существованием! Прав был Гарри Астли -- слишком много людей живет на свете,
и слишком многие из них избалованы вроде меня. Пора нам начать тратить твои
деньги с толком, Бог. Поедем-ка в Александрию, разыщем ту девочку и ее
братца и привезем сюда.
-- Нет нужды ехать так далеко, Белл, -- сказал Бакстер со вздохом. --
Завтра мы можем с тобой пройтись от Глазго-кросс по Хай-стрит. По правую
руку ты увидишь железнодорожные депо и пакгаузы, выстроенные на месте
старого университета -- того самого, где Адам Смит создал свой знаменитый
труд о богатст-
ве народов и свой позабытый труд об общественной симпатии. По другую
сторону там стоят обычные жилые здания с магазинами в первом этаже, а позади
них -- зловонные, перенаселенные доходные дома, где тебе встретится ничуть
не меньше сгрудившегося несчастья, чем под солнцем Александрии. Там есть
закутки, где сто и больше людей берут воду для питья и стирки из
единственного крана, есть комнаты, где в каждом углу ютится целая семья.
Самые обычные болезни там -- дизентерия, рахит, туберкулез. Там ты сколько
хочешь найдешь несчастных девочек. Скажи родителям, что ты собираешься
воспитывать из них служанок, и они будут на коленях тебя благодарить за
избавление от обузы. Приведи сюда шесть девочек. С помощью миссис Динвидди
тебе, может быть, удастся за три-четыре года научить большинство из них
убирать комнаты и стирать белье. Для того чтобы научить их чему-нибудь еще,
ты сама слишком невежественна. Сжав руками голову, Белла воскликнула:
-- Ты говоришь как Гарри Астли! Бог, ты тоже хочешь сделать из меня
циничную паразитку? Ты тоже думаешь, что моя ненависть к страданию -- это
всего-навсего не находящее выхода материнское чувство?
-- Я думаю, что, начав сейчас брать на воспитание детей, ты не сможешь
никого научить независимости.
-- А как этому научить?
-- Надо самой научиться быть независимой -- независимой и от меня, и от
Свечки, выйдешь ты за него замуж или нет. Тебя не пугает упорный труд -- не
в борделе, конечно?
-- Ты же видел, как я упорно трудилась, помогая больным зверюшкам в
нашем лазарете.
-- Но теперь ты хочешь помогать бедным больным людям.
-- Да, ты знаешь, что хочу.
-- Готова ли ты изнурять тело и мозг, работая в мрачных местах, где
мужество нужно не меньше, чем трезвый расчет?
-- Я невежественна и сбита с толку, но я не дура и не трусиха. Дай мне
работу, где я истрачусь вся!
-- Тогда ты сама знаешь, кем должна стать.
-- Не знаю -- скажи!
-- Если ответ еще не созрел у тебя внутри, -- сказал Бакстер угрюмо, --
то мне давать его бесполезно.
-- Хоть намекни.
-- Для этой работы тебе потребуются тяжкое ученье и годы практики, но
твои близкие друзья помогут тебе и в том, и в другом.
-- Я стану врачом.
Ее лицо было мокро от слез, его -- от пота, но они улыбались и кивали
друг другу с таким полным пониманием, что я чуть ли не завидовал им, хотя в
течение всего разговора ладонь Белл лежала в моей. Видимо, она почувствовала
во мне эту зависть, потому что, поцеловав меня, сказала:
-- Представь себе, сколько лекций, Свечка, ты мне прочтешь, и как
внимательно мне придется слушать!
-- Бакстер знает куда больше меня, -- отозвался я.
-- Это так, -- сказал Бакстер, -- но всего я никогда никому не
расскажу.
************************************************************************
Звездочки отделяют подробную запись начала беседы от краткого изложения
дальнейшего.
Бакстер сказал, что в Британии сейчас работают только четыре
женщины-врача, все с дипломами иностранных университетов; но благодаря
закону о расширении прав 1876 года и деятельности Софии Джекс-Блейк
медицинский факультет Дублинского университета уже открыл двери для женщин,
и шотландские университеты, видимо, вскоре последуют его примеру. Пока что
он, Бакстер, вновь примется за работу в палатах для бедных лечебницы
восточного Глазго, если Белла поступит туда сестрой-ученицей. Если дела у
нее пойдут успешно, он добьется, чтобы ей разрешили ассистировать ему в
операционной. Поэтому, ког-
да она наконец начнет учиться в медицинском колледже в Дублине или
Глазго, лекции не будут для нее только упражнениями по запоминанию, как для
большинства студентов первого курса. Он сказал, что всех лечащих врачей и
хирургов следует набирать из низшего персонала или, по крайней мере, они
должны начинать с этой работы. Тут он принялся яростно доказывать, что
обучение британца любой профессии следует начинать с ручного труда, и нам
стоило немалых усилий вернуть его к теме разговора.
Потом он спросил Беллу, кем она хочет стать -- врачом общей практики
или специалистом. Она ответила, что хочет помогать попавшим в беду юным
девушкам, роженицам и проституткам. Он сказал, что это хорошая мысль, потому
что сейчас почти все, кто работает в этой области, имеют иное, нежели
пациентки, устройство половых органов. Белл заявила, что собирается учить
всех женщин, которые к ней обратятся, самым современным и действенным
способам предохранения. Мы с Бакстером в один голос посоветовали ей держать
это намерение в тайне до тех пор, пока она не будет в состоянии его
осуществить. То, что говорится пациенткам в тиши кабинета, не столь чревато
опасностью общественного скандала. Если же она хочет публично ратовать за
ограничение рождаемости, ей следует сначала поработать дипломированным
клиницистом по меньшей мере пять лет. Она согласилась лишь после того, как
мы пообещали, что этот срок будет определять она сама, и никто другой.
Потом Бакстер обратился ко мне и сказал, что друзья отца держат его в
курсе моих успехов на медицинском поприще. Я вырос в хорошего диагноста и
инфекциониста с порядочным знанием гигиены, обеспечивающей правильную работу
человеческого организма. Это именно те качества, которые требуются от
инспектора городской санитарной службы, и он рассчитывает, что я изберу эту
стезю. Важнее предупреждать болезни, чем их лечить. Самые большие
благодетели города -- это люди, которые улучшают в нем водоснабжение,
канализацию и освещение, короче, условия жизни. Но есть у него и личная
причина, чтобы желать для меня этой должности. Когда Белла наконец возглавит
собственную клинику (а он употребит все свое состояние, чтобы ее создать),
поддержка влиятельного представителя городских властей будет ей очень
полезна. Этот довод меня убедил.
Я заговорил о нашем браке и высказал пожелание, чтобы он состоялся как
можно раньше. Белла ответила, что вначале должна выяснить, не заразилась ли
она у мадам Кронкебиль венерической болезнью. Бакстер сказал, что шести
недель полового карантина будет достаточно, потом объявил, что устал,
отрывисто попрощался и ушел наверх. Мне стало ясно: мысль о том, что Белла
выходит замуж за меня, а не за него, все еще причиняет ему боль. Я поделился
с ней своим наблюдением, но она только рассмеялась. Нет, она этого не
оспаривала -- просто расценила как чудачество, которое у него скоро пройдет.
Это была единственная область, в которой моя дорогая Белла была
нечувствительна к чужой боли. Но когда у нас родились дети, я понял, что
блаженная бесчувственность младших по отношению к родителям или наставникам,
на которых они привыкли полагаться, -- правило, почти не знающее исключений.
Мы поцеловались на сон грядущий, поднялись наверх к двери ее спальни и
вновь поцеловались. Она прошептала:
-- А ты изрядно окреп, Свечка. В старые времена, когда мы так делали,
ты чуть в обморок не падал.
Я сказал, что, увы, стал менее чувствителен -- мое тело тосковало по
ней так долго, что еще не до конца поверило в нашу встречу. Она тихонько
рассмеялась и призналась, что и сама стала не такой страстной.
-- Мне хочется скорее миловаться, чем париться, -- сказала она, -- а у
меня ведь не было сносного милованья на всю ночь до утра с тех самых пор,
как Парень после Александрии взял моду спать со мной валетом. Ляжем сегодня
вместе, незаменимая моя Свечка. Если проложить между нами простыню, я буду
чувствовать твои тесные объятия, но не причиню тебе вредал. Хочешь так
помиловаться?
Я сказал, что буду счастлив и что именно такой предбрачный обряд широко
распространен в сельской Шотландии, где это называется "любиться".
Мы легли в постель и любились, и с той поры мы никогда не спали
раздельно, если не считать ее отлучек в Лондон на собрания Фабианского
общества.

21 Помеха

Я хоть и атеист, но не доктринер. Когда мы убедились, что Белла
здорова, я организовал простую пресвитерианскую свадебную церемонию, решив,
что это вполне безвредный и традиционный способ придать бракосочетанию
торжественность. Ближе всего к нам была церковь Парк-черч, но я не хотел,
чтобы соседские дети устраивали у дверей "кучу малу" и поэтому выбрал
Лэнсдаунскую церковь Объединенных пресвитерианцев на Грейт-вестерн-роуд, до
которой было не больше десяти минут ходу*. Читатель-англичанин может
удивиться, узнав, что обряд назначили на 9 утра 25 декабря. Это была самая
ранняя дата из возможных, а Шотландская церковь не считает Рождество таким
уж неприкосновенным днем, если только оно не падает на воскресенье. Когда я
вел Беллу под руку, а следом за нами Бакстер вел под руку миссис Динвидди,
мне было весело сознавать, что этот день люди по всему свету отмечают как
праздник, хотя магазины, учреждения и фабрики Глазго были полны обычной
деловой суеты.
Утро выдалось морозное. Крыши, деревья и боковые улочки сплошь укутало
снегом, но шагалось нам легко -- Бакстер заплатил ватаге мальчишек, и они
расчистили нам тропинку от дома до церкви. Тропинка спускалась через парк по
склону холма, но скользко на ней не было, потому что ее щедро посыпали
солью. Морозный туман, щекотавший нос легким запахом дыма, ухудшал видимость
только на дальнем расстоянии, и я заметил, что перед нами в церковь вошли
какие-то люди. Это меня озадачило. Я предполагал, что, помимо Бакстера и
миссис Динвидди, не будет ни свидетелей, ни гостей. Белла хотела пригласить
мисс Макта-виш, Парринга, Астли и мадам Кронкебиль, желая показать им, "что
все хорошо, что хорошо кончается" (ее слова). В конце концов мы убедили ее,
что, собравшись вместе, эти люди изрядно смутят друг друга, и договорились,
что не позовем никого и объявления давать не будем. Но пастор, разумеется,
должен был заранее огласить имена вступающих в брак, дабы убедиться, что к
нему нет препятствий.
Мы вошли в церковь точно в назначенное время -- часы показывали без
одной минуты девять -- и увидели, что неф совершенно пуст, если не считать
группы из пяти человек, сидящих в одном из передних рядов. "Кто это такие?"
-- спросила Белла, но я не знал; я заметил только, что один из них необычно
высок, худ и похож на военного. Почему-то меня бросило в дрожь. Мне
почудилось, что вот-вот случится несчастье и что мы с Беллой уже много раз
вступали под руку, минуя эти же скамьи, в это же несчастье. Я словно увяз в
дурном сне и во что бы то ни стало должен был проснуться. "Держись,
Свичнет!" -- шепнул мне Бакстер столь повелительно, что я вскинул на него
глаза. Он кивнул мне, и я понял, что он предвидел все, что может случиться,
и готов к этому. Я крепче прижал руку Беллы и двинулся вперед с отвагой
христианина, знающего, что Бог на его стороне.
Мы прошли мимо незнакомцев и стали спиной к ним, лицом к престолу.
Пастор обошел кафедру и после вступительных слов, как положено, спросил, я
ли Арчибальд Свичнет, единственный сын Джессики Свичнет, незамужней из
округа Уопхилл области Галлоуэй. Я ответил, что да, я. Затем он спросил
невесту, она ли Белла Бакстер, дочь Игнейшуса Макгрегора Бакстера,
коммерсанта из Буэнос-Айреса, и его супруги Серафины Рейнгольд Камберпатч?
Белла ответила, что да, она. Я удивился, зачем это Бакстер изобрел для ее
матери такое длинное и заковыристое имя; наверно, он решил, подумалось мне,
что в нашем полном несуразностей мире перечень имен, не содержащий хотя бы
одного длинного и заковыристого, выглядел бы подозрительно. Когда я пришел к
этому заключению, пастор уже говорил, что если кто-либо из присутствующих
знает причины, по
которым эти двое не могут быть соединены священными узами брака, пусть
он о них заявит. И у меня за спиной раздался высокий, отчетливый, скрипучий
голос:
-- Этот брак не может совершиться.
Мы обернулись. Слова произнес тот самый высокий, худой мужчина -- он
теперь стоял выпрямившись и смотрел на нас в упор, похожий на искусно
выточенную в человеческий рост деревянную куклу. Он потому казался
деревянным, что его пышные серо-стальные усы, закрывавшие рот, и
остроконечная бородка почти не отличались по фактуре от розовато-бурой кожи
лица. Рядом копошился, пытаясь встать, диковатого вида толстый старик со
смуглым лицом.
-- Кто вы? -- спросил пастор, голос у которого внезапно стал робким и
писклявым.
-- Я генерал сэр Обри ле Диш Коллингтон. Женщина, которая называет себя
Беллой Бакстер, -- моя законная венчанная жена Виктория Коллингтон, в
девичестве Виктория Хаттерсли. Здесь присутствует ее отец Блайдон Хаттерсли,
директор-распорядитель манчестерско-бирмингемской паровозостроительной
компании "Юнион Джек".
-- Викки! -- вскричал старик, протягивая к Белле обе руки и орошая щеки
слезами. -- Викки, крошка моя! Неужели ты забыла своего старенького папку?
Белла посмотрела на него с величайшим интересом, потом, с таким же
интересом, -- вновь на своего первого мужа. Генерал не сводил с нее
неподвижных глаз. Заводчик всхлипывал. Мои же чувства были слишком
диковинны, чтобы их описывать. Я понимал, что Белла, сама того не ведая,
видит первого мужа своего тела и одновременно отца своего мозга, а рядом с
ним -- деда своего мозга и одновременно отца своего тела. Наконец она
вымолвила:
-- Вы запоминающаяся пара, но я не припомню, чтобы я кого-нибудь из вас
раньше видела.
-- Говорите, Приккет, -- сказал генерал.
Встал третий мужчина и заявил, что он, будучи личным врачом генерала,
лечил леди Коллингтон от серьезной болезни по меньшей мере восемь месяцев
перед ее исчезнавением; дама, которая отозвалась на имя Белла Бакстер,
обладает голосом и наружностью, столь сходными с голосом и наружностью леди
Коллингтон, что без всякого сомнения они -- одно лицо. Тут пастор сказал,
что брак состояться не может.
Не знаю, что бы я сделал, если бы рука Беллы не оставалась сцеплена с
моей и вперед не выступил Бакстер. Его дородная фигура и спокойный тон
вселили в меня детскую надежду. Он сказал:
-- Генерал Коллингтон. Мистер Хаттерсли. Кто-то сообщил вам время и
место этого бракосочетания. От того же лица вам, может быть, известно, что я
состоятельный человек и практикующий хирург, оперировавший членов
королевской семьи. Мисс Бакстер явилась ко мне три года назад, не имея
никаких воспоминаний о прежней жизни. С той поры она живет под моей опекой,
и я завещал ей все свое состояние. Год назад она по своему свободному выбору
обручилась с моим другом доктором Свичнетом из Королевской лечебницы Глазго.
Генерал Коллингтон! Мистер Хаттерсли! Хотите ли вы, чтобы личность мисс
Бакстер в законном порядке установил суд? Или все же мы попробуем установить
истину путем спокойного обсуждения? Мой дом отсюда недалеко. Приглашаю вас
туда.
-- Объясните ему, Харкер, -- сказал генерал.
Встал четвертый, назвался адвокатом генерала Коллингтона и заявил, что
сэр Обри хотел бы избежать ущерба, который нанесло бы репутации его жены
публичное разбирательство вопросов частной жизни. По этой, и только по этой,
причине генерал согласен на переговоры с участием следующих лиц. С одной
стороны -- он сам, его адвокат, его врач, отец его жены и мистер Сеймур
Граймс из частного сыскного агентства "Сеймур Граймс" (при этом встал
пятый). Другую сторону, продолжал адвокат, могут представлять мистер Бакстер
и его друг доктор Свичнет. При этом сэр Обри настаивает, чтобы его жена
Виктория Коллингтон дожидалась исхода обсуждения в другой комнате. Для того
чтобы исключить ее из переговоров, у него есть более чем убедительные
причины. Он также настаивает, чтобы они происходили в апартаментах, снятых
им в отеле при вокзале Сент-Инок.
-- Вы хотите рассказать Богу и Свечке, кто я такая, а я чтоб не
слышала? --
крикнула Белла. -- Бог, что ты на это скажешь?
-- Я скажу, что не буду в этом участвовать, -- ответил Бакстер
спокойно, -- если не будут приведены веские доводы.
-- Объясните ему, Приккет, -- сказал генерал. Медик выбрался в проход
и, к огромному неудовольствию Беллы, отвел Бакстера в сторонку и что-то
зашептал ему на ухо. Бакстер ответил во всеуслышание:
-- Это никакой не довод, это ложь. Я могу доказать, что это ложь.
Переговоры состоятся только при участии мисс Бакстер и только у меня дома. В
моем жилище генерал Коллингтон и его окружение не рискуют ничем; а вот из
отелей у нас в Британии мужчины не раз увозили женщин, выдавая себя за их
мужей, и полиция не вмешивалась.
-- Верно! -- рявкнул генерал.
Адвокат посмотрел на него с укором. Генерал бесстрастно уставился на
него в ответ, и некоторое время никто не шевелился. Потом, вероятно, был дан
какой-то знак, потому что адвокат негромко сказал Бакстеру:
-- Мы поедем к вам домой. В переулке рядом с церковью ждут три кеба.
-- В трех кебах могут разместиться только шестеро, -- заметил Бакстер.
-- Миссис Динвидди, поезжайте, пожалуйста, с этими пятью джентльменами на
Парк-серкес, 18. Проведите их в мой кабинет, зажгите камин и предложите им
подкрепиться. Мы с мисс Бакстер и доктором Свичнетом вернемся не иначе как
пешком и прибудем вскоре после вас. Мистер Харкер, доведите, пожалуйста, мои
слова до сведения вашего нанимателя.
После этого Бакстер повернулся к адвокату спиной и сказал священнику,
что завтра он заплатит ему за беспокойство и обратится к нему снова, когда
сегодняшнее недоразумение будет улажено. Затем он взял Беллу под другую
руку, и мы трое двинулись по проходу к двери. Когда мы вышли на улицу, мне
показалось, что я провел в этой церкви не десять минут, а десять дней.
Как свежо, светло и молодо выглядели подернутая морозной дымкой улица и
заснеженные крыши! Белла чувствовала то же, что и я. Она сказала:
-- Я и подумать не могла, что на нашем бракосочетании будет так весело.
Неужели этот несчастный старик действительно мой папа? Надо его как-нибудь
утешить. И что, я была замужем за этой маской на жердине? Лучше бы от него
подальше. Эти господа и вправду хотели меня похитить? Вдруг на минуту мне
показалось, что хотят. Хорошо, что ты был с нами, Бог. Свечка бы погиб,
сражаясь за меня, но какая была бы польза похищенной Белл от потухшей
Свечки? Тебе, Бог, достаточно было гаркнуть как следует, и вся эта бражка на
пол бы попадала, и они это знали. Так значит, дело к тому идет, что
наконец-то тайна происхождения видов применительно к Белл Бакстер будет
разгадана. Что тебе там шептал этот лекарь, Бог?
-- Всякие враки. Может быть, он их еще повторит, и тогда ты услышишь,
как я их опровергну.
-- А почему у тебя такой несчастный вид, Бог? Почему ты не взволнован,
как я?
-- Потому что тебе предстоит узнать, что я тоже лгал.
-- Что? Ты лгал? -Да.
-- Если ты мне лгал, где может быть на свете правда? Кого добрым-то
можно считать? -- испугалась Белла.
-- Правда и добро исходят не от меня, Белл. Я слишком слаб. Я такое же
несчастное создание, как генерал Коллингтон. Приготовься презирать нас
обоих.

22 Правда: моя самая длинная глава

Имя генерала Коллингтона было мне известно задолго до того, как Бакстер
произнес его вслух, читая письмо Парринга. В то время Громобой Коллингтон
был столь же популярным персонажем газетных полос, как сэр Гарнет Вулзли или
Гордон Китайский. Виконта Вулзли назначили главнокомандующим Британской
армии. Генерал Гордон, позволив дервишам разорвать себя на куски, стяжал
венец мученика во славу империи. Первому мужу моей жены повезло меньше.
Лондонская "Тайме" и "Манчестер гардиан" ныне приписывают его подвиги
офицерам, которые даже не упоминались в первых репортажах о событиях.
Бульварная печать следует их примеру. Почему же несчастливый конец
доблестного воина затмил целую жизнь, полную патриотического служения?
Лучшей его биографией останется статья из справочника "Кто есть кто" за 1883
год. В последующих изданиях он не упоминается вовсе.
КОЛЛИНГТОН, сэр Обри ле Диш,
13-й баронет; ок. 1623; ордена: крест Виктории, Бани 1-й ст., Св. Мих.
и Св. Георг.; мировой судья; чл. парл. (лрд) от Сев. Манчестера с 1878;
р.Симла, 1827; старший сын генерала К. Коллингтона, губернатора Андаманских
и Никобарских о-вов, и Эмилии, старшей дочери Бамфорта ле Диша, баронета,
Хогснортон, Лоумшир и Баллинок-мйллап, гр-во Корк; унасл. титул от двоюр.
брата в 1861 г.; супруга Виктория Хаттерсли, дочь Б. Хаттерсли,
па-ровозостроителя из Манчестера. Образов.: Рагби, Хайдельберг, Сандхерст.
Командовал туземным подраздел, на вост. границе, мыс Доброй Надежды, 1849;
экспедиция против свази, 1850-- 1851 (тяж. ранение, отмечен в рапортах,
внеоч. звание подполковника); добровольцем участв. в Крымской камп.,
Севастополь, 1854--1856 (дважды ранен и отмечен в рапортах за отражение 5
русских вылазок с оч. малочисл. подраздел. 4-го Королевского полка, медаль
за Крымскую войну и 3 пряжки, орден Меджидии и турецкая воинская медаль);
нач. разведки бригады во главе мобильной колонны в Центр. Индии во время
мятежа 1857-1858 (ранен, участв. во взятии крепостей Фумукенуггер и
Буллубгур, штурме Кашмирского Бастиона и Делийских высот, медаль "За Индию",
пряжка "За Дели", орден Золотого руна от португ. короны за оборону Гоа);
пом. генерала-адъютанта в брит, экспедиц. корпу-
се в Китае, 1860 (ранен при уничтожении береговых батарей на Янцзы, но
участвовал во взятии Пекина и штурме Летнего дворца); нач. исправит, колонии
на о-ве Норфолк, 1862-- 1864; губернатор Патагонии, 1865--1868 (подавил
восстания тегуэльчей и геннаке-нов, не потеряв ни единого человека);
губернатор Ямайки, 1869--1872; нач. Бирманского карат, экспедиц. корпу- са,
1872--1873; в чине генерал-лейтенанта подавил 1 -е восстание метисов в
сев.-зап. Канаде, 1874; генерал-адъютант в Ащантийской войне, 1875 (ранен,
крест Виктории); нач. милиции в Канаде, 1876 (ранен разорвавш. орудием во
время поездки по Квебеку, денежная награда от Парламента в 25 000 ф. ст.,
орден Почетного легиона 5-го класса); мастер Великой Ложи вольных каменщиков
Англии, 1877. Публикации: "Пока Англия трепетала", взгляд на действия
правительства во время чартистского движения 1848 г.; "Очистить планету",
монодрама; "Политические болезни, имперские лекарства", лекция в
Объединенном военном институте. Внеслужебные занятия: охота, стрельба,
племенное скотоводство; попечитель приюта для бездомных и сирот при
Манчестерском об-ве человеколюбия; личный надзор за опытным хоз-
переселению в колонии. Адрес. Порчестер-террас, 49, Лондон. Клубы:
Кавалерийский, Объединенный воинский, Пратта, Британская евгеника.
Я прочел эту статью на следующий день после возвращения Беллы,
предварительно убедившись, что никто меня не видит. Позже я узнал, что Белла
и Бакстер по отдельности сделали то же самое. Преисполненные планов на
будущее, мы не хотели ворошить прошлое сообща -- мы надеялись, что оно
оставит нас в покое. Один Бакстер воспользовался сведениями, чтобы
приготовиться на случай, если прошлое неожиданно нас потревожит. В то
холодное рождественское утро, когда мы торопливо шли из церкви домой, только
он был в серьезном расположении духа. Белла заразила меня своим острым
любопытством, и я испытывал дурацкую гордость из-за известности генерала. Я
не боялся, что он отнимет у меня невесту, но воображал, что моя сердечная
жизнь войдет в историю, как вошла в нее сердечная жизнь Риццио или
Босуэлла1, -- но не с роковыми для меня последствиями, а лишь в такой
степени, чтобы сделать меня знаменитым. Даже слова Бакстера не отрезвили
меня. Приблизившись к дому 18, в окне кабинета мы увидели генерала,
устремившего на нас взгляд сверху вниз. Белла содрогнулась. Бакстер мягко
сказал:
-- Левый глаз у него стеклянный, и, чтобы глаза не разъезжались, он
всегда смотрит прямо перед собой. Ни один крупный военачальник не имеет
столько ранений, как ле Диш Коллингтон.
-- Ох, бедняга! -- воскликнула Белла и ободряюще ему помахала. Он не
подал виду, что заметил этот жест, а я вдруг испугался, что жалость может
толкнуть ее к нему.
Когда мы вошли в кабинет, он все еще смотрел в окно, стоя к нам спиной.
Старый заводчик устроился в кресле подле камина. Пока мы с Беллой
усаживались у стола, он бросил на нас быстрый взгляд и вновь уставился в
огонь. Адвокат и врач с чопорным видом сидели на диване рядом с детективом.
Сеймур Граймс единственный из посетителей чувствовал себя свободно; в руке у
него был стакан с виски, наполненный из графинчика, который миссис Динвидди
поставила в пределах досягаемости. Бакстер прошел прямо к бюро, отпер его и
вынул какие-то бумаги. Положив их на стол, он спросил, не обращаясь ни к
кому в отдельности:
-- Генерал предпочитает стоять?
-- Сэр Обри обычно предпочитает стоять, -- произнес генеральский врач
осторожно.
-- Хорошо, -- сказал Бакстер. Он сел, выбрав место, откуда ему были
видны все присутствующие, и заговорил.
-- В столь густонаселенном мире, как наш, почти у каждого человека есть
несколько двойников с такой же внешностью и таким же голосом. Есть ли у
кого-нибудь из вас дополнительные причины считать, что Белла Бакстер --это
Виктория Коллингтон?
-- Да, -- отозвался старый заводчик. -- Неделю назад я получил письмо