Горъ Василий. Пророчество

Глава 20.

   …Аниор горел. Распахнутые настежь створки северных ворот и всего четыре тела гвардейцев возле них свидетельствовали о том, что нападение было неожиданным, и защитники города не успели даже обнажить оружия. За воротами не было видно ни одного человека, и мы осторожно вошли внутрь, обнажив мечи, с опаской оглядываясь по сторонам. Уже через десяток шагов на нашем пути появились первые тела горожан: растерзанные, будто дикими зверями, женщины, порубленные дети и старики лежали в лужах крови практически около каждого дома. Я почувствовал, что меня начинает трясти озноб: даже Последняя Тропа после Прихода смотрелась лучше. И, потом, там был враг и тела воинов, мужчин, - а тут…
   Самир скрипел зубами, выдавливая сквозь зубы невнятные проклятия. Боно и Мерион, белые, как бумага, вглядывались в лица каждого тела и шептали имена знакомых. Я внезапно понял, что где-то там, впереди, так же могут лежать Беата и Элли и у меня вдруг подкосились ноги. Самир, вскрикнув от боли в ране, успел поймать меня за руку и прижал меня к себе:
   - Держись, парень, еще не все потеряно!
   - Отомщу! Уничтожу! Задушу… - от безумной жажды крови у меня на миг потемнело в глазах…
   Кое-как сдержавшись, я быстрым шагом направился в сторону улицы Медников, где король предоставил дома нашим родным, благо до нее было недалеко. Пробираясь сквозь дым пожарищ и горы скарба на улицах, я искал тела воинов Ордена Алого Топора, зарубленных защитниками Аниора, и не находил: то ли основное сопротивление оказывалось около дворца, то ли силы были настолько неравными, но до самого гостевого дома я не нашел ни одного убитого монаха. Улица Медников оказалась первым очагом сопротивления на нашем пути: возле дома Элли, как ни странно, не тронутого огнем, на земле я насчитал семь трупов захватчиков. У самой двери, все еще сжимая в правой руке свой любимый кистень и смотря на нас мертвыми глазами, сидел старый Сэнар, дедушка Элли, когда-то прошедший через горнило семи(!) Приходов. Судя по тому, как было изуродовано его тело, Орден жестоко отомстил старику за его самоотверженность: у него не хватало левой руки; все его тело покрывали сплошные раны, и даже лицо было, судя по всему уже после смерти, нещадно изрублено топором. Наставник, побледнев еще больше, встал перед старым воином на колени и, прикрыв его глаза ладонью, прошептал:
   - Спи спокойно, старый вояка! Ты жил, как воин, и умер, как воин!
   Я, не в силах больше сдерживать слезы, ворвался в дом и замер на пороге: в этом царстве смерти любой шорох казался кощунством! Вся гостиная была залита кровью и завалена трупами. Судя по всему, чтобы пройти гостиную и подняться по лестнице на второй этаж, воинам Алого Топора пришлось положить десятка два человек. Против женщин и детей и прислуги! Вглядываясь в лица каждого защитника дома, я со страхом шаг за шагом поднимался по лестнице, моля Бога, чтобы Элли среди них не оказалось. Увы, мои мольбы оказались напрасными: моя ненаглядная тростиночка так и не успела выбраться из осажденного города: ее тело я нашел в самом конце коридора. Девушка, изуродованная до неузнаваемости, оказалась распята на стене, а в ее теле, прибивая его к стене, торчало восемь мечей Орденцев… Восемь их трупов устилали коридор от лестницы до стены с ее телом… А под ее правой рукой кровью были написаны две первые буквы моего имени…
   Я, закусив губу, дрожащими руками выдернул из тела мечи, поднял девушку на руки и, пошатываясь на каждом шагу, спустился вниз. Самир, вглядевшись в мое лицо, закрыл глаза и без сил опустился на ступени. Мерион и Боно помогли мне положить тело Элли на землю, молча хлопнули меня по плечу и направились в дом, чтобы вынести оттуда тела остальных защитников. Вспомнив о Беате, я заставил себя встать, и тоже занялся делом.
   Вскоре тела всех двадцати двух человек, находившихся в доме, были найдены и сложены рядом с Элли. Оставив друзей заниматься погребальным костром, я, не слушая никаких возражений, вышел на улицу и побежал к гостевому дому. За два дома до него мне на пути попались первые живые воины Алого Топора: пятеро монахов прямо на улице увлеченно насиловали привязанную к лавке девочку лет тринадцати. Первый же взмах мечами снес голову ближайшему ко мне воину. Следующий - отрубил руку второму… Третий и четвертый успели даже схватиться за оружие, но это им не помогло: я оказался быстрее. Пятый, пытаясь отскочить от жертвы, запутался в спущенных штанах и я с удовольствием отрубил ему гениталии. Потом я, наслаждаясь его криками, лишил ему поочередно обеих ног, потом руки, потом снес голову. Второй орденец, сжимая перерубленное запястье здоровой рукой, с ужасом смотрел на мой окровавленный меч и пятился назад. Пока не уперся в стену. Я подхватил с земли алебарду одного из поверженных бойцов и изо всех сил метнул ее во врага. Лезвие с хрустом пробило его нагрудник вместе с грудью и застряло в стене… А моя душа продолжала требовать крови! Поняв, что все пятеро уже мертвы, но, так и не заглушив жажды убийства, я вспомнил о девочке и перерубил связывающие ее веревки. Встать она не смогла… Пришлось поднять ее на руки и, пообещав за ней вернуться, спрятать в ближайших развалинах.
   Чуть позже я нарвался еще на пару монахов; вернее, они напали на меня сами, заметив откуда-то из окна. Черный Клинок без особого труда перерубил лезвие меча первого атакующего, и я, довольно ухмыляясь, вогнал второй меч в его удивленное лицо. Его напарник попытался было отступить, но это ему не удалось: сначала оказалось, что ему некуда перенести вес при шаге назад - он оказался без ноги. Потом, уже под дикий вой испуганного воина я снес ему руку с топором, потом, наслаждаясь каждым мгновением мести, вспорол ему живот и, сломав рукоятью правого клинка нижнюю челюсть, оставил его умирать…
   Гостевой Дом оказался сожжен дотла. Вокруг я не нашел ни одного женского тела: несколько зарубленных мужчин, по-моему, бывших торговцев с кожевенного квартала, да изувеченное тельце мальчика лет пяти. Зато метрах в сорока в стороне торгового городища догорал огромный погребальный костер, судя по всему, воинов Ордена Алого Топора…
   Я почти целый час рылся в пепелище гостевого дома, пытаясь найти хоть какой-нибудь след, пока не услышал за спиной тоненький голосок:
   - Дядя Ольгерд! Это вы?
   Мгновенно развернувшись, я опустил мечи - передо мной стоял младший брат Элли, Лис, прозванный так за огненную шевелюру и острый любопытный носик, и, всхлипывая, растирал по перемазанному золой лицу слезы:
   - Где вы были так долго? Я знал, что вы придете! Мне страшно, возьмите меня с собой!!! - семилетнего мальчика тряс озноб.
   - Все уже позади! Конечно, возьму! Иди сюда! - попытался успокоить я пацана. - А где Беата?
   - Ее, маму, тетю Лауру и еще десяток женщин увели эти страшные монахи! Куда-то в сторону дворца! А всех остальных - убили!!! - Лис затрясся в приступе беззвучных рыданий, и я, подхватив его на руки, бегом понесся обратно к дому Элли…
   Возле него за время моего отсутствия собралась небольшая толпа: Наставник, облазив окрестные развалины, нашел почти два десятка детей и женщин, успевших спрятаться от захватчиков. Заплаканные лица измазанных пеплом и кровью детей, их затравленные взгляды и трясущиеся от страха подбородки мало что добавили к моему и без того запредельному отчаянию… Подтолкнув Лиса к толпе детей, я снял с плеча легкое тельце девочки, все еще содрогающееся в рыданиях, и поручил ее заботам пары не потерявших самообладания женщин. Потом подошел к Наставнику и вполголоса рассказал ему о том, что услышал от мальчишки. Длинная Рука оценивающе посмотрел на меня, потом принял решение и повернулся к Самиру и Боно:
   - Каменный Цветок! Боно! Забираете всех и пробираетесь к Лысой горе. Постарайтесь не ввязываться в схватки: ваша задача довести детей до перевала Трубы. Ждете нас там до завтрашнего вечера. Если мы не вернемся, значит, не судьба! Тогда попробуете устроиться в охотничьем домике - там вас никто не найдет. Мы с Ольгердом уходим к дворцу. Попробуем освободить хоть кого-нибудь…
   Самир, не тратя силы на слова, просто кивнул головой и приподнял вверх сжатый кулак, желая нам удачи в бою. Боно поклонился нам обоим и, сжав здоровой рукой рукоять меча, произнес:
   - Наставник! Я горжусь, что учился у Вас. И хотя я не смог взять все, что вы мне пытались преподать, два года в Обители оказались для меня самыми главными в жизни! Спасибо вам за науку! Ольгерд! Спасибо и тебе: если бы не ты, вряд ли мы были бы еще живы! Я в долгу и перед тобой! Удачи тебе, воин!
   Я пожал его руку, попрощался с Самиром и быстрым шагом направился за Наставником, уже выходящим из ворот…
   …По дороге к дворцу к нашей обоюдной радости мы зарубили человек двенадцать монахов, копошащихся в развалинах в поисках денег и драгоценностей. Ни один из них не смог продержаться против нас и минуты: не думая о защите, мы, как две боевые машины, врубались в их тела и прорубали себе дорогу насквозь. После четвертой пары Наставник попробовал было устроить мне разнос по поводу того, что я зря лезу на рожон, но, заглянув в мои бешеные глаза, ограничился одной фразой:
   - Мальчик мой! Если тебя ранят или убьют, ты не только не сможешь помочь всем тем, кому хочешь, но и подставишь мою спину под удар. Запомни: чем дольше ты будешь жив и здоров, тем больше воинов этого проклятого Ордена сможешь стереть с лица земли…
   Такая постановка вопроса заставила меня немного задуматься, и я согласно кивнул:
   - Учитель! Ради этого я постараюсь прожить подольше!
   Потом мы нарвались на очередную пару монахов, и разговор прервался.
 
   Возле дворца было многолюдно: сидя в полуразрушенной лавке старого Жиля, мы сквозь пролом в стене наблюдали за тем, как по площади встало лагерем десятков восемь солдат. То и дело кто-то из них скрывался во дворце, кто-то приволакивал к палаткам свою добычу, кто-то правил затупленное оружие: в общем, судя по их виду, последние очаги сопротивления были подавлены уже давно. Внезапно Мерион толкнул меня локтем в бок и жестом показал мне куда-то в сторону корчмы "Копье и щит". Я, немного привстав, чтобы рухнувшая балка не закрывала мне обзор, всмотрелся в указанную сторону и оторопел: стена постоялого двора, одного из самых высоких зданий города, была увешана телами распятых женщин! Железная ладонь Наставника прижала меня к земле, а вторая закрыла мне рот, готовый взорваться боевым криком:
   - Молчи, безумец! Так ты не поможешь никому! Только сам погибнешь! До наступления темноты осталось около часа. А потом мы займемся этими нелюдями! Я тебе обещаю: твои клинки напьются крови допьяна!
   Я с трудом расслабил перенапряженные мышцы и закрыл глаза: перед моим внутренним взором стояла все та же картина: окровавленные, обнаженные тела, прибитые к бесконечной стене… Почувствовав, что я переборол первый порыв, Мерион повернулся спиной к пролому, сел на пол, прислонившись к стене и, смотря невидящими глазами куда-то в пол, задумался:
   - Их слишком много… Ни о каком бое речи быть не может… У нас есть только один шанс: вырезать их спящими. Но я сомневаюсь, что такая толпа воинов ляжет спать, не выставив часовых. Кроме того, они возбуждены победой, и часть их все равно будет мотаться вокруг лагеря и по городу в поисках приключений. Так что я себе просто не представляю, как мы сможем к ним подобраться…
   - Все очень просто, Учитель! - я мрачно посмотрел на него. - Найдем пару монахов, снимем с них доспехи, переоденемся, и по очереди обойдем все двадцать палаток. В каждой - максимум по пять человек. По две минуты на палатку… - я достал из-за голенища засапожный нож и попробовал пальцем его остроту. - Вы постоите снаружи, на всякий случай, а я займусь ими поближе…
   - Это довольно рискованно, но… - Мерион провел ладонями по своему лицу, будто смывая с него усталость, -…но лучшего варианта и я не вижу…
 
   Поиск подходящих по размеру доспехов затянулся часа на два. Не то, чтобы возникла проблема с монахами, - просто я никак не мог заставить себя пройти мимо любого встречного патруля и не перерезать им глотки. А слишком окровавленные доспехи могли вызвать подозрение… Однако с наступлением темноты я вернулся к Наставнику и протянул ему комплект доспехов воина Алого Топора.
   Грустно оглядев меня с ног до головы, он молча переоделся, попрыгал на месте, чтобы проверить, как сидит на нем одежда с чужого плеча и, на миг прижав меня к себе, прошептал:
   - Да пребудет с нами Создатель, мой мальчик! Пора!
   Почти не скрываясь, мы перешли площадь, и я, оставив Мериона снаружи, ввалился в первую палатку. К моему сожалению, она была пуста. Кроме незатейливого солдатского скарба и пяти походных мешков, в ней не было ничего…

Глава 21.

   - Половина второго, а этой сучки все еще нет! - Колян нетерпеливо подергал руль и, глубоко затянувшись, выпустил дым в открытое окно автомобиля…
   - Ладно, Колян, колись! - лютая злоба в глазах Рыжего явно искала выхода. - Сваливал, небось, с поста?
   - Бля буду, сидел, как штык! - побледневший парень преданно заглянул в глаза командиру и выдержал его испытующий взгляд. - Может, она с лекций рано свалила и сидит дома, как дура? Или ошивается где-то на танцульках?
   - Ну ты вааще лох! - с заднего сидения авторитетно заявил Петрушка. - Сегодня вторник, а в клубах вся тусня в пятницу и субботу! Дома она, в натуре!
   Рыжий еще раз посмотрел на освещенное окно четвертого этажа, по его предположениям, принадлежащее 14 квартире и, вздохнув, шлепнул рукой по передней панели:
   - Ладно, херли нам тут яйца чесать? Пошли, проведаем эту белобрысую сучку прямо в ее хате!
   Петрушка первым выскочил из "Форда" и предупредительно распахнул переднюю дверь…
   Рыжий вальяжно выбрался из салона, застегнул молнию на куртке, поправил кобуру скрытого ношения под мышкой и, не оглядываясь, потопал ко второму подъезду… За ним, на ходу запихивая брелок сигнализации в карман, рванул Колян, по дороге зачем-то отвесив Петрушке подзатыльник…
   Лифт не работал, поэтому, обложив многоэтажным матом ДЭЗ и дежурных лифтеров, компания поплелась пешком… Петрушка, как единственный, кто явился на "халтурку" в форме, рванул вперед, чтобы обеспечить "беспроблемное" проникновение в квартиру.
   Звонок залился звонкой трелью, однако первые звуки за металлической дверью появились только минут через десять, когда в конец озверевший Рыжий уже решал, не пора ли расстрелять замок двери из табельного "Макарова"…
   - Чё надо? - глаза высунувшегося в коридор мужика свидетельствовали о такой стадии опьянения, что впечатлительный Петрушка аж присвистнул…
   - Хер через плечо! - высунувшийся из-за плеча сержанта Рыжий вцепился хозяину квартиры в отворот засаленного домашнего халата и, еле сдерживая в себе желание дать ему по морде, оглушительно рявкнул:
   - Милиция, мать твою! Дочка твоя где, алкаш?
   - Ма-а-ая хто? - не обращая никакого внимания ни на руку старлея, ни на остальную компанию вместе взятую, жертва алкогольной зависимости явно впала в ступор. Через пару минут раздумий в глазах мужика промелькнула Мысль, и он радостно огласил мертвую тишину подъезда смачной отрыжкой, после чего, хмыкнув, заявил:
   - Нету у меня никакой дочери, па-а-анятно?
   - Как это нет? - на миг растерялся Петрушка. - Это квартира Логиновых?
   - Ла-а-агиновых… - обрадовался мужик. Только я - не Логии- ик! -нов! Я Коломийцев! Сир… Сергей Си…Семенович, вот!
   - А что ты тут делаешь? - Петрушка начал терять нить разговора, и это ему не нравилось.
   - Живу я тута! - гордо ответил мужик и зачем-то почесал большим пальцем правой ноги щиколотку левой. - С Олькой и ее дурищей дочкой…
   - Дочь где!!! - зарычал Рыжий и вдвинул в квартиру и Петрушку, и выпивоху одновременно.
   - А хер ее знает! Шарахается где-то… Нычку жинкину сперла и свалила, сука…
   - Дай пройти! - Отодвинув в сторону незадачливого хозяина, Рыжий ворвался в прихожую и начал осмотр квартиры…
   За две минуты обшарив всю небольшую "трешку", прихватизировав мимоходом показавшуюся ценной статуэтку и две обнаруженные серебряные ложки, старший лейтенант вернулся в прихожую, задумчиво покусывая губу… Потом смачно сплюнул на пол, присел на корточки около прикорнувшего под вешалкой и пытающегося заснуть алкаша и, чувствительно врезав тому по шее, спросил:
   - Номер ее мобилы знаешь? Отлично! Звони… - он протянул пытающемуся привстать с пола мужику трубку со стоящего на тумбочке телефона и, дождавшись, пока тот наберет номер, выхватил ее из рук и прижал к уху:
   - Эй ты, овца! Мы тут у тебя в гостях! Через полчаса начнем гладить утюгом твою мать, твою мать! - обрадовавшись удачному каламбурчику, он загоготал, потом прислушался к испуганному ойканью в трубке и добавил:
   - Не приедешь в течение часа - найдешь обоих родичей по кускам в разных местах района. Тебе понятно, сука? И только попробуй куда-нибудь позвонить - тебе не жить!!!
 
   Капитан Сидоров плакал. Слезы текли по его лицу, перемешиваясь с копотью, и к моменту срыва с подбородка в короткий полет до поверхности полированного офисного стола становились черными, как ночь… Сломанная в локтевом суставе левая рука, уже уложенная в гипс, нещадно ныла, а ожоги на лице все еще жгли под слоем какой-то лечебной мази. Боль, конечно была терпимой, но обида - обида казалась запредельной! И именно из-за нее когда-то боевой офицер, прошедший горнило Афганистана, сидел перед двумя бутылками паленой водки и надирался, как последняя подзаборная пьянь. А ведь все могло быть не так - план был что надо! Важа, сидящий у него крючке уже полтора года, должен был все сделать правильно! Вино, подготовленное лучшими "специалистами" своего дела, не могло не сработать в принципе! Резо, доведенный до белого каления слитой "дезой", был готов на все. Что произошло в этом паршивом ресторане, он так и не понял: увидев в бинокль, что Кириллов выходит по ступенькам совершенно спокойно, он сначала был уверен, что все прошло по плану. И даже сдуру позвонил Шокальскому… А потом, все пошло наперекосяк: видя, как забегали люди этого долбанного депутата, вынося из помещения замотанные в целлофан тела, он с ужасом понял, что клиент мог и не принять подготовленного "подарка"… Понял, но еще надеялся, что вино выпито, а трупы - лишь результат каких-то внутренних разногласий на переговорах. Либо результат несдержанности горячих кавказцев. Либо что-либо еще… Верить в облом не хотелось, да и профессионализм требовал удостовериться в результате. И он принялся за дело.
   Как оказалось, Важа по кличке "Халдей" погиб. Как и его шеф, Резо. Пустая "заряженная" бутылка куда-то пропала, - по крайней мере, обнаружить ее не удалось. А сообщение от одного из оперативников, что господин Кириллов прекрасно себя чувствует у себя на даче, через двое контрольных суток, необходимых для срабатывания яда, расставило все точки над "и": капитан понял, что с докладом начальству он поторопился…
   Пословица "Повинну голову меч не сечет", сработала лишь отчасти: голова осталась на месте. Но не совсем здоровой - вспоминать, как Кощей жег ему лицо зажигалкой, было стыдно - мало того, что этот человек вызывал у него панический страх, так теперь к нему добавилось еще и ощущение стыда за проявленную трусость: он даже не попытался защищаться! Ни тогда, когда ухмыляющийся капитан достал свою "Зиппо", ни тогда, когда он ломал его руку! И теперь, сидя на маленькой кухоньке своей холостяцкой квартиры, Сидоров снова и снова переживал свой последний "доклад" генералу, оказавшийся таким неудачным…
   Да, шанс исправиться ему дали, но сил заставить себя взяться за работу у него, к сожалению, не было. Как и желания думать в принципе… Хлопнув еще один стакан мутной бурды, капитан утер лицо посудным полотенцем и в голос взвыл от резкой боли: от неуклюжего движения тряпки полопались волдыри. Закусив губу, Сидоров врезал кулаком по столу, снова взвыл от боли в мизинце, смахнул со стола бутылки и, уткнувшись лбом в предплечье здоровой руки, горько зарыдал…

Глава 22.

   …Во второй палатке, к моему удовольствию, храпело сразу четверо монахов, причем двое спали прямо в латах, с двух сторон вцепившись в один и тот же здоровенный винный кувшин, видимо, и во сне стараясь урвать себе побольше. Аккуратно присев возле ближайшего ко мне Защитника Веры, я левой ладонью резко накрыл ему лицо, а зажатым в правой руке ножом перехватил горло. Негромкий хрип из перерезанной трахеи не побеспокоил никого, а вот фонтан крови залил лицо его соседа. Пришлось шевелиться быстрее: удар ножом в грудь, шаг в сторону, касание ножом шеи второго латника, еще один удар в грудь… - и в палатке за моей спиной осталось четыре бьющихся в конвульсиях тела, еще недавно полных жизни…
   Еще через пару минут я более-менее приспособился, и в следующих шести палатках практически не напрягался: Орденцы отходили мирно, без лишних звуков и движений, давая мне возможность не торопиться… Зато в последней палатке мне пришлось попотеть: мало того, что в ней находилось восемь человек, так из них семеро бодрствовало! И я обнажил мечи. Потом подумал, огляделся по сторонам, отошел шагов на десять в сторону, замурлыкал себе под нос какую-то нудную мелодию, и приволакивая ноги, поплелся в сторону интересующей меня палатки. Проходя мимо, я "зацепился" ногой за один из колышков, выбил его из земли, в результате чего край палатки обрушился на землю… Я икнул, ответил матом на мат тех, кого долбануло поперечным брусом и приготовился встретить у входа делегацию по наказанию неловкого сослуживца. Первое же возмущенное тело, выбравшееся на звук моего голоса из многострадальной палатки, потеряло голову… Второе - тоже. С третьим и четвертым пришлось повозиться: порядком причастившиеся захваченным вином воины вывалились из нее одновременно. Но не избежали участи своих предыдущих соратников. Оставшихся четверых я зарубил приблизительно так же, всячески стараясь не дать им заорать…
 
   Корчма "Копье и Щит" в предрассветной мгле смотрелась, как череп жуткого потустороннего монстра: оба окна, когда-то обрамленные резными наличниками мастера Сэнса из Княжества Лурд, теперь чернели обожженными провалами; дверь висела на одной петле, тихонько поскрипывая на легком ветерке; правая стена здания, выходящая на Дворцовую площадь, подсвеченная пламенем от двух догорающих костров, казалась живой - по ней иногда словно пробегала дрожь от шевелений истерзанных, но пока живых женских тел… Сжав зубы, чтобы сдержать подступающие рыдания, я почти полз в тени Русалочьего фонтана, стараясь подобраться поближе к часовым, выставленным Орденом возле корчмы, но моя осторожность оказалась излишней: с ними успел разобраться Наставник. Заметив меня, он выглянул из тени соседнего здания и, вопросительно кивнув в сторону палаток с орденцами и получив не оставляющий сомнения жест, спокойно направился к распятым.
   Хвостика среди них не оказалось. Еле живая, истекающая кровью, растерзанная, словно попавшая в лапы к каким-то зверям, тетя Лаура, придя в сознание после того, как мы с Мерионом сняли ее со стены, измученно показала пальцем в сторону дворца и заплакала. Наставник, глядя, как вздуваются и лопаются красные кровавые пузырьки у нее на губах, мрачно покачал головой - судя по всему, у нее было пробито легкое, а, значит, шансов выжить практически не было… Кристина, мама Элли, выглядела немногим лучше: кровь на запястьях, пробитых железными клиньями, почти свернулась; немного кровоточили раны на бедрах, низ живота, но женщина была в сознании, и в ее глазах, наверное, единственных среди всех тех, кто еще был в сознании, кроме отчаяния, я увидел надежду… Однако, стоило нам снять ее со стены и положить на землю рядом с Лаурой, она, видимо, прочитав что-то о судьбе своей дочери в моих глазах, закусила губу и беззвучно зарыдала…
   Весь час Глухаря, до самого рассвета, мы с Мерионом на импровизированных носилках таскали женщин, которые еще могли выжить, в подвал полусгоревшей кузницы недалеко от северных ворот Аниора. Четыре изуродованных до неузнаваемости трупа и три тела тех, кому пришлось подарить легкую смерть, в том числе и тело Лауры, мы занесли в корчму. Потом обложили их хворостом, принесенным с заднего двора, и, присыпав углем, подожгли этот импровизированный погребальный костер. Еще четверть часа Пахаря я искал тех, на кого можно было бы оставить спасенных женщин, и наконец, нашел: четыре пацана от восьми до двенадцати лет, прятавшиеся на чердаке одного из домов в квартале медников, избежавших участи большинства горожан, согласились присмотреть за спасенными и, мы с Наставником, оставив их в подвале, от тени к тени побежали в сторону Южных Ворот дворца, чтобы попытаться проникнуть внутрь тогда, когда монахи, привлеченные пожаром на Дворцовой площади, отвлекутся от охраны противоположной части Дворцового Комплекса…
   Пройти ворота оказалось не сложно - два часовых, порядком напричастившиеся вина из дворцовых подвалов, даже не почувствовали момента, когда их души покинули распростертые у небольшого костра тела. А вот дальше путь оказался намного сложнее - на территории дворца расположилось самое крупное войсковое соединение, которое мне приходилось видеть за мою недолгую жизнь. Монахов было столько, что я даже засомневался в возможности не то, что пробраться внутрь, - просто доползти до стены. Кроме того, мне не хватало терпения: если бы не придерживающий меня Учитель, я бы сделал бы какую-нибудь глупость или попался бы на глаза какой-нибудь группе монахов, патрулирующих парк… А так мы, то и дело замирая в тени когда-то стриженных в шары, кубы и более сложные фигуры парковых кустах пробирались к Малому входу во дворец.