Грей Майкл. Бедные-несчастные

заставив ее вновь познавать мир в возрасте достаточно зрелом, чтобы сразу
осмысливать познаваемое, чего люди, всю жизнь находящиеся во власти детских
впечатлений, обычно не делают. Они все согласны, что у нее нет признаков
мании, истерии, фобии, слабоумия, меланхолии, неврастении, афазии,
кататонии, садомазохизма, некрофилии, копрофилии, мании величия, грязелюбия,
ликантропии, фетишизма, нарциссизма, онанизма, беспричинной агрессивности,
нездоровой скрытности и навязчивой тяги к сафической любви. Единственное
отмеченное проявление навязчивости имело лингвистический характер. Эти
заключения основаны на обследованиях, выполненных зимой 1880 -- 1881 годов,
когда она училась читать и испытывала восторг перед синонимами, ассонансами
и аллитерациями -- восторг, временами граничащий с эхолалией. Крепелин
сказал, что это бессознательная компенсация недостатка чувственных
воспоминаний. Шарко высказал мысль, что она может стать поэтессой, Бройер --
что эта навязчивая тяга будет ослабевать по мере накопления воспоминаний.
Так и случилось. Ее речь вошла в обычные рамки. Как утверждает Шарко, она на
удивление свободна от нездоровых предрассудков, свойственных ее
соотечественникам; тут, безусловно, отразились его собственные национальные
предрассудки, но его последние слова хорошо подытоживают заключения всей
пятерки: самая вопиющая ненормальность Беллы Бакстер состоит в ее полной
нормальности. Эта женщина не может быть женой генерала Коллингтона.
Пожалуйста, исследуйте эти свидетельства, доктор Приккет, или возьмите их с
собой и убедитесь в их подлинности на досуге.
-- Не тратьте время попусту, Приккет, -- сказал генеральский адвокат.
-- Это не имеет отношения к делу. Увертки и ничего больше.
- Поясните, пожалуйста, ваши слова, -- терпеливо попросил его Бакстер.
-- С легкостью. Предположим, некий гнусный мерзавец украл у меня деньги
и сбежал с ними из Лондона. Предположим, три года спустя полиция
арестовывает его в Глазго и хочет уже упечь его за решетку, как вдруг
прибегает врач с криком: "Стойте! Я могу доказать, что этот человек с тех
пор, как украл ваши деньги, стал дружелюбней и здоровей и что он начисто
забыл о краже". Полиция сочтет, что это увертки. Из-за своей эротомании леди
Коллингтон была генералу очень скверной женой, но ни он, ни законы нашей
страны не позволят ей ни выходить замуж вторично при живом муже, ни
счастливо жить по-шотландски сразу с двумя только лишь потому, что ее
счастливое состояние засвидетельствовано оравой заграничных психиатров.
Раздался негромкий звук, похожий на куриное кудахтанье, -- генералу
стало смешно. Бакстер вздохнул.
Вздохнул и сказал:
-- Сэр Обри. Мистер Хаттерсли. Эта женщина готовится к общеполезной
работе на благородной стезе медицины. Зачем насильно возвращать ее в лоно
брака, сделавшего и ее, и мужа несчастными? Если Свичнет -- мой
прихлебатель, то Харкер, Приккет и Граймс -- ваши. Никто в этой комнате не
желает скандала. Единственный человек вне ее, который знает правду или хотя
бы часть правды, -- сумасшедший, что подтверждено врачами. Все, что я
говорил, имело целью убедить вас, что для вас и достойно, и возможно будет
разрешить этой женщине свободно выбрать, вернется ли она в Англию с вами или
останется в Шотландии, -- и достойно, и возможно.
-- Невозможно, -- сказал генерал мрачно. -- Толки об исчезновении моей
жены с годами усилились, а не ослабели. В доброй половине лондонских клубов
считают, что я избавился от домашних трудностей таким же манером, каким
избавлялся от мятежных индусов и ашантийцев. Но на этот раз, черт возьми,
они меня осуждают, а не превозносят. Принц Уэльский на той неделе прошел
мимо, не поклонившись, а ведь этот невежа несколько тысяч мне должен. Как я
покинул поля сражений и подался в парламент, газетчики тут же начали
забывать, что я был народным любимцем. Один радикальный листок уже
подпускает намеки, и если я не прихлопну клевету в зародыше, популярные
газеты тоже Синей Бородой меня окрестят. Гладстон, этот лицемер до мозга
костей, посоветовал мне защитить мое доброе имя, пообещав солидное
вознаграждение за сведения о моей жене, живой или мертвой. Как вы понимаете,
что сегодня же шотландский священник, усевшись с семьей и друзьями за
рождественский стол, пойдет чесать языком о том, как я нарушил свадебную
церемонию? Нет, Виктория. Если окажется, что этот Бакстер научил тебя вести
себя как следует, я щедро заплачу ему за труды, но ты возвратишься со мной
на юг, помнишь ты меня или нет.
-- И подумай, что ты будешь иметь, когда вернешься домой, Виктория! --
воскликнул старый мистер Хаттерсли, придя в сильное возбуждение. -- Сэр Обри
уже, считай, на три четверти покойник и протянет от силы года четыре. Но за
это время он хоть одного-то сына тебе сварганит, а там, пока парень не
вырастет, живи себе как душа пожелает -- хоть в лондонском доме, хоть в
лоумширском поместье, хоть в другом поместье в Ирландии! Только подумай об
этой роскоши, Викки, и вся она -- тебе и мне. Да, и мне тоже! Дедушке
баронета! Ведь всем этим ты мне обязана, Викки, кто же тебе жизнь-то дал?
Так что уж будь послушным осликом. Впереди мешок с морковкой -- почет и
богатство, а сзади вот-вот кованый сапог ударит -- сумасшедший дом. Да, мы
тебя за милую душу в приют упечем! Никто и не посмотрит, что там наболтала
два года назад кучка заграничных профессоров, если доктор Приккет и еще
какой-нибудь наш специалист с рыцарским титулом установят, что у тебя не все
дома. А ведь это так, Викки, взять хотя бы то, что ты родного своего папу не
узнаешь. Или богатство, или сумасшедший дом -- вот что выходит. Выбирай
давай.
-- Или разведись с сэром Обри, -- сказал Бакстер. -- Если он
рассматривает свой брак с точки зрения буквы закона, почему ты не можешь? Мы
все воззрились на него.
Даже генерал, открыв на минуту глаза, наблюдал, как Бакстер занял свое
место за столом и переложил какие-то бумаги снизу наверх. Взглянув на первую
страницу, он произнес:
-- 16 февраля 1880 года к леди Коллингтон, находившейся тогда на
сносях, явилась другая женщина, также беременная, бывшая судомойка на
Порчестертеррас, которая заявила, что она -- брошенная любовница сэра Обри,
и взмолилась о денежной помощи. Сэр Обри...
-- Остерегитесь, сэр! -- рявкнул генерал, но Бакстер заговорил еще
громче:
-- Сэр Обри ворвался в комнату, вышвырнул посетительницу на улицу и
запер жену в угольном чулане. На следующее утро леди Коллингтон исчезла.
-- Мистер Бакстер, -- торопливо вмешался адвокат, -- теперь
оказывается, что вам известны поразительные факты о прошлом дамы, о которой
до сих пор вы вроде бы ничего не знали. Если эти обвинения не будут
подтверждены показаниями очевидцев, которые дадут их в суде под присягой и
выдержат жесткий перекрестный допрос, вы дорого заплатите за клевету.
-- Я получил эти сведения от сержанта Каффа, -- сказал Бакстер, --
которого вы, может быть, знаете, мистер Граймс.
-- Бывший сотрудник Скотленд-Ярда?
- Да.
-- Хороший. Много берет, но и работает на совесть. Любит разнюхивать
делишки аристократов. Нанимали?
-- Я нанял его в прошлом месяце и попросил узнать все что можно, о леди
Коллингтон после того, как прочел в письме Парринга, что Белла Бакстер --
новое воплощение Виктории Коллингтон. В лежащем здесь отчете Кафф называет
многих людей, готовых дать в суде показания против генерала, в большинстве
своем слуг, которые уволились или были уволены вскоре после исчезновения
леди
Коллингтон.
-- При чем тут это? -- возразил генерал. -- Английские слуги худшие в
мире, и больше двух месяцев никто еще у меня не держался. Вот говорят, я с
дикими народами жесток, как дикарь, но единственный человек, кому я вполне
доверяю, -- мой личный слуга-индус. Странное дело, да?
-- Слуги, свидетельствующие против бывших хозяев, -- сказал адвокат, --
пользуются очень малым доверием в английских судах.
-- Этим поверят, -- заметил Бакстер. -- Пожалуйста, мистер Харкер,
возьмите копию отчета с собой в отель и обсудите все с генералом наедине.
Поезжайте сейчас, немедленно. Слишком много тягостных обвинений уже
прозвучало сегодня в этих стенах. Завтра я приеду к вам в отель "Сент-Инок",
и вы скажете, что вы решили.
-- Нет, Бог, -- сказала Белла мрачно и твердо, -- мое прошлое оказалось
уж очень интересным. Я хочу знать все подробности.
-- Валяйте, Бакстер, -- сказал генерал, зевая. -- Сотрясайте воздух
дальше. Все равно это ничего не изменит.
Бакстер вздохнул, пожал плечами и принялся излагать содержание отчета;
тем временем адвокат, сидя на стуле у окна, изучал врученную ему копию.
Бакстер говорил, обращаясь непосредственно к генералу, а не к Белле. Иначе
он был бы обеспокоен переменами, которые его рассказ производил в ее лице и
фигуре.
-- Долли Перкинс, девушка шестнадцати лет, была вашей горничной, сэр
Обри, до тех пор пока накануне вашей свадьбы вы не сняли ей квартиру в
пансионе близ Севен-дайелс. Вы не назвали своей фамилии хозяйке, миссис
Глэдис Мун, но она узнала вас, вспомнив ваши портреты в "Иллюстрейтед Лондон
ньюс". По ее словам, вы регулярно проводили у мисс Перкинс по два часа,
посещая ее вечером во вторник, а также вечером в пятницу, когда вы платили
за квартиру. Так продолжалось четыре месяца, пока однажды в пятницу,
расплачиваясь с миссис Мун, вы не сказали ей: "Сегодня плачу в последний
раз, больше вы меня не увидите. От Долли Перкинс проку теперь никакого. Если
вы от нее теперь не избавитесь, она испортит репутацию вашего пансиона".
Миссис Мун пошла к мисс Перкинс, которая призналась, что она беременна и не
имеет ни гроша. Ей было велено освободить квартиру.
-- Она забеременела не от меня, -- сказал генерал хладнокровно, -- мои
забавы с Долли полностью исключали такую вещь, как зачатие. Никто, конечно,
этому не поверит, и вот жадная сука стала меня шантажировать, вымогая деньги
на роды ублюдка И угрожая сказать моей жене, что ребенок от меня. Я велел
шлюхе убираться ко всем чертям и не дал ей ни гроша.
-- Несчастный вы старый, дурной генерал, -- промолвила Белла скорбным
тоном, -- и вы всерьез считали вашу жену сумасшедшей из-за того, что она
хотела греться с вами больше, чем час в неделю, притом что вы обнимали
другую девушку по четыре часа?
--Я никогда не обнимал Долли Перкинс, -- процедил генерал сквозь зубы.
-- Бога ради, расскажите ей, что такое МУЖЧИНА, Приккет. Тут ей неоткуда
было это узнать.
-- Вероятно, сэр Обри хо-хо-хочет, чтобы я сказал, -- заговорил врач
неуверенно, -- что сильные мужчины, которые возглавляют и защищают
б-б-британс-кий народ, должны по-поддерживать свою силу, ублажая животную
сторону своей натуры и ра-ра-развлекаясь с девками, но в то же время хранить
чи-чи-стоту своей су-су-супружеской постели и святость жилища, где
зарождается жизнь их сынов и дочерей. И вот почему с бе-бе-бе-бе-бе-бе
бе-бе-бе, -- генеральский врач вынул носовой платок и промокнул лицо, -- вот
почему с бедной Долли пришлось обойтись таким жу-жу-жутким образом.
-- Не распускайте только нюни, Приккет, -- спокойно посоветовал
генерал. -- Вы прекрасно все разобъяснили. Продолжайте ваш рассказ, мистер
Бакстер, и помните, что я не стыжусь ничего, что сделал, будь то у меня дома
или в другом месте.
Бакстер продолжил рассказ.
-- 16 февраля 1880 года Долли Перкинс вошла в дом 19 по
Порчестер-террас через черный ход. Она была измучена, оборвана, голодна и не
имела в кармане ни гроша. Кухарка миссис Блаунт усадила ее на стул, налила
ей чашку чаю, дала поесть и вновь занялась своими делами. Через некоторое
время она увидела, что на стуле никого нет. Долли Перкинс пробралась наверх,
в гостиную, повстречалась с леди Коллингтон, рассказала ей свою историю...
-- Большей частью враки, -- вставил генерал.
-- ...и взмолилась о помощи. Леди Коллингтон уже доставала деньги,
когда вошел сэр Обри, позвал своих лакеев, велел им вышвырнуть Долли Перкинс
на улицу и с помощью личного слуги затащил жену наверх...
-- Перенес наверх. Она была в обмороке, -- сказал генерал.
-- Значит, она быстро пришла в себя. Вы заперли ее в спальне, но она
распахнула окно и принялась кидать стоявшей внизу Долли разные вещи --
вначале кошелек и драгоценности, затем все мало-мальски ценное, что
попадалось под руку. Постепенно, хотя мела метель, под окном стала
собираться толпа зевак. Воображаю...
-- То, что вы воображаете, не есть улика, -- заметил адвокат, не
поднимая глаз от копии отчета.
--...каким экстатическим возбуждением преисполнили леди Коллингтон ее
безоглядные действия на виду у столь благодарной публики. Еще бы. Скорее
всего, это был первый решительный поступок в ее жизни. Она стала выкидывать
туалетные наборы, туфли, шляпки, перчатки, чулки, корсеты, платья, подушки,
постельное белье, каминные принадлежности, часы, зеркала, хрустальные вазы и
вазы китайского фарфора, которые, конечно, разбились...
-- И маленький портрет моей матери в детстве работы Энгра, -- сказал
генерал сухо. -- По нему проехало колесо кеба.
-- Поначалу сэр Обри подумал, что на улице просто шумят Долли Перкинс и
ее дружки-оборванцы. Когда наконец он понял, в чем дело, и бросился в
спальню жены, леди Коллингтон уже метала в окно стулья и туалетные столики.
Лакеи и личный слуга затащили ее в полуподвал...
-- Перенесли! -- упорствовал генерал. -- Все-таки она была в положении,
хоть и превратились в буйнопомешанную. Полуподвал -- единственное помещение
в доме с решетками на окнах.
-- Тем не менее вы ее заперли в угольном чулане без окон.
-- Да. Я вдруг сообразил, что ключи от всех этих чертовых помещений там
внизу, кроме угольного чулана, гуляют где-то у слуг, а им я не мог доверять.
Виктория всегда была с ними запанибрата, и я боялся, что они ее выпустят.
Что и произошло. Мне три часа понадобилось, чтобы вызвать Приккета и еще
одного врача для освидетельствования, найти приют для душевнобольных, где
согласились принять беременную, и договориться, чтобы они прислали обитую
войло-
ком карету "скорой помощи" с тремя дюжими санитарками. Когда я
вернулся, птичка уже улетела.
-- Ваш бывший лакей Тим Блэчфорд утверждает, что сбил замок кочергой,
-- сказал адвокат, глядя на последнюю страницу отчета. -- Миссис
Блаунт, ваша бывшая кухарка, сказала: "Мы все умоляли его об этом. Бедная
леди так плакала и кричала, что по всему дому было слышно. Мы боялись, что
она начнет рожать и в этой проклятой темнице погибнут и она, и ребенок".
Однако леди Виктория вышла оттуда целая и невредимая. Ваша бывшая экономка
миссис Маннери дала ей одежду, которую подобрала на улице (она была чище,
чем ее вымазанное углем платье), и деньги на проезд к отцу в Манчестер.
-- Виктория опять обезумела, -- сказал генерал.
Мы все посмотрели на Беллу, и старый мистер Хаттерсли издал стон ужаса.
Ее плоть так тесно прилегла к костям, что фигура стала угловатой, но
самая жуткая перемена произошла с лицом. Бледный заострившийся нос, впалые
щеки и глазницы с глубоко ушедшими в них глазами давали совершенно
отчетливые очертания черепа, причем каждый зрачок расширился почти до
размеров целого глаза, оставив только крохотные треугольнички белка по
краям. Темная масса вьющихся волос тоже словно разбухла -- все они на целый
дюйм от корня встали дыбом, "как иглы на сердитом дикобразе". Без всякого
сомнения, передо мной стоял изможденный призрак леди Виктории Коллингтон,
какой она появилась из угольного чулана. Но голос, как ни печально он
звучал, был, безусловно, голосом Беллы.
-- Я чувствую то же, что чувствовала бедняжка, -- сказала она, -- но
безумной от этого не стану. Значит, я приехала к тебе в Манчестер; папа. Как
же ты поступил?
-- Плохо! Плохо поступил, Викки! -- воскликнул старик, молотя кулаками
по ручкам кресла. -- Надо было оставить тебя в своем доме, послать за сэром
Обри и договориться с ним по-хорошему -- так договориться, чтоб и тебе была
выгода, и мне. А я стал объяснять, что жена, покидающая мужа, есть
нарушительница долга в глазах человеческих и Божеских. Я сказал, что
семейный поединок надо вести у своего домашнего очага, иначе никогда его не
выиграть. Еще я попросил тебя передать сэру Обри, что если у него не хватает
денег, чтобы затыкать рты брошенным девкам, пусть посылает их ко мне -- я-то
умею обращаться с женщинами такого сорта. Все, что я говорил, было верно,
Викки, но говорил-то я это потому, что хотел вытурить тебя из дома, с глаз
долой, и чем скорее, тем лучше. Я боялся, что ты рожать у меня начнешь, ведь
я НЕНАВИЖУ, когда рядом женщина щенится, ненавижу всю эту кровь, вопли и
вонючую мерзость, брр, только подумаю -- и тянет на рвоту. Так что я
быстренько отвез тебя обратно на вокзал и купил билет до Лондона. Ты
казалась очень спокойной и благоразумной, Викки, сказала, что мне не
обязательно отхода поезда дожидаться, а я и рад был -- опасался, что ты
разродишься у меня прямо на платформе. Струсил, признаю и прошу прощения. А
ты, едва я ушел, видать, поменяла первый класс до Лондона на третий до
Глазго. Вот ты и здесь!
-- И здесь останусь, -- промолвила Белла спокойно, и по мере того, как
она говорила дальше, линии ее тела и черты лица приобретали прежнюю
мягкость, шапка волос опадала, глаза возвращали свою обычную глубину, размер
и теплый золотисто-коричневый цвет. -- Благодарю тебя, папа, за то, что ты
дал мне жизнь, хотя, судя по всему, в сотворении меня все тяготы легли на
маму, а на тебя -- никаких. К тому же, если не иметь свободы выбора, то и
жить не стоит. Благодарю вас, сэр Обри, за то, что вы забрали меня из
отцовского дома, спасибо и за то, что вынудили меня уйти из вашего. Или,
скорее, мне Долли Перкинс надо за это благодарить. Без нее я, пожалуй, и
дальше бы за вас цеплялась. Благодарю вас, доктор Приккет, за то, что вы
пытались сделать жизнь выносимой для такого несчастного глупого существа,
каким я была. Но сами-то вы таким существом были и остаетесь. Благодарю вас,
мистер Граймс, за то, что вы узнали и рассказали мне, как мне пришлось
пройти через воду, чтобы смыть мое бесполезное прошлое. Благодарю тебя, Бог,
за то, что ты починил меня и ввел в дом, который не похож на тюрьму. Я буду
и дальше здесь жить. И как отрадно, Свечка, когда есть человек, которого
вовсе и не нужно благодарить, с которым мы милуемся каж-
дую ночь, с которым приятно поговорить утром и вечером и который днем
оставляет меня наедине с моей работой.
С улыбкой она подошла ко мне, обняла меня и поцеловала, и я не мог
воспротивиться, хотя мне было неловко, что мы так открыто выказываем
наши чувства в присутствии ее первого мужа.
Как-никак он был членом парламента от либеральной партии и знаменитым
военачальником.

23 Последний бой Коллингтона

Примечательно, что с того момента, как Белла резко отдернула руку от
руки генерала, он лежал плашмя совершенно неподвижно, если не считать
движений губ и языка при разговоре и век при мигании; поэтому когда старый
мистер Хаттерсли назвал его на три четверти покойником, это прозвучало
скорее как диагноз, чем как оскорбление. Теперь он негромко спросил:
-- Как ваше мнение, Харкер?
-- Они не выиграют у вас дело о разводе, сэр Обри. Обвинения в любовной
связи с Долли Перкинс ничего не значат. Измена мужа не составляет основания
для развода, если только она не совершена в извращенной форме -- анально,
ин-цестуально, гомосексуально или с животным. Если они будут напирать на
жестокое обращение, их же собственные свидетели не смогут отрицать, что вы
заперли леди Коллингтон в чулане, потому что она сделалась буйнопомешанной и
необходимо было до прибытия медицинской помощи держать ее в таком месте, где
она не причинила бы себе вреда. Бракоразводный процесс окончится взятием
леди Коллингтон под опеку суда и помещением ее под стражу в целях ее
безопасности. Бхли бы не скандал, это было бы нам на руку.
-- Нет уж, пожалуйста, без скандалов, -- сказал генерал со слабой
улыбкой. -- Я уезжаю, Харкер. Спуститесь и попросите подать кебы к
парадному. Убедитесь, что мой кеб стоит прямо против двери, и пришлите
Мэхуна, чтобы помог мне спуститься. Спуск для меня тяжелее подъема.
Адвокат встал и молча вышел из комнаты.
После этого генерал Коллингтон сел, спустил ноги на пол и, положив руки
на колени, с улыбкой обвел глазами комнату, кивая всем по очереди. Щеки его
внезапно тронул румянец, в глазах появился озорной блеск, что мне показалось
странным для человека, признавшего свое поражение.
-- Выпьете на дорогу чаю? -- спросил Бакстер. -- Или чего-нибудь
покрепче?
-- Не надо, благодарю вас, -- ответил генерал, -- и прошу прощения,
мистер Бакстер, за то, что отнял у вас столько времени. Парламентские методы
всегда только время отнимают. Готовы, Граймс?
-- Да, сэр, -- отозвался тот отрывисто, как бывший военный.
-- Берите Свичнета, -- скомандовал генерал и, вынув из кармана
револьвер, снял его с предохранителя и направил на Бакстера.
-- Сядьте-ка, мистер Свичнет, -- произнес Граймс вежливым и дружелюбным
тоном.
Я сел на ближайший стул, скорее завороженный, чем испуганный маленькой
черной дырочкой в стволе оружия, которым он так решительно в меня целил. Я
глаз не мот от нее оторвать. Послышался бодрый голос генерала:
-- Смертоубийства не будет, мистер Бакстер, но, если вы двинетесь с
места, обещаю пустить вам пулю в пах. Приккет, хлороформ приготовили?
-- Я... я... я... делаю это с ве-ве-величайшей неохотой, сэр Обри, --
забормотал врач. Он сидел рядом с Граймсом, и я видел, как он вяло пытается
встать и одновременно шарит во внутренних карманах в поисках пузырька и
тряпочки.
-- Еще бы вы делали это с охотой, Приккет! -- сказал генерал с
добродушным нажимом. -- Но, так или иначе, вы это сделаете, потому что вы
хороший человек и хороший врач, и я вам доверяю. Ну, Виктория, ты, конечно,
крепко любишь мистера Бакстера, который спас тебе жизнь и оказал ряд других
мелких услуг. Сядь, посиди рядом со мной, пока Приккет тебя усыпит. Если
будешь артачиться, моя пуля сделает Бакстера калекой, а тебя придется
оглушить рукояткой. ПРОЧЬ С ДОРОГИ, ЖЕНЩИНА!
Я повернул голову.
Повернул и увидел, что Белла вступила на линию между Бакстером и
Коллингтоном и движется к Коллингтону, протянув правую руку к его пистолету.
Он начал перемещаться вдоль дивана, чтобы прицелиться в Бакстера в обход ее,
но, легко прыгнув, она оказалась прямо перед ним и, схватив дуло пистолета,
наклонила его к полу. Он выстрелил. Похоже, генерал был так же ошарашен
этим, как все прочие, кроме Беллы. Она без труда выдернула за дуло пистолет
из его руки и взяла его левой рукой за рукоятку. Как и Бакстер, она
одинаково владела (и владеет) обеими руками, поэтому палец ее совершенно
естественно лег на курок, а дуло теперь было направлено генералу прямо в
лицо.
-- Глупый ты вояка, -- произнесла она, потирая правую ладонь,
обожженную горячим дулом, о подол свадебного платья, -- ты же ногу мне
прострелил.
-- Игра кончена, генерал, -- сказал Сеймур Граймс и, как бы в извинение
передо мной пожав плечами, поставил револьвер на предохранитель и спрятал в
карман.
-- Неужто действительно кончена, Граймс? -- спросил генерал, не отрывая
взгляда от сосредоточенно нахмурившейся Беллы. -- Нет, Граймс, я не думаю,
что игра совсем кончена.
С усилием он внезапно встал прямо, по стойке "смирно", как солдат на
смотру, и теперь дуло пистолета упиралось в ткань его мундира на дюйм выше
сердца.
-- Огонь! -- скомандовал он, холодно глядя прямо перед собой. Прошло
несколько секунд, и он сверху вниз ласково улыбнулся Белле, которая ответила
удивленным взглядом.
-- Виктория, милая моя, -- сказал он мягким, уговаривающим голосом, --
нажми курок. Это последняя просьба твоего мужа. Пожалуйста, выполни ее.
В следующий миг его лицо побагровело.
-- ОГОНЬ! ПРИКАЗЫВАЮ ОТКРЫТЬ ОГОНЬ! -- закричал он, и в моих ушах
раскаты этого отчаянного приказа прогремели вспять по истории через
Балаклаву, Ватерлоо, Каллоден и Бленхейм к Азенкуру и Креси. Я понял, что
генерал Коллингтон взаправду хотел быть убитым, хотел всю жизнь, вот почему
он так часто оказывался ранен. Столько властной мощи было в этом
историческом приказе и пламенном призыве, что мне почудилось, будто все
убитые в выигранных им сражениях поднимаются из могил, чтобы застрелить его
на месте. Белла отчасти ему повиновалась. Повернувшись верхней половиной
тела, она выпустила оставшиеся пять пуль в камин. Грохот был такой, что уши
заложило; от дыма у меня начали слезиться глаза, а другие раскашлялись.
Сдувая дым, она поднесла к губам курящийся ствол характерным жестом, который
я вспомнил позже, когда мы были на гастролях цирка Буффало Билла на Большой
ист-эндской выставке 1891 года. Затем она сунула револьвер в карман
генеральского мундира и упала в обморок.
После этого стремительно произошло несколько событий. Бакстер неуклюже
ринулся к Белле, поднял ее, уложил на диван, снял с ноги туфлю и чулок. Я
метнулся к буфету, где мы держали аптечку. К счастью, пуля прошла навылет,
пробив перепонку между пяточной и малоберцовой костями плюсны и даже не
задев кость. А старый мистер Хаттерсли тем временем хлопал в ладоши в
кричал:
-- Ну не славная ли девка! Видали таких боевых? Побожусь, что нет!
Истинно дочь Блайдона Хаттерсли, вот кто она такая!
Отворилась дверь, и в ней показались две удивительно не похожие друг на
друга фигуры: миссис Динвидди и высокий смуглый человек в тюрбане и пальто
до самых пят. Я понял, что это Мэхун, личный слуга генерала.