Гордиенко Константин. Буймир (Буймир - 3)

   - Что, не слишком мягко было спать? - спросил Тихон.
   В углу угрюмо поеживались посиневшие от холода люди. Не люди мертвецы.
   - Чтоб тебе всю жизнь так мягко было, - ответил бородач.
   - Долго еще нам сидеть? - отважилась спросить Галя.
   - Нет, - охотно ответил Тихон, - пока соорудят виселицу.
   - А может, и постреляют, - возразил Панько Смык.
   Хведь Мачула, верно, из жалости, пообещал Текле:
   - Тебя с ребенком мы первую на допрос пустим. Начальники уже прибыли.
   - Кого вызовут, - хмуро буркнул Яков Квочка.
   Тут как раз ефрейтор Курт приказывает полицаям привести на допрос Мавру вместе с дочерью. Галя взяла дитя на руки, пока не вернется Текля. Вернется ли? Не сознавая, что говорит, Текля умоляет подругу спасти жизнь ребенку...
   Полицаи повели женщин по широкой каменной лестнице на второй этаж. Окна здесь большие. Ослепило яркое солнце, в темный подвал его лучи не пробивались. Из глаз потекли слезы. В натопленном просторном классе за столом сидели немецкие офицеры в крестах и медалях. Лоснились холеные лица, на петлицах сверкали молнии. Иззябшие женщины согревались в тепле. Теклю лихорадило, одолевала дремота, хотелось распластаться тут же, на полу, забыться сном. Жаль, что не взяла с собой ребенка, отогрелся бы здесь.
   Прилизанный, невзрачного вида немец - начальник полиции Шульц - с недоуменной миной разглядывал молодицу, стоявшую перед ним во всей своей красе: ноги обмотаны тряпьем, из пальтишка торчит вата, платок с головы сполз... Зачарованно уставившись на блестевшую на свету русую косу, тройным венком обвивавшую голову, он преисполнился сочувствия, - ребром ладони полоснул Теклю по шее, - пропадет такая роскошная коса! Какая жалость!
   Текля разозлилась, откуда и смелость взялась:
   - Либо на смерть веди, либо отпускай! За что грудное дитя мучаешь?
   Пышноусый красавец полицай Шпанько спокойно отвечает молодице:
   - Выпустим на свободу, если наведешь на след Мусия Завирюхи. Где твой отец?
   Мавра ответила за дочь:
   - А твой отец знает, где ты? Ищи ветра в поле! Куда-то на Волгу подался.
   Озлившись, Мавра обозвала большого начальника бродягой, - облазил все тюрьмы, - теперь на почетное место посадили.
   Шпанько не стерпел такого поношения, наотмашь ударил, чуть Мавре глаз не выбил - слезы и кровь полились из глаз.
   Текля готова была полицаю в горло вцепиться, да Курт помешал, чуть руку не вывихнул ей. Партизаны недосягаемы для полицаев, их голыми руками не возьмешь, а семьи беззащитны.
   Селивон давно говорил, да начальники и сами убедились в том, что никакими муками правды у этих женщин не вырвешь. На голых камнях ночевали, на морозе! Что может быть мучительнее?
   Шпанько, однако, не теряет надежды, продолжает допрос:
   - Где твой Марко?
   - Погнал скот на Волгу.
   Полицай взбеленился, побагровел, потом посинел - не вмешайся немец, придушил бы молодицу. Не раз ему внушали - искалечить легче, чем заставить говорить. Уничтожить врага всегда успеешь, если исчерпаны все другие средства.
   Шпанько презрительно ухмыльнулся:
   - Ты думаешь, мы не знаем, где находятся партизанские гнезда?
   - Зачем же тогда у нас спрашиваете? - говорит Текля.
   Полицай снова мрачнеет, а по лицу гитлеровца пробегает усмешка. Он пробует уговорить молодицу, Шпанько переводит:
   - Мы тебя освободим, оденем, накормим, обеспечим ребенка и мать, никто вас пальцем не тронет, только замани Марка в хату...
   Текля не знала, чем ей больше возмущаться: доходящей до нелепости наглостью или непроходимой тупостью. Можно подумать, будто она век не вылезала из нужды, и вот теперь ее собираются "обеспечить"!
   - Поищите себе кого-нибудь поглупей! - выдохнула с ненавистью и с отчаянным безрассудством добавила: - Живым Марка вам никогда не взять!
   Перестала таиться, хитрить с полицаями, показала свой норов. И за это проволочная нагайка перепоясала непокорную. Шульц остервенело полосовал молодицу, пиявками расплывались багровые полосы по лицу и рукам.
   Злобно ощерясь, недвусмысленным жестом указал Курту в сторону оврага...
   2
   Мусий Завирюха, насупив косматые брови, внимательно смотрел на собеседника. Казалось, в самую душу заглядывал, проверял: робок человек или слишком горяч, кто нерешительно мнется, когда надо идти в разведку, а кто беззаботно-легкомыслен. И как бы молодецки ни козырял или отдавал рапорт партизан - этим командира трудно было задобрить. Его тревожила мысль, как человек поведет себя в бою, не подведет ли отряд под кинжальный огонь?
   При каждом удобном случае, - а такие случаи выпадали не часто, лесное братство любило послушать командира.
   - Если будем сидеть возле печки, - предостерегал Мусий Завирюха, немцы нас переловят, как лисиц в норах! Врага надо сбивать со следа. Не ждать нападения, а самим нападать.
   На такие мысли наводила недавняя тяжелая история: каратели уничтожили небольшой партизанский отряд, засидевшийся в землянке над Пслом.
   Хмуро оглядывая обветренные лица, Мусий Завирюха предостерегал партизан и против лихачества и своеволия, буде таковые явления возникнут в отряде.
   - Я не из тех, кто пугает наказанием за провинность. Но руки твои должны быть чистыми. Несешь патефон или часы, чтоб выменять на самогон, а в автомате пружина неисправная, оружие не чищено. Берегись, друже, чтоб душа твоя не заржавела!
   В лесной землянке собрались хлеборобы: пахари и сеятели, конюхи и пастухи, овчары, дояры, механизаторы, - словом, люди, не нюхавшие пороху. Из них-то и надо было сколотить боеспособный отряд. Помимо тактики партизанского боя предстояло обучить их владению оружием. Случилось же однажды, что немолодой конюх Аврам, раздобыв в бою старую румынскую винтовку, обрадовался:
   - Эх, и добра оружина!
   При упоминании об этом случае Повилица, чистивший ручной пулемет, усмехнулся в густую бороду, а долговязый, обдутый всеми ветрами овчар Голивус, протиравший автомат, блеснул белыми зубами. Ребята помоложе с трудом сохраняли серьезность, - неловко потешаться над пожилым человеком.
   Родиона партизаны приняли в свой отряд, не смотрели на него косо, обращались дружески, не чуждались и не напоминали о прошлом, - на этот счет Павлюк дал всем строжайшее указание, - однако он не совсем еще освоился в отряде. Партизаны народ боевой, обстрелянный, не раз смотрели смерти в глаза, взрывали мосты, сбрасывали под откос эшелоны, уложили немало гитлеровцев, - а чем, собственно, отличился он, Родион Ржа? Считал, что убил старосту, а тут слух дошел, что немцы позаботились о своем верном слуге, положили в больницу, выходили. Ну да Родион еще докажет, на что он способен. Он не успокоится, пока не завоюет доверия людей. Человек мужественный, он вместе с тем чувствовал, что ему не хватает военных знаний. Он даже сострил однажды:
   - Вот закончим "Лесную академию", все грамотными станем.
   В шутку брошенные слова эти получили хождение среди партизан.
   А пока приходилось самоучкой овладевать военными знаниями. Устин Павлюк ознакомил хлопцев с системой гранат, с приемами стрельбы из дискового автомата и пулемета, показывал, как бросать гранаты, остальному учила сама жизнь...
   В часы отдыха Мусий Завирюха не давал людям скучать, - начиналась беседа о партизанской тактике. Каждому любопытно было послушать, как Мусий Завирюха с группой партизан переходил линию фронта.
   Взяли на плечи косы, грабли. Часовые остановили их.
   - Ты куда, дед?
   - Да вот, война помешала, пойду отаву догребу возле ольшаника...
   Ночами шли по звездам. С вечера намечали направление - Большая Медведица с правой стороны, перед рассветом она поворачивает вверх. А ежели небо затянуло облаками, - смотри, с какой стороны дерево покрылось мхом. Страдаешь из-за нехватки воды? Щавель утоляет жажду, дикое яблоко кислица, осенняя ягода боярышник. А когда маслята появятся - воды с пеньков ложкой насбираешь, сваришь их. Плохо вот только без соли. А немецкие склады для чего существуют? У населения не бери, наоборот, помогай ему, как поступают ковпаковцы, наумовцы.
   Мусий Завирюха подводит к мысли: пока фронт далеко, будем действовать по своему разумению - подрывать мосты, склады, эшелоны. А начнет Красная Армия наступление, - это время уже не за горами, - тогда будем действовать по указаниям командования.
   Устин Павлюк, одобрительно кивнув, добавил:
   - Без стратегического сырья - без нефти, без металла, без хлеба Гитлер не может вести войну. Так будем же рушить тылы врага.
   ...Буймирские ребятишки, кто на саночках, кто на лыжах, катались с горы. Нечего и говорить, что Грицко Забава - самый шустрый и ловкий среди них, никто не мог с ним равняться. Как ошалелый, мчался он на лыжах с крутой горы, перелетал через ровики, вырытые водой, через бугры, что намел ветер, лишь снежная пыль вихрилась за ним. И сам, как вихрь, влетал в лесную чащу - как только не разбился?
   На опушке тоже немало всяких забав и развлечений, - кто приметил белку, кому удалось поймать глазом метнувшуюся в ельник огненно-рыжую лису, в непогоду она шныряет всюду, - не потому ли, что снежок припорашивает след?
   Это лишь одна видимость, что Грицко, себя не помня, носится по снеговым волнам под ребячий шум и гвалт. Дети и не заметили, как он отбился от их шумной ватаги и теперь, продравшись сквозь чащу, мчался во весь дух прямиком к дому лесничего. Надо было к вечеру, пока мальчишки не разбежались, вернуться назад, присоединиться к ним, - и все это до опасной поры, до комендантского часа.
   Одно хорошо - Грицко может не бояться, что оставляет за собой след, лесные делянки изрезаны лыжнями: по приказу коменданта лесничий разослал сторожей искать партизанские гнезда. В случае, если перехватят Грицка, он взмолится: выведите на дорогу, заблудился я...
   Новость, доставленная к ночи обындевелым вестником, не на шутку встревожила Мусия Завирюху. Партизанские семьи постигла беда. Они всегда жили под угрозой, а сейчас в село налетели каратели, учинили расправу. Необходимо спасать женщин и детей, пока не поздно. Может, кое-кого и в живых уже нет. Партизаны собирались в поход.
   После короткого совещания с Павлюком Мусий Завирюха отдал приказ. Выбор его пал на Марка.
   - Марко!
   - Га!
   - Что за "га"? Поведешь автоматчиков!
   Устин Павлюк советует Марку:
   - Старый бор редок, бором не веди, а молодняк густой, сбегает к самому оврагу...
   - Кого возьмешь? - спрашивает Мусий Завирюха.
   - Повилицу...
   - Повилица со мной пойдет.
   - Сеня...
   - Еще?..
   Марко стал называть наиболее надежных бойцов, с которыми не однажды приходилось бывать в бою, - Данька Кряжа, Голивуса, Максима Сопилку, Василия Зорю, Ивана Калину...
   На миг запнулся, раздумывая, кого бы еще взять. Рядом переминался с ноги на ногу Родион Ржа, с длинной винтовкой за плечами, - хотел, чтобы его заметили. Неспроста он, конечно, вертелся здесь. Родиона мучили сомнения. Неужели ему не доверяют? Неужели подозревают, что не хватит у него духу на беспощадную расправу с карателями? Когда еще выпадет случай доказать, на что он способен. Он готов погибнуть, но искупить свою вину или, если останется жив, отомстить - да так, чтобы небу жарко стало! От одного воспоминания о коменданте у него закипала кровь. Неужто думают сунуть Родиона в обоз! Погонщиком? Нет, у него хватит ненависти, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу.
   Марко, похоже, угадал, что творилось у него на душе, потому и взял Родиона Ржу к себе в отряд - будет из винтовки бить прицельным огнем по противнику, - и этим навсегда завоевал расположение Родиона.
   Мусий Завирюха, давая задание, внушает Марку: надо знать, где напасть, как напасть и когда напасть.
   - Помни, идешь освобождать матерей с детьми!..
   Тут у него голос прервался, он махнул рукой.
   Опаленные гневом, партизаны тронулись в поход.
   3
   Кружат над головой снежные вихри, слепят глаза, забивают дыхание. Спина одеревенела, а часовые торопят, не дают Текле разогнуться, - долго мы будем тебя ждать? Если человек умирает раз - ефрейтору мало. Не потому ли он заставляет мать рыть себе могилу. С каждой лопатой выброшенной земли укорачивается ее жизнь. На беззащитную женщину наставлены винтовки, вокруг на страже вестники смерти.
   Измученная, обессилевшая, она уходит в землю все глубже.
   Последняя лопата земли, последняя надежда... Ох, как тяжела эта последняя лопата земли!
   Мать роет себе могилу, а завернутое в тряпье дитя, брошенное на снеговую постель, ждет своей участи, не ведая, что бьет последняя минута жизни, не ведая, что такое жизнь, но уже испытав голод, холод, ледяную постель...
   Мать берет дитя на руки, оно тянется к надежной своей защите, доверчиво припадает к теплой груди, что-то лопочет. Мать несет ребенка к могиле, умоляет ефрейтора не разлучать ее с дочкой, чтобы вместе принять смерть. Пусть дитя не видит, как умирает мать, и чтобы мать не знала, как погибает дитя.
   - Вы же люди, не вынимайте живое сердце из груди!
   Взывает мать. Но к кому взывает?
   Перед ней наглое лицо Тихона, - скаля зубы, полицай наводит на нее винтовку...
   Уж не рассчитывают ли враги, что она смирится, пойдет на предательство, станет служить им?
   Полицай Хома и немец-автоматчик целят ребенку в голову. Текля поворачивается к ним спиной, крепче прижимает дочку к себе, защищает своим телом.
   Не остереглась мать - сбоку наставил автомат ефрейтор.
   Выстрел оглушил, раскололась земля. На руках матери умирает родное дитя, холодеет тело, гаснут глаза.
   Полицаи возбужденно галдят, в восторге от выстрела ефрейтора.
   Текля потерянно озирается, затуманенный взгляд замечает рыжего зайчика с медвежонком на снегу...
   Выстрел оказался в самом деле точным, хотя и запоздал... Ефрейтор выронил из рук автомат, остолбенел... Полицай Хома и автоматчик, целившиеся в Теклю, распластались на снегу. Из перелеска бурей, снежным ураганом вылетели белокрылые народные мстители.
   Опомнившись, ефрейтор дал тягу.
   - Огонь! - скомандовал не потерявший самообладания Тихон, пытаясь отбить нападение.
   Полицаи беспорядочно ударили из винтовок и кинулись вслед за ефрейтором. Курт рысцой бежал к селу - задыхаясь, весь в поту, мешал тяжелый зад. Бежал и верещал, как заяц, боялся, как бы не настигли партизаны, не ушла машина. Рука горела, кровь лилась ручьем, след тянулся по снегу. Полицаи, прикрывая ефрейтора, по команде Тихона вслепую дали залп из винтовок и бросились к школе - единственному надежному бастиону, другого спасения нет. Встанут у окон, дверей и будут защищаться, пока не придет подмога. А в том, что подмога скоро придет, нет никакого сомнения. На их глазах машина с начальством рванула к райцентру, потонув в облаке снежной пыли. Возле грузовой суетились автоматчики, не могли завести мотор, Курт в панике повернул туда, - только короткие голенища мелькали.
   Но всех больше набралась страху, бесспорно, Санька, с разрешения Курта наблюдавшая издали, как спроваживают на тот свет Теклю. Она совсем потерялась... Из перелеска застрочили автоматы, засвистели смертоносные пули, из овражка выползли осатанелые партизаны, - и Теклю, похоже, спасли. Все пошло кувырком! Санька приметила, как бросился к селу ошалевший от страха ефрейтор. Удивительное проворство проявила и дочка старосты: убегая от партизан, она летела впереди всех.
   Из окон смотрели довольные лица - прытка Старостина дочка, на коне не догонишь, запыхалась, запарилась, земля под нею дрожит.
   Расторопная девка, что и говорить.
   - Спасайтесь! Партизаны! - встревожила домашних и кинулась запрягать коня.
   Соломия чуть умом не тронулась, столько добра приходится бросать, не знаешь, за что и браться. Староста с женою напялили кожухи, прихватили узелок с золотом, сунули в мешок. Селивон взял под мышку винтовку, сели в сани, - только их и видели! Неужели староста станет держать слабосильного коня? Такая суматоха на селе поднялась, что и описать невозможно. Никогда не думали не гадали, не ожидали опасности...
   Жили под надежной защитой, верили в силу германского оружия. Ефрейтор вечно посмеивался над лесной угрозой: партизаны духу нашего боятся. А теперь удастся ли самому спастись? Может, закопается где в стог, пересидит опасные часы...
   Опоздали партизаны, ой как опоздали! Подоспей они на минуту раньше, не угасли б твои синие глазки, дитятко! Все поплыло перед ней, затуманилось, таяли последние проблески сознания. Подкосились ноги, Текля упала на снег.
   Метелица заволокла все вокруг снежной пеленой, но кусты раскиданы редко, партизаны сумели подобраться ползком к самому оврагу и оттуда обрушились внезапным прицельным огнем. Теклю спасли на краю могилы, а дитя не устерегли.
   Данько Кряж скинул кожух, закутал женщину, перенес через овраг, передал партизанам. Друзья на скорую руку засыпали детскую могилку, чтоб не бередить материнское сердце.
   С автоматами наготове Марко и Сень выбрались из яра, запыхавшиеся, расхристанные, ненависть обжигала сердце. Полицай Хома, сидевший на снегу, - его ранило в ноги, - завидев Сеня, привстал на колени, протянул руки, завопил:
   - Господин... пан... добродий... товарищ...
   Упал вниз лицом - замолк навеки. Сень отлично знал их коварные повадки, - пройдешь мимо полицая, он прошьет тебе автоматной очередью спину.
   Понимая, что настала расплата, они жалко канючили в свой смертный час. Марко это не впервые видит. Заплывший жиром эсэсовец выпучил глаза, дрожит от страха, размазывая слезы по лицу, хрипит, просит пощады:
   - Пан... дойч капут... Гитлер капут... аллес капут...
   Марко задохнулся от гнева и отвращения, глаза его засверкали. У меня есть человеческое сердце, я мог бы тебя пощадить. За что же ты наших детей, облив керосином, сжигаешь? Убивай меня, но детей зачем убиваешь? Зачем матерей с детьми заживо бросаешь в яму? За муки, за страдания народные, за поруганную советскую землю получай, злодей!
   Марко резанул автоматом, разнес череп гестаповцу.
   Гитлеровцы хотели превратить цветущий край в кладбище, в выжженную пустыню, разукрасить землю виселицами!
   Теклю удалось спасти на краю могилы. Весть эта мигом облетела весь отряд. У Марка душа болела о ней, но он повел партизан к школе: время не ждет, надо вызволять из плена оставшихся в живых женщин и детей, не дать гитлеровцам перестрелять их. Одну могилу уже засыпали...
   Каратели в отдалении мечутся возле грузовой машины, видно, что-то не ладится у них.
   - Огонь по машине! - подает команду Марко. - Бейте в мотор!
   Партизаны залегли за пригорком, повели обстрел, хотя и далековато было. Каратели ответили автоматным огнем. Пули взметали снег на пригорке, не высунешь головы. Все же увидели, как гитлеровец, пытавшийся забраться в кузов, сполз на землю мешком.
   - Хлопцы, не стреляйте по сапогам! - отчаянно закричал Родион Ржа, сказалась тут хозяйственная жилка. Он без устали бил из винтовки прицельным огнем, с единственной мыслью: захватить в свои руки Шумахера и Селивона, от которых натерпелся столько лиха.
   Каратели тем временем вывели машину из-под обстрела.
   Сеню кажется, что Марко допустил ошибку: вместо того чтобы лощиной подобраться к грузовику, они залегли далеко за бугром.
   - Неужели гитлеровцы будут дожидаться, пока ты обойдешь их? возразил Марко.
   И словно в подтверждение его слов, грузовик тронулся с места, завернул за угол дома, подождал, пока в него перенесли раненых, и понесся из села. На глазах у всего населения гитлеровцы пустились наутек от партизан.
   Вскоре, однако, послышались частые выстрелы, разрывы гранат, видимо, отряд Мусия Завирюхи, двинувшийся в обход села, подбил машину, уничтожил карателей.
   Надо было во что бы то ни стало освободить узников, а к школе не подступиться: полицаи поставили в дверях пулемет, держали площадь под обстрелом. Стемнеет не скоро, а время не ждет. Марко расположил партизан в ложбинке, поросшей редкими деревьями, приказал Максиму Сопилке бить по окнам прицельным огнем, а сам решил пойти на хитрость: полицаи, наверно, не готовились к обороне, так как не ждали нападения. Будь у них миномет, они бы могли уничтожить партизан.
   Марко подался ложком в обход школы, взяв с собой Родиона и Сеня. На улицах живой души не было. Заслышав перестрелку, люди попрятались в хатах. Проходя мимо конюшни, Родион вывернул из телеги оглоблю, - поди раскуси, что у него на уме. Сень даже глумливо усмехнулся.
   Застрочил пулемет, стрельба усиливалась, партизаны приняли огонь на себя, делая вид, что собираются взять школу приступом, - Максим Сопилка действовал точно по указанию Марка.
   Под прикрытием деревьев Марко с тыла приблизился к зданию школы, друзья припали к стене, недосягаемые для пуль. Полицаи, не ожидавшие отсюда нападения, ничем не застраховались от него, а когда спохватились было уже поздно. Первый этаж был над головой. Партизаны выбрали окно против двери, Родион со всего размаха двинул оглоблей по окну, оглобля-то березовая, - повылетали не только стекла, но и рамы. Друзья убедились, что оглобля все же пригодилась и что Родион человек весьма дальновидный. В оконный пролом Марко швырнул три гранаты РГД, сделавшие свое дело: нагнали на полицаев страху, одних уложили, других вымели из здания. Сень, перебегая под прикрытием деревьев, швырнул одну гранату Ф-1 в пулеметчиков (она рвет на куски), а вторую, с гусиное яйцо, мадьярскую, в открытые двери. Не остерегся - осколочек скребнул правую щеку. Заслышав разрывы гранат, в подмогу нападавшим прибежали те, кто оставался в засаде. Через широкие двери проникли в школу. В глаза бросились забрызганные кровью стены коридора, на полу корчились раненые, в классах тоже валялись истекающие кровью полицаи... Куда же девались живые? Партизаны разбежались по всей школе, забыв о предосторожности, - из любого угла каждую минуту мог полоснуть вражеский автомат.
   Марко с Сенем кинулись в подвал на крики. Отодвинули засов, рванули дверь: дорогие, родные, выходите на волю!
   Женщины с детьми едва выбрались из каменной ямы - черные как земля, окоченевшие, оборванные, голодные, ноги, замотанные в тряпье, не держали их... Плакали - как только выжили, дождались? На грудь Марку упала Мавра с криком - наши деточки, избавители наши дорогие! Жива ли Текля? Марко не утаил от нее, что Теклю спасли на краю могилы, а ребенок погиб. Сень растирал закоченевшие Галины руки, согревая, дышал на них, - она уже совсем было отчаялась. Партизаны, сдерживая набегавшие слезы, кое-как одели, закутали людей, а затем обули, сняв с полицаев сапоги, и отправили под охраной в лес - там вас накормят и согреют.
   Оставшиеся в живых полицаи как сквозь землю провалились. Партизаны все закоулки обшарили, чердак - никакого следа их не обнаружили. Вероятно, есть где-то потайной лаз. Марку очень хотелось привести на партизанский суд атамана Тихона Хоменко - будь он трижды проклят! - с братией. Да, как видно, дали маху - не взяли школу в кольцо.
   Задание выполнено, пора возвращаться на помощь Павлюку, готовиться к бою с карателями. Как ни рвался Родион сокрушить, испепелить старосту, Марко не позволил: староста давно рванул из села, а попасть под огонь недолго. Но надо было отрапортовать командиру, Мусию Завирюхе, что его боевое задание выполнено - вражеская охрана перебита, узники освобождены отрядить к нему двух связистов.
   Марко поручил это дело Родиону и Сеню.
   - В случае какой-нибудь неожиданности живым врагу не сдамся! заверил Родион командира, то есть Марка. До чего же изменился этот Марко, совсем не похож на прежнего трудягу. В бою вел себя бесстрашно, в военной науке стал сведущ, наломал язык, куда девалась его прежняя будничная речь. Говорит будто искры высекает:
   "Перемололи силы врага!"
   Проходя мимо конюшни, Марко накинул веревку на шею вороному коню, длинный, высокий, так и лоснится, только не наступал на правую переднюю ногу.
   Приятели высмеяли Марка:
   - Нашел калеку!
   - "Стрела" на трех ногах!
   - Только корм будет переводить...
   - Польстился на шкуру...
   Марко, не слушая их, расчистил копыто (благо в конюшне под руку попалась ветеринарная аптечка), вытащил гвоздь, забитый, должно быть, Перфилом, чтобы не позарились на коня немцы, промыл рану, замотал мешковиной, с улыбкой поглядывая на смущенные лица товарищей.
   Нагоняя на село страх, грузовая машина мчалась по улице, в кузове с автоматами наготове беспорядочно сбились каратели, остерегаясь, как бы не наступить на раненых. Но дорога была ухабистая, грузовик трясло, подбрасывало, - за машиной тянулся кровавый след. Чтобы расправиться с беззащитными партизанскими семьями, на это карателям мужества не занимать стать, но они никак не ждали угрозы из лесу.
   Нижняя улица на краю села, заросшая осокорями, вилась среди хозяйственных построек. Здесь-то партизанский отряд Мусия Завирюхи и укрылся в засаде, перерезав все провода, нарушив все виды связи. Переднюю машину с начальством партизанам не удалось перехватить, грузовая мчалась следом. Гитлеровцы думали, что уже вырвались из опасной зоны и теперь им ничто не грозит. Мощный взрыв опрокинул день, вытряс воинственный дух, карателей разметало по снегу. Когда же они опомнились, было уже поздно, машина разлетелась в щепки, по скучившимся гитлеровцам полоснули из автоматов. Расправа была короткой и беспощадной. На залитой кровью улице лежала груда обломков и гора трупов. Мусий Завирюха часто повторял: чтобы разбить врага, надо выбрать подходящее место для нападения и напасть внезапно.
   Теперь партизаны возвращались через родное село в лес. Родион, встретив отряд, первым делом глянул на сани, где было сложено немецкое оружие, мигом прикинув, сколько карателей уложено. Держа в руках немецкий автомат, добытый в бою - который все тотчас заметили, - Родион отрапортовал командиру, как должно, по форме: полицаев уничтожили, узников освободили. Мусий Завирюха, обычно скупой на слово, похвалил отряд молодцы! - и при этом чуть не прослезился. Подробно не стал расспрашивать, кого освободили, кто погиб: обросший, суровый, прикрикнул на партизан, обступивших Родиона, чтобы не сбивались в кучу. Пастухи мы или солдаты?