Гретта села за коммуникатор и стала последовательно пробовать все каналы и все частоты. Арта со своего дивана пристально следила за каждым ее движением. Глаза ее странно блестели. На лице застыло выражение паники и отчаяния.
   Наладить связь оказалось не такой уж и простой задачей. Минуты текли для всех присутствующих очень медленно. Арта пыталась рассмотреть в макет Горы на карте обстановки. Ее красивый рот открылся самопроизвольно. Она хотела, казалось, пронзить своим безумным взглядом карту насквозь.
   — Говорит Бутла Рет! Кто ты? Что тебе нужно? — прорвался наконец в комнату густой бас.
   Синк, мысленно уже произнося нужные слова, направился к компьютеру связи.
   — Синклер! — позвала его взволнованно Гретта, показывая на их пленницу. По всему телу Арты Фера бежала дрожь, глаза сверкали… Она стала метаться на своем диване из стороны в сторону. Мхитшал, стоявший рядом и смотревший на это, почувствовал, как покрывается холодным потом. Он нервно провел языком по пересохшим губам.
   Синклеру оставалось только обреченно пожать плечами. Было уже поздно что-либо изменить. Он повернулся к микрофону.
   — Меня зовут Синклер Фист. Я командую Первым Тарганским дивизионом, Рет. Я хочу остановить сражение, встретиться с вами и обсудить возможность окончания военных действий.
   Говоря эти слова, Синк стоял, скрестив руки на груди, и выжидающе глядел на карту обстановки. Взгляд его был настолько пристальным и неподвижным, будто он хотел растопить голографическое изображение поля боя и рассчитывал увидеть лицо своего оппонента.
   — С какой стати я должен соглашаться на твои условия и предложения, Фист? Мои войска захватили и удерживают главную стратегическую точку на местности — Гору Веспы. Это дает мне целый ряд неоспоримых преимуществ перед тобой.
   У него был спокойный и снисходительный тон.
   Гретта глянула в сторону Арты Фера, лицо которой было искажено гримасой ужаса, и поморщилась.
   «Господи, сколько человеческих жизней сейчас находятся в руках этой сумасшедшей!.. Блаженные Боги, умоляю, помогите нам!»
   Синклер продолжал:
   — А что бы ты сказал после моего сообщения о том, что Гора заминирована, что твои фланги загнуты и ты лишен возможности быстрого маневра, что ты сидишь на пороховой бочке, с которой не успеешь слезть, да и мои солдаты тебя уже оттуда не выпустят? Что ты скажешь теперь?
   — То, что это ложь! — прогремел в колонках мощный голос Бутлы.
   Гретта внимательно наблюдала в те минуты за Артой, и она заметила, что пленница вся задрожала от возбуждения, услышав голос командира тарганцев. Ее янтарные глаза замерцали. Надежда появилась там, где еще минуту назад было только безумие.
   — Рет, мы взяли в плен Арту Фера. Может, вы согласились бы послушать ее; мы захватили ее при попытке взорвать наш штаб.
   Синклеру долго пришлось ждать ответа. Сердце, его неистово колотилось.
   «Господи, сколько всего зависит сейчас от сомнительного здравомыслия этой женщины! Дурак я, что доверился ей, но сейчас уже поздно что-либо переделывать. Да и кого стал бы слушать Бутла Рет, как не свою любовницу?»
   Наконец Бутла Рет ответил. Голос его заметно поутих:
   — Я поговорю с ней.
   Синклер обернулся. В его взгляде было и отчаяние, и мольба, и требование…
   — Арта? Ты в порядке? — мягко прозвучал голос Бутлы.
   Синклер закрыл глаза. Ласка и нежность, прозвучавшие в голосе врага, необычайно тронули его.
   Арта оцепенела. Взгляд ее окаменел и был устремлен в пустое пространство. Казалось, вся она сосредоточилась на одном каком-то страшном воспоминании.
   — Бутла! — неожиданно закричала она. Кроме паники и ужаса в ее голосе ничего больше не было.
   Синклер понял, что просчитался…
   — Бутла! Не слушай их! Они хотят, чтобы ты сдался! Потому что чувствуют, что им не сдержать тебя! В их руках осталось последнее оружие — ложь! Грязные риганские лжецы!
   Гретта уронила голову на грудь. Во всей ее позе просматривалась обреченность.
   Теперь тарганцам нет спасения…
   Синклер резко развернулся к Арте, но та лишь победно рассмеялась ему в лицо.
   — Только посмей тронуть ее, риганин, — раздался в колонках твердый голос Бутлы. — Через час с тобой будет покончено. Ты можешь рассчитывать на то, что с тобой поступят по всем правилам чести… Можешь рассчитывать на это, однако лишь в том случае, если Арте не будет причинено вреда. Если хоть один волос упадет с ее головы, улицы Веспы превратятся в реки, наполненные риганской кровью. Это я тебе обещаю!
   — Подожди! — вскричал Синклер, бросившись к компьютеру связи. — По крайней мере, со мной ты можешь поговорить?! Бутла? Бутла Рет?
   — Он прервал связь, — усталым голосом сообщила Гретта.
   Синклер потерянно взглянул на нее, потом сорвался с места и заходил по комнате взад-вперед, заложив руки за спину и опустив низко голову.
   Арта улыбалась, наслаждаясь своей победой. Она внимательно наблюдала за Синклером и, казалось, черпала энергию из его отчаяния.
   Гретта развернулась в своем кресле, чтобы взглянуть на наемницу, посмотреть ей в глаза, залитые злобой, и ответить на это своей ненавистью.
   — Радуешься?.. Ну, радуйся, сука!.. Ты любишь Бутлу Рета? Настолько любишь, что приносишь его в жертву? Клянусь, я никогда не испытывала настолько сильных чувств!
   — У нас нет теперь выбора, — пробормотал усталым голосом Синклер. — Ну, что тарганцы? Их уже загнали наши в зону поражения взрывом?
   Гретта кивнула и отвернулась от пышущей яростью и триумфом Арты к переговорному устройству, чтобы отдать последние распоряжения командирам полевых подразделений.
   — Внимание всем! Внимание всем! — раздался в микрофон громкий и уверенный голос Синклера. — Срочно в укрытия! Срочно в укрытия!
   — Шикста? — хрипло позвала Гретта. — Взрывай! Подними их всех на воздух!
   — Вас поняла, — донесся удаленный голос сержанта.
   Арта прекратила метаться в исступленной радости на своем диване и перевела тревожный, вопросительный взгляд с одного риганина на другого. Она все еще не могла понять и не хотела отказываться от триумфа своей победы над жалкими риганами, когда вдруг вспышка яркого света обозначилась на подступах к городу… в районе Горы… Она, как и все остальные, смотрела в окно. Глаза ее сначала подернулись дымкой, потом наполнились диким ужасом. Она еще отказывалась им верить, но противное, сосущее чувство уже поднималось в ее животе.
   Огромные куски горной породы взлетели в воздух, сотни и сотни тонн, целые холмы…
   Свет Апокалипсиса… Он бил в глаза с неистовой силой, слепил, сверлил мозг…
   Спустя несколько секунд задрожал пол штаба и уши заложило глухим ударом, долетевшим с места взрыва. Ударная волна мощно разбилась о высокое здание штаба. Арта едва не упала с дивана.
   — Всем, всем, всем! — глухим голосом приказал в микрофон Синклер. — Оставаться в укрытиях до тех пор, пока не улягутся осадки. Когда счетчики успокоятся, начинайте прочесывание. Держаться подальше от горячих точек!
   Мертвых не трогать, раненых эвакуировать.
   Разинув рот, Арта недвижно смотрела на густое черное облако, поднявшееся над местом взрыва и соединенное с землей тонкой перемычкой.
   О стены здания разбивались все новые ударные волны, каждая из которых была слабее предыдущей.
   Наконец, Арта нашла в себе силы перевести взгляд на карту обстановки. Все огоньки, обозначавшие силы тарганцев, теперь погасли.
   Только сейчас она стала понимать, что же произошло.
   Синк потер переносицу и с отвращением взглянул на жалкую женщину. Ему трудно было пережить то, что он сделал, но с другой стороны, выхода не было. Его завалила камнями эта… наемница! Опустив плечи, Синклер медленно вышел из комнаты. Оглянувшись в последний момент, он увидел, что Гретта с тревогой, а Мхитшал с неприкрытым ужасом смотрят на парализованную на своем диване Арту.
   Прошло несколько секунд и Арта Фера закричала… Если это можно было назвать криком… Так, наверное, не кричат звери…
   Синклер закрыл глаза и через два шага споткнулся. Его захлестнуло воспоминание об улыбающемся лице матери, лежащей в гробу.


Глава 23


   Скайла Лайма откинулась на спинку командирского кресла, окруженного оборудованием рубки управления ее личной яхты. Ей очень хотелось плюнуть на все и устремиться к Тарге, но внутренний голос неустанно охлаждал ее пыл, призывая к бдительности и осторожности. Стаффа все равно прибудет на Таргу много позднее, а ей пока еще необходимо было кропотливо и с опаской миновать риганские корабли, обеспечивавшие режим карантина для взбунтовавшейся планеты. Она понимала, что если допустит хоть малую ошибку, то неминуемо попадет в лапы Или. А это, в свою очередь, будет означать пленение Стаффы по его прибытии на Таргу.
   «Я могла бы отправиться непосредственно на Ригу и предстать перед Тибальтом.»
   Скайла машинально постучала ногтем указательного пальца по зубам и внимательно стала присматриваться к звездам, поблескивавшим за лобовым иллюминатором. Корабль слегка вращало, и от этого казалось, что звезды устроили вокруг Скайлы медленный хоровод.
   Интересно, как Тибальт отнесся бы к сообщению, что его любовница самолично отвадила от его империи Компаньонов? В какую, черт возьми, игру играет Или? Скайла была уверена, что Тибальт не пожалеет свою постельную подругу, несмотря на все ее любовное искусство, за то, что она сделала с самым главным союзником императора.
   — Она это тоже прекрасно понимает, — пробормотала задумчиво Скайла, продолжая разглядывать звезды. — И, конечно, уже подготовила дюжину красивых объяснений и оправданий. Ах, черт! Если бы я только могла хоть немного поговорить со Стаффой? Что ей нужно?.. Какова ее цель?..
   Скайла улыбнулась, вспомнив выражение лица Стаффы, когда он увидел ее на складе контейнеров. Закрыв глаза она попыталась представить себе крепкое объятие его сильных рук. Ее захлестнуло неистовое желание и она на секунду пожалела, что не настаивала на своем полете с ним в той коробке.
   — Впрочем, так лучше, — заверила она себя, успокоившись. — Если бы мы оба сидели в том контейнере, то это могло означать только одно: что мы полностью зависим от доброй воли Седди… Несмотря на клятвенные обещания Браена это было бы очень похоже на добровольное самоубийство.
   Она только представила себе, что было бы, если бы Седди вскрыли контейнер, прибывший на Таргу, и обнаружили бы там Командующего и его заместителя… Нет, такого удовольствия ей не надо!
   "Итак, Скайла, что ты собираешься делать? На борту твоего корабля содержится заложник. Неизвестно, на что он способен и что может выкинуть. Риганцы просто взбесились во главе с этой сучкой… А Стаффа сидит в коробке, направляющейся на планету, обитатели которой все последние годы только и занимались тем, что разрабатывали всевозможные планы его убийства!
   Хорошая получается картинка…"
   Замигавший сенсор-детектор дальнего радиуса действия вывел Скайлу из состояния задумчивости. Она настроила прием сигналов, увеличила их четкость. Ага, знакомый почерк… Такой ход может быть только у военных риганских кораблей. А скорость-то какая! Жмет не меньше сорока пяти гравитаций!
   Или Такка!
   Скайла быстро определила свое местоположение в звездном пространстве, которое еще минуту назад рассеянно рассматривала. Затем определила координаты приближающегося чужака. Сравнив полученные данные, она нахмурилась и быстро откорректировала курс.
   Ледяная дрожь пробежала по ее спине.
   — Нет никакого сомнения — Или собралась с визитом на Таргу.
   Теперь Скайла знала, что ей делать.

 
   Браен задумчиво смотрел на сточенный камень над своей головой. Вечная тяжесть. Он олицетворял дурное предзнаменование. Серый оттенок поражения. Холод и бесчувственность смерти. Он висел как некий символ гнета.
   Бутла Рет погиб?
   Тарганские повстанческие силы разбиты!
   Господи, как?! Каким образом Синклеру Фисту удалось нанести им такое сокрушительное поражение?!
   «Не бойся взглянуть правде в глаза, старик. Ты сыграл в свою последнюю игру и проиграл. Что тебе осталось, Браен?..»
   Слабый, разреженный свет еле-еле освещал мрачную спартанскую обстановку комнаты. Лучи, исходящие от маленькой лампочки, частично поглощались серым камнем. Освещение специально сделали слабым, чтобы яркий свет не раздражал больные глаза Магистра Хайда. Воздух в помещении был тяжелым, теплым и влажным. Точно таким же было и дыхание старика Хайда.
   «Сколько еще времени судьба отмерила нам быть вместе? Старинным верным друзьям? Видимо, в такие минуты лучше всего отдаться воспоминаниям, осмыслению прожитого, анекдотам и шуткам о былых победах и первой любви. Это время совершенно не предназначено для тяжких откровений. Человек не должен перед своей физической смертью переживать еще и гибель всех своих мечтаний и надежд».
   Пожелтевшее лицо Хайда было похоже больше на посмертную маску. Тонкая кожа натянулась, и создавалось такое впечатление, что она вот-вот лопнет. Хайд не испытал — внешне, по крайней мере, — ни тени оживления, пока Браен монотонно рассказывал ему о происшедшей катастрофе, о страшном поражении под Веспой. Правда, не раскрывал ему всей тяжести правды…
   Умирающий слушал спокойно, судорожно вздыхая между приступами сухого, скрипучего кашля.
   Браену было больно смотреть на своего друга. Он наблюдал процесс умирания самого близкого ему человека и чувствовал, что одновременно с этим происходит процесс гибели всех его надежд, когда-либо вдохновлявших Седди на жизнь и познание Вселенной.
   — Нужно было убить его еще тогда, когда он был ребенком, — еле слышно прошептал Хайд, с трудом отрывая от одеяла худющую руку.
   Трубки искажали его голос, превращая в какие-то потусторонние гулкие звуки. Они были протянуты из его легких через обе ноздри и заканчивались в отсасывающем насосном механизме, который откачивал в специальную канистру жидкость, которая плескалась в легких старика, затрудняя ему не только дыхание, но и речь. Магистр полностью теперь зависел от аппарата, который при работе издавал характерное тонкое попискивание, напоминавшее о непрочности бытия. Хайд уже был на пороге смерти, и только этот тонкий звук давал знать окружающим и ему самому о том, что не все еще кончено.
   Душа Хайда просилась из, мрачного, нерадостного мира в звездное небо. Все понимали, что он скоро умрет. Никто ничего не пытался сделать, ибо и так уже все возможное было сделано. Все просто смиренно ждали его конца, заранее настраивая себя соответствующе.
   Браен погладил рукой ноющий живот и еще раз, нахмурившись, глянул на висевший над головой камень.
   — Это было мое решение, — проговорил он грустно. — Фист был малышом. Беззащитным, крохотным созданием. Я еще тогда взглянул в его странные глаза, посмотрел на то, как он ползает по комнате, хватаясь пухленькими ручками за все подряд, и… мне стало его жалко. Послал его на Ригу, чтобы он там затерялся среди местных жителей и вырос обыкновенным человеком. — Он покачал головой и добавил с горькой усмешкой:
   — Сентиментальный я человек, правда? Моя сентиментальность всегда мешала принимать правильные решения.
   — Кванты, Браен, — захлебываясь, прошептал Хайд. — Действие… Любое действие вносит изменения в реальную действительность. Кто знает, что было бы, если бы мы тогда просто перерезали ему горло и сбросили в мусоропровод?
   — В то время живой Синклер Фист был нам более выгоден, чем мертвый, — напомнил Браен. — С живым ребенком мы могли бы еще торговаться… Он был нашей страховкой…
   — Он был чудовищем! Даже тогда! — прохрипел Хайд и сорвался на дикий кашель. — Чудовищем, Браен! Ты знаешь, кем он был… Откуда он взялся! Его наследственность… смерть!
   — Возможно, — кивнул Браен, соглашаясь. — Но давай признаемся самим себе, друг мой, это гениальное чудовище! К тому же мы почти не принимали участия в его воспитании. Возможно, все повернулось бы иначе, если бы мы оставили его при себе, воспитали бы в своих тради…
   — Он убивает нас без всякой пощады! — прервал его Хайд, все еще не справившись с кашлем. По подбородку у него потекла желтовато-коричневая слюна. Без… всякой… пощады…
   — Успокойся, друг мой, — улыбнулся Браен и проворно вытер старику лицо специально предназначенным для этого платком. — Между прочим, нельзя сказать, что все потеряно.
   Хайд судорожно сглотнул несколько раз и откинулся на подушку своей жалкой безволосой головой.
   — Может, и нет, — еле слышно прошептал он. — Действительность изменилась, друг Браен. Изменилась, я знаю… В чем-то эта действительность, которая, как мы считали, подошла к своей критической точке, изменилась. Прозрение? Кто-то прозрел? Тот, кого мы не знаем и не видим? Его наблюдения обновили действительность?.. Мы к этому не имеем отношения. Так же, как не имеют к этому отношения ни риганцы, ни сассанцы.
   — Может быть, машина? Нам неизвестна реальная сила, практические возможности Мэг Комм. Может ли его наблюдение быть отражением божественного сознания? Ха, кстати, довольно интересное уточнение понятия «наблюдатель», ты не находишь? Возможно, реальность изменилась именно под влиянием наблюдения машины, а? — говорил Браен, мягко положив руку на плечо Хайда. — Впрочем, мне кажется, что всякий, кто составлял планы и прогнозы, высчитывал вероятное будущее, видит сейчас, что все обернулось иначе, что все прогнозы и вероятности лопнули, как мыльный пузырь. Почему? Как и все на свете, действительность имеет свою форму. Кто составляет эту форму? Откуда она к нам является? Все-таки я очень сомневаюсь, что к этому имеет отношение машина. Для того чтобы уметь наблюдать, необходимо иметь искорку от Бога, необходимо быть его частью, что дано лишь живым существам.
   — Фист! — задыхаясь, прохрипел Хайд. — Фист! Он не обладает ощущением действительности. Он постоянно в действии. Он живет в «сейчас». Он не заинтересован в своем будущем. Это единственный человек, в отношении которого можно строить предположения. Он предсказуем! Но не в том, куда он повернется или что сделает в ту или иную минуту. Он предсказуем в том, что… победит!
   Браен нахмурился и провел усталой рукой по собственному лысому черепу, на котором выступила испарина.
   — Господь посмеялся над нами. Фист стал главным игроком в печальной игре, а мы обладаем недостаточными данными, чтобы предугадать его дальнейшие действия. — Он мимолетно улыбнулся. — Странно. Парадоксально. Но не кажется ли тебе, что он, превзошел нас в нашей собственной философии?
   — Он разбил, — упавшим голосом прохрипел Хайд. — Наши силы. Разбил?
   Браен только пожал плечами и ободряюще улыбнулся.
   — Мы реформируемся.
   «Я не могу рассказать ему, что Бутла погиб. Я не могу раскрыть ему всю правду. Рассказать о том, что мы повержены и уничтожены. Пусть умрет с надеждой. Без правды человек всегда может обойтись, а без надежды никогда. Пусть он не узнает худшего. Я должен уберечь его. Хотя бы в знак благодарности, что он делал для меня в былые годы. Какую жестокую штуку сыграли время и жизнь, с дорогим и благородным Хайдом. Они хотят, чтобы я собственными руками, руками старейшего друга разбил его крепкую мечту, лишил последней надежды на пороге смерти! Нет, этого не будет! Не будет…»
   Хайд устремил на Браена изможденный взгляд влажных голубых глаз. В конце концов, Браен не выдержал и отвернулся.
   Хайд еле слышно прошептал:
   — В твоей улыбке таится обман. Ты никогда не умел толком врать. По крайней мере, мне. Один из твоих недостатков, не правда ли? Я всегда подмечал в тебе это и ловил за руку.
   — Я не обманываю тебя, — проговорил Браен, чувствуя неистовое желание броситься старику на грудь и разрыдаться. Однако он не имел права этого делать в такие минуты, поэтому, насупившись, продолжал:
   — Мы потерпели поражение, да, но не уничтожены.
   Хайду, видно, причиняли боль трубки, потому что порой его слабая рука непроизвольно тянулась к носу, чтобы выдернуть их.
   Он опять закашлялся и прикрыл глаза.
   — Даже находясь на пороге смерти, друг мой, я могу отличить правду от обмана. Ну, хорошо, я тебя понимаю… — Прозрачные веки дрогнули, когда Хайд спросил:
   — А что Командующий? После стольких смертей, ужаса и бедствий. Он, наверно…
   — Летит к нам, — закончил Браен с улыбкой, — Да-да. Стаффа направляется прямо к нам. — После паузы он добавил:
   — Возможно, теперь… Ну, увидим. Я больше не склонен полагаться на вероятность.
   «К сожалению, тебе, мой милый друг, не дано будет увидеть нашу окончательную победу.»
   — Нет… не можешь полагаться на вероятность, — прохрипел Хайд. — Стаффа… послан к нам своим… заместителем? Вероятность встала с ног на голову, друг мой. Все перевернулось. Машина… ошиблась.
   Сила Браена убывала намного медленнее, чем у его друга. Он чувствовал, как жизненные соки вытекают из него, как крошится сознание. И в такие минуты он всегда обращался мысленно к прошлому, к прожитому, к лучшим временам… У них с Хайдом тогда было много споров, много совместных свершений и побед… Они с Хайдом возродили Седди, держали зловещую машину в состоянии постоянного ступора, успешно противостояли все возрастающей силе двух эгоистичных империй. Однако в свете последних событий, ему казалось, что все их труды были всего лишь отсрочкой от окончательной катастрофы, которая придвинулась теперь вплотную, неся с собой жестокость и смерть.
   Настали последние времена.
   Рига готовилась к вторжению на Сассу.
   Последние мгновения затишья перед неминуемой бурей, которая сметет все на своем пути. И правых, и виноватых.
   — Все же мы многое сделали, не так ли? — словно услышав мысли друга, с трудом выговорил Хайд. — Мы сделали невозможное. Воспитали поколения молодежи, придали поганой, проклятой цивилизации оттенок гениальности.
   — Да, мы многое успели, — согласился Браен. Его голос прозвучал равнодушно, потому что мысли его были о другом.
   Он вспомнил Хайда, каким он был раньше. Молодой, энергичный, черноволосый и атлетически сложенный. Браен отлично помнил, какими взглядами провожали женщины его друга, когда он царственной походкой шел по коридорам. Его голубые глаза светились одухотворенностью, на губах играла ироничная улыбка, сводящая противоположный пол с ума.
   — А теперь… дай мне отдохнуть, Браен, — судорожно вздыхая, прерывисто прошептал Хайд. — Отдохнуть… Отдохнуть…
   Браен ободряюще похлопал его по плечу и, когда обернулся к двери, почувствовал, как заныло бедро.
   За дверью на стуле сидела молоденькая Посвященная и смотрела на экран монитора, встроенного в стену.
   — Он умирает, — устало и потерянно вымолвил Браен.
   Внезапно он почувствовал, как на него на самого накатывает волна смертельной усталости и фатальности. Ноги задрожали в коленях, и он был вынужден опереться о неровную стену скалы. Он закрыл глаза и попытался смириться с мыслью, что сейчас сделать. Слабость растекалась по всему телу, притупляя мышления и опустошая душу.
   Посвященная оглянулась и грустно кивнула.
   — Думаю, ему осталось максимум несколько часов. Мы можем увеличить режим работы насоса, но его легкие не выдержат. Они могут отказать в любой момент и тогда произойдет кровоизлияние, после чего…
   — А каково… его душевное состояние?
   — Он заснул. Магистр. Ему снятся хорошие сны.
   Браен почувствовал внезапный зуд в деснах и провел по ним языком.
   — Хорошо. В таком случае самое время…
   Собравшись с духом, он решительно протянул руку к одному из выключателей и повернул его. Убрав руку, он еще долго, не мигая, смотрел на небольшой кусочек металла и старался не думать о том, что только сделал.
   — Магистр?! — вскинулась Посвященная. — Это же…
   — Да, я знаю, — прошептал Браен. — Выключатель приводит в действие насос или… останавливает его работу. Смотри, девочка, ты видишь, как он спокоен? Это называется счастьем. Ему снятся хорошие сны. Хорошие сны. Что может быть лучше? Кто бы отказался так умереть?..
   Монитор в его глазах подернулся дымкой и стал расплываться. Плотный комок подскочил к горлу, не давая вздохнуть.
   Браен едва почувствовал прикосновение к себе мягкой и теплой руки молодой женщины. Она что-то сказала в микрофон устройства внутренней связи. Для Магистра Браена это был простой и несвязный набор слов.
   Через минуту в помещение вошел Мастер в сопровождении двух Посвященных. Увидев их, Браен зарыдал в голос. Его осторожно подхватили под руки и медленно повели по лабиринту коридоров в неизвестном направлении. У Браена все плыло перед глазами. Он никак не мог остановиться, все рыдал и рыдал, сотрясаясь всем телом.
   Очнулся он только на носилках.
   Он не хотел возвращаться к реальности. Он хотел подольше побыть в мыслях со своим верным и единственным другом Хайдом, понимая, что другой такой возможности может уже не представиться.
   Закрыв глаза, он продолжал вызывать в своей памяти образ молодого, смеющегося, сильного и здорового друга. Молодого!..

 
   — Так что я из кожи лез вон, лишь бы угодить моему Претору, — объяснял Стаффа.
   Им ничего не оставалось делать, как только разговаривать. Однообразно-серые стенки контейнера давили на психику, напоминая стены камеры тех людей, которых приговорили к пожизненному заключению. Время было потусторонней категорией. Здесь оно определялось исключительно сменой видов деятельности: поспать, поболтать, поесть, оправиться… Все одно и тоже, изо дня в день. Ничто не вторгалось в их убогий однообразный мир. Никакие звуки, никакая вибрация. Все было тихо, спокойно, статично… мертво. Время остановилось. Опоры ни на что не было. Кроме разве что серых стен контейнера.