Гордиенко Константин. Буймир (Буймир - 3)

   - Как тебя хоть зовут, скажи мне? - спросил он дивчину.
   И как раз в эту минуту раскололось небо, взметнулся столб огня, осветивший ночь, задрожала земля, прокатились грозные раскаты. Кони попадали на колени - их оглушил грохот. Дивчина на миг прижалась к Сеню, он и сам обеспамятел. Зазвенели стекла, с деревьев сыпануло снегом, дивчина, придя в себя, кинулась в хату.
   - Это наши! - радостно крикнула матери, чтобы не пугалась.
   ...Партизаны возвращались лесом, довольные разгромом, который они учинили фашистам. Тряханули их как следует! На радостях Марку хотелось петь. Не первый раз он делом доказывает свою боеспособность... Павлюк после успешной операции стал особенно говорлив. "Изрядно всадили толу, признался он, - разнесли мост в щепки". И рассказал друзьям о неудачной попытке одного партизанского отряда взорвать мост, стоявший низко над водой. Неопытные партизаны на скорую руку приладили тол и лишь малость поковыряли мост. Павлюк заговорил о взрывной силе тола: оставь день полежать на солнце, той разрушительной силы уже не будет.
   Марко увлеченно слушал Павлюка, набирался опыта. Воодушевленные удачей, партизаны старательно месили снег, торопились. Марко чуть не на крыльях летел, - какая тайная сила притягивала его?
   Возбужденные, усталые, вернулись они в дом лесника.
   - Здорово жахнуло! Даже в Берлине загудело! - воскликнул Марко. Дали жизни Гитлеру! Загородили ему дорогу к Москве!
   Насколько Марко был разговорчив, настолько Сень молчалив. А дивчина и глаз не сводит с Марка. Отважный партизан, разве не видно? Но тревога за отца не оставляет ее, а тут еще мать принялась стонать, оплакивать ее сиротскую судьбу. Напрасно Марко уверял домашних, что все кончилось благополучно, для партизан, разумеется... Фашисты долго будут помнить эту ночь, когда партизаны подняли на воздух мост, вывели из строя стратегически важную железную дорогу, что связывала фронт с Германией, перерезали дорогу на Москву.
   Марко пересказывает всем слова Мусия Завирюхи. Дивчина внимательно слушает, глядит на него зачарованными глазами.
   Павлюк все же думает разведать, насколько удачно проведена операция. Марко уверен: какие могут быть сомнения, мост разбит вдребезги, сваи повылетали, далеко раскидало балки, шпалы, рельсы - то и дело натыкались на них на обратном пути, падали, Марка чуть не пришибло... Изрядно ведь всадили толу, Павлюк сам сказал.
   Вскоре вернулся Мусий Завирюха, он был торжественно-сосредоточен. Нахмурив лоб, не спеша, снимает шапку, вытирает заиндевелые брови, усы, бороду. В хате все притихли.
   Неудачи обходят теперь Мусия Завирюху. Мало разве у него командирского опыта? О первом неудачном бое в лесу он теперь вспоминал неохотно - случайность.
   К радости домашних, вместе с Родионом вернулся лесник Назар. Мусий Завирюха, как и подобает командиру, при всех выносит благодарность леснику:
   - Спасибо тебе, друже, за верную службу советскому народу.
   И, тронутый вниманием, лесник кланяется партизанам, сурово молвит при этом:
   - Покарали-таки супостатов!
   Хоть лесник и упрашивал партизан отдохнуть, обогреться малость, партизаны не остались: надо уходить, чтобы не напали на след враги. До рассвета фашисты не кинутся за ними, а за это время надо успеть пересечь поле, добраться до хвойного леса, чтобы метель плотно замела следы. Да и семью лесника не хотят под угрозу ставить.
   Мусий Завирюха благодарит хозяев за привет, за ласку.
   Молодые партизаны кланяются дивчине. Она остановила двоих на пороге. Кто за ними приглядывает, обстирывает их? Ухоженные хлопцы, бравые молодцы. Пошептавшись с матерью, открыла сундук.
   - Нате вам по рубашке на смену... Дороже нет ничего, - как-то чуть виновато сказала она. - Братовы... Погиб в Красной Армии. Ваш ровесник... Я буду вам помогать... - добавила не то нерешительно, не то с волнением. Быть может, хлопцы пренебрегут ее помощью, сама, скажут, еще беспомощна... Беспомощна? Партизаны еще не знают, на что она способна!
   Повеяло свежим запахом чисто выбеленного полотна, искреннее слово проникло в самое сердце молодых партизан. Взяв рубашки, сунули за пазуху, выбежали из хаты. Вскочили на коней, исчезли во мраке.
   Задумчивые, молчаливые, ехали рядом.
   - Что бы спросить, как ее имя, - бросил Марко.
   После минутного молчания Сень, будто сквозь дрему, пробормотал невнятно:
   - Встретимся ли когда?
   Марко бросил удивленный взгляд на приятеля.
   Выбрались из лесу, пробивались через глубокие сугробы в поле. Хлестал ветер, мела, крутила поземка, но Марка и Сеня согревали полотняные рубашки - девичий подарок.
   8
   Садовник Арсентий, истекая кровью, избитый, лежал в хате вверх лицом, не в силах подняться, беспомощно раскинув руки, и горестно размышлял: почему он не ушел в лес к Мусию? Не пришлось бы испытать тяжкого надругательства. Все не решался оставить на произвол судьбы невестку с двумя детьми. Теперь одно дитя на том свете, невестка чуть жива. Мать с нее глаз не спускает, - та чуть руки не наложила на себя... Мается день и ночь, вянет, сохнет, избита, как и Арсентий. Старший мальчонка, Василько, спасся. Увидел во дворе карателей, метнулся к бабке.
   Когда на акации повесили учителя, а семья садовника, убитая горем, подавленная, сидела в хате, да и все село боялось выйти за порог, Курт привел карателей для расправы. Вместе с морозным воздухом в хату ворвался водочный перегар. Проволочная нагайка словно огнем обожгла Арсентия, из глаз посыпались искры. Тихон, провинившийся перед начальством, ожесточенно полосовал костлявое тело садовника, приговаривая:
   - Будешь знать, как помогать партизанам!
   С невестки сорвали платье, бросили на лавку, она сопротивлялась, приводя в ярость карателей. Яков Квочка, Панько Смык проволочной нагайкой хлестали невестку, рвали на куски тело - старались выслужиться перед ефрейтором.
   Когда Тихон устал, Хведь Мачула размахнулся и полоснул по спине садовника. С каждым взмахом нагайки полицай напоминал садовнику про трех его сыновей-красноармейцев. Арсентий терпел мучительную кару с единой мысль: детки дорогие, соколики мои милые, отомстите за отца.
   У ефрейтора левая рука перевязана - прошила партизанская пуля, зато вся лютость перелилась в правую руку, он с наслаждением полосовал женское тело...
   Когда затихли стоны - невестка и садовник уже чуть дышали, а под лавкой натекла лужа крови, - каратели присели отдохнуть. Тут-то взгляд Курта и упал на кроватку, где в куче лохмотьев спал малыш. Ефрейтор осклабился. Адская мысль пришла ему в голову. Тихон сразу догадался, что задумал его начальник. Курт приказал положить дитя на видное место. Тихон перенес ребенка на стол. Разбуженный малыш водил испуганными глазенками по хате. Обожгла плеть, потемнел день. Кровавые полосы опоясали слабое тельце. Дитя зашлось криком со страху, захлебнулось, затихло навеки.
   Заслышав детский плач, мать очнулась. Лучше бы ей не слышать его голоса, не приходить в себя. Попробовала подняться, броситься на мучителей. Обессилев, упала на пол, потеряла сознание. Курт стоял посреди хаты, скалил зубы.
   Грузная фигура заполнила собой дверной проем, потянуло сивухой. Селивон осоловело поглядывал на изувеченного садовника, прикидывая, жилец ли он на этом свете. Изуродовано лицо, глаза заплыли, на исполосованном нагайкой теле не видно живого места.
   - Здорово разукрасили, - заметил Селивон.
   Садовник не то вздыхал, не то стонал - подавал признаки жизни. Староста забеспокоился: будет ли садовник пригоден для работы? Ведь на нем сад, огород. Почему, собственно, и помиловали, не вздернули рядом с учителем.
   - Надо порядок навести в бригаде, весна на носу, - напоминает староста, лишь бы что-нибудь сказать.
   Арсентия затошнило, изо рта побежала струйка крови, он закрыл глаза. Не хотел отвечать или не мог? Староста попытался привести садовника в сознание.
   - Скажи спасибо, что не повесили рядом с учителем за помощь партизанам! За дружбу с Мусием Завирюхой! Давно бы ворон кости унес! А так лишь отодрали нагайками.
   Действительно, заступничество старосты спасло жизнь садовнику.
   "Повесим Арсентия - кто мне сад, огород обиходит?" - убеждал он коменданта.
   Начальство с Селивоном советуется, к нему прислушивается. На всю округу известен буймирский сад. Сколько вывезено яблок, сколько всякого добра собрано. От коменданта благодарность вышла Селивону.
   "Специалистов нет у меня, - доказывал староста, - лишимся садовника, что тогда?"
   Арсентий знает, где что лежит, что и где посадить, как сберечь семена, как заготавливать фрукты, овощи, как бороться с вредителями, какие вносить удобрения и сколько... Десятки лет хозяйничает человек в саду.
   Селивон спас жизнь человеку, а он, неблагодарный, не хочет смотреть на старосту, слова из него не вытянешь, куда это годится? Ну, что особенного, что посекли шкуру? Была бы душа цела. Собственно, староста затем и наведался, чтобы убедиться, способен ли садовник работать.
   - Не забывай, что надо навести порядок в бригаде, - еще раз напомнил староста и вышел из хаты.
   9
   Расположились в редколесье, на рассвете подошли ближе к станции, враг ничего не заметил. Проголодавшиеся кони грызли березовую кору, хватали ветки. Чтобы обойти стороной опасные места, гарнизоны и засаду противника, не навести на след и не выдать своих планов, не ввязываться по пути в стычки и не выматывать своих сил, дойти до основной цели боеспособными, Мусий Завирюха повел отряд тайными обходными тропами, через лесные дебри, замерзшие болота и реки. Кони брели по брюхо в снегу, устали и теперь, дорвавшись до сытного зерна, жадно хрупали овес.
   Партизаны дремали на санях. Были тут и санитарные широкие розвальни, устланные полостями из овчины и подушками, находившиеся под особым попечением медсестры Гали, ревностно следившей, чтоб никто не занес инфекцию.
   Светало. Мело так, что не видно было верхушек деревьев. На санях с коробом лежали боеприпасы, патроны, гранаты, тол, ПТР.
   Были и сани с провизией.
   Мусий Завирюха обеспечил отряд всем необходимым.
   С небольшим отрядом легче маневрировать, нападать, молниеносно разить противника, исчезать, укрываясь в небольших балках и овражках, - не то что в глухом лесу.
   Разрушив мост, Мусий Завирюха на некоторое время притаился, выжидал. Карательные отряды носились по окрестным селам, прочесывали лес, лесные окраины, балки и перелески, но в глушь не забирались. Откуда врагу взять силы, чтобы прочесать бескрайние лесные чащобы, тянувшиеся до самого Брянска, найти зимовку немногочисленного партизанского отряда Мусия Завирюхи? Да еще в момент, когда мощное партизанское соединение Сидора Ковпака, слава о котором гремит по всей округе, буквально дыхнуть не дает фашистам, сеет огонь и смерть. Одно имя Ковпака вгоняло их в страх и трепет. Каких только легенд и историй не сложила народная молва о своем любимом герое, неуловимом и ненавистном гитлеровцам, хитроумном партизанском командире.
   Не каждого ждет встреча с громкой славой. Мусий Завирюха преклонялся перед человеческой отвагой, втайне мечтал... Да кто тогда не мечтал хоть сколько-нибудь походить на грозного мстителя, сокрушавшего оккупантов?
   За все насилия и обиды мстили воины Ковпака, на захваченной фашистами земле множились партизанские отряды. Не так давно люди прослышали, будто Сидор Ковпак, желая что-то выведать у врага, запасся всем необходимым и отправился на базар торговать махоркой (зрелище!). И мужики, ничего не зная, не ведая, покупали дурманное зелье, пока нежданное известие не взбудоражило народ. Мало того, что продавал махорку, да еще и записку вдобавок подбросил: "Этот табак продавал Ковпак!" Вот нечистая сила! Старики набивали трубки, глубоко затягивались, вовсю дымили махоркой набирали полные легкие едкого дурманящего дыма... И казалось, от этого крепла их сила, вера в победу. Молва о том, как партизанский командир бесстрашно бродил среди врагов, переходила из уст в уста, от соседа к соседу, от села к селу. Кругом полицаи, жандармы, гестапо, комендатура, казармы, немцы толкутся, а он все высмотрел, разведал - такой командир кого не обведет вокруг пальца? Мужицкая сметка открывалась людям в его хитроумных затеях. Разговоры о том, что партизанская армия отошла в Брянские леса, - и такой слух прошел, народ этому не хотел верить, просто ловкий ход, чтобы отвести глаза врагу...
   А тем временем Мусий Завирюха на своей территории не дает покоя фашистам, нагоняет страху, так что пришлось им усилить охрану мостов и станций.
   Партизанская разведка установила, что взрывом сделан большой провал, взорвана середина моста, осталась лишь береговая часть. Мост надолго выведен из строя. Станция забита эшелонами, что направлялись на Южный фронт, а также на Москву. Круглые сутки на мосту работали многолюдные бригады. Эшелоны, видимо, ждали, пока настелют новый мост. Они-то и привлекли внимание Завирюхи. По другую сторону моста станция также забита эшелонами с ранеными, зерном, скотом, лесом. Эти эшелоны следовали на запад. Мусий пока что предпочел эшелоны с военным снаряжением, что шли на подмогу фронту, и теперь снаряжал в дорогу дочь Теклю с заданием разведать силы и огневые рубежи противника. Озабоченный, тревожась за дочь, он неровным голосом втолковывал Текле, как пробиться в стан врага.
   - Тебе легче, чем нашему брату... Удачная разведка - ключ к победе. Сама смотри, дочка, - где схитри, где придурись, там прикинься святой, там юродивой. И чтобы к обеду вернулась назад. Большое дело разведка. Наталку Полтавку играла? Лучшей Наталки не было в драматическом кружке...
   Видимо, что-то приятное хотел сказать командир дочке, да не подыскал слов в эту минуту - ничего не шло в голову.
   Павлюк молча слушал наставления командира, морщил лоб, отворачивался. Потом, мягко положив руку на плечо Текли, заговорил о самообладании, инициативе. Что он мог еще сказать? Разве он сам не послал бы вот так же свою дочь в разведку?
   Теплая волна прихлынула к сердцу, и Текля, улыбнувшись, заглянула в ласковые глаза Павлюка.
   Сколько так и не узнанных дум и чувств в то раннее утро таил в себе лес. Никому того не сделать, что может сделать она, - высказал надежду командир, - и Текля преисполнилась чувством гордости и отваги... Она видела, хотя и старалась не замечать, с какой трогательной заботой снаряжали ее в путь. За хмурой сосредоточенностью проступала тревога и нежность; а как внимательно разглядывали они лохмотья на Текле. Каждый охотно взялся бы выполнить это важное задание вместо нее. Галя Черноморец тоже вызывалась, но должна была подчиниться приказу. Кто посмеет ослушаться Мусия Завирюхи? Он знает, что делает.
   Марко молча стоял под сосной. Задание это явилось для него неожиданностью, хотя сам же для этой цели справку добыл. Вместе с Сенем, переодевшись полицаями, отправились верхом на лошадях в дальнее степное село, разыскали старшину. Марко с ним долго не церемонился:
   - Не напишешь - застрелю, выболтаешь - немцы повесят...
   - Пиши! - приказывает Сень, держа пистолет над головой.
   Что было делать? Нашло затмение на старшину, и он написал дрожащей рукой, что эвакуированная Анна Мороз проживает в нашей волости, тронулась умом и собирает милостыню...
   Текля избегала смотреть на Марка, в необычном убранстве своем стояла среди партизан словно пугало. Зато он сам зорко оглядел подругу, деловито расправил лохмотья, чтоб не было в ее внешности ничего фальшивого, что могло вызвать у немцев сомнение. Текля уходила спокойно, полная решимости, провожаемая сочувственными взглядами и пожеланиями счастливого пути. Павлюк, обняв Теклю за плечи, шел рядом, стараясь подбодрить добрым словом.
   Марко остался, чтобы не растравлять сердце подруги, дисциплинированный партизан. А как хотелось ему сказать на прощание теплое слово, заверить дивчину в вечной верности, только бы вернулась жива-здорова...
   Родион топтался тут же, печально смотрел на Теклю; наверно, мучился сознанием своей вины за все обиды, что в свое время причинил ей. Так и не привелось ни разу поговорить с ней по душам. Она, впрочем, своим мягким обхождением давала всячески понять ему, что не помнит зла. Родиону так хотелось сейчас подойти к ней, сказать что-нибудь задушевное. Ведь на опасное дело идет - повиниться надо бы перед нею... Но под суровым взглядом Мусия Завирюхи не отважился. Будучи сам человеком сурового склада, командир не терпел, когда кто-нибудь слишком уж размякал.
   - Говорите коротко и ясно! - всегда учил он партизан.
   А как ты скажешь коротко и ясно обо всем том, что за долгое время накопилось в душе - боль, раскаяние за содеянное, - это ж не рапорт!
   Обтрепанная женщина вышла из леса, - в рваном ватнике, отовсюду клочья ваты торчат, в клетчатой юбке, на голове очипок из льняных кусков, обшитый красной тесьмой, какой носят бабы, через плечо перекинута сума. Решила идти прямо в село - в обход нельзя, не успеет вернуться вовремя.
   В поле метет, вьюжит, света не видно, есть где разгуляться метели, с ревом обрушивается на лес волнами, бурунами, кружит, водит хороводы, насыпает снежные валы. Брела, проваливалась в снег по пояс, бешеный ветер забивал дыхание, то и дело преграждали дорогу наметы, доходившие почти до плеч. Страх охватил Теклю - сможет ли одолеть поле, пробиться сквозь белую завесу, провести разведку и вовремя вернуться? Не отпускала тревога: вдруг заметет в дороге, а партизаны будут ждать... Взяла с собой белый халат, но он не нужен пока, в пяти шагах ни зги не видно. А хоть бы кто и встретился, что ж, убедился бы - в стужу бредет по полю горе-нужда, заплата на заплате... Сколько бесприютного, голодного люда пустил враг по миру!
   Текля выбивалась из сил, взмокла сорочка, жарко стало. Колючий ветер со снегом бил в лицо, резал глаза. Шла вслепую, стараясь держаться телеграфных столбов. Чего только не передумала дорогой! Хотелось упасть, зарыться в белую постель, уснуть, чтобы не мучила неотвязная, гнетущая мысль: лютый враг затоптал, испоганил цветущий край. Удвойтесь силы! Надо ускорить шаг, партизаны ждут.
   С первого же шага Текля убедилась, что прогадала. Обмотала ноги старой мешковиной - под лаптя. Марко, заботливый такой, умолял надеть ватные штаны. Почему-то не послушалась. Теперь снег набивался за мешковину, ноги горели. Конечно, Марко с радостью пошел бы вместо Текли в эту опасную разведку, будь на то согласие командира. Живо представилось, как Марко, расстроенный, стоит под сосной, его прощальный взгляд... Усмехнулась... Да, партизаны уже перестали смотреть на нее, как на домашнюю хозяйку: пеки, латай, вари, хотя, конечно, и это служит делу победы. Павлюк при всем народе сказал Текле, провожая в разведку, что от ее находчивости зависит исход важной операции.
   Подходя к станции, натянула белый халат. Текля считала, что станция уже близко, пять километров брела целую вечность. Пора сворачивать, если не хочет напороться на заставу. "Главное - самообладание", - вспомнила она слова Павлюка. Надо обойти станцию с противоположной стороны - со стороны поля. Прислушалась. Ветер донес глухой рев скота. Там станция. Взяла правее, пошла по целине. Вьюга наметала с большака сугробы на заросшее бурьяном поле, снегу здесь целые горы, идти невозможно. Текля распласталась на снегу и поползла вперед, руками, голыми коленями, как крот, разгребала снег. Рукавицы намокли - сбросила. Снег сыпал в лицо, забивался за воротник, за пазуху. Намокшее платье холодило, снег налипал на него, оттаивал, сорочка - и та отсырела, липла к телу. Она уже не береглась - все равно промокла до нитки.
   В белом халате, совсем как снежная баба, невидимая глазу, лежала на животе у самой станции, наблюдала. Станция забита эшелонами. В цистернах бензин везут на фронт. На платформах танки, орудия, крытые брезентом. На фоне товарных вагонов отчетливо видны занесенные снегом часовые, шагающие по путям в белых халатах.
   Текля поползла вдоль эшелонов на рев и увидела вагоны со скотом, голодным, непоеным... Полы халата мешали ползти, а когда наступала на них коленями, двигаться было вдвойне тяжело. За нею волоклась по снегу сума. Перед насыпью Текля огляделась. Настала решающая минута: время лезть в самую пасть врага. По эту сторону лесная сторона, партизаны близко, а с того края - поле, там партизан нет. Пока лежала, немного отдышалась, от мокрой сорочки пробирал холод. Она уже собралась было переползти через колею и вдруг заметила, что приближается сторожевой пост. Зарылась в снег, замерла. Вскоре часовые исчезли в снежной завирухе, и Текля вползла на крутую насыпь, - следы ее тут же замело, - прижалась к рельсу, поглядела в одну сторону, в другую - никого. Торопливо перебралась через колею и, нырнув вниз, оказалась в глубоком рву, занесенном снегом. Выбравшись из него, увидела столбы. По-видимому, дорога. Облегченно вздохнула. Сняла халат, засыпала снегом. Поднялась на ноги.
   ...Бредет дорогой латаное-перелатаное горе-нужда. Да разве кого этим удивишь? Мало ли голодных пустил враг по миру?
   Метет, кружит буран, сатанеет стужа, бредет женщина, несет в душе месть за поруганный народ. Каждая жилка дышит жгучей ненавистью.
   Измученная женщина вошла в крайнюю хату, - пустите обогреться.
   Полыхавший в печи огонь охватил приятным теплом, оттаивало обледеневшее рубище. Текля щурилась, глаз не могла оторвать от жаркого пламени.
   Пожилая хозяйка оказалась сердобольной, - ужаснулась, увидев беднягу.
   - Хороший хозяин в эту пору собаку не выгонит со двора, как это ты пустилась в путь по такой непогоде?
   И тут же согласилась с горемыкой, что голод страшнее любой непогоды.
   На полу лежала куча бурьяна. Сухие стебли его уютно потрескивали в печи. Хозяйка угостила убогую печеной тыквой, и та с наслаждением лакомилась угощением.
   - Передохни маленько, - смахивая привычным жестом пыль с лавки у печи, приглашала хозяйка, - присядь поближе к огню.
   Убогая с поклоном села, сунула в печь закоченевшие, красные, как бурак, руки; мелко дрожа, униженно-подобострастно благодарила хозяйку, спаси тебя господь, пошли счастья-доли... Спросила, не без умысла, где хозяин, хорошо зная, как заставить хозяйку разговориться.
   Столько горя, столько бед узнала когда-то многолюдная, веселая хата, тетерь опустевшая, притихшая. Как погнали немцы мужа подвозить снаряды, так назад и не вернулся, дочку забрали в неволю, а сын, единственная отрада и утешение матери, в Красной Армии. Обычная история, которую часто можно было услышать в те тяжелые времена.
   ...Как оскудела ты, сельская хата! Куда подевались, яркие рушники, расписные рядна, вишневые девичьи улыбки? Тут хозяйка рассказала: один дорожный человек говорил, сколько ни было войн, никто наш народ одолеть не сумел.
   Текля попросилась переночевать, и хозяйка охотно согласилась дать пристанище бездомной, лишь бы рассеяться хоть немного в своем одиночестве. А тем временем сердяга соберет по людям картошечки, только бы немцы не прогнали...
   Хозяйка рассказала еще, что партизаны намедни порадовали людей, мост взорвали; немцев здесь тьма-тьмущая, все они на том краю, напротив станции.
   Текле стало даже совестно, что перерядилась, она бы и без того могла безбоязненно довериться добросердечной женщине, и та бы охотно помогла ей.
   - ...Да немцы уже сообщили, что Мусий Завирюха на сосне повешен и что пленных партизан гнали голышом по снегу, - поделилась печальной вестью хозяйка. - И в газетах было написано... Неужели правда?
   - Где вы видели таких партизан, чтоб сдались живьем фашистам? усомнилась нищенка, повела плечами и, поклонившись, вышла из хаты.
   Кто знает, что за люди нынче бродят по дорогам? С какими вестями и слухами? Разные ветры гуляют ныне по дорогам, не принесут ли невзначай разгадку наболевших дум: скоро ли кончится война? Скоро ли сокрушим врага?
   Вьюга заметала село, засыпала сугробами улицу, громоздила валы. Откормленный краснощекий полицай встретил нищенку, загородил ей дорогу, грозно напустился: зачем она тут слоняется? Гонит, стращает - дальше ходу нет! Какое-то недоверие вызвала у него эта женщина. Мало ли народу теперь шатается, каждому в душу не заглянешь, - презрительно скривился он. А и в самом-то деле, зачем занесло сюда в этакую непогоду нищенку? От начальства был строгий приказ задерживать всех бродяг.
   Нищенка молча сопела и упрямо порывалась свернуть во двор. Полицай разозлился, дернул за рукав, толкнул в снег и заорал на блаженную:
   - Тут запретная зона, понимаешь ты или нет?
   Блаженная, однако, не испугалась полицая, махнула палкой, как на собаку:
   - Прочь с глаз моих! Ты б лучше кусок хлеба подал, а ты, паразит, ходишь, рычишь зверем, шипишь как гадюка... Сгинь, пропади, поди прочь, не то палкой прибью!..
   Подняла шум на всю улицу, еще кто услышит, как она честит полицая, обзывает последними словами, видать, не в своем уме баба, невесть что плетет.
   Хоть и осмотрительный, опытный был полицай (кого попало не поставят на такой ответственный пост - не подпускать никого к станции), а и то заколебался, убедился: юродивая... В своем уме да в полной памяти разве позволил бы кто себе молоть такой вздор, идти против власти? Не побоялась такого грозного стража!
   Наскочив на бывалого опасливого полицая, Текля сообразила, в чем единственное ее спасение, потому и обрушилась с бранью на огорошенного служаку. Что ни говорите, а помог-таки буймирский драматический кружок...