– Пожалуйста, – он рыдал.
Бестер протянул руку и похлопал Джема по плечу. Здоровяк съежился.
– Я обдумаю это, после этого дела. Обдумаю – имей в виду.
– Хорошо, – сказал Джем и допил свой стакан. В его глазах почти не было надежды.
– Итак, почему бы тебе не быть хорошим мальчуганом и не пойти проверить аптеку? Все-все: поэтажный план, охрану, сторожевое оборудование. Я даю тебе два дня на сбор информации, затем я снова встречусь с тобой здесь, и мы спланируем наши действия. Идет?
– Идет. Займусь этим сейчас же.
– Молодец. Увидимся через два дня.
Глава 10
Глава 11
Бестер протянул руку и похлопал Джема по плечу. Здоровяк съежился.
– Я обдумаю это, после этого дела. Обдумаю – имей в виду.
– Хорошо, – сказал Джем и допил свой стакан. В его глазах почти не было надежды.
– Итак, почему бы тебе не быть хорошим мальчуганом и не пойти проверить аптеку? Все-все: поэтажный план, охрану, сторожевое оборудование. Я даю тебе два дня на сбор информации, затем я снова встречусь с тобой здесь, и мы спланируем наши действия. Идет?
– Идет. Займусь этим сейчас же.
– Молодец. Увидимся через два дня.
Глава 10
Бестер чувствовал зуд, а свет выделывал фокусы с его глазами. Сидеть спокойно было труднее, чем обычно, и голос Байрона в его голове стал громче. Как и странные голоса, долетавшие с улицы подобно неприятным и нежелательным запахам.
Он сказал себе, что все будет в порядке. Сегодня он снова поговорит с Джемом, и в ближайшие дни он получит инъекцию. Если же нет – если нет, он сделает то, что должен. Найдет кого-нибудь из других тэпов, заберет его дозу и покинет Париж.
Он вновь подумал о бегстве, среди холодный и незнакомых звезд, с большей болью, чем мог предполагать. В одно ужасное мгновение он подумал, что сейчас заплачет. Он терял контроль над эмоциями – дурной знак.
– Вы сегодня выглядите грустным, – отметила Луиза со своего места у мольберта.
Звук ее голоса был криком для него, но это еще больше обозначило его дилемму. Скоро он начнет выдавать себя, телепатически. Скоро она узнает, что он такое, может быть, даже, кто он такой. Возненавидит ли она его тогда? Вероятно.
"Наверняка," – поддразнил Байрон.
– Я просто чувствую жалость к себе. Обычная стариковская слабость.
– Вы не настолько стары – но должна сказать, что вы скорее кажетесь одиноким в этом мире, мистер Кауфман. У вас нет никакой семьи, никаких друзей?
"Корпус – мать, Корпус – отец. Мы – дети Корпуса", – вставил Байрон фальшивым тоном.
– Больше нет, – устало сказал Бестер. – А у вас? У вас нет семьи?
– У меня была очень большая семья, – сказала Луиза. – Три брата и три сестры. Я была средним ребенком.
– Где же эта ваша большая семья?
– Ну, сейчас она не такая большая. Отец скончался от сердечного приступа шесть лет назад. Мой младший брат, Пьер, был на "Виктори", когда ее взорвали дракхи. Жан и Франсуа эмигрировали на колонию Бета очень давно. Мама снова вышла замуж и живет в Мельбурне; мы общаемся по телефону, но уже два года, как я ее не видела. Одна из моих сестер, Анна, сражалась на стороне Шеридана против Кларка, а моя старшая сестра служила у Кларка в личной охране. Они с тех пор не разговаривали, а после попытки помирить их и я с ними обеими больше не общалась.
– Остается еще сестра.
– Ах. Я отбила у нее парня и вышла за него замуж.
– Ого.
– Да. Я сохраняю надежду, что она простит меня – надо думать, она теперь понимает, что я оказала ей услугу. Но упрашивать я не стану.
– Жаль все это слышать.
– Не жалейте. Я все еще люблю их, и я думаю, что все они еще любят меня. Семью никогда по-настоящему не теряешь – просто расходишься с ними по месту и времени. Но я усвоила также, что на них не приходится рассчитывать. Некоторые люди из больших семей никогда не научатся быть независимыми. Я научилась, и я рада. Опора может и подвести.
– А теперь вы выглядите грустной.
– Грустной, да. Подавленной – нет. А вы увернулись от моего вопроса, как я полагаю. О вашей семье.
– У меня тоже была большая семья, – сказал Бестер, и, к своему удивлению, понял, что это не совсем ложь. – У меня был брат – Бретт. Мы всегда соперничали, мне кажется, всегда пытались превзойти друг друга. Каким-то образом, думаю, он был мне ближе всех моих родственников, – он посмотрел на облака в небе за окном. Он как будто видел в них лица – Милла, Азмун и, да, Бретт. Ребята из его класса, те, с кем он вырос. Кем же они были, если не родственниками?
– Бретт умер много лет назад. Мне все еще недостает его, иногда это ощущается так, как будто он глядит мне через плечо. Наши родители… – "Корпус-мать, Корпус-отец" – …наши родители были строги, но справедливы. Прекрасная старая школа.
Он улыбнулся, но воспоминания вспыхнула перед его внутренним взором настолько живо, что на мгновение он перестал видеть Луизу, или облака, или еще что-либо. Мгновение он видел огонь и дым, цитадель мятежников на Марсе почти полстолетия назад.
Лидер мятежных телепатов умирал у его ног. Человек, который утверждал, что приютил Бестера ребенком, что знал его настоящих родителей. Меттью и Фиону Декстер, предводителей подполья – до их гибели в 2189 году, когда родился он.
Он застрелил негодяя за эти слова, да так, что пальцы, державшие оружие, сжались навсегда – отнялись, умерли…
– Клод? Что это? Что случилось?
Он моргнул. Луиза наблюдала за ним с беспокойством в лице.
– Ничего. Я… просто воспоминания.
– Ничего себе воспоминания. Вы уверены, что в вами все в порядке?
– Я… да. Не беспокойтесь обо мне. Просто продолжайте работу.
– Не могу. Я не вижу то, чего хочу, – то, что я хотела уловить в вас. Думаю, что у вас сейчас лицо – хуже некуда.
– Простите, что разочаровал вас.
– Я разочарована в себе, не в вас. Но я найду это в конечном счете.
– Можно посмотреть на картину?
– Нет, пока она не закончена. Старая традиция. Думаю, мы закончим в несколько дней.
– Теперь разочарован я, – брякнул он и тотчас же пожалел об этом.
Она не ответила, однако он полагал, что ощутил в ее сознании смущение. Воздух, казалось, пляшет, и как-то нехорошо.
Ему становилось хуже. Он должен увидеть Джема.
– Не уверен, что мы можем сделать это, – объяснил Джем.
– Почему?
– Они обзавелись всем на свете и превратились в крепость. Никто не обойдет детекторы движения, запаха и звука на входе. Сигнал тревоги посылается в охранную компанию и копам. Время прибытия – всего шесть минут после получения сигнала, а может и еще быстрее.
Вся система управляется компьютером, так что ее никак нельзя одурачить. У нее нет проводов, она оснащена собственным источником электропитания, перерезать провода невозможно. Плюс там есть живые охранники. Даже если мы проделаем работу достаточно ловко, система зафиксирует нас – проклятая штука набита камерами и датчиками, да многие из них наверняка еще и замаскированы.
– Думаю, я смогу решить эту проблему, – сказал Бестер.
– Как?
– С помощью вот этого, – он вынул маленький черный чип размером со спичечный коробок.
– Что это?
Бестер повертел вещицу между пальцами. Это была одна из тех штук, что провели его на Землю через непреодолимую охрану и карантин. Один из элементов технологий Теней, который Пси-Корпус сумел воссоздать и использовать.
– Ты когда-нибудь читал Декарта?
– У, нет.
– Тебе нужно расширять кругозор, Джем. Это пошло бы тебе на пользу. Он сказал: "Я мыслю, следовательно – существую".
– Ага, я это слыхал.
– И понимаешь?
– Вроде да.
– Это часть более пространного утверждения, сделанного Декартом. Я знаю, что я существую, но как я могу знать, что существует кто-либо или что-либо еще? Могу ли я действительно доверять информации, которую получаю от моих органов чувств? Может быть, нет. Все это может быть иллюзией или обманом. Я мог вообразить все это.
– Знакомое чувство, – сказал Джем. – Что это может сделать с охранной системой?
– А вот что. У здания – искусственный интеллект, который обрабатывает информацию, поставляемую его сенсорами, определяет, что они видят, слышат, чуют и прочие данные такого рода. Это устройство… – он поднял черный чип, – …может проникнуть в систему с искусственным интеллектом и навязать ей свою собственную логику. В результате оно сделает искусственный интеллект неспособным действовать в соответствии с получаемыми данными – потому что компьютер не станет им верить.
– Вы собираетесь скрутить мозги компьютеру.
– Вот именно.
– Я слыхал о подобных штучках. Обычно они не срабатывают – компьютер распознает их как вирус или что-то такое.
– Это – не вирус. Я могу обмануть искусственный интеллект, который не распознает, что опутан внешним воздействием. Внутренняя тревога будет отключена, и наружу будет как и раньше поступать сигнал "все в порядке".
– Кажется, я положусь на ваше слово.
Бестер усмехнулся.
– Как и во многом другом, Джем, у тебя нет выбора.
Улица была достаточно безмолвна для двух часов утра, но Париж никогда по-настоящему не унимался. В отдалении трубили гудки автомобилей, раздавались голоса – протестующие, сердитые и радостные, увеличивая фоновый шум, который создавался в его голове.
Апрельский дождь был даром небес. О, он был скудным и холодным, последнее слово зимы, но он задернул бисерный занавес над миром. Под дождем люди опускают головы и спешат, куда бы они ни направлялись. Люди под дождем не слишком наблюдательны.
Бестер нашел, что ему это нравилось. Годы – может, десятилетия, так он теперь думал об этом – прошли в его жизни без этого ощущения капель на щеках. На Марсе больше всего на дождь походил слабый иней, который не мог заменить настоящий дождь. Ничего, подобного этому, этому запаху мокрой мостовой, самого воздуха, отмытого начисто.
Джем казался менее счастливым. Он горбился под падающими струями. Он, вероятно, был одним из тех людей, которые пытаются высчитать, промокнут ли они сильнее на бегу или на ходу. Будто это имеет значение, подумал Бестер. Будто чуть больше или меньше промокнуть – большая разница.
Проехала машина, дождь стал подобен жемчужинам, падавшим в медленном темпе, каплями цвета калено-белого металла.
"Держись, Бестер, – подумал он, – еще немного, и эта частная проблема будет решена."
"И что тогда? – спросил Байрон. – Пойдешь еще куда-нибудь, притворяясь, что не монстр?"
– Заткнись, – пробормотал он.
– Чего? – спросил Джем.
– Ничего.
– Вот мы и тут. Это черный ход, о котором я вам говорил.
– А, – он вытащил черный чип из кармана, коснулся одного из контактов. Почти тотчас же загорелся зеленый огонек.
– Готово, – сказал Эл. – Теперь можешь открывать дверь.
Джем открыл свою тяжелую черную сумку и вытащил дрель с насадкой. Он приставил ее к замочной скважине и запустил, подавая пучки когерентных рентгеновских лучей ускоренными циклами.
Дождь начал шипеть на двери по мере накаливания металла. Через несколько минут Джем толкнул ее, открывая. Она отворилась со вздохом, первым громким звуком с начала их работы.
Эл вынул из кармана пиджака девятимиллиметровый кольт и удостоверился, что глушитель на месте. Он бы использовал PPG, но с ним трудно было попасть на Землю. В космосе PPG был очень полезен, потому что гелиевая плазма, которую они испускали, могла произвести ужасающее разрушение плоти и костей, не пробивая дыры в переборке. Но PPG были дороги, предназначались в основном персонально для службы охраны и военных, да и, наконец, нет ничего лучше для быстрого убийства, чем пистолет. По крайней мере в большинстве случаев.
Когда они проникли в здание, Бестер сконцентрировался и поискал охрану, но остался ни с чем. Это было странно. Его чувствительность должна была возрасти в его нынешнем состоянии, а не притупиться.
Может, в этом и была проблема. Город практически кричал ему. Мягкое бормотание и каденция сознаний, которые однажды так заинтриговали его, в последние несколько дней превратились в отвратительный гвалт. Что было в том отрывке из По?
"Превыше всего было чувство обостренного слуха. Я слышал все в небесах и на земле. Я слышал многое в преисподней. Безумен ли я теперь?"
Да, если он вскорости не примет сыворотку, он кончит как персонаж этой истории, безумно кричащий о некоем воображаемом сердце…
Он потряс головой, чтобы очистить ее, и снова сканировал. Не время было ошибаться.
Все еще ничего. Может, у охраны ночной перерыв.
Джем умел двигаться с превосходной грацией, когда хотел, как своего рода большая кошка. А Бестер, конечно имел преимущество долгих лет практики, с того первого раза, когда преследовал меченых, самостоятельно, когда ему было всего пятнадцать. Это тоже было в Париже…
И тут он засек его, внезапное чувство, что кто-то прошел по твоей могиле. И почти позабытое ощущение столкновения с чьими-то блоками.
Блоки. Блоки.
Охранник был телепатом. Конечно. Телепаты в наши дни могли заниматься почти чем угодно, не так ли? Эта возможность никогда не приходила ему в голову.
– Стоять. Ни с места.
Нет. Это никогда не приходило ему в голову, и, как следствие, охранник-телепат стоял прямо позади них.
– Не делайте себе хуже. Пока это лишь взлом и проникновение, не кража или похищение. Полиция уже у вас на хвосте. Я знаю – один из вас тэп, но не думайте, что можете уйти с какой-нибудь штукой. Я – П10, и я хорошо натренирован на пси-поединок.
Бестер внезапно почувствовал полную абсурдность происходящего. Быть пойманным П10.
"Убей его, Джем", – велел он.
Джем упал и перекатился, выхватывая два пистолета, как ковбой из какого-нибудь древнего фильма. Молнии выстрелов осветили сцену. Бестер мельком заметил нырок тэпа за ряд стеллажей, за секунду до того, как сделал то же.
Когда Бестер вскочил и побежал другим путем, Джем снова оказался на ногах, стреляя по полкам, очевидно, надеясь, что слепая пуля пролетит насквозь и заденет цель.
Бестер пригнулся и поспешил вдоль рядов.
Должно быть, он выдавал себя и не знал этого. Телепат засек их с самого начала. Он вызвал копов, это означает, что они прибудут в лучшем случае через несколько минут, а может и раньше.
Позади него продолжалась перестрелка. Пистолет охранника не утихал – он бабахал громко и открыто. Выстрелы Джема были почти неслышны – свист его пуль, летевших в и сквозь предметы, имели призрачный тембр.
Бестер направился в подвал. Рибосилас холина должен храниться там. Сколько минут прошло?
Ему нужна была дрель. У Джема есть.
Не в первый раз проклинал он ловкачей-генетиков из Корпуса, ученых, которые в ответе за его чертово состояние. В те дни они чересчур упивались технологией. Усиление – прах, ради всего святого! Чьей гениальной идеей было дать нормалам дар телепатии?
Не его. Он сражался против этого зубами и когтями, но это было до…
Сконцентрируйся. Байрон смеялся над ним. Игнорируй это. Сконцентрируйся. Он проскользнул назад по проходам, отыскивая охранника, но оружие
последнего перестало стрелять. Как и Джема. Все кончено? Он "пошарил" мысленно, почувствовал Джема. Здоровяк излучал боль. Вероятно, ранен. Но охранник…
Снова у него за спиной.
Бестер не стал падать, или увертываться, или прятаться. Он просто обернулся и выстрелил, когда грохот раздался в нескольких шагах от него. Он почувствовал, как что-то горячее задело его лицо, но он не стал уклоняться. Зачем ему уклоняться? Разве увернешься от пули? Все равно, что пытаться уклониться от капель под дождем.
Теперь тэп корчился на полу. Он был ранен в грудь, возможно, рана не смертельна. На мгновение Бестер почувствовал внезапный укол совести. Это был один из своих, один из его семьи. Телепат.
Затем он вспомнил Байрона, и войну, и суд.
Он выстрелил человеку в голову, дважды. Тело причудливо дернулось и застыло.
Джем был ранен. Бестер не мог сказать, насколько тяжело.
– Господи, как больно, – бурчал здоровяк.
– Знаю. Мы скоро осмотрим тебя. Но сперва мы должны взять то, за чем пришли. Ты можешь идти?
– Ага… – он с усилием поднялся на ноги. Они нашли сумку и вернулись в подвал. Снаружи Бестер мог слышать роковой звук машин парижской полиции, этот завывающий зов, который не очень изменился за столетия.
Подвал отнял чуть больше времени, чем дверь; наконец они очутились внутри, и у Бестера ушло несколько минут на то, чтобы найти сыворотку. Тем временем, следуя инструкции, Джем набивал свою сумку наркотиками, имевшими ценность на улице.
– Вот они, – сказал Бестер. Его пальцы дрожали. Тут было четыре ампулы. Он взял их и сунул четыре похожих ампулы, наполненных водой, на их место. – Я пошел, Джем, – сказал он. – Будь осторожен.
– Лады, – сказал Джем. Он говорил неуверенно, его голос дрожал. – Что происходит? Что мне делать?
– Все хорошо, Джем. С тобой все будет хорошо. И у тебя больше не будет ночных кошмаров, как ты и просил. Идет?
– Идет.
Тут Бестер оставил его, уйдя через дверь, в которую они вошли. Кругом были машины. Большая часть – перед фасадом – он видел их огни через окно. Но тут была одна, со стороны переулка. Двое в униформе подняли оружие, направляя на него, защищенные их машиной.
– Не двигаться, – сказал один из них.
– Я не вооружен, – отозвался Бестер.
– Держи руки так, чтобы я мог их видеть.
– Ладно, ладно – только не стреляйте, – он медленно подходил к машине.
– Я сказал, стой там! – скомандовал коп.
Бестер продолжал бочком отодвигаться от двери.
Один из копов вышел вперед, его пистолет не дрогнул.
– На землю. Руки за голову.
– Как скажете, офицер.
Это не был громкий взрыв – но он был яркий и очень палящий. Шесть граммов керикана-икс в сумке Джема. Дверной проем в здание, должно быть, выглядел похожим на туннель к Солнцу. Бестер лежал с закрытыми глазами, лицом в землю, и все же он увидел свет и почувствовал, как жар ударил в спину.
Копам повезло меньше. Вообще-то, они имели бы чуть лучшие шансы, чем даже восстановление зрения – если бы он не всадил каждому пулю в мозг, прежде чем скрыться в ночи.
Его не преследовали – на этой стороне здания других копов не было, а тем, кто перед фасадом, было о чем побеспокоиться самим вместо того, чтобы заниматься им.
– Больше никаких кошмаров, Джем, – пробормотал он, чувствуя ампулы в кармане. – Больше никаких.
Он сказал себе, что все будет в порядке. Сегодня он снова поговорит с Джемом, и в ближайшие дни он получит инъекцию. Если же нет – если нет, он сделает то, что должен. Найдет кого-нибудь из других тэпов, заберет его дозу и покинет Париж.
Он вновь подумал о бегстве, среди холодный и незнакомых звезд, с большей болью, чем мог предполагать. В одно ужасное мгновение он подумал, что сейчас заплачет. Он терял контроль над эмоциями – дурной знак.
– Вы сегодня выглядите грустным, – отметила Луиза со своего места у мольберта.
Звук ее голоса был криком для него, но это еще больше обозначило его дилемму. Скоро он начнет выдавать себя, телепатически. Скоро она узнает, что он такое, может быть, даже, кто он такой. Возненавидит ли она его тогда? Вероятно.
"Наверняка," – поддразнил Байрон.
– Я просто чувствую жалость к себе. Обычная стариковская слабость.
– Вы не настолько стары – но должна сказать, что вы скорее кажетесь одиноким в этом мире, мистер Кауфман. У вас нет никакой семьи, никаких друзей?
"Корпус – мать, Корпус – отец. Мы – дети Корпуса", – вставил Байрон фальшивым тоном.
– Больше нет, – устало сказал Бестер. – А у вас? У вас нет семьи?
– У меня была очень большая семья, – сказала Луиза. – Три брата и три сестры. Я была средним ребенком.
– Где же эта ваша большая семья?
– Ну, сейчас она не такая большая. Отец скончался от сердечного приступа шесть лет назад. Мой младший брат, Пьер, был на "Виктори", когда ее взорвали дракхи. Жан и Франсуа эмигрировали на колонию Бета очень давно. Мама снова вышла замуж и живет в Мельбурне; мы общаемся по телефону, но уже два года, как я ее не видела. Одна из моих сестер, Анна, сражалась на стороне Шеридана против Кларка, а моя старшая сестра служила у Кларка в личной охране. Они с тех пор не разговаривали, а после попытки помирить их и я с ними обеими больше не общалась.
– Остается еще сестра.
– Ах. Я отбила у нее парня и вышла за него замуж.
– Ого.
– Да. Я сохраняю надежду, что она простит меня – надо думать, она теперь понимает, что я оказала ей услугу. Но упрашивать я не стану.
– Жаль все это слышать.
– Не жалейте. Я все еще люблю их, и я думаю, что все они еще любят меня. Семью никогда по-настоящему не теряешь – просто расходишься с ними по месту и времени. Но я усвоила также, что на них не приходится рассчитывать. Некоторые люди из больших семей никогда не научатся быть независимыми. Я научилась, и я рада. Опора может и подвести.
– А теперь вы выглядите грустной.
– Грустной, да. Подавленной – нет. А вы увернулись от моего вопроса, как я полагаю. О вашей семье.
– У меня тоже была большая семья, – сказал Бестер, и, к своему удивлению, понял, что это не совсем ложь. – У меня был брат – Бретт. Мы всегда соперничали, мне кажется, всегда пытались превзойти друг друга. Каким-то образом, думаю, он был мне ближе всех моих родственников, – он посмотрел на облака в небе за окном. Он как будто видел в них лица – Милла, Азмун и, да, Бретт. Ребята из его класса, те, с кем он вырос. Кем же они были, если не родственниками?
– Бретт умер много лет назад. Мне все еще недостает его, иногда это ощущается так, как будто он глядит мне через плечо. Наши родители… – "Корпус-мать, Корпус-отец" – …наши родители были строги, но справедливы. Прекрасная старая школа.
Он улыбнулся, но воспоминания вспыхнула перед его внутренним взором настолько живо, что на мгновение он перестал видеть Луизу, или облака, или еще что-либо. Мгновение он видел огонь и дым, цитадель мятежников на Марсе почти полстолетия назад.
Лидер мятежных телепатов умирал у его ног. Человек, который утверждал, что приютил Бестера ребенком, что знал его настоящих родителей. Меттью и Фиону Декстер, предводителей подполья – до их гибели в 2189 году, когда родился он.
Он застрелил негодяя за эти слова, да так, что пальцы, державшие оружие, сжались навсегда – отнялись, умерли…
– Клод? Что это? Что случилось?
Он моргнул. Луиза наблюдала за ним с беспокойством в лице.
– Ничего. Я… просто воспоминания.
– Ничего себе воспоминания. Вы уверены, что в вами все в порядке?
– Я… да. Не беспокойтесь обо мне. Просто продолжайте работу.
– Не могу. Я не вижу то, чего хочу, – то, что я хотела уловить в вас. Думаю, что у вас сейчас лицо – хуже некуда.
– Простите, что разочаровал вас.
– Я разочарована в себе, не в вас. Но я найду это в конечном счете.
– Можно посмотреть на картину?
– Нет, пока она не закончена. Старая традиция. Думаю, мы закончим в несколько дней.
– Теперь разочарован я, – брякнул он и тотчас же пожалел об этом.
Она не ответила, однако он полагал, что ощутил в ее сознании смущение. Воздух, казалось, пляшет, и как-то нехорошо.
Ему становилось хуже. Он должен увидеть Джема.
– Не уверен, что мы можем сделать это, – объяснил Джем.
– Почему?
– Они обзавелись всем на свете и превратились в крепость. Никто не обойдет детекторы движения, запаха и звука на входе. Сигнал тревоги посылается в охранную компанию и копам. Время прибытия – всего шесть минут после получения сигнала, а может и еще быстрее.
Вся система управляется компьютером, так что ее никак нельзя одурачить. У нее нет проводов, она оснащена собственным источником электропитания, перерезать провода невозможно. Плюс там есть живые охранники. Даже если мы проделаем работу достаточно ловко, система зафиксирует нас – проклятая штука набита камерами и датчиками, да многие из них наверняка еще и замаскированы.
– Думаю, я смогу решить эту проблему, – сказал Бестер.
– Как?
– С помощью вот этого, – он вынул маленький черный чип размером со спичечный коробок.
– Что это?
Бестер повертел вещицу между пальцами. Это была одна из тех штук, что провели его на Землю через непреодолимую охрану и карантин. Один из элементов технологий Теней, который Пси-Корпус сумел воссоздать и использовать.
– Ты когда-нибудь читал Декарта?
– У, нет.
– Тебе нужно расширять кругозор, Джем. Это пошло бы тебе на пользу. Он сказал: "Я мыслю, следовательно – существую".
– Ага, я это слыхал.
– И понимаешь?
– Вроде да.
– Это часть более пространного утверждения, сделанного Декартом. Я знаю, что я существую, но как я могу знать, что существует кто-либо или что-либо еще? Могу ли я действительно доверять информации, которую получаю от моих органов чувств? Может быть, нет. Все это может быть иллюзией или обманом. Я мог вообразить все это.
– Знакомое чувство, – сказал Джем. – Что это может сделать с охранной системой?
– А вот что. У здания – искусственный интеллект, который обрабатывает информацию, поставляемую его сенсорами, определяет, что они видят, слышат, чуют и прочие данные такого рода. Это устройство… – он поднял черный чип, – …может проникнуть в систему с искусственным интеллектом и навязать ей свою собственную логику. В результате оно сделает искусственный интеллект неспособным действовать в соответствии с получаемыми данными – потому что компьютер не станет им верить.
– Вы собираетесь скрутить мозги компьютеру.
– Вот именно.
– Я слыхал о подобных штучках. Обычно они не срабатывают – компьютер распознает их как вирус или что-то такое.
– Это – не вирус. Я могу обмануть искусственный интеллект, который не распознает, что опутан внешним воздействием. Внутренняя тревога будет отключена, и наружу будет как и раньше поступать сигнал "все в порядке".
– Кажется, я положусь на ваше слово.
Бестер усмехнулся.
– Как и во многом другом, Джем, у тебя нет выбора.
Улица была достаточно безмолвна для двух часов утра, но Париж никогда по-настоящему не унимался. В отдалении трубили гудки автомобилей, раздавались голоса – протестующие, сердитые и радостные, увеличивая фоновый шум, который создавался в его голове.
Апрельский дождь был даром небес. О, он был скудным и холодным, последнее слово зимы, но он задернул бисерный занавес над миром. Под дождем люди опускают головы и спешат, куда бы они ни направлялись. Люди под дождем не слишком наблюдательны.
Бестер нашел, что ему это нравилось. Годы – может, десятилетия, так он теперь думал об этом – прошли в его жизни без этого ощущения капель на щеках. На Марсе больше всего на дождь походил слабый иней, который не мог заменить настоящий дождь. Ничего, подобного этому, этому запаху мокрой мостовой, самого воздуха, отмытого начисто.
Джем казался менее счастливым. Он горбился под падающими струями. Он, вероятно, был одним из тех людей, которые пытаются высчитать, промокнут ли они сильнее на бегу или на ходу. Будто это имеет значение, подумал Бестер. Будто чуть больше или меньше промокнуть – большая разница.
Проехала машина, дождь стал подобен жемчужинам, падавшим в медленном темпе, каплями цвета калено-белого металла.
"Держись, Бестер, – подумал он, – еще немного, и эта частная проблема будет решена."
"И что тогда? – спросил Байрон. – Пойдешь еще куда-нибудь, притворяясь, что не монстр?"
– Заткнись, – пробормотал он.
– Чего? – спросил Джем.
– Ничего.
– Вот мы и тут. Это черный ход, о котором я вам говорил.
– А, – он вытащил черный чип из кармана, коснулся одного из контактов. Почти тотчас же загорелся зеленый огонек.
– Готово, – сказал Эл. – Теперь можешь открывать дверь.
Джем открыл свою тяжелую черную сумку и вытащил дрель с насадкой. Он приставил ее к замочной скважине и запустил, подавая пучки когерентных рентгеновских лучей ускоренными циклами.
Дождь начал шипеть на двери по мере накаливания металла. Через несколько минут Джем толкнул ее, открывая. Она отворилась со вздохом, первым громким звуком с начала их работы.
Эл вынул из кармана пиджака девятимиллиметровый кольт и удостоверился, что глушитель на месте. Он бы использовал PPG, но с ним трудно было попасть на Землю. В космосе PPG был очень полезен, потому что гелиевая плазма, которую они испускали, могла произвести ужасающее разрушение плоти и костей, не пробивая дыры в переборке. Но PPG были дороги, предназначались в основном персонально для службы охраны и военных, да и, наконец, нет ничего лучше для быстрого убийства, чем пистолет. По крайней мере в большинстве случаев.
Когда они проникли в здание, Бестер сконцентрировался и поискал охрану, но остался ни с чем. Это было странно. Его чувствительность должна была возрасти в его нынешнем состоянии, а не притупиться.
Может, в этом и была проблема. Город практически кричал ему. Мягкое бормотание и каденция сознаний, которые однажды так заинтриговали его, в последние несколько дней превратились в отвратительный гвалт. Что было в том отрывке из По?
"Превыше всего было чувство обостренного слуха. Я слышал все в небесах и на земле. Я слышал многое в преисподней. Безумен ли я теперь?"
Да, если он вскорости не примет сыворотку, он кончит как персонаж этой истории, безумно кричащий о некоем воображаемом сердце…
Он потряс головой, чтобы очистить ее, и снова сканировал. Не время было ошибаться.
Все еще ничего. Может, у охраны ночной перерыв.
Джем умел двигаться с превосходной грацией, когда хотел, как своего рода большая кошка. А Бестер, конечно имел преимущество долгих лет практики, с того первого раза, когда преследовал меченых, самостоятельно, когда ему было всего пятнадцать. Это тоже было в Париже…
И тут он засек его, внезапное чувство, что кто-то прошел по твоей могиле. И почти позабытое ощущение столкновения с чьими-то блоками.
Блоки. Блоки.
Охранник был телепатом. Конечно. Телепаты в наши дни могли заниматься почти чем угодно, не так ли? Эта возможность никогда не приходила ему в голову.
– Стоять. Ни с места.
Нет. Это никогда не приходило ему в голову, и, как следствие, охранник-телепат стоял прямо позади них.
– Не делайте себе хуже. Пока это лишь взлом и проникновение, не кража или похищение. Полиция уже у вас на хвосте. Я знаю – один из вас тэп, но не думайте, что можете уйти с какой-нибудь штукой. Я – П10, и я хорошо натренирован на пси-поединок.
Бестер внезапно почувствовал полную абсурдность происходящего. Быть пойманным П10.
"Убей его, Джем", – велел он.
Джем упал и перекатился, выхватывая два пистолета, как ковбой из какого-нибудь древнего фильма. Молнии выстрелов осветили сцену. Бестер мельком заметил нырок тэпа за ряд стеллажей, за секунду до того, как сделал то же.
Когда Бестер вскочил и побежал другим путем, Джем снова оказался на ногах, стреляя по полкам, очевидно, надеясь, что слепая пуля пролетит насквозь и заденет цель.
Бестер пригнулся и поспешил вдоль рядов.
Должно быть, он выдавал себя и не знал этого. Телепат засек их с самого начала. Он вызвал копов, это означает, что они прибудут в лучшем случае через несколько минут, а может и раньше.
Позади него продолжалась перестрелка. Пистолет охранника не утихал – он бабахал громко и открыто. Выстрелы Джема были почти неслышны – свист его пуль, летевших в и сквозь предметы, имели призрачный тембр.
Бестер направился в подвал. Рибосилас холина должен храниться там. Сколько минут прошло?
Ему нужна была дрель. У Джема есть.
Не в первый раз проклинал он ловкачей-генетиков из Корпуса, ученых, которые в ответе за его чертово состояние. В те дни они чересчур упивались технологией. Усиление – прах, ради всего святого! Чьей гениальной идеей было дать нормалам дар телепатии?
Не его. Он сражался против этого зубами и когтями, но это было до…
Сконцентрируйся. Байрон смеялся над ним. Игнорируй это. Сконцентрируйся. Он проскользнул назад по проходам, отыскивая охранника, но оружие
последнего перестало стрелять. Как и Джема. Все кончено? Он "пошарил" мысленно, почувствовал Джема. Здоровяк излучал боль. Вероятно, ранен. Но охранник…
Снова у него за спиной.
Бестер не стал падать, или увертываться, или прятаться. Он просто обернулся и выстрелил, когда грохот раздался в нескольких шагах от него. Он почувствовал, как что-то горячее задело его лицо, но он не стал уклоняться. Зачем ему уклоняться? Разве увернешься от пули? Все равно, что пытаться уклониться от капель под дождем.
Теперь тэп корчился на полу. Он был ранен в грудь, возможно, рана не смертельна. На мгновение Бестер почувствовал внезапный укол совести. Это был один из своих, один из его семьи. Телепат.
Затем он вспомнил Байрона, и войну, и суд.
Он выстрелил человеку в голову, дважды. Тело причудливо дернулось и застыло.
Джем был ранен. Бестер не мог сказать, насколько тяжело.
– Господи, как больно, – бурчал здоровяк.
– Знаю. Мы скоро осмотрим тебя. Но сперва мы должны взять то, за чем пришли. Ты можешь идти?
– Ага… – он с усилием поднялся на ноги. Они нашли сумку и вернулись в подвал. Снаружи Бестер мог слышать роковой звук машин парижской полиции, этот завывающий зов, который не очень изменился за столетия.
Подвал отнял чуть больше времени, чем дверь; наконец они очутились внутри, и у Бестера ушло несколько минут на то, чтобы найти сыворотку. Тем временем, следуя инструкции, Джем набивал свою сумку наркотиками, имевшими ценность на улице.
– Вот они, – сказал Бестер. Его пальцы дрожали. Тут было четыре ампулы. Он взял их и сунул четыре похожих ампулы, наполненных водой, на их место. – Я пошел, Джем, – сказал он. – Будь осторожен.
– Лады, – сказал Джем. Он говорил неуверенно, его голос дрожал. – Что происходит? Что мне делать?
– Все хорошо, Джем. С тобой все будет хорошо. И у тебя больше не будет ночных кошмаров, как ты и просил. Идет?
– Идет.
Тут Бестер оставил его, уйдя через дверь, в которую они вошли. Кругом были машины. Большая часть – перед фасадом – он видел их огни через окно. Но тут была одна, со стороны переулка. Двое в униформе подняли оружие, направляя на него, защищенные их машиной.
– Не двигаться, – сказал один из них.
– Я не вооружен, – отозвался Бестер.
– Держи руки так, чтобы я мог их видеть.
– Ладно, ладно – только не стреляйте, – он медленно подходил к машине.
– Я сказал, стой там! – скомандовал коп.
Бестер продолжал бочком отодвигаться от двери.
Один из копов вышел вперед, его пистолет не дрогнул.
– На землю. Руки за голову.
– Как скажете, офицер.
Это не был громкий взрыв – но он был яркий и очень палящий. Шесть граммов керикана-икс в сумке Джема. Дверной проем в здание, должно быть, выглядел похожим на туннель к Солнцу. Бестер лежал с закрытыми глазами, лицом в землю, и все же он увидел свет и почувствовал, как жар ударил в спину.
Копам повезло меньше. Вообще-то, они имели бы чуть лучшие шансы, чем даже восстановление зрения – если бы он не всадил каждому пулю в мозг, прежде чем скрыться в ночи.
Его не преследовали – на этой стороне здания других копов не было, а тем, кто перед фасадом, было о чем побеспокоиться самим вместо того, чтобы заниматься им.
– Больше никаких кошмаров, Джем, – пробормотал он, чувствуя ампулы в кармане. – Больше никаких.
Глава 11
– Вы нынче примерно сидите, мистер Кауфман, – сказала Луиза.
– Благодарю вас, – отозвался Бестер. – Я сегодня чувствую себя лучше, чем в последнее время. Думаю, я что-то подхватил.
– Я тоже так думала. Начала о вас беспокоиться, – она мазнула по палитре, морща лицо и поводя носом. Бестер заметил, и не в первый раз, что засматривается на нее.
Да, он чувствовал себя чертовски лучше, в самом деле. Симптомы совершенно исчезли, оставив ему лишь немного путаные воспоминания о том, что проделали он и Джем позавчера ночью.
Оглядываясь назад, он дивился, как его не поймали, до того близко он был к краю реальности. Что ж, его выручили инстинкты, если не рассудок. Он знал о преследовании, занимался им всю свою жизнь, и, таким образом, знал, как не попадаться.
Тут были, конечно, три возможных осложнения. Кто-то, возможно, заметил его и мог дать его описание. Однако об этом он беспокоился меньше всего, учитывая сильный дождь и нанесенный ущерб. Второе – когда начнут проверять Джема – если они когда-нибудь попытаются выяснить, кем он был, – это может привести следователей в круг тех, кто мог его опознать.
Третье – и сильнее прочего беспокоившее его было то, что Гарибальди как-то мог обратить внимание на ограбление. Правда, когда они найдут остатки ампул там, где они должны быть, и тело продавца наркотиков в подвале, у них не будет причин проверять следы сыворотки среди расплавленного стекла.
Но они могут.
Ему действительно необходимо бежать. Покинуть Париж, покинуть Землю. Каникулы оказались веселыми, но не было причины испытывать судьбу.
– Вы необычайно долго отсутствовали недавно ночью, – сказала Луиза. – Теплая встреча?
– Можно и так сказать, – отозвался Бестер.
– Правда? Я знаю, с кем?
– Нет, я пошутил. Я просто гулял и думал. О том, что вы говорили – написать своего рода книгу.
– Мемуары?
– Нет, это было бы слишком личное. Роман, вероятно. Что-то, что позволило бы мне подойти к вещам более отстраненно.
– Я думаю, романисты иногда – трусы.
– Я полагал, что литературный критик тут я.
– Да, вы. Я предполагала, что вы того же мнения. Романисты вкладывают вещи, которые хотели бы сказать сами, в уста вымышленных героев. Это отделяет их от персонажей. Они всегда могут заявить, что просто герои говорят те вещи и что они просто изобразили мнение, нежели выразили его.
– Иногда так и делают.
– Да. Эффективная дымовая завеса, я полагаю, для их реальных мыслей.
– Так что, думаете вы, я должен написать мемуары.
– Этого я не говорила. Я недостаточно знаю о вашей жизни, чтобы судить, будет ли это интересно без прикрас. Но спорю, что так и есть, – она положила кисть и прямо посмотрела на него. – Кто вы такой, мистер Кауфман? Что вы такое?
Холодок пробежал у него по спине. Это звучало почти… гневно. Откуда это? Он что-то упустил, пока был болен? Он хотел бы четче вспомнить те дни.
– Не понимаю.
– В тот день. После оперы, когда вы интересовались, где я была. Вы думали, что я была с кем-то, не так ли? С мужчиной?
– И в мыслях не держал. Кроме того, вы же спросили меня о чем-то подобном?
– Отлично, – сказала Луиза. – Одним махом вы говорите "нет, я не…, но если я и…" и так далее. Будьте честны. Вы думали, что я была с кем-то, и вам это не понравилось.
Он не ответил на это, просто пытаясь глядеть на нее так, будто она спятила.
Она покачала головой и подошла к нему.
– Нет. Знаете, где я была в ту ночь? Гуляла. Думала. Пыталась понять, какого рода чувства руководят человеком, который подарил мне наряд императрицы, а затем увиливает от того, чтобы повести меня в нем куда-нибудь. Незнакомец, появившийся в худший час моей жизни и ставший здесь для меня тем, кем не был никто другой. Без всякой на то причины. Или по причине, которую он не допускает.
– О чем вы?
– Вы знаете, о чем я. Вы либо знаете это, либо вы глупы. Я об этом поразмыслила. И эти последние несколько дней… вся последняя неделя… вы выглядели – каким-то беззащитным. Я читала на вашем лице ясно. Но теперь это ушло. Почему?
– Я ни в малейшей степени не понимаю, о чем вы толкуете, – сказал Бестер, пытаясь говорить с досадой, тогда как чувствовал он растерянность, почти панику.
– Я должна говорить прямо? Я думаю, что вы в меня влюбились. Да?
На секунду у него в голове зазвенело, будто он только что отразил атаку двух П12. И как ни пытался, он не мог оторвать взгляд, прикованный к полу, не мог взглянуть ей в глаза.
– Да, – выдохнул он.
Она резко повернулась к нему спиной и отмерила несколько шагов. Затем подошла, ближе и ближе, пока уже не стояла над ним, прячась за скрещенными руками. Он чувствовал, что она пристально смотрит ему в темя, но не ощущал, что она думает, вовсе. Совсем. Это было, как если бы он получил средство, выключившее его пси-способности.
– Глупый, – сказала она. Затем взялась пальцами за его подбородок и подняла его. Наклонилась и слегка поцеловала его в губы. Охватила руками его голову и поцеловала более настойчиво, но наконец, наконец он понял, что происходит, и его губы вспомнили, что делать.
Он был на ногах, его руки обнимали ее, и он был потрясен ее теплом, ее податливостью в его руках. Возбужден прикосновением к ней, ее близким запахом, новым ракурсом ее лица так близко от его собственного.
Он чувствовал себя подобно комете, через миллион лет вакуума за орбитой Плутона наконец приблизившейся к Солнцу; лед испарялся…
Ее комната была изящна, опрятна, в синих тонах, и без чего-либо, что привлекло бы его большее внимание, когда они, в итоге, добрались до нее. Когда он познал ее волосы, ее небесно-ясные глаза, и, наконец, восхитительное ощущение разгоряченной плоти – в сплетении и скольжении тел друг к другу, лицом к животу, и поцелуев, которые длились долго, порожденные драгоценной жаждой. Он чувствовал себя мальчишкой, мужчиной. Он чувствовал то, чего никогда не знал как Альфред Бестер.
Он чуть-чуть плутовал – он мог ощутить, что чувствует она, и это давало ему подсказку. Он также слегка стимулировал определенные центры мозга в нужный момент – он хотел подарить ей все, что мог. Он желал, чтобы она была телепатом и могла чувствовать, что он делает, узнать, что он нашел в своем сердце. Но тогда она могла увидеть также, как пуст он в других отношениях, и устрашиться.
Они оба не говорили после, когда ночь прокралась на улицы снаружи, но обнялись и постепенно уснули, как будто оба понимали, что слова не имеют смысла. Однако он спал недолго. Он так давно ни с кем не делил ложе, что отвык от этого. Он рассматривал ее лицо в бледном свете маленького ночника на столике.
Он тихо поднялся выключить свет, но задержался у окна. Он отвел штору в сторону и посмотрел вниз на пустую улицу.
В своем отражении в темном стекле он увидел лицо Байрона, его сардоническую усмешку.
"Ты не заслуживаешь ее. Ты не заслуживаешь никого," – сказал Байрон.
– Тут речь не о заслугах, – прошептал Бестер. – Я получил новый шанс. Реальный шанс. Я никогда не был счастлив, никогда в моей жизни. Я никогда не знал, каково это.
Он закрыл глаза.
– Ты больше не нужен мне, Байрон. Ты – часть того, чем я был. Ты – часть того, от чего я не мог избавиться. Это похоже, будто я упал в горную реку и годами только и делал, что цеплялся за скалы, ломая руки, пытаясь вырваться из их расщелин. Я мог так и умереть, цепляясь за эту скалу. Вместо этого, я направляюсь посмотреть, куда течет река. Я стал свободным.
"Это не ты, – сказал Байрон. – Ты никогда не был таким. Ты должен сохранять контроль. Контроль надо всем."
– Благодарю вас, – отозвался Бестер. – Я сегодня чувствую себя лучше, чем в последнее время. Думаю, я что-то подхватил.
– Я тоже так думала. Начала о вас беспокоиться, – она мазнула по палитре, морща лицо и поводя носом. Бестер заметил, и не в первый раз, что засматривается на нее.
Да, он чувствовал себя чертовски лучше, в самом деле. Симптомы совершенно исчезли, оставив ему лишь немного путаные воспоминания о том, что проделали он и Джем позавчера ночью.
Оглядываясь назад, он дивился, как его не поймали, до того близко он был к краю реальности. Что ж, его выручили инстинкты, если не рассудок. Он знал о преследовании, занимался им всю свою жизнь, и, таким образом, знал, как не попадаться.
Тут были, конечно, три возможных осложнения. Кто-то, возможно, заметил его и мог дать его описание. Однако об этом он беспокоился меньше всего, учитывая сильный дождь и нанесенный ущерб. Второе – когда начнут проверять Джема – если они когда-нибудь попытаются выяснить, кем он был, – это может привести следователей в круг тех, кто мог его опознать.
Третье – и сильнее прочего беспокоившее его было то, что Гарибальди как-то мог обратить внимание на ограбление. Правда, когда они найдут остатки ампул там, где они должны быть, и тело продавца наркотиков в подвале, у них не будет причин проверять следы сыворотки среди расплавленного стекла.
Но они могут.
Ему действительно необходимо бежать. Покинуть Париж, покинуть Землю. Каникулы оказались веселыми, но не было причины испытывать судьбу.
– Вы необычайно долго отсутствовали недавно ночью, – сказала Луиза. – Теплая встреча?
– Можно и так сказать, – отозвался Бестер.
– Правда? Я знаю, с кем?
– Нет, я пошутил. Я просто гулял и думал. О том, что вы говорили – написать своего рода книгу.
– Мемуары?
– Нет, это было бы слишком личное. Роман, вероятно. Что-то, что позволило бы мне подойти к вещам более отстраненно.
– Я думаю, романисты иногда – трусы.
– Я полагал, что литературный критик тут я.
– Да, вы. Я предполагала, что вы того же мнения. Романисты вкладывают вещи, которые хотели бы сказать сами, в уста вымышленных героев. Это отделяет их от персонажей. Они всегда могут заявить, что просто герои говорят те вещи и что они просто изобразили мнение, нежели выразили его.
– Иногда так и делают.
– Да. Эффективная дымовая завеса, я полагаю, для их реальных мыслей.
– Так что, думаете вы, я должен написать мемуары.
– Этого я не говорила. Я недостаточно знаю о вашей жизни, чтобы судить, будет ли это интересно без прикрас. Но спорю, что так и есть, – она положила кисть и прямо посмотрела на него. – Кто вы такой, мистер Кауфман? Что вы такое?
Холодок пробежал у него по спине. Это звучало почти… гневно. Откуда это? Он что-то упустил, пока был болен? Он хотел бы четче вспомнить те дни.
– Не понимаю.
– В тот день. После оперы, когда вы интересовались, где я была. Вы думали, что я была с кем-то, не так ли? С мужчиной?
– И в мыслях не держал. Кроме того, вы же спросили меня о чем-то подобном?
– Отлично, – сказала Луиза. – Одним махом вы говорите "нет, я не…, но если я и…" и так далее. Будьте честны. Вы думали, что я была с кем-то, и вам это не понравилось.
Он не ответил на это, просто пытаясь глядеть на нее так, будто она спятила.
Она покачала головой и подошла к нему.
– Нет. Знаете, где я была в ту ночь? Гуляла. Думала. Пыталась понять, какого рода чувства руководят человеком, который подарил мне наряд императрицы, а затем увиливает от того, чтобы повести меня в нем куда-нибудь. Незнакомец, появившийся в худший час моей жизни и ставший здесь для меня тем, кем не был никто другой. Без всякой на то причины. Или по причине, которую он не допускает.
– О чем вы?
– Вы знаете, о чем я. Вы либо знаете это, либо вы глупы. Я об этом поразмыслила. И эти последние несколько дней… вся последняя неделя… вы выглядели – каким-то беззащитным. Я читала на вашем лице ясно. Но теперь это ушло. Почему?
– Я ни в малейшей степени не понимаю, о чем вы толкуете, – сказал Бестер, пытаясь говорить с досадой, тогда как чувствовал он растерянность, почти панику.
– Я должна говорить прямо? Я думаю, что вы в меня влюбились. Да?
На секунду у него в голове зазвенело, будто он только что отразил атаку двух П12. И как ни пытался, он не мог оторвать взгляд, прикованный к полу, не мог взглянуть ей в глаза.
– Да, – выдохнул он.
Она резко повернулась к нему спиной и отмерила несколько шагов. Затем подошла, ближе и ближе, пока уже не стояла над ним, прячась за скрещенными руками. Он чувствовал, что она пристально смотрит ему в темя, но не ощущал, что она думает, вовсе. Совсем. Это было, как если бы он получил средство, выключившее его пси-способности.
– Глупый, – сказала она. Затем взялась пальцами за его подбородок и подняла его. Наклонилась и слегка поцеловала его в губы. Охватила руками его голову и поцеловала более настойчиво, но наконец, наконец он понял, что происходит, и его губы вспомнили, что делать.
Он был на ногах, его руки обнимали ее, и он был потрясен ее теплом, ее податливостью в его руках. Возбужден прикосновением к ней, ее близким запахом, новым ракурсом ее лица так близко от его собственного.
Он чувствовал себя подобно комете, через миллион лет вакуума за орбитой Плутона наконец приблизившейся к Солнцу; лед испарялся…
Ее комната была изящна, опрятна, в синих тонах, и без чего-либо, что привлекло бы его большее внимание, когда они, в итоге, добрались до нее. Когда он познал ее волосы, ее небесно-ясные глаза, и, наконец, восхитительное ощущение разгоряченной плоти – в сплетении и скольжении тел друг к другу, лицом к животу, и поцелуев, которые длились долго, порожденные драгоценной жаждой. Он чувствовал себя мальчишкой, мужчиной. Он чувствовал то, чего никогда не знал как Альфред Бестер.
Он чуть-чуть плутовал – он мог ощутить, что чувствует она, и это давало ему подсказку. Он также слегка стимулировал определенные центры мозга в нужный момент – он хотел подарить ей все, что мог. Он желал, чтобы она была телепатом и могла чувствовать, что он делает, узнать, что он нашел в своем сердце. Но тогда она могла увидеть также, как пуст он в других отношениях, и устрашиться.
Они оба не говорили после, когда ночь прокралась на улицы снаружи, но обнялись и постепенно уснули, как будто оба понимали, что слова не имеют смысла. Однако он спал недолго. Он так давно ни с кем не делил ложе, что отвык от этого. Он рассматривал ее лицо в бледном свете маленького ночника на столике.
Он тихо поднялся выключить свет, но задержался у окна. Он отвел штору в сторону и посмотрел вниз на пустую улицу.
В своем отражении в темном стекле он увидел лицо Байрона, его сардоническую усмешку.
"Ты не заслуживаешь ее. Ты не заслуживаешь никого," – сказал Байрон.
– Тут речь не о заслугах, – прошептал Бестер. – Я получил новый шанс. Реальный шанс. Я никогда не был счастлив, никогда в моей жизни. Я никогда не знал, каково это.
Он закрыл глаза.
– Ты больше не нужен мне, Байрон. Ты – часть того, чем я был. Ты – часть того, от чего я не мог избавиться. Это похоже, будто я упал в горную реку и годами только и делал, что цеплялся за скалы, ломая руки, пытаясь вырваться из их расщелин. Я мог так и умереть, цепляясь за эту скалу. Вместо этого, я направляюсь посмотреть, куда течет река. Я стал свободным.
"Это не ты, – сказал Байрон. – Ты никогда не был таким. Ты должен сохранять контроль. Контроль надо всем."