Страница:
Первая дошедшая до нас полная черновая редакция повести (автограф Погодинского древлехранилища РЛ2) [См. Соч. 10 изд., VII, стр. 873.] может быть отнесена к 1833–1834 г. Предельной датой окончания этой редакции следует считать конец августа 1834 г., поскольку в ней отсутствует полемическая концовка от автора, появившаяся, несомненно, лишь после рецензии “Северной Пчелы” на повести Пушкина в номере от 27 августа 1834 г. (о чем см. ниже). С другой стороны, за исходную дату (post quem) надо принять 21–23 сентября 1833 г., когда в той же “Северной Пчеле” появился другой фельетон Булгарина, отразившийся уже в рукописном тексте (о чем тоже ниже).
Черновая редакция “Носа” настолько отличается от первопечатной редакции (в “Современнике”), что заставляет предположить значительный промежуток времени между написанием той и другой. Это полностью и подтверждается приводимыми ниже фактами. Редакция PЛ2 (Погодинского древлехранилища) воспроизводится в настоящем издании в отделе других редакций.
Самая рукопись (РЛ2) представляет из себя небольшую тетрадь, переплетенную уже позже и заполненную целиком рукой Гоголя, почерком начала 30-х годов; в ней семь полулистов плотной серой бумаги, из них 5-й и 7-ой пустые; фабричный знак с датой 1832 г. на 4-ом и 5-ом полулистах: Ф. К. Н. Г. 1832; формат рукописи листовой, — такой же, как и во всех записных книгах Гоголя. Судя по характеру почерка и чернилам, рукопись писана в несколько приемов (4–5), но в течение непродолжительного промежутка времени между ними. Помарки и поправки в тексте по своему виду и характеру позволяют полагать, что они делались почти одновременно с написанием повести. Нумерация страниц позднейшая. Вверху первой страницы, на месте заглавия, написано с большими промежутками между словами: “сего нос сего”. По-видимому, заглавие “Нос”, уже тогда данное повести, было окаймлено Гоголем в процессе работы случайными словами из текста повести.
К рукописи этой полной редакции “Носа” впоследствии приплетен отдельный лист, с беловым текстом начала повести, написанным крупным, каллиграфическим почерком Гоголя 30-х годов, оканчивающийся словами: “Он засунул палец и вытащил довольно крепкой, нельзя сказать чтобы горбатый, нельзя сказать чтобы и курносый, чело<веческий>”. Этот лист имеет фабричный знак “Б. У. 1835”, позволяющий установить, что это, возможно, начало не дошедшей до нас полной беловой редакции повести; относится, скорее всего, к марту 1835 г., т. е. ко времени отправки рукописи “Носа” в Москву Погодину. Однако, не исключена возможность и того, что переписка этой первой страницы предназначалась для “Современника”, и тогда ее следует отнести к началу 1836 г.
Текст РЛ3 представляет промежуточную редакцию между рукописью из погодинского древлехранилища (РЛ2) и редакцией, напечатанной в “Современнике”, сохраняя, с одной стороны, дату “сего 23 февраля”, имеющуюся в РЛ2, с другой уже окончательно устанавливая имя и отчество цырюльника “Иван Яковлевич”, до того колебавшееся как в наброске начала повести (в тетради РЛ1), так и в рукописи РЛ2.
К окончательной обработке повести Гоголь вернулся, по-видимому, лишь после завершения работы над подготовкой к изданию “Арабесок” и “Миргорода”, в начале 1835 г. К этому времени в Москве затевался друзьями Гоголя новый журнал — “Московский Наблюдатель”. Гоголь собирался принять в нем активное участие. 31 января 1835 г. он писал М. Погодину о начатой для журнала повести, которую соглашался прислать “к 3-ей книжке”. Дату этого письма и следует скорее всего считать возвращением Гоголя к работе над “Носом”, так как в следующем письме, от 9 февраля того же года, Гоголь опять сообщает Погодину, что пишет для “Московского Наблюдателя” “особенную повесть”. Этой “особенной повестью” мог быть только “Нос”, чту подтверждается всей дальнейшей перепиской.
18 марта 1835 г. повесть была отправлена в Москву с сопроводительным письмом, где Гоголь предупреждал Погодина о возможных придирках цензуры: “Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что Нос не может быть в Казанской церкви, то, пожалуй, можно его перевести в католическую. Впрочем я не думаю, чтобы она до такой степени уже выжила из ума”. Таким образом, работа над окончанием “Носа”, вернее, над написанием его второй редакции (поскольку Гоголь писал ее наново) определяется промежутком времени с конца января по середину марта 1835 г.
Рукопись (РЛ2), по-видимому, непосредственно предшествовала тексту, посланному Гоголем 18 марта 1835 г. в “Московский Наблюдатель”, являясь скорее всего тем черновиком, с которого сделан был беловой список для журнала. В пользу этого говорит и цитированное письмо Гоголя, свидетельствующее, что эпизод с Казанским собором имелся, подобно редакции РЛ2, также в редакции, посланной в “Московский Наблюдатель”.
Под влиянием слуха о том, что “Московский Наблюдатель” не осуществится, Гоголь через несколько дней после посылки повести, в письме от 23 марта, требует, чтоб Погодин прислал ее назад. Хотя слух о провале журнала оказался неверным, но повесть не была напечатана в “Московском Наблюдателе”, так как редакция его, по позднейшему свидетельству Белинского, отказалась от печатания повести по причине ее “пошлости и тривиальности”. [“Отечественные Записки” 1842, т. XXV, “Смесь”, стр. 107.]
Летом 1835 г., проездом из Петербурга через Москву на родину и обратно в Петербург, Гоголь виделся с Погодиным, но не взял у него своей повести, возможно не потеряв еще надежды на ее напечатание в “Московском Наблюдателе”. Лишь в январе 1836 г. вновь понадобился ему текст “Носа” и 18 января 1836 г. он затребовал его от Погодина под предлогом подготовки “небольшого собрания”. Объяснение это вряд ли соответствовало действительности: Гоголь занят был в это время печатанием и постановкою “Ревизора”, а повесть понадобилась ему в связи с началом издания пушкинского “Современника”, в 3-м номере которого, вышедшем в сентябре 1836 г., и был напечатан “Нос”.
Этим творческая история “Носа”, однако, не завершается. Для первого издания сочинений (1842 г.) Гоголь радикально перерабатывает финал повести. Эту новую переработку “Носа” скорее всего следует отнести ко времени непосредственного осуществления издания Сочинений, к 1841–1842 гг.
Беловая рукопись, посланная Гоголем в “Московский Наблюдатель”, не сохранилась. Единственным полным автографом повести является рукопись РЛ2. Различие между первоначальной редакцией РЛ2 (Погодинского древлехранилища) и редакцией, напечатанной в “Современнике”, сводится в основном к следующему:
1) В РЛ2 более кратко изложены события и отсутствует целый ряд эпизодов и ситуаций, подробно развитых в печатном тексте.
2) Совершенно отличается от рукописного окончание повести. Ее финальная часть подверглась не только сюжетной переработке, но — чту еще более существенно — в печатной редакции изменена самая мотивировка “совершенно невероятного происшествия”.
Рукопись Погодинского древлехранилища примерно до середины повести близка к редакции, напечатанной в “Современнике”, кончая репликой квартального надзирателя: “…очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких…” В дальнейшем же текст рукописи и текст первопечатной редакции почти не совпадает.
“Нос” уже в силу сатирической направленности сюжета пострадал от цензурного вмешательства, пожалуй, больше всех остальных повестей Гоголя. Еще до прохождения повести через цензуру, при посылке ее М. П. Погодину, Гоголь сомневался, пропустит ли цензура эпизод о встрече майора Ковалева с носом в Казанском соборе, предлагая вариант с перенесением места действия в католическую церковь (см. выше, ср. письмо от 18 марта 1835 г.). Но цензурные требования превзошли его ожидания. Место встречи майора Ковалева с носом пришлось перенести из Казанского собора даже не в католическую церковь, а в Гостиный двор и сделать целый ряд других купюр и изменений. О цензурных затруднениях и вычерках свидетельствуют так же и письма цензора А. Л. Крылова к Пушкину, относящиеся ко времени прохождения третьего тома “Современника” через Цензурный комитет. В письме от 27 июля 1836 года А. Л. Крылов сообщает Пушкину, — по-видимому, в ответ на не дошедшее до нас ходатайство последнего об оставлении в повести Гоголя ряда вычеркнутых цензурой мест, — о повторном обсуждении некоторых купюр на заседании Цензурного комитета. Сообщая, что может быть он в состоянии будет “удержать и в статье г. Гоголя намеки о сахаре и ассигнациях”, — Крылов просит Пушкина прислать ему “эту часть статьи <т. е. повести Гоголя>; завтра вечером я буду иметь честь возвратить ее с окончательным заключением”. На следующий день, в письме от 28 июля, извещая о решении Цензурного комитета, Крылов писал Пушкину: “Возвращая находившиеся у меня статьи, имею честь известить, что в сочинении г. Гоголя Комитет согласился допустить шутку на предпочтение Ассигнаций, оставив однако исключенным другое место о Сахаре”. [Пушкин. Переписка. Изд. Академии Наук т. III, стр. 353.]
Из этих писем А. Крылова к Пушкину можно заключить, что целый ряд других резких сатирических мест, направленных против полицейско-бюрократического строя и недопустимых с цензурной точки зрения (имеющихся в черновой рукописи, РЛ2, и не появившихся в первопечатном тексте), вроде сцены в Казанском соборе, или упоминания о взятке, данной Ковалевым квартальному, были сразу и безоговорочно исключены цензурой, так что Пушкин о них и не считал возможным просить.
Даже перерабатывая повесть для издания 1842 г. Гоголь всё по тем же цензурным причинам не имел возможности восстановить ранее запрещенные места. Впрочем, — за одним исключением: воспользовавшись переделкой финала, Гоголь восстанавливает следующее место, имеющееся в рукописи РЛ2, но выпущенное в “Современнике”, несомненно, по требованию цензуры: “Этот господин был один из числа тех людей, которые бы желали впутать правительство даже в их домашние ссоры с своей супругой”. Цензурные купюры нами восстановлены по черновой рукописи Погодинского древлехранилища (РЛ2).
Вот эти восстановленные по черновой рукописи подцензурные купюры и изменения печатного текста.
1. “разные полицейские обязанности” — вместо чтения всех прижизненных изданий: “разные обязанности” (см. в основном тексте и в вариантах).
2. Весь эпизод встречи Ковалева с Носом в Казанском соборе вместо Гостиного двора (см. в основном тексте и в вариантах). [Впервые подцензурный Гостиный двор устранен в издании ГИЗа 1928 г. под ред. Б. М. Эйхенбаума.]
3. “но имея в виду получить губернаторское место” вместо “но имея в виду получить…” (см. в основном тексте и в вариантах).
4. “вы должны служить в сенате или, по крайней мере, по юстиции” вместо “вы должны служить по другому ведомству” (см. в основном тексте и в вариантах).
5. “Ярыжкин, столоначальник в сенате” вместо “Ярыгин” (см. в основном тексте и в вариантах).
6. “чрезвычайному охотнику до сахару ~ удовольствия мира” — в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
7. “И не знаю ~ слишком радушно” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
8 “и что много есть на свете всяких майоров ~ непристойным местам” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
9. “Кавалев догадался ~ как раз на бульвар” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
Восстановление цензурных купюр (даже в тех случаях, когда они сделаны самим Гоголем из боязни перед цензурными затруднениями) на основе черновой редакции, вводимой в более поздний окончательный текст, — делается нами лишь в тех случаях, когда весь окружающий контекст обеих редакций совпадает, или когда восстановление купюр диктуется смысловым разрывом в печатном контексте. То обстоятельство, что текст, непосредственно примыкающий к цензурным купюрам, совпадает в “Современнике” и в изд. 1842 г. с рукописью РЛ2, отличаясь лишь незначительными стилистическими изменениями, позволяет восстановить эти места, не нарушая стилистического и композиционного единства повести, и этим максимально приблизить текст повести к авторскому замыслу.
Текст “Носа”, напечатанный в “Современнике”, отличается от первоначальной редакции как большей краткостью и другим финалом повести, так и рядом стилистических изменений. В первоначальной редакции (РЛ2) фантастичность событий (“необыкновенно странное происшествие”) была мотивирована сном Ковалева. В редакции “Современника” не только совершенно изменяется окончание повести и приписывается пародийно-ироническое послесловие, но и отменяется самая мотивировка сном.
Эта коренная переделка, как и полемическая авторская концовка, является, скорее всего, откликом Гоголя на рецензию о повестях Пушкина, помещенную в “Северной Пчеле”, № 192 от 27 августа 1834 года, за подписью “Р. М.”, где имелись нападки на “неправдоподобие” Повестей Белкина, в особенности на неправдоподобие “Гробовщика”, по поводу которого рецензент писал: “Развязывать повесть пробуждением от сна героя — верное средство усыпить читателя. Сон — что это за завязка? Пробуждение — что это за развязка? Притом такого рода сны так часто встречались в повестях, что этот способ чрезвычайно как устарел”. При переделке “Носа” Гоголь присоединил к повести полемическое послесловие, являющееся, по-видимому, замаскированной пародией на рецензию “Северной Пчелы”. Гоголь здесь не только пародирует стиль рецензии и иронизирует над упреками в непонятности, но и насмешливо полемизирует с требованием морализующей установки (при переиздании “Носа” в 1842 г. Гоголь снял свое послесловие).
Изменив традиционно-правдоподобную мотивировку, Гоголь учел указание критики на ее “устарелость” и вместе с тем еще больше заострил полемический характер повести, умышленно подчеркнув ее сатирическую гротескность.
Печатая повесть в изд. Сочинений 1842 г., Гоголь вновь переделал и детально расширил финал, выделив его в особую третью главу. По-видимому, финал, данный в “Современнике” в виде краткого авторского послесловия, Гоголю показался недостаточно убедительным. С другой стороны, значительно сокращено было полемическое авторское послесловие, к этому времени естественно потерявшее свою актуальность.
В издание Трушковского внесены были незначительные и случайные разночтения, по-видимому, Гоголю не принадлежащие.
В настоящем издании в текст третьего тома “Сочинений Н. Гоголя” изд. 1842 г., помимо особо оговариваемых вставок цензурного характера из рукописи РЛ2, вносится еще ряд стилистических уточнений по первопечатному тексту “Современника” (1836 г.) — во всех тех случаях, когда есть основания считать, что стилистическая и грамматическая правка в издании 1842 г. принадлежит издателю Н. Я. Прокоповичу.
Набросок начала повести в записной тетради (РЛ1), первоначальная черновая редакция (РЛ2) и финал “Носа” в редакции “Современника” — приводятся в разделе “Другие редакции” (стр. 380–400). Разночтения белового автографа начала повести (РЛ3), в виду его близости к печатному тексту, приводятся, наряду с печатными разночтениями, в разделе “Варианты”.
II.
Замысел “Носа” тесно связан с теми мотивами, которые были широко распространены в журналистике начала 30-х годов, т. е. как раз в то время, когда Гоголем была начата его повесть. [См. В. В. Виноградов. “Эволюция русского натурализма”, Л., 1929, стр. 7—88. На эту связь указывал еще Н. Г. Чернышевский в “Очерках Гоголевского периода русской литературы” (изд. Пб. 1892, стр. 141–142). ] Это — заметки, анекдоты и даже целые рассказы об исчезнувших, отрезанных, восстановленных или вообще диковинных носах.Следует особо указать переводный “французский анекдот” — “Нос” в “Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду” (1831, № 72 от 9 сентября), где передается трагикомическая исповедь человека, вызывавшего гонения и насмешки одним лишь видом своего лица, все черты которого “заслонены были чудовищно-большим носом”. Лицо, превратившееся в один большой нос, встречается у Гоголя в незаконченном отрывке 1832 г. “Фонарь умирал”.
Однако, наибольшее значение для Гоголя, несомненно, должна была иметь повесть Г. Цшокке “Похвала носу”, напечатанная в “Молве”. [“Молва” 1831 г., №№ 37 и 39. Отдел анекдотов. На связь “Похвалы носу” Цшокке с сюжетом “Носа” было указано Г. Чудаковым — “Отношение творчества Гоголя к западно-европейским литературам”, “Университетские известия”, Киев, 1908, № 8, стр. 167.] В повести Цшокке в шуточной форме подчеркивалось значение носа для “всякого человека” и намечался уже трагикомический эффект его потери. “В самом деле, отнимите нос у самого приятного милого личика, и что останется? Совершенный кочан капусты”.
Подражанием “Похвале носу” Цшокке явился шуточный рассказ Карлгофа “Панегирик носу”, напечатанный в 1832 г. в “Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду” и свидетельствующий о том, что повесть Цшокке не прошла незамеченной. В рассказе Карлгофа упоминалось о том, что “с потерею носа теряется благородство человека, что нос есть олицетворенная честь, прикрепленная к человеку”.
“Похвала носу” Цшокке и “Панегирик носу” Карлгофа могли быть известным импульсом для сатирического замысла Гоголя, подсказывая близкую гоголевскому “Носу” тему о потере “олицетворенной чести” и последствиях этой потери, — тему, развитую Гоголем, конечно, с гораздо большей остротой и глубиной.
Следует также указать и на черты сходства “Носа” Гоголя с “Тристрамом Шанди” Стерна, [Л. Стерн. “Жизнь и мнения Тристрама Шанди”. СПб., 1804–1807, ч. III, стр. 86—113.] такой же как и “Нос” немотивированной сатирой-гротеском.
Ситуация с носом, запеченным в хлеб, скорее всего, явилась у Гоголя пародийным использованием эпизода с “печеной головой” из популярного тогда романа Морьера “Мирза Хаджи Баба”, вышедшего в начале 30-х годов в двух переводах. [“Мирза Хаджи Баба Исфагани в Лондоне”, 4 части, СПб., 1830; Морьер. “Похождения Мирзы Хаджи Бабы Исфагани в Персии и Турции или Персидский Жилблаз”. Перевод с английского, 4 части. СПб., 1831.] Кроме подбрасывания “печеной головы” к цирюльнику, можно отметить и в других деталях романа некоторое сходство с “Носом”.
Сюжет “Носа” не стоит особняком и в творчестве самого Гоголя. Связанные с носом мотивы и образы встречаются и в других его произведениях и даже в переписке: ср. эпизод в “Невском проспекте” с носом “жестяных дел мастера” Шиллера, которому сапожник Гофман собирался отрезать его. Этот эпизод представляет вариацию того же мотива, что образы и гиперболы, связанные с носом в “Заколдованном месте”, в “Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем”, в “Риме”, в заметке в альбоме Е. Г. Чертковой и, наконец, в письмах Гоголя (в особенности в письмах к М. П. Балабиной от 15 марта и от апреля 1838 г.).
В цикле петербургских повестей Гоголя “Нос” занимает особое место не только по своеобразию своего сюжетного замысла, но и по своей литературной направленности.
Фантастическая невероятность сюжета, необычность его для традиций русской повествовательной литературы в известной мере сближают повесть Гоголя с фантастикой Гофмана и русского “гофманианства” конца 20-х—начала 30-х годов. Можно привести и ряд отдельных мотивов, общих у “Носа” Гоголя с “Двойником” А. Погорельского и “Пестрыми сказками” В. Ф. Одоевского. [“Пестрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных ученых обществ”, изданные В. Безгласным. СПб., 1833, цензурн. разр. от 19 февр. 1833 г.]
Наиболее существенным является совпадение “Носа” со “Сказкой о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем” В. Одоевского, где расказывается о явлении владельца мертвого тела к приказному Севастьянычу. Потерпевший, подобно Ковалеву, диктует заявление о пропаже своего собственного тела (сравнить объяснение майора Ковалева с чиновником газетной экспедиции, которого он просит дать объявление о пропаже своего носа). При этом вопрос ничего не понимающего приказного: “Что же покойник крепостной что ли ваш был?”, совпадает с репликой чиновника у Гоголя: “А сбежавший был ваш дворовый человек?”
Неоднократно указывалось на связь “Носа” с “Приключениями в ночь св. Сильвестра”, с “Историей о потерянном отражении в зеркале” Гофмана [См. например И. И. Замотин “Три романтических мотива в произведениях Гоголя”, Варшава, 1902, стр. 3.] и “Петером Шлемилем” Шамиссо. Однако эти связи очень отдаленны и не позволяют говорить о каком бы то ни было заимствовании. Гораздо правильнее будет сопоставление “Носа” со всей гротескно-сатирической манерой Гофмана, с его игрой на неожиданном превращении вещей (“золотой горшок”, “Королевская невеста” и др.).
Но исследователи (Стендер-Петерсен и др.) уже отмечали, что “Нос” Гоголя не фантастическая повесть романтического типа, а “ироническая пародия на романтику”.
Гоголь, совпадая с Гофманом в фантастичности сюжета, реализует этот сюжет не на фольклорном материале, а на материале реалистически показанной действительности. Но хотя Гоголь дает известную параллель романтическому мотиву о потере тени или отражения, — как символу потери полноценности личности, — однако самый выбор столь “тривиальной” и комически-подчеркнутой ситуации, как исчезновение носа, являлся прямым снижением романтической символики. Недаром в своем редакционном примечании Пушкин назвал “Нос” Гоголя “шуткой”, подчеркивая этим его “фарсовый” характер.
Если юмор Гофмана абстрактен, основан на символической двуплановости его повестей, то юмор Гоголя конкретен, социально направлен, реалистичен. Сцены домашнего быта цирюльника Ивана Яковлевича являются дальнейшим развитием мотивов пушкинского “Гробовщика”; образ же майора Ковалева и весь обличительный материал повести непосредственно связан с неоконченным “Владимиром 3-ей степени”, “Записками сумасшедшего”, наконец с “Ревизором”.
Реалистический, пародирующий принципы романтической эстетики, характер повести нагляднее всего подтверждается тем отрицательным к себе отношением, которое она встретила в лагере русских шеллингианцев, приверженцев немецкого романтизма. По свидетельству Белинского “один журнал (т. е. “Московский Наблюдатель”) отказался напечатать у себя повесть Гоголя “Нос”, находя ее грязною”. “Из существовавших прежде журналов”, говорит Белинский в другом месте, “первый оценил Гоголя “Телескоп”, а совсем не тот, другой московский журнал, который отказался принять в себя повесть Гоголя “Нос”, по причине ее пошлости и тривиальности”. [“Отечественные Записки” 1842.] При всей своей необычности и полемической заостренности повесть “Нос” не была отмечена критикой. В этом едва ли, однако, надо видеть сознательное замалчивание: отсутствие высказываний скорее объясняется случайными причинами. Появление повести в 1836 г. могло остаться незамеченным, так как критика только что исчерпывающе высказалась о “Миргороде” и “Арабесках”, а выход в марте 1836 г. “Ревизора”, возбудившего оживленные споры, окончательно заслонил повесть, появившуюся несколькими месяцами позже. Перепечатка повести в собрании сочинений в 1842 г. также не обратила на себя внимания, так как критика была целиком занята появлением “Мертвых душ”. Чаще всего “Нос” зачислялся современной ему критикой в разряд “фарсов” и “анекдотов” Гоголя, рассматриваясь не иначе как со всей совокупностью других его произведений. Шевырев в своей статье о “Мертвых душах” говорит о “Носе” даже как о неудаче Гоголя. [“Москвитянин” 1842, № 8. стр. 373.]
О. Сенковский, следуя своему упрощенному и враждебному истолкованию гоголевских произведений как фарсов, в статье 1842 г. о “Мертвых душах” полемизируя с Шевыревым, о “Носе” отзывается однако так же как он. [“Библ. для чтения” 1842, август, Литературн. летопись, стр. 24–52.]
Единственно значительным и принципиальным был отзыв Белинского в его рецензии на 11 и 12 тома “Современника” 1838 г. Белинский подчеркивает как сатирическую направленность повести, так и социальную обобщенность и типичность образа майора Ковалева: “Вы знакомы с майором Ковалевым? — писал Белинский: отчего он так заинтересовал вас, отчего так смешит он вас несбыточным происшествием со своим злополучным носом? Оттого, что он есть не маиор Ковалев, а маиоры Ковалевы, так что после знакомства с ним, хотя бы вы зараз встретили целую сотню Ковалевых, — тотчас узнаете их, отличите среди тысячей”. [“Московский Наблюдатель” 1839 г., ч. 1, № 2; Полн. собр. соч. Белинского, т. IV, стр. 73.]
ПОРТРЕТ
I.
Никаких свидетельств ни самого Гоголя, ни его современников о творческой истории “Портрета” до нас не дошло. О датировке рукописи PM4 см. выше (во вступительной статье). Самый же замысел “Портрета” вообще вряд ли может быть отнесен ранее чем к 1832 г.Косвенные данные для датировки замысла “Портрета” можно извлечь из некоторых деталей в самом тексте повести. Так, по упоминанию о “портрете Хозрева-Мирзы” в картинной лавке начало действия первой части повести не может быть отнесено ранее чем к концу 1829—началу 1830 г., ибо персидское посольство, возглавлявшееся Хозревом-Мирзой, прибыло в Петербург 4 августа 1829 г. и выехало из столицы 6 октября того же года (“Отечественные Записки” 1829, ч. 40, стр. 118 и 138; ср. Записки П. А. Каратыгина, т. I, Л., 1929, стр. 283). На тот же период времени, т. е. на конец 1829—начало 1830 г., указывает и упоминание в черновой редакции о “портретах Забалканского и Эриванского”, исключенное из печатного текста. Ассоциация имен генерал-фельдмаршалов гр. И. И. Дибича-Забалканского и гр. И. Ф. Паскевича-Эриванского могла быть естественной после Адрианопольского мира, заключенного 14 сентября 1829 г.