Глуховцев Всеволод. Смерти нет

   Подземный гость им разложил все как по полочкам, Ясно, что гоблинская рать заинтересовалась районом, где был разбит их отряд. И сделала вражеская сила это, надо признать, по-умному, без шума-треска. Гоблины начали засылать на близлежащую территорию своих лазутчиков. Из человечьего отребья: это незаметнее... Один такой и напоролся на Даню нынче.
   — И много их? — спросил Даня.
   — Нет, — поспешил сказать Михей. — Пока нет. И я думаю, что сегодняшний случай их здорово припугнет.
   Так и надо! — Гвоздь мстительно сжал кулаки. Сильно не любил он предателей.
   — Согласен. Но... — Здесь Михей сделал значительную паузу. — Но не в этом главное.
   — Вот как, — с нарочитым равнодушием сказал Даня. Он слишком знал Подземных, знал Михея — просто так тот слова не скажет!
   Тот и не стал томить, заговорил о главном:
   — По нашим сведениям, завтра вечером по Кольцевой пойдет колонна. Откуда и куда — не знаю, ибо много знать вредно. Однако...
   Даня рассмеялся:
   — Что же, выходит, надо знать мало?
   — Нет, — без улыбки сказал Михей. — Знать надо столько, сколько надо. Вот что знаю, я и говорю. На участке Кольцевой от Ленинского до Профсоюзной они должны трижды остановиться и высадить три группы — диверсантов, лазутчиков, называйте как хотите.
   — Хотим — гадами! — отрубил Гвоздь.
   — Замечательно. Итак, три группы. Цель — внедриться на вашу территорию... ну, и далее по списку. Думаю, объяснения излишни. Вопросы есть?
   — Есть, — Даня кивнул. — Численность групп?
   — По три единицы каждая.
   Михей избегал называть выродков людьми. Никогда не скажет про них: «три человека» или там «пять человек». Исчислял их в «единицах», «стволах» или как еще иначе. Ребятам это нравилось.
   — Предлагаете засаду сделать?
   Почти неуловимая усмешка скользнула по Михеевым губам.
   — Я вам даю информацию. Выводы по ней — дело ваше.
   Даня вновь рассмеялся — понимающе, по-взрослому. Умеют же, черти, дипломатничать!..
   — Ладно, ладно, — сказал он. — А то я не знаю… Что нужно-то?
   — Простая вещь. — Михей сразу же сделался добрым-добрым, как дедушка Ленин на кремлевской елке. — В колонне должно быть четыре машины. Два грузовика с продуктами и этими... паскудами. Один бензовоз с солярой. И... один небольшой такой полугрузовичок. Пикап. Знаете, что это?
   — Знаем, — ворчливо ответил Гвоздь. Сердился, когда кто-то сомневался в его технической эрудиции.
   — Замечательно. Так вот: что возьмете, все ваше. Продукты, соляра, оружие.
   — Было ваше... — чего-то вдруг начал остроумничать Гвоздь.
   — Будет, — вежливо поправил Михей. — Будет ваше. А наше — пустяки. Нам нужен будет всего один ящичек из пикапа. Небольшой такой ящичек, — Михей показал руками размер, — металлический. Вот и все!
   — И все? — счел нужным Даня переспросить.
   — Все! — сказал Михей твердо.
   — Сделаем, — так же твердо сказал Даня. — Время?
   — Завтра от восемнадцати до девятнадцати. Лучше всего накрыть их до первой высадки, где-то сразу после Ленинского.
   — Сделаем, — повторил Даня. — Сейчас объявляем большой сбор.
   — И отлично. — Гость встал. — Я же не смею вас более задерживать... Как ваши новые ребята, кстати?
   — Обживаются.
   — Будете их привлекать?
   Даня хотел было брякнуть: «Конечно!» — но вовремя себя тормознул. Надо быть тоже дипломатом.
   — Посмотрим, — ответил он.
   — Посмотрите, — согласился Михей. — Ну а я пошел. Провожать не надо!
   Ребята широкими улыбками оценили шутку. Посланец подземелья козырнул по-гвардейски и убыл. Какими он ходил путями? — только одному ему известно. Растворился, точно и не было его. Ну что, — начал Гвоздь, — сбор? Так точно. — Даня глянул на часы. — Немедля!
 

8

 
   В сумерках нудно сеялась холодная изморось. Дорога вдали сливалась с сырым и серым лесом. Бойцы Дани и Бабая тоже старались слиться с фоном — маскировка.
   В общем, им это удавалось. Если не знать заранее, что в лесополосах вдоль дороги за кустами и стволами деревьев прячутся люди, смотреть, так сказать, непредвзятым взглядом — не заметишь.
   Операцию пришлось готовить в темпе, но не второпях. Даня всякой разболтанности, недоделок не терпел, потому, оповестив всех о новости, сразу же созвал на совет Бабая с Костей, Тэйки и Катю — ну и, разумеется, они с Гвоздем присутствовали. Даня обрисовал ситуацию и в заключение сказал:
   — Я предлагаю сейчас отправиться на место. Посмотрим вживую, прикинем, что и как, выберем позиции. А завтра с утра придем всей группой, потренируемся. Отработаем взаимодействие. И все выйдет отлично!
   — Годится, — ответил Бабай. — Только всем нам туда тащиться ни к чему.
   — Да я и не думал. — Даня вроде бы даже удивился. — Пойдем ты, я и Тэйки. Кате своих забот хватит, а Гвоздь с Костей пусть материальной частью займутся. Оружие надо приготовить, проверить. Опять же связь.
   — Это верно, — сказал Бабай хмуро. — Моим балбесам говори не говори, по неделям стволы не чистят... Костя! Давай-ка к нам, проследи там, чтоб все подготовили. Скажи — я велел. Дойдешь сам?
   — Да ну, что, я маленький? — обиделся Костя.
   — Тогда вали. А мы пойдем, что ли?
   — Конечно. — Даня встал. — Пошли.
   Пошли. Бабай подивился темпу, которым шла Тэйки.
   — Ну ты даешь... — пропыхтел он. — Не угнаться!
   — Привычка, — сухо отвечала Тэйки.
   У Кольцевой дороги они, затаясь в зарослях, долго наблюдали за шоссе. Никто не объявился — ни машины, ни люди, ни нелюди.
   — Ну, пойдем, — шепнул Даня.
   Изучили место со всех сторон. Выбрали огневые позиции. А на завтрашнее утро явились уже всей командой. Пришлось поработать лопатами, попотеть, несмотря на холод. Утро было ветреное, студеное. К полудню ветер стих, но наползла хмарь, и вот — изморось, сырость, сопли, хлюпанье носами... В восемнадцать ноль-ноль все заняли свои позиции, затихли и стали ждать.
   Даня объявил режим радиомолчания. Собственно, вообще молчания — тишина стояла по обе стороны дороги. Шуршал дождь, уныло подвывал ветер. Голо. Пусто. Октябрь...
   Кишка яркими талантами не блистал, но одна способность у него все же была: крайне острый слух.
   Между прочим, у парня и уши были удивительные — здоровые, как локаторы, оттопыренные и тонкие: в солнечный день они просвечивали насквозь, и видны были все прожилочки на них. Уж на что О-о был лопоух, а до Кишки ему было далеко.
   Вот этими ушами Кишка и уловил первым движение колонны. Даже не шум — просто в скучных звуках окружающего мира нечто изменилось. Нечто; Кишка и сам не понял, что такое. Но насторожился. Прошло несколько секунд и стало ясно. Далекий, далекий гул моторов.
   — Едут, — шепнул он и подтолкнул локтем соседа — Гондураса.
   — Едут! Передай по цепи. Гондурас послушно кивнул.
   Условные сигналы пошли от одного к другому. О-о махнул рукой, и на той стороне дорога отмахнулись — видим!
   Все спешно изготавливались к бою. Едва слышно щелкали предохранители и затворы. Генератором решили не пользоваться — из-за бензовоза. Опасно!
   Теперь шум моторов слышался ясно. Один двигатель тужился надрывно, через силу...
   «Цилиндр какой-то не тянет», — мельком подумал Костя и тут же забыл об этом.
   Колонна показалась. Четыре смутных контура — большой, маленький, большой, большой. Шли без огней.
   Готовность номер один! Приклад — в плечо, нишкни. Безмолвие сгустилось на шоссе.
   Сто метров до засад. Бензовоз КамАЗ идет третьим. Пикап — вторым. Бабай навел мушку «Зорро» на капот переднего грузовика. Подержал. Отпустил. Во рту стало сухо. Навел опять.
   Полета метров. Секунды перед боем. Стволы в цель. Сердца бьются отчаянно. Еще...
   Выстрел!
   Кто-то сплоховал. Выстрел грохнул в сыром воздухе со страшной силой...
   А может, показалось.
   Резкий визг тормозов. Залп! Очередь — взахлеб, неприцельно. У первого грузовика разлетелось лобовое стекло.
   Пикап круто вильнул влево. Бабай обложил матом все на свете. Ствол «Навахи» дрогнул. Пикап? Нельзя! Бензовоз? Тоже. Тогда последний!
   Прицел! Ублюдки горохом сыпались из кузовов на асфальт. Падали. Стреляли. Пальба металась над дорогой.
   Бабай нажал на спуск. «Зорро» харкнула огнем. Ну... Ах ты, черт!!
   Этого он не мог предвидеть. Взял прицел верно, но водитель бензовоза, то ли очумев от страха, то ли почему еще, вдруг резко попер назад, и задний бампер долбанул в капот грузовика — бумм!..
   А выстрел «Зорро», вместо того чтобы снести кабину старого ЗИЛа, влупил точно в цистерну с солярой.
   Фонтан огня взмыл в сумрачное небо, почти играючи, с легким хлопком. Сорвало крышку люка — она полетела, кувыркаясь, в зенит, долетела до верхней точки, замерла на секунду и понеслась вниз плашмя.
   Бабай проклял себя последними словами. Но что делать! Он не зря был командир. Вмиг переключился на картину боя — увидел, как группа «верных» поливает огнем ребят на той стороне, как полугрузовик судорожно пытается развернуться, чтобы рвануть назад.
   — Костя! — крикнул Бабай. — Пикап не упусти! А сам врезал залпом в группу автоматчиков. Тех расшвыряло, полетела человечья рвань, комья мокрой земли. Чье-то тело без головы вскочило сгоряча, крутнулось на месте и рухнуло.
   — Бензин кончился?! — захохотал Бабай.
   Он верно просек ключевые точки боя. Сопротивление резко упало. Кинжальным огнем с двух сторон ребята крошили врагов. Костя меткой очередью пробил мотор пикапа, тот замер наискось дороги. Водитель выскочил и тут же был убит.
   С той стороны уже неслось «ура!», бежали на шоссе разгоряченные бойцы. Один Немо мчался без криков. Лицо — маска.
   — Вперед! — скомандовал Бабай. Уфимцы бросились вперед.
   — Ура-а!.. — грянули юные голоса.
   Стрельба. Дым. Вспышки. Пламя над шоссе. Вопли. Рожи. Время — вихрем! Мгновения. Ад кромешный!..
   Все.
   Тишина упала на мир. Беззвучно полыхал КамАЗ. Сергей остановился и, разинув рот, смотрел.
   Звуки медленно возвращались. Сначала какой-то ровный, однообразный вой, как бы предвестник настоящих звуков... затем послышались голоса, а потом вернулось все.
   Сергей словно очнулся и увидел всю картину. Дым клубами валил из бензовоза. Ребята свободно ходили по шоссе, среди убитых. Кое-кто из бандитов дергался еще, хрипел. Тех добивали.
   Один был в сознании. Приподнявшись на локте в луже крови, он диким взором водил вокруг.
   — А-а... — проскрипел он, — г-гниды... Рвать буду!..
   Безумный взгляд наткнулся на Сергея. Тот вздрогнул невольно, попятился.
   — Что сволочь? Ссышь?.. Ну, сейчас!..
   Сзади к нему приближался Немо с автоматом в руках.
   Умирающий вдруг заревел свое:
   — Рвать буду!..
   Немо грохнул в упор одиночным. Труп кинуло навзничь.
   — Не будешь, — сказал Немо.
   Откуда-то сбоку на дорогу выметнулось три фигуры.
   — Даня! — крикнул первый.
   Даня резко обернулся. Батюшки! Михей, Мартин и еще кто-то незнакомый.
   Тяжело дыша, они подбежали к генералу.
   — Ну, блин, заварили кашу вы!.. — Вся Михеева утонченность куда-то делась. — На хрена было бензовоз палить?!
   Обилие продуктовых терминов в одной фразе Даню позабавило. Захотелось поддеть Михея, но сделать это изящно он не умел, а неизящно — выйдет вздор... Потому прозвучало кратко:
   — Это бой. Всякое может быть.
   — Мой промах, — сказал Бабай. Он был рядом. — Целился в того, а этот возьми да и сдай назад. Граната — прямо в борт.
   — Я видел, — Даня кивнул. — Все правильно. Михей с любопытством посмотрел на Бабая:
   — Ты командир у новых?
   — Я. А что?
   — Да ничего. Теперь знаю.
   — А я тебя — нет.
   — Ну, после потолкуем!.. Так, ребята, ну-ка живо!
   Подручные Михея кинулись к пикапу, сунулись в кузов.
   — Здесь! — радостно крикнул Мартин. — На месте!
   — Забирай! — распорядился Михей.
   Парни, пыхтя, выволокли наружу небольшой, но, видать, увесистый ящик из оцинковки.
   — Тяже-е-ленький... — довольно бормотал тот, третий, безымянный.
   — Ну, ребята, давайте, — заспешил Михей. — Нам пора... Пока! До связи.
   И все трое — старший налегке, а младшие, корячась от тяжести ящика, затрусили к обочине.
   Бабай проводил их взглядом. Они добежали до обочины, нырнули в кювет — и исчезли. Бабай думал, что они сейчас вынырнут с другой стороны канавы, у лесополосы. Но никто не вынырнул.
   Он покачал головой. Многое было в этом жесте.
   — Это и есть Подземные? — спросил он Даню.
   — Они самые.
   — Лихие ребята.
   — Да уж. — Даня оглянулся зачем-то. Оглянулся и Бабай. Пламя еще плясало на цистерне. Дым стал пониже, но все-таки валил густо.
   — Ну, чего встали? — сказал он сам себе. — Забираем добро, да скорей отсюда! Чуда ждем?
   — Не дождемся, — подхватил Даня. — Эй, народ! Ну-ка живей! Кочерга, Муха, давайте в кузов, выгружаем оттуда!..

Глава 6
МУХА НА КРЮЧКЕ

1

 
   Базы корпуса «Верных защитников» располагались в местах, считавшихся потенциально безопасными для них, защитников. В Москве одним из таких мест числилось Бирюлево.
   Длиннющие корпуса с длинными коридорами внутри. Крохотные квартирки. Собственно, те же бараки, только многоэтажные и чуть более комфортные — когда-то выстроенные для зиловской лимиты. В одном из таких домов располагалась база разведотряда «верных». Восьмой этаж. Несколько квартир в углу коридора. Обитала здесь группа прислужников, восемь... стволов, как сказал бы Михей.
   Уже восемь. Было девять. Один не вернулся с разведки. Потому у прочих настроение было подавленное, рожи насупленные. Только главарь по кличке Жженый оставался таким же непроницаемо-хмурым, как всегда.
   Он лежал на топчане в маленькой комнате, закинув руки за голову. Смотрел в потолок. Сумерки медленно густели, как бы и изнутри, незаметно наливались темнотой.
   В соседней большой комнате четверо играли в карты, двое праздно валялись на полу. Еще одного не было — он нес дежурство на крыше дома, следил за окружающей обстановкой.
   Сумерки уже начали мешать игрокам видеть.
   — Эй, Ботва, — позвал один из них. — Сходи-ка лампу принеси. Сейчас темень придет, так ее и перетак.
   Лампа керосиновая, конечно, об электричестве и помина не было.
   — А почему я? — лениво отозвался Ботва, низенький кривоногий субъект. — Вон, Мыло тоже валяется, как бревно. Чего ему не пойти?
   Тот, что просил лампу, ничего не сказал на это. Но взгляд его забродил по округе... и нашел автоматный магазин, набитый патронами. Сидевший взял этот магазин, взвесил на руке и вдруг швырнул Ботве в ноги.
   Тяжелая железка ударила по кости голени, очень болезненному месту. Ботва взвизгнул, как недорезанный хряк.
   — Ты!.. Ой, бля... Слякоть, ты чего?! Больно, мать!.. Понял теперь почему? — равнодушно спросил Слякоть. Быстро за лампой. А то вон кирпичом кину. И уже в башку.
   Ботва встал, бормоча ругательства, захромал прочь. Мыло разразился гоготом:
   — Га-а!.. Давай! Иди!
   Тот огрызнулся на ходу. Слякоть вернулся к игре:
   — Ну чего?... Сдавай, Пистон.
   Играли на вещи. Жратва, магазины с патронами, шлемы, бронежилеты... Играли б и на самогон, но побаивались Жженого. Он запретил это под страхом пули в лоб. Вещи кочевали от одного к другому, попадали к своему исходному владельцу и вновь уходили от него... Странно, но жульничества не было. А впрочем, не странно. Все тут были отребье, пробы ставить негде — таким друг друга надувать невыгодно. Перо в бок получить проще простого.
   Жженый из своей комнаты слышал ругань и скверную матерщину. От всего этого его тошнило, но вставать, идти равнять подонков... Тоже тошно. Черт с ними. Твари! Все равно.
   Он закрыл глаза.
   Приковылял Ботва с лампой.
   — Зажгем? — спросил Пистон.
   — Да не, — ответил еще один, некто Тухляк. — Светло еще, видать. Вот стемнеет когда…
   Где-то слабо ухнуло. Чуть звякнуло оконное стекло.
   — Что это? — насторожился Пистон.
   — Где? — не понял Слякоть.
   — Ну вроде как грохнуло где-то. Взрыв, что ли?
   — Да нет ни хрена. Сдавай, говорю!
   Но Пистон все напряженно вслушивался, а затем вскочил, высунулся в форточку. Мыло опять загоготал:
   — Эй! Слухач! Га-а!..
   Даже в этой компании он считался придурком. Пистон спрыгнул, ветер руки о штаны.
   — Черт-те знает... — произнес он неуверенно. — Показалось, что ль?
   — Да, небось, Дешевый слыхал, если что, — сказал Тухляк. — Придет, спросим. А в самом деле-то, пошаливают людишки... Вон, Скальп куда делся? Всегда приходил вовремя.
   — А может, слинял просто. — Пистон наконец-то начал сдавать. — За ним это дело не заржавеет, знаете же его.
   Слякоть скривился, плюнул презрительно на пол. Скальпа он ненавидел и боялся — а оттого ненавидел еще сильнее. Он не хотел признать, но чувствовал, что Скальп сильнее его. Во всех смыслах — злее, удачливее, резче. И действительно сильнее. Против него Слякоть в самом деле был как слякоть — и знал это. Оттого и ненавидел.
   Если б он знал, наверно, позлорадствовал бы: он-то жив, а Скальп как раз лишился именно скальпа. Его труп со снесенной крышкой черепа валялся в школьном сквере, и вороны с удовольствием лакомились падалью... Но Слякоть этого не знал, а потому и сплюнул с выражением.
   — Ну и болт на него, — заявил он. — Пропал — ну и пропал!
   Прочие промолчали. Тухляк и Пистон не рисковали говорить о Скальпе что-либо плохое: узнает — несдобровать. Четвертый же игрок, по имени Тощий, просто молчал всегда.
   Странный он был тип, этот Тощий. Вправду очень тощий — высокий, исхудалый, с резко выступавшими чертами лица, запавшими глазами. Если бы эти олухи были знакомы с мифологией, наверняка бы сказали про него: «Кощей Бессмертный!..»
   Конечно, так они сказать не могли. Но относились к нему именно так: пугливо и настороженно, точно и в самом деле был колдун. Притом что ничего похожего он не делал. Молчал, и все. Говорил по две фразы в день. Правда, он никогда никому не смотрел в глаза — либо вниз, либо в сторону. Это заметили. И напряглись еще больше. И уж конечно никто не решился лезть с расспросами.
   Пистон осторожно покосился на Тощего, и отчего-то померещилось ему, что в уголках длинного беззубого рта проскользнула усмешка... После чего случилось маленькое чудо: этот рот открылся и проговорил:
   — Ничто в этом мире не пропадает... Ходи, Тухляк! Твой ход.
   Тот засуетился, зашарился в своих картах и выкинул на стол шестерку пик.
   Философема Тощего на какое-то время погрузила общество в затишье. Даже Мыло, хоть и ни черта не понял, разинул рот и переводил взгляд с одного на другого, словно ожидал, что кто-нибудь да разъяснит ему глубину мысли... Не дождался, понятно. В коридоре затопали шаги, скрежетнула дверь, и на пороге объявился часовой с крыши — тот самый Дешевый. Он был в старой армейской плащ-накидке, которая от множества крохотных капелек измороси казалась цветом похожей на бок свежей рыбы.
 

2

 
   — Ну чего?! — обиженно воззвал он. — Вы чего тут охренели, что ли!
   Дешевый в группе был на последнем месте. Хилый, плюгавый и почему-то с вечно гноящимися глазами — кому, как не такому, быть парией?.. Вот он и был. Служил на побегушках, делал всякую грязную, позорную работу. Или просто непрестижную. Вот и сейчас в промозглом сумраке, на продуваемой холодными ветрами крыше очутился именно он.
   Правда, пришла пора меняться. Сменить Дешевого должен был Слякоть, но он и головы не повернул.
   — Я говорю, совсем охренели, что ли! Слякоть, давай иди наверх. Я тебе что, нанялся караулить?
   Слякоть как будто и не слышал. Он швырнул козыря, покрыв им чьего-то короля.
   — Слякоть! — вякнул Дешевый. — Ты че, не слышишь?!
   — Пошел ты, — прозвучал ответ.
   — Чего? — вылупились гнойные глаза.
   — Что слышал.
   Дешевый растерялся. Что делать? Заставить силой он не мог. Уговаривать?.. Смешно.
   — Да ты че?.. Иди, давай, твоя очередь!
   Слякоть резко повернулся:
   — Чего ты сказал?
   — А че мне говорить? — Дешевый сразу струхнул. — Очередь твоя? Твоя! Вот и иди.
   Несмотря на трусость, хоть как-то выглядеть человеком Дешевому хотелось. Потому он и зафасонил.
   Но Слякоть вдруг вскочил как вепрь:
   — Чего?! Чего ты, гнида! На кого рога поднял? Р-раздавлю!
   У Дешевого сердце в пятки ушло. Он отшатнулся, споткнулся, чуть не упал.
   — Да ты че! — взвизгнул он. — Я ничего!.. Я сам... Слякоть! крикнули из соседней комнаты.
   Стало тихо. Пауза. Секунд через пять Слякоть откликнулся:
   — Я! А чего такое?
   — Поди сюда.
   Переглянулись Тухляк и Пистон. Мыло опять разинул рот. Ботва ехидно заерзал.
   — Сейчас иду, — сказал Слякоть выжидающе.
   — Не сейчас, а сию секунду, — раздался спокойный ответ. — А не придешь — сам приду.
   Сказано было без угрозы, но о возможных последствиях знали все — большого ума не надо. Хватит и того, что у Мыла.
   — Да ты че, босс? — вдруг заговорил Слякоть весело — Уже иду! Вот он я.
   Он быстро зашагал в соседнюю комнату и предстал перед командиром.
   — Слушаю, босс.
   Жженый ответил не сразу. Он даже не пошевелился, так и лежал с закинутыми за голову руками. Потом спросил:
   — Кто сейчас должен заступать на пост?
   — А кто должен? — начал придуриваться Слякоть.
   — Ты мне здесь идиота из себя не строй, — негромко посоветовал Жженый. — Иначе желаемое может стать действительным... Повторяю вопрос: кто должен заступить на дежурство?
   — А-а, это!.. — Слякоть будто бы лишь теперь сообразил. — Так это, босс! Я Дешевому говорю честь по чести: постой, говорю, за меня, я тебе две банки тушенки и кусок сахару... И сухарей еще. Ладно, говорит! А теперь на дыбы.
   — Дешевый! — позвал начальник. Тот суматошно подскочил:
   — Здесь!
   Жженый посмотрел на одного, на другого. В сумерках, правда, видно было плоховато.
   — Вы договаривались с ним? — кивнул Жженый на Слякоть.
   — О чем? — изумленно моргнул Дешевый.
   — Да это я про замену! — встрял Слякоть. — Ну, помнишь? Я говорил тебе: мол, отдежурь за меня, а я тебе за это тушенку и сахар. Ну! Забыл, что ли?
   Дешевый вмиг смекнул. Он был жадный и, когда пахло поживой, соображал быстро. Даже слишком — спешил, себе же на голову.
   — А-а, — забормотал он, и счастливая улыбка расползлась по лицу. — Ну да, ну да... Я и забыл! Да, точно. Договаривались.
   Жженый помолчал.
   — Все нормально, босс, — интимно произнес Слякоть. — Без проблем! Вопрос закрыли.
   — Ладно, — обронил наконец Жженый. — Идите.
   — Пошли, — сказал Слякоть дружески и подтолкнул Дешевого. — Пошли, сразу отдам.
   — Чего? Продукты отдашь? — обрадовался Дешевый.
   — Ну да. Пошли.
   Они вышли из комнаты.
   — Сюда. — Слякоть направился в подъезд.
   — Куда это?
   — Идем, идем, — Слякоть понизил голос. — Они у меня там припрятаны, наверху.
   — Да?.. А тушенка-то того... не испортилась?
   — Нет. Свежак.
   Стали подниматься по лестнице. Слякоть приобнял спутника за плечи.
   — Ты это, — сказал он, — обиды не держи. Погорячился я, бывает... Чего сгоряча не брякнешь.
   — Да ладно... — Дешевый был польщен.
   Поднялись на промежуточную площадку, меж восьмым и девятым этажами. Здесь проходила толстая труба мусоропровода, зияла в ней дыра — когда-то люк.
   — Так что извиняй, — приговаривал Слякоть. — Тушеночки тебе... Это сейчас. Будет тебе тушенка.
   Рука его как-то незаметно легла сзади на шею Дешевого.
   — Будет, — бормотал он. — Будет...
   Рука резко сжала худую шею. Рывок! — Дешевый врезался мордой в стену.
   Он ничего не успел сделать. Удар! — искры из глаз, боль, шок.
   Потолок кувыркнулся в глазах. Это Слякоть швырнул свою жертву на пол.
   Дешевый разинул рот. Кровь из расквашенного носа лилась в него, на плащ, на пол... Над головой возникла злобно перекошенная рожа.
   — Тушенки захотел, да?.. — прогнусавила она. — Вот тебе тушенка!
   Страшный удар под дых скрючил Дешевого в дугу. Он перегнулся на бок, беззвучно хватнул воздух ртом.
   Последовал убийственный пинок.
   — Ну что? Пожрал тушенки? Пожрал, гнида?.. На! Еще удар. Щуплое тельце кинуло к стене.
   — А теперь давай наверх, понял? И смотри, если прозеваешь что-то! Так с той крыши и порхнешь птицей. Понял?!
   Шаги затопали вниз.
   В комнату Слякоть вошел веселый, довольный, как ни в чем не бывало. Там уже зажигали лампу.
   — Ну чего? — спросил Пистон. — Пошел он за тебя?
   — А куда ж денется. — Слякоть сел на свое место. — За жратву ведь удавится, даром, что от горшка два вершка... Ну чего — играем?
   — Играем, — сказал Тухляк. Он поставил лампу посреди стола. — Во! Красота!
 

3

 
   На какое-то время Дешевый вырубился. Во всяком случае, не сразу догадался, где он, почему лежит на жестком, почему так болят голова и живот... Но тут же он вспомнил все и понял, что с ним.
   Тогда он заплакал. От бессилия, от унижения, от всего. От жизни.
   Слезы бежали по носу, по правой щеке — он лежал на правом боку. Почему-то особенно горько было осознавать, что никто, ни одна душа не пожалеет его. Никогда!
   Дрожащей рукой он ощупал лицо. Кровь засохла на губах, на подбородке. Он подвигал челюстями, вяло сплюнул.
   — Ладно... — прошептал он.
   Жить — погано. Но и подыхать не хотелось. Дешевый начал подниматься.
   Встав, он схватился за стену и долго так стоял, качаясь, точно пьяный. Голова кружилась. Он закрыл глаза и переждал головокружение. Затем поплелся вверх.
   Но до крыши не дошел. Обида начала душить его. Он сел на площадке девятого этажа, шмыгнул распухшим носом, осторожно потрогал его и вновь чуть не расплакался.