Грэм Хизер. Покоренная викингом

   — Можешь обвинять меня, если хочешь, но делай это честно. Я ненавижу тебя, когда ты притворяешься нежным!
   Она увидела, как заиграли желваки его челюстей, а в глазах промелькнула молния, и все же она не ожидала, что он подойдет к ней так близко и прижмет ее к себе с такой силой, что у нее захрустели кости.
   — Продолжай меня ненавидеть, презирать, проклинай ежечасно тот день, когда я был рожден! Но ты должна слушаться меня во всем, Рианон! И отвечать мне приличным языком, когда я задаю тебе вопрос!
   — Тогда и задавай его на понятном языке! — огрызнулась она, молясь, чтобы он отпустил ее.
   Он переломает ей кости, она закричит, если он не сделает этого быстро. Только дура могла полюбить его. Только дура могла поверить словам, которые он шептал в бархате ночи. Только дура!
   Господи, она медленно, но уверенно превращалась в такую дуру, нуждаясь в нем, ища его одобрения, страстно желая его и веря словам, которые он шептал…
   Она жаждала его прикосновенья в темноте.
   — Кто это сделал? — повторил он.
   — Я не знаю, — снова ответила она и улыбнулась, стиснув зубы. — Уж наверное не Эгмунд и не Томас — мои слуги, милорд! Если только ты не думаешь, что это их духи поднялись из могил, чтобы предать тебя и Альфреда снова!
   Он не успел ей ответить, потому что в этот момент послышался шум за деревьями и звонкий, несколько обеспокоенный крик раздался в утреннем тумане.
   — Эрик? Ты здесь?
   Эрик не отвел от нее взгляда, когда кричал в ответ:
   — Да, Ролло, мы здесь!
   Рианон снова попыталась освободить свои запястья и мгновенно забыла свой гнев и обиду.
   — Милорд, я не одета! — напомнила она ему.
   Но было слишком поздно, потому что лошади приближались к опушке. Патрик и Ролло впереди, они уже совсем рядом, возле Рианон. На ней был плащ, но ее одежды лежали у ее ног.
   Патрик быстро слез с коня и поспешил к ней, схватив ее руку и опускаясь перед ней на колени.
   — Слава Богу и всем святым! Госпожа, я так боялся за тебя!
   — Патрик, пожалуйста, — произнесла она мягко, подумав, что скажет Эрик о таком проявлении чувств. — Пожалуйста, встань!
   Но он не поднялся.
   — Ты спасла меня своей стрелой и рисковала собственной жизнью. И хотя я достаточно быстро нашел Эрика, мы не могли их атаковать, зная, что датчане делают со своими пленниками, но лучше об этом не говорить. Но теперь ты здесь, и мы так благодарны…
   — А что датчане? — спросил Эрик, перебивая его.
   — Им не повезло, — уверил Ролло Эрика, сидя на своем коне.
   — Во всяком случае этим, — спокойно добавил Рауен. Глаза Рианон обратились на него. Она почувствовала, что ее щеки заливает легкий румянец, когда вспомнила, что ее платье лежит на земле.
   — Мы сейчас отъедем, — спокойно сказал Ролло. Патрик, понявший, что стоит на коленях перед ее одеждой, неловко поднялся.
   — Мы будем вас ждать на опушке, — сказал он Эрику.
   Ролло не был столь деликатен. Он рассмеялся.
   — Увы, мы всю ночь беспокоились за них, а милорд и миледи развлекались словно в раю. Извини, Эрик, мы будем ждать вас под деревьями.
   Патрик оседлал коня, и всадники быстро удалились. Рианон попыталась надеть свою одежду, не снимая плащ с плеч. Эрик некоторое время молчал, а потом произнес угрожающе и раздраженно:
   — В чем дело, миледи? Это какая-то новая игра?
   Он сорвал с нее плащ, и она задрожала от прохлады утреннего воздуха, повернувшись в ярости к нему лицом. Он окинул ее взглядом, и их глаза встретились.
   — Я знаю каждую черточку твоего тела, Рианон, и осмелюсь напомнить тебе, что ты — моя; я не слишком терпеливый человек и не буду слишком долго терпеть твои глупости.
   Она уставилась на него, страстно желая отплатить ему хоть чем-нибудь. Откинув голову назад, уперев руки в бока и не обращая внимания на свою наготу, она выкрикнула:
   — Прекрасно!
   Затем наклонилась и схватила штаны. Не обращая на него внимания, она быстро натянула их. Он смотрел на нее, сохраняя холодное молчание все время, пока она одевалась, и когда она оделась и направилась к опушке, он схватил ее за руку и притянул назад.
   — Я уже предупреждал тебя — ты можешь меня ненавидеть, но повиноваться ты мне обязана.
   — Хорошо, я больше не буду посылать тебе никаких предупреждений, — сладким голосом сказала она.
   — Я требую подчинения во всем, — резко сказал он.
   — Я позабочусь, чтобы в надлежащее время был подан вкусный обед.
   Он улыбнулся, скривив кончики губ, но его глаза блеснули синей усмешкой.
   — Во всем, — повторил он тихо. — Я должен получать то, что хочу, по первому своему требованию. Она задохнулась, а сердце ее бешено забилось.
   — А как с моими требованиями, милорд?
   — Я буду рад выполнить любое твое желание.
   — А что, если мое желание ты не можешь исполнить? Он засмеялся, притянул ее ближе, и она не могла понять, сердился он или забавлялся.
   — Я думаю, что, быть может, ты научишься соизмерять свои желания с моими возможностями, Рианон, и мы оба будем довольны этим.
   А когда он перестал смеяться, его голос стал низким, и в нем послышались стальные нотки.
   — Я еще раз предупреждаю, что ты должна мне повиноваться. У меня обо всем этом есть свое мнение, и не думай, что и дальше все будет сходить тебе с рук.
   — У тебя свое мнение? — спросила она, намереваясь бросить ему вызов. — Ну, кажется, мне и сейчас придется ослушаться тебя, великий Эрик Дублинский. Я не предавала тебя, но проявила непослушание, убежав из поместья. И я ведь ничем не отличаюсь от Александра, потому что я — не больше чем твоя собственность! А как ты поступаешь с убежавшей лошадью или с непослушным рабом? Почему бы не повесить меня, милорд, или не снести мне голову с плеч и покончить со всем этим?
   — Ну, это будет слишком, — весело сказал он. — Поверь мне, я серьезно подумываю о каком-нибудь физическом наказании для тебя, но я сделаю это сам, наедине. А теперь, жена моя, не пора ли нам?
   Она бросила на него взгляд, полный ненависти, и поспешно повернулась.
   — Какой-нибудь датский топор настигнет тебя! — бросила она.
   — Но не тогда, когда этого захочется тебе, моя любимая жена, — ответил он, и в его тоне не было ничего, кроме вежливости.
   Кажется, она опять проиграла это сражение. Высоко подняв голову, Рианон решила не сдаваться. Она не сказала ни слова, а просто поспешила к опушке леса, где Рауен, Патрик и Ролло поджидали их во главе войска. Патрик помог ей сесть на коня. Она смотрела, как Ролло подвел белого коня Эрику. Эрик улыбнулся, дружески здороваясь с животным, потрепал его по морде и прошептал приветственные слова, прежде чем вскочить в седло.
   Он гораздо больше радуется коню, чем собственной жене, с горечью подумала она, удивляясь, что ей почему-то стало больно. Какое ей до него дело? Он завоевал ее землю, лишил ее всего. Даже гордости. Ее насмешки и сопротивление были показными, ее последней попыткой вести войну против него.
   Они направились домой, Эрик во главе кавалькады, Рианон в конце, держась Патрика и Рауена.
   Я не буду любить тебя! — поклялась она безмолвно, глядя Эрику в спину. Я не боюсь тебя!
   Здесь, среди множества людей, никто не сможет обвинить ее с Рауеном в чем-то недозволенном, и она может свободно общаться с ним и с Патриком, который ей нравился все больше. Она улыбалась, весело болтала и слушала вместе с Рауеном, как Патрик прекрасно описывал свою родину и уверял их, что Святой Патрик, в честь которого он назван, действительно изгнал всех змей из Ирландии много-много лет назад.
   — Жаль, что мы не можем повернуть назад и поразвлечься с датчанами, — сказал Ролло с воинственной ухмылкой, оглядываясь на них. Рианон довольно засмеялась, ее глаза блестели. Но потом улыбка медленно сползла с ее лица, потому что она заметила, что ее муж тоже оглянулся и смотрит на нее с удивлением. Она потупилась, а потом тряхнула головой, решив не обращать на него никакого внимания. Она попросила Патрика рассказать ей еще какую-нибудь легенду, и он начал повествование о маленьком народе, давным-давно жившем в скалах, расщелинах и в пещерах под землей.
   Путь был приятным, и Рианон сама не заметила, как они добрались до дома. А когда стала надвигаться ночь, следовавшая, казалось, за ними по пятам, она почувствовала какую-то перемену в воздухе.
   Тучи стали сгущаться, черные и бушующие, и с моря подул холодный ветер.
   Приблизившись к стенам города, Эрик поднял руку, и всадники остановились. За мужскими спинами Рианон различила Мергвина, поджидающего их на дороге. Он стоял один, но казалось, что ему подчиняются природа, море и небо. Ветер развевал его белые волосы и играл с седой бородой. Его глаза были серыми и печальными, как нависшие над ним тучи.
   — Что случилось? — резко спросил Эрик, слезая с коня. Он подошел к старику, и Мергвин протянул ему навстречу руку, а Рианон внезапно заметила, как беззащитен был старый друид, повелитель рун. Задержавшись на нем, ее взгляд упал на море.
   На побережье снова были корабли викингов, огромные, с замысловато вырезанными на носах головами животных, драконов и змей.
   Ее сердце бешено застучало. Это что, новое нашествие? Сколько можно сражаться с викингами? Король Альфред всю жизнь сражался с ними, так долго, что был вынужден призвать викингов на помощь против викингов.
   Но Эрика, казалось, вовсе не встревожило появление кораблей. Его внимание было приковано к старику, который стоял у них на пути.
   — Аэд Финнлайт! — сказал Мергвин.
   — Дед, — выдохнул Эрик. Он пристально посмотрел на Мергвина. — Он умирает.
   — Твой отец послал за тобой. Ты нужен матери. Если ты отплывешь с утренним приливом, ты еще успеешь застать Аэда Финнлайта живым.
   Эрик крикнул, чтобы Мергвину дали коня, и снова вскочил в седло. В молчании они въехали в город.
   Во дворе Эрик быстро спешился и вошел в зал. Рианон начала слезать с коня и увидела, что Патрик уже рядом, готовый помочь ей. Его глаза были печальны. В них даже блестели слезы.
   — Он поедет в Ирландию? — спросила она, Пожалуйста, Господи, — молилась она. — Пусть он едет один. Пусть он будет подальше от меня, чтобы он не мог дотронуться до меня, чтобы я смогла научиться ненавидеть его вновь! Пусть мне будет все равно, пожалуйста, не дай мне переживать за него…
   — Да, конечно, мы поедем! Аэда Финнлайта любили все, особенно его дети и внуки. Он великий человек, он заключил мир и всячески поддерживал его, и он был справедлив и сострадателен к людям. Ты бы тоже полюбила его.
   Она кивнула головой, потому что Патрик, казалось, очень остро ощущал боль потери. Она постаралась не показывать своего облегчения из-за того, что ее муж уезжает.
   Она поторопилась в зал, думая, что сможет проскользнуть в комнату Аделы и остаться там, вдалеке от приготовлений к будущему путешествию. Но когда она проходила через зал, она остановилась, потому что Мергвин ждал ее у входа, в его серых глазах было понимание и осуждение. Как он мог узнать, что она войдет именно здесь? Что еще у него на уме, зачем он хотел найти ее?
   — Я же просил тебя не уезжать туда, — напомнил он ей, и в его голосе была боль и беспокойство, и внезапно она раскаялась, что заставила его волноваться. Она беспокоилась о нем — она не могла ничего с собой поделать, он ей нравился. Он по-своему опасался за нее, но он был ее другом тоже! Она поняла, что он ей доверяет. Ему даже хотелось, чтобы Эрик женился на ней.
   Она покачала головой:
   — Мне очень жаль. Правда, Мергвин, я не хотела причинить тебе боль. И мне жаль Аэда Финнлайта. Его все так любили и восхищались им, это, должно быть, великий человек, я буду молиться за него от всего сердца. Все мы здесь будем молиться за него.
   Она не заметила, что Эрик тихо вошел и встал позади Мергвина в проходе, пока его голос, резкий и твердый, не скомандовал:
   — Тебе незачем молиться за него. Ты будешь сопровождать меня в этой поездке, в которую мы отправляемся с утренним приливом.
   Ее взгляд метнулся с Мергвина на мужа. В тени коридора его глаза казались кобальтовыми. Она подумала, что на самом деле вовсе не нужна ему там — он решил взять ее с собой только потому, что понял, как сильно ей хотелось, чтобы он уехал.
   Она задохнулась, стараясь говорить ровно и разумно.
   — Эрик, я боюсь, что буду тебе мешать. Для тебя это будет трудное время.
   — И оно станет еще труднее, потому что мне придется думать, что ты осталась здесь и что датчане могут схватить тебя, или же ты надумаешь сама отправиться к ним в лагерь, — резко сказал он.
   — Лучше проследи, чтобы сложили твои вещи, хотя Мергвин уже сказал Аделе, чтобы она сделала это.
   — Но, господин, муж мой, — начала она осторожно.
   — Рианон, прекрати это представление и поспеши. Скоро наступит рассвет.
   Она умоляюще посмотрела на Мергвина, но поняла, что от него не дождется помощи, ведь она обманула его однажды. А Эрик…
   — Я не поеду! — бросила она, в ярости поворачиваясь, чтобы уйти.
   Он остановил ее, схватив за спутанные локоны ее волос. Когда она вскрикнула, он спокойно рассматривал ее локон, а потом улыбнулся ледяной улыбкой.
   — Рианон, ты поедешь. Хочешь или не хочешь, а поедешь. — Казалось, его глаза смотрели на нее с вызовом. — Я предлагаю, чтобы ты сделала это добровольно.
   Он отпустил ее волосы и большими шагами догнал ее, возвращаясь в зал. Рианон бросила на Мергвина испепеляющий взгляд, а потом пошла вверх по ступеням.
   В ее комнате была Адела. Теплая ванна, чистые полотенца, мыло, пахнущее розой, ожидали ее. Адела рассказала ей, что они с нетерпением ждали ее возвращения, хотя Мергвин уверял снова и снова, что с ней не случится ничего плохого и что она, в конце концов, вернется домой.
   — А когда мы снова увидели корабли викингов и поняли, что это не наши корабли возвращаются, ну мы все были в панике. Но Мергвин заверил нас, что они приплыли от Олафа Белого, короля Дублина. Смотреть на них было удивительно! А потом и вы вернулись, в точности, как сказал Мергвин! А теперь ты поедешь в Ирландию! Рианон! Я буду сильно по тебе скучать. Ты должна быть очень осторожна!
   — Я не поеду в Ирландию! — отчаянно выкрикнула Рианон.
   — Но, дорогая моя…
   — Я не поеду!
   И, как только она сказала это, раздался стук в дверь, и она открылась, не дожидаясь разрешения. Рианон задрожала, решив, что это Эрик и что он слышал ее дерзкие слова.
   Но это был не Эрик. Это была девушка, Юдифь, одна из тех, которым, по-видимому, очень нравился Эрик. Она вошла с подносом, полным еды, и поставила его на сундук, а потом присела перед Рианон в реверансе.
   — Госпожа, лорд Эрик сказал, чтобы принести все это и чтобы ты поела и отдохнула, потому что тебе придется вставать затемно.
   Глядя на хорошенькую девушку, Рианон поняла, что Юдифь с радостью будет обслуживать Эрика всеми способами. А может быть, она уже оказывала ему такие услуги?
   — Спасибо, Юдифь, — сказала Рианон. Девушка не уходила, оглядывая комнату.
   Ей было невыносимо думать о том, что Юдифь была в его объятиях, в его постели, может быть, даже в этой комнате. Она старалась обуздать свои чувства. Она не будет делать из себя посмешище.
   — Юдифь, спасибо, это все.
   Со вздохом девушка вышла из комнаты.
   — Я послежу за этой красоткой, — предупредила ее Адела.
   — Угу, — устало пробурчала Рианон. Ей хотелось остаться одной. Она повернулась и схватила свою кузину за руку.
   — Ты так много сделала для меня — уложила мои сундуки и приготовила ванну. Мне теперь хорошо. Я собираюсь расчесать волосы, быстренько поесть и лечь в постель. И ты сделай то же. Ты, должно быть, утомилась.
   В глазах Аделы появилось беспокойство.
   — Если ты уверена…
   — Да, конечно. Пожалуйста.
   Адела поцеловала ее и вышла.
   Рианон села на край постели и начала расчесывать волосы. Они ужасно перепутались в эту дикую ночь, но она расчесала их тщательно, и через некоторое время они стали подсыхать, распутались и мягко заструились по ее рукам, плечам и спине. Некоторое время она сидела неподвижно, а потом нырнула в один из своих сундуков и, порывшись, нашла ночную рубашку. Она была из простого полотна с нежной вышивкой у ворота и на рукавах, но такая прозрачная, что почти не скрывала наготу. Она быстро скользнула в нее, удивившись, что уже так поздно, а потом подумала, придет ли к ней Эрик этой ночью. Она мельком взглянула на поднос с едой, к которой она даже не притронулась, обнаружила, что там есть мед, и сделала несколько глотков. А потом снова провела гребнем по волосам.
   За дверью послышались шаги. Она отбросила гребень и забралась в постель, разметав вокруг себя волосы.
   Дверь отворилась. Она услышала шаги Эрика, услышала, как он притворил дверь, и вся оцепенела, когда он остановился, а потом подошел к кровати и внимательно посмотрел на нее.
   Он постоял так некоторое время, и она услышала, что он стал раздеваться. Он тихонько чертыхнулся, когда влез в остывшую уже ванну, и она слышала, как он плескался некоторое время.
   Он ляжет в постель и обнаружит, что она только притворяется спящей. А она встанет и напомнит ему, что все время она исполняла его прихоти, и что она и дальше будет сильно стараться услужить ему, и что она с нетерпением будет ожидать его возвращения — если, конечно, он оставит ее здесь.
   Но когда он лег рядом с ней, он даже не прикоснулся к ней. Он просто повернулся к ней спиной.
   Она открыла глаза. Он задул свечи, но пробивался лунный свет и играл на гладких мускулах его спины. Она кусала губы в нерешительности, в расстройстве. Она коснулась бедрами его обнаженных ягодиц и пощекотала его волосами, но он даже не пошевелился.
   Она легла на спину и уставилась в потолок.
   — Эрик, — сказала она тихо наконец. Он приподнялся на локте. При свете луны она чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней.
   — Мне очень жаль твоего деда. Правда.
   Он ничего не ответил. Через минуту он тоже перевернулся на спину, но потом обнял ее за плечи и подмял под себя. Она дала волю слезам, которые стояли в ее глазах, и когда он прижал ее к себе и остановился на некоторый момент, она прошептала:
   — Пожалуйста, не заставляй меня ехать! Я так боюсь!
   — Да? — сказал он, обнимая ее и вглядываясь в ее лицо.
   При свете луны она была прекрасна. Ее глаза были нежными, блестящими, влажными, губы трепетали, красные, как розы; под легким покровом ночной рубашки ее груди вздымались и опускались быстро при каждом вдохе и выдохе. Островки ее грудей казались больше, полнее, соблазнительнее, чем всегда. Ее волосы вились по его обнаженному телу, накрывая его прекрасным плащом. Она все-таки добилась своего, опутав его этими прядями золота и огня, окутывая его этим взглядом, блестящим серебром, завораживая красотой своего нежного голоса и прекрасных форм. Это была не любовь, быстро подумал он, совсем не любовь. Но она принадлежала ему, и он хотел ее с такой страстью, какой он никогда еще не знал. Ему хотелось взять ее нежно на руки, успокоить, держать в своих объятиях.
   Но он знал ее. Он хорошо ее знал.
   Что это за новая игра? Неважно, подумал он устало. Пусть себе играет.
   — Эрик… — сказала она мягко, обольстительно, шепотом, полным трепещущей невинности. — Милорд, пожалуйста, я буду хорошей женой, буду тебя слушаться, буду… угождать тебе всем. Только, пожалуйста, только не это! Я умоляю, не заставляй меня ехать в Ирландию. Когда ты вернешься, я буду здесь. И я приложу все усилия, чтобы дать тебе все, что ты потребуешь от меня как от жены.
   Он откинул ее волосы, любуясь их длиной, когда его пальцы скользили по их блестящей мягкости.
   — Правда? — спросил он ее.
   — Конечно.
   Ее ресницы были длинными, а глаза нежными и соблазняющими.
   Он улегся на нее, прижимаясь к ее грудям, а потом накрыл ртом один бугорок, облизывая языком набухший сосок через ткань прозрачной рубашки. У нее вырвался резкий вздох, и ее тело выгнулось под ним, придя в соприкосновение с его членом, усиливая нарастающий жар его дикого желания.
   — Я буду такой, как ты захочешь, — обещала она, лаская его локоны. Они приподнялись вместе, ее волосы окутывали его занавеской, и она обняла его. Ее быстрые поцелуи осыпали его плечи и грудь. Ее волосы по всей длине опутывали его тело мягкими шелковыми прядями. Сладко пахнущие волосы вызвали напряжение всех его членов, как только он их касался. Ее губы коснулись его губ, помедлили там, а потом снова продолжали свои изыскания по его телу. Нежно, мягко, сладостно, она соблазняла его. Желание в нем достигло силы все смещающего яростного урагана. Она знала, как ласкать его, именно там, где ему хотелось. Она знала, когда подразнить, когда помедлить, а когда поддаться. Она могла заставить мужчину стать слепым ко всему, кроме исполнения его желания…
   Он схватил ее яростно, укладывая поверх себя, а потом перевернулся с ней, и она оказалась внизу на спине. Он на какое-то время увидел ее глаза, перед тем как они прикрылись длинными и густыми ресницами, и в них ему почудилось торжество. Внезапно ярость нахлынула на него, и он вздохнул, стараясь не дать выхода этому бешенству.
   Стоп! — скомандовал он сам себе, он подыграет ей в игре, которую она затеяла. Он улыбнулся и нежно поцеловал ее в губы, пробуя сладость ее рта.
   Он в клочья разорвал ее рубашку, добравшись до ее обнаженной плоти, ненасытно беря все, что было под ней. И когда она уже почти лишилась воли от всех этих нарастающих высот, до которых он довел ее, он страстно вошел в нее и потребовал все сначала.
   И вновь он получил все. Он никогда прежде не знал такого сладостного и дикого взрыва облегчения, которое он испытал этой ночью, дикого, как море в ярости шторма. Яростные содрогания сотрясали его, когда он снова и снова заполнял ее собой, и в момент наивысшего наслаждения он насытил свою страсть так, как он раньше не мог себе представить. Он закрыл глаза и почувствовал гром ударов ее сердца под набухшей грудью, и он понял, что может, коснувшись ее, получить все то, что она не хотела давать ему.
   Но он понимал, что она предала его, и что сама мысль о том, что она его жена, приводила ее в отчаянье.
   Горькая усмешка коснулась его губ, и на душе его стало тяжело. Боже мой! Если бы он только смог перестать хотеть ее! Если бы он только смог забыть о ее существовании…
   Но он не мог. Когда он был далеко от нее, она заполняла его сны. Когда он представлял, что ей грозила опасность, боль острым ножом пронзала его. Ведь она была его женой.
   И, видит Бог, она поймет, что это так, и что все ее уловки и хитрости ничего не изменят, и что ей придется покориться…
   Ему была непонятна эта боль внутри, и он сильно стиснул зубы, чтобы побороть ее. Затем он придвинул ее поближе и мягко прошептал в ночи:
   — И ты будешь меня любить, когда я вернусь?
   Ее дыхание все еще было неровным. Он накрыл ладонями ее груди и все еще мог ощущать яростное биение ее сердца.
   — Да, милорд, — прошептала она хрипло.
   — Когда я вернусь… ты будешь почитать меня и повиноваться мне?
   — Да!
   Он поцеловал ее и прижал к себе. Он уставился в потолок, а потом закрыл глаза. Черт бы ее побрал! Аэд Финнлайт умирает! Мысль об этом сверлила его, он не мог отбросить ее. Его дед был в Ирландии, он олицетворял мир в этой стране, он был ее гордостью. Он возродил в Ирландии золотой век, он был мудр и прекрасен. Эрик никогда его не забудет — его мудрость, то, чему он учил его.
   Но она причиняла ему страдания даже в эту минуту…
   Он крепче стиснул ее в объятиях. Она что-то пробормотала в знак протеста, и он ослабил их. Ему нужно уснуть, хотя бы на несколько часов.
   Но он никак не мог. Он лежал с открытыми глазами. И когда появился первый проблеск зари, он откинул льняную простыню и поднялся на ноги.
   Она, должно быть, даже во сне поняла, что он оставил ее. Легкая улыбка заиграла у нее на губах, и она удобно раскинулась, волосы золотым плащом были разбросаны вокруг. Он сжал челюсти и отвернулся, быстро оделся, скрепив на плече свой самый красивый плащ, пристегнул ножны и меч. Хоть это и был печальный случай, он должен быть одет как подобает.
   Он снова шагнул к постели и внимательно посмотрел на свою жену. На секунду у него задрожали руки, и он сжал пальцы в кулаки, пока смотрел на нее, потому что она действительно была прекрасна. Может, это вовсе не она послала предупреждение датчанам. Он не мог поверить, что она это сделала. Но все равно, она должна что-нибудь знать об этом, и раз она так красива, значит, она немножко и предательница, потому что это была предательская красота.
   И доказательством ее предательства был шрам от ее стрелы, который будет всю жизнь напоминать ему об этом.
   Он холодно улыбнулся.
   — Вставай, — коротко бросил он. — Время ехать.
   — Я не поеду, — запротестовала она.
   — Поедешь. Я ведь сказал это тебе прошлой ночью.
   — Но, — воскликнула она, покраснев. — Ты ведь сказал…
   — Я ничего не говорил.
   — А! — Она поняла, что сделала глупость, и еще сильнее покраснела. — Как ты мог мне позволить… О ты, негодяй!
   И с этими словами она набросилась на него.
   Он быстро схватил ее, даже когда удары ее кулаков обрушились на него. Ее сердце бешено колотилось в груди, и это биение отзывалось у него в мозгу. Даже теперь он хотел ее, снова и снова познавая сладостность ее тела.
   Он держал ее за запястья, всматриваясь в бурю, бушевавшую в ее глазах.
   — Я притащу тебя силой на корабль, и мне все равно, одета ты или нет, миледи. Все равно в каком виде, но ты предстанешь перед моей матерью. Я же сказал тебе вчера, что ты будешь сопровождать меня. Я неоднократно предупреждал тебя, что мои решения не изменить никакими уловками, на какие только может пуститься женщина, неважно, как бы соблазнительны они ни были.