Грабин Василий. Оружие победы

   Снаряд для ЗИС-2 был принят весом 3,14 килограмма при начальной скорости 1000 метров в секунду Гильзу решили использовать от 76-миллиметровой дивизионной пушки с так называемым переобжатием дульца гильзы с калибра 76 на 57 миллиметров. Гильза, таким образом, почти полностью унифицировалась.
   Отрицательным в баллистическом решении была весьма высокая плотность заряжания При этом оптимальная длина ствола равнялась 63,5 калибра, то есть 3520 миллиметрам Такой длины ствола и плотности заряжания в артиллерии до сих пор не знали.
   Несколько позже в порядке эксперимента мы изготовили и испытали стрельбой баллистический ствол калибром 57 миллиметров с начальной скоростью снаряда 1150 метров в секунду при весе его 3,14 килограмма. Была достигнута скорость, близкая к заданной, но живучесть ствола оказалась очень низкой. Так, после 40 выстрелов начальная скорость снаряда резко упала, снаряд летел мимо цели, а после 50 выстрелов ствол пришел в такое состояние, что снаряд не получал "закрутки" в канале ствола и летел кувыркаясь Эксперимент позволил установить, что для противотанковой пушки малого калибра дальнейшее повышение бронепробиваемости могло осуществляться лишь за счет увеличения калибра и начальной скорости снаряда, а также путем использования специальных снарядов.
   Решение баллистической задачи и конструктивно-технологическую разработку ствола поручили молодому конструктору М А. Бибикину.
   Он закончил индустриальный институт, специальной подготовки в проектировании артиллерийских систем не имел, но за время работы у нас в КБ показал себя хорошо. На его счету уже было два ствола, осуществленные "в металле". И хотя для решения комплекса задач по стволу ЗИС-2 этого было маловато, все же работу поручили Бибикину, учитывая, что ему помогали Мещанинов и Муравьев, которые создавали все стволы для наших пушек, а их к тому времени появилось уже немало.
   Определив наивыгоднейший вариант баллистического решения, Бибикин приступил к проектированию ствола и подготовил материал для заказа на проектирование и изготовление гильзы и снаряда. Кроме того, он составил эскизы на трубу, кожух, казенник. Эскизы были спущены в цех для изготовления поковок.
   Кроме перечисленных конструкторов в разработке основных агрегатов ЗИС-2 принимали активное участие Иванов (затвор), Калеганов (противооткатные устройства), Ласман (люлька), Шишкин (верхний станок и лобовая коробка). Разработкой описания и обслуживания пушки занимался инженер Земцов.
   Так начался процесс рождения мощной противотанковой пушки ЗИС-2, судьба которой при всей ее драматичности оказалась необычной, знаменательной. ЗИС-2 сама по себе была совершенной артиллерийской системой. Но мало этого: не прошло и двух-трех месяцев после первого выстрела противотанковой пушки ЗИС-2, как на ее базе была создана новая артиллерийская система, которая приковала внимание и заставила заговорить о себе военно-артиллерийскую и инженерно-конструкторскую общественность всей страны, а позже и всего мира.
    
   История одной ошибки
   Как я выглядел со стороны. - На полигоне - ЗИС-2. - Полная неожиданность. - "С такой кучностью пушка армии не нужна". - Ищем ошибку. - У Жданова. "Кучность боя высокая". - Странный поворот в судьбе противотанковой пушки: я не согласен со Сталиным. - Решение о консервации.
   1
   Несколько лет назад, начиная работу над этой книгой, весьма для меня необычную, я обратился к своим бывшим товарищам по работе и к людям, которые так или иначе имели отношение к деятельности нашего КБ, с просьбой помочь мне восстановить хронологическую последовательность событий, воссоздать атмосферу тех давних лет. Многие откликнулись на мою просьбу. Их письма, иные пространные, иные краткие и деловые, как докладная записка, послужили неоценимым материалом, восполняющим многие пробелы в моих воспоминаниях, особенно о некоторых деталях и частных событиях, без которых, однако, невозможно во всей жизненной многосложности воссоздать любой этап в истории нашего конструкторского коллектива.
   Пользуясь случаем, сердечно благодарю всех моих корреспондентов за помощь.
   Одна из рукописей, полученных мною, оказалась такой, что я не могу себе позволить использовать ее лишь в качестве вспомогательного, справочного материала. Автор ее - Федор Федорович Калеганов. Имя это уже знакомо читателю. Выпускник Ленинградского военно-механического института, Ф. Ф. Калеганов пришел к нам в КБ в марте 1940 года и со временем стал одним из ведущих конструкторов. За два с лишним десятилетия совместной работы наши отношения из служебных переросли в дружеские. И все же, зная человека столько лет, я не подозревал, что талант конструктора соседствует в нем с качествами, которым я нынче, взявшись за перо, искренне завидую. Непосредственность восприятия и изложения давних впечатлений, легкое, ироническое перо, острый взгляд - все это обнаружит читатель в приводимых отрывках из рукописи Федора Федоровича, по-новому освещающих жизнь нашего КБ и некоторые этапы создания противотанковой пушки ЗИС-2.
   "...Большая комната, в которой я нахожусь, тесно заставлена деревянными, довольно скрипучими и далеко не совершенными по конструкции досками с чертежными приборами. Мое рабочее место у стены, далеко от окна, на пересечении двух проходов - темное и неудобное для работы. Чертежная доска у меня не вертикальная, а горизонтальная с деревянной рейсшиной. Но и рейсшиной мне пользоваться не приходится. Уже несколько дней я знакомлюсь с технической документацией - с рабочими описаниями пушек, чертежами, нормалями и отчетами об испытаниях. Нет-нет да и вспомнятся годы, проведенные в институте и минувшие, увы, навсегда. То я с жаром принимаюсь за чертежи, вдохновенно вникаю в отчеты. Затем вдохновение иссякает, а порой и просто внимание отвлекается какой-нибудь мелочью: все вокруг меня новое, непривычное, я невольно переключаю взгляд и мысли на все, что моим новым товарищам по работе давно уже примелькалось. Чаще всего заставляют меня отрываться от чертежей и нормалей визиты гостей - технологов и рабочих опытного цеха, которые обнаружили в чертежах ошибку конструктора и приходят "выяснить отношения". Сцены эти проходят бурно, хоть и кончаются миром. Из производственников наиболее частый гость - молодой токарь-расточник, внешне ничем не примечательный, кроме яркой ткани рубашки с распахнутым воротом. Речь у него острая и шумная. Ему явно нравится заходить в КБ, но он никогда не появляется одинаково. Иногда он заходит тихо, никем не замеченный. В комнате - рабочая тишина, слышен лишь шелест перелистываемых чертежей да порой резкий звук энергичного росчерка карандаша по ватману. Словно бы удивленно-испуганно гость замечает:
   - Какая тишина - как в церкви! Хоть бы кто чихнул, что ли! И в комнате оживление. Чувствуется, что этого паренька любят, хоть и не всегда его приводит сюда неотложное дело.
   В другой раз (когда дело, наверное, действительно существенное ) он стремительно врывается в комнату и еще с порога начинает высказывать свое мнение в адрес конструктора, по вине которого произошла какая-то заминка в работе. Затем под общий смех по-прежнему с шумом он подходит к конструктору, вежливо раскланивается с ним и подчеркнуто демократично здоровается за руку. Этот токарь и другие рабочие приносят в комнату что-то извне, из опытного цеха, о котором я пока знаю лишь понаслышке. Внешний этот мир интересует меня не меньше, чем все в КБ, так как в опытном цехе воплощаются в металл идеи конструкторов. Чтобы побывать в цехе, использую каждый удобный случай.
   Вход в опытный цех прямо из КБ, нужно только спуститься вниз с третьего этажа. Цех новый, достаточно светлый и чистый. Здание построено несколько лет назад, цеху в нем отведено почти два полных пролета. "Почти" - потому что часть второго пролета занята помещениями собственно КБ. В основном пролете все виды станочного оборудования. В соседнем - слесари со своим хозяйством, здесь производится сборка опытных образцов пушек.
   Каждое посещение цеха обязательно приносит новые впечатления. Однажды мое внимание привлек танк, стоящий в стороне. Я подошел ближе, остановился возле рабочего, подававшего поднятой рукой какие-то знаки второму рабочему. Через задний люк башни танка тянулся трос и наматывался на барабан лебедки, стоявшей поодаль. Для свежего взгляда зрелище было странное: танк стоит на месте, напряженно работает лебедка, струится из танка и кольцами ложится на барабан лебедки трос. А что он тянет из танка? Зачем? Ничего не понятно.
   - Давай еще!.. Еще давай!..-время от времени покрикивал первый рабочий, подкрепляя слова энергичными жестами руки.- Стой! - неожиданно закричал он.Бей, Мишка!
   Его напарник, здоровенный парнище, стоящий у лебедки, с размаху саданул ломом по чему-то вроде крюка с такой силой, что высек искру. Крюк с грохотом упал на металлический настил. Взгляд мой мгновенно скользнул по лебедке, по Мишке, сосредоточился на танке. В тот же момент орудийный ствол как бы рванулся из башни и замер, внутри танка что-то ударило, а затем с грохотом повалилось, издавая шум и звон, напоминающий звон пустого ведра, падающего на металл. И разом все стихло. Я стоял как завороженный.
   - Ну, как там? - громко крикнул первый рабочий, обращаясь к человеку, стоящему на танке и заглядывающему сверху в открытый люк башни.
   - Да все так же,- отозвался тот.- Стучит.
   - Опять перебирать! - с досадой бросил первый рабочий, сплюнул, крепко выругался и, махнув рукой, направился к танку.
   - Что за мероприятие тут проводят? - спросил я у незнакомого конструктора.
   Он посмотрел на меня с удивлением и ответил:
   - Искусственный откат.
   - А что в танке так грохотало?
   - Экстрактированная гильза.
   - Понятно,- пробормотал я и отошел, хотя в тот момент по-прежнему ничего не понимал и только позже узнал, что так - еще до стрельбы - проводятся испытания затвора и некоторых других агрегатов новой пушки.
   По утрам мне нравилась традиционная процедура встречи начальства с подчиненными.
   Первым, как правило, появлялся Константин Константинович Ренне, сухой, сутуловатый, роста выше среднего. На нем всегда была белая крахмальная рубашка с галстуком, черный костюм-тройка. Здоровался он официально-сдержанно, без лишних слов, но обязательно за руку с каждым сотрудником. За ним следовал мой непосредственный начальник, Владимир Дмитриевич Мещанинов,- несколько моложе Ренне, коренастый, с красивым улыбающимся лицом. Он предпочитал коричневые костюмы и рубашки в мелкую клетку, но тоже накрахмаленные и непременно с галстуком. В его манере здороваться было больше простоты. Под хорошее настроение, а оно у него почти всегда было хорошим, Владимир Дмитриевич не упускал случая пошутить, переброситься с сотрудниками несколькими фразами, благодаря чему, начиная обход рабочей комнаты одновременно с Ренне, заканчивал утренние приветствия много позже. Сотрудников в комнате было много, и потому довольно долго слышалось шарканье подошв, негромкие взаимные "здравствуйте" и "доброе утро". Затем они уходили в свою застекленную комнату и устанавливалась тишина.
   Константин Константинович и Владимир Дмитриевич были начальниками подотделов. Ренне руководил работами по лафетам, Мещанинов - качающейся частью артиллерийских систем. Оба были ветеранами КБ. Ренне был награжден орденом Красной Звезды, Мещанинов - орденом "Знак Почета".
   Однажды утром я обратил внимание на необычное оживление сотрудников. Обмениваясь со мной традиционным рукопожатием, Мещанинов непривычной для него скороговоркой сообщил:
   - Василий Гаврилович вышел на работу,- и поспешил за Ренне.
   После того как начальники подотделов ушли, в комнате заговорили - громче обычного, почти одновременно, как бывает, когда начинают оживленно обсуждать какую-либо новость.
   До этого я ни разу не видел главного конструктора. Знал, что Грабин болел. Ввиду предстоящего знакомства с руководителем КБ сходил в архив и запасся чертежами пушки Ф-22,- все буду выглядеть как бы при деле. Чертежи качающейся части и общие виды заняли весь мой стол. Один из конструкторов, проходя мимо, не без иронии предупредил:
   - Смотри, могут учинить экзамен! Не запутайся, что к чему.
   - Тише! - послышался женский голос.- Идут!
   Во всем оживлении, в легкой суматохе, с которой в комнате ждали обхода начальством рабочих мест, ощущалась какая-то приподнятость, и моя любознательность - вполне понятный интерес молодого специалиста к руководителю КБ - переросла в откровенное любопытство. Главный конструктор представлялся мне человеком болезненным (болен же, говорили!) и, может быть, даже желчным.
   Отворилась дверь, вошли несколько человек, послышался негромкий разговор. Но из-за чертежных досок мне ничего не было видно. Наконец в просвете между досками я разглядел Ренне, Мещанинова, секретаря парткома Горшкова и спину какого-то здоровенного дяди в военной форме, с бритой головой, которого почему-то без колебаний принял за военпреда. Тут же подумалось, что при такой мощной фигуре ему бы в борцы пойти, выступать в цирке в турнирах французской борьбы - куда больше популярности имел бы, чем на поприще представителя заказчика пушек.
   Сколько я ни вертел головой, ничего больше увидеть не смог и решил подождать, пока очередь дойдет до меня - там уж рассмотрю Грабина. Занялся чертежами, поудобнее уселся на высоком табурете, неожиданно заинтересовался не помню уж чем - да так, что вернулся к реальной действительности, лишь услышав покашливание у себя за спиной. Поднимаю голову, оборачиваюсь - все начальство вместе с атлетом-военпредом идет ко мне. Делаю попытку встать, тут же от неловкого движения начинаю валиться вместе с высоким табуретом. Для восстановления равновесия крепко хватаюсь за чертежную доску, другой край доски со всеми бумагами предательски поднимается и тотчас с шумом опускается на свое место. Неплохо для первого знакомства! Однако все сохраняют полное спокойствие, а Мещанинов уже докладывает обо мне - и не кому-нибудь, а военпреду: "Молодой специалист Калеганов..." И так далее.
   Тем временем я рассматриваю главного конструктора. Передо мной (или, скорее, я перед ним) - внушительных размеров, с гладко выбритым лицом и головой военный инженер 2-го ранга. Одет в новую, свободно сшитую гимнастерку, выпущенную поверх синих галифе. В глаза бросается необычно крепкая фигура с широкими плечами и грудью, на которой свободно разместились орден Ленина, орден Красной Звезды и медаль "Двадцать лет РККА". Правая рука его за кисть держит левую, а большой палец ее заложен за ремень, плотно облегающий фигуру. Бритая голова с загорелым лицом слегка опущена на грудь и склонена к Мещанинову как бы для того, чтобы лучше слышать, взгляд внимателен. Мимолетно удивляясь тому, как это Владимиру Дмитриевичу удается так непонятно долго говорить о моей персоне, отмечаю глубоко посаженные глаза главного конструктора, крупную, уширенную в лобовой части и слегка угловатую голову, большой подбородок, резко выдающийся вперед. Прямой и крепкий корпус держали не менее крепкие ноги в больших хромовых сапогах, напоминающие своей "прямолинейностью" ноги кавалериста. Слушая доклад, главный конструктор несколько раз подносил правую ладонь ко рту и откашливался. Нельзя сказать, чтобы он был ладно скроен, но сшит-то уж был крепко, это бесспорно. Рядом с ним как бы терялись и высокий Ренне, и Мещанинов, и Горшков.
   Доклад Мещанинова наконец закончен. Я слышу короткое: "Грабин" - и моя рука тонет в крупной крепкой ладони руководителя КБ. Следуют короткие, точно сформулированные вопросы: об институте, о впечатлениях от КБ, нравится ли работа, о жилье. На последний вопрос отвечаю, что живу с товарищами в городе, в гостинице, условия неплохие.
   - К этому вернемся позже,- замечает Грабин, затем предлагает Мещанинову пересадить меня за другую доску и, пожелав успеха, переходит к следующему рабочему столу. Результаты разговора не замедлили сказаться. Уже на следующий день я сидел возле окна за вертикальным, со всеми удобствами, чертежным щитком. Тогда же, сопровождая начальство по опытному цеху, впервые обратил внимание на очень маленькую, как мне показалось, пушку - почти игрушечную.
   - Как с ней дела? - спросил главный конструктор у Мещанинова.
   - Завтра поедем на полигон.
   - Возьмите с собой Федора Федоровича. Пусть привыкает... Позже я спросил у Владимира Дмитриевича, что это за орудие.
   - 76-миллиметровая полковая пушка Ф-24,- ответил он. В то время мы и представления не имели, что эта как бы игрушечная пушка станет основой для создания мощной и грозной противотанковой ЗИС-2..."
   "...Шло время. Под руководством Владимира Дмитриевича Мещанинова я понемногу втягивался в самостоятельную работу, набирался опыта. Его мне особенно не хватало во всем, что касалось производства, технологии. А особенностью конструкторского бюро, как я быстро понял, было то, что здесь постоянно "оглядывались" на технологов и производственников. Это ощущалось во всем. Помню, перед тем как разрешить мне конструктивную разработку первого моего тормоза отката, Владимир Дмитриевич принес и выложил на мой стол целый набор фотографий. Это были нормали на принятый вид резьб, на диаметры, на трубы маннесмановского проката, на марки сталей, цветные металлы, крепеж. Казалось, не было ни одного вида работ, которые конструктору дозволялось бы делать как бог на душу положит - без стандарта. Но все эти ограничения в конечном итоге значительно улучшали показатели работы и конструктору, и технологу, и заготовительным цехам.
   Мне, начинающему конструктору, очень много дали уже первые встречи с технологами и производственниками. Технологов-универсалов, как правило, не было. Вся технология строилась на узкой специализации - по горячей обработке металлов, по производству командных артиллерийских деталей, по автоматно-револьверным деталям, по литью. Детали противооткатных устройств, по которым начал специализироваться я, вели два технолога. Один - командные детали: цилиндры, веретена, штоки. Другой - все остальное: детали так называемого автоматно-револьверного изготовления.
   Среди технологов людей с высшим инженерным образованием было в те годы мало, в большинстве это были практики, в прошлом - хорошие производственники. Некоторые получили техническое образование без отрыва от производства. В общении это были люди весьма простые и приветливые, на мои вопросы всегда отвечали очень охотно и главное - весьма обстоятельно и наглядно, непосредственно у станка. И такие процессы, как глубокое сверление и расточку, обработку переменного сечения веретена по копиру, иначе узнать было немыслимо - нужно видеть весь процесс сложной этой работы.
   Надо сказать, что по тому времени артиллерийское производство считалось одним из самых передовых, весьма насыщенным разнообразнейшими видами производственного оборудования. Для молодого специалиста это было очень важно, так как институтские познания по части технологии были более чем скромны.
   "Вживание" мое в многосложную жизнь КБ не могло, разумеется, обойтись без курьезов, потому что "молодой специалист" (как в те годы, так и нынче) - это человек, который во всех случаях предпочитает выглядеть более знающим, чем на самом деле.
   Как-то, во время традиционного ежедневного обхода рабочих мест, главный конструктор, подробно ознакомившись с конструкцией накатника, которую я разрабатывал под непосредственным руководством Мещанинова, долго всматривался в чертежи, а затем заметил:
   - А вот буфер-то получился хреновенький. Сказано это было негромко, но достаточно четко.
   - Это же наша обычная конструкция,- поспешил ответить Владимир Дмитриевич,- на всех системах такую ставим!
   - Так уж и на всех! Проектировать только начинаем, а вы уж - "на всех!" Вы все-таки подумайте над этой конструкцией,- советует руководитель КБ.
   - Ну, а как мы проверяем количество жидкости в агрегатах? - обращается он ко мне.
   Вопрос не представляет для меня сложности.
   - В тормозе - вот через эту пробочку,- уверенно отвечаю я. - В тормозе правильно,- кивает Грабин.- А в накатнике?
   - В накатнике?..-Я задумываюсь, но ненадолго. - В накатнике - вот, наверное, через эту пробку.
   - Что? Через аварийную?! Мы же обычно через нее выпускаем давление, если выходит из строя вентиль!
   - Василий Гаврилович,- вступает в разговор Мещанинов.- Количество жидкости в накатнике мы проверяем, как и во всех подобных системах, посредством графика.
   - Это другое дело. Вам известен этот график? - вновь обращается главный конструктор ко мне.
   - Что-то слышал,- отвечаю я,- но сейчас не помню.
   - Владимир Дмитриевич, объясните Федору Федоровичу этот способ. Пусть он сам просчитает и построит график, тогда он запомнит его на всю жизнь...
   Разговор о конструкции буфера, детали неглавной в общей схеме орудия, показателен. Прав был Владимир Дмитриевич: такой буфер ставили на всех предыдущих пушках. Но главный конструктор не ограничивал задачу созданием того или иного орудия, а всегда ориентировал КБ на перспективу. Помимо того что нужно создать хорошую пушку, необходимо в процессе работы приобрести и новый, более прогрессивный опыт, а также довести конструкцию отдельных узлов и деталей по возможности до совершенства, с тем чтобы в будущих пушках использовать эту конструкцию без каких-либо изменений. Это касалось всего - и типовых схем орудий, и таких неглавных деталей, как буфер.
   Через день или два после этого разговора Владимир Дмитриевич Мещанинов принес мне разработку новой конструкции буфера:
   - На вот, посмотри. Что нужно, уточни. И поставь его на место.
   "Поставить на место"-означало "вписать" новую деталь в общую конструкцию, "увязать" буфер с другими деталями накатника. Помню, когда я занимался этой работой, к моему столу подошел Журавлев, осмотрел чертеж, затем привел ко мне Назарова. Назаров был очень сведущ не только в конструировании, но и в технологии. В разговоре он был немногословен. Перед тем как высказать свое мнение, долго всматривался в чертеж, при этом на его скуластом лице с острым подбородком и выдающимися вперед надбровными дугами явственно отражалась вся напряженная работа мысли, а губы слегка шевелились, как будто он что-то говорил про себя. Вникнув в новую конструкцию буфера, Назаров по привычке провел ладонью по своей лысой голове от лба до затылка и удовлетворенно произнес:
   - Вот это другое дело - действительно буфер. И деталь простая в изготовлении-всего два установа...
   Слова его мне понравились. "Два установа" - это звучало хорошей оценкой конструкции, к которой и я был некоторым образом причастен. Хотя что такое "установ", я и понятия не имел, лишь догадывался, что это имеет отношение к технологии, и счел, что этого знания мне вполне достаточно.
   Вскоре, после того как я "вписал" буфер в общую конструкцию накатника, главный конструктор при очередном обходе спросил меня:
   - Вам, Федор Федорович, нравится эта конструкция?
   Не задумываясь, я выпалил:
   - Да, нравится. Она проста технологически - требует для обработки всего двух установов.
   И, сказав это, тут же похолодел: а вдруг сейчас спросят, каких таких двух установов? К счастью, обошлось. Главный конструктор слегка усмехнулся и произнес:
   - Было бы лучше, если бы эта деталь делалась всего с одного установа.
   - Конечно,- только и оставалось ответить мне. Как только конструкция перешла к технологам, я занялся выяснением вопроса, что же такое этот загадочный "установ". Осторожный мой вопрос не вызвал пренебрежительного отношения к моему технологическому невежеству. Напротив, технолог охотно, с многими примерами, объяснил, что корпус нашего буфера вначале будет установлен на станке, рассверлен, расточен и обработан по поверхности. Затем его отрежут, установят в другом приспособлении для обработки внутренней поверхности - и деталь готова. Это и есть второй установ.
   Хотя деталь требует двух установов, но она все равно удобна в изготовлении, закончил он свои объяснения.
   - Разумеется,- кивнул я, а про себя подумал: "Главное - мне стало ясно!.."
   В то время, к которому относится этот эпизод, все шире входил в практику КБ скоростной метод работы. Содружество конструкторов и технологов давало ощутимые результаты. Конструкторы уже не чурались совета технологов, а последние охотно сотрудничали с КБ.
   В реализации принципов творческого содружества большую роль играл технолог Степан Федорович Антонов. Уже в то время ему было под шестьдесят. За плечами он имел громадный производственный опыт, без труда мог вести разговор о тончайших деталях технологического процесса по любым изделиям, в том числе и по литым - наиболее сложным. Специализация его была при этом - стволы. Расписать технологический процесс для него было так же просто, как квалифицированному певцу пропеть по нотам сольфеджио. Собственно, ничто в конструкции, кроме технологического процесса, его не интересовало. Всякий раз, когда он начинал новую разработку ствола, разговор шел по одной и той же схеме: от "а" до "я" технологического процесса. Натыкаясь в конструкции на какое-то новшество, он мгновенно прерывал себя:
   - А, ты вон как тут сделал! Тогда дальше пойдем так...