Глуховцев Всеволод. Смерти нет

   Да какого черта! Почему он должен торчать, мерзнуть на крыше?.. Не ходить, да и все.
   — Не пойду, — сказал вслух. Шепотом, правда, но вслух.
   Это понравилось ему. Прозвучало! Он ободрился.
   — Да что я, хуже всех?..
   И это вслух. Понравилось еще больше. Он ощутил прилив сил.
   В самом деле — что он, всех хуже?.. У него даже оружия нет. Ну, настоящего, во всяком случае. Один нож. Классный, правда.
   Дешевый закопошился под плащом, нащупал нож, вынул его.
   Это был старинный, наверное, даже музейный стилет с очень узким острым лезвием. Какими путями он попал в руки плюгавого типа?.. — бог весть. Дешевый потянул лезвие из ножен.
   Глазенки его, пусть и трахомные, хорошо видели в темноте: было у них такое свойство. Они отлично различали прихотливые узоры рукоятки, завитушки на ножнах, изящную форму лезвия... Блеск!
   Он задрожал от странного чувства — смеси злобы, мстительности и восхищения. Он вдруг ощутил себя сильным — чего отродясь не было. Он вскочил. Сжал нож в руке. Лезвие мелко вздрагивало.
 

4

 
   — Лох! — рявкнул Слякоть на Тухляка. — Как ходишь?! Жопа вместо башки!
   Тухляк сдуру кинул даму крестей, а Слякоть не заметил это. И в итоге несложной комбинации остался без поставленного на кон УНР — универсального ножа разведчика, комплекса с восемнадцатью функциями.
   В общем-то, сам виноват. Внимательным надо быть. Но Слякоть, хоть и старался выглядеть бодряком, в душе грел злобу, и она внезапно вырвалась наружу.
   Злился он на Жженого. Потому что боялся его. Затем по цепной реакции начал злиться на Тощего — причина та же. Растравлять злобу в себе нравилось ему. Особенно же остро было то, что приходилось сдерживать ее, играть в спокойствие...
   И тут вдруг срыв.
   Слякоть обозлился сам на себя. Память сразу услужливо подсунула ему: а вот ни Жженый, ни Тощий никогда так не лаются...
   Это была правда. Усилием воли Слякоть вернул себя в норму.
   — Да че ты! — надулся Тухляк. — Сам куда смотрел? У самого-то что на плечах?!
   Сказал и сам испугался. Все знали, что со Слякотью шутки плохи. Тухляк и ноги поджал, сам весь как-то сжался, готовясь...
   Но ничего не случилось. Слякоть неожиданно осклабился:
   — Да ладно, что там! В самом деле... Давай сдавай. Сыграли еще кон. На сей раз Слякоти повезло.
   Выиграл.
   — Вот так! — Он швырнул последнюю карту. — Гони добро! — И захохотал, сочтя последние слова удачной шуткой.
   — Забирай... — Проигравший Пистон не без сожаления двинул барахло по столу. После чего он адски зевнул, мотнул головой и произнес: — Ну, дальше моя смена. Пойду вздремну.
   Он шумно выбрался из-за стола и зашагал к выходу. Квартир в доме — больше трехсот, занимай любую. Но, понятно, разбойники не разбредались, кочуя из квартиры в квартиру в пределах коридора.
   Ботва и Мыло уже дрыхли вовсю. Тухляк тоже зевнул, почесал левый бок, затем спину... Тощий молча поднялся и вышел.
   — Ну, будь, Тухляк, — встал и Слякоть. — Пойду... Гнилое время — ночь, а?
   — Да мне все равно... — Тот ожесточенно скреб спину.
   — Ну, бывай, — повторил Слякоть и зашагал к выходу. И тут его окликнули.
   Он вздрогнул: не ожидал. Он почему-то думал, что Жженый давно спит. А тот не спал.
   — Я здесь, босс. — Слякоть повернулся.
   В маленькой комнате было темно. Голос оттуда молвил:
   — Этот... он где караулит? На крыше?
   — Ну да. — Слякоть малость напрягся. Неужто Жженый догадался о чем-то?..
   Но тот, помолчав, произнес:
   — Дурак. Чего толку там сейчас торчать? Скажи ему, пусть ниже спустится. Этаж на шестой, седьмой.
   — Ясно, босс. Сейчас скажу.
   — Вперед!
   Слякоть вышел. Презрительное «вперед!» больно задело его. Он вновь закипел.
   Нет, так дело не пойдет. Он что, холуй какой-нибудь, вроде Ботвы или того же Дешевого?! Вперед, а?.. Не-ет, этот номер пустой. Поглядим! Посмотрим, кто кого!..
   Он жестоко вдохновился этой мыслью. Кто кого! Что это значит? А то и значит, что я их всех.
   Он задрожал от злого предвкушения. Я их всех!.. Он представил, как они трясутся перед ним. А он решит, казнить иль помиловать.
   И вот сейчас начну с Дешевого. Надо же начинать! Надо. Сейчас. В полет!
   Слякоть представил, как Дешевый летит с крыши вниз. Он даже не подумал, что сейчас темно. Картина встала перед взором ярко, как в кино.
   Веселая, лихая алчность блеснула в душе. Улыбка исказила рот. Он начал подниматься на девятый этаж.
 

5

 
   Дешевый так и не пошел на крышу. Он сладостно питался грезами своими. Он царил — великий и ужасный. Все сгибались перед ним. Он глубоко дышал, дыхание шумно рвалось из ноздрей, изо рта его.
   Он вскакивал, ходил по площадке. Рука сжимала рукоять ножа, глаза вращались, зубы скрежетали. Потом столь же внезапно он садился. И опять вскакивал.
   Ему стало жарко. Он скинул плащ, затем сапоги, остался в грубых самодельных носках, сшитых из холщовых тряпок. Бетон площадки приятно холодил ноги сквозь ткань.
   Сколько так времени прошло — неведомо. Дешевый пылал в мечтах. Стало мерещиться, что он растет! Высится, ширится, наливается силой. Он герой!.. Еще б чуть-чуть, и показалось, что взлетит...
   Внизу зазвучали шаги.
   Дешевый вздрогнул. Все пропало.
   Он увидел себя мелким, щуплым, с гнойными глазенками, в холодной затхлой темноте.
   Но он по-прежнему все видел в этой темноте. Как кошка.
   И потому увидел, что на промежуточную площадку неторопливо, уверенно ступая, поднимается Слякоть.
   Дешевый задрожал. Страх сжал его. Он обмер.
   Слякоть поднялся на площадку. Дешевый стоял ни жив ни мертв. Вот сейчас его мучитель повернется и пойдет сюда...
   И Слякоть вроде бы повернулся. Но замешкался. Остановился. И шагнул к мусоропроводу. Остановился там. Начал расстегивать штаны.
   Он решил справить малую нужду.
   Дешевый очнулся. Страх исчез. Вспыхнула злость. Нож! Вот он.
   Как догадался снять сапоги!..
   Шаги бесшумные. Без малейшего звука, призраком, Дешевый стал на цыпочках спускаться вниз.
   Слякоть громко отхаркался, плюнул. Перетоптался с ноги на ногу. В люк зажурчала струя.
   Дешевый затрепетал от хищного восторга. Он подкрался. Его враг не слышал ничего! Рука с ножом стала как стальная. Он занес ее.
   Слякоть кончил журчать и харкнул еще раз. Плевок влип в стену.
   Дешевый вдруг понял, что если не теперь — то никогда. Глаза дико сверкнули.
   Удар!
   Лезвие вошло легко, как в желе. Дешевый задохнулся — от безумия, счастья и жути. Время пропало. Нет его!
   Слякоть издал какой-то странный звук: будто хотел вздохнуть, но вместо этого икнул. Время пропало, да: ужасное мгновение — вечность, ночь, мертвые звезды. Дешевый стоял, держал нож. Вроде бы что-то крикнул. А может, и нет.
   Тело Слякоти внезапно обмякло — точно в нем враз исчезли все кости. Повалилось вперед, глухо стукнулось о трубу и упало на пол. Нож выскользнул из руки убийцы.
   Несколько секунд Дешевый стоял, растерянно смотря на труп. Потом вдруг спохватился, подскочил, выдернул стилет, обтер лезвие о рубаху трупа. Он стал сильным, ярым. Сила так и рвалась из него! Он подхватил труп под мышки, сунул головой в дыру мусоропровода, стал вталкивать. Что-то застряло. Дешевый стал ворочать тело, и оно вдруг провалилось вниз, зацепилось на миг одной ступней за край дыры — и кануло в зловонную тьму.
   Слышно было, как оно бьется обо что-то на лету. Раз. Два... Глухой удар. Все.
   Дешевый поднял нож, всунул в ножны. Вернулся наверх, надел сапоги и плащ. Постоял. Улыбнулся. И пошел на крышу.
   Он ходил там, дышал полной грудью. Останавливался, смотрел на небо. Вслушивался в шум ветров осенней ночи.
   — Вот так, — шептал он. И ежился, хихикал. Холода не ощущал. Ежило от чего-то незнакомого, непривычного. Перед ним открылась другая жизнь. Он жадно встречал ее, он дышал ею, глотал ртом, обнимал руками...
   В таком состоянии застал его пришедший на смену Пистон.
   — Эй! — приглушенно окликнул он.
   — Я! — отозвался Дешевый.
   Ты чего... а, блин! — выругался Пистон. Он споткнулся, едва не упал. — Ни черта не видно, темень!
   Повозился, щелкнул чем-то. Пролился слабенький ручеек света от фонарика с «вечной» батарейкой.
   Ты чего тут торчишь, на крыше?
   — А где я должен быть? — удивился Дешевый.
   — А где? Ниже, на седьмом этаже. Или на шестом.
   — Зачем? — Дешевый удивился еще больше. Пистон был не мастер объяснять:
   — Да ты че! Тебе что, Слякоть не передал?
   Сердце у Дешевого екнуло. Но голос сумел остаться равнодушным:
   — Нет. Чего передавать?
   — А, ... — дальше было непечатное. — Жженый мне сейчас говорит: иди, говорит, ниже, Дешевый, говорит, там должен стоять. Я, говорит, Слякоти велел, чтоб он ему передал вниз идти, там караулить. Что, не передал он?
   — Да нет, — с натуральным недоумением ответил Дешевый. — Вообще я его не видел! Как тогда договорились мы с ним... ну, что я отстою за него, так сюда я и пошел, вот хожу. Никто не был!
   — Ну ни хрена себе... — начал было изумляться Пистон, но тут свет его фонарика упал на мышиное личико соратника, и изумление взмыло фонтаном. — Тьфу ты, черт! Что это у тебя с харей?!
   — А, зараза, — пустился лгать Дешевый. — Споткнулся тоже в темноте, там на площадке. И прям рожей в трубу! Такая толстая там, знаешь?.. Чуть мозги не вышиб! Кровища из носа!.. Весь плащ в крови. И там на полу, наверно, тоже.
   Свет скользнул ниже.
   — Точно... Ну даешь, Дешевка! Чуть не вышиб... Х-ха! Были бы — вышиб бы! Поди, нету мозгов-то!
   Пистон загоготал. Дешевый подхихикнул весело. Ему такое было только на руку. Он восхитился собой — как ловко придумал про кровь! Все разом объяснил.
   Тут Пистон вспомнил, что не ржать сюда пришел. Он оборвал смех:
   — Ну ладно! Пошли вниз. Здесь и правда какой прок торчать.
   Двинулись. По пути Пистон бубнил:
   — Этот долбак-то... Поди никому слова не сказал, да в ночную охоту рванул. Вроде Скальпа! Завидно... Ну тот, похоже, догулялся, вторую ночь нету... И этот догуляется.
   Пистон был пророком, сам не зная того. Спустились на седьмой этаж.
   — Ну, давай, — кратко обронил Пистон и пошел вниз.
   Дешевый вернулся в квартиру, где обычно обитал. Из одной комнаты шел чей-то храп. Дешевый пробрался в другую, ощупью нашел тюфяк и, повозившись немного, залег. Скинул сапоги.
   Но почему-то сон не шел. Дешевый ворочался, жмурился или, наоборот, таращился во тьму. Не спалось, хоть ты глаз коли!
   Возбуждение еще пылало в нем. Ему казалось, что он в горячке, — когда-то он болел, простыл, лежал в жару; вот было очень похоже.
   Он вновь и вновь переживал сцену у мусорной трубы. Удар! И враг, сраженный, рушится наземь. Я победил врага! Да я... выходит, я — герой.
   Он захихикал тоненьким, диким смешком. Нет, черт возьми, никогда не было такого! Упоительно!.. И видно, теперь уже не заснуть. Он вскочил, подошел к окну.
   В темноте внизу угадывались оголенные кроны кленов и лип. Дальше — безмолвная громада такого же длинного дома-корабля. В небе слева средь облаков слабо млел раствор лунного света. Смотрящему луна почудилась призрачной, ненастоящей. Но это лишь возбудило его. Он стоял, дрожал мелкой дрожью, упивался величием.
   — Я сам!.. — горячечно шептал он. — Я сильный!..
 

6

 
   Жженый в своей комнате тоже не спал. Лежал, руки за голову. Сон не шел к нему.
   Это было плохо. Он хотел заснуть, чтоб не думать ни о чем. А так — мысли сами лезли в голову.
   Думалось о том, какая сволочь и дрянь все вокруг него. И как жить с ними дальше. Вот об этом-то не то чтоб думать, это хотелось забыть. А как забыть будущее? Только сдохнуть. Значит, хотелось сдохнуть.
   Он закрыл глаза, полежал так и вновь открыл. Подыхать показалось чертовски обидным.
   Вот так: жить невмоготу, сдохнуть неохота. Выбирай?..
   Невесть сколько бы времени маялся Жженый над этой альтернативой, но тут на руке его запульсировал магический браслет.
   Лежащий выпростал левую руку из-за головы. Браслет дрожал бледно-зеленым светом фосфоресцирующей лесной гнилушки. Жженый подумал, что он с удовольствием бы зашвырнул поганое изделие в окно... однако не решился. Вместо этого он поднес запястье к глазам — и по гладкой светящейся поверхности поплыли странные, причудливые символы.
   Как обычно, Жженый ощутил легкий дурман в голове — работа браслета вызывала симптомы, схожие с действием алкоголя или слабого наркотика. Незнакомые иероглифы стали истекать смыслом.
   «Срочно... — начал читать Жженый. — Необходимо встретиться... На том же месте... Немедля».
   Браслет вспыхнул напоследок и медленно угас. Комната показалась Жженому кромешной тьмой. Дурман в мозгу растаял.
   Лучше бы остался! Жженый как представил себе, что надо идти, разговаривать с этой мразью... Он чуть не застонал.
   Но вой не вой — делать нечего. Идти придется. Он с усилием поднялся, надел башмаки и вышел из квартиры.
   Какая-то отвратная слабость навалилась на него. Он ощутил ее как постороннюю невидимую тяжесть, потянувшую за плечи вниз. Стало трудно передвигать ноги... И вообще — черт бы побрал! — потянуло в сон. Три часа лежал, пялился в потолок, и хоть бы хны. А стоило встать, пойти — и вот нате... Закон подлости.
   — Стой! — испуганно вскрикнул внизу. — Кто там?!
   — Свои, — негромко отозвался Жженый. — Пистон, ты?
   — Я! — обрадовался голос. — Это вы, босс? Я.
   Жженый спустился на пол-этажа.
   — Ты где?
   Надо отдать Пистону должное: он так запрятался во мраке, что его не разглядеть.
   — Тут я босс, вот я.
   Часть мрака угодливо завозилась, зашуршала.
   — А, — сказал Жженый. — Как дела?
   Тихо все, пока тихо. Знаете что, босс? Слякоть пропал.
   — Как это?!
   — Ну, — Пистон зачем-то понизил голос, — вы же его посылали, чтоб Дешевому передал сюда спуститься? Что на крыше торчать без толку?
   Так, — подтвердил Жженый. — И что?
   — Да я-то думал, здесь уже Дешевый, внизу. Пошел его менять — нету его. Вот-те нате, думаю... Пошел наверх — он там. Ты чего, говорю?.. А он говорит — никто, говорит, не приходил, не говорил. Я аж обалдел! Как, говорю? Слякоть должен был прийти, тебе сказать. Нет, говорит! Никто не приходил, ничего... Ну ладно. Я говорю...
   — Ясно, — остановил этот поток Жженый. — И ты не видел?
   — Нет.
   — И куда он мог деться, по-твоему?
   — Ну... я не знаю, босс. Только... Он выжидательно примолк.
   — Ну! Что — только?
   Пистон решился:
   — Только я думаю, пошел он сам на дело. На подвиги потянуло.
   — Почему так думаешь?
   — Да уж больно он Скальпу завидовал. Да, босс. Это ж видно. Прям слюнями исходил от зависти!
   «Нашел кому завидовать...» — подумал Жженый, но вслух этого не сказал. И правильно: чего ж удивляться! И тот и другой, оба твари. Гаже не бывает. Убийцы и садисты. Скальп — зверь, Слякоть — мелкая гнида. Чего ждать от него?..
   — Ну и пес с ним, — сказал Жженый. — А придет — я ему рыло начищу.
   Пистон захихикал, заерзал:
   — Да, да, босс!.. Это да... — но хихикал осторожненько — мало ли что.
   — Кто тебя меняет?
   — Ботва.
   — Когда?
   — Да через час где-то.
   — Ладно. Если я не приду за это время, предупредишь его. Я по своим делам.
   — Понял, босс.
   — Давай.
   Жженый быстро пошел вниз. Разговор с Пистоном отнял время, теперь приходилось спешить.
   Тем не менее он прибыл первым. «На том же месте» — значит, на углу гастронома. Бывшего гастронома, понятно.
   Ночной пейзаж мертвого мегаполиса Жженого не пугал. Он привык. Другого просто не знал. Потому, встав спиной к стене, равнодушно смотрел в тьму.
   На миг стало занятно: в этот раз сумеет он не упустить мага? Не прозевает ли, откуда...
   Прозевал.
   — Здравствуйте, — зазвучал сбоку тонкий скрипучий голос.
 

7

 
   Жженый резко обернулся.
   Маг стоял в двух метрах. Взгляд человека пришелся в гоблинский пах.
   Нет, черт возьми, как они могут так возникать из ниоткуда?!
   — Рад видеть вас, — так же пискляво скрипнуло сверху.
   А этот, как у карлика, фальцет ничуть Жженого не удивлял, несмотря на трехметровый рост мага. Рост сочетался с чудовищной худобой, — казалось, над тобою высится скелет жирафа, обтянутый темной шкурой... Ну, насчет жирафа, конечно, так, для красного словца; маг был человекообразен. Но как, боже мой, как!..
   Если бы Жженый был учен, наверняка бы он подумал про это существо: плод фантазии безумного художника. Но так подумать он не мог и потому испытал лишь привычное, усталое отвращение.
   — Здравствуйте, — сказал он. Пауза.
   — Есть задание для вас, — прочирикал голос.
   — Слушаю.
   — Необходимо взять и доставить нам одного местного обитателя...
   Если Даня избегал называть «людьми» предателей, то гоблины вообще не называли людей людьми. Почему? — вот уж потемки. Называли «обитателями», «единицами», «объектами» либо еще как-то...
   Это царапнуло Жженого, но виду он, конечно, не подал. Молча выслушал описание внешности и места жительства объекта, то, как его необходимо взять, куда доставить и какое вознаграждение за это последует...
   — Задача ясна? — тем кончилась скрипучая речь.
   — Есть вопросы, — сказал Жженый.
   — Задавайте.
   — Гм, — понадобилось кашлянуть, чтоб задать вопрос. — Зачем он вам нужен?
   — Это не должно вас интересовать.
   — Ясно. Не интересует. Еще: срок выполнения?
   — Мы вас не ограничиваем. Но чем скорее, тем лучше.
   — Так. — Жженый помолчал. — Тогда последний вопрос: как зовут этого... — он жестко усмехнулся, — этого человека?
   — Имя объекта — Муха.

Глава 7
СМЕРТЬ НЕГОДЯЕВ

1

 
   Утро вставало так, будто его волокли силой: на работу, на работу!.. А оно не хотело, упиралось, плакало дождем, оно не хотело светать. И не рассвело; не рассвело по-настоящему. То, что серело за окном, назвать светом и утром... ну нет, только не на русском языке.
   Жженый проснулся с тяжелой, чугунной головой. Вроде бы она не болела, но от тяжести трудно было поднять ее, трудно думать... ой... Черт! Трудно было жить.
   От таких мыслей он разозлился на себя и встал. Кровь прихлынула к глазам, потемнело, шатнуло. Он схватился за стену.
   В соседней комнате приглушенно бормотали голоса. Жженый прошел туда и увидел, что его орава сидит, жрет. Тощий, Мыло, Пистон, Ботва — и Дешевый тут же притулился сбоку, жадно рвал мелкими зубами какую-то дрянь.
   Бесцветные глаза Пистона радостно округлились.
   — О, — проговорил он, — босс... С проснутием вас!
   — С пробуждением, — хмуро поправил босс. — Тухляк на карауле?
   — Да. — Пистон замельтешил. — Садитесь, садитесь! Покушайте.
   Жженый хотел было отказаться, но подумал, что пожрать надо. Как бы там ни было, а это дело таково, что без него нельзя.
   При начальнике душегубы притихли. Чавкали, глотали молча. Сам Жженый ел быстро и неразборчиво — лишь бы зубам была работа. Прочие, глядя на него, тоже заработали челюстями поживее: как-то сразу до всех дошло, что сейчас босс подымет их зачем-то, а раз так, то надо утробу набить поскорей.
   Предчувствия сбылись. Жженый проглотил последний кусок, вытер губы рукой и объявил:
   — Так. Мне надо кое-что сказать вам. Давайте-ка все при оружии на крышу. И Тухляку скажите. Я туда пошел.
   Через пять минут боевики стали выползать на крышу. Явился и Тухляк. Не было только Ботвы.
   — Где он? — спросил Жженый сумрачно.
   — С... ть пошел, — ответствовал Пистон. — Понос что-то его прошиб.
   — Жрать надо меньше. — Жженый окинул взглядом свое поганое воинство, задержался на Дешевом. — Что у тебя с рожей?
   Здесь, в каком ни есть дневном освещении раскрас физии обозначился явственно. Дешевый вновь начал путано излагать то же, что ночью сочинил Пистону.
   — Ладно, — оборвал его Жженый, — не подохнешь... Ну где этот болван?!
   Ботвы не было. Жженый осерчал.
   — Да говорю же, босс, с... ть пошел, — вновь пустился в объяснения Пистон, но Жженый рассвирепел совсем:
   — Что?! Да он что, растудыт его, веревку проглотил?. Ладно, я сейчас. Ждите!
   Кипя гневом, он пошел вниз. На площадке между девятым и восьмым этажами он увидел на полу засохшие бурые пятна.
   Кровь. Жженый приостановился.
   Ах да. Это Дешевый здесь долбанулся мордой в трубу. Ну да, вон там...
   Внизу зашуршало.
   Жженый напрягся — но это оказался Ботва, всего-то навсего. Он вышел из-за угла, подтягивая штаны, стал подниматься вверх. Глядел под ноги себе, бурчал что-то.
   Своего шефа он прежде ощутил, чем увидел. Жесткие, как из дерева, пальцы стиснули его глотку. Ботва разинул рот, выкатил глаза.
   И вот тогда-то он встретил взгляд Жженого — такой, что чуть вторично не обгадился.
   — Э-э... — просипел он.
   Пальцы сжались крепче.
   — Что, — шепнул Жженый с ужасной задушевностью, — по-хорошему не понимаем?..
   Он так встряхнул подшефного, что у того перебултыхнулись все внутренности.
   — Значит, будем учить по-плохому. — Жженый улыбнулся еще ужаснее, чем говорил.
   В свободной руке неведомо откуда — точно из воздуха! — взялся нож. Ботва облился холодом. Затем жаром. Затем его пробила дрожь.
   — Я... — прохрипел он сквозь мертвую схватку, — я... нет! Я ничего... Босс... виноват... я...
   Хватка разжалась.
   — Виноват, — подтвердил Жженый. — Вот учу. Опаздывать нельзя. Запомнил?
   — Да, босс.
   Ботву трясло. Колени ходили ходуном. Урок удался.
   Жженый спрятал нож. Ну, идем.
   На крышу командир вышел спокойный, равнодушный, как всегда. Ботва плелся следом, все еще нервно вздрагивая.
   — Ну вот, все в сборе, — подытожил Жженый. — Слушай меня. Сегодня ночью я имел встречу с нашими... покровителями.
   Крохотную паузу после «наших» заметили не все. Но кому надо, тот заметил.
   Далее Жженый, в сущности, пересказал то, что говорил ему маг. Слушали внимательно, Мыло аж рот открыл от напряжения — для него понимать звучащую речь было работой, и нелегкой.
   — Вопросы есть? — спросил Жженый, закончив. Молчание. Тихий шелест дождя. Пистон осторожно откашлялся. Жженый перевел взгляд на него.
   — Слушаю.
   Пистон затоптался, закряхтел.
   — Я хотел, босс... Спросить хотел, да.
   — Спрашивай.
   — Они не сказали, зачем он им? Ну, этот Муха вот?
   — Тебе это так надо знать?
   — Мне? — Пистон подавился словом. — Да вы что, босс! Я это так просто...
   — Вот запомни, — резко прервал Жженый. — Ничего никогда «так просто» не делай. Даже по малой нужде. А вопросов таких тем более не задавай. Понял?
   — Понял, понял, босс, — поспешил заткнуться Пистон.
   — Еще вопросы есть?
   Тухляк поежился от гнилой сырости:
   — Когда? Когда это надо? Жженый немного помолчал.
   — Сегодня подготовимся, — решил он. — Отдохнем. А завтра двинемся.
   — А как же... — нерешительно начал Пистон и не закончил.
   — Что такое?
   — Э-э... я просто хотел, а как же если вдруг эти наши вернутся, Слякоть, Скальп? Придут, а нас нет.
   — Их проблемы.
   Сказав так, Жженый взглянул почему-то на Тощего. Тот совершенно недвижимо стоял, слушал. Даже вроде бы не моргал.
   — Ну, пошли, — велел начальник. — А то промокнем.
   Это было верно. Дождь сеял и сеял. Вниз повалили все охотно.
 

2

 
   Вернулись на восьмой этаж, занялись подготовкой. Чистка оружия, подгонка одежды, бронежилетов... Тухляк решил починить сапоги.
   — Подметка отлетает, — объяснил он. — Возьмет да крякнет в пути, что тогда?..
   — Швах тогда, — согласился Ботва.
   Он уже оправился от шоковой терапии, но вел себя пугливо, зыркал по сторонам — Жженый его умело перевоспитал.
   Сам Жженый чувствовал некое странное беспокойство. Откуда оно исходило? — он не мог понять. Что-то с чем-то не срасталось, что-то было не так.
   В раздражении от этих непоняток он вышел из квартиры и прошелся по коридору. Однако здесь, в узком затхлом пространстве, ему не хватило воздуху, и он решил опять подняться на крышу.
   Стал подниматься. Дошел до промежуточной площадки...
   Стоп.
   Вот оно! Сошлось.
   Жженый понял, в чем дело. Еще когда он спускался, чтоб вразумить Ботву, он заметил это. Но тогда отвлекся.
   Вот что: потеки крови с самой кромки люка. Вот они.
   Он присел рядом, осматривая внимательно. Дешевый говорил, что споткнулся и мордой долбанул трубу. Если так, то кровь должна быть на полу возле трубы, на ее стенках... так, вот они, капли, есть... А почему вон там, далеко, на полу тоже?.. Так, так. Что-то не так!
   Ну ладно, на полу понятно. Дешевый ходил, кровь капала из носа. А вот эти потеки, на краю дыры...
   Внезапно для себя Жженый рванул вниз. На бегу проверил то, с чем не расставался никогда: пистолет «вальтер» в кобуре, универсальный нож, фонарик, мини-аптечку. На месте! Жженый был опытный боец.
   Предчувствие, неясная еще догадка колесила в нем. Сердце билось учащенно. Добежав до первого этажа, он остановился, чтоб перевести дух. Постоял, отдышался. Вышел из подъезда.
   Приемник мусоропровода находился по соседству — узенький, загаженный дверной проем. Когда-то была дверь, но теперь, конечно, и помина не было. Впрочем, никто туда никогда не заглядывал из-за грязи и вони.
   Жженый бесшумно вынул пистолет. «Вальтер-29» со сбалансированной системой автоматики и электронным ударным механизмом не нуждался в передергивании затвора. Указательный палец привычно лег на крючок, привычно поджал его — едва-едва, так, чтобы ощущать усилие спуска. В общем-то, предосторожность эта была излишней, но она давно уже обратилась в инстинкт — как у зверя. Разум в этом не участвовал.
   Фонарь пока не был нужен, но левая рука легла на него, чтоб потом не вошкаться в потемках. Помещение состояло как бы из двух комнат: первая — прихожая, что ли; а вторая представляла собой собственно приемник, то бишь сюда и попадал мусор.