Страница:
бессильным.
- Именно так, - прошептал Айбас в знак согласия с решением принцессы.
Сама она была в безопасности до тех пор, пока граф Сизамбри намеревался
вступить с ней в брак. А вот ее сын - наследник престола и конкурент - был в
любом случае в худшем положении.
Не произнеся ни слова вслух, Айбас молился, чтобы она поняла, что это
решение - верный способ улучшить ситуацию.
- Обычаи поуджой всегда были почитаемы мною и моим отцом, - принцесса
говорила так, словно обращалась к целому сонму придворных, - и я лишь могу
сказать, что будет разумно и естественно провозгласить моего сына молочным
братом племени поуджой. Он будет пользоваться всеми правами мальчишки его
возраста, предоставляемыми вашими законами, а когда придет время, приступит
к исполнению своих священных обязанностей.
Со служанкой творилось что-то странное. Айбас даже испугался, но вдруг
увидел, что она просто пытается всеми способами сдержать хохот. Вид
принцессы, королевской дочери, взывающей к чести горного племени, - это было
для нее чересчур.
- Госпожа... Э-э...?
- Мисса, - ответила женщина, когда сообразила, что Айбас обращается к
ней, а затем, подумав, добавила в тон уже сказанному:
- Я буду свидетелем принесения этой клятвы. И чтобы она не была
нарушена, я готова убеждать, стоять насмерть и даже пролить кровь.
Айбас не решился показаться невежливым и не стал спрашивать, чью именно
кровь готова была пролить служанка. Кроме того, он не хотел показать и свое
невежество относительно традиций и обрядов Поуджой, из которых он выудил
только то, что могло спасти принца Урраса.
- Отлично, - сказал Айбас. - Я же, в свою очередь, клянусь донести это
до всех, кто чтит законы племени, чтобы они узнали о принесении клятвы
принцессой, как того требует традиция. От себя лично клянусь расценивать
принца Урраса как брата племени Поуджой отныне и впредь.
Эта клятва могла помочь избежать выполнения прямых указаний графа
Сизамбри по поводу судьбы наследника. Хотя, честно говоря, Айбас не очень
опасался таких указаний в ближайшее время. Он был достаточно наслышан о ране
графа, чтобы быть уверенным в том, что этот человек еще долго будет
командовать и приказывать только ночному горшку. Более того, он мог и вовсе
умереть.
Тогда благорасположение принцессы Чиенны будет для Айбаса далеко не
лишним. Граф раньше ввергнет страну в окончательный хаос, чем сможет
захватить власть. А идея переждать этот хаос где-нибудь в другой стране вряд
ли придется по душе местной знати.
Завершив визит самой замысловатой почтительной фразой, Айбас вышел на
улицу. Стояла глубокая ночь.
Прежде чем его глаза снова привыкли к темноте, он дважды чуть не упал.
К счастью, кошмарный сон больше не преследовал его. Это было добрым
знаком, ставшим приятной неожиданностью. Может быть, он наконец-то попал в
милость к богам?
Возможно, что и так. Но Звездные Братья были куда ближе, чем боги.
Убедить их - задача потруднее, чем втолковать то же самое Чиенне. Поднимаясь
по деревенской улице, он начал повторять про себя обращение к колдунам.
Он так увлекся этим делом, что еще два раза чуть не расквасил себе нос.
Виллу он просто не заметил, словно она вдруг стала невидимой. И даже раскат
дьявольского грома не смог оторвать его от своих мыслей.
Конан превратил следующие двое суток в сплошной марш-бросок для своих
стражников и для людей Райны. Он сквозь пальцы смотрел на то, что каждую
ночь несколько человек исчезали под покровом темноты. Иногда это происходило
и днем, когда густая чаща могла быстро и надежно скрыть дезертиров.
Райну бесило как дезертирство, так и явное равнодушие Конана.
- Если так и дальше пойдет, то дней через десять у тебя останется лишь
горстка ветеранов.
- С нами останутся твои люди.
- Естественно, - выпалила Райна и прикусила губу.
Но Конан, по своему обыкновению, не обиделся на язвительное замечание в
свой адрес, соответствующее истине. Еще несколько дней скитаний по горам - и
предсказание Райны сбудется в полной мере.
- Нам некуда идти, пока мы не узнаем, сумел ли Декиус вывести короля из
дворца, - сказал Конан. - Люди понимают это. Кроме того, они понимают, что
если граф победит, то любому числившемуся в королевской страже жить
останется немного, но смерть его будет долгой и мучительной. Тот, кто
направился домой, чтобы собирать урожай и стать мирным крестьянином, если и
не спасет себя от ищеек Сизамбри, то хотя бы поможет семье.
Киммериец не стал говорить Райне, что она должна была все это продумать
сама. Кому, как не ей, дочери боссонского крестьянина, знать, что лишняя
пара рук в период уборки урожая могла спасти целую семью от голодной смерти
зимой.
Через несколько мгновений Райна, смутившись, в замешательстве положила
ему руку на плечо:
- Прости меня, Конан. Я как-то не подумала об этом.
Вдруг она улыбнулась и подмигнула:
- Ты так застыдил меня, что я теперь и не знаю, как дальше смогу
отдавать приказы людям, которых сама завела в эту дыру.
- Ну так собери их и отведи обратно, откуда вы пришли. Чего проще, а? -
спросил он, шлепая ее по мягкому месту. - Да они за тобой - хоть в огонь,
хоть в воду. Не понимаю, и чего они в тебе только нашли?
Однако Конан не сделал вид, что не слышит, когда несколько солдат
заговорили о том, что можно было бы кое-чем поживиться в деревнях и на
хуторах.
- И думать не смейте об этом. По трем причинам. Первое: нам нужны
хорошие отношения с селянами, если мы не хотим, чтобы они с жалобами
рванулись к Сизамбри, сообщая ему, где мы находимся. Во-вторых, мы еще
сможем продержаться, охотясь, ловя рыбу, собирая ягоды, - хотя бы еще
немного.
- Сколько еще держаться? Пока короля не найдем, что ли? - спросил
кто-то из-за спин товарищей.
- Да, короля или его могилу, - спокойно ответил Конан. - До тех пор,
пока Элоикас жив, наша присяга обязывает нас служить ему. Если он мертв, та
же присяга обязывает нас спасти наследника и возвести его на трон.
Гробовое молчание встретило эти слова капитана. Было так тихо, что
хрустнувшая ветка показалась огромным деревом, упавшим на сухие кусты.
Конан положил ладонь на рукоять меча и продолжил:
- И наконец, третья причина, по которой вы оставите крестьян в покое.
Тот, кто только попробует сделать что-либо подобное, будет иметь дело со
мной и моим старым приятелем.
Одним плавным движением меч вылетел из ножен, со свистом описал дугу в
воздухе, блеснув на солнце, и неслышно скользнул обратно на свое место.
Отряд отправился дальше в еще более мрачном настроении. Даже Райна
казалась потрясенной жесткими словами Конана.
- Слушай, неужели ты и вправду задумал... - начала она.
- Тсс! - Он прижал палец к ее губам и замедлил шаг, отстав настолько,
чтобы никто не мог слышать его.
- Да почему бы и нет, во имя Крома! Если Элоикас мертв - младенец
становится королем Пограничья. Он заслуживает лучшей резиденции, чем
Поуджой. Если Элоикас жив, то Сизамбри все равно имеет перед ним
непреодолимое преимущество, пока его дочь и наследник находятся в лапах
колдунов.
Конан не уточнил, что стал бы рисковать жизнью даже ради того, чтобы
вытащить последнюю посудомойку или безродного сопляка из этой ловушки.
Оказаться в руках колдунов из Поуджой - такого благородный человек не
пожелал бы и злейшему врагу.
- А если Сизамбри погиб?
Конан покачал головой.
- А если жив? Разве его люди не отправятся на поиски нас по всем
окрестным лесам?
- Мы даже не знаем, сколько людей он потерял, - сказал Конан. - А кроме
того, хоть меня и тошнит при одном упоминании об этом сыне последнего
кушанского конокрада, но я точно знаю одно: убить его ой как непросто!
Райна скорчила гримасу:
- Да ты просто от гордости ломаешься, изрекая как что-то новое само
собой разумеющиеся вещи.
Дальнейшие претензии замерли на ее губах. Тихо-тихо, далеко-далеко,
но... ошибки быть не могло - они ее слышали.
Флейта!
Рука Конана снова потянулась к мечу, но на этот раз клинок не покинул
ножен. Вместо этого Киммериец сделал глубокий вдох и после паузы выпустил
воздух с такими громовыми проклятиями, что эхо долго еще не могло
успокоиться, блуждая от холма к холму.
- Ну, покажись, ты, шут со свистулькой! Покажись, козлиная шкура!
Покажись, покажись в своем истинном обличье, если оно у тебя есть! Только
покажись!
Вилобородый Брат пристально смотрел на Айбаса. Лицо колдуна выражало
все возможные человеческие чувства, кроме одного - удивления.
Айбас не молился. Молиться добрым богам в этом вонючем, насквозь
пропитанном запахом чудовища гроте, - сама мысль об этом была святотатством.
Айбас только мечтал, чтобы желудок не подвел его.
Если аквилонец раньше и сомневался в том, что колдуны едят мясо
чудовища, то теперь все сомнения были развеяны. Куски, валявшиеся по темным
углам грота, запах, который душил его при каждом вдохе, - всему этому не
было другого объяснения.
Сдавило живот, перехватило дыхание, - но на этот раз боги даже без
лишних просьб проявили милосердие. Колдун уставился на крышку грубо
сработанного дубового стола перед собой, выжидая, когда Айбас сможет
справиться с подступающей тошнотой и взять себя в руки.
Когда он снова посмотрел на аквилонца, в его глазах смешались ярость и
чувство боли от поражения. Его руки кружились над столом, заставляя кататься
и подниматься в воздух бронзовый шар. Неожиданно шар соскочил на пол и
покатился к ногам Айбаса, которому стоило немалого труда удержаться и не
отскочить, когда шар коснулся его кожи.
- Айбас, - обратился к нему колдун, не прибавив титула <лорд>. Имя,
произнесенное само по себе, да еще таким тоном, уже звучало как проклятие.
- Я здесь. Звездный Брат, жду твоих приказаний.
- Ты... да я... тебя...- Ярость и раздражение комом встали у колдуна в
горле; он был вынужден замолчать, чтобы перевести дух. Айбас хотел было
извиниться за непреднамеренно нанесенное оскорбление (он и сам не знал, в
чем оно на этот раз выразилось), но счел за лучшее промолчать. Он не был
уверен, что сможет подобрать нужные слова, сохраняя при этом подобающее
выражение лица.
Никто не мог собраться с духом и нарушить затянувшееся молчание. Айбасу
померещилось, что в тишине он услышал, как затрещали камни в стенах грота, и
он представил себе, что сейчас воды озера вместе с чудовищем ворвутся в грот
и...
- Айбас, - снова выдавил Вилобородый, - говорил ли ты с кем-нибудь о
том, что, по нашим законам, принц Уррас стал молочным братом племени
поуджой?
- Ни одному живому человеку, кроме принцессы и ее служанки, я ни слова
не сказал об этом. Я не знаю, кому и что могли разболтать женщины, но за
свой язык я отвечаю и готов поклясться любой клятвой, которая покажется тебе
достойной доверия.
- Никакая твоя клятва не является убедительной для меня. Ты ведь не
один из Братьев.- Колдун, похоже, говорил просто для того, чтобы не стоять
молча, в растерянности. Вдруг он резко сел и стал теребить бороду пальцами
обеих рук.
- Может, ты и не виноват... но твои... сама мысль об этом... этот
закон... как это стало известно воинам Поуджой? Они теперь не расстанутся с
этой мыслью. Они ждут появления на троне Пограничья короля - молочного брата
племени поуджой.
Он не стал добавлять, что теперь они ни за что не отдадут его в жертву
чудовищу. Да этого было и не нужно. Его мысль висела в тяжелом воздухе грота
и словно удары гонга проникала в сознание Айбаса.
Чтобы хоть что-то ответить, Айбас заговорил, опустив голову:
- Я всегда был рад наблюдать мир и сотрудничество Братьев и воинов.
Поуджой смогут обрести величие, если правая и левая рука племени станут
держать одно и то же оружие.
Во взгляде, брошенном колдуном на аквилонца, смешались подозрение и
насмешка. Затем колдун встал и произнес:
- Ты говоришь разумные вещи. Воины - наша правая рука. А если правая и
левая рука начнут ссориться между собой, то долина останется беззащитной
перед врагами.
Может, это и было сказано просто для красного словца. Но Айбас подумал,
что в этих словах заложен особый смысл.
Со дня штурма дворца он не получил ни одного известия от графа. Не
слышал он, чтобы и кто-нибудь другой получил хоть что-то.
Может быть, Сизамбри и вправду не дожил до своей уже состоявшейся
победы? Или какое-нибудь заклинание магии флейты встало на пути между графом
и Братьями? Никто ведь не знал, какие чары и какие силы мог использовать
этот проклятый Марр.
- Принц Уррас становится братом народа Поуджой, - выдавил наконец из
себя Вилобородый. - Это должно быть оглашено во всеуслышание. Иди с миром,
Айбас, но последи за своим поведением, а еще больше - за своим языком. Не
забывай, что ты не кровный и не молочный брат никому на свете, кроме
последней вшивой суки, выкормленной...
Колдун посвятил еще некоторое время перечислению всех тех грязных и
противных животных, с которыми, по его мнению, Айбас состоял в самом близком
родстве. Айбас исполнил приказание идти с миром и с глубоким достоинством
прослушал большую часть своей родословной, даже не рассмеявшись.
Лишь пройдя большую часть пути до своего дома, он не выдержал и
захохотал. Приступ смеха был настолько силен, что он был вынужден
остановиться и едва не рухнул на землю, согнувшись от хохота пополам.
Отсмеявшись, он сразу же почувствовал, что мысли в голове пришли в
относительный порядок.
Кто же мог так удачно поддержать его военную хитрость, его уловку,
рассказать все, что нужно, воинам племени. Он не знал никого, кому мог бы
доверить такие опасные сведения без риска, что собеседник донесет на него
Братьям. Принцесса? Вряд ли и она могла очень доверять здесь кому-нибудь.
Она была очень проницательной и мудрой женщиной, даром что годилась Айбасу в
дочки. Но неужели настолько проницательной, что разобралась в расстановке
сил и интригах племени всего за несколько дней пребывания в Поуджой в
качестве пленницы? Айбас сильно сомневался в этом.
Вдруг в его голове громом прокатилось то самое имя:
<Вилла!>
Это она все слышала, при помощи магии или просто подслушав в нужном
месте и в нужное время. Ее отец был не из последних среди воинов, несмотря
на уже солидный возраст. Он наверняка выслушал ее, а потом поделился с
верными друзьями. Вооруженные законом и обычаем, воины могли обрести
серьезное преимущество, чтобы противостоять Звездным Братьям и довершить
дело, начатое Виллой.
Айбас встал на колени, возложив одну руку на ствол ближайшего дерева, а
вторую положив на сердце. В первый раз с тех пор, как он покинул Аквилонию,
он поклялся по всем правилам, так, как его научили в детстве.
Он поклялся не произнести ни одного слова и не сделать ничего, что
могло бы нанести вред Вилле; он будет оберегать ее от дурных слов и
поступков других людей. Он никогда не прикоснется к ней без ее согласия и не
позволит другим сделать этого.
Если же он нарушит свою клятву, то пусть его жизнь оборвется в этой
долине и пусть его душа не услышит ни одной заупокойной молитвы, ни единого
доброго слова.
Шел четвертый день после падения дворца и исчезновения короля.
Появлялись все новые слухи о судьбе графа. Говорили, что Сизамбри
умирает, уже умер, что его заколдовали, что он ранен, болен или и то и
другое вместе. Конан громко комментировал малую правдоподобность этих слухов
и ненадежность их источников, чтобы не вселять в своих солдат напрасную
надежду.
С Райной наедине он говорил более свободно:
- С Сизамбри и с его планами явно что-то не так. Готов поспорить на
свое мужское достоинство. Но что с ним, и какую пользу мы можем из этого
извлечь?.. - Он развел руками.
Райна соскочила с валуна, на котором точила свой кинжал, и сказала:
- Уж слишком серьезная ставка. Что же я буду делать, если ты вдруг
проспоришь?
- А Декиус? Ты что, совсем забыла о нем?
- Знаешь что, женщина может помнить и думать о дюжине мужиков, Конан.
Но спать она может только с тем, кто сейчас рядом.
Конан положил руку на плечо Райне, но та увернулась и бросилась вниз по
тропе. Обернувшись, Райна крикнула:
- Там, чуть подальше, где ручей поворачивает, есть небольшое озерцо.
Сначала давай искупаемся.
Райна побежала первой, но длинные ноги Конана быстро сократили
расстояние до нее. К озеру они прибежали бок о бок, рука Конана обнимала
Райну за талию.
Они, разбежавшись, бросились в воду, и в этот миг Конану показалось,
что он услышал чьи-то шаги. Он оторвал взгляд от плечей и груди Райны и
осмотрел деревья, вплотную подступавшие к берегу.
Ветер, дувший с гор, шевелил кроны деревьев. Но Конан был почти уверен,
что услышал не порыв ветра и не обычный звук леса. Хотя, быть может, олень,
которого они спугнули своими громкими голосами и плеском.
На всякий случай Конан проверил, на месте ли его острый кинжал,
привязанный к голени, и легко ли он вынимается. Райна подплыла к нему, и
Киммериец почувствовал, как ее руки обвились вокруг его шеи. От
неожиданности он потерял равновесие, и они со смехом окунулись в теплую
прозрачную воду.
Отфыркавшись и покрутив головой, Конан вдруг прочел в глазах Райны, что
настало время заняться чем-то другим. Он прижал ее к себе, а сам поискал
глазами удобное место на берегу, где было бы побольше мягкой травы. Он уже
выбрал, куда нести свою подругу, как вдруг увидел нечто, что выкинуло из его
головы всякую мысль о том, чтобы позаниматься любовью.
На ковре из осыпавшейся хвои стоял человек. Трудно было бы описать его
внешность. Конан только отметил, что незнакомец пониже его ростом и поуже в
плечах, как, впрочем, и большинство людей.
Его одежда было необычной: свободная туника и еще более широкие брюки
из домотканого полотна, покрашенного как-то по-шутовски - вперемешку зеленые
и коричневые пятна. С одного плеча свисал кожаный мешок, а в левой руке
незнакомец держал старый высохший посох.
Похоже, он был безоружен. Но на его поясе висело то, что привлекло и
удерживало взгляд Конана.
Набор флейт. Семь штук: самая маленькая - длиной не больше пальца,
самая большая - примерно в две ладони. Они были искусно вырезаны из
какого-то темного дерева, опоясаны серебряными кольцами и заканчивались
серебряными мундштуками. Кольца блестели, отражая солнце, а при движении
мелодично позванивали.
- Я приношу свои глубокие извинения, если своим появлением застал вас
врасплох. Меня зовут Марр-Флейтист.
- Это я и так вижу, - пробурчал Конан. Он медленно продвигался к
берегу, стараясь не сделать ни одного неосторожного резкого движения,
которое могло бы встревожить или заставить насторожиться незнакомца. Кинжал
все еще был скрыт под водой.
Райна помогала ему, как только может это сделать обнаженная женщина.
Она даже не попыталась прикрыть свою наготу и стояла по пояс в воде, выжимая
воду из волос. У нее не было при себе оружия, но такая женщина была отлично
вооружена даже без единого клинка или полоски стали доспехов, как и без
единого лоскута ткани на теле.
И если свое тело мужчина мог обезопасить от ее оружия, то что касается
мыслей и чувств...
Конан добрался до берега. Одним движением он выскочил из воды и схватил
меч. Марр все это время наблюдал за ним.
- Это не нужно, - сказал он, кивнув на меч.
- Не нужно или бесполезно?
- Непохоже, чтобы ты хоть раз в жизни считал эту штуку бесполезной.
- Да, и даже если ты волшебник и водишь шашни с...
- Кто бы я ни был, я не враг ни тебе, ни твоим друзьям.
Конан не опустил меч, но, когда он снова заговорил, его голос был менее
жестким:
- Неплохо было бы, чтобы ты кое-что объяснил.
- Если у нас будет время, потом, когда...
- Или сейчас, или проваливай отсюда.
Флейтист перевел взгляд с Конана на Райну и, найдя в ее лице не больше
благосклонности, чем на лице Киммерийца, кивнул:
- Хорошо. Вы были свидетелями кое-какой моей работы. А не так давно я
услышал, как ты, Конан, звал меня, чтобы увидеть во плоти и наяву.
- Что?! - Слово, словно стрела, одновременно вылетело у Конана и Райны,
отразившись эхом от скал.
Марр покачал головой:
- Если вы собираетесь и дальше перебивать меня через слово, - мы здесь
проторчим слишком долго. Излишне долго, вместо того чтобы я повел вас к
Декиусу и королю.
На этот раз и Конан и Райна промолчали. Они лишь посмотрели друг на
друга, а затем на Марра. Когда Конан убедился, что и он, и Райна слышали и
видели перед собой одно и то же, он кивнул ей. Она вылезла из воды, вся
покрытая скатывавшимися серебряными каплями. Конан пододвинул к ней поближе
ее меч, а сам собрал и натянул свою одежду, пока она стояла настороже. Затем
то же проделала Райна.
Когда оба были одеты, они обнаружили, что все это время Марр сидел
неподвижно, словно каменный. Только легкая улыбка, игравшая на его губах,
выдавала, что перед ними не изваяние, а живой человек.
Конан убрал меч в ножны и обратился к Марру:
- Как видишь, мы не собираемся торчать тут дольше, чем нужно. Итак, ты
сказал, что король и Декиус в безопасности?
- Я сказал, что они живы. Но про безопасность я ничего не говорил. И я
ничего не знаю об опасностях, которые, вполне возможно, угрожают им.
- Слушай, волшебник ты или нет, будь так любезен ответить честно еще на
один вопрос. И тогда мы, быть может, заключим сделку, идет?
- А какую сделку ты предлагаешь?
- Сначала ответь на вопрос, - прохрипел Конан.
Люди, говорящие загадками, нравились ему почти так же, как колдуны.
- Что ж, спрашивай, и я отвечу. - Даже в голосе флейтиста было что-то
похожее на музыку, отличающееся от всех голосов - мужчин, женщин, детей, -
когда-либо слышанных Конаном.
- Скажи, ты умеешь читать мысли?
- Если человек хочет, чтобы я их прочел, - то да. Так и получилось,
когда ты просил меня показаться. Такие мысли мне удается прочесть даже на
некотором расстоянии.
- А если человек хочет, чтобы его мысли оставались только при нем?
- Такие мысли я не читаю.
Что-то в интонации Марра давало понять, что под этим <не читаю>
скрывается скорее <не стану читать>, чем <не могу>.
<Да и черт с ним, пусть делает что хочет, - подумал Конан. - Надо же
хоть в чем-то доверять друг другу>. Лишь бы этот лесной чудодей вывел их к
Элоикасу и Декиусу.
Конан отжал из своей черной шевелюры последние капли воды и, прикинув
что-то в уме, сказал:
- Если ты не солгал, то вот о чем я тебя попрошу. Ты отведешь нас к
королю и Декиусу. Поведешь отряд, как будто ты простой охотник, или
дровосек, или еще кто-нибудь, кто хорошо знает эти места. И ни звука, ни
намека на всякую магию, понял? А это значит, что ты спрячешь подальше свои
проклятые дудки!
- Тяжелые условия. Киммериец.
- Со мной больше сотни отличных ребят. И я не хочу, чтобы, узнав тебя,
они потеряли присутствие духа. Я, конечно, не знаю пределов твоей силы, но
нам вполне хватило того хаоса, который ты устроил во дворце.
- Я думаю, что мне еще придется продемонстрировать свою силу раньше,
чем мы доберемся до Декиуса. А что ты собираешься сказать обо мне, когда
встретишься с королем?
- Расскажу все как есть, дальше - их дело, пусть сами решают.
По лицу Марра было видно, что такой ответ не вполне его устраивает.
Конан задумался, а знают ли Элоикас и Декиус об этом человеке что-нибудь,
что ему не было известно. Скорее всего, да. Но они ничего не смогут
рассказать ему, пока он не найдет их лагерь, доверив свою судьбу этому
флейтисту.
Марр подумал еще немного и кивнул головой. Сняв с плеча мешок, он вынул
из него нож, немного хлеба и полотняный мешочек с вышитыми голубой нитью
руническими письменами. Завернув флейты в мешочек, он разрезал хлеб и
протянул по куску Конану и Райне.
- Если это для того, чтобы мы чувствовали себя обязанными...- начала
Райна.
- Ну, разумеется... Да, кстати, соль. - Марр протянул руки перед собой,
ладонями вверх. В мгновение ока обе ладони стали белыми от кристалликов
соли. Он посолил хлеб и движением руки предложил приступить к еде.
Конан откусил хлеба, но кусок чуть не застрял у него в горле. Если этот
человек мог из ничего добыть соль, то много ли толку от того, что его
заставили спрятать флейты?
Граф Сизамбри проснулся от ставшей уже почти привычной мучительной
боли. Он все еще был очень слаб, его сил хватало только на то, чтобы
невнятно отвечать на вопросы врача. Ему стоило больших усилий не кричать и
не стонать, когда неумелые руки солдат переворачивали его, как какой-то
мешок, чтобы переодеть его или поменять простыни.
Подкрепив силы чашкой мясной похлебки и притупив боль глотком макового
сиропа, граф снова лег и лежал, словно в забытьи. Так он делал для того,
чтобы окружающие говорили при нем все, что думали. Иначе ни от врачей, ни от
охраны правды не добьешься.
То, что он услышал, было далеко не утешительным. Похоже, что он дней
пять провалялся без сознания. Рана была тяжелая и заживала не так, как
обычно заживают раны такого вида.
Никто ни разу ни словом не обмолвился о колдовстве. Сизамбри надеялся,
что это не из-за боязни перед самим словом. Видимо, врачи и вправду не
находили никаких следов колдовства или чародейства в случае с его ранением.
Это даже к лучшему. Графу не хотелось бы обращаться к колдунам из Поуджой,
так как он вовсе не собирался запугивать магией своих людей.
Сизамбри понимал, что, даже когда он выздоровеет, ему предстоит более
долгая война, чем он предполагал раньше. Король, капитан-генерал Декиус со
своим отрядом и еще один сборный отряд смогли уйти из дворца. Волшебство,
- Именно так, - прошептал Айбас в знак согласия с решением принцессы.
Сама она была в безопасности до тех пор, пока граф Сизамбри намеревался
вступить с ней в брак. А вот ее сын - наследник престола и конкурент - был в
любом случае в худшем положении.
Не произнеся ни слова вслух, Айбас молился, чтобы она поняла, что это
решение - верный способ улучшить ситуацию.
- Обычаи поуджой всегда были почитаемы мною и моим отцом, - принцесса
говорила так, словно обращалась к целому сонму придворных, - и я лишь могу
сказать, что будет разумно и естественно провозгласить моего сына молочным
братом племени поуджой. Он будет пользоваться всеми правами мальчишки его
возраста, предоставляемыми вашими законами, а когда придет время, приступит
к исполнению своих священных обязанностей.
Со служанкой творилось что-то странное. Айбас даже испугался, но вдруг
увидел, что она просто пытается всеми способами сдержать хохот. Вид
принцессы, королевской дочери, взывающей к чести горного племени, - это было
для нее чересчур.
- Госпожа... Э-э...?
- Мисса, - ответила женщина, когда сообразила, что Айбас обращается к
ней, а затем, подумав, добавила в тон уже сказанному:
- Я буду свидетелем принесения этой клятвы. И чтобы она не была
нарушена, я готова убеждать, стоять насмерть и даже пролить кровь.
Айбас не решился показаться невежливым и не стал спрашивать, чью именно
кровь готова была пролить служанка. Кроме того, он не хотел показать и свое
невежество относительно традиций и обрядов Поуджой, из которых он выудил
только то, что могло спасти принца Урраса.
- Отлично, - сказал Айбас. - Я же, в свою очередь, клянусь донести это
до всех, кто чтит законы племени, чтобы они узнали о принесении клятвы
принцессой, как того требует традиция. От себя лично клянусь расценивать
принца Урраса как брата племени Поуджой отныне и впредь.
Эта клятва могла помочь избежать выполнения прямых указаний графа
Сизамбри по поводу судьбы наследника. Хотя, честно говоря, Айбас не очень
опасался таких указаний в ближайшее время. Он был достаточно наслышан о ране
графа, чтобы быть уверенным в том, что этот человек еще долго будет
командовать и приказывать только ночному горшку. Более того, он мог и вовсе
умереть.
Тогда благорасположение принцессы Чиенны будет для Айбаса далеко не
лишним. Граф раньше ввергнет страну в окончательный хаос, чем сможет
захватить власть. А идея переждать этот хаос где-нибудь в другой стране вряд
ли придется по душе местной знати.
Завершив визит самой замысловатой почтительной фразой, Айбас вышел на
улицу. Стояла глубокая ночь.
Прежде чем его глаза снова привыкли к темноте, он дважды чуть не упал.
К счастью, кошмарный сон больше не преследовал его. Это было добрым
знаком, ставшим приятной неожиданностью. Может быть, он наконец-то попал в
милость к богам?
Возможно, что и так. Но Звездные Братья были куда ближе, чем боги.
Убедить их - задача потруднее, чем втолковать то же самое Чиенне. Поднимаясь
по деревенской улице, он начал повторять про себя обращение к колдунам.
Он так увлекся этим делом, что еще два раза чуть не расквасил себе нос.
Виллу он просто не заметил, словно она вдруг стала невидимой. И даже раскат
дьявольского грома не смог оторвать его от своих мыслей.
Конан превратил следующие двое суток в сплошной марш-бросок для своих
стражников и для людей Райны. Он сквозь пальцы смотрел на то, что каждую
ночь несколько человек исчезали под покровом темноты. Иногда это происходило
и днем, когда густая чаща могла быстро и надежно скрыть дезертиров.
Райну бесило как дезертирство, так и явное равнодушие Конана.
- Если так и дальше пойдет, то дней через десять у тебя останется лишь
горстка ветеранов.
- С нами останутся твои люди.
- Естественно, - выпалила Райна и прикусила губу.
Но Конан, по своему обыкновению, не обиделся на язвительное замечание в
свой адрес, соответствующее истине. Еще несколько дней скитаний по горам - и
предсказание Райны сбудется в полной мере.
- Нам некуда идти, пока мы не узнаем, сумел ли Декиус вывести короля из
дворца, - сказал Конан. - Люди понимают это. Кроме того, они понимают, что
если граф победит, то любому числившемуся в королевской страже жить
останется немного, но смерть его будет долгой и мучительной. Тот, кто
направился домой, чтобы собирать урожай и стать мирным крестьянином, если и
не спасет себя от ищеек Сизамбри, то хотя бы поможет семье.
Киммериец не стал говорить Райне, что она должна была все это продумать
сама. Кому, как не ей, дочери боссонского крестьянина, знать, что лишняя
пара рук в период уборки урожая могла спасти целую семью от голодной смерти
зимой.
Через несколько мгновений Райна, смутившись, в замешательстве положила
ему руку на плечо:
- Прости меня, Конан. Я как-то не подумала об этом.
Вдруг она улыбнулась и подмигнула:
- Ты так застыдил меня, что я теперь и не знаю, как дальше смогу
отдавать приказы людям, которых сама завела в эту дыру.
- Ну так собери их и отведи обратно, откуда вы пришли. Чего проще, а? -
спросил он, шлепая ее по мягкому месту. - Да они за тобой - хоть в огонь,
хоть в воду. Не понимаю, и чего они в тебе только нашли?
Однако Конан не сделал вид, что не слышит, когда несколько солдат
заговорили о том, что можно было бы кое-чем поживиться в деревнях и на
хуторах.
- И думать не смейте об этом. По трем причинам. Первое: нам нужны
хорошие отношения с селянами, если мы не хотим, чтобы они с жалобами
рванулись к Сизамбри, сообщая ему, где мы находимся. Во-вторых, мы еще
сможем продержаться, охотясь, ловя рыбу, собирая ягоды, - хотя бы еще
немного.
- Сколько еще держаться? Пока короля не найдем, что ли? - спросил
кто-то из-за спин товарищей.
- Да, короля или его могилу, - спокойно ответил Конан. - До тех пор,
пока Элоикас жив, наша присяга обязывает нас служить ему. Если он мертв, та
же присяга обязывает нас спасти наследника и возвести его на трон.
Гробовое молчание встретило эти слова капитана. Было так тихо, что
хрустнувшая ветка показалась огромным деревом, упавшим на сухие кусты.
Конан положил ладонь на рукоять меча и продолжил:
- И наконец, третья причина, по которой вы оставите крестьян в покое.
Тот, кто только попробует сделать что-либо подобное, будет иметь дело со
мной и моим старым приятелем.
Одним плавным движением меч вылетел из ножен, со свистом описал дугу в
воздухе, блеснув на солнце, и неслышно скользнул обратно на свое место.
Отряд отправился дальше в еще более мрачном настроении. Даже Райна
казалась потрясенной жесткими словами Конана.
- Слушай, неужели ты и вправду задумал... - начала она.
- Тсс! - Он прижал палец к ее губам и замедлил шаг, отстав настолько,
чтобы никто не мог слышать его.
- Да почему бы и нет, во имя Крома! Если Элоикас мертв - младенец
становится королем Пограничья. Он заслуживает лучшей резиденции, чем
Поуджой. Если Элоикас жив, то Сизамбри все равно имеет перед ним
непреодолимое преимущество, пока его дочь и наследник находятся в лапах
колдунов.
Конан не уточнил, что стал бы рисковать жизнью даже ради того, чтобы
вытащить последнюю посудомойку или безродного сопляка из этой ловушки.
Оказаться в руках колдунов из Поуджой - такого благородный человек не
пожелал бы и злейшему врагу.
- А если Сизамбри погиб?
Конан покачал головой.
- А если жив? Разве его люди не отправятся на поиски нас по всем
окрестным лесам?
- Мы даже не знаем, сколько людей он потерял, - сказал Конан. - А кроме
того, хоть меня и тошнит при одном упоминании об этом сыне последнего
кушанского конокрада, но я точно знаю одно: убить его ой как непросто!
Райна скорчила гримасу:
- Да ты просто от гордости ломаешься, изрекая как что-то новое само
собой разумеющиеся вещи.
Дальнейшие претензии замерли на ее губах. Тихо-тихо, далеко-далеко,
но... ошибки быть не могло - они ее слышали.
Флейта!
Рука Конана снова потянулась к мечу, но на этот раз клинок не покинул
ножен. Вместо этого Киммериец сделал глубокий вдох и после паузы выпустил
воздух с такими громовыми проклятиями, что эхо долго еще не могло
успокоиться, блуждая от холма к холму.
- Ну, покажись, ты, шут со свистулькой! Покажись, козлиная шкура!
Покажись, покажись в своем истинном обличье, если оно у тебя есть! Только
покажись!
Вилобородый Брат пристально смотрел на Айбаса. Лицо колдуна выражало
все возможные человеческие чувства, кроме одного - удивления.
Айбас не молился. Молиться добрым богам в этом вонючем, насквозь
пропитанном запахом чудовища гроте, - сама мысль об этом была святотатством.
Айбас только мечтал, чтобы желудок не подвел его.
Если аквилонец раньше и сомневался в том, что колдуны едят мясо
чудовища, то теперь все сомнения были развеяны. Куски, валявшиеся по темным
углам грота, запах, который душил его при каждом вдохе, - всему этому не
было другого объяснения.
Сдавило живот, перехватило дыхание, - но на этот раз боги даже без
лишних просьб проявили милосердие. Колдун уставился на крышку грубо
сработанного дубового стола перед собой, выжидая, когда Айбас сможет
справиться с подступающей тошнотой и взять себя в руки.
Когда он снова посмотрел на аквилонца, в его глазах смешались ярость и
чувство боли от поражения. Его руки кружились над столом, заставляя кататься
и подниматься в воздух бронзовый шар. Неожиданно шар соскочил на пол и
покатился к ногам Айбаса, которому стоило немалого труда удержаться и не
отскочить, когда шар коснулся его кожи.
- Айбас, - обратился к нему колдун, не прибавив титула <лорд>. Имя,
произнесенное само по себе, да еще таким тоном, уже звучало как проклятие.
- Я здесь. Звездный Брат, жду твоих приказаний.
- Ты... да я... тебя...- Ярость и раздражение комом встали у колдуна в
горле; он был вынужден замолчать, чтобы перевести дух. Айбас хотел было
извиниться за непреднамеренно нанесенное оскорбление (он и сам не знал, в
чем оно на этот раз выразилось), но счел за лучшее промолчать. Он не был
уверен, что сможет подобрать нужные слова, сохраняя при этом подобающее
выражение лица.
Никто не мог собраться с духом и нарушить затянувшееся молчание. Айбасу
померещилось, что в тишине он услышал, как затрещали камни в стенах грота, и
он представил себе, что сейчас воды озера вместе с чудовищем ворвутся в грот
и...
- Айбас, - снова выдавил Вилобородый, - говорил ли ты с кем-нибудь о
том, что, по нашим законам, принц Уррас стал молочным братом племени
поуджой?
- Ни одному живому человеку, кроме принцессы и ее служанки, я ни слова
не сказал об этом. Я не знаю, кому и что могли разболтать женщины, но за
свой язык я отвечаю и готов поклясться любой клятвой, которая покажется тебе
достойной доверия.
- Никакая твоя клятва не является убедительной для меня. Ты ведь не
один из Братьев.- Колдун, похоже, говорил просто для того, чтобы не стоять
молча, в растерянности. Вдруг он резко сел и стал теребить бороду пальцами
обеих рук.
- Может, ты и не виноват... но твои... сама мысль об этом... этот
закон... как это стало известно воинам Поуджой? Они теперь не расстанутся с
этой мыслью. Они ждут появления на троне Пограничья короля - молочного брата
племени поуджой.
Он не стал добавлять, что теперь они ни за что не отдадут его в жертву
чудовищу. Да этого было и не нужно. Его мысль висела в тяжелом воздухе грота
и словно удары гонга проникала в сознание Айбаса.
Чтобы хоть что-то ответить, Айбас заговорил, опустив голову:
- Я всегда был рад наблюдать мир и сотрудничество Братьев и воинов.
Поуджой смогут обрести величие, если правая и левая рука племени станут
держать одно и то же оружие.
Во взгляде, брошенном колдуном на аквилонца, смешались подозрение и
насмешка. Затем колдун встал и произнес:
- Ты говоришь разумные вещи. Воины - наша правая рука. А если правая и
левая рука начнут ссориться между собой, то долина останется беззащитной
перед врагами.
Может, это и было сказано просто для красного словца. Но Айбас подумал,
что в этих словах заложен особый смысл.
Со дня штурма дворца он не получил ни одного известия от графа. Не
слышал он, чтобы и кто-нибудь другой получил хоть что-то.
Может быть, Сизамбри и вправду не дожил до своей уже состоявшейся
победы? Или какое-нибудь заклинание магии флейты встало на пути между графом
и Братьями? Никто ведь не знал, какие чары и какие силы мог использовать
этот проклятый Марр.
- Принц Уррас становится братом народа Поуджой, - выдавил наконец из
себя Вилобородый. - Это должно быть оглашено во всеуслышание. Иди с миром,
Айбас, но последи за своим поведением, а еще больше - за своим языком. Не
забывай, что ты не кровный и не молочный брат никому на свете, кроме
последней вшивой суки, выкормленной...
Колдун посвятил еще некоторое время перечислению всех тех грязных и
противных животных, с которыми, по его мнению, Айбас состоял в самом близком
родстве. Айбас исполнил приказание идти с миром и с глубоким достоинством
прослушал большую часть своей родословной, даже не рассмеявшись.
Лишь пройдя большую часть пути до своего дома, он не выдержал и
захохотал. Приступ смеха был настолько силен, что он был вынужден
остановиться и едва не рухнул на землю, согнувшись от хохота пополам.
Отсмеявшись, он сразу же почувствовал, что мысли в голове пришли в
относительный порядок.
Кто же мог так удачно поддержать его военную хитрость, его уловку,
рассказать все, что нужно, воинам племени. Он не знал никого, кому мог бы
доверить такие опасные сведения без риска, что собеседник донесет на него
Братьям. Принцесса? Вряд ли и она могла очень доверять здесь кому-нибудь.
Она была очень проницательной и мудрой женщиной, даром что годилась Айбасу в
дочки. Но неужели настолько проницательной, что разобралась в расстановке
сил и интригах племени всего за несколько дней пребывания в Поуджой в
качестве пленницы? Айбас сильно сомневался в этом.
Вдруг в его голове громом прокатилось то самое имя:
<Вилла!>
Это она все слышала, при помощи магии или просто подслушав в нужном
месте и в нужное время. Ее отец был не из последних среди воинов, несмотря
на уже солидный возраст. Он наверняка выслушал ее, а потом поделился с
верными друзьями. Вооруженные законом и обычаем, воины могли обрести
серьезное преимущество, чтобы противостоять Звездным Братьям и довершить
дело, начатое Виллой.
Айбас встал на колени, возложив одну руку на ствол ближайшего дерева, а
вторую положив на сердце. В первый раз с тех пор, как он покинул Аквилонию,
он поклялся по всем правилам, так, как его научили в детстве.
Он поклялся не произнести ни одного слова и не сделать ничего, что
могло бы нанести вред Вилле; он будет оберегать ее от дурных слов и
поступков других людей. Он никогда не прикоснется к ней без ее согласия и не
позволит другим сделать этого.
Если же он нарушит свою клятву, то пусть его жизнь оборвется в этой
долине и пусть его душа не услышит ни одной заупокойной молитвы, ни единого
доброго слова.
Шел четвертый день после падения дворца и исчезновения короля.
Появлялись все новые слухи о судьбе графа. Говорили, что Сизамбри
умирает, уже умер, что его заколдовали, что он ранен, болен или и то и
другое вместе. Конан громко комментировал малую правдоподобность этих слухов
и ненадежность их источников, чтобы не вселять в своих солдат напрасную
надежду.
С Райной наедине он говорил более свободно:
- С Сизамбри и с его планами явно что-то не так. Готов поспорить на
свое мужское достоинство. Но что с ним, и какую пользу мы можем из этого
извлечь?.. - Он развел руками.
Райна соскочила с валуна, на котором точила свой кинжал, и сказала:
- Уж слишком серьезная ставка. Что же я буду делать, если ты вдруг
проспоришь?
- А Декиус? Ты что, совсем забыла о нем?
- Знаешь что, женщина может помнить и думать о дюжине мужиков, Конан.
Но спать она может только с тем, кто сейчас рядом.
Конан положил руку на плечо Райне, но та увернулась и бросилась вниз по
тропе. Обернувшись, Райна крикнула:
- Там, чуть подальше, где ручей поворачивает, есть небольшое озерцо.
Сначала давай искупаемся.
Райна побежала первой, но длинные ноги Конана быстро сократили
расстояние до нее. К озеру они прибежали бок о бок, рука Конана обнимала
Райну за талию.
Они, разбежавшись, бросились в воду, и в этот миг Конану показалось,
что он услышал чьи-то шаги. Он оторвал взгляд от плечей и груди Райны и
осмотрел деревья, вплотную подступавшие к берегу.
Ветер, дувший с гор, шевелил кроны деревьев. Но Конан был почти уверен,
что услышал не порыв ветра и не обычный звук леса. Хотя, быть может, олень,
которого они спугнули своими громкими голосами и плеском.
На всякий случай Конан проверил, на месте ли его острый кинжал,
привязанный к голени, и легко ли он вынимается. Райна подплыла к нему, и
Киммериец почувствовал, как ее руки обвились вокруг его шеи. От
неожиданности он потерял равновесие, и они со смехом окунулись в теплую
прозрачную воду.
Отфыркавшись и покрутив головой, Конан вдруг прочел в глазах Райны, что
настало время заняться чем-то другим. Он прижал ее к себе, а сам поискал
глазами удобное место на берегу, где было бы побольше мягкой травы. Он уже
выбрал, куда нести свою подругу, как вдруг увидел нечто, что выкинуло из его
головы всякую мысль о том, чтобы позаниматься любовью.
На ковре из осыпавшейся хвои стоял человек. Трудно было бы описать его
внешность. Конан только отметил, что незнакомец пониже его ростом и поуже в
плечах, как, впрочем, и большинство людей.
Его одежда было необычной: свободная туника и еще более широкие брюки
из домотканого полотна, покрашенного как-то по-шутовски - вперемешку зеленые
и коричневые пятна. С одного плеча свисал кожаный мешок, а в левой руке
незнакомец держал старый высохший посох.
Похоже, он был безоружен. Но на его поясе висело то, что привлекло и
удерживало взгляд Конана.
Набор флейт. Семь штук: самая маленькая - длиной не больше пальца,
самая большая - примерно в две ладони. Они были искусно вырезаны из
какого-то темного дерева, опоясаны серебряными кольцами и заканчивались
серебряными мундштуками. Кольца блестели, отражая солнце, а при движении
мелодично позванивали.
- Я приношу свои глубокие извинения, если своим появлением застал вас
врасплох. Меня зовут Марр-Флейтист.
- Это я и так вижу, - пробурчал Конан. Он медленно продвигался к
берегу, стараясь не сделать ни одного неосторожного резкого движения,
которое могло бы встревожить или заставить насторожиться незнакомца. Кинжал
все еще был скрыт под водой.
Райна помогала ему, как только может это сделать обнаженная женщина.
Она даже не попыталась прикрыть свою наготу и стояла по пояс в воде, выжимая
воду из волос. У нее не было при себе оружия, но такая женщина была отлично
вооружена даже без единого клинка или полоски стали доспехов, как и без
единого лоскута ткани на теле.
И если свое тело мужчина мог обезопасить от ее оружия, то что касается
мыслей и чувств...
Конан добрался до берега. Одним движением он выскочил из воды и схватил
меч. Марр все это время наблюдал за ним.
- Это не нужно, - сказал он, кивнув на меч.
- Не нужно или бесполезно?
- Непохоже, чтобы ты хоть раз в жизни считал эту штуку бесполезной.
- Да, и даже если ты волшебник и водишь шашни с...
- Кто бы я ни был, я не враг ни тебе, ни твоим друзьям.
Конан не опустил меч, но, когда он снова заговорил, его голос был менее
жестким:
- Неплохо было бы, чтобы ты кое-что объяснил.
- Если у нас будет время, потом, когда...
- Или сейчас, или проваливай отсюда.
Флейтист перевел взгляд с Конана на Райну и, найдя в ее лице не больше
благосклонности, чем на лице Киммерийца, кивнул:
- Хорошо. Вы были свидетелями кое-какой моей работы. А не так давно я
услышал, как ты, Конан, звал меня, чтобы увидеть во плоти и наяву.
- Что?! - Слово, словно стрела, одновременно вылетело у Конана и Райны,
отразившись эхом от скал.
Марр покачал головой:
- Если вы собираетесь и дальше перебивать меня через слово, - мы здесь
проторчим слишком долго. Излишне долго, вместо того чтобы я повел вас к
Декиусу и королю.
На этот раз и Конан и Райна промолчали. Они лишь посмотрели друг на
друга, а затем на Марра. Когда Конан убедился, что и он, и Райна слышали и
видели перед собой одно и то же, он кивнул ей. Она вылезла из воды, вся
покрытая скатывавшимися серебряными каплями. Конан пододвинул к ней поближе
ее меч, а сам собрал и натянул свою одежду, пока она стояла настороже. Затем
то же проделала Райна.
Когда оба были одеты, они обнаружили, что все это время Марр сидел
неподвижно, словно каменный. Только легкая улыбка, игравшая на его губах,
выдавала, что перед ними не изваяние, а живой человек.
Конан убрал меч в ножны и обратился к Марру:
- Как видишь, мы не собираемся торчать тут дольше, чем нужно. Итак, ты
сказал, что король и Декиус в безопасности?
- Я сказал, что они живы. Но про безопасность я ничего не говорил. И я
ничего не знаю об опасностях, которые, вполне возможно, угрожают им.
- Слушай, волшебник ты или нет, будь так любезен ответить честно еще на
один вопрос. И тогда мы, быть может, заключим сделку, идет?
- А какую сделку ты предлагаешь?
- Сначала ответь на вопрос, - прохрипел Конан.
Люди, говорящие загадками, нравились ему почти так же, как колдуны.
- Что ж, спрашивай, и я отвечу. - Даже в голосе флейтиста было что-то
похожее на музыку, отличающееся от всех голосов - мужчин, женщин, детей, -
когда-либо слышанных Конаном.
- Скажи, ты умеешь читать мысли?
- Если человек хочет, чтобы я их прочел, - то да. Так и получилось,
когда ты просил меня показаться. Такие мысли мне удается прочесть даже на
некотором расстоянии.
- А если человек хочет, чтобы его мысли оставались только при нем?
- Такие мысли я не читаю.
Что-то в интонации Марра давало понять, что под этим <не читаю>
скрывается скорее <не стану читать>, чем <не могу>.
<Да и черт с ним, пусть делает что хочет, - подумал Конан. - Надо же
хоть в чем-то доверять друг другу>. Лишь бы этот лесной чудодей вывел их к
Элоикасу и Декиусу.
Конан отжал из своей черной шевелюры последние капли воды и, прикинув
что-то в уме, сказал:
- Если ты не солгал, то вот о чем я тебя попрошу. Ты отведешь нас к
королю и Декиусу. Поведешь отряд, как будто ты простой охотник, или
дровосек, или еще кто-нибудь, кто хорошо знает эти места. И ни звука, ни
намека на всякую магию, понял? А это значит, что ты спрячешь подальше свои
проклятые дудки!
- Тяжелые условия. Киммериец.
- Со мной больше сотни отличных ребят. И я не хочу, чтобы, узнав тебя,
они потеряли присутствие духа. Я, конечно, не знаю пределов твоей силы, но
нам вполне хватило того хаоса, который ты устроил во дворце.
- Я думаю, что мне еще придется продемонстрировать свою силу раньше,
чем мы доберемся до Декиуса. А что ты собираешься сказать обо мне, когда
встретишься с королем?
- Расскажу все как есть, дальше - их дело, пусть сами решают.
По лицу Марра было видно, что такой ответ не вполне его устраивает.
Конан задумался, а знают ли Элоикас и Декиус об этом человеке что-нибудь,
что ему не было известно. Скорее всего, да. Но они ничего не смогут
рассказать ему, пока он не найдет их лагерь, доверив свою судьбу этому
флейтисту.
Марр подумал еще немного и кивнул головой. Сняв с плеча мешок, он вынул
из него нож, немного хлеба и полотняный мешочек с вышитыми голубой нитью
руническими письменами. Завернув флейты в мешочек, он разрезал хлеб и
протянул по куску Конану и Райне.
- Если это для того, чтобы мы чувствовали себя обязанными...- начала
Райна.
- Ну, разумеется... Да, кстати, соль. - Марр протянул руки перед собой,
ладонями вверх. В мгновение ока обе ладони стали белыми от кристалликов
соли. Он посолил хлеб и движением руки предложил приступить к еде.
Конан откусил хлеба, но кусок чуть не застрял у него в горле. Если этот
человек мог из ничего добыть соль, то много ли толку от того, что его
заставили спрятать флейты?
Граф Сизамбри проснулся от ставшей уже почти привычной мучительной
боли. Он все еще был очень слаб, его сил хватало только на то, чтобы
невнятно отвечать на вопросы врача. Ему стоило больших усилий не кричать и
не стонать, когда неумелые руки солдат переворачивали его, как какой-то
мешок, чтобы переодеть его или поменять простыни.
Подкрепив силы чашкой мясной похлебки и притупив боль глотком макового
сиропа, граф снова лег и лежал, словно в забытьи. Так он делал для того,
чтобы окружающие говорили при нем все, что думали. Иначе ни от врачей, ни от
охраны правды не добьешься.
То, что он услышал, было далеко не утешительным. Похоже, что он дней
пять провалялся без сознания. Рана была тяжелая и заживала не так, как
обычно заживают раны такого вида.
Никто ни разу ни словом не обмолвился о колдовстве. Сизамбри надеялся,
что это не из-за боязни перед самим словом. Видимо, врачи и вправду не
находили никаких следов колдовства или чародейства в случае с его ранением.
Это даже к лучшему. Графу не хотелось бы обращаться к колдунам из Поуджой,
так как он вовсе не собирался запугивать магией своих людей.
Сизамбри понимал, что, даже когда он выздоровеет, ему предстоит более
долгая война, чем он предполагал раньше. Король, капитан-генерал Декиус со
своим отрядом и еще один сборный отряд смогли уйти из дворца. Волшебство,