Страница:
графу. Лишь приблизившись вплотную, он крикнул:
- Я - Микус, сын Кийома. Я несу смерть мятежникам и предателям короля
Элоикаса Пятого! - С этими словами его меч, сверкнув в свете пожара,
мелькнул в воздухе над головой графа.
Тот стоял неподвижно, видя, что подвергается смертельной опасности.
Один из охранников с коротким копьем в руке выскочил из-за спины графа.
Наконечник копья блеснул в темноте, вонзился в живот Микуса, а затем снова
заблестел в фонтане крови, выйдя из его спины.
Меч еще не успел выпасть из ослабевших пальцев Микуса, а Конан уже лез
на склон вала. Но прежде чем он добрался до гребня, граф исчез в темноте, а
вместо него Киммерийца ждала дюжина охранников Сизамбри. Они стояли сплошной
стеной стали доспехов и клинков, отделяя Конана от удалявшегося графа.
Что ж, Конан не упустил возможности вывести из боя троих. Двое остались
умирать тут же, а третий отступил, волоча ногу и придерживая раненую руку.
Но оставшиеся девять продолжали теснить и окружать его; кроме того, стрелки
Сизамбри приметили себе такую соблазнительную цель; стрелы падали все ближе
и ближе.
Стрелки все еще пытались попасть в Конана, спустившегося по склону,
несмотря на то что охранники графа продолжали теснить его, находясь совсем
рядом с ним. Так что стрелки получили возможность попрактиковаться скорее на
своих товарищах, чем на противнике. К тому же девять человек представляли
собой явно более легкую мишень, чем один Киммериец.
Дело шло к тому, что следующий бой завяжется между графскими стрелками
и их товарищами, сражавшимися другим оружием. Пока офицеры Сизамбри
призывали к порядку своих людей, Конан занялся тем же самым среди своих.
Только тогда он смог оценить результаты столь желанного им боя.
Все казармы горели. Люди графа, охранявшие их, возвращались и
присоединялись к своим товарищам. Лишь в дальнем конце ряда казарм мелькали
исчезающие в темноте фигуры: это спасались бегством последние солдаты
дворцовой стражи.
Конан выругался, не особо заботясь о том, кто его мог услышать. Если бы
стражники не разбежались, они смогли бы влить свежие силы в захлебнувшуюся
атаку. А теперь, к тому времени, когда их удастся собрать, люди Сизамбри
будут уже во дворце.
Киммериец снова выругался, на этот раз потише. Он скорее ругал себя,
чем кого-либо другого. Декиус тоже имел бы на это полное право. Его
заместитель Микус показал себя разумным и мужественным бойцом. В сравнении с
ними капитан второй роты Конан сделал мало чего полезного этой ночью.
Но теперь уж ничего не поделаешь. Если только объединенные отряды
короля могли противостоять графу Сизамбри, то следовало объединить их как
можно скорее. Дворец снова можно будет взять, а если король потеряет своих
бойцов, он, скорее всего, навсегда потеряет и все остальное.
- Куда теперь, Конан? - Это была Райна.
Конан даже не сразу ответил, потому что на языке у него вертелись одни
ругательства.
- К месту, назначенному Декиусом. Он, наверное, нас не похвалит за то,
что мы натворили ночью, но надо дать ему возможность высказать нам это в
лицо.
- Как будет угодно богам. Кто поведет отряд?
- Я останусь прикрывать. Я лучше других вижу в темноте, а это нам
понадобится, чтобы отбиваться от преследования.
Райна поспешила к голове отряда. Конан переждал, пока последний человек
прошел половину пути до пылающих казарм, и лишь затем вылез из своего
временного убежища, чтобы присоединиться к отступающим.
Уходя, он услышал шум падения камней во дворце. Спустя секунду
послышались крики и стоны.
Он не знал, сработала ли это одна из подготовленных ловушек, или просто
неосторожный солдат слишком сильно оперся об ослабленную стену. Это было
неважно. Важно то, что с каждым человеком, нашедшим свою смерть внутри
дворца, уменьшалось число тех, с кем предстояло сражаться в будущем.
Стон эхом отозвался во дворце. Графа Сизамбри и сам был на грани того,
чтобы застонать.
Он закусил губу и подавил стон. Рана от меча этого юнца Микуса была не
первой, полученной им в боях.
И наверняка не последней, даже если победа уже близка. Ни один
захваченный трон не может быть удержан без кровавой борьбы!
Но какая же это боль! Ни одна из его ран не была такой болезненной.
Граф готов был молиться, чтобы ни одна из последующих не болела так сильно.
Но по своему опыту он знал, что такие молитвы обычно остаются без ответа. Да
и сам он с трудом мог вспомнить имена добрых божеств.
Сильный озноб бил его, заставляя почти забыть о боли. Быть может, магия
сделала его недостойным в глазах богов? Может, он сделал что-то запрещенное
и сейчас был проклинаем этой жуткой болью от самой обычной раны? Не ждет ли
его еще более страшная боль?
Сизамбри по-прежнему сдерживал стон. Но сквозь сжатые губы прорывалось
что-то похожее на вой раненого зверя.
Где-то вдалеке он услышал неясный голос, принадлежавший, скорее всего,
какому-нибудь призраку. Графу показалось, что среди невнятного бормотания
были произнесены слова <сонное зелье> и даже <магия Поуджой>.
Да, магия долины Поуджой. Именно так. Магия колдунов племени заставляла
его так мучиться. Но наверняка она может также и снять боль.
Она должна это сделать, или колдуны Поуджой потеряют своего верного
друга. Это ведь была его идея вооружить племя и использовать его для борьбы
за трон. Он так и не отказался от этой мысли. Пусть только эти колдуны его
вылечат. А если они этого не сделают... Он ничего не скажет.
Ему придется вылечиться самому. Может, придется обратиться к лекарям и
хирургам. Выздоровление займет больше времени, но вкус мести не станет менее
приятным, а скорее наоборот, как это бывает с вином, это чувство только
окрепнет с течением времени.
Да, время пройдет, его рана залечится, он сам взойдет на престол и даст
оружие всем врагам Поуджой. А уж эти враги разберутся сами и с племенем, и с
колдунами, и с их чудовищем.
Нет смысла оставлять чудовище в живых, чтобы потом молиться на того,
кто возомнит себя его хозяином и будет шантажировать короля Пограничья.
Голос снова начал бессвязно бормотать. Вдруг полоска холодного металла
прикоснулась к искусанным губам графа. Он почувствовал запах каких-то трав и
крепкого вина, а потом и ощутил их вкус, пока кто-то вливал эту смесь из
кубка ему в рот.
В какой-то момент ему показалось, что он захлебнется. Но кубок опустел,
и дыхание восстановилось. Сизамбри лишь успел понять, что засыпает, и
отключился, почувствовав, как боль уходит из его тела.
Давно затихли позади последние звуки битвы у дворца. Ничто, кроме
ночных шорохов, не нарушало размеренного движения отряда Конана. Вернее, тех
из его роты и из отряда Райны, кто сумел выжить в эту ночь. Легкий ветерок
шуршал листвой деревьев. Ночные птицы перекликались между собой.
Один раз они услышали протяжный и тоскливый вой волка. Ему ответил
отнюдь не волк, а нечто другое, что, наверное, было темнее ночи и могло
грохотать, как вздымавшаяся в сегодняшней битве земля.
Конан заметил испуг в глазах его людей и тихо, почти шепотом выругался,
назвав их слюнтяями и слизняками.
Когда они добрались до пшеничного поля, Райна остановилась и,
дождавшись Конана, пошла с ним рядом.
- Боги, похоже, сегодня далеки от этих мест, - сказала она. Ее лицо
было неподвижно, как маска. Казалось, что стоит ей пошевелить губами, чтобы
сказать хоть слово, - и маска расколется, разлетится на куски.
Конан протянул руку, чтобы стереть запекшуюся кровь с ее щеки.
- Они никогда не бывают так близко, как нам твердят жрецы. Сегодня мы
остались в живых исключительно без их помощи, готов поспорить на что
угодно...
- Тсс!
Райне не пришлось на этот раз держать Конана за руку. Оба в один миг
заметили: шеренга темных силуэтов выходила из леса. Самого слабого лунного
света хватило, чтобы заметить мечи и копья, старую и рваную одежду, плохие
доспехи и шлемы и отсутствие знамени или другого опознавательного знака.
Райна бросилась к голове колонны, на бегу отдав приказ остановиться.
Воины повиновались и остановились, не избежав клацанья оружием, что должно
было насторожить тех, что шли из леса.
По мнению Конана, их возможные противники были еще меньше похожи на
настоящих солдат, чем некогда новобранцы второй роты. Они шли лениво и
устало; время от времени кто-нибудь останавливался, чтобы хлебнуть из
кожаного мешка, ломая тем самым даже подобие строя. Одни собрались в группу,
как гроздь виноградных ягод, другие плелись, не в затылок друг другу, а как
придется. Все это Конан подметил, пока проходил вдоль строя своих солдат,
предупреждая, чтобы они хранили молчание, но были готовы ко всему.
- Я подойду к ним, когда из леса выйдут все, - сказал он Райне. - Как
только увидишь, что я выхватил меч, или услышишь, как я проору боевой клич
отряда графа Сизамбри, - бегом ко мне на помощь.
- Да почему же клич Сизамбри? - начала Райна, но ее слова разбились о
широкую спину Киммерийца, уже шедшего вниз но склону.
Конан был не настолько глуп, чтобы не отметить по пути к незнакомцам
каждый камень, каждую кочку, которые могли бы в случае необходимости
прикрыть его. Таких мест было немало, так что с милостью богов...
- Ну, и как там дела вокруг дворца? - послышался голос человека, явно
опустошившего не один кожаный мешок чего-то покрепче, чем вода.
Конан еще несколько мгновений молча рассматривал эту толпу человек в
сто. Большинство и вправду годились лишь на то, чтобы изображать толпу, но
среди этих разгильдяев тут и там на глаза Конану попадались воины,
выглядевшие как опытные наемники-профессионалы. У короля Элоикаса на службе
не было наемников, а вот граф Сизамбри, между прочим, вполне мог бы...
Меч Конана вылетел из ножен и скользнул вверх, входя в горло ближайшему
из наемников. В это же время Киммериец прокричал:
- Стальная рука! Вперед! Стальная Рука!
Голос Райны, ответившей ему со склона, был страшен, как голос демона,
кружащего над полем битвы и поджидающего свою добычу - души погибших. В
следующий миг множество голосов подхватило ее крик, и с боевым кличем своих
врагов на устах отряд Конана бросился вниз по склону, чтобы присоединиться к
своему командиру.
Они подоспели как раз в тот момент, когда до противника дошло, что хотя
дело и происходит вдалеке от дворца, но в бой придется вступать прямо
сейчас. Кто-то, считавшийся здесь за старшего, начал отдавать приказы, и
некоторые из его спутников даже старались выполнить их.
Единственную реальную опасность для Конана представляли наемники. Они
кружились вокруг трупа его первой жертвы, не менее полудюжины, а может, и
больше. Конану пришлось изрядно поработать мечом и кинжалом, чтобы не дать
им возможности окружить его.
В этот момент люди Конана ударили по строю противника, который тотчас
же рассыпался. На стороне солдат Элоикаса была скорость, склон холма, умение
держать строй. У них, кроме того, еще был король - пусть изгнанный или
убитый, - за которого надо было отомстить, и собственное доброе имя.
Толпа сторонников Сизамбри таяла быстрее, чем шелковая накидка
танцовщицы сгорает в кузнечной печи. Бегство не стало спасением для
большинства из них. Первый же удар унес десятка два жизней. Намного больше
людей распрощались с этим миром в следующие секунды, получив смертельные
раны в спины. Закипела кровь в жилах у стражников, они превратились в свору
собак, которую даже хозяин не может оторвать от их жертвы.
Конану пришлось нелегко. Он удерживал наемников на расстоянии, пока
Райна не присоединилась к нему, зайдя к ним с тыла, как они собирались зайти
к Конану. Двое погибли, почувствовав сталь клинка Райны в своих спинах,
прежде чем остальные учли появление новой опасности. Оставшиеся четверо
разделились: по двое на каждого из противников.
Два опытных воина - это уже не шутка даже для Конана. Особенно когда
один из них ростом и мощью практически не уступал Киммерийцу. У Конана было
преимущество в скорости, и он использовал его, стараясь держать обоих на
расстоянии, выжидая удобного момента.
Такой момент подвернулся, когда больший из его противников оттеснил
другого от Конана, собираясь нанести то, что, по его мнению, должно было
стать последним ударом. Между двумя наемниками образовался разрыв, Конан
ворвался в это пространство, замахиваясь кинжалом, чтобы заставить меньшего
отскочить подальше от того места, где он мог быть опасен.
Хитрость удалась. Оставшись лицом к лицу лишь с одним опасным
противником, Конан нанес удар по рукояти его меча, выбив оружие из рук
неприятеля, а затем полоснул его кинжалом чуть выше запястья. Человек
отступил на шаг назад, схватившись за окровавленную руку; в этот момент удар
меча пришелся прямо ему в лицо. Он упал, крича и захлебываясь кровью.
Конан волчком обернулся, будучи уверен, что второй противник уже
подбирается сзади. Вместо этого он увидел лишь мешанину из клинков и кулаков
четырех из его солдат, обрушившихся на наемника.
- Остановитесь! - начал было Конан, хотевший заполучить хотя бы одного
из наемников в качестве пленного.
- Конан! - Райна вложила в его имя мольбу о помощи, даже сейчас из
гордости не добавив: <Помоги!>
Киммериец поторопился откликнуться на ее зов. Он немедленно
воспользовался тем, что один из противников Райны оказался к нему спиной. В
прыжке Конан схватил его за голову и сбил с ног. Человек повалился на землю
с глухим звуком упавшего мешка и одновременно со звоном доспехов о камни.
Оглушив его ударом головы о камень, Конан вывел несчастного из дальнейшего
участия в поединке. Наконец-то Конан был уверен, что теперь у них есть
пленный наемник.
Райна старалась держаться на безопасном расстоянии от оставшегося
противника, так как его клинок был намного длиннее ее меча. Казалось, что в
жизни этого человека не осталось никакого смысла, кроме того, чтобы всадить
длинное лезвие в тело Райны.
С этой идеей он явно просчитался. Услышав шаги Конана, он лишь на
мгновение отвел взгляд, переключив внимание, и получил удар мечом в шею. Его
голова задергалась в конвульсиях, ноги подкосились, и в этот момент кинжал
Райны оборвал его агонию.
Райна увидела приближающегося Конана. И улыбнулась. Правда, улыбка
больше напоминала оскал волчицы, задравшей оленя. Свежие дыры и разрезы на
ее одежде оставляли открытой все большую часть ее забрызганного кровью тела.
Грудь поднималась и опускалась вместе с каждым вдохом и выдохом.
Она шагнула вперед и на мгновение замерла в объятиях Конана, все еще не
выпуская свой меч. Потом запрокинула голову и отбросила с лица пряди волос.
- Ну ладно, хватит нежностей, приятель, - сказала она с улыбкой. - А
теперь скажи мне, почему ты решил воспользоваться боевым кличем отрядов
Сизамбри?
- Если это его люди, как я предположил, то они потеряют время, гадая,
кто же мы такие. Я прикинул, что наши люди смогут правильно воспользоваться
паузой.
- Так они и сделали. Ну, а если бы это были друзья?
- Они бы предъявили доказательства и присоединились к нам. Или так, или
же они убежали бы подальше от нас. По крайней мере, побежали бы они в
сторону, противоположную дворцу. И это уже было бы неплохо. Там сейчас
нечего делать людям короля. Любого из нас там ждет лишь смерть.
Конан почувствовал, как Райна вздрогнула, признав правоту его слов.
Затем, поцеловав его, она отошла на шаг, сложила руки рупором и прокричала:
- Эй, вторая рота! Бегом к капитану Конану! На сегодня это еще не все!
Так оно и было. <Все> - означало бы лишь гибель отряда. И все же -
неплохо поработали! Граф Сизамбри потерял сотню человек. Да, в основном -
форменный сброд, погибший, плененный или обращенный в бегство. Но, может,
именно эта потеря окажется решающей, чтобы сломить силу мятежника, рвущегося
к трону.
В другое время Конан не потребовал бы от своих подчиненных совершить
ночной марш-бросок после двух боев. Более того, раны некоторых воинов были
достаточно серьезны, чтобы в нормальной обстановке не покидать постели.
Кое-кого даже пришлось нести на кое-как сколоченных носилках, так как никто
не решился бы оставить раненых на поживу волкам, разбойникам или на
сомнительную милость людей графа Сизамбри, наверняка рыскающих по лесам в
поисках тех, кто сумел уйти из дворца.
Так они и шли до самого рассвета. Под утро многие уже засыпали на ходу
и могли идти, лишь положив руку на плечо идущего впереди. Им еще повезло,
что их путь не лежал через самые труднопроходимые горы.
В пустой деревне, расположенной у опушки дремучего девственного леса,
они встретились со стражниками, спасшимися из объятых пламенем казарм. Их
было около семидесяти, в основном - сильные, не получившие ран, почти все -
с полным вооружением, во главе с самыми опытными бойцами.
Сержант первой роты поднял руку, приветствуя Конана:
- Здравия желаю, капитан Конан. Жду приказаний. Вы здесь - единственный
офицер королевской стражи.
Конану больше всего хотелось приказать сержанту, чтобы его солдаты
выставили караулы за оба отряда и дали возможность второй роте, от капитана
до последнего в строю бойца, выспаться и отдохнуть. Но сначала он решил
выслушать доклад сержанта.
Рапорт был предельно прост. Оказавшись вне дворца, сержант поискал
кого-нибудь из офицеров, чтобы присоединить к нему своих людей. Не найдя
никого, он взял командование на себя. Стражники построились и в походном
порядке шли всю ночь. В слабом свете рассвета они и наткнулись на деревню.
- Она уже была пуста, так что мы никого не потеснили, устроившись здесь
на отдых.
- Так прямо и пуста? - поинтересовался Конан. Ему сейчас не очень-то
хотелось вступать в конфликт с человеком, который мог оказаться дельным
помощником в ближайшее время. Но еще меньше ему хотелось воспользоваться
помощью человека, грабящего собственный народ.
- Клянусь Красным Камнем!
Священный Камень, служивший подножием древнего трона Пограничного
Королевства, действительно был одной из святынь страны, и мало кто осмелился
бы поклясться им, говоря заведомую ложь. Киммериец предпочел замять этот
разговор, но сержант продолжил:
- Я говорю вам правду, капитан Конан. Все жители деревни ушли, унеся с
собой, что смогли. В лесу мы наткнулись на нескольких человек с пиками и
копьями, которые могли быть их прикрытием. Но задержанные всячески
доказывали, что не имеют к деревне никакого отношения. Мы отпустили их, и я
не стал отряжать людей, чтобы они мотались по лесу за этими несчастными. -
Согласен. Правильное решение.
Платя услугой за услугу, Конан пересказал злоключения второй роты.
- Уверен, что жители деревни сбежали, когда поблизости показалась эта
толпа мерзкого сброда, которую мы потом разделали под орех. Ладно, потом
вытянем еще кое-что из пленных, если повезет.
Сержант провел Конана в дом, где в углу лежал набитый соломой тюфяк.
- Вот только, похоже, в нем поселились мыши, но если нет ничего
другого...
Конан решил прервать поток извинений:
- Сержант, если эти мыши или крысы не больше меня ростом, я смогу
справиться с ними.
Киммериец не лег спать, пока не проверил, как обе роты разделили часы
дежурства и как были расставлены часовые. Лишь после этого он сбросил сапоги
и забрался под выношенное одеяло из овчины.
Его сон был крепок, хотя и не обошлось без пробуждения, впрочем,
достаточно приятного. Приоткрыв глаза, Конан убедился, что столь шикарное
ложе делит с ним Райна. В отличие от Киммерийца, она сняла с себя не только
сапоги и, словно не веря в достаточность этого приглашения, обняла его,
поплотнее прижавшись к нему.
Потом оба заснули еще крепче. Когда же вдали зазвучала флейта, так
далеко и негромко, что даже часовые не были уверены, что это не обман слуха,
сержант решил не будить их из-за такого пустяка. Конан и Райна проснулись,
лишь когда солнце стало клониться к западу.
Айбасу очень хотелось, чтобы сон, увиденный им этой ночью, выветрился
из памяти. Более того, ему хотелось забыть о том, что он вообще видел
какой-то сон.
Оба желания были тщетны. И он знал это. Зато его желание перейти на
службу к принцессе Чиенне не было столь безнадежным, если только этот
проклятый сон не лишит его остатков мужества и самообладания.
Картины из кошмарного видения не покидали его, всплывая время от
времени, независимо от того, чем он занимался. Сейчас он стоял перед дверью
принцессы, а в его голове оживал тот момент сна, когда он сам прыгал с
обрыва вслед за упавшим туда младенцем-наследником.
Он помнил свистевший в ушах ветер, поддерживавший его в воздухе и
одновременно уносивший вдаль ребенка. Он уже ухитрился, чуть не вывернув из
суставов руки, поймать младенца за одну хрупкую ножку. Но щупальца чудовищ
тоже добрались до малыша. Стольких чудовищ, скольких не смогли бы укротить и
все волшебники мира, гавкающих, вылезающих из своего зловонного болота,
изрыгающих синее и рубиновое пламя и карабкающихся на скалу, чей цвет был
чернее самой черной ночи...
- Принцесса Чиенна повелевает тебе зайти.
Голос и акцент выдавали жительницу деревни, уроженку окрестных холмов.
Но слова вполне могли принадлежать девушке благородного происхождения,
воспитывавшейся при дворе. Айбас уже поборол страх, а теперь ему пришлось
бороться со смехом. Принцесса так убежденно и твердо требовала подобающего
поведения, обслуживания и подчинения, что никому и в голову не приходило
ослушаться.
Никому, кроме - разумеется - Звездных Братьев. Айбас пришел сюда с
надеждой, что сможет заставить колдунов отказаться от некоторых из своих
прихотей и причуд.
Дверь на кожаных петлях скрипнула, впуская Айбаса внутрь дома. Грубые
сальные свечи давали неровный, прыгающий свет, но неплохо освещали сидящую
на привычном стуле принцессу. Сейчас на ней была женская одежда племени
Поуджой, включая кожаные брюки и костяные гребни, украшавшие ее прическу. Но
она сидела так, словно в приемном зале отца, принимая почетных гостей
государства, будучи одетой в шелковые и шитые золотом одежды.
- Я бы сказала тебе <Добро пожаловать>, лорд Айбас, если бы считала,
что кто бы то ни было из служащих твоему господину заслуживает такого
приветствия.
- Ваше Высочество, я бы хотел... поговорить... - Айбас посмотрел на
служанку, которая, казалось, не собиралась уходить.
- Я как-нибудь попрошу ее рассказать тебе свою историю, если позволит
время, - сказала принцесса, - но вкратце - она родственница одного из
воинов, погибших в ночь, когда меня привезли сюда. Он, как и его товарищи, -
все они погибли из-за какой-то нестыковочки в колдовстве Братьев. Так что
можешь спокойно говорить при ней.
Айбас словно язык проглотил. Ничего себе! Если принцессе стало
известно, что он не пылал дружескими чувствами к колдунам, не докатилось ли
это и до других ушей?
Эх, была не была. В конце концов, если тебя могут повесить и за
украденную чашу вина, то если красть, тогда уж целый бочонок!
- Если я правильно понимаю, ваш сын был вскормлен грудью одной из
женщин племени поуджой. Следовательно, даже по законам равнины, он
становится молочным братом племени. А по законам горных племен, молочный
брат по степени родства уступает лишь единокровному.
- Я это знаю, - сказала принцесса.
Айбас был уверен, что она тщательно скрывала свое неведение, ибо мало
кто из жителей равнины снисходил до того, чтобы хоть немного узнать о жизни
горных племен, об их обычаях и законах. Если бы дело обстояло не так,
Пограничное Королевство было бы более мирным местом.
Была она в курсе или нет, но роль свою принцесса исполняла великолепно.
Айбас решил, что настало время следующей сцены этого спектакля.
- По законам Поуджой, молочный брат привязан к племени множеством
нитей: прав, обязанностей, ограничений и привилегий. Среди всех этих законов
есть один, которому следуют даже колдуны с тех дней, когда они впервые
занялись своей звездной магией. Ни один человек из племени - мужчина,
женщина, ребенок - никто из поуджой не может быть принесен в жертву
чудовищу. Это возможно, только если он сам выразит согласие или совершит
серьезный проступок, например оскорбив колдунов.
- Грудной младенец никак не может выразить свое согласие с чем бы то ни
было, - резко ответила принцесса, а затем вдруг улыбнулась: - разве что,
уснув, не доводя мать и кормилицу до истерики своим плачем.
Айбас молчал, пока не убедился, что принцесса ничего больше не
собирается добавить. Она не произнесла больше ни звука, но Айбас видел, как
все больше напряжения появлялось на ее лице, как она ни старалась спрятать
от посторонних глаз страх за ребенка.
Затем борьба за то, чтобы не показать страх, сменилась другими
чувствами. Айбас мог бы прочесть все ее мысли, словно они вычерчивались в
воздухе в виде огненных рунических посланий.
- Если я признаю, что принц Уррас хоть как-то связан с племенем
поуджой, это может вызвать кое у кого сомнения в его правах на трон. Многие
уже боятся воцарения ребенка. И таких будет еще больше, если они решат, что
он находится под влиянием какого-то племени грязных скалолазов, живущих едва
ли не в пещерах. Но если я признаю этот закон и назову своего сына братом
племени Поуджой, - колдуны никогда не смогут отдать его на съедение своему
монстру. Их народ не простил бы такого нарушения законов. А если моего сына
нельзя принести в жертву, - то и главное оружие против меня окажется
- Я - Микус, сын Кийома. Я несу смерть мятежникам и предателям короля
Элоикаса Пятого! - С этими словами его меч, сверкнув в свете пожара,
мелькнул в воздухе над головой графа.
Тот стоял неподвижно, видя, что подвергается смертельной опасности.
Один из охранников с коротким копьем в руке выскочил из-за спины графа.
Наконечник копья блеснул в темноте, вонзился в живот Микуса, а затем снова
заблестел в фонтане крови, выйдя из его спины.
Меч еще не успел выпасть из ослабевших пальцев Микуса, а Конан уже лез
на склон вала. Но прежде чем он добрался до гребня, граф исчез в темноте, а
вместо него Киммерийца ждала дюжина охранников Сизамбри. Они стояли сплошной
стеной стали доспехов и клинков, отделяя Конана от удалявшегося графа.
Что ж, Конан не упустил возможности вывести из боя троих. Двое остались
умирать тут же, а третий отступил, волоча ногу и придерживая раненую руку.
Но оставшиеся девять продолжали теснить и окружать его; кроме того, стрелки
Сизамбри приметили себе такую соблазнительную цель; стрелы падали все ближе
и ближе.
Стрелки все еще пытались попасть в Конана, спустившегося по склону,
несмотря на то что охранники графа продолжали теснить его, находясь совсем
рядом с ним. Так что стрелки получили возможность попрактиковаться скорее на
своих товарищах, чем на противнике. К тому же девять человек представляли
собой явно более легкую мишень, чем один Киммериец.
Дело шло к тому, что следующий бой завяжется между графскими стрелками
и их товарищами, сражавшимися другим оружием. Пока офицеры Сизамбри
призывали к порядку своих людей, Конан занялся тем же самым среди своих.
Только тогда он смог оценить результаты столь желанного им боя.
Все казармы горели. Люди графа, охранявшие их, возвращались и
присоединялись к своим товарищам. Лишь в дальнем конце ряда казарм мелькали
исчезающие в темноте фигуры: это спасались бегством последние солдаты
дворцовой стражи.
Конан выругался, не особо заботясь о том, кто его мог услышать. Если бы
стражники не разбежались, они смогли бы влить свежие силы в захлебнувшуюся
атаку. А теперь, к тому времени, когда их удастся собрать, люди Сизамбри
будут уже во дворце.
Киммериец снова выругался, на этот раз потише. Он скорее ругал себя,
чем кого-либо другого. Декиус тоже имел бы на это полное право. Его
заместитель Микус показал себя разумным и мужественным бойцом. В сравнении с
ними капитан второй роты Конан сделал мало чего полезного этой ночью.
Но теперь уж ничего не поделаешь. Если только объединенные отряды
короля могли противостоять графу Сизамбри, то следовало объединить их как
можно скорее. Дворец снова можно будет взять, а если король потеряет своих
бойцов, он, скорее всего, навсегда потеряет и все остальное.
- Куда теперь, Конан? - Это была Райна.
Конан даже не сразу ответил, потому что на языке у него вертелись одни
ругательства.
- К месту, назначенному Декиусом. Он, наверное, нас не похвалит за то,
что мы натворили ночью, но надо дать ему возможность высказать нам это в
лицо.
- Как будет угодно богам. Кто поведет отряд?
- Я останусь прикрывать. Я лучше других вижу в темноте, а это нам
понадобится, чтобы отбиваться от преследования.
Райна поспешила к голове отряда. Конан переждал, пока последний человек
прошел половину пути до пылающих казарм, и лишь затем вылез из своего
временного убежища, чтобы присоединиться к отступающим.
Уходя, он услышал шум падения камней во дворце. Спустя секунду
послышались крики и стоны.
Он не знал, сработала ли это одна из подготовленных ловушек, или просто
неосторожный солдат слишком сильно оперся об ослабленную стену. Это было
неважно. Важно то, что с каждым человеком, нашедшим свою смерть внутри
дворца, уменьшалось число тех, с кем предстояло сражаться в будущем.
Стон эхом отозвался во дворце. Графа Сизамбри и сам был на грани того,
чтобы застонать.
Он закусил губу и подавил стон. Рана от меча этого юнца Микуса была не
первой, полученной им в боях.
И наверняка не последней, даже если победа уже близка. Ни один
захваченный трон не может быть удержан без кровавой борьбы!
Но какая же это боль! Ни одна из его ран не была такой болезненной.
Граф готов был молиться, чтобы ни одна из последующих не болела так сильно.
Но по своему опыту он знал, что такие молитвы обычно остаются без ответа. Да
и сам он с трудом мог вспомнить имена добрых божеств.
Сильный озноб бил его, заставляя почти забыть о боли. Быть может, магия
сделала его недостойным в глазах богов? Может, он сделал что-то запрещенное
и сейчас был проклинаем этой жуткой болью от самой обычной раны? Не ждет ли
его еще более страшная боль?
Сизамбри по-прежнему сдерживал стон. Но сквозь сжатые губы прорывалось
что-то похожее на вой раненого зверя.
Где-то вдалеке он услышал неясный голос, принадлежавший, скорее всего,
какому-нибудь призраку. Графу показалось, что среди невнятного бормотания
были произнесены слова <сонное зелье> и даже <магия Поуджой>.
Да, магия долины Поуджой. Именно так. Магия колдунов племени заставляла
его так мучиться. Но наверняка она может также и снять боль.
Она должна это сделать, или колдуны Поуджой потеряют своего верного
друга. Это ведь была его идея вооружить племя и использовать его для борьбы
за трон. Он так и не отказался от этой мысли. Пусть только эти колдуны его
вылечат. А если они этого не сделают... Он ничего не скажет.
Ему придется вылечиться самому. Может, придется обратиться к лекарям и
хирургам. Выздоровление займет больше времени, но вкус мести не станет менее
приятным, а скорее наоборот, как это бывает с вином, это чувство только
окрепнет с течением времени.
Да, время пройдет, его рана залечится, он сам взойдет на престол и даст
оружие всем врагам Поуджой. А уж эти враги разберутся сами и с племенем, и с
колдунами, и с их чудовищем.
Нет смысла оставлять чудовище в живых, чтобы потом молиться на того,
кто возомнит себя его хозяином и будет шантажировать короля Пограничья.
Голос снова начал бессвязно бормотать. Вдруг полоска холодного металла
прикоснулась к искусанным губам графа. Он почувствовал запах каких-то трав и
крепкого вина, а потом и ощутил их вкус, пока кто-то вливал эту смесь из
кубка ему в рот.
В какой-то момент ему показалось, что он захлебнется. Но кубок опустел,
и дыхание восстановилось. Сизамбри лишь успел понять, что засыпает, и
отключился, почувствовав, как боль уходит из его тела.
Давно затихли позади последние звуки битвы у дворца. Ничто, кроме
ночных шорохов, не нарушало размеренного движения отряда Конана. Вернее, тех
из его роты и из отряда Райны, кто сумел выжить в эту ночь. Легкий ветерок
шуршал листвой деревьев. Ночные птицы перекликались между собой.
Один раз они услышали протяжный и тоскливый вой волка. Ему ответил
отнюдь не волк, а нечто другое, что, наверное, было темнее ночи и могло
грохотать, как вздымавшаяся в сегодняшней битве земля.
Конан заметил испуг в глазах его людей и тихо, почти шепотом выругался,
назвав их слюнтяями и слизняками.
Когда они добрались до пшеничного поля, Райна остановилась и,
дождавшись Конана, пошла с ним рядом.
- Боги, похоже, сегодня далеки от этих мест, - сказала она. Ее лицо
было неподвижно, как маска. Казалось, что стоит ей пошевелить губами, чтобы
сказать хоть слово, - и маска расколется, разлетится на куски.
Конан протянул руку, чтобы стереть запекшуюся кровь с ее щеки.
- Они никогда не бывают так близко, как нам твердят жрецы. Сегодня мы
остались в живых исключительно без их помощи, готов поспорить на что
угодно...
- Тсс!
Райне не пришлось на этот раз держать Конана за руку. Оба в один миг
заметили: шеренга темных силуэтов выходила из леса. Самого слабого лунного
света хватило, чтобы заметить мечи и копья, старую и рваную одежду, плохие
доспехи и шлемы и отсутствие знамени или другого опознавательного знака.
Райна бросилась к голове колонны, на бегу отдав приказ остановиться.
Воины повиновались и остановились, не избежав клацанья оружием, что должно
было насторожить тех, что шли из леса.
По мнению Конана, их возможные противники были еще меньше похожи на
настоящих солдат, чем некогда новобранцы второй роты. Они шли лениво и
устало; время от времени кто-нибудь останавливался, чтобы хлебнуть из
кожаного мешка, ломая тем самым даже подобие строя. Одни собрались в группу,
как гроздь виноградных ягод, другие плелись, не в затылок друг другу, а как
придется. Все это Конан подметил, пока проходил вдоль строя своих солдат,
предупреждая, чтобы они хранили молчание, но были готовы ко всему.
- Я подойду к ним, когда из леса выйдут все, - сказал он Райне. - Как
только увидишь, что я выхватил меч, или услышишь, как я проору боевой клич
отряда графа Сизамбри, - бегом ко мне на помощь.
- Да почему же клич Сизамбри? - начала Райна, но ее слова разбились о
широкую спину Киммерийца, уже шедшего вниз но склону.
Конан был не настолько глуп, чтобы не отметить по пути к незнакомцам
каждый камень, каждую кочку, которые могли бы в случае необходимости
прикрыть его. Таких мест было немало, так что с милостью богов...
- Ну, и как там дела вокруг дворца? - послышался голос человека, явно
опустошившего не один кожаный мешок чего-то покрепче, чем вода.
Конан еще несколько мгновений молча рассматривал эту толпу человек в
сто. Большинство и вправду годились лишь на то, чтобы изображать толпу, но
среди этих разгильдяев тут и там на глаза Конану попадались воины,
выглядевшие как опытные наемники-профессионалы. У короля Элоикаса на службе
не было наемников, а вот граф Сизамбри, между прочим, вполне мог бы...
Меч Конана вылетел из ножен и скользнул вверх, входя в горло ближайшему
из наемников. В это же время Киммериец прокричал:
- Стальная рука! Вперед! Стальная Рука!
Голос Райны, ответившей ему со склона, был страшен, как голос демона,
кружащего над полем битвы и поджидающего свою добычу - души погибших. В
следующий миг множество голосов подхватило ее крик, и с боевым кличем своих
врагов на устах отряд Конана бросился вниз по склону, чтобы присоединиться к
своему командиру.
Они подоспели как раз в тот момент, когда до противника дошло, что хотя
дело и происходит вдалеке от дворца, но в бой придется вступать прямо
сейчас. Кто-то, считавшийся здесь за старшего, начал отдавать приказы, и
некоторые из его спутников даже старались выполнить их.
Единственную реальную опасность для Конана представляли наемники. Они
кружились вокруг трупа его первой жертвы, не менее полудюжины, а может, и
больше. Конану пришлось изрядно поработать мечом и кинжалом, чтобы не дать
им возможности окружить его.
В этот момент люди Конана ударили по строю противника, который тотчас
же рассыпался. На стороне солдат Элоикаса была скорость, склон холма, умение
держать строй. У них, кроме того, еще был король - пусть изгнанный или
убитый, - за которого надо было отомстить, и собственное доброе имя.
Толпа сторонников Сизамбри таяла быстрее, чем шелковая накидка
танцовщицы сгорает в кузнечной печи. Бегство не стало спасением для
большинства из них. Первый же удар унес десятка два жизней. Намного больше
людей распрощались с этим миром в следующие секунды, получив смертельные
раны в спины. Закипела кровь в жилах у стражников, они превратились в свору
собак, которую даже хозяин не может оторвать от их жертвы.
Конану пришлось нелегко. Он удерживал наемников на расстоянии, пока
Райна не присоединилась к нему, зайдя к ним с тыла, как они собирались зайти
к Конану. Двое погибли, почувствовав сталь клинка Райны в своих спинах,
прежде чем остальные учли появление новой опасности. Оставшиеся четверо
разделились: по двое на каждого из противников.
Два опытных воина - это уже не шутка даже для Конана. Особенно когда
один из них ростом и мощью практически не уступал Киммерийцу. У Конана было
преимущество в скорости, и он использовал его, стараясь держать обоих на
расстоянии, выжидая удобного момента.
Такой момент подвернулся, когда больший из его противников оттеснил
другого от Конана, собираясь нанести то, что, по его мнению, должно было
стать последним ударом. Между двумя наемниками образовался разрыв, Конан
ворвался в это пространство, замахиваясь кинжалом, чтобы заставить меньшего
отскочить подальше от того места, где он мог быть опасен.
Хитрость удалась. Оставшись лицом к лицу лишь с одним опасным
противником, Конан нанес удар по рукояти его меча, выбив оружие из рук
неприятеля, а затем полоснул его кинжалом чуть выше запястья. Человек
отступил на шаг назад, схватившись за окровавленную руку; в этот момент удар
меча пришелся прямо ему в лицо. Он упал, крича и захлебываясь кровью.
Конан волчком обернулся, будучи уверен, что второй противник уже
подбирается сзади. Вместо этого он увидел лишь мешанину из клинков и кулаков
четырех из его солдат, обрушившихся на наемника.
- Остановитесь! - начал было Конан, хотевший заполучить хотя бы одного
из наемников в качестве пленного.
- Конан! - Райна вложила в его имя мольбу о помощи, даже сейчас из
гордости не добавив: <Помоги!>
Киммериец поторопился откликнуться на ее зов. Он немедленно
воспользовался тем, что один из противников Райны оказался к нему спиной. В
прыжке Конан схватил его за голову и сбил с ног. Человек повалился на землю
с глухим звуком упавшего мешка и одновременно со звоном доспехов о камни.
Оглушив его ударом головы о камень, Конан вывел несчастного из дальнейшего
участия в поединке. Наконец-то Конан был уверен, что теперь у них есть
пленный наемник.
Райна старалась держаться на безопасном расстоянии от оставшегося
противника, так как его клинок был намного длиннее ее меча. Казалось, что в
жизни этого человека не осталось никакого смысла, кроме того, чтобы всадить
длинное лезвие в тело Райны.
С этой идеей он явно просчитался. Услышав шаги Конана, он лишь на
мгновение отвел взгляд, переключив внимание, и получил удар мечом в шею. Его
голова задергалась в конвульсиях, ноги подкосились, и в этот момент кинжал
Райны оборвал его агонию.
Райна увидела приближающегося Конана. И улыбнулась. Правда, улыбка
больше напоминала оскал волчицы, задравшей оленя. Свежие дыры и разрезы на
ее одежде оставляли открытой все большую часть ее забрызганного кровью тела.
Грудь поднималась и опускалась вместе с каждым вдохом и выдохом.
Она шагнула вперед и на мгновение замерла в объятиях Конана, все еще не
выпуская свой меч. Потом запрокинула голову и отбросила с лица пряди волос.
- Ну ладно, хватит нежностей, приятель, - сказала она с улыбкой. - А
теперь скажи мне, почему ты решил воспользоваться боевым кличем отрядов
Сизамбри?
- Если это его люди, как я предположил, то они потеряют время, гадая,
кто же мы такие. Я прикинул, что наши люди смогут правильно воспользоваться
паузой.
- Так они и сделали. Ну, а если бы это были друзья?
- Они бы предъявили доказательства и присоединились к нам. Или так, или
же они убежали бы подальше от нас. По крайней мере, побежали бы они в
сторону, противоположную дворцу. И это уже было бы неплохо. Там сейчас
нечего делать людям короля. Любого из нас там ждет лишь смерть.
Конан почувствовал, как Райна вздрогнула, признав правоту его слов.
Затем, поцеловав его, она отошла на шаг, сложила руки рупором и прокричала:
- Эй, вторая рота! Бегом к капитану Конану! На сегодня это еще не все!
Так оно и было. <Все> - означало бы лишь гибель отряда. И все же -
неплохо поработали! Граф Сизамбри потерял сотню человек. Да, в основном -
форменный сброд, погибший, плененный или обращенный в бегство. Но, может,
именно эта потеря окажется решающей, чтобы сломить силу мятежника, рвущегося
к трону.
В другое время Конан не потребовал бы от своих подчиненных совершить
ночной марш-бросок после двух боев. Более того, раны некоторых воинов были
достаточно серьезны, чтобы в нормальной обстановке не покидать постели.
Кое-кого даже пришлось нести на кое-как сколоченных носилках, так как никто
не решился бы оставить раненых на поживу волкам, разбойникам или на
сомнительную милость людей графа Сизамбри, наверняка рыскающих по лесам в
поисках тех, кто сумел уйти из дворца.
Так они и шли до самого рассвета. Под утро многие уже засыпали на ходу
и могли идти, лишь положив руку на плечо идущего впереди. Им еще повезло,
что их путь не лежал через самые труднопроходимые горы.
В пустой деревне, расположенной у опушки дремучего девственного леса,
они встретились со стражниками, спасшимися из объятых пламенем казарм. Их
было около семидесяти, в основном - сильные, не получившие ран, почти все -
с полным вооружением, во главе с самыми опытными бойцами.
Сержант первой роты поднял руку, приветствуя Конана:
- Здравия желаю, капитан Конан. Жду приказаний. Вы здесь - единственный
офицер королевской стражи.
Конану больше всего хотелось приказать сержанту, чтобы его солдаты
выставили караулы за оба отряда и дали возможность второй роте, от капитана
до последнего в строю бойца, выспаться и отдохнуть. Но сначала он решил
выслушать доклад сержанта.
Рапорт был предельно прост. Оказавшись вне дворца, сержант поискал
кого-нибудь из офицеров, чтобы присоединить к нему своих людей. Не найдя
никого, он взял командование на себя. Стражники построились и в походном
порядке шли всю ночь. В слабом свете рассвета они и наткнулись на деревню.
- Она уже была пуста, так что мы никого не потеснили, устроившись здесь
на отдых.
- Так прямо и пуста? - поинтересовался Конан. Ему сейчас не очень-то
хотелось вступать в конфликт с человеком, который мог оказаться дельным
помощником в ближайшее время. Но еще меньше ему хотелось воспользоваться
помощью человека, грабящего собственный народ.
- Клянусь Красным Камнем!
Священный Камень, служивший подножием древнего трона Пограничного
Королевства, действительно был одной из святынь страны, и мало кто осмелился
бы поклясться им, говоря заведомую ложь. Киммериец предпочел замять этот
разговор, но сержант продолжил:
- Я говорю вам правду, капитан Конан. Все жители деревни ушли, унеся с
собой, что смогли. В лесу мы наткнулись на нескольких человек с пиками и
копьями, которые могли быть их прикрытием. Но задержанные всячески
доказывали, что не имеют к деревне никакого отношения. Мы отпустили их, и я
не стал отряжать людей, чтобы они мотались по лесу за этими несчастными. -
Согласен. Правильное решение.
Платя услугой за услугу, Конан пересказал злоключения второй роты.
- Уверен, что жители деревни сбежали, когда поблизости показалась эта
толпа мерзкого сброда, которую мы потом разделали под орех. Ладно, потом
вытянем еще кое-что из пленных, если повезет.
Сержант провел Конана в дом, где в углу лежал набитый соломой тюфяк.
- Вот только, похоже, в нем поселились мыши, но если нет ничего
другого...
Конан решил прервать поток извинений:
- Сержант, если эти мыши или крысы не больше меня ростом, я смогу
справиться с ними.
Киммериец не лег спать, пока не проверил, как обе роты разделили часы
дежурства и как были расставлены часовые. Лишь после этого он сбросил сапоги
и забрался под выношенное одеяло из овчины.
Его сон был крепок, хотя и не обошлось без пробуждения, впрочем,
достаточно приятного. Приоткрыв глаза, Конан убедился, что столь шикарное
ложе делит с ним Райна. В отличие от Киммерийца, она сняла с себя не только
сапоги и, словно не веря в достаточность этого приглашения, обняла его,
поплотнее прижавшись к нему.
Потом оба заснули еще крепче. Когда же вдали зазвучала флейта, так
далеко и негромко, что даже часовые не были уверены, что это не обман слуха,
сержант решил не будить их из-за такого пустяка. Конан и Райна проснулись,
лишь когда солнце стало клониться к западу.
Айбасу очень хотелось, чтобы сон, увиденный им этой ночью, выветрился
из памяти. Более того, ему хотелось забыть о том, что он вообще видел
какой-то сон.
Оба желания были тщетны. И он знал это. Зато его желание перейти на
службу к принцессе Чиенне не было столь безнадежным, если только этот
проклятый сон не лишит его остатков мужества и самообладания.
Картины из кошмарного видения не покидали его, всплывая время от
времени, независимо от того, чем он занимался. Сейчас он стоял перед дверью
принцессы, а в его голове оживал тот момент сна, когда он сам прыгал с
обрыва вслед за упавшим туда младенцем-наследником.
Он помнил свистевший в ушах ветер, поддерживавший его в воздухе и
одновременно уносивший вдаль ребенка. Он уже ухитрился, чуть не вывернув из
суставов руки, поймать младенца за одну хрупкую ножку. Но щупальца чудовищ
тоже добрались до малыша. Стольких чудовищ, скольких не смогли бы укротить и
все волшебники мира, гавкающих, вылезающих из своего зловонного болота,
изрыгающих синее и рубиновое пламя и карабкающихся на скалу, чей цвет был
чернее самой черной ночи...
- Принцесса Чиенна повелевает тебе зайти.
Голос и акцент выдавали жительницу деревни, уроженку окрестных холмов.
Но слова вполне могли принадлежать девушке благородного происхождения,
воспитывавшейся при дворе. Айбас уже поборол страх, а теперь ему пришлось
бороться со смехом. Принцесса так убежденно и твердо требовала подобающего
поведения, обслуживания и подчинения, что никому и в голову не приходило
ослушаться.
Никому, кроме - разумеется - Звездных Братьев. Айбас пришел сюда с
надеждой, что сможет заставить колдунов отказаться от некоторых из своих
прихотей и причуд.
Дверь на кожаных петлях скрипнула, впуская Айбаса внутрь дома. Грубые
сальные свечи давали неровный, прыгающий свет, но неплохо освещали сидящую
на привычном стуле принцессу. Сейчас на ней была женская одежда племени
Поуджой, включая кожаные брюки и костяные гребни, украшавшие ее прическу. Но
она сидела так, словно в приемном зале отца, принимая почетных гостей
государства, будучи одетой в шелковые и шитые золотом одежды.
- Я бы сказала тебе <Добро пожаловать>, лорд Айбас, если бы считала,
что кто бы то ни было из служащих твоему господину заслуживает такого
приветствия.
- Ваше Высочество, я бы хотел... поговорить... - Айбас посмотрел на
служанку, которая, казалось, не собиралась уходить.
- Я как-нибудь попрошу ее рассказать тебе свою историю, если позволит
время, - сказала принцесса, - но вкратце - она родственница одного из
воинов, погибших в ночь, когда меня привезли сюда. Он, как и его товарищи, -
все они погибли из-за какой-то нестыковочки в колдовстве Братьев. Так что
можешь спокойно говорить при ней.
Айбас словно язык проглотил. Ничего себе! Если принцессе стало
известно, что он не пылал дружескими чувствами к колдунам, не докатилось ли
это и до других ушей?
Эх, была не была. В конце концов, если тебя могут повесить и за
украденную чашу вина, то если красть, тогда уж целый бочонок!
- Если я правильно понимаю, ваш сын был вскормлен грудью одной из
женщин племени поуджой. Следовательно, даже по законам равнины, он
становится молочным братом племени. А по законам горных племен, молочный
брат по степени родства уступает лишь единокровному.
- Я это знаю, - сказала принцесса.
Айбас был уверен, что она тщательно скрывала свое неведение, ибо мало
кто из жителей равнины снисходил до того, чтобы хоть немного узнать о жизни
горных племен, об их обычаях и законах. Если бы дело обстояло не так,
Пограничное Королевство было бы более мирным местом.
Была она в курсе или нет, но роль свою принцесса исполняла великолепно.
Айбас решил, что настало время следующей сцены этого спектакля.
- По законам Поуджой, молочный брат привязан к племени множеством
нитей: прав, обязанностей, ограничений и привилегий. Среди всех этих законов
есть один, которому следуют даже колдуны с тех дней, когда они впервые
занялись своей звездной магией. Ни один человек из племени - мужчина,
женщина, ребенок - никто из поуджой не может быть принесен в жертву
чудовищу. Это возможно, только если он сам выразит согласие или совершит
серьезный проступок, например оскорбив колдунов.
- Грудной младенец никак не может выразить свое согласие с чем бы то ни
было, - резко ответила принцесса, а затем вдруг улыбнулась: - разве что,
уснув, не доводя мать и кормилицу до истерики своим плачем.
Айбас молчал, пока не убедился, что принцесса ничего больше не
собирается добавить. Она не произнесла больше ни звука, но Айбас видел, как
все больше напряжения появлялось на ее лице, как она ни старалась спрятать
от посторонних глаз страх за ребенка.
Затем борьба за то, чтобы не показать страх, сменилась другими
чувствами. Айбас мог бы прочесть все ее мысли, словно они вычерчивались в
воздухе в виде огненных рунических посланий.
- Если я признаю, что принц Уррас хоть как-то связан с племенем
поуджой, это может вызвать кое у кого сомнения в его правах на трон. Многие
уже боятся воцарения ребенка. И таких будет еще больше, если они решат, что
он находится под влиянием какого-то племени грязных скалолазов, живущих едва
ли не в пещерах. Но если я признаю этот закон и назову своего сына братом
племени Поуджой, - колдуны никогда не смогут отдать его на съедение своему
монстру. Их народ не простил бы такого нарушения законов. А если моего сына
нельзя принести в жертву, - то и главное оружие против меня окажется