Страница:
Чем дольше она стояла, тем меньше ее занимало происходящее вокруг. Через час она была холодна и равнодушна, но изысканно-прекрасна в платье, которое так тщательно готовили к этому торжественному случаю. Ее волосы горели расплавленной медью, и от ее кожи веяло запахом розы. Она не сопротивлялась, когда ее вели из дома через двор к церкви. Она была печальна, но осознавала значимость момента.
Что бы ни добавила королева ей в вино, она сделала доброе дело, потому что Рианон смогла идти с гордо поднятой головой, сохраняя свое достоинство. Она ненавидела короля, но не протестовала, когда он взял ее за руку. Она презирала викинга, — нет, он не должен был одеваться как ирландец! Викинга, который ждал ее у алтаря, не более веселый, чем сама, хотя при ее появлении его губы тронула чуть заметная усмешка, а в глазах мелькнуло любопытство.
Она была вынуждена признать, что выглядел он великолепно, но смотрела на все происходящее словно откуда-то издалека. Он был выше всех собравшихся в церкви, волосы его блестели золотом, глаза смотрели жестко и проницательно. Гордая посадка головы делала его еще более красивым.
Отец Павел заговорил. Рианон чувствовала руку короля, но его прикосновение было легким. Он вручил ее викингу, и она вздрогнула, потому что эта рука была тверда.
Она огляделась вокруг и увидела горящие факелы и лица ее соотечественников, толпившихся вокруг нее. Лицо Альсвиты, лицо короля, Аллена, Вильяма… и лицо викинга и ирландца… все поплыло перед глазами. Ее внимание привлекло лицо старика с морщинистой кожей и бородой почти до земли. Он внимательно глядел на нее с какой-то необыкновенной добротой, и ее сердце дрогнуло, когда она посмотрела на него долгим взглядом. Она невольно улыбнулась ему, а он кивнул ей так, как будто понимал все.
Отец Павел без конца откашливался. Он упорно бубнил что-то о христианской вере и о важности таинства брака. Он, вероятно, говорил слишком долго, потому что викинг, наконец, прервал его.
— Довольно об этом, отец!
Тогда ее призвали почитать его, как своего мужа, и повиноваться ему.
— Почитать? Повиноваться? Викингу! И не подумаю! — сказала она с издевкой.
Наступило молчание, продолжительное и напряженное. Потом она почувствовала, что ее развернули и крепко прижали к малиновому плащу с изображением волка. Он взял ее за подбородок, прикосновение не было нежным, но оно не причинило ей боли.
— Тебе придется меня почитать, и я обещаю, что и повиноваться тебе тоже придется. Он уставился на отца Павла.
— Продолжай.
Потом было сказано что-то еще, но от нее уже не ждали ответов. Ее поспешно объявили женой Эрика Дублинского. Христианская церемония завершилась хором развязных и непристойных выкриков, больше подходящих язычникам, и она очутилась в руках своего мужа. На какой-то миг она встретилась с ним взглядом, а потом почувствовала его губы, с силой прижавшиеся к ее губам.
Она хотела было сопротивляться и прижала ладони к его груди, но это было то же самое, что противостоять урагану, сметающему все на своем пути, она хотела отвернуть голову, но его пальцы запутались у нее в волосах. Это был не короткий поцелуй, не просто легкое прикосновение губ. Его рот прильнул к ее рту, и пылающий поцелуй подавил ее сопротивление. Его язык заставил ее губы раскрыться и проник в глубины ее рта, приведя в восторг своей дикой несдержанностью. Она чувствовала, что он завладевает всем ее существом. Она попыталась освободиться. Но его руки были слишком сильны, а его поцелуй таки страстным, медлительным и уверенным, что какое-то незнакомое тепло наполнило ее, как стрела отдалось в нижней части ее живота. Она старалась вздохнуть, почти теряя сознание, и была захвачена и потрясена происходящим с ней, когда он неожиданно отпустил ее.
Она чуть не упала, но он схватил ее за руку. Она пристально посмотрела на синий огонь в его глазах и прижала пальцы к распухшим губам. Люди все еще что-то выкрикивали в бесконечной разноголосице. Мужчины начали дружески похлопывать Эрика по спине, а Альсвита и жены других английских дворян подошли, чтобы поцеловать Рианон. Сладостное чувство удивления осталось в ней и этот новый, пронизывающий ее жар.
Она его презирала. Она помнила все бесчестье, которое он навлек на нее, и то, кем он был от рожденья. Но вместе с тем, когда он касался ее, она вся загоралась. Она чувствовала себя, как посаженный в клетку зверек, во что бы то ни стало стремящийся обрести свободу, несмотря на все барьеры и преграды.
Он исчез из ее поля зрения, а ее окружила толпа женщин. Воины обнимали и целовали ее в щеку, шумные и пьяные от вина и эля, которые лились рекой, и возбужденные происходящим.
Потом она вышла из церкви на свежий весенний воздух. Послышались звуки лютни, смех и медленный успокаивающий звук барабанов. При свете луны начались танцы, и ее тоже вовлекли в круг. Снова лилось вино, теперь уже из рогов викингов, и когда ей подали один, она осушила его до дна.
Она плохо понимала, что происходит, пока ее не привели в одну из небольших построек в некотором отдалении от главного дома усадьбы. Когда ее ввели внутрь, она увидела, что там всего одна комната с огромной кроватью, застеленной свежим льняным бельем, с пышными перинами и легкими покрывалами. При виде ее она побледнела и замерла, но женщины все еще не уходили. Они смеялись и рассказывали, как сами провели первую брачную ночь; некоторые гадали, одарила ли природа викинга ниже пояса той же мощью, которой отличался его торс, в то время как другие сотрясались от смеха.
С нее сняли свадебный наряд. Несколько секунд она стояла обнаженная, а потом на нее надели через голову прозрачную ночную рубашку. Она закрыла глаза, чувствуя себя еще более уязвимой, чем прежде. Рубашка ничего не скрывала, а только подчеркивала все линии ее тела. Сладостное оцепенение, в котором она находилась в течение всей свадьбы, теперь покидало ее. Королевы среди женщин не было, а Рианон очень хотелось попросить у нее еще того снадобья, чтобы оно помогло ей преодолеть ужас предстоящей ночи.
Внезапно наступила тишина. Женщины умолкли, Рианон повернулась в своей прозрачной рубашке и увидела, что он стоял в дверном проеме.
Он слегка наклонился, входя в комнату. За ним толпились мужчины, хриплыми выкриками подбадривавшие новобрачного.
Он пристально посмотрел на нее, и она почувствовала, что его взгляд как трепещущее пламя опалил самое ее существо. Он оглядел ее с ног до головы, а мужчины молча стояли позади него.
— Доброй ночи, друзья, — сказал он.
Никто не двинулся, и тогда он посмотрел многозначительно на женщин. И по-прежнему никто не двинулся с места, потому что все, казалось, застыли в благоговейном страхе.
— Идите, — скомандовал он.
Он шагнул в комнату, кто-то что-то крикнул, и женщины ушли, последовав за мужчинами.
Дверь за ним закрылась. Некоторое время Рианон стояла, прислушиваясь к болтовне и смеху гостей, а потом эти звуки исчезли в тишине. Мир медленно поблек перед ее взглядом.
Перед ней был только викинг.
Подбоченившись, он улыбался. Но эта улыбка не была теплой. Она была ледяной, как и цвет его глаз.
Она мысленно поклялась, что не будет бояться его. Она дала себе клятву, что будет презирать его, собрав всю свою гордость и достоинство, неважно, что будет дальше.
Но эта его улыбка лишила ее присутствия духа.
Не спуская с нее глаз, он расстегнул плащ. Ее начал бить озноб, несмотря на все твердые намерения.
— Леди… Жена! — пробормотал он. Он расстегнул пояс, на котором висел меч, и он с грохотом упал на пол.
Храбрость ее растаяла как лед под лучами солнца. Она все время ощущала на себе его насмешливый взгляд и со страхом взирала на его сильные бронзовые руки.
А потом он шагнул ей навстречу, и она увидела, что его улыбка была суровой, а зубы крепко стиснуты.
Она судорожно вздохнула, страх парализовал все ее существо. Слишком поздно поняла она, как далеко зашла. Она сражалась с ним, ранила его, предала его, сделала все, что могла, чтобы опозорить его. Да, она чересчур далеко зашла.
Пропади все пропадом, — подумала она, — и ее смелость, и гордость, и честь, и даже Уэссекс. Она хотела одного — бежать, не важно куда. Он сделал еще один шаг по направлению к ней, и она вскрикнула и отскочила, намереваясь ускользнуть от него, ища прибежища в темноте ночи. Но убежать ей не удалось. Его пальцы вцепились в ее волосы, и он дернул ее к себе, как куклу на веревочке. Она ударилась об его тело, твердое как сталь, а ее лицо обожгло его дыхание.
— Вот как! Ты хочешь избавиться от меня этой ночью? Не думаю, что это тебе удастся. Сладостная, сладкая месть настала наконец.
Его руки обвились вокруг нее, и он без всякого усилия оторвал ее от пола. Его глаза метали ледяные молнии.
Он с силой швырнул ее на белоснежное супружеское ложе.
ГЛАВА 8
Что бы ни добавила королева ей в вино, она сделала доброе дело, потому что Рианон смогла идти с гордо поднятой головой, сохраняя свое достоинство. Она ненавидела короля, но не протестовала, когда он взял ее за руку. Она презирала викинга, — нет, он не должен был одеваться как ирландец! Викинга, который ждал ее у алтаря, не более веселый, чем сама, хотя при ее появлении его губы тронула чуть заметная усмешка, а в глазах мелькнуло любопытство.
Она была вынуждена признать, что выглядел он великолепно, но смотрела на все происходящее словно откуда-то издалека. Он был выше всех собравшихся в церкви, волосы его блестели золотом, глаза смотрели жестко и проницательно. Гордая посадка головы делала его еще более красивым.
Отец Павел заговорил. Рианон чувствовала руку короля, но его прикосновение было легким. Он вручил ее викингу, и она вздрогнула, потому что эта рука была тверда.
Она огляделась вокруг и увидела горящие факелы и лица ее соотечественников, толпившихся вокруг нее. Лицо Альсвиты, лицо короля, Аллена, Вильяма… и лицо викинга и ирландца… все поплыло перед глазами. Ее внимание привлекло лицо старика с морщинистой кожей и бородой почти до земли. Он внимательно глядел на нее с какой-то необыкновенной добротой, и ее сердце дрогнуло, когда она посмотрела на него долгим взглядом. Она невольно улыбнулась ему, а он кивнул ей так, как будто понимал все.
Отец Павел без конца откашливался. Он упорно бубнил что-то о христианской вере и о важности таинства брака. Он, вероятно, говорил слишком долго, потому что викинг, наконец, прервал его.
— Довольно об этом, отец!
Тогда ее призвали почитать его, как своего мужа, и повиноваться ему.
— Почитать? Повиноваться? Викингу! И не подумаю! — сказала она с издевкой.
Наступило молчание, продолжительное и напряженное. Потом она почувствовала, что ее развернули и крепко прижали к малиновому плащу с изображением волка. Он взял ее за подбородок, прикосновение не было нежным, но оно не причинило ей боли.
— Тебе придется меня почитать, и я обещаю, что и повиноваться тебе тоже придется. Он уставился на отца Павла.
— Продолжай.
Потом было сказано что-то еще, но от нее уже не ждали ответов. Ее поспешно объявили женой Эрика Дублинского. Христианская церемония завершилась хором развязных и непристойных выкриков, больше подходящих язычникам, и она очутилась в руках своего мужа. На какой-то миг она встретилась с ним взглядом, а потом почувствовала его губы, с силой прижавшиеся к ее губам.
Она хотела было сопротивляться и прижала ладони к его груди, но это было то же самое, что противостоять урагану, сметающему все на своем пути, она хотела отвернуть голову, но его пальцы запутались у нее в волосах. Это был не короткий поцелуй, не просто легкое прикосновение губ. Его рот прильнул к ее рту, и пылающий поцелуй подавил ее сопротивление. Его язык заставил ее губы раскрыться и проник в глубины ее рта, приведя в восторг своей дикой несдержанностью. Она чувствовала, что он завладевает всем ее существом. Она попыталась освободиться. Но его руки были слишком сильны, а его поцелуй таки страстным, медлительным и уверенным, что какое-то незнакомое тепло наполнило ее, как стрела отдалось в нижней части ее живота. Она старалась вздохнуть, почти теряя сознание, и была захвачена и потрясена происходящим с ней, когда он неожиданно отпустил ее.
Она чуть не упала, но он схватил ее за руку. Она пристально посмотрела на синий огонь в его глазах и прижала пальцы к распухшим губам. Люди все еще что-то выкрикивали в бесконечной разноголосице. Мужчины начали дружески похлопывать Эрика по спине, а Альсвита и жены других английских дворян подошли, чтобы поцеловать Рианон. Сладостное чувство удивления осталось в ней и этот новый, пронизывающий ее жар.
Она его презирала. Она помнила все бесчестье, которое он навлек на нее, и то, кем он был от рожденья. Но вместе с тем, когда он касался ее, она вся загоралась. Она чувствовала себя, как посаженный в клетку зверек, во что бы то ни стало стремящийся обрести свободу, несмотря на все барьеры и преграды.
Он исчез из ее поля зрения, а ее окружила толпа женщин. Воины обнимали и целовали ее в щеку, шумные и пьяные от вина и эля, которые лились рекой, и возбужденные происходящим.
Потом она вышла из церкви на свежий весенний воздух. Послышались звуки лютни, смех и медленный успокаивающий звук барабанов. При свете луны начались танцы, и ее тоже вовлекли в круг. Снова лилось вино, теперь уже из рогов викингов, и когда ей подали один, она осушила его до дна.
Она плохо понимала, что происходит, пока ее не привели в одну из небольших построек в некотором отдалении от главного дома усадьбы. Когда ее ввели внутрь, она увидела, что там всего одна комната с огромной кроватью, застеленной свежим льняным бельем, с пышными перинами и легкими покрывалами. При виде ее она побледнела и замерла, но женщины все еще не уходили. Они смеялись и рассказывали, как сами провели первую брачную ночь; некоторые гадали, одарила ли природа викинга ниже пояса той же мощью, которой отличался его торс, в то время как другие сотрясались от смеха.
С нее сняли свадебный наряд. Несколько секунд она стояла обнаженная, а потом на нее надели через голову прозрачную ночную рубашку. Она закрыла глаза, чувствуя себя еще более уязвимой, чем прежде. Рубашка ничего не скрывала, а только подчеркивала все линии ее тела. Сладостное оцепенение, в котором она находилась в течение всей свадьбы, теперь покидало ее. Королевы среди женщин не было, а Рианон очень хотелось попросить у нее еще того снадобья, чтобы оно помогло ей преодолеть ужас предстоящей ночи.
Внезапно наступила тишина. Женщины умолкли, Рианон повернулась в своей прозрачной рубашке и увидела, что он стоял в дверном проеме.
Он слегка наклонился, входя в комнату. За ним толпились мужчины, хриплыми выкриками подбадривавшие новобрачного.
Он пристально посмотрел на нее, и она почувствовала, что его взгляд как трепещущее пламя опалил самое ее существо. Он оглядел ее с ног до головы, а мужчины молча стояли позади него.
— Доброй ночи, друзья, — сказал он.
Никто не двинулся, и тогда он посмотрел многозначительно на женщин. И по-прежнему никто не двинулся с места, потому что все, казалось, застыли в благоговейном страхе.
— Идите, — скомандовал он.
Он шагнул в комнату, кто-то что-то крикнул, и женщины ушли, последовав за мужчинами.
Дверь за ним закрылась. Некоторое время Рианон стояла, прислушиваясь к болтовне и смеху гостей, а потом эти звуки исчезли в тишине. Мир медленно поблек перед ее взглядом.
Перед ней был только викинг.
Подбоченившись, он улыбался. Но эта улыбка не была теплой. Она была ледяной, как и цвет его глаз.
Она мысленно поклялась, что не будет бояться его. Она дала себе клятву, что будет презирать его, собрав всю свою гордость и достоинство, неважно, что будет дальше.
Но эта его улыбка лишила ее присутствия духа.
Не спуская с нее глаз, он расстегнул плащ. Ее начал бить озноб, несмотря на все твердые намерения.
— Леди… Жена! — пробормотал он. Он расстегнул пояс, на котором висел меч, и он с грохотом упал на пол.
Храбрость ее растаяла как лед под лучами солнца. Она все время ощущала на себе его насмешливый взгляд и со страхом взирала на его сильные бронзовые руки.
А потом он шагнул ей навстречу, и она увидела, что его улыбка была суровой, а зубы крепко стиснуты.
Она судорожно вздохнула, страх парализовал все ее существо. Слишком поздно поняла она, как далеко зашла. Она сражалась с ним, ранила его, предала его, сделала все, что могла, чтобы опозорить его. Да, она чересчур далеко зашла.
Пропади все пропадом, — подумала она, — и ее смелость, и гордость, и честь, и даже Уэссекс. Она хотела одного — бежать, не важно куда. Он сделал еще один шаг по направлению к ней, и она вскрикнула и отскочила, намереваясь ускользнуть от него, ища прибежища в темноте ночи. Но убежать ей не удалось. Его пальцы вцепились в ее волосы, и он дернул ее к себе, как куклу на веревочке. Она ударилась об его тело, твердое как сталь, а ее лицо обожгло его дыхание.
— Вот как! Ты хочешь избавиться от меня этой ночью? Не думаю, что это тебе удастся. Сладостная, сладкая месть настала наконец.
Его руки обвились вокруг нее, и он без всякого усилия оторвал ее от пола. Его глаза метали ледяные молнии.
Он с силой швырнул ее на белоснежное супружеское ложе.
ГЛАВА 8
Ошеломленная Рианон хватала ртом воздух, и несколько секунд лежала не двигаясь, ничего не соображая. Он улыбнулся, глаза его сузились, и она поняла, что он ясно помнит каждое оскорбление, нанесенное ему — от смертельного дождя стрел до ее свидания с Рауеном. Она испуганно наблюдала, как он раздевается, а его глаза, холодные и голубые, неотрывно смотрели на нее. Штаны, камзол, тонкая льняная рубашка — все уже было снято и брошено в беспорядке, куда попало, а она все еще не могла шевельнуться и едва дышала.
Пламя бросало отблески на мощный торс и плечи. Грубые золотые волосы покрывали его грудь, спускаясь ниже, гладкие мускулы отливали золотом и бронзой в мерцающем пламени камина. Она пыталась смотреть прямо ему в глаза, но не выдержала его взгляда, и ее снова охватила дрожь. Притягивающая взгляд золотистая поросль вьющихся волос на груди сужалась к талии и становилась гуще в паху. Она не могла отвести глаз напрягшегося атрибута его мужской сущности, и ее горло пересохло, а кровь бешено побежала по жилам от непонятного волнения, охватившего ее. Ей захотелось закричать, убежать, раствориться в самом воздухе. С возрастающим ужасом она снова перевела свой взгляд на лицо и вздрогнула, прочитав на нем злобную насмешку. В этом человеке была странная дикарская красота — в гордой посадке его головы, в насмешке, блестевшей в глазах, в гибкой, звероподобной грации его стремительных движений, когда он приблизился к ней.
— Ночь, которую ты запомнишь на всю жизнь, моя дорогая… жена.
— Нет! — прошептала она.
Она поднялась на колени, перепуганная до ужаса, потому что была уверена, что он намерен отомстить самым жестоким образом. Она не могла спокойно лежать и ждать, какие пытки, и зверства обрушит он на нее.
Она попыталась соскользнуть с кровати, но он поймал ее за плечи и свирепо бросил назад. Он лег на нее, обхватив ее ногами, прижав ее запястья и придавив тяжестью своего тела. Она молча пыталась бороться, но его сила намного превосходила ее собственную. Когда он прикоснулся к ней, по ее позвоночнику побежали трепещущие языки пламени, а когда она заглянула в его глаза… молнии, сверкавшие в них, пронизали ее насквозь.
— С чего бы мне начать? — спросил он. — Побить тебя или взять силой?
— Отпусти меня…
Она высвободила было руки, но он снова поймал их, прижав с обеих сторон ее лица, и склонился к ней еще ниже. Его дыхание согревало ее губы, и проникало внутрь. Она купалась в его запахе, удивительном мужском запахе, таком же возбуждающем, как и его прикосновения.
Он шептала какие-то слова так близко, что его борода щекотала ее тело, словно на ней и не было никакой ночной рубашки.
— Дорогая жена! Был момент, когда я решил совладать с собой. Чтобы доказать тебе, что я воспитан на законах более древних, чем английские. Я намеревался вести себя, как самый благородный дворянин, чтобы тебе показать все лучшие стороны моей натуры.
В его тоне была насмешка, но не было ни капли нежности. Его тело зажгло ее огнем. Она ощущала сквозь тонкую ткань рубашки его прекрасное тело, его силу, напряжение его члена, и это было гораздо большей издевкой, чем то, что он говорил. Она бы лучше умерла, чтобы освободиться от волнующей близости его тела и страшной насмешки в голосе, от прикосновения бороды и груди, от крепких мускулов его ног, которыми он сжимал ее.
— Пожалуйста, — выдохнула она. Она была словно в тумане, молилась, чтобы сознание покинуло ее, чтобы она провалилась в бездну, где можно не бояться, что он вот-вот войдет в нее своим членом, чудовищным и жестоким.
Лучше бы уж она умерла. Или пусть он убьет ее.
— Да, я хотел казаться цивилизованным! Ты посылала в меня летящие стрелы, дралась со мной, как дикая кошка. Но я пытался поверить в твою невиновность. Даже когда я застиг тебя, свою нареченную, в лесу с любовником, я пытался тебя понять. Но ты стала танцевать и петь… красноречиво. Ты причиняла боль моему сердцу и душе. И я подумал об этих моих далеких предках, которые приплыли в Линдерсфарн и так жестоко его разрушили. Я подумал о боевых схватках и потоках пролившейся крови, о том, что темная жажда насилия действительно у нас врожденная, Рианон…
Он скатился с нее, но не отпустил ее. Пальцы крепко сжимали ее запястья, он потянул ее на себя и рывком поставил на ноги рядом с постелью.
— Ты назвала меня язычником, увы! Грубая и примитивная сторона моей натуры выплеснулась наружу. Я увидел тебя во всем великолепии твоей наготы. Я видел, как ты срывала одежды перед любовником, как самая искушенная шлюха, а потом я увидел твои движения во время танца. Я увидел, как извивались твои бедра и вздымались твои груди, и вожделение вошло в мою кровь, и я не мог больше терпеть. Я понял, что мне надо действовать, как мои предки, жестоко, безжалостно…и утолить свою страсть.
Последние слова были сказаны глубоким волнующим страстным шепотом. Это быстро вернуло ее к жизни.
— Нет! — в отчаянии она стала вырываться. Но ей не удалось добиться своего, и она быстро это поняла. Он ослабил хватку и освободил руки специально, чтобы в любой момент схватить ее снова, притянув к себе за край рубашки. Когда он с силой разорвал материю, его пальцы коснулись напрягшихся грудей. Легкая материя расползлась под его пальцами, будто растаяла. Рианон хваталась за нее, но он не позволил ей прикрыться. Судорожно и беспощадно он рванул оставшуюся материю с ее плеч. Она повернулась к нему, пытаясь ударить его, но он успел схватить ее и бросить на постель, теперь совсем обнаженную. Она попыталась встать. Ей хотелось обманом успокоить его.
— Ты — не язычник! Ты ирландец, христианин. Я была не права с самого начала. Я нахожу, что ты даже добр…
— Ты находишь меня добрым? О, нет, леди, ты лжешь! — пригрозил он и упал на нее снова. Она чувствовала на себе каждую частичку его тела. Он коснулся ее губ своими, и она начала извиваться под ним. Она уже больше не надеялась его утихомирить.
— Зверь, проклятый волк, гнусная собака!
— О, твои слова подливают масла в огонь, моя прелесть! Нами правят страсть и вожделение, и ничего больше!
С диким ожесточением она снова попыталась ударить его, но снова ее руки были пойманы и прижаты к постели. Она продолжала обзывать его, потому что это было все, что она могла сделать, чтобы перебороть свой страх.
— Волк, собака, дикое животное, язычник! — повторил за ней он. — Что же еще вы хотели, леди, пробудить в мужчине, танцуя сегодня вечером?
Она умолкла, боясь отвечать. Блеск его глаз мог соперничать лишь с силой мышц его рук и ног. Его губы снова скривились в усмешке, и он коснулся ее грудей, сжав их напрягшиеся округлости руками. Она замотала головой, стиснула зубы, стараясь не закричать, когда он провел ладонью по мягким бугоркам, схватил ее соски и сжимал их, пока они не налились и не затвердели, поднявшись наряженными пиками. Она лежала потрясенная, едва дыша. Она чувствовала ужас и унижение от того, что ее тело так реагировало на его прикосновения. Она презирала этого мужчину, ненавидела его сильнее, чем это можно было представить. Но ее тело не слушалось, огонь пробегал по ее жилам, и хотя ей и хотелось закричать, язык не слушался ее. Она могла только лежать и молиться, чтобы выражение лица не выдало ее чувств, чтобы оно выражало презрение, а не замешательство. Он наблюдал за ней как хищник, уставившись прямо ей в глаза, и ждал реакции с острым любопытством. Тогда она начала яростно браниться. Она старалась изо всех сил в диком и безудержном испуге, но не достигла ничего и только почувствовала, что он еще сильнее вклинился между ее ног, постепенно, все ближе и ближе. Она чувствовала его горящий и трепещущий член между своих бедер и снова подумала, что лучше было бы ей впасть опять в беспамятство…
— Рианон…
Снова он тихо и нежно прошептал ее имя, и его шепот был как трепещущие языки пламени на ветру. Он коснулся большими пальцами ее сосков и стал ласкать полные груди, а затем провел пальцем по ложбинке между ними, и она почувствовала, что это прикосновение как ножом резало ее плоть.
— Увы, я — викинг, животное. И этому виной ты, ты сама хотела, чтобы я стал таким. И более того, причиной этому твоя несравненная красота. Я хотел быть добрым и нежным, правда. Я намеревался молча страдать от твоих стрел. Я хотел забыть, как ты с таким нетерпением жаждала другого, будучи помолвленной со мной. Я хотел уехать и оставить тебя, пока не свершится битва. Но твоя соблазнительная красота победила меня. А эти глаза! Они отливают серебром звезд в ночи, они — васильки, растущие на весенних полях. Они отражают в себе все, загораясь страстью, добрые, когда ты смеешься, призывные и хитрые, а потом снова невинные. А твои волосы! Красные, как огонь, золотые, как солнце. А эти груди, которых я касаюсь, такие красивые и полные, твердые и с розами вместо сосков. Я — викинг, как ты и сказала. Я — дикарь, и я — жесток. И я сгораю от вожделения, леди! Я умираю от желания проникнуть в тебя, в слепой страсти обладать тобой.
Его интонация была завораживающей, несмотря на его слова, его тело было крепким, как сталь, а глаза — как синее пламя. Его голос проникал глубже, глубоко в нее, и она дрожала и трепетала так, что он не мог этого не заметить. Его лицо было так близко. Черты его красивого лица потемнели и посуровели, а губы скривились в презрительной усмешке.
Она не должна так трусить. Начиная эту борьбу, она боялась куда меньше. Прикосновения его рук ошеломляли ее и обжигали тело огнем. Она не могла больше терпеть горячий угрожающий трепет его напряженного члена, она не могла больше терпеть его обнаженную плоть.
Ни секунды больше!
— Довольно! — выкрикнула она. — Ударь меня, насилуй меня, делай что хочешь со мной, только быстрее!
Но он никуда не торопился. Он мягко очерчивал ее груди снова и снова, так, что она готова была стонать от такого нового, такого ошеломляющего наслаждения, унижавшего ее больше, чем боль.
— Нет, — сказал он и сел. Он спокойно посмотрел ей в глаза, но она не смогла прочесть там ничего.
— Что? — прошептала она.
— О Рианон! Я не собираюсь бить тебя, или насиловать, или делать еще что-то в этом роде. Ты соблазнительница, и я убежден, что у многих мужчин роились в голове дикие мысли сегодня вечером — как у саксонцев, так и у викингов, и сказать по правде, хотя я и язычник, я изо всех сил стараюсь не совершить над тобой насилия.
Да, он старался. Выругавшись, он оттолкнул ее, поднялся и стал шагами мерить замкнутое пространство комнаты. Он хотел насмеяться над ней в наказание за все ее проступки, а потом холодно отвернуться и оставить ее ни с чем.
Но это оказалось не так-то просто. Она была ему женой, и вызвала в нем адский огонь желания. У него были все права на нее, и она действительно заслужила, чтобы над ней надругался самый жестокий завоеватель, когда-либо вторгавшийся на эту землю.
Он не хотел даже, чтобы она молила его о пощаде, она была отчаянным борцом, но она не должна никогда ставить под сомнение его твердое, как сталь, решение.
Но она преследовала его. Даже когда он был с ней, даже когда он смотрел в ошеломляющую глубину ее серебряных глаз, он не мог выбросить из головы картины недавнего прошлого. Он не мог забыть, как она сбрасывала одежды перед любовником. Возможно, их прервали до того, как они осуществили свои намерения, но он до сих пор видел ее с глазами, горящими светом звезд, и с печатью нежности на лице.
Но он же не любит ее! — напомнил он себе. Ему не нужна ее нежность. Но ему и не хочется заниматься любовью с женой, которая трясется от страха при одном его приближении.
Но ведь она и не трясется от страха. Она никогда не прекращала бороться с ним, — повторял он себе, восхищаясь, и одновременно теряя силы от ее сопротивления. Даже теперь. Уголком глаза он заметил, как она напряглась, готовая сопротивляться снова.
Она спрыгнула с постели, но он уже был около нее. Его пальцы вцепились ей в волосы, и он сам запутался в них:
— И не думай! Даже не думай бежать от меня! Если ты убежишь ОТ меня на край земли, я тебя найду и притащу назад. Теперь ты — моя собственность, как меч, который я ношу и как лошадь, на которой я скачу.
— Я не тоже самое, что лошадь! — бросила она ему.
— Нет, конечно, потому что белый конь — прекрасный скакун, а тебе еще нужно показать свои качества.
Разъяренная Рианон замерла, а затем ударила его по лицу с неожиданной быстротой и силой. Звук удара показался оглушительным в наступившей тишине. Она увидела красный отпечаток своих пальцев у него на лице.
Его реакция напугала ее больше, чем мог бы испугать ответный удар. Он не двинулся с места, выражение его лица не изменилось, и если бы она не видела, как бешено пульсирует жилка на его шее, она бы подумала, что он вовсе и не почувствовал ее удара. Она подумала, что лучше бы он ударил ее в ответ, и попыталась отступить подальше, но его пальцы держали ее волосы и не отпускали. Перепуганная и чуть не рыдающая, она попыталась освободить свои волосы от его хватки.
Ее обнаженные груди коснулись груди Эрика. Он почувствовал твердость ее сосков, призывно касающихся его плоти и, несмотря на свой гнев, а может быть, как раз из-за него, почувствовал новый прилив желания. Резкого и непреодолимого желания овладеть ею. Ее губы были на расстоянии вздоха от его губ.
— Рианон, — сказал он мягко. — Ты-моя жена. И хотя я действительно не хотел причинить тебе боли, но клянусь Господом, силой или нежностью я овладею тобой этой ночью.
Ее глаза встретились с его взглядом. Ее глаза были открыты и сухи.
— Нет, — прошептала она.
— Да!
Он отпустил ее волосы. Его рука коснулась ее затылка, и он взял ее на руки, повернув спиной к кровати. Она задрожала, но неотрывно смотрела ему в глаза, и ему опять казалось, что он попал под очарование ее танца, ее соблазна.
Он лег рядом с ней, но прежде чем она успела сделать; какое-либо движение, прижал ее ногой, не переставая всматриваться в ее серебряные глаза.
— Ты сказал, что не будешь меня бить или насиловать. Ты обещал.
— Я ничего не обещал, но разве я тебя ударил или овладел тобой силой?
— Но ты хотел…
— Это не насилие. Перестань сопротивляться. Битва проиграна. Она была уже проиграна, когда мы вошли в эту комнату.
— Нет, — повторяла она, мотая головой. В ее широко открытых глазах было отчаяние. Она понимала, что ее протесты напрасны. Он улыбнулся, положив руку ей на грудь, и почувствовал неистовое биение сердца. Он сжал одну ее грудь своей мощной рукой, и, вздрогнув от этого нового ощущения, она затаила дыхание и больше не говорила ничего, не сопротивлялась.
Она не могла протестовать, она боялась сопротивляться, она боялась даже пошевелиться. Она презирала его, напомнила она себе, и правда, так и было, он был ее врагом до самых ворот ада, она была уверена в этом, но что-то в его самонадеянности и уверенности притягивало ее. Он всегда будет действовать, как сочтет нужным, не думая о последствиях! В его голосе было тоже что-то неуловимое…
А это его прикосновение…
Она вся затрепетала, ей некуда было деться от его мускулистых бедер, от его сильных рук, от магнетической энергии его взгляда. Она сомкнула ресницы, но могла еще видеть его большую загорелую руку, которая двигалась по ее телу цвета слоновой кости. Она действительно ненавидела и его, и его руки, и свои ощущения, хотя они были совершенно новыми. Наслаждение неожиданно окутало ее. Ей казалось, что медленно разгорающийся огонь воспламенился в ней, и она не могла определить его источника. Потом она поняла, что пылает под его рукой, касающейся ее соска, а потом этот жар проник в то место между бедрами, которое было сутью ее женского естества.
— Пожалуйста… — прошептала она.
— Никаких пожалуйста…
— А что, если…
— Ты лгунья, Рианон, — сказал он ей, не переставая гладить ее.
Это было сумасшествие, это было великолепно, было божественная мечта, это было греховное наслаждение.
— Но…
Он натянуто улыбнулся:
— Прекрати свои протесты. Я не монах, и не собираюсь вести монашескую жизнь. И ты не такая уж желанная и нежная невеста. Тем не менее, мы скоро узнаем всю правду о твоей встрече с Рауеном в роще. Тебе нечего бояться. Хоть ты и называешь меня язычником, я не буду причинять вреда невинному младенцу. Если ты носишь семя другого мужчины, этот ребенок просто будет обещан святой церкви. Я никогда не убил бы ребенка, даже твоего.
Пламя бросало отблески на мощный торс и плечи. Грубые золотые волосы покрывали его грудь, спускаясь ниже, гладкие мускулы отливали золотом и бронзой в мерцающем пламени камина. Она пыталась смотреть прямо ему в глаза, но не выдержала его взгляда, и ее снова охватила дрожь. Притягивающая взгляд золотистая поросль вьющихся волос на груди сужалась к талии и становилась гуще в паху. Она не могла отвести глаз напрягшегося атрибута его мужской сущности, и ее горло пересохло, а кровь бешено побежала по жилам от непонятного волнения, охватившего ее. Ей захотелось закричать, убежать, раствориться в самом воздухе. С возрастающим ужасом она снова перевела свой взгляд на лицо и вздрогнула, прочитав на нем злобную насмешку. В этом человеке была странная дикарская красота — в гордой посадке его головы, в насмешке, блестевшей в глазах, в гибкой, звероподобной грации его стремительных движений, когда он приблизился к ней.
— Ночь, которую ты запомнишь на всю жизнь, моя дорогая… жена.
— Нет! — прошептала она.
Она поднялась на колени, перепуганная до ужаса, потому что была уверена, что он намерен отомстить самым жестоким образом. Она не могла спокойно лежать и ждать, какие пытки, и зверства обрушит он на нее.
Она попыталась соскользнуть с кровати, но он поймал ее за плечи и свирепо бросил назад. Он лег на нее, обхватив ее ногами, прижав ее запястья и придавив тяжестью своего тела. Она молча пыталась бороться, но его сила намного превосходила ее собственную. Когда он прикоснулся к ней, по ее позвоночнику побежали трепещущие языки пламени, а когда она заглянула в его глаза… молнии, сверкавшие в них, пронизали ее насквозь.
— С чего бы мне начать? — спросил он. — Побить тебя или взять силой?
— Отпусти меня…
Она высвободила было руки, но он снова поймал их, прижав с обеих сторон ее лица, и склонился к ней еще ниже. Его дыхание согревало ее губы, и проникало внутрь. Она купалась в его запахе, удивительном мужском запахе, таком же возбуждающем, как и его прикосновения.
Он шептала какие-то слова так близко, что его борода щекотала ее тело, словно на ней и не было никакой ночной рубашки.
— Дорогая жена! Был момент, когда я решил совладать с собой. Чтобы доказать тебе, что я воспитан на законах более древних, чем английские. Я намеревался вести себя, как самый благородный дворянин, чтобы тебе показать все лучшие стороны моей натуры.
В его тоне была насмешка, но не было ни капли нежности. Его тело зажгло ее огнем. Она ощущала сквозь тонкую ткань рубашки его прекрасное тело, его силу, напряжение его члена, и это было гораздо большей издевкой, чем то, что он говорил. Она бы лучше умерла, чтобы освободиться от волнующей близости его тела и страшной насмешки в голосе, от прикосновения бороды и груди, от крепких мускулов его ног, которыми он сжимал ее.
— Пожалуйста, — выдохнула она. Она была словно в тумане, молилась, чтобы сознание покинуло ее, чтобы она провалилась в бездну, где можно не бояться, что он вот-вот войдет в нее своим членом, чудовищным и жестоким.
Лучше бы уж она умерла. Или пусть он убьет ее.
— Да, я хотел казаться цивилизованным! Ты посылала в меня летящие стрелы, дралась со мной, как дикая кошка. Но я пытался поверить в твою невиновность. Даже когда я застиг тебя, свою нареченную, в лесу с любовником, я пытался тебя понять. Но ты стала танцевать и петь… красноречиво. Ты причиняла боль моему сердцу и душе. И я подумал об этих моих далеких предках, которые приплыли в Линдерсфарн и так жестоко его разрушили. Я подумал о боевых схватках и потоках пролившейся крови, о том, что темная жажда насилия действительно у нас врожденная, Рианон…
Он скатился с нее, но не отпустил ее. Пальцы крепко сжимали ее запястья, он потянул ее на себя и рывком поставил на ноги рядом с постелью.
— Ты назвала меня язычником, увы! Грубая и примитивная сторона моей натуры выплеснулась наружу. Я увидел тебя во всем великолепии твоей наготы. Я видел, как ты срывала одежды перед любовником, как самая искушенная шлюха, а потом я увидел твои движения во время танца. Я увидел, как извивались твои бедра и вздымались твои груди, и вожделение вошло в мою кровь, и я не мог больше терпеть. Я понял, что мне надо действовать, как мои предки, жестоко, безжалостно…и утолить свою страсть.
Последние слова были сказаны глубоким волнующим страстным шепотом. Это быстро вернуло ее к жизни.
— Нет! — в отчаянии она стала вырываться. Но ей не удалось добиться своего, и она быстро это поняла. Он ослабил хватку и освободил руки специально, чтобы в любой момент схватить ее снова, притянув к себе за край рубашки. Когда он с силой разорвал материю, его пальцы коснулись напрягшихся грудей. Легкая материя расползлась под его пальцами, будто растаяла. Рианон хваталась за нее, но он не позволил ей прикрыться. Судорожно и беспощадно он рванул оставшуюся материю с ее плеч. Она повернулась к нему, пытаясь ударить его, но он успел схватить ее и бросить на постель, теперь совсем обнаженную. Она попыталась встать. Ей хотелось обманом успокоить его.
— Ты — не язычник! Ты ирландец, христианин. Я была не права с самого начала. Я нахожу, что ты даже добр…
— Ты находишь меня добрым? О, нет, леди, ты лжешь! — пригрозил он и упал на нее снова. Она чувствовала на себе каждую частичку его тела. Он коснулся ее губ своими, и она начала извиваться под ним. Она уже больше не надеялась его утихомирить.
— Зверь, проклятый волк, гнусная собака!
— О, твои слова подливают масла в огонь, моя прелесть! Нами правят страсть и вожделение, и ничего больше!
С диким ожесточением она снова попыталась ударить его, но снова ее руки были пойманы и прижаты к постели. Она продолжала обзывать его, потому что это было все, что она могла сделать, чтобы перебороть свой страх.
— Волк, собака, дикое животное, язычник! — повторил за ней он. — Что же еще вы хотели, леди, пробудить в мужчине, танцуя сегодня вечером?
Она умолкла, боясь отвечать. Блеск его глаз мог соперничать лишь с силой мышц его рук и ног. Его губы снова скривились в усмешке, и он коснулся ее грудей, сжав их напрягшиеся округлости руками. Она замотала головой, стиснула зубы, стараясь не закричать, когда он провел ладонью по мягким бугоркам, схватил ее соски и сжимал их, пока они не налились и не затвердели, поднявшись наряженными пиками. Она лежала потрясенная, едва дыша. Она чувствовала ужас и унижение от того, что ее тело так реагировало на его прикосновения. Она презирала этого мужчину, ненавидела его сильнее, чем это можно было представить. Но ее тело не слушалось, огонь пробегал по ее жилам, и хотя ей и хотелось закричать, язык не слушался ее. Она могла только лежать и молиться, чтобы выражение лица не выдало ее чувств, чтобы оно выражало презрение, а не замешательство. Он наблюдал за ней как хищник, уставившись прямо ей в глаза, и ждал реакции с острым любопытством. Тогда она начала яростно браниться. Она старалась изо всех сил в диком и безудержном испуге, но не достигла ничего и только почувствовала, что он еще сильнее вклинился между ее ног, постепенно, все ближе и ближе. Она чувствовала его горящий и трепещущий член между своих бедер и снова подумала, что лучше было бы ей впасть опять в беспамятство…
— Рианон…
Снова он тихо и нежно прошептал ее имя, и его шепот был как трепещущие языки пламени на ветру. Он коснулся большими пальцами ее сосков и стал ласкать полные груди, а затем провел пальцем по ложбинке между ними, и она почувствовала, что это прикосновение как ножом резало ее плоть.
— Увы, я — викинг, животное. И этому виной ты, ты сама хотела, чтобы я стал таким. И более того, причиной этому твоя несравненная красота. Я хотел быть добрым и нежным, правда. Я намеревался молча страдать от твоих стрел. Я хотел забыть, как ты с таким нетерпением жаждала другого, будучи помолвленной со мной. Я хотел уехать и оставить тебя, пока не свершится битва. Но твоя соблазнительная красота победила меня. А эти глаза! Они отливают серебром звезд в ночи, они — васильки, растущие на весенних полях. Они отражают в себе все, загораясь страстью, добрые, когда ты смеешься, призывные и хитрые, а потом снова невинные. А твои волосы! Красные, как огонь, золотые, как солнце. А эти груди, которых я касаюсь, такие красивые и полные, твердые и с розами вместо сосков. Я — викинг, как ты и сказала. Я — дикарь, и я — жесток. И я сгораю от вожделения, леди! Я умираю от желания проникнуть в тебя, в слепой страсти обладать тобой.
Его интонация была завораживающей, несмотря на его слова, его тело было крепким, как сталь, а глаза — как синее пламя. Его голос проникал глубже, глубоко в нее, и она дрожала и трепетала так, что он не мог этого не заметить. Его лицо было так близко. Черты его красивого лица потемнели и посуровели, а губы скривились в презрительной усмешке.
Она не должна так трусить. Начиная эту борьбу, она боялась куда меньше. Прикосновения его рук ошеломляли ее и обжигали тело огнем. Она не могла больше терпеть горячий угрожающий трепет его напряженного члена, она не могла больше терпеть его обнаженную плоть.
Ни секунды больше!
— Довольно! — выкрикнула она. — Ударь меня, насилуй меня, делай что хочешь со мной, только быстрее!
Но он никуда не торопился. Он мягко очерчивал ее груди снова и снова, так, что она готова была стонать от такого нового, такого ошеломляющего наслаждения, унижавшего ее больше, чем боль.
— Нет, — сказал он и сел. Он спокойно посмотрел ей в глаза, но она не смогла прочесть там ничего.
— Что? — прошептала она.
— О Рианон! Я не собираюсь бить тебя, или насиловать, или делать еще что-то в этом роде. Ты соблазнительница, и я убежден, что у многих мужчин роились в голове дикие мысли сегодня вечером — как у саксонцев, так и у викингов, и сказать по правде, хотя я и язычник, я изо всех сил стараюсь не совершить над тобой насилия.
Да, он старался. Выругавшись, он оттолкнул ее, поднялся и стал шагами мерить замкнутое пространство комнаты. Он хотел насмеяться над ней в наказание за все ее проступки, а потом холодно отвернуться и оставить ее ни с чем.
Но это оказалось не так-то просто. Она была ему женой, и вызвала в нем адский огонь желания. У него были все права на нее, и она действительно заслужила, чтобы над ней надругался самый жестокий завоеватель, когда-либо вторгавшийся на эту землю.
Он не хотел даже, чтобы она молила его о пощаде, она была отчаянным борцом, но она не должна никогда ставить под сомнение его твердое, как сталь, решение.
Но она преследовала его. Даже когда он был с ней, даже когда он смотрел в ошеломляющую глубину ее серебряных глаз, он не мог выбросить из головы картины недавнего прошлого. Он не мог забыть, как она сбрасывала одежды перед любовником. Возможно, их прервали до того, как они осуществили свои намерения, но он до сих пор видел ее с глазами, горящими светом звезд, и с печатью нежности на лице.
Но он же не любит ее! — напомнил он себе. Ему не нужна ее нежность. Но ему и не хочется заниматься любовью с женой, которая трясется от страха при одном его приближении.
Но ведь она и не трясется от страха. Она никогда не прекращала бороться с ним, — повторял он себе, восхищаясь, и одновременно теряя силы от ее сопротивления. Даже теперь. Уголком глаза он заметил, как она напряглась, готовая сопротивляться снова.
Она спрыгнула с постели, но он уже был около нее. Его пальцы вцепились ей в волосы, и он сам запутался в них:
— И не думай! Даже не думай бежать от меня! Если ты убежишь ОТ меня на край земли, я тебя найду и притащу назад. Теперь ты — моя собственность, как меч, который я ношу и как лошадь, на которой я скачу.
— Я не тоже самое, что лошадь! — бросила она ему.
— Нет, конечно, потому что белый конь — прекрасный скакун, а тебе еще нужно показать свои качества.
Разъяренная Рианон замерла, а затем ударила его по лицу с неожиданной быстротой и силой. Звук удара показался оглушительным в наступившей тишине. Она увидела красный отпечаток своих пальцев у него на лице.
Его реакция напугала ее больше, чем мог бы испугать ответный удар. Он не двинулся с места, выражение его лица не изменилось, и если бы она не видела, как бешено пульсирует жилка на его шее, она бы подумала, что он вовсе и не почувствовал ее удара. Она подумала, что лучше бы он ударил ее в ответ, и попыталась отступить подальше, но его пальцы держали ее волосы и не отпускали. Перепуганная и чуть не рыдающая, она попыталась освободить свои волосы от его хватки.
Ее обнаженные груди коснулись груди Эрика. Он почувствовал твердость ее сосков, призывно касающихся его плоти и, несмотря на свой гнев, а может быть, как раз из-за него, почувствовал новый прилив желания. Резкого и непреодолимого желания овладеть ею. Ее губы были на расстоянии вздоха от его губ.
— Рианон, — сказал он мягко. — Ты-моя жена. И хотя я действительно не хотел причинить тебе боли, но клянусь Господом, силой или нежностью я овладею тобой этой ночью.
Ее глаза встретились с его взглядом. Ее глаза были открыты и сухи.
— Нет, — прошептала она.
— Да!
Он отпустил ее волосы. Его рука коснулась ее затылка, и он взял ее на руки, повернув спиной к кровати. Она задрожала, но неотрывно смотрела ему в глаза, и ему опять казалось, что он попал под очарование ее танца, ее соблазна.
Он лег рядом с ней, но прежде чем она успела сделать; какое-либо движение, прижал ее ногой, не переставая всматриваться в ее серебряные глаза.
— Ты сказал, что не будешь меня бить или насиловать. Ты обещал.
— Я ничего не обещал, но разве я тебя ударил или овладел тобой силой?
— Но ты хотел…
— Это не насилие. Перестань сопротивляться. Битва проиграна. Она была уже проиграна, когда мы вошли в эту комнату.
— Нет, — повторяла она, мотая головой. В ее широко открытых глазах было отчаяние. Она понимала, что ее протесты напрасны. Он улыбнулся, положив руку ей на грудь, и почувствовал неистовое биение сердца. Он сжал одну ее грудь своей мощной рукой, и, вздрогнув от этого нового ощущения, она затаила дыхание и больше не говорила ничего, не сопротивлялась.
Она не могла протестовать, она боялась сопротивляться, она боялась даже пошевелиться. Она презирала его, напомнила она себе, и правда, так и было, он был ее врагом до самых ворот ада, она была уверена в этом, но что-то в его самонадеянности и уверенности притягивало ее. Он всегда будет действовать, как сочтет нужным, не думая о последствиях! В его голосе было тоже что-то неуловимое…
А это его прикосновение…
Она вся затрепетала, ей некуда было деться от его мускулистых бедер, от его сильных рук, от магнетической энергии его взгляда. Она сомкнула ресницы, но могла еще видеть его большую загорелую руку, которая двигалась по ее телу цвета слоновой кости. Она действительно ненавидела и его, и его руки, и свои ощущения, хотя они были совершенно новыми. Наслаждение неожиданно окутало ее. Ей казалось, что медленно разгорающийся огонь воспламенился в ней, и она не могла определить его источника. Потом она поняла, что пылает под его рукой, касающейся ее соска, а потом этот жар проник в то место между бедрами, которое было сутью ее женского естества.
— Пожалуйста… — прошептала она.
— Никаких пожалуйста…
— А что, если…
— Ты лгунья, Рианон, — сказал он ей, не переставая гладить ее.
Это было сумасшествие, это было великолепно, было божественная мечта, это было греховное наслаждение.
— Но…
Он натянуто улыбнулся:
— Прекрати свои протесты. Я не монах, и не собираюсь вести монашескую жизнь. И ты не такая уж желанная и нежная невеста. Тем не менее, мы скоро узнаем всю правду о твоей встрече с Рауеном в роще. Тебе нечего бояться. Хоть ты и называешь меня язычником, я не буду причинять вреда невинному младенцу. Если ты носишь семя другого мужчины, этот ребенок просто будет обещан святой церкви. Я никогда не убил бы ребенка, даже твоего.