сосредоточенно смотрела перед собой. Мать Рябина вернулась бы за ней, если бы ведьма вывалилась на дорогу. Но смогла бы богиня найти ее в кромешной тьме? Даже Ринке вовсе не горел желанием сводить знакомство с обитателями этого странного пространства, по которому они мчались. Эльф догадывался, где они едут, да и Карина тоже. Духи эльфийских воинов очень обрадовались бы, повстречав живую мандреченку в своем царстве!
Однако Карина глубоко вздохнула и запела. Ринке не смог бы сказать, сколько времени прошло в этой безумной скачке, час, день или сто лет. Эльфу казалось, что простенькая песня из шести куплетов превратилась в бесконечную сагу, вроде той, которую, по преданиям, шепчут друг другу звезды в небе. Но когда ведьма пропела заключительные строки:
Мать Рябина натянула вожжи и закричала на пауков. Твари остановились.
Но нельзя рябине
К дубу перебраться…
Знать, ей, сиротине.
Век одной качаться, —
– Мы на месте, – сказала богиня.
Ринке спрыгнул первым, обнял Мать Рябину за талию и поставил на землю. Затем эльф помог спуститься ведьме. Прикосновение рук Ринке, крепких и сильных, вывело Карину из оцепенения, в которое она погрузилась во время путешествия. Мать Рябина, гремя цепями и шаркая ногами, привязывала пауков к подобию гигантской коновязи. Ринке огляделся. Когда его глаза привыкли к рассеянному полумраку, эльф понял, что они стоят у покосившейся избы. В черноту выбитой двери вели три ступеньки, белевшие в темноте, как оскаленные зубы. Богиня решительно поднялась по ним.
– Прошу, – сказала она.
– Мне будет нужен свет, – сказала ведьма. – Или здесь нельзя…
– Можно. Ринке, посвети, – отвечала Мать Рябина.
Сидх прищелкнул пальцами, и алый магический шар заплясал у них над головами. Ринке и Карина последовали за богиней. «Вот она какая, кузница Аулэ», подумал Ринке, на миг задержавшись на пороге. У него захватило дух. Никогда, даже в самых раскованных мечтах, эльф не думал, что ему доведется посетить мастерскую павшего бога. Мандреченка, чуждая торжественности момента, легонько подтолкнула Ринке в спину. Он прошел внутрь.
Внутри кузница оказалась меньше, чем казалась снаружи. На земляном полу валялся металлический хлам – обломки пластин и стержней, железный пёк. Ведьма с задумчивым интересом посмотрела на покрытый пылью и паутиной кулачковый механизм, когда-то нагнетавший меха. Хозяин кузницы пользовался водяным колесом для того, чтобы качать воздух в горн. Благодаря этому температура в печи была выше, чем при ручном качании мехов, а кузнец заодно избавлялся от необходимости почти каждый день остужать печь и очищать ее от блума – спекшейся смеси железа и шлака. Отец Карины, услышав об изобретении сидхов, покумекал вместе с братом и установил в своей кузнице похожий механизм. Через неделю, когда Василий уже подумывал о том, чтобы усовершенствовать и молот, в станицу приехали княжьи слуги. Водяное колесо из кузницы забрали, а отцу ведьмы прописали пятьдесят плетей – за то, что раньше не изобрел, и за то, что от господского ока утаил. Василий неделю отлеживался, месяц пил, и больше на новаторство его не тянуло.
На стенах кузницы и приколоченных полках висели и лежали инструменты, при виде которых Карина восхищенно ахнула. Помимо знакомых с детства клещей, зубил и бородков, ведьма обнаружила гвоздильни, подсеки, обжимки, подкладки, штампы, напильники, тиски и круговые точила. Под башмаками Ринке что-то хрустнуло.
– Смотрите под ноги, братец не отличался аккуратностью, – сказала Мать Рябина.
Словно в ответ на ее слова, Ринке тихо ойкнул и закрутился на месте. Карина обернулась и увидела, как он вытаскивает из подошвы длинный и тонкий гвоздь.
– Не выбрасывай, – произнесла мандреченка. – Пригодится.
Ведьма двинулась дальше, запнулась об огромный молот и чуть не упала. Рядом валялся огромный кожаный фартук, прожженный в нескольких местах и потрескавшийся от жары. Очевидно, мастера отвлекли в разгар работы. Хозяин кузницы выбежал из нее в спешке, только пригасив горн, – и больше уже никогда не вернулся. Карина, эльф и богиня остановились подле наковальни, на роге которой лежало позабытое зубило из очень темного металла.
– Похоже, – сказал Ринке, глянув на руну на ручке, – это зубило закалено в крови дракона…. Оно нам подойдет?