Он повернул за угол, меняя направление как можно чаще.
Ему нужна была цель. Куда он двигался? Немного погодя он просто ляжет на дно, избегая ближайших окрестностей. Тогда у него будет чуть больше времени подумать.
Его легкие начали гореть, и меж двух шагов что-то повернулось в его сознании. Ему вновь было пятнадцать лет, и он мчался по тому же самому темному городу. Он нарушил правила академии, отправился за опасной мятежницей самостоятельно и преследовал ее до Парижа. Он впервые оказался в другом городе, не в Женеве, где находился Тэптаун, и Париж стал для него откровением.
Тогда-то он впервые узнал, что город обладает своим собственным сознанием, голосом, который на самом деле состоял из миллионов голосов. Там-то он и встретил Сандовала Бея, учителя, изменившего его жизнь.
А теперь, через столько лет, он бежал по тем же улицам. И снова его легкие горели. Конечно, в первый раз они горели потому, что одно из них было пробито, а вовсе не из-за возраста. И все же тот пятнадцатилетний мальчишка был бы пойман сейчас гораздо раньше. То, что он утратил с физической точки зрения, более чем компенсировалось тем, что он приобрел благодаря опыту. И Париж все еще пел ему.
Нет – не пел. Он осознал, что его привело к этой мысли зудящее чувство нехватки чего-то.
Вот что. Он не мог п-слышать ничего. Ничего.
Даже при его усталости, он должен был улавливать фоновый гул. Но тишина в его голове была бездонной, будто он находился в космосе, один, на расстоянии световых лет от всякого другого сознания.
Ответ пришел – будто холодная, замораживающая рука легла ему на грудь. Он вспомнил свою пси-дуэль с телепатом, этой ночью, раньше, с тем, кого он подстрелил из шприц-пистолета его напарника, тем, чья сила так внезапно улетучилась. Sleepers. В дротиках были sleepers.
До этого он принял их однажды, как условие проведения расследования на Вавилоне 5. Это было неприятно, но он справился с этим. Теперь же справиться будет намного труднее.
Он повернул за следующий угол. Казалось, тьма спеленала его, обрушилась всей своей смертельной тяжестью. "Смертельной" было подходящим словом – мир вокруг него казался мертвым, безжизненным. И он был один в этом мертвом мире. В тот первый раз у него, по крайней мере, было с кем поговорить – фактически, как раз с Гарибальди.
Они в самом деле были хорошей командой. Именно тогда он впервые осознал, как полезен ему может быть Гарибальди. Но сейчас у него не было никого, только тишина, замкнутая, липкая тишина. И ужасное сознание того, что, если его сейчас настигнет смерть, он может даже не почувствовать ее приближения. Он должен был напомнить себе о необходимости оглядываться через плечо.
Как могут нормалы так жить? Почему они просто не застрелятся, не умрут, как мертв мир, в котором они обитают?
Ноги у Гарибальди подогнулись, когда он вышел на тротуар. Первоначальный шок улетучился, и его рана начала болеть по-настоящему.
Бестера нигде не было видно. Куда бежать? Если сейчас он сделает правильный выбор, он сохранит шанс изловить ублюдка. Если он ошибется – все пропало.
Наконец, суеверие, такое же старое, как Древний Рим, одержало верх. Он побежал влево, в "сторону зла". Когда он выбежал из проулка, то уловил мелькнувший у следующей, тускло освещенной улицы силуэт человека, – тот бежал, держа неподвижно одну руку.
Да. Ноги снова попытались подвести его, но черт с ними. Он вспомнил последний раз, когда он пытался убить Бестера, тошнотворное ощущение бессилия при желании нажать на спусковой крючок, пытаясь нажать – и будучи совершенно не в состоянии это сделать. Бестер стоял там, смеясь над ним с этой глупой ухмылкой на лице, говоря с Гарибальди как с малым ребенком. Он объяснил, что изменил его "по Азимову", ввел в его голову небольшой скрытый алгоритм, который не позволит ему нанести Бестеру вред или своим бездействием допустить, чтобы тому был нанесен вред.
Со временем Лита подобрала ключ к его освобождению. Они заключили сделку. Он помог ее мятежным телепатам, а она сняла блок. Добрая старая Лита. Добрая старая жуткая-как-преисподняя-напоследок Лита. Ее смерть была еще одним долгом Бестера. Но кто считал?
Он считал. Именно это заставляло его идти, когда его тело уговаривало его немедленно лечь. За Шеридана и мучения, которые тот вынес. За Талию, умершую, даже хотя ее сердце еще, быть может, билось где-то. За себя. За себя.
За себя.
Это сработало. Рука гудела как провод под током, но он ускорил шаг.
Жерар потер рот. Боль от ленты проходила. Непохоже было, что молодой человек, развязавший его, находился в хорошей форме. Он оставил за собой кровавый след.
– Мы должны что-то сделать с вашей ногой, – сказала молодая женщина, что была с ним. Жерар вспомнил мужчину – он был из EABI. Женщину он никогда прежде не видел.
Молодой человек тяжело уселся.
– Не стану спорить, – проворчал он.
Лента еще лежала там, где ее оставил Бестер. Она пригодилась бы, пока он не сможет вызвать сюда скорую.
– Как тебя зовут, сынок? – спросил он.
– Диболд, сэр. Бенджамин Диболд.
– Думаю, он спас мне жизнь, – объяснила женщина. – Он оттолкнул меня в сторону.
– Это был Бестер, не так ли? – у Диболда перехватило дыхание, когда Жерар распарывал ему брючину карманным ножом.
– Да.
– Но мы получили приказ снять оцепление…
– Знаю. Держись-ка.
Диболд сказал что-то еще, но Жерар не слышал. Внезапная молния вспыхнула у него в голове.
Двое бегут. Старые враги. Гарибальди гонится за Бестероом. Не вопрос, что случится, когда они встретятся. Не будет ни ареста, ни поимки, ни суда, ни заключения. Один из них умрет, или оба.
– Бестер!
Окрик Гарибальди прозвучал странно дребезжаще, бессильно. Слова были вершинами айсбергов, а Бестер привык видеть горы, лежавшие под волнами, действительно опасные массы эмоций и мыслей, которые и выталкивали наверх слова, различимые слухом.
Нормалы рассуждали и писали о способности "слышать" гнев или отчаяние в голосе, но, как в притче о слепце, описывавшем слона, они понятия не имели, о чем толкуют.
Его не волновало, что, по существу, думал Гарибальди – об этом он вполне достаточно мог догадываться. Но было бы полезно знать, насколько серьезно ранен его противник. Похоже, он берег одну руку.
Бестер остановился, повернулся, прицелился и выстрелил.
Зеленый огонь ответил ему, но промахнулся на ярд, и он нырнул за угол. Что-то холодное и мокрое стукнуло его по щеке, и он крутанул свое оружие
в небо. Другая водяная капля попала ему на лоб.
Это был дождь.
Бестер вспомнил поединок, о котором он читал. Юноша бросил вызов старшему. Они принялись сражаться на клинках, но когда другому стало ясно, что молодой человек не равен ему по силам, он с отвращением бросил рапиру и предложил кое-что другое. Так что эти двое влезли в повозку, каждый привязав за спину руку так, что они не могли ими пользоваться. Ножами в свободных руках они бились, пока повозка ездила и ездила вокруг парка.
Бестер, кажется, припоминал, что те оба человека погибли. Вероятно, Гарибальди будет счастлив при таком исходе. Бестер начинал думать, что его бы это тоже устроило. В конце концов, сколько осталось до прибытия других охотников? Пальба и запах крови заставят их возобновить гон. Со своими пси-способностями он мог бы справиться с ними. Но не теперь.
Отлично. Если Гарибальди желает поединка, он его получит. Если больше ничего не остается, Бестер убьет человека, принесшего ему так много несчастий. Он нырнул в укромный дверной проем и затаился.
Дождь начался с нескольких отдельных капель, но секундами позже он стал волнующейся пеленой и замолотил по улице. Гарибальди снова выдал очередь красочных ругательств. Телепаты могут слышать вас лучше, когда вы выражаетесь громко, верно? Или просто более ясно? Так или иначе, преимущество Бестера было большим, чем когда-либо. Гарибальди был полуослеплен дождем, а телепат был способен почувствовать его приближение.
Он завернул за следующий угол немного более осторожно, но он не хотел замедляться так сильно. Вода заливала глаза. Щурясь, он медленно обвел PPG улицу, жалея, что некогда было задержаться и прихватить какой-нибудь прибор ночного видения. Но, конечно, задержись он, Бестер бы сбежал.
Если он уже этого не сделал. Его нигде не было видно. Хватило ли ему времени пробежать квартал? Не похоже было, но адреналин, боль и необычайный шорох дождя вытворяли забавные штуки с ощущением времени.
Мурашки пробежали у него по черепу. А не был ли он где-нибудь здесь? Маскируясь, копаясь в его мозгу. Невидимка.
Рука, державшая PPG, задрожала. Это мог быть шок от его ранения, это мог быть тот голосок в его голове, напоминавший ему, что Бестер всегда, всегда побеждал. "Он хитрее тебя, – говорил голосок. – Он всегда на шаг впереди."
Чувствуя себя, как слепец, окруженный снайперами, он распластался по стене с колотящимся сердцем.
Бестер, ослепленный ливнем, не замечал Гарибальди, пока тот не очутился в нескольких шагах. Стиснув зубы, он выступил из двери, нашел свою мишень – неопределенный человеческий облик в темноте и ненастье – и нажал на спуск.
Кто-то высунулся из дверей. Гарибальди вовсе не раздумывал. Его палец надавил контакт PPG.
Результат был впечатляющим, но не совсем таким, какого он ожидал. Шар зеленого огня, казалось, взорвался перед ним, когда стена дождя неожиданно нарушила когерентность плазмы.
Убийственный жар опалил ему брови, а язык дракона лизнул руку. Он уронил PPG и бросился в сторону.
Дождь. Он знал, что эта проклятая хреновина опасна. Он моргал глазами, пытаясь прояснить их.
Волна пара и охлаждащейся плазмы огрела Бестера, как ладонь бога солнца. Он потерял оружие в момент этой агонии. Может, он даже отключился на секунду.
Когда ему удалось прийти в себя, то, сквозь точечки к глазах, он увидел Гарибальди, поднимающегося на ноги между ним и соседним уличным фонарем. С нечленораздельным криком Бестер вскочил и нанес удар здоровой рукой. Он чувствовал, что его лицо обожжено. Может быть, он уже умирал.
Кулак попал, но совсем не туда, и он чуть не сломал себе запястье. Все же Гарибальди крякнул и завалился назад. Бестер пнул и сбил его с ног, и получил почти религиозное удовлетворение от ощущения удара, видя Гарибальди, падающего наземь, слыша смачный глухой удар, когда тот бухнулся на мостовую. Он врезал еще, целя Гарибальди в ребра, и еще.
Третий пинок достался только дождю. Гарибальди был снова на ногах и наступал.
Они настороженно ходили по кругу друг за дружкой.
– Все еще в проигравших, а, Гарибальди? – глумился Бестер. – Что за дела, вам нужно немного принять для храбрости? – он выводил бывшего офицера службы безопасности из ментального и эмоционального равновесия. Гарибальди обладал большими габаритами и был на три десятка лет моложе. – Или, пьяный или трезвый, вы просто слишком глупы, чтобы понять, когда вас одолели?
Гарибальди грубо рассмеялся.
– Это не я удирал, как заяц. Это ты.
– Я больше не удираю, – возразил Бестер. – Допускаю, что я тороплюсь, но, полагаю, если вы так сильно меня хотите, я окажу услугу старому дружку. Особенно тому, с кем я был столь… близок.
– Даже не пытайся в это играть, – сказал Гарибальди. – Ты пойман. Смирись с этим. Я взял тебя.
– Вы и какая армия? О да, у вас ведь есть армия? У вас кишка тонка следовать за мной самому. Боитесь, что я снова выверну вам мозг наизнанку?
– Сейчас их здесь нет. Здесь только ты и я.
– Знаете, почему вы ненавидите меня так сильно, мистер Гарибальди? Это не из-за того, что я вам сделал, как вы утверждаете. Это потому, что я слишком много знаю. Я единственный, кто знает, как вы грязны там, в вашем личном маленьком аду. Я все это видел, и вы не можете выдержать мысли, что где-то гуляет тот, кто когда-то подглядел туда.
– Заткнись.
– Я не делал вас ничем, чем вы бы не были. Фактически я направил вас против Шеридана лишь чуть-чуть. Вы всегда таили на него злобу. Вы таите зло на каждого, кто сильнее вас, у кого более сильный характер, чем ваш. Как Шеридан. Как я, – Гарибальди берег свою руку – и сильно.
– Даже не произноси свое имя вместе с его.
– Вы знаете, что это правда. Поздравляю, кстати – вы избавились от моего "Азимова". Лита? Конечно, Лита. Только она была достаточно сильна. Забавно, мистер Гарибальди, как ваш фанатизм отходит на задний план, когда это в ваших личных интересах. Впустить другого грязного телепатишку в свое сознание, должно быть…
Гарибальди ринулся – Бестер был готов. Во всяком случае, он жил и боролся лишь одной рукой почти полвека. Гарибальди, при всей его величине и тренированности, был неуклюж.
Бестер отступил в сторону, нанес жестокий удар в раненое плечо Гарибальди. Бывший шеф службы безопасности издал полувскрик, который прервался, когда Бестер зло рубанул его ребром ладони в основание черепа. Гарибальди рухнул на мостовую.
– Что, думаете это будет легко, мистер Гарибальди? Вам придется потрудиться, чтобы отомстить. Я мог бы вам рассказать…
Гарибальди кашлял на четвереньках. Бестер лягнул его изо всех сил, стараясь зацепить в солнечное сплетение.
Гарибальди почувствовал, как хрустнули ребра, и вкус крови во рту. Глупо. Он сглупил. Опять.
"Если позволишь Бестеру говорить, проиграешь," – мрачно подумал он. Он чует твой страх, играет на твоих струнах, знает каждое твое намерение. Его речи ослабят тебя, и тогда он возьмет верх.
Он скорее почувствовал, чем увидел следующий пинок, и он получил его, только на этот раз свернулся и ухватил стопу. Бестер попытался вывернуться, но Гарибальди держал. Вцеплялся во всю ногу. Где-то он нашел скрытый резерв силы и дернул.
Бестер упал.
Они вскочили на ноги одновременно. На этот раз Гарибальди не дал ему разговаривать. Он нагнул голову и атаковал как буйвол, позволяя сражаться скорее рефлексам, чем разуму. Бестер врезал по его сломанному плечу, и он почувствовал противный скрежет кости о кость. Но его это больше не волновало. Теперь, держа тэпа в руках, Гарибальди не намерен был дать ему уйти.
Их обоих остановила стена, но Бестеру досталось больше. Рука телепата потянулась выцарапать Гарибальди глаза, но он снова придавил его к стене. Затем он распрямил руку и нанес Бестеру апперкот. Бить его было приятно. Он сделал это снова, для ровного счета, со всей силой, на которую был способен.
Бестер лягнул его в пах. Это было, конечно, больно, но его в самом деле не заботило, что будет с его телом. Все, что он мог видеть, было лицо Бестера, все что он мог слышать, были его насмешки. Он сгреб Бестера за волосы и треснул головой о стену – еще, еще, еще. Телепат застонал и сполз на землю, как мешок с картошкой.
Гарибальди, шатаясь, отступил. Он отошел на несколько шагов, туда, где бросил PPG. Дождь ослабел, но он тщательно вытер дуло, и, чтобы быть уверенным, приставил его к голове Бестера.
Зрачки телепата расширились. Потасовка закончилась вблизи фонаря, так что света было достаточно, чтобы они сузились, но его глаза были черны, как черные дыры в космосе. Как у Литы во всей ее дьявольской славе.
– Валяй, – пробормотал Бестер. – Ты этого и хотел. Но ты знаешь, что я прав. Я знаю, как ты отвратителен внутри, и ты не можешь этого выдержать.
– Ты прав, – сказал Гарибальди. – Ты всегда прав, так ведь? Но ты больше не знаешь меня, не так, как ты думаешь. Да, может, внутри я и мерзавец – все мы таковы, так или иначе. Может, я не могу обвинять во всем этом тебя. Может, кое за что должен нести ответственность я. Я готов попытаться. Но ты – ты в ответе за смерть тысяч. Миллионов, насколько мне известно. А у тебя никаких угрызений.
– Нет, – спокойно сказал Бестер. – Ничуть. Есть в моей жизни вещи, о которых я сожалею, но они не значат ничего для тебя. И посмотри на себя. Все, что ты делаешь – попытки завести себя, чтобы меня убить, попытки оправдать это. Так сделай это, жалкий бесхарактерный трус.
Палец Гарибальди задрожал на контакте.
– Мне не нужно оправдывать это, – тихо сказал он. – Я могу это сделать, потому что хочу этого.
Он досчитал до пяти, затем нажал на курок – или попытался нажать. Он обнаружил, что не может.
– Кто на сей раз подсадил вам "Азимова", мистер Гарибальди? – спросил Бестер с издевкой.
Гарибальди не позволил оружию дрогнуть.
– Ты мой должник, Бестер. Ты должен мне это – умереть, как пес, какой ты и есть. Нет, беру назад свои слова, собак я люблю. Но как бы много ран ты мне ни нанес, как бы много зла ни причинил мне, есть тысячи других, кому ты должен больше. Я не собираюсь отказать им только ради собственного удовлетворения. Полагаю, я сумел бы, но я не могу. Твоя жизнь принадлежит каждому, кого ты обездолил, не только мне.
Бестер выдавил усталый смешок.
– Прелестная речь. Ты и впрямь трус.
– Возможно. Возможно, я таков. Но я скорее буду таким, чем тем, кто есть ты. Чем я стал бы, надави я на спусковой крючок.
С облегчением Жерар привалился к стене и опустил пистолет, все еще не уверенный, как бы он поступил, если бы Гарибальди решился на это.
Нет, он знал. Он не остановил бы Гарибальди, но ему пришлось бы арестовать его, а затем снять свой собственный значок. Он был уступчив в определенных моментах – циничен, можно сказать – но в глубине он верил. Верил в закон, верил в правоту.
То, что он сделал Полетт – да, Полетт, он мог думать о ней иначе, чем "моя жена" – не было правильно. В этом была суть проблемы, то, от чего он увиливал. Он мог заявлять, что ее реакция была чрезмерной, что был всего лишь расстроен, потому что попался, что Мари была помехой, что это было беспокойством из-за всего, что досаждало ему. Но это была ложь. Он был расстроен потому, что был неправ, и он увидел это воочию.
Но первое – во-первых. Он засучил рукава и пошел помогать Гарибальди.
Глава 15
Ему нужна была цель. Куда он двигался? Немного погодя он просто ляжет на дно, избегая ближайших окрестностей. Тогда у него будет чуть больше времени подумать.
Его легкие начали гореть, и меж двух шагов что-то повернулось в его сознании. Ему вновь было пятнадцать лет, и он мчался по тому же самому темному городу. Он нарушил правила академии, отправился за опасной мятежницей самостоятельно и преследовал ее до Парижа. Он впервые оказался в другом городе, не в Женеве, где находился Тэптаун, и Париж стал для него откровением.
Тогда-то он впервые узнал, что город обладает своим собственным сознанием, голосом, который на самом деле состоял из миллионов голосов. Там-то он и встретил Сандовала Бея, учителя, изменившего его жизнь.
А теперь, через столько лет, он бежал по тем же улицам. И снова его легкие горели. Конечно, в первый раз они горели потому, что одно из них было пробито, а вовсе не из-за возраста. И все же тот пятнадцатилетний мальчишка был бы пойман сейчас гораздо раньше. То, что он утратил с физической точки зрения, более чем компенсировалось тем, что он приобрел благодаря опыту. И Париж все еще пел ему.
Нет – не пел. Он осознал, что его привело к этой мысли зудящее чувство нехватки чего-то.
Вот что. Он не мог п-слышать ничего. Ничего.
Даже при его усталости, он должен был улавливать фоновый гул. Но тишина в его голове была бездонной, будто он находился в космосе, один, на расстоянии световых лет от всякого другого сознания.
Ответ пришел – будто холодная, замораживающая рука легла ему на грудь. Он вспомнил свою пси-дуэль с телепатом, этой ночью, раньше, с тем, кого он подстрелил из шприц-пистолета его напарника, тем, чья сила так внезапно улетучилась. Sleepers. В дротиках были sleepers.
До этого он принял их однажды, как условие проведения расследования на Вавилоне 5. Это было неприятно, но он справился с этим. Теперь же справиться будет намного труднее.
Он повернул за следующий угол. Казалось, тьма спеленала его, обрушилась всей своей смертельной тяжестью. "Смертельной" было подходящим словом – мир вокруг него казался мертвым, безжизненным. И он был один в этом мертвом мире. В тот первый раз у него, по крайней мере, было с кем поговорить – фактически, как раз с Гарибальди.
Они в самом деле были хорошей командой. Именно тогда он впервые осознал, как полезен ему может быть Гарибальди. Но сейчас у него не было никого, только тишина, замкнутая, липкая тишина. И ужасное сознание того, что, если его сейчас настигнет смерть, он может даже не почувствовать ее приближения. Он должен был напомнить себе о необходимости оглядываться через плечо.
Как могут нормалы так жить? Почему они просто не застрелятся, не умрут, как мертв мир, в котором они обитают?
Ноги у Гарибальди подогнулись, когда он вышел на тротуар. Первоначальный шок улетучился, и его рана начала болеть по-настоящему.
Бестера нигде не было видно. Куда бежать? Если сейчас он сделает правильный выбор, он сохранит шанс изловить ублюдка. Если он ошибется – все пропало.
Наконец, суеверие, такое же старое, как Древний Рим, одержало верх. Он побежал влево, в "сторону зла". Когда он выбежал из проулка, то уловил мелькнувший у следующей, тускло освещенной улицы силуэт человека, – тот бежал, держа неподвижно одну руку.
Да. Ноги снова попытались подвести его, но черт с ними. Он вспомнил последний раз, когда он пытался убить Бестера, тошнотворное ощущение бессилия при желании нажать на спусковой крючок, пытаясь нажать – и будучи совершенно не в состоянии это сделать. Бестер стоял там, смеясь над ним с этой глупой ухмылкой на лице, говоря с Гарибальди как с малым ребенком. Он объяснил, что изменил его "по Азимову", ввел в его голову небольшой скрытый алгоритм, который не позволит ему нанести Бестеру вред или своим бездействием допустить, чтобы тому был нанесен вред.
Со временем Лита подобрала ключ к его освобождению. Они заключили сделку. Он помог ее мятежным телепатам, а она сняла блок. Добрая старая Лита. Добрая старая жуткая-как-преисподняя-напоследок Лита. Ее смерть была еще одним долгом Бестера. Но кто считал?
Он считал. Именно это заставляло его идти, когда его тело уговаривало его немедленно лечь. За Шеридана и мучения, которые тот вынес. За Талию, умершую, даже хотя ее сердце еще, быть может, билось где-то. За себя. За себя.
За себя.
Это сработало. Рука гудела как провод под током, но он ускорил шаг.
Жерар потер рот. Боль от ленты проходила. Непохоже было, что молодой человек, развязавший его, находился в хорошей форме. Он оставил за собой кровавый след.
– Мы должны что-то сделать с вашей ногой, – сказала молодая женщина, что была с ним. Жерар вспомнил мужчину – он был из EABI. Женщину он никогда прежде не видел.
Молодой человек тяжело уселся.
– Не стану спорить, – проворчал он.
Лента еще лежала там, где ее оставил Бестер. Она пригодилась бы, пока он не сможет вызвать сюда скорую.
– Как тебя зовут, сынок? – спросил он.
– Диболд, сэр. Бенджамин Диболд.
– Думаю, он спас мне жизнь, – объяснила женщина. – Он оттолкнул меня в сторону.
– Это был Бестер, не так ли? – у Диболда перехватило дыхание, когда Жерар распарывал ему брючину карманным ножом.
– Да.
– Но мы получили приказ снять оцепление…
– Знаю. Держись-ка.
Диболд сказал что-то еще, но Жерар не слышал. Внезапная молния вспыхнула у него в голове.
Двое бегут. Старые враги. Гарибальди гонится за Бестероом. Не вопрос, что случится, когда они встретятся. Не будет ни ареста, ни поимки, ни суда, ни заключения. Один из них умрет, или оба.
– Бестер!
Окрик Гарибальди прозвучал странно дребезжаще, бессильно. Слова были вершинами айсбергов, а Бестер привык видеть горы, лежавшие под волнами, действительно опасные массы эмоций и мыслей, которые и выталкивали наверх слова, различимые слухом.
Нормалы рассуждали и писали о способности "слышать" гнев или отчаяние в голосе, но, как в притче о слепце, описывавшем слона, они понятия не имели, о чем толкуют.
Его не волновало, что, по существу, думал Гарибальди – об этом он вполне достаточно мог догадываться. Но было бы полезно знать, насколько серьезно ранен его противник. Похоже, он берег одну руку.
Бестер остановился, повернулся, прицелился и выстрелил.
Зеленый огонь ответил ему, но промахнулся на ярд, и он нырнул за угол. Что-то холодное и мокрое стукнуло его по щеке, и он крутанул свое оружие
в небо. Другая водяная капля попала ему на лоб.
Это был дождь.
Бестер вспомнил поединок, о котором он читал. Юноша бросил вызов старшему. Они принялись сражаться на клинках, но когда другому стало ясно, что молодой человек не равен ему по силам, он с отвращением бросил рапиру и предложил кое-что другое. Так что эти двое влезли в повозку, каждый привязав за спину руку так, что они не могли ими пользоваться. Ножами в свободных руках они бились, пока повозка ездила и ездила вокруг парка.
Бестер, кажется, припоминал, что те оба человека погибли. Вероятно, Гарибальди будет счастлив при таком исходе. Бестер начинал думать, что его бы это тоже устроило. В конце концов, сколько осталось до прибытия других охотников? Пальба и запах крови заставят их возобновить гон. Со своими пси-способностями он мог бы справиться с ними. Но не теперь.
Отлично. Если Гарибальди желает поединка, он его получит. Если больше ничего не остается, Бестер убьет человека, принесшего ему так много несчастий. Он нырнул в укромный дверной проем и затаился.
Дождь начался с нескольких отдельных капель, но секундами позже он стал волнующейся пеленой и замолотил по улице. Гарибальди снова выдал очередь красочных ругательств. Телепаты могут слышать вас лучше, когда вы выражаетесь громко, верно? Или просто более ясно? Так или иначе, преимущество Бестера было большим, чем когда-либо. Гарибальди был полуослеплен дождем, а телепат был способен почувствовать его приближение.
Он завернул за следующий угол немного более осторожно, но он не хотел замедляться так сильно. Вода заливала глаза. Щурясь, он медленно обвел PPG улицу, жалея, что некогда было задержаться и прихватить какой-нибудь прибор ночного видения. Но, конечно, задержись он, Бестер бы сбежал.
Если он уже этого не сделал. Его нигде не было видно. Хватило ли ему времени пробежать квартал? Не похоже было, но адреналин, боль и необычайный шорох дождя вытворяли забавные штуки с ощущением времени.
Мурашки пробежали у него по черепу. А не был ли он где-нибудь здесь? Маскируясь, копаясь в его мозгу. Невидимка.
Рука, державшая PPG, задрожала. Это мог быть шок от его ранения, это мог быть тот голосок в его голове, напоминавший ему, что Бестер всегда, всегда побеждал. "Он хитрее тебя, – говорил голосок. – Он всегда на шаг впереди."
Чувствуя себя, как слепец, окруженный снайперами, он распластался по стене с колотящимся сердцем.
Бестер, ослепленный ливнем, не замечал Гарибальди, пока тот не очутился в нескольких шагах. Стиснув зубы, он выступил из двери, нашел свою мишень – неопределенный человеческий облик в темноте и ненастье – и нажал на спуск.
Кто-то высунулся из дверей. Гарибальди вовсе не раздумывал. Его палец надавил контакт PPG.
Результат был впечатляющим, но не совсем таким, какого он ожидал. Шар зеленого огня, казалось, взорвался перед ним, когда стена дождя неожиданно нарушила когерентность плазмы.
Убийственный жар опалил ему брови, а язык дракона лизнул руку. Он уронил PPG и бросился в сторону.
Дождь. Он знал, что эта проклятая хреновина опасна. Он моргал глазами, пытаясь прояснить их.
Волна пара и охлаждащейся плазмы огрела Бестера, как ладонь бога солнца. Он потерял оружие в момент этой агонии. Может, он даже отключился на секунду.
Когда ему удалось прийти в себя, то, сквозь точечки к глазах, он увидел Гарибальди, поднимающегося на ноги между ним и соседним уличным фонарем. С нечленораздельным криком Бестер вскочил и нанес удар здоровой рукой. Он чувствовал, что его лицо обожжено. Может быть, он уже умирал.
Кулак попал, но совсем не туда, и он чуть не сломал себе запястье. Все же Гарибальди крякнул и завалился назад. Бестер пнул и сбил его с ног, и получил почти религиозное удовлетворение от ощущения удара, видя Гарибальди, падающего наземь, слыша смачный глухой удар, когда тот бухнулся на мостовую. Он врезал еще, целя Гарибальди в ребра, и еще.
Третий пинок достался только дождю. Гарибальди был снова на ногах и наступал.
Они настороженно ходили по кругу друг за дружкой.
– Все еще в проигравших, а, Гарибальди? – глумился Бестер. – Что за дела, вам нужно немного принять для храбрости? – он выводил бывшего офицера службы безопасности из ментального и эмоционального равновесия. Гарибальди обладал большими габаритами и был на три десятка лет моложе. – Или, пьяный или трезвый, вы просто слишком глупы, чтобы понять, когда вас одолели?
Гарибальди грубо рассмеялся.
– Это не я удирал, как заяц. Это ты.
– Я больше не удираю, – возразил Бестер. – Допускаю, что я тороплюсь, но, полагаю, если вы так сильно меня хотите, я окажу услугу старому дружку. Особенно тому, с кем я был столь… близок.
– Даже не пытайся в это играть, – сказал Гарибальди. – Ты пойман. Смирись с этим. Я взял тебя.
– Вы и какая армия? О да, у вас ведь есть армия? У вас кишка тонка следовать за мной самому. Боитесь, что я снова выверну вам мозг наизнанку?
– Сейчас их здесь нет. Здесь только ты и я.
– Знаете, почему вы ненавидите меня так сильно, мистер Гарибальди? Это не из-за того, что я вам сделал, как вы утверждаете. Это потому, что я слишком много знаю. Я единственный, кто знает, как вы грязны там, в вашем личном маленьком аду. Я все это видел, и вы не можете выдержать мысли, что где-то гуляет тот, кто когда-то подглядел туда.
– Заткнись.
– Я не делал вас ничем, чем вы бы не были. Фактически я направил вас против Шеридана лишь чуть-чуть. Вы всегда таили на него злобу. Вы таите зло на каждого, кто сильнее вас, у кого более сильный характер, чем ваш. Как Шеридан. Как я, – Гарибальди берег свою руку – и сильно.
– Даже не произноси свое имя вместе с его.
– Вы знаете, что это правда. Поздравляю, кстати – вы избавились от моего "Азимова". Лита? Конечно, Лита. Только она была достаточно сильна. Забавно, мистер Гарибальди, как ваш фанатизм отходит на задний план, когда это в ваших личных интересах. Впустить другого грязного телепатишку в свое сознание, должно быть…
Гарибальди ринулся – Бестер был готов. Во всяком случае, он жил и боролся лишь одной рукой почти полвека. Гарибальди, при всей его величине и тренированности, был неуклюж.
Бестер отступил в сторону, нанес жестокий удар в раненое плечо Гарибальди. Бывший шеф службы безопасности издал полувскрик, который прервался, когда Бестер зло рубанул его ребром ладони в основание черепа. Гарибальди рухнул на мостовую.
– Что, думаете это будет легко, мистер Гарибальди? Вам придется потрудиться, чтобы отомстить. Я мог бы вам рассказать…
Гарибальди кашлял на четвереньках. Бестер лягнул его изо всех сил, стараясь зацепить в солнечное сплетение.
Гарибальди почувствовал, как хрустнули ребра, и вкус крови во рту. Глупо. Он сглупил. Опять.
"Если позволишь Бестеру говорить, проиграешь," – мрачно подумал он. Он чует твой страх, играет на твоих струнах, знает каждое твое намерение. Его речи ослабят тебя, и тогда он возьмет верх.
Он скорее почувствовал, чем увидел следующий пинок, и он получил его, только на этот раз свернулся и ухватил стопу. Бестер попытался вывернуться, но Гарибальди держал. Вцеплялся во всю ногу. Где-то он нашел скрытый резерв силы и дернул.
Бестер упал.
Они вскочили на ноги одновременно. На этот раз Гарибальди не дал ему разговаривать. Он нагнул голову и атаковал как буйвол, позволяя сражаться скорее рефлексам, чем разуму. Бестер врезал по его сломанному плечу, и он почувствовал противный скрежет кости о кость. Но его это больше не волновало. Теперь, держа тэпа в руках, Гарибальди не намерен был дать ему уйти.
Их обоих остановила стена, но Бестеру досталось больше. Рука телепата потянулась выцарапать Гарибальди глаза, но он снова придавил его к стене. Затем он распрямил руку и нанес Бестеру апперкот. Бить его было приятно. Он сделал это снова, для ровного счета, со всей силой, на которую был способен.
Бестер лягнул его в пах. Это было, конечно, больно, но его в самом деле не заботило, что будет с его телом. Все, что он мог видеть, было лицо Бестера, все что он мог слышать, были его насмешки. Он сгреб Бестера за волосы и треснул головой о стену – еще, еще, еще. Телепат застонал и сполз на землю, как мешок с картошкой.
Гарибальди, шатаясь, отступил. Он отошел на несколько шагов, туда, где бросил PPG. Дождь ослабел, но он тщательно вытер дуло, и, чтобы быть уверенным, приставил его к голове Бестера.
Зрачки телепата расширились. Потасовка закончилась вблизи фонаря, так что света было достаточно, чтобы они сузились, но его глаза были черны, как черные дыры в космосе. Как у Литы во всей ее дьявольской славе.
– Валяй, – пробормотал Бестер. – Ты этого и хотел. Но ты знаешь, что я прав. Я знаю, как ты отвратителен внутри, и ты не можешь этого выдержать.
– Ты прав, – сказал Гарибальди. – Ты всегда прав, так ведь? Но ты больше не знаешь меня, не так, как ты думаешь. Да, может, внутри я и мерзавец – все мы таковы, так или иначе. Может, я не могу обвинять во всем этом тебя. Может, кое за что должен нести ответственность я. Я готов попытаться. Но ты – ты в ответе за смерть тысяч. Миллионов, насколько мне известно. А у тебя никаких угрызений.
– Нет, – спокойно сказал Бестер. – Ничуть. Есть в моей жизни вещи, о которых я сожалею, но они не значат ничего для тебя. И посмотри на себя. Все, что ты делаешь – попытки завести себя, чтобы меня убить, попытки оправдать это. Так сделай это, жалкий бесхарактерный трус.
Палец Гарибальди задрожал на контакте.
– Мне не нужно оправдывать это, – тихо сказал он. – Я могу это сделать, потому что хочу этого.
Он досчитал до пяти, затем нажал на курок – или попытался нажать. Он обнаружил, что не может.
– Кто на сей раз подсадил вам "Азимова", мистер Гарибальди? – спросил Бестер с издевкой.
Гарибальди не позволил оружию дрогнуть.
– Ты мой должник, Бестер. Ты должен мне это – умереть, как пес, какой ты и есть. Нет, беру назад свои слова, собак я люблю. Но как бы много ран ты мне ни нанес, как бы много зла ни причинил мне, есть тысячи других, кому ты должен больше. Я не собираюсь отказать им только ради собственного удовлетворения. Полагаю, я сумел бы, но я не могу. Твоя жизнь принадлежит каждому, кого ты обездолил, не только мне.
Бестер выдавил усталый смешок.
– Прелестная речь. Ты и впрямь трус.
– Возможно. Возможно, я таков. Но я скорее буду таким, чем тем, кто есть ты. Чем я стал бы, надави я на спусковой крючок.
С облегчением Жерар привалился к стене и опустил пистолет, все еще не уверенный, как бы он поступил, если бы Гарибальди решился на это.
Нет, он знал. Он не остановил бы Гарибальди, но ему пришлось бы арестовать его, а затем снять свой собственный значок. Он был уступчив в определенных моментах – циничен, можно сказать – но в глубине он верил. Верил в закон, верил в правоту.
То, что он сделал Полетт – да, Полетт, он мог думать о ней иначе, чем "моя жена" – не было правильно. В этом была суть проблемы, то, от чего он увиливал. Он мог заявлять, что ее реакция была чрезмерной, что был всего лишь расстроен, потому что попался, что Мари была помехой, что это было беспокойством из-за всего, что досаждало ему. Но это была ложь. Он был расстроен потому, что был неправ, и он увидел это воочию.
Но первое – во-первых. Он засучил рукава и пошел помогать Гарибальди.
Глава 15
Комитет содействия суду над военными преступниками собрался сегодня, чтобы обсудить возможность удовлетворения требования французского правительства проводить слушание по делу Альфреда Бестера в Париже, а не в Женеве.
Выступая перед комитетом, президент Франции Мишель Шамбер повторил свое требование: поскольку Бестер был арестован на французской земле, его следует судить здесь. Сенатор Чарльз Шеффер из Соединенных Штатов яростно оспорил эту точку зрения, назвав ее "циничной уловкой части французского правительства в попытке эксплуатировать то, что определенно станет процессом века."
– Деяния Бестера ненавистны не Франции, но человеческой расе, – продолжал Шеффер, – и его дело должно слушаться в Земном Куполе.
Несколько других сенаторов также протестовали, но к концу дня стало ясно, что комитет, вероятно, удовлетворит требования Франции. Доктор Юджиния Мэнсфилд, профессор юриспруденции из Гарварда, обратила внимание руководства комитета, что если отказать этим требованиям, Франция могла бы настоять на суде по локальным обвинениям, каковой процесс может занять месяцы – после чего всякое другое юридическое лицо с какими-либо жалобами на подсудимого телепата сможет настаивать на том же. Это на неопределенный срок отложит слушание дела в Суде Земного Содружества по военным преступлениям, чего правительство Содружества ни в коем случае не допустит.
Судя по всему, сенатор Накамура суммировал мнение большинства, сказав: "После столь долгого ожидания окончательного разрешения кризиса телепатов мир жаждет правосудия. Мы не должны отказывать людям в этом правосудии потому лишь, что Франция выбрала неподходящее время для отстаивания своего суверенитета."
Гарибальди просматривал видеозаписи, играя с пультом управления на своей больничной койке. Он был благодарен за то, что по большей части персоналу госпиталя удалось удерживать репортеров на расстоянии. Один время от времени появлялся снаружи за его окном, беззвучно умоляя об интервью, но только двое сумели проникнуть внутрь, прикинувшись врачами. Это немного встревожило его, потому что Жерар держал снаружи двух своих людей, просто на случай, если у Бестера остались какие-нибудь мстительные союзники. С другой стороны, их проникновение можно принять за образчик французского понимания прикола.
В результате на видео попали без конца повторявшиеся пять его снимков: его нападение на двойника Бестера и последующий отказ дать интервью, моментальный снимок, когда его заносили в карету скорой помощи после того, как он грохнулся у ног Жерара, и две видеозаписи, где он, с опухшим лицом и невероятно старый внешне, лежит на больничной койке. На одной он просто хмурился и нажимал кнопку вызова. В другой он в полудюжине слов изложил свои ощущения. Для приобретения известности слова были подобраны несколько неудачно. Да, ни Черчилль, ни Шеридан, совсем, подумал он, морщась.
Он надеялся получить известия от Шеридана, но президент Межзвездного Альянса, похоже, снова канул за пределы Освоенного космоса. Это было в его стиле.
– Что ж. Во всяком случае, я рада найти тебя здесь, а не в морге.
Лиз стояла в дверях, более красивая, чем когда-либо.
– Привет, милая, – он попытался выглядеть спокойным.
Ее губы сжались, и он приготовился к худшему, но через одну-две секунды она подошла к кровати и взяла его за руку.
– Ты в порядке?
– Сломаны ребра, прострелена лопатка, разрыв селезенки. Бестер в тюрьме. Никогда не чувствовал себя лучше.
– Ты уехал, не сообщив мне, куда направляешься. Больше ты так не поступишь. – Она не смягчила это. Она даже не сказала "а не то…", но у него не было никаких сомнений.
– Больше я так не поступлю, – сказал он уверенно.
Она кивнула, затем сразу улыбнулась.
– Ты не убил его.
– Нет. Я не смог.
– Майкл Гарибальди, которого я люблю, не убил бы его. Я рада, что ты таков, как я о тебе думала.
– Пытаюсь быть, Лиз. Человек, которого ты видишь во мне – это лучшее во мне. Это просто остаток всей мешанины.
– Не мешанины – просто небольшой сумятицы.
– Где Мэри?
– Снаружи. Я хотела посмотреть на тебя первой. Я не была уверена, что с тобой и как я отреагирую, – она погладила его щеку. – Теперь это закончилось…
– Это пока не закончилось. Будет еще суд, и приговор, вся эта дребедень. Я хочу остаться до суда.
– Но для тебя это закончилось, – решительно сказала она. – И теперь, когда это закончилось, в твоей жизни образуется дыра, Майкл. Ты должен быть готов справиться с этим.
– Никакой дыры. Просто рана, наконец закрывшаяся. Я понял это, когда наконец одолел его. – Он пожал ее руку. – Думаешь, мне недостаточно?
– Ты не смирный человек, Майкл. Тебе неуютно быть просто счастливым.
Он рассмеялся. Это было болезненно.
– Спорим, если я хорошенько постараюсь, то смогу, – сказал он. – И поверь, я намерен как следует постараться.
Она улыбнулась немного скептически, затем поцеловала его.
– Кстати, – сказала она, когда они перевели дух, – ты можешь объяснить нашей дочери, что означали те слова. Те, что все время звучат в новостях.
Бестеру казалось, что он смотрит на зал суда с огромной высоты, как если бы свидетельское место было Олимпом. В течение недель здесь сидели другие, но они представлялись ему маленькими, затерявшимися в людской толпе, в жужжании телекамер, здесь, в почти барочной пышности французского Дворца Правосудия.
Маленькими. Даже Гарибальди выглядел маленьким, взгромоздившись на это место, которое требовало истины. Старые враги и старые друзья приходили, говорили и уходили. Несколько воспротивились, не желая даже теперь предать его по совершенно необъяснимым причинам. Большинство из них уже находились в заключении.
Другие были рады заклеймить его чудовищем, изобразить его как нечто более чуждое человечности, чем дракхи или даже Тени. Он слушал их, смотрел, как они уходят в историю, в то время как себя он ощущал неимоверно выросшей, громадной тенью. Люди будут помнить Альфреда Бестера, да, но те, другие – просто подстрочные примечания.
Все могло бы сложиться иначе, размышлял он, появись Шеридан. Возможно, Шеридан даже сказал бы о нем что-нибудь хорошее. Во всяком случае, Шеридан понимал, а эти остальные насекомые – нет. Смыслил в жертвах, приносимых одним для общего блага, о грехах, которые один принимает на свою душу, когда что-то высшее на кону.
Да, все это было неизбежно. О, его адвокаты пытались. Не был ли Бестер официальным уполномоченным организации, созданной и контролируемой Сенатом Земного Содружества? Делал ли он в действительности нечто большее, чем служил полиции Пси-Корпуса, президенту, самому земному правительству?
Все это было лишь тратой времени. У обвинения ответы были наготове. Ничто в уставе Пси-Корпуса не разрешало убийства безоружных гражданских лиц, шантаж сенаторов Земного Содружества, несанкционированные эксперименты над заключенными, пытки, распространение запрещенных веществ. Нет, Бестер взял дело в свои собственные руки, создав правительство внутри правительства, и вступил в войну не только против закона, но всего, что было правым и благим.
Неизбежно.
Теперь он сам сидел в кресле правды. Он оделся в черное. Он не надел своего значка телепата. Он улыбнулся, когда глашатай обвинения – молодой сенатор Земного Содружества по имени Семпарат – выступил вперед. Семпарат выглядел… маленьким.
– Назовите, пожалуйста, свое имя, для протокола.
– Мое имя Альфред Бестер, – ответил он. Сделал паузу, наклонил голову слегка вбок. – Или вам больше понравилось бы, скажи я, что мое имя Гитлер, или Сталин, или Сатана?
Выступая перед комитетом, президент Франции Мишель Шамбер повторил свое требование: поскольку Бестер был арестован на французской земле, его следует судить здесь. Сенатор Чарльз Шеффер из Соединенных Штатов яростно оспорил эту точку зрения, назвав ее "циничной уловкой части французского правительства в попытке эксплуатировать то, что определенно станет процессом века."
– Деяния Бестера ненавистны не Франции, но человеческой расе, – продолжал Шеффер, – и его дело должно слушаться в Земном Куполе.
Несколько других сенаторов также протестовали, но к концу дня стало ясно, что комитет, вероятно, удовлетворит требования Франции. Доктор Юджиния Мэнсфилд, профессор юриспруденции из Гарварда, обратила внимание руководства комитета, что если отказать этим требованиям, Франция могла бы настоять на суде по локальным обвинениям, каковой процесс может занять месяцы – после чего всякое другое юридическое лицо с какими-либо жалобами на подсудимого телепата сможет настаивать на том же. Это на неопределенный срок отложит слушание дела в Суде Земного Содружества по военным преступлениям, чего правительство Содружества ни в коем случае не допустит.
Судя по всему, сенатор Накамура суммировал мнение большинства, сказав: "После столь долгого ожидания окончательного разрешения кризиса телепатов мир жаждет правосудия. Мы не должны отказывать людям в этом правосудии потому лишь, что Франция выбрала неподходящее время для отстаивания своего суверенитета."
Гарибальди просматривал видеозаписи, играя с пультом управления на своей больничной койке. Он был благодарен за то, что по большей части персоналу госпиталя удалось удерживать репортеров на расстоянии. Один время от времени появлялся снаружи за его окном, беззвучно умоляя об интервью, но только двое сумели проникнуть внутрь, прикинувшись врачами. Это немного встревожило его, потому что Жерар держал снаружи двух своих людей, просто на случай, если у Бестера остались какие-нибудь мстительные союзники. С другой стороны, их проникновение можно принять за образчик французского понимания прикола.
В результате на видео попали без конца повторявшиеся пять его снимков: его нападение на двойника Бестера и последующий отказ дать интервью, моментальный снимок, когда его заносили в карету скорой помощи после того, как он грохнулся у ног Жерара, и две видеозаписи, где он, с опухшим лицом и невероятно старый внешне, лежит на больничной койке. На одной он просто хмурился и нажимал кнопку вызова. В другой он в полудюжине слов изложил свои ощущения. Для приобретения известности слова были подобраны несколько неудачно. Да, ни Черчилль, ни Шеридан, совсем, подумал он, морщась.
Он надеялся получить известия от Шеридана, но президент Межзвездного Альянса, похоже, снова канул за пределы Освоенного космоса. Это было в его стиле.
– Что ж. Во всяком случае, я рада найти тебя здесь, а не в морге.
Лиз стояла в дверях, более красивая, чем когда-либо.
– Привет, милая, – он попытался выглядеть спокойным.
Ее губы сжались, и он приготовился к худшему, но через одну-две секунды она подошла к кровати и взяла его за руку.
– Ты в порядке?
– Сломаны ребра, прострелена лопатка, разрыв селезенки. Бестер в тюрьме. Никогда не чувствовал себя лучше.
– Ты уехал, не сообщив мне, куда направляешься. Больше ты так не поступишь. – Она не смягчила это. Она даже не сказала "а не то…", но у него не было никаких сомнений.
– Больше я так не поступлю, – сказал он уверенно.
Она кивнула, затем сразу улыбнулась.
– Ты не убил его.
– Нет. Я не смог.
– Майкл Гарибальди, которого я люблю, не убил бы его. Я рада, что ты таков, как я о тебе думала.
– Пытаюсь быть, Лиз. Человек, которого ты видишь во мне – это лучшее во мне. Это просто остаток всей мешанины.
– Не мешанины – просто небольшой сумятицы.
– Где Мэри?
– Снаружи. Я хотела посмотреть на тебя первой. Я не была уверена, что с тобой и как я отреагирую, – она погладила его щеку. – Теперь это закончилось…
– Это пока не закончилось. Будет еще суд, и приговор, вся эта дребедень. Я хочу остаться до суда.
– Но для тебя это закончилось, – решительно сказала она. – И теперь, когда это закончилось, в твоей жизни образуется дыра, Майкл. Ты должен быть готов справиться с этим.
– Никакой дыры. Просто рана, наконец закрывшаяся. Я понял это, когда наконец одолел его. – Он пожал ее руку. – Думаешь, мне недостаточно?
– Ты не смирный человек, Майкл. Тебе неуютно быть просто счастливым.
Он рассмеялся. Это было болезненно.
– Спорим, если я хорошенько постараюсь, то смогу, – сказал он. – И поверь, я намерен как следует постараться.
Она улыбнулась немного скептически, затем поцеловала его.
– Кстати, – сказала она, когда они перевели дух, – ты можешь объяснить нашей дочери, что означали те слова. Те, что все время звучат в новостях.
Бестеру казалось, что он смотрит на зал суда с огромной высоты, как если бы свидетельское место было Олимпом. В течение недель здесь сидели другие, но они представлялись ему маленькими, затерявшимися в людской толпе, в жужжании телекамер, здесь, в почти барочной пышности французского Дворца Правосудия.
Маленькими. Даже Гарибальди выглядел маленьким, взгромоздившись на это место, которое требовало истины. Старые враги и старые друзья приходили, говорили и уходили. Несколько воспротивились, не желая даже теперь предать его по совершенно необъяснимым причинам. Большинство из них уже находились в заключении.
Другие были рады заклеймить его чудовищем, изобразить его как нечто более чуждое человечности, чем дракхи или даже Тени. Он слушал их, смотрел, как они уходят в историю, в то время как себя он ощущал неимоверно выросшей, громадной тенью. Люди будут помнить Альфреда Бестера, да, но те, другие – просто подстрочные примечания.
Все могло бы сложиться иначе, размышлял он, появись Шеридан. Возможно, Шеридан даже сказал бы о нем что-нибудь хорошее. Во всяком случае, Шеридан понимал, а эти остальные насекомые – нет. Смыслил в жертвах, приносимых одним для общего блага, о грехах, которые один принимает на свою душу, когда что-то высшее на кону.
Да, все это было неизбежно. О, его адвокаты пытались. Не был ли Бестер официальным уполномоченным организации, созданной и контролируемой Сенатом Земного Содружества? Делал ли он в действительности нечто большее, чем служил полиции Пси-Корпуса, президенту, самому земному правительству?
Все это было лишь тратой времени. У обвинения ответы были наготове. Ничто в уставе Пси-Корпуса не разрешало убийства безоружных гражданских лиц, шантаж сенаторов Земного Содружества, несанкционированные эксперименты над заключенными, пытки, распространение запрещенных веществ. Нет, Бестер взял дело в свои собственные руки, создав правительство внутри правительства, и вступил в войну не только против закона, но всего, что было правым и благим.
Неизбежно.
Теперь он сам сидел в кресле правды. Он оделся в черное. Он не надел своего значка телепата. Он улыбнулся, когда глашатай обвинения – молодой сенатор Земного Содружества по имени Семпарат – выступил вперед. Семпарат выглядел… маленьким.
– Назовите, пожалуйста, свое имя, для протокола.
– Мое имя Альфред Бестер, – ответил он. Сделал паузу, наклонил голову слегка вбок. – Или вам больше понравилось бы, скажи я, что мое имя Гитлер, или Сталин, или Сатана?