Страница:
киммериец нагнал убегавшего. Могучая рука описала дугу, будто зачерпывая
сачком, и вырвала драгоценную ношу.
Бегущий взвизгнул, как лесной кот во время гона, и в свою очередь
ударил Конана стилетом причудливой формы. Сталь рассекла кожу, но была
остановлена рукоятью двуручного меча. В следующее мгновение тяжелый кулак
киммерийца превратил бойкого противника в неподвижную тушку.
Конан развернул лошадь и поскакал назад, в голову каравана, увидев, что
Говинду стоит на дороге и размахивает руками.
Когда бамульских воинов всего двадцать, трудно разделить их на четыре
отряда (<Руки>, <Спина>, <Живот> и <Ноги>). Но здесь действовал молодой
вождь с острыми глазами и холодной головой. Он сидел на дереве, и его не
видели ни друзья-пикты, ни противники-боссониты.
- Всадники приближаются! - прокричал Говинду. На самом деле он
употребил выражение <шестиногие воины>, поскольку лошади в бамульских землях
встречались настолько редко, что далеко не всякий житель тех мест мог
похвастаться тем, что видел одну из них.
Конан подумал, что либо это в самом деле ловушка, либо же каравану
чертовски повезло. Впрочем, сейчас это различие не играло роли.
Кровожадность пиктов при атаке охранников, скрывшихся за стеной щитов,
заставила их забыть обо всем. А теперь, поскольку шла подмога, любой из
защитников каравана, кто еще оставался в живых, мог надеяться увидеть
завтрашний рассвет.
Конан махнул рукой бамула. Пикты также заметили этот жест. Но их вождь
не подал им сигнала. Там, где они находились, стучали барабаны и гремели
вопли. Конан выругался. Ему совершенно не улыбалось решать сложную задачу:
либо бросить пиктов, либо торчать здесь и ждать, пока те заметят, что к
боссонитам спешит подкрепление. Киммерийцу не хотелось терять драгоценное
время. Тем более что бамула находились куда как ближе к врагам, нежели
пикты, так что первый, самый сильный удар падет именно на чернокожих воинов.
Конан крикнул бамула, чтобы они возвращались и укрылись по обеим
сторонам дороги. Это открывало новому отряду возможность атаковать пиктов.
Но при этом бамула оставались бы живы и могли бы ударить боссонитам в тыл.
И, возможно, тем самым спасти своих северных свожу (это было бамульское
слово, означающее союзников по набегу). Именно так бамула обычно и называли
пиктов.
Темнокожие воины едва успели укрыться за деревьями, когда подлетели
боссониты. То ли охрана каравана была сильнее, чем Конан себе представлял, и
больше людей осталось в живых, то ли в ход пошли какие-то загадочные силы,
но удар пришелся прямо по пиктам.
Дикари не любили сражаться врукопашную против закованных в латы
противников. Они вступали в такой бой лишь в том случае, если превосходили
врагов количеством, причем значительно. На этот раз их было мало. Но им была
открыта дорога в леса. Лес был рядом. Лес, где ни один всадник не сможет их
нагнать. Пикты так и поступили. Мгновение спустя ни одного дикаря поблизости
уже не было, все они скрылись в непроходимой чащобе.
Поскольку бамула ничего не оставалось, кроме как последовать их
примеру, Конан спешился, хлопнул лошадь по крупу и послал ее вперед, к
боссонитам. Затем вложил меч в ножны и обеими руками покрепче ухватил
сундучок. Даже могучему киммерийцу было нелегко тащить тяжелый сундук одной
рукой, да еще бежать с ним среди деревьев.
Лишь убедившись в том, что поблизости не видно пиктов и что они не
скрываются рядом, Конан решился открыть сундучок. Он сделал это, отыскав
трухлявое дерево - последние останки великана, бывшего некогда размерами с
добрый храм и более древнего, чем любое сооружение, возведенное руками
человека.
Пока Кубванде держал кусок зажженного мха, привязанного к палке, Конан
атаковал замки и петли сундука кинжалом. Замки поддались только тогда, когда
кинжал едва не сломался. Кто бы ни запирал этот сундук, он явно стремился
как можно лучше сохранить то, что находилось внутри.
Крышка откинулась со слабым, почти человеческим вскриком. Поначалу
Конану показалось, что внутри ничего нет. Затем он увидел, что сундучок
выстлан изнутри черным бархатом и закрыт черным шелком. Киммериец сорвал
шелк, и в свете факела Кубванде заметил слабый отблеск. Засунув руку, он
нащупал что-то твердое и гладкое.
Он извлек на поверхность содержимое сундучка. Квадратной формы
кристалл, столь прозрачный, что его с трудом можно было рассмотреть на
черном бархате. Конан подумал, что кристалл стал бы отличным украшением для
рукояти меча или шлема. Но было в нем что-то неприятное, заставившее
киммерийца насторожиться.
- Хм, - хмыкнул Бовену. - Золота, которое здесь спрятано, не хватит
даже оплатить услуги носильщика, который допер эту тяжесть сюда.
- Как я погляжу, маловато у тебя в голове мозгов, чтобы судить о
подобных вещах, - отозвался Кубванде. - Раз он нам не нужен, отдадим его
Лизениусу. Тот небось найдет ему какое-нибудь применение.
- Это уж наверняка, судя по тому, как дрались за него охранники, -
заметил Конан. - Тому, кто его потерял, теперь придется выложить хозяину
круглую сумму.
У Конана появилось желание выпустить кристалл из рук как можно быстрее.
Вместе с тем у него мелькнула мысль о том, что вовсе не обязательно отдавать
его Лизениусу. От кристалла прямо-таки смердело колдовством. Киммериец
рассудил, что честному человеку он ни к чему, а Лизениусу в самый раз.
А как насчет честной женщины? Похоже, Скира имела сомнения относительно
некоторых планов своего отца. Но молчала. Конан куда больше доверял бы ей,
если бы она не была так скрытна во всем, что так или иначе касалось дел
Лизениуса. Но даже и при его вполне закономерном недоверии к ней можно было
сказать: ей он доверял куда больше, чем ее отцу, настолько, насколько
золотая монета ценнее медного гроша. По доброй воле киммериец не доверился
бы никому, кто имел хоть малейшее отношение к магии. Но ради спасения бамула
ему приходилось положиться на добрую волю Скиры. По его мнению, она отчасти
этого заслуживала.
- У меня на родине имеются такие кристаллы, - сказал Конан. - Они
обладают колдовской силой. Но это бабская магия. Вуона тоже женщина, но не
умеет обращаться с колдовскими силами. А вот Скира - и женщина, и кое-что
понимает в волшебстве. Отдадим кристалл ей.
- А если это разозлит Лизениуса? - спросил Бовену.
- Тогда, - сказал Говинду таким тоном, будто поучал ребенка (хотя
Бовену был по крайней мере на пять лет его старше), - тогда мы будем держать
язык на запоре и никому не скажем насчет кристалла до тех пор, пока Скира
сама не уладит это дело.
Глава тринадцатая
Лизениус мало походил на обычного волшебника. Впрочем, Конан знавал
многих колдунов, хотя и не любил это племя, и понимал, что они должны
отличаться друг от друга, как и обычные люди.
Отец Скиры был почти одного роста с киммерийцем. Веди более здоровый
образ жизни, он наверняка был бы так же силен, как Конан. Однако колдун
слишком много времени проводил над свитками, согнувшись в своей пещере.
Шелковое одеяние обтягивало его здоровенное брюхо. Одеяние было столь
просторно, что могло бы послужить парусом для какой-нибудь барахской
посудины. Явно, что Лизениус не отказывал себе ни в чем. Одевался он по
последней аквилонской моде. С широких плеч свисал короткий боссонский плаш.
Широкий кожаный пояс был явно пиктского происхождения. На поясе висел
пиктский бронзовый кинжал.
Широкое лицо выглядело слишком молодым, так что трудно было поверить в
то, что у колдуна взрослая дочь. Единственным, что указывало на зрелые годы,
был широкий лоб с залысинами и роскошная борода, изрядно подернутая сединой.
Глаза у него были такими же, как у Скиры, ярко-голубыми, похожими на глаза
Конана. Но выражение этих глаз настораживало киммерийца.
- Вы хорошо послужили мне, - сказал Лизениус.
Конан немало путешествовал по свету, знал немало языков и сразу
распознал аквилонский акцент.
Лизениус повторил:
- Очень хорошо послужили.
Колдун произнес последнюю фразу еще раза три, прежде чем Конан начал
переводить ее бамула. Киммериец решил передавать своим воинам все, о чем он
говорит с колдуном. Но не было причин делиться со своими людьми одолевавшими
его относительно Лизениуса сомнениями. Инстинкты вынуждали Конана быть
настороже, а киммериец доверял своим инстинктам. Если бы он этого не делал,
то давным-давно покоился бы в холодной земле.
Сомнения Конана прорастали медленно, как мох. Он смотрел на Лизениуса.
Похоже было, что тот родился в Аквилонии. а не в Боссонии, откуда, в свою
очередь, бежал в Дебри Пиктов. Видимо, он повсюду практиковал магическое
Искусство. Причем это повсюду заканчивалось именно тем, что его изгоняли. В
Боссонии же ярость властей предержащих стоила жизни его жене, матери Скиры.
Видимо, когда Лизениус появился здесь, в Дебрях Пиктов, его знание магии
было достаточно заурядным и ничем не выделяло его из своры прочих колдунов.
С другой стороны, все, что связано с магией, трудно назвать <обычным>!..
Конан раньше не верил в магию вовсе. Не верил до тех пор, пока не увидел
корабли, плывущие по воздуху. Ясно было, что Лизениус прошел выучку у
стигийских жрецов. У стигийцев длинные руки и много золота, с помощью
которого они покупают друзей. Используя свою магию, Лизениус отыскал друзей
даже среди пиктов. Причем его занятия Искусством подняли престиж местных
шаманов.
Теперь, думал Лизениус, настало время отомстить тем, кто изгнал его из
цивилизованного мира и лишил жены. Он нашел управу на пиктов. В дальней
пещере находится статуя древнего воина. Оживленная магией Лизениуса, статуя
должна стать непобедимым защитником колдуна. Отныне те, кто нарушит границу
его владений, проклянут день, когда родились на свет, слушая вопли своих
умерщвляемых родственников прежде, чем и их собственные глотки будут
перерезаны...
С пиктами у Лизениуса были особые счеты. Конан чувствовал это. Обладая
опытом участника стольких военных кампаний, что хватило бы на двух человек
его возраста, Конан слушал своего нанимателя с мрачным вниманием. Пусть
Лизениус болтает красиво и складно, однако киммерийцу хорошо известны
повадки чародеев. Он знал, как устроены их мозги и каким образом текут мысли
в головах колдунов.
В настоящее время Конан склонялся к убеждению, что Лизениус безумен.
Был ли маг безумен и прежде, кто знает? Со стигийской магией киммериец имел
дела меньше, чем с другими, и предпочел бы не иметь вовсе. Но было ясно
одно: в настоящий момент старый колдун полностью спятил. Возможно, он
рехнулся от одиночества, хотя не исключены и другие причины. Но то, что он
делал, было бессмысленным. Он хотел натравить пиктский народ на Боссонские
Пределы.
Конан уже собирался спросить, какую роль он со своим отрядом должен
сыграть в этих планах, когда Лизениус, казалось, вытащил все мысли
киммерийца из его головы. Это было так неожиданно, что Конан не осмелился
даже бросить взгляд на кошель, висевший у него на поясе, чтобы убедиться: не
утащил ли Лизениус одной лишь силой мысли кристалл у него из кошеля?
- Я не могу предоставить какому-либо племени или клану пиктов честь
войти в пещеру Статуи. Иначе Другие почувствуют такую сильную зависть и
обиду, что перережут мне глотку. Или, по крайней мере, вырежут то племя,
которое было удостоено этой чести. Я уже нахожусь в куда как менее
дружественных отношениях с кланом Змеи, чем мне бы хотелось. И мне
совершенно не улыбается поссориться еще и с остальными.
И снова Лизениус что-то, сотворил. В голове Конана возникло видение
клана Змеи, приведенного к покорности после того, как статуя прогулялась по
их землям. На мгновение у Конана появилось острое желание, чтобы клан Змеи
именно сейчас проявил свою гнусную сущность, ворвался в пещеру и разнес все
к демонам. В конце концов, битва с пиктами куда приятнее, чем беседа с
колдуном, у которого амбиции превышают здравый смысл (да и весь опыт общения
Конана с колдунами говорил за то, что преувеличенные амбиции - самое обычное
для магов дело).
- Тебе с твоими бамульскими воинами выпала честь отправиться в эту
пещеру. У вас нет среди пиктов ни родственников, ни друзей. Вы доказали свое
воинское умение. Самое главное - вам приходилось проходить сквозь
Переместитель. То, что вы сделали один раз, вы сделаете снова.
Киммерийцу потребовалось несколько секунд для того, чтобы понять:
Лизениус имеет в виду Ворота Зла. Именно эти слова Конан и употребил, когда
переводил слова колдуна бамула. Он услышал, как его воины со свистом
втягивают в себя воздух. К счастью, Лизениус, похоже, истолковал это как
признак готовности. Киммериец возблагодарил богов за то, что колдун мало что
понимает в бамульских обычаях.
- Воздадим честь Лизениусу, - сказал Конан.
Бамульцы начали распевать:
- Охбе Лизениус. Охбе Лизениус. Охбе Лизениус.
Конан надеялся, что ему удастся вывести из себя колдуна, позволив
бамула распевать это восхваление так долго, что тому надоест. Бамула были
исключительно занудны в своих песнопениях. Однако похоже, что в этих пещерах
лишь одному человеку позволялось быть занудным. Лизениус сделал жест,
безошибочно свидетельствующий о том, что ему все это не нравится. После чего
Конан построил своих людей, отдал поклон в хайборийской манере и вывел свой
отряд. Они прошли по трем коридорам, свернули в четвертый, упирающийся в то
помещение, которое они занимали. Киммериец сделал знак Кубванде.
- Да, Конан?
Варвар нащупал кошель. Он постоянно носил кристалл с собой, даже
находясь в покоях Лизениуса, не желая никого подвергать опасности изза
обладания опасным сокровищем. Колдуны пытались убить Конана больше раз, чем
пальцев на руках и ногах. У бамула же нет такого обширного опыта общения с
чародеями.
- Эта штука будет оставаться у меня, пока мы не решим окончательно,
кому ее отдать.
- Будь осторожен, Конан. Ты нужен нам больше, чем Скире. Я имею в виду
не только бамула.
- У нас еще достаточно времени, прежде чем мы снова увидим кого-либо
еще, - сказал Конан. Откровенная лесть его собеседника почему-то не
разозлила его. Кубванде не дурак. Кроме того, он искусный воин. Но
стремление плести интриги у него в крови, равно как стремление мстить - в
крови у Лизениуса.
Чтобы чернокожие наемники колдуна не бродили по пещере, Лизениус дал
понять, что опасности таятся здесь на каждом шагу. Он никогда не говорил,
что это за опасности, поэтому Конан толком не мог себе представить, что
колдун имел в виду: магию ли, зверей, людей или просто колодцы в полу,
готовые поглотить неосторожного.
Имея привычку бродить в темноте еще со времен своей воровской
молодости, Конан мало обеспокоился невнятными угрозами Лизениуса, поэтому
вскоре уже довольно ловко научился ориентироваться в темных туннелях.
Не прошло и десяти дней, как они наслаждались гостеприимством колдуна,
а Конан уже обнаружил хитроумный ход, которым можно пробраться от места, где
разместились бамула, к месту, где обитала Скира. Обнаружил он и удобный путь
к складу. Последнее было особенно важно в те дни, когда его мучила жажда.
Впрочем, в комнату Скиры он не ходил. Дочь колдуна с самого начала
четко обрисовала ему то, чего бы она не хотела. У Конана не было ни
малейшего желания испытывать их отношения на прочность, прося ее о большем.
Кроме того, киммерийцу совершенно не хотелось вызывать ревность Вуоны.
Она была отличной подругой в постели. Однако женщины, он знал, всегда найдут
повод для ревности. Кроме того, ревность Вуоны могла быть опасной, если это
чувство толкнет ее на путь предательства. Конан не хотел, чтобы глупая
женщина отдала отряд в руки Лизениуса. Несомненно, кто-нибудь из бамула
избавил бы киммерийца от необходимости проливать кровь девушки своими
руками, но его больше устроило бы, если бы она осталась жива и здорова и
вернулась в Черные Королевства вместе со своими сородичами.
Но настал день, когда Конан собрался все-таки забраться в покои Скиры и
встретить ее там, дождавшись, когда она вернется домой. Несмотря на то что
он сказал Кубванде, в планы Конана не входило отдавать кристалл, не выведав
предварительно, что это за штука. Эта осторожность была вполне разумной:
глупо было отдавать возможное магическое оружие человеку, которому ты не
доверяешь. А здесь киммериец никому особенно не доверял.
Конан сказал Кубванде, что, если он не вернется перед закатом солнца,
бамула должны будут сами заботиться о своей безопасности и надеяться только
на себя. Правда, он не объяснил молодому вождю, как им это сделать.
Кубванде, конечно, был менее щепетилен, чем киммериец, и с легкой душой
предложил бы свои услуги Лизениусу. Вряд ли Говинду удалось бы одержать над
ним верх.
Если бы не загадка, связанная с кристаллом, вряд ли Конан стал бы
рисковать и искать встречи со Скирой в ее покоях. Но на карту была
поставлена безопасность его людей. С другой стороны, его снедало
любопытство. Любопытство перевесило даже осторожность.
Конан вскорости добрался до трещины в скале. С наружной стороны она
была достаточно широка, чтобы вместить массивного киммерийца, если бы Конан
вздумал по ней лезть. Кроме того, трещина давала какое-никакое убежище.
Внутри она расширялась, напоминая камин, и Конан вполне мог упереться руками
в одну стену, а спиной в другую. Он привязал к поясу фонарь - медную чашу, в
которой плавал мох, пропитанный маслом, - и начал карабкаться наверх.
Киммериец лез, стараясь передвигаться еще тише, чем обычно. Его опыт
говорил, что любые охранники замечают тебя именно в тот момент, когда тебе
менее всего хочется привлечь их внимание. Конан двигался довольно быстро и
скоро оказался в верхнем туннеле.
Туннель вывел его в коридор, образованный неглубоким подземным потоком.
Киммериец остановился в проеме, выводящем в коридор, и поморщился: там, где
зрение и слух не работали, обоняние могло предостеречь его об опасности.
Здесь Конан ощутил какой-то подозрительный неприятный запах, которого раньше
не было.
Однако он ничего не слышал. Свет фонаря также не открыл ему ничего
нового: только голый камень стен, изъеденных потоком, текшим здесь,
наверное, миллионы лет, да холодная темная вода, струящаяся под ногами.
Киммериец коснулся воды пальцем, облизал. Вроде ничего подозрительного.
Вода, даже не затхлая. В принципе, до покоев Скиры можно было добраться
несколькими путями. Через этот же туннель существовал только один путь. Но
только в том случае, если умеешь проползать сквозь скалу с той же легкостью,
с какой червь проползает сквозь свежую землю. Конан этой способностью не
обладал, поэтому ему ничего не оставалось, как ступить в воду и двинуться
вперед. В одной руке он держал высоко поднятый фонарь, в другой - меч. Глаза
осторожно осматривали туннель, ноги тщательно ощупывали дно потока.
Хорошо, что он принял столько предосторожностей. С каждым шагом вонь
становилась сильнее. Теперь киммериец услышал нечто похожее на дыхание. И
это было не его дыхание, чтобы убедиться в этом, Конан перестал дышать,
однако вздохи продолжались. Он медленно пошел вперед. То неведомое, что
находилось впереди, тоже затаило дыхание. Наступила тишина.
Теперь киммериец чувствовал холод. И не только потому, что основательно
вымок, блуждая по туннелю. Очевидно, то странное, что было впереди,
чувствовало его приближение. У противника Конана было преимущество: он мог
выбрать время и место атаки. Варвару пришлось бы встретить эту атаку,
которая последует без предупреждения, и, возможно, здесь, в тесноте
каменного коридора. Но это лучше, чем позволить неведомому гоняться за ним
по пещерам или, того хуже, позволить страшной твари бродить в темноте в
поисках легкой жертвы.
Конан миновал самую узкую часть коридора без всяких происшествий. Ему
показалось, что впереди он слышит царапанье. Киммериец подумал, что, по всей
видимости, потоком нанесло сухие сучья.
Варвар сделал еще один шаг вперед, и туннель огласился жутким воплем. В
Конана ударила громадная масса. Вода брызнула во все стороны. Фонарь зашипел
и потух. Наступила кромешная тьма.
Конан тотчас же понял, что на него нападают двое. Один из противников
был посильнее. Он схватил киммерийца за левую руку и попытался вывернуть.
Либо выдернуть! Дернувшись, Конан вырвался из захвата и с силой ударил
противника о стену.
Это дало ему лишь мгновенную передышку. Большего ему, однако, и не
требовалось. Он отвел свободную руку, сжал могучий кулак и ударил в темноте
туда, где, по его мнению, находилась голова противника. В тот же самый
момент он рубанул. Правда, рискуя мечом и несколько неуклюже, поскольку был
неудобный угол для удара. Аквилонская сталь полоснула по шее монстра. Тварь
завыла, и гнилостное дыхание обдало Конана.
Первый нападающий теперь пытался схватить его сзади. Но и на этот раз
атака противника не увенчалась успехом. Нападающий явно пытался сохранить
свою жертву невредимой. Выбросив вперед обе ноги, Конан изо всей силы ударил
того, кто находился перед ним, одновременно с тем придавив спиной того, кто
подкрадывался сзади.
Он услышал хруст, когда череп первого из нападавших ударился о скалу, и
почувствовал, как хватка ослабевает. У Конана теперь была свободна рука. Он
не замедлил выхватить кинжал и нанести яростный удар в то неведомое, что
находилось перед ним. Еще один вскрик - и струя зловонной крови смешалась с
подземным потоком. Конан ударил снова. Новый фонтан крови; однако криков
больше не было. Киммериец сделал шаг в сторону и обрушил на нападавших свой
меч, сперва на одного, потом на другого. Он почувствовал, как сталь
разрубает кости.
Затем осталось только эхо предсмертных стонов да журчание воды,
обмывающей два волосатых тела и уносящей два потока крови. Конан вложил в
ножны оружие и выбрался из воды. Похоже, он не очень пострадал, хотя
ощущение было такое, будто его измолотили дубинками. Не известно, с кем ему
пришлось сражаться, но противник был силен, быстр и не слишком
сообразителен, но все же слишком опасен, чтобы позволить ему просто так
разгуливать по туннелю.
Вот и еще один вопрос, который он задаст Скире перед тем, как заговорит
с ней о кристалле. Он коснулся пояса, чтобы убедиться, что кристалл на
месте, в кошеле. После чего он двинулся дальше.
Возможности снова зажечь лампу Конан не видел. Да в лампе и не было
нужды. Последний участок пути до покоев Скиры был таким простым, что даже
начинающий воришка с легкостью проделал бы его без всякого света. Синяки и
царапины Конана только-только начали саднить, когда он оказался возле
дверей. Киммериец вытащил кинжал и постучал рукоятью. В ответ раздалось лишь
шуршание, ибо дверь была сработана из толстых досок, окованных медью.
Некоторые из медных украшений образовывали странные фигуры, которые могли
быть рунами чужого языка, - Конану прежде не приходилось иметь с ними дело.
Он услышал слабое звяканье. Несомненно, это открывался глазок. После чего с
глухим стуком отодвинулся засов.
Со скрежетом петель, который был громче боевого клича целой армии,
дверь отворилась.
На пороге стояла Скира. В одной руке у нее был кинжал. На плечи она
наспех набросила кожаный плащ. Девушка была неплохо сложена, отметил Конан.
Кроме того, киммериец мог бы поклясться, что под плащом на Скире ничего не
было.
- Конан! Что привело тебя сюда?
- Любопытство.
- Любопытство касается меня? - У другой женщины подобный вопрос мог
быть принят за флирт. Впрочем, мрачное выражение лица Скиры и ее ровный
голос начисто отметали такую возможность.
- Любопытство касается кое-какой штуки, которую мне удалось захватить в
боссонском караване.
- Ну вот. Теперь и я тоже изнемогаю от любопытства. Да и не только
из-за того, о чем ты говоришь. Но и из-за тебя. Как ты добрался сюда? Почему
ты в таком виде? Ты выглядишь так, будто упал с утеса. Разве отец не
говорил, что бродить по туннелям небезопасно?
Знаком она предложила ему войти, и он принял ее приглашение.
- Опасности здесь больше, чем предполагает твой отец. Если только он не
собственноручно напустил гигантских обезьян в пещеру, - сказал Конан.
Глаза Скиры расширились. Конан попытался описать тех чудовищ, с
которыми сражался во тьме.
Прежде чем он закончил, Скира смертельно побледнела и некоторое время
молчала, а затем медленно произнесла:
- Ты встретился с хаканами. Пиктские колдуны приручают их, а затем
используют для выслеживания... и убийства. Но в наших пещерах их быть не
может.
- Это ты скажешь тому, кто их послал, - резко оборвал ее Конан. - А
покамест держи дверь на запоре и забаррикадируй ее и будь настороже. Да
приготовь заклятье, если у тебя есть подходящее против этих монстров. Любой
из них с легкостью может вырвать тебе руки-ноги, и даже дыхание у него не
участится.
На мгновение Конану показалось, что Скира вот-вот упадет в обморок.
Плащ почти сполз у нее с плеч, и она, похоже, даже не заметила, когда Конан
поправил на ней одежду. Она села, будто ноги отказались ей служить, и на
мгновение бессильно свесила голову.
- Это можно так понимать, что ваш мир с пиктами нарушен? - спросил
Конан, усаживаясь подле нее. У него было невыносимое желание заорать на
чувствительную девицу, но приходилось говорить с ней спокойно, будто с
ребенком. Скира, конечно, девушка смелая и сообразительная, но сегодня ночью
сачком, и вырвала драгоценную ношу.
Бегущий взвизгнул, как лесной кот во время гона, и в свою очередь
ударил Конана стилетом причудливой формы. Сталь рассекла кожу, но была
остановлена рукоятью двуручного меча. В следующее мгновение тяжелый кулак
киммерийца превратил бойкого противника в неподвижную тушку.
Конан развернул лошадь и поскакал назад, в голову каравана, увидев, что
Говинду стоит на дороге и размахивает руками.
Когда бамульских воинов всего двадцать, трудно разделить их на четыре
отряда (<Руки>, <Спина>, <Живот> и <Ноги>). Но здесь действовал молодой
вождь с острыми глазами и холодной головой. Он сидел на дереве, и его не
видели ни друзья-пикты, ни противники-боссониты.
- Всадники приближаются! - прокричал Говинду. На самом деле он
употребил выражение <шестиногие воины>, поскольку лошади в бамульских землях
встречались настолько редко, что далеко не всякий житель тех мест мог
похвастаться тем, что видел одну из них.
Конан подумал, что либо это в самом деле ловушка, либо же каравану
чертовски повезло. Впрочем, сейчас это различие не играло роли.
Кровожадность пиктов при атаке охранников, скрывшихся за стеной щитов,
заставила их забыть обо всем. А теперь, поскольку шла подмога, любой из
защитников каравана, кто еще оставался в живых, мог надеяться увидеть
завтрашний рассвет.
Конан махнул рукой бамула. Пикты также заметили этот жест. Но их вождь
не подал им сигнала. Там, где они находились, стучали барабаны и гремели
вопли. Конан выругался. Ему совершенно не улыбалось решать сложную задачу:
либо бросить пиктов, либо торчать здесь и ждать, пока те заметят, что к
боссонитам спешит подкрепление. Киммерийцу не хотелось терять драгоценное
время. Тем более что бамула находились куда как ближе к врагам, нежели
пикты, так что первый, самый сильный удар падет именно на чернокожих воинов.
Конан крикнул бамула, чтобы они возвращались и укрылись по обеим
сторонам дороги. Это открывало новому отряду возможность атаковать пиктов.
Но при этом бамула оставались бы живы и могли бы ударить боссонитам в тыл.
И, возможно, тем самым спасти своих северных свожу (это было бамульское
слово, означающее союзников по набегу). Именно так бамула обычно и называли
пиктов.
Темнокожие воины едва успели укрыться за деревьями, когда подлетели
боссониты. То ли охрана каравана была сильнее, чем Конан себе представлял, и
больше людей осталось в живых, то ли в ход пошли какие-то загадочные силы,
но удар пришелся прямо по пиктам.
Дикари не любили сражаться врукопашную против закованных в латы
противников. Они вступали в такой бой лишь в том случае, если превосходили
врагов количеством, причем значительно. На этот раз их было мало. Но им была
открыта дорога в леса. Лес был рядом. Лес, где ни один всадник не сможет их
нагнать. Пикты так и поступили. Мгновение спустя ни одного дикаря поблизости
уже не было, все они скрылись в непроходимой чащобе.
Поскольку бамула ничего не оставалось, кроме как последовать их
примеру, Конан спешился, хлопнул лошадь по крупу и послал ее вперед, к
боссонитам. Затем вложил меч в ножны и обеими руками покрепче ухватил
сундучок. Даже могучему киммерийцу было нелегко тащить тяжелый сундук одной
рукой, да еще бежать с ним среди деревьев.
Лишь убедившись в том, что поблизости не видно пиктов и что они не
скрываются рядом, Конан решился открыть сундучок. Он сделал это, отыскав
трухлявое дерево - последние останки великана, бывшего некогда размерами с
добрый храм и более древнего, чем любое сооружение, возведенное руками
человека.
Пока Кубванде держал кусок зажженного мха, привязанного к палке, Конан
атаковал замки и петли сундука кинжалом. Замки поддались только тогда, когда
кинжал едва не сломался. Кто бы ни запирал этот сундук, он явно стремился
как можно лучше сохранить то, что находилось внутри.
Крышка откинулась со слабым, почти человеческим вскриком. Поначалу
Конану показалось, что внутри ничего нет. Затем он увидел, что сундучок
выстлан изнутри черным бархатом и закрыт черным шелком. Киммериец сорвал
шелк, и в свете факела Кубванде заметил слабый отблеск. Засунув руку, он
нащупал что-то твердое и гладкое.
Он извлек на поверхность содержимое сундучка. Квадратной формы
кристалл, столь прозрачный, что его с трудом можно было рассмотреть на
черном бархате. Конан подумал, что кристалл стал бы отличным украшением для
рукояти меча или шлема. Но было в нем что-то неприятное, заставившее
киммерийца насторожиться.
- Хм, - хмыкнул Бовену. - Золота, которое здесь спрятано, не хватит
даже оплатить услуги носильщика, который допер эту тяжесть сюда.
- Как я погляжу, маловато у тебя в голове мозгов, чтобы судить о
подобных вещах, - отозвался Кубванде. - Раз он нам не нужен, отдадим его
Лизениусу. Тот небось найдет ему какое-нибудь применение.
- Это уж наверняка, судя по тому, как дрались за него охранники, -
заметил Конан. - Тому, кто его потерял, теперь придется выложить хозяину
круглую сумму.
У Конана появилось желание выпустить кристалл из рук как можно быстрее.
Вместе с тем у него мелькнула мысль о том, что вовсе не обязательно отдавать
его Лизениусу. От кристалла прямо-таки смердело колдовством. Киммериец
рассудил, что честному человеку он ни к чему, а Лизениусу в самый раз.
А как насчет честной женщины? Похоже, Скира имела сомнения относительно
некоторых планов своего отца. Но молчала. Конан куда больше доверял бы ей,
если бы она не была так скрытна во всем, что так или иначе касалось дел
Лизениуса. Но даже и при его вполне закономерном недоверии к ней можно было
сказать: ей он доверял куда больше, чем ее отцу, настолько, насколько
золотая монета ценнее медного гроша. По доброй воле киммериец не доверился
бы никому, кто имел хоть малейшее отношение к магии. Но ради спасения бамула
ему приходилось положиться на добрую волю Скиры. По его мнению, она отчасти
этого заслуживала.
- У меня на родине имеются такие кристаллы, - сказал Конан. - Они
обладают колдовской силой. Но это бабская магия. Вуона тоже женщина, но не
умеет обращаться с колдовскими силами. А вот Скира - и женщина, и кое-что
понимает в волшебстве. Отдадим кристалл ей.
- А если это разозлит Лизениуса? - спросил Бовену.
- Тогда, - сказал Говинду таким тоном, будто поучал ребенка (хотя
Бовену был по крайней мере на пять лет его старше), - тогда мы будем держать
язык на запоре и никому не скажем насчет кристалла до тех пор, пока Скира
сама не уладит это дело.
Глава тринадцатая
Лизениус мало походил на обычного волшебника. Впрочем, Конан знавал
многих колдунов, хотя и не любил это племя, и понимал, что они должны
отличаться друг от друга, как и обычные люди.
Отец Скиры был почти одного роста с киммерийцем. Веди более здоровый
образ жизни, он наверняка был бы так же силен, как Конан. Однако колдун
слишком много времени проводил над свитками, согнувшись в своей пещере.
Шелковое одеяние обтягивало его здоровенное брюхо. Одеяние было столь
просторно, что могло бы послужить парусом для какой-нибудь барахской
посудины. Явно, что Лизениус не отказывал себе ни в чем. Одевался он по
последней аквилонской моде. С широких плеч свисал короткий боссонский плаш.
Широкий кожаный пояс был явно пиктского происхождения. На поясе висел
пиктский бронзовый кинжал.
Широкое лицо выглядело слишком молодым, так что трудно было поверить в
то, что у колдуна взрослая дочь. Единственным, что указывало на зрелые годы,
был широкий лоб с залысинами и роскошная борода, изрядно подернутая сединой.
Глаза у него были такими же, как у Скиры, ярко-голубыми, похожими на глаза
Конана. Но выражение этих глаз настораживало киммерийца.
- Вы хорошо послужили мне, - сказал Лизениус.
Конан немало путешествовал по свету, знал немало языков и сразу
распознал аквилонский акцент.
Лизениус повторил:
- Очень хорошо послужили.
Колдун произнес последнюю фразу еще раза три, прежде чем Конан начал
переводить ее бамула. Киммериец решил передавать своим воинам все, о чем он
говорит с колдуном. Но не было причин делиться со своими людьми одолевавшими
его относительно Лизениуса сомнениями. Инстинкты вынуждали Конана быть
настороже, а киммериец доверял своим инстинктам. Если бы он этого не делал,
то давным-давно покоился бы в холодной земле.
Сомнения Конана прорастали медленно, как мох. Он смотрел на Лизениуса.
Похоже было, что тот родился в Аквилонии. а не в Боссонии, откуда, в свою
очередь, бежал в Дебри Пиктов. Видимо, он повсюду практиковал магическое
Искусство. Причем это повсюду заканчивалось именно тем, что его изгоняли. В
Боссонии же ярость властей предержащих стоила жизни его жене, матери Скиры.
Видимо, когда Лизениус появился здесь, в Дебрях Пиктов, его знание магии
было достаточно заурядным и ничем не выделяло его из своры прочих колдунов.
С другой стороны, все, что связано с магией, трудно назвать <обычным>!..
Конан раньше не верил в магию вовсе. Не верил до тех пор, пока не увидел
корабли, плывущие по воздуху. Ясно было, что Лизениус прошел выучку у
стигийских жрецов. У стигийцев длинные руки и много золота, с помощью
которого они покупают друзей. Используя свою магию, Лизениус отыскал друзей
даже среди пиктов. Причем его занятия Искусством подняли престиж местных
шаманов.
Теперь, думал Лизениус, настало время отомстить тем, кто изгнал его из
цивилизованного мира и лишил жены. Он нашел управу на пиктов. В дальней
пещере находится статуя древнего воина. Оживленная магией Лизениуса, статуя
должна стать непобедимым защитником колдуна. Отныне те, кто нарушит границу
его владений, проклянут день, когда родились на свет, слушая вопли своих
умерщвляемых родственников прежде, чем и их собственные глотки будут
перерезаны...
С пиктами у Лизениуса были особые счеты. Конан чувствовал это. Обладая
опытом участника стольких военных кампаний, что хватило бы на двух человек
его возраста, Конан слушал своего нанимателя с мрачным вниманием. Пусть
Лизениус болтает красиво и складно, однако киммерийцу хорошо известны
повадки чародеев. Он знал, как устроены их мозги и каким образом текут мысли
в головах колдунов.
В настоящее время Конан склонялся к убеждению, что Лизениус безумен.
Был ли маг безумен и прежде, кто знает? Со стигийской магией киммериец имел
дела меньше, чем с другими, и предпочел бы не иметь вовсе. Но было ясно
одно: в настоящий момент старый колдун полностью спятил. Возможно, он
рехнулся от одиночества, хотя не исключены и другие причины. Но то, что он
делал, было бессмысленным. Он хотел натравить пиктский народ на Боссонские
Пределы.
Конан уже собирался спросить, какую роль он со своим отрядом должен
сыграть в этих планах, когда Лизениус, казалось, вытащил все мысли
киммерийца из его головы. Это было так неожиданно, что Конан не осмелился
даже бросить взгляд на кошель, висевший у него на поясе, чтобы убедиться: не
утащил ли Лизениус одной лишь силой мысли кристалл у него из кошеля?
- Я не могу предоставить какому-либо племени или клану пиктов честь
войти в пещеру Статуи. Иначе Другие почувствуют такую сильную зависть и
обиду, что перережут мне глотку. Или, по крайней мере, вырежут то племя,
которое было удостоено этой чести. Я уже нахожусь в куда как менее
дружественных отношениях с кланом Змеи, чем мне бы хотелось. И мне
совершенно не улыбается поссориться еще и с остальными.
И снова Лизениус что-то, сотворил. В голове Конана возникло видение
клана Змеи, приведенного к покорности после того, как статуя прогулялась по
их землям. На мгновение у Конана появилось острое желание, чтобы клан Змеи
именно сейчас проявил свою гнусную сущность, ворвался в пещеру и разнес все
к демонам. В конце концов, битва с пиктами куда приятнее, чем беседа с
колдуном, у которого амбиции превышают здравый смысл (да и весь опыт общения
Конана с колдунами говорил за то, что преувеличенные амбиции - самое обычное
для магов дело).
- Тебе с твоими бамульскими воинами выпала честь отправиться в эту
пещеру. У вас нет среди пиктов ни родственников, ни друзей. Вы доказали свое
воинское умение. Самое главное - вам приходилось проходить сквозь
Переместитель. То, что вы сделали один раз, вы сделаете снова.
Киммерийцу потребовалось несколько секунд для того, чтобы понять:
Лизениус имеет в виду Ворота Зла. Именно эти слова Конан и употребил, когда
переводил слова колдуна бамула. Он услышал, как его воины со свистом
втягивают в себя воздух. К счастью, Лизениус, похоже, истолковал это как
признак готовности. Киммериец возблагодарил богов за то, что колдун мало что
понимает в бамульских обычаях.
- Воздадим честь Лизениусу, - сказал Конан.
Бамульцы начали распевать:
- Охбе Лизениус. Охбе Лизениус. Охбе Лизениус.
Конан надеялся, что ему удастся вывести из себя колдуна, позволив
бамула распевать это восхваление так долго, что тому надоест. Бамула были
исключительно занудны в своих песнопениях. Однако похоже, что в этих пещерах
лишь одному человеку позволялось быть занудным. Лизениус сделал жест,
безошибочно свидетельствующий о том, что ему все это не нравится. После чего
Конан построил своих людей, отдал поклон в хайборийской манере и вывел свой
отряд. Они прошли по трем коридорам, свернули в четвертый, упирающийся в то
помещение, которое они занимали. Киммериец сделал знак Кубванде.
- Да, Конан?
Варвар нащупал кошель. Он постоянно носил кристалл с собой, даже
находясь в покоях Лизениуса, не желая никого подвергать опасности изза
обладания опасным сокровищем. Колдуны пытались убить Конана больше раз, чем
пальцев на руках и ногах. У бамула же нет такого обширного опыта общения с
чародеями.
- Эта штука будет оставаться у меня, пока мы не решим окончательно,
кому ее отдать.
- Будь осторожен, Конан. Ты нужен нам больше, чем Скире. Я имею в виду
не только бамула.
- У нас еще достаточно времени, прежде чем мы снова увидим кого-либо
еще, - сказал Конан. Откровенная лесть его собеседника почему-то не
разозлила его. Кубванде не дурак. Кроме того, он искусный воин. Но
стремление плести интриги у него в крови, равно как стремление мстить - в
крови у Лизениуса.
Чтобы чернокожие наемники колдуна не бродили по пещере, Лизениус дал
понять, что опасности таятся здесь на каждом шагу. Он никогда не говорил,
что это за опасности, поэтому Конан толком не мог себе представить, что
колдун имел в виду: магию ли, зверей, людей или просто колодцы в полу,
готовые поглотить неосторожного.
Имея привычку бродить в темноте еще со времен своей воровской
молодости, Конан мало обеспокоился невнятными угрозами Лизениуса, поэтому
вскоре уже довольно ловко научился ориентироваться в темных туннелях.
Не прошло и десяти дней, как они наслаждались гостеприимством колдуна,
а Конан уже обнаружил хитроумный ход, которым можно пробраться от места, где
разместились бамула, к месту, где обитала Скира. Обнаружил он и удобный путь
к складу. Последнее было особенно важно в те дни, когда его мучила жажда.
Впрочем, в комнату Скиры он не ходил. Дочь колдуна с самого начала
четко обрисовала ему то, чего бы она не хотела. У Конана не было ни
малейшего желания испытывать их отношения на прочность, прося ее о большем.
Кроме того, киммерийцу совершенно не хотелось вызывать ревность Вуоны.
Она была отличной подругой в постели. Однако женщины, он знал, всегда найдут
повод для ревности. Кроме того, ревность Вуоны могла быть опасной, если это
чувство толкнет ее на путь предательства. Конан не хотел, чтобы глупая
женщина отдала отряд в руки Лизениуса. Несомненно, кто-нибудь из бамула
избавил бы киммерийца от необходимости проливать кровь девушки своими
руками, но его больше устроило бы, если бы она осталась жива и здорова и
вернулась в Черные Королевства вместе со своими сородичами.
Но настал день, когда Конан собрался все-таки забраться в покои Скиры и
встретить ее там, дождавшись, когда она вернется домой. Несмотря на то что
он сказал Кубванде, в планы Конана не входило отдавать кристалл, не выведав
предварительно, что это за штука. Эта осторожность была вполне разумной:
глупо было отдавать возможное магическое оружие человеку, которому ты не
доверяешь. А здесь киммериец никому особенно не доверял.
Конан сказал Кубванде, что, если он не вернется перед закатом солнца,
бамула должны будут сами заботиться о своей безопасности и надеяться только
на себя. Правда, он не объяснил молодому вождю, как им это сделать.
Кубванде, конечно, был менее щепетилен, чем киммериец, и с легкой душой
предложил бы свои услуги Лизениусу. Вряд ли Говинду удалось бы одержать над
ним верх.
Если бы не загадка, связанная с кристаллом, вряд ли Конан стал бы
рисковать и искать встречи со Скирой в ее покоях. Но на карту была
поставлена безопасность его людей. С другой стороны, его снедало
любопытство. Любопытство перевесило даже осторожность.
Конан вскорости добрался до трещины в скале. С наружной стороны она
была достаточно широка, чтобы вместить массивного киммерийца, если бы Конан
вздумал по ней лезть. Кроме того, трещина давала какое-никакое убежище.
Внутри она расширялась, напоминая камин, и Конан вполне мог упереться руками
в одну стену, а спиной в другую. Он привязал к поясу фонарь - медную чашу, в
которой плавал мох, пропитанный маслом, - и начал карабкаться наверх.
Киммериец лез, стараясь передвигаться еще тише, чем обычно. Его опыт
говорил, что любые охранники замечают тебя именно в тот момент, когда тебе
менее всего хочется привлечь их внимание. Конан двигался довольно быстро и
скоро оказался в верхнем туннеле.
Туннель вывел его в коридор, образованный неглубоким подземным потоком.
Киммериец остановился в проеме, выводящем в коридор, и поморщился: там, где
зрение и слух не работали, обоняние могло предостеречь его об опасности.
Здесь Конан ощутил какой-то подозрительный неприятный запах, которого раньше
не было.
Однако он ничего не слышал. Свет фонаря также не открыл ему ничего
нового: только голый камень стен, изъеденных потоком, текшим здесь,
наверное, миллионы лет, да холодная темная вода, струящаяся под ногами.
Киммериец коснулся воды пальцем, облизал. Вроде ничего подозрительного.
Вода, даже не затхлая. В принципе, до покоев Скиры можно было добраться
несколькими путями. Через этот же туннель существовал только один путь. Но
только в том случае, если умеешь проползать сквозь скалу с той же легкостью,
с какой червь проползает сквозь свежую землю. Конан этой способностью не
обладал, поэтому ему ничего не оставалось, как ступить в воду и двинуться
вперед. В одной руке он держал высоко поднятый фонарь, в другой - меч. Глаза
осторожно осматривали туннель, ноги тщательно ощупывали дно потока.
Хорошо, что он принял столько предосторожностей. С каждым шагом вонь
становилась сильнее. Теперь киммериец услышал нечто похожее на дыхание. И
это было не его дыхание, чтобы убедиться в этом, Конан перестал дышать,
однако вздохи продолжались. Он медленно пошел вперед. То неведомое, что
находилось впереди, тоже затаило дыхание. Наступила тишина.
Теперь киммериец чувствовал холод. И не только потому, что основательно
вымок, блуждая по туннелю. Очевидно, то странное, что было впереди,
чувствовало его приближение. У противника Конана было преимущество: он мог
выбрать время и место атаки. Варвару пришлось бы встретить эту атаку,
которая последует без предупреждения, и, возможно, здесь, в тесноте
каменного коридора. Но это лучше, чем позволить неведомому гоняться за ним
по пещерам или, того хуже, позволить страшной твари бродить в темноте в
поисках легкой жертвы.
Конан миновал самую узкую часть коридора без всяких происшествий. Ему
показалось, что впереди он слышит царапанье. Киммериец подумал, что, по всей
видимости, потоком нанесло сухие сучья.
Варвар сделал еще один шаг вперед, и туннель огласился жутким воплем. В
Конана ударила громадная масса. Вода брызнула во все стороны. Фонарь зашипел
и потух. Наступила кромешная тьма.
Конан тотчас же понял, что на него нападают двое. Один из противников
был посильнее. Он схватил киммерийца за левую руку и попытался вывернуть.
Либо выдернуть! Дернувшись, Конан вырвался из захвата и с силой ударил
противника о стену.
Это дало ему лишь мгновенную передышку. Большего ему, однако, и не
требовалось. Он отвел свободную руку, сжал могучий кулак и ударил в темноте
туда, где, по его мнению, находилась голова противника. В тот же самый
момент он рубанул. Правда, рискуя мечом и несколько неуклюже, поскольку был
неудобный угол для удара. Аквилонская сталь полоснула по шее монстра. Тварь
завыла, и гнилостное дыхание обдало Конана.
Первый нападающий теперь пытался схватить его сзади. Но и на этот раз
атака противника не увенчалась успехом. Нападающий явно пытался сохранить
свою жертву невредимой. Выбросив вперед обе ноги, Конан изо всей силы ударил
того, кто находился перед ним, одновременно с тем придавив спиной того, кто
подкрадывался сзади.
Он услышал хруст, когда череп первого из нападавших ударился о скалу, и
почувствовал, как хватка ослабевает. У Конана теперь была свободна рука. Он
не замедлил выхватить кинжал и нанести яростный удар в то неведомое, что
находилось перед ним. Еще один вскрик - и струя зловонной крови смешалась с
подземным потоком. Конан ударил снова. Новый фонтан крови; однако криков
больше не было. Киммериец сделал шаг в сторону и обрушил на нападавших свой
меч, сперва на одного, потом на другого. Он почувствовал, как сталь
разрубает кости.
Затем осталось только эхо предсмертных стонов да журчание воды,
обмывающей два волосатых тела и уносящей два потока крови. Конан вложил в
ножны оружие и выбрался из воды. Похоже, он не очень пострадал, хотя
ощущение было такое, будто его измолотили дубинками. Не известно, с кем ему
пришлось сражаться, но противник был силен, быстр и не слишком
сообразителен, но все же слишком опасен, чтобы позволить ему просто так
разгуливать по туннелю.
Вот и еще один вопрос, который он задаст Скире перед тем, как заговорит
с ней о кристалле. Он коснулся пояса, чтобы убедиться, что кристалл на
месте, в кошеле. После чего он двинулся дальше.
Возможности снова зажечь лампу Конан не видел. Да в лампе и не было
нужды. Последний участок пути до покоев Скиры был таким простым, что даже
начинающий воришка с легкостью проделал бы его без всякого света. Синяки и
царапины Конана только-только начали саднить, когда он оказался возле
дверей. Киммериец вытащил кинжал и постучал рукоятью. В ответ раздалось лишь
шуршание, ибо дверь была сработана из толстых досок, окованных медью.
Некоторые из медных украшений образовывали странные фигуры, которые могли
быть рунами чужого языка, - Конану прежде не приходилось иметь с ними дело.
Он услышал слабое звяканье. Несомненно, это открывался глазок. После чего с
глухим стуком отодвинулся засов.
Со скрежетом петель, который был громче боевого клича целой армии,
дверь отворилась.
На пороге стояла Скира. В одной руке у нее был кинжал. На плечи она
наспех набросила кожаный плащ. Девушка была неплохо сложена, отметил Конан.
Кроме того, киммериец мог бы поклясться, что под плащом на Скире ничего не
было.
- Конан! Что привело тебя сюда?
- Любопытство.
- Любопытство касается меня? - У другой женщины подобный вопрос мог
быть принят за флирт. Впрочем, мрачное выражение лица Скиры и ее ровный
голос начисто отметали такую возможность.
- Любопытство касается кое-какой штуки, которую мне удалось захватить в
боссонском караване.
- Ну вот. Теперь и я тоже изнемогаю от любопытства. Да и не только
из-за того, о чем ты говоришь. Но и из-за тебя. Как ты добрался сюда? Почему
ты в таком виде? Ты выглядишь так, будто упал с утеса. Разве отец не
говорил, что бродить по туннелям небезопасно?
Знаком она предложила ему войти, и он принял ее приглашение.
- Опасности здесь больше, чем предполагает твой отец. Если только он не
собственноручно напустил гигантских обезьян в пещеру, - сказал Конан.
Глаза Скиры расширились. Конан попытался описать тех чудовищ, с
которыми сражался во тьме.
Прежде чем он закончил, Скира смертельно побледнела и некоторое время
молчала, а затем медленно произнесла:
- Ты встретился с хаканами. Пиктские колдуны приручают их, а затем
используют для выслеживания... и убийства. Но в наших пещерах их быть не
может.
- Это ты скажешь тому, кто их послал, - резко оборвал ее Конан. - А
покамест держи дверь на запоре и забаррикадируй ее и будь настороже. Да
приготовь заклятье, если у тебя есть подходящее против этих монстров. Любой
из них с легкостью может вырвать тебе руки-ноги, и даже дыхание у него не
участится.
На мгновение Конану показалось, что Скира вот-вот упадет в обморок.
Плащ почти сполз у нее с плеч, и она, похоже, даже не заметила, когда Конан
поправил на ней одежду. Она села, будто ноги отказались ей служить, и на
мгновение бессильно свесила голову.
- Это можно так понимать, что ваш мир с пиктами нарушен? - спросил
Конан, усаживаясь подле нее. У него было невыносимое желание заорать на
чувствительную девицу, но приходилось говорить с ней спокойно, будто с
ребенком. Скира, конечно, девушка смелая и сообразительная, но сегодня ночью