Грейс Грин. У ворот зла

бунтовали против этих слов. Но правда была столь отчетливо нелицеприятна,
как вонь, источаемая чудовищной птицей. Пока птица жива, она могла вернуться
туда, откуда явилась. К Воротам Зла. К месту, чудесным образом связавшему
джунгли и неведомую родину крылатого чудища.
Впрочем, киммерийцу ни разу не доводилось слышать о гигантских хищных
птицах вендийских джунглей размером с боевую колесницу. Но ведь даже
вендийцы не знают всех диковин, скрывающихся в их лесах. Вендия почти вся
покрыта могучими древними лесами, куда человек не всегда решится сунуться. А
из тех, кто осмеливается, мало кто возвращается назад.
Когда птица пошла на второй круг, Конан заметил, что шея у страшилища
такая же голая, как и брюхо, и покрыта чешуей наподобие змеиной. Глаза птицы
горели зловещим желтым огнем. Казалось, что из этих глаз истекает бледный
ихор, кровь богов.
Затем птица вернулась в третий раз. Она с грохотом захлопала крыльями,
обдав все вокруг нестерпимой вонью. Длинные когтистые пальцы, по четыре на
каждой лапе, потянулись к Говинду.
Своей цели они так и не достигли. Инстинкты воинов заставили Конана и
мальчика сделать одно и то же. Оба они одновременно метнули свои копья.
Ясное дело, что более мощная рука метнула более тяжелое оружие. Копье Конана
глубоко вонзилось в смердящую птичью грудь. Копье Говинду ударило в более
уязвимую цель - в горящий глаз.
Новая волна трупной вони едва не сбросила отважных воинов с дерева. Уши
заложило от яростных криков птицы, где злоба смешивалась с болью. Конан и
Говинду, подобно обезьянам, вцепились в ветки, в то время как огромные
крылья неистово молотили воздух. Вокруг поднялся настоящий водоворот
листьев. Вниз посыпались дождем сучья, птичьи гнезда и макаки.
Птица медленно поднялась и скрылась из виду, потом опять появилась в
просвете, уже на некотором расстоянии, медленно набирая высоту. Кровь
сочилась из ее глазницы, растекаясь темными ручьями по шее. Изо всех сил
сдерживая дыхание, терпеливый, как огромный кот, готовящийся к прыжку,
киммериец ждал. Ждал, что сделает птица. Полетит назад, к мерцанию, откуда
она появилась, или зайдет на новую атаку.
Не произошло ни того ни другого. Вместо этого птица сложила крылья и
упала в джунгли. Раздался треск сучьев. Сильный удар, заставивший дерево, на
котором сидел Конан, задрожать, будто под топором дровосека.
Над ветвями поднялся дым, грязно-серый, темный, несший запах горящей
плоти. Конан оторвал клочок ткани от своей набедренной повязки и обвязал
вокруг лица. Наконец неестественная вонь пошла на убыль. Говинду пытался
смотреть одновременно во все стороны, будто ожидая, что в любой момент еще
одна птица атакует дерево. Казалось, он совершенно забыл, что находится на
большой высоте. Он сидел, практически не держась, и Конан был готов в любой
момент подхватить его, если он соскользнет.
Затем дерево снова задрожало, на этот раз еще сильнее. Дрожание
прекратилось, потом возобновилось.
Внезапно Конан увидел, как горизонт закачался, и услышал резкий треск.
Такое впечатление, что древесные волокна толщиной в человеческую руку
рвутся, будто нити. Словно подкошенное погребальным пламенем птицы, дерево
начало валиться.
Конан протянул руку вверх и схватил Говинду:
- Держись крепче, парень. Нам уже не слезть. Надо прыгать.
Говинду не отвечал. Ловкий и подвижный, он тем не менее признавал
главенство Конана. Он обхватил руками Конана за массивный торс. Конан согнул
ноги, вытянул руки и прыгнул.
В тот момент, когда дерево, на котором они сидели, начало заваливаться
в противоположную сторону, Конан с вцепившимся в него Говинду пролетел по
воздуху и приземлился на соседнем дереве. Сук ударил киммерийца поперек
груди, выбив из него воздух и оцарапав Говинду руки. Парнишка растопырил
ноги, чтобы не упасть сквозь крону, а затем напоролся рукой на ветку. Дерево
под ними раскачивалось и трещало, в точности как то, что упало перед этим.
Как нитки, рвались лианы, отщеплялись сучья. Все устремлялось вниз, к
корням.
Дым и пыль взмывали вверх сквозь образовавшееся отверстие в сплошной
кроне деревьев, будто погребальный костер птицы запылал снова. Конан и
Говинду смотрели вниз, на ствол упавшего дерева, ища следы тела птицы.
Они ничего не увидели, за исключением того, что на обеих сторонах
упавшего ствола было несколько пятен пепла. Этот пепел мог быть с равной
вероятностью и пеплом плоти, и пеплом древесины, и пеплом листьев. Даже
запах исчез с воистину чудесной быстротой.
Нет, с колдовской скоростью! Каждый раз, когда открывались Ворота,
магия, которую они впускали, была все страшнее и опаснее. Последняя
переброшенная сюда тварь ограничилась лишь тем, что повредила несколько
деревьев. Следующая же могла быть столь же опасной, как белый медведь, и
столь же живучей, как громадная змея.
Пока Конан спускался вниз по стволу, ему в голову пришла мысль.
Обнаружить Ворота Зла - не велика победа! Тем более если они охраняются
тварями, каких киммериец уже видел, или еще более ужасными.
Тогда уж действительно среди бамула появится немало вдов и сирот,
прежде чем адскую дыру удастся заткнуть навсегда.


Этой ночью Лизениус слегка поругался, а затем уснул. Задолго до того,
как уснула Скира.
Когда наконец и к ней пришел сон, она знала уже куда больше о
Переместителе. И новое знание навевало достаточно зловещие мысли. Ворота
трансформировали существ, которые проходили сквозь них, причем всякий раз в
несколько большей степени. Например, никогда в природе не было такого, чтобы
птица, умирая, самовозгоралась.
Отец в полной мере так и не овладел искусством перемещения. И не смог
постичь всех возможностей и сил, заключенных в Переместителе. Теперь эти
силы возрастают, выходя за пределы, где они уже становятся недоступными для
разума смертных. Похоже, отец попытался связать Переместитель с Дебрями
Пиктов вместо Вендии, а затем закрыл его. Связь была неустойчивая, однако не
имелось никаких сомнений в том, что Переместитель остался открыт. Не
приведет ли это к хаосу на обоих концах Переместителя?
Скира спала, и ей снилось Ворота Зла, связавшие Черные Королевства и
Дебри Пиктов. Она спала, и ей снилось, как из ничего появляются воины,
каким-то чудом не изменившиеся. Появляются и карабкаются верх по склону
холма. Впереди них несется молодой великан, черты лица его размыты, на поясе
у него двуручный меч. Черные волосы рассыпались по плечам, голова гордо
поднята.
Если он придет за Скирой, то, по крайней мере, он не пикт. Более того,
при взгляде на него рождается уверенность, что воин-гигант одолеет в схватке
любого врага. Может быть даже, черноволосый витязь сможет справиться с
силой, превосходящей возможности простого смертного. Кто знает...



Глава седьмая

Конан и Говинду были не единственными, кто видел мерцание над кронами.
Многие чернокожие воины приметили странный колдовской свет, льющийся
откуда-то из глубины джунглей.
Испуганные дикари спешно вылезали из своих укрытий на деревьях и сломя
голову бежали в деревню, чтобы поскорее поведать о невероятном чуде.
Кубванде выслушивал всех с одинаковым вниманием. Подле него восседал Идоссо,
который относился к рассказам с тем же напряженным вниманием.
Конан тоже старался не упустить ни слова. Киммериец с удовольствием
отмечал, что в историях упоминались места в джунглях, где он успел уже
побывать. Приятно, черт возьми, знать, что умение изучать и запоминать
местность опять оказалось на высоте! В конце концов, все приметные места
запросто могут стать полем кровопролитной сечи.
Конечно, Конан надеялся, что в джунглях он найдет убежище от горьких
воспоминаний, связанных с морем и океанскими просторами. Он сделал
правильный выбор. Здешняя земля действительно превратилась в поле боя
благодаря лишь злому колдовству, бесконечно удаленному от этих краев в
пространстве. Уничтожить источник этого колдовства и снова сделать джунгли
надежным убежищем - для этого необходимо овладеть Воротами Зла, которые
являлись ключом к разгадке.
Теперь, похоже, воины подобрали ключи к Воротам. По крайней мере,
именно так утверждал Кубванде.
- Нам надо наблюдать за склонами, спускающимися к Бегемотовой Переправе
на реке Афуи, - сказал он. - И наблюдение следует вести как с земли, так и с
деревьев. Нам понадобится все, что может дать наше оружие. Нам помогут
сердца, исполненные мужества.
- Тогда мы готовы для этой охоты, - сказал Идоссо. - Все мы вооружены и
отважны. Нет никого, кто осмелился бы усомниться в этом!
У Конана появилось искушение рассмеяться Кубванде в лицо. Интересно,
как тот сумеет скрыть свой гнев в подобной ситуации? Однако Конан решил, что
сейчас такое поведение было бы неосмотрительным. Совершенно очевидно, что
оба бамульских вождя во время экспедиции к Воротам Зла с одинаковой
легкостью могут становиться из союзников противниками, а из противников
союзниками. Слишком уж большая ставка в этой игре. Честь захлопнуть
дьявольскую дыру - предел мечтаний любого воина. Ясно, что перед таким
искушением старые дружеские связи ничего не значат.
Впрочем, соперничество в подобных ситуациях было для киммерийца отнюдь
не в новинку. Во многих землях в течение столь многих лет он сам все время
играл в эту игру, используя любые средства, которые только могли привести к
лидерству. Вот и сейчас Конан и сам не свободен от азарта борьбы за
первенство. Киммериец знал, что в один прекрасный день он вполне может
захватить трон в каком-нибудь королевстве. Хотя для него это было сейчас не
самое главное. В конце концов, король далеко не столь свободен в своих
действиях, как думают подчиненные. А единственное, что любому королю
предоставляется в изобилии, - так это возможность служить мишенью для своих
врагов.
Сам Конан плохо понимал, какую выгоду может извлечь из данных
обстоятельств. В Черных Королевствах не было ничего такого, что
по-настоящему было ему нужно. Сейчас он беспокоился только об одном: не
наживать врагов больше, чем сможет одолеть. А во всем прочем приходилось
надеяться только на крепость рук, на дружескую поддержку да еще на то, чтобы
милости Крома его не оставили. Впрочем, каких от свирепого Крома можно
ожидать <милостей>!
Черные Королевства рождают могучих воинов, этого не отнимешь, Киммерия
же - еще более могучих.


Они вышли на берега Афуи в сумерках. Зари не было видно - моросил
дождь. Туман поднимался от земли и, клубясь, уходил вверх. Сквозь туман
смутными пятнами светились яркие цветки орхидеи. В воздухе звенели
насекомые.
Конан шел в авангарде, вместе с <Руками>. Вот уже два дня он не виделся
со своими женщинами. При последней встрече он не заметил на их телах следов
новых побоев. Видимо, в обозе с ними обращались хорошо. Возможно, они и
отощали немного, таская бурдюки с водой и мешки со съестными припасами, но
все же царапины их зажили, а глаза все чаще и чаще задумчиво и оценивающе
останавливались на могучем киммерийце.
Отряд раскололся и следовал к берегу Афуи по трем тропам, идущим почти
параллельно. Конан не одобрил этого решения. По его мнению, в случае
опасности каждый отряд теперь мог рассчитывать только на собственные силы. С
другой стороны, это имело и положительные стороны. Отряд не растягивался;
все три его части должны были выйти к берегу почти одновременно. Время и
боги рассудят, было ли оправдано это довольно рискованное решение.
Сегодня утром Идоссо, похоже, пребывал на редкость в хорошем
настроении. Он даже пытался распевать песни до тех пор, пока Кубванде
вежливо не попросил его замолчать.
Младший вождь подал свою просьбу так, что незачем привлекать внимание
диких животных. Однако Конан сомневался, что то была единственная причина.
Сам киммериец не отличался особенным музыкальным слухом, но, даже по его
мнению, пение Идоссо вряд ли было музыкальнее рева быка, которого ведут на
случку.
Последние несколько сотен шагов дорога все больше и больше шла под
уклон. Тропы, петляя, вели вниз, к берегу. В конце концов Конан вывел своих
воинов на открытое пространство, где когда-то находилась довольно большая
деревня. Но очередная межплеменная распря покончила с существованием этого
цветущего поселения задолго до того, как открылись Ворота Зла. Теперь же
джунгли почти полностью поглотили следы человеческого пребывания.
Здесь было немало мест, где можно было найти превосходное укрытие, но
почему-то никто не захотел этим воспользоваться. Почти все стояли на берегу
широкой реки. Рябь на поверхности давала понять, что здесь водится
всевозможная живность: крокодилы, бегемоты, хищные рыбы, скрывающиеся в
илистых глубинах.
На той стороне реки был виден круг свободной от растительности голой
земли. Впечатление было такое, что здесь наступила нога животного,
несоизмеримо более гигантского, нежели слон. Этот неведомый монстр, ступив
здесь, сокрушил деревья, кусты, цветы, лианы. Даже сюда долетал неприятный
запах, источаемый кругом.
Подойдя почти к самой воде, Конан убедился, что круг не был впечатан в
землю. Пострадала только растительность и находящиеся поблизости деревья.
Сучья и кора на этих деревьях были оборваны; срезы на коре в точности
очерчивали границы круга. В одном месте граница прошла через гигантский
гриб, омерзительно бледный. Половина гриба еще стояла, половина же была
раздавлена и сейчас уже почернела, гнила и кишела насекомыми.
Когда Конан заметил, что два остальных отряда тоже вышли к реке, он
начал исследовать берег в поисках переправы. У киммерийца не было никакого
желания пересекать реку вплавь, равно как и исследовать загадочное место, не
имея пути к быстрому отступлению, случись что непредвиденное. Возможно, этот
круг и не был Воротами Зла. Но в любом случае Конан чувствовал: что-то здесь
было нечисто.
- Хо! - крикнул он, сложив руки рупором. - Дровосеки, вперед!
Железо бамульских топоров было, по мнению Конана, довольно-таки
посредственным, однако дровосеков среди бамула было много. Почти все мужчины
этого народа сызмальства приучались работать с деревом, так что у воинов не
заняло бы много времени повалить несколько деревьев и, связав их лианами,
навести временный мост через поток.
Проклятье! Где же дровосеки? Конан снова сложил руки рупором,
намереваясь вторично крикнуть, но внезапно застыл и почувствовал, как
сжимаются его кулаки.
Дровосеки приближались. Топоры были за спинами у двух женщин. Одна из
них шла, шатаясь, у другой почти заплыл подбитый глаз.
- Кром!
Повернувшись, Конан обвел глазами весь берег. Он продолжал сжимать
кулаки, однако усилием воли запретил себе хвататься за двуручный меч.
Слишком много копьеносцев стояло вокруг, готовых в любой момент пронзить его
копьями до того, как он успеет дотянуться до меча.
Идоссо встретил горящий холодной яростью взгляд северянина надменным
взором и выпятил челюсть. Видно было, что Идоссо тоже лишь усилием воли
удерживается от того, чтобы схватиться за оружие. Однако каждое его
движение, каждый напряженный мускул, каждое перо, встопорщившееся в головном
уборе, - все, казалось, бросало Конану вызов.
Киммериец понимал, что Идоссо (не подталкивал ли его к этому Кубванде?)
бросил ему, Конану, прямой вызов. Более того, вызов брошен так, что избежать
столкновения невозможно. Сразиться с Идоссо и убить его? В этом случае
воинам не останется ничего иного, как избирать себе нового вождя, да еще
перед самой битвой. (Что же, как не битва, этот штурм Ворот Зла?) Отказаться
от сражения? Это поднимет Идоссо на недосягаемую высоту. Еще бы! Даже
могучий Амра уклонился от его вызова! А скольким еще женщинам в таком случае
будут уготованы побои?
Конан понимал, что Идоссо из тех людей, которых нужно держать в крепкой
узде.
На борту <Тигрицы> Конан с подобными слухами особо не церемонился.
Тяжелые кулаки варвара вбивали в головы строптивцев трудную науку
послушания. И те из оболтусов, кто выжил, сделались отличными матросами.
Надо было принять вызов Идоссо еще тогда, в первый раз, и уложить труп
черножопого негодяя рядом с мертвым вендийцем! Ну да ладно, лучше поздно,
чем никогда.
Конан расстегнул пояс с мечом. Этот жест сорвал женщин с места. Одна
подбежала и подхватила упавшее оружие, другая протянула киммерийцу один из
топоров.
Идоссо был вне себя от ярости. Хорошо. В этой ситуации Кубванде не
сможет нашептать ему на ухо. А может быть, и вообще весь этот вызов - вовсе
не дело рук иккако?
- Я Амра. Я не воспользуюсь преимуществом меча против копья.
- Ха! - фыркнул Идоссо. - Жало МОЕГО копья весьма скоро поковыряется в
твоих потрохах. Тогда уже ни одна женщина не посмотрит больше на тебя.
Конан пожал плечами:
- Ты лучше на себя погляди. Даже пьяная портовая шлюха не ляжет с тобой
в постель.
Идоссо разинул рот, но не произнес ни звука. Повисла зловещая пауза.
Чернокожие возле реки бросили работу и вылупились на Конана. Киммериец
грозно взмахнул рукой.
- Шевелитесь! Нечего пялиться, вы, пожиратели грязи! Или я
собственноручно займусь с вами, когда разделаюсь с этим выродком!
Но тишина продолжала стоять гробовая. Бойся тишины, ибо в ней
скрывается предательство. Конан обернулся. На мгновение язык у него словно
отнялся, и вдоль спины поползли мурашки. Во рту была горечь - знакомое
ощущение, которое Конан всегда испытывал в присутствии древней злобной
магии.
Золотое мерцание появилось в воздухе над загадочным кругом, где
уничтожено было все живое. Мерцание возвышалось почти над всеми деревьями и
с каждой секундой росло. Надо всем этим царило мертвое молчание. Золотой
свет отражался в мрачных водах Афуи.
Конан заметил движение по спирали, появившееся в золотом мерцании,
однако ничего не услышал. Ни грома, ни малейшего звука. Он увидел, как
бамульские воины делают жесты, отвращающие зло. Молодой Говинду стоял,
отвалив челюсть аж до пупа. Однако в руке у парнишки было занесенное, точно
для удара, копье, а другая рука выставила вперед щит. Какие бы древние ужасы
ни пришли с противоположного берега реки, Говинду собирается встретить их,
как подобает настоящему воину.
На мгновение Конан ощутил тяжесть прожитых лет. Киммериец впервые
познал вкус битвы еще совсем юным. Он от души пожелал Говинду прожить по
крайней мере столько, сколько прожил сам. И пусть удача сопутствует
чернокожему пареньку! С трудом оторвавшись от золотого мерцания на том
берегу, Конан перевел взгляд на Идоссо.
Громадный бамула стоял, упирая конец копья в землю и опустив щит. Либо
он совершенно не опасался коварства со стороны Конана, либо же был настолько
ошеломлен увиденным, что совершенно забыл о своем оружии.
Однако мгновение спустя всем и каждому из находившихся здесь воинов
пришлось вспомнить о своем оружии. Правда, не у всех было время пустить это
оружие в ход прежде, чем смерть настигла их.
Смерть вырвалась из-за деревьев, приняв форму громадной ящерообезьяны.
Ее горящие красные глаза были размером с плошки, а когти и зубы способны
были разорвать шею быка. Ящерообезьяна хромала. На левой ноге у нес зияла
громадная рана, из которой сочилось что-то желтое. Меж ребер чудовища сидело
копье. Один глаз был полуприкрыт из-за раны, протянувшейся через всю голову.
Было ясно, что пребывание зверюги в чужих для нее джунглях не раз и не два
сводило ее с людьми. Судя по коричневым подтекам на пасти и клочкам гниющей
плоти, застрявшей среди зубов, по страшной вони, не приходилось сомневаться
в том, какая судьба постигла этих людей.
Беззаветное мужество этих неведомых героев приостановило быстроту
продвижения чудовища, но вместе с тем встречи с людьми научили его
осторожности. Чудовище подобралось совершенно беззвучно, обрушившись на
воинов арьергарда прежде, чем те заметили его. Один прыжок - и монстр уже
вовсю орудовал клыками и когтями.
Тяжелые когтистые лапы гвоздили, рвали, колечили чернокожих воинов,
подобно гигантским молотам. Кто успевал увернуться от смертоносных когтей,
получал оглушительный удар хвостом. Один из воинов, располосованный от горла
до паха, так, что вылезли все кишки, подкатился к самым ногам киммерийца.
Конан тяжелым взглядом окинул изуродованное тело, перешагнул через
поверженного воина и ринулся в атаку. В одной руке варвар держал меч, другой
бешено вращал над головой топор.
Охваченные паникой люди беспорядочно метали копья. В смятении воины
перестали замечать, что их товарищи стоят между ними и врагом. Одно из
брошенных с силой копий угодило в ягодицу деревенского воина. Тот подпрыгнул
и заревел от боли и ярости. Рев тут же перешел в страдальческий вой и
оборвался в тот момент, когда когти чудовища вонзились несчастному в плечо и
почти целиком оторвали руку.
С мужеством обреченного воин отпрянул назад, превозмогая адскую боль,
поднял ранившее его копье и одним судорожным движением вогнал оружие в
чешуйчатую шкуру монстра. Но свирепый удар длинной лапы тут же размозжил
отважному воину череп и отшвырнул изувеченное тело в сторону.
Отчаянный женский крик, прорезавший внезапно шум битвы, заставил
киммерийца остановиться. Он замер с мечом в руке, краем глаза пытаясь
отыскать кричавшую. При этом варвар старался не терять из вида
ящерообезьяну. Новые раны еще более замедлили скорость движений чудовища.
Однако, судя по всему, тварь оказалась исключительно живучей. На мгновение
Конану показалось, что ящерообезьяна схватила одну из женщин, однако тут же
увидел, что окровавленные лапы страшного создания пусты.
Отчего ж деваха так разоралась? Испугалась, что ли? Ага, это Хира! А
рядом - Идоссо! Дикарь прихватил девчонку за волосы своей здоровенной
пятерней. Хира отбивалась, как могла, но черномазый великан управлялся с ней
с такой легкостью, будто с ребенком.
Потом мощным рывком Идоссо поднял истошно кричавшую Хиру над головой,
криво ухмыльнулся и бросил женщину прямо в объятия чудовища. Зверь звонко
щелкнул зубами, впиваясь в податливую плоть. Предсмертный вопль жертвы
сорвался на хрип и еще через мгновение захлебнулся в крови.
Однако монстр не успел в полной мере насладиться отвратительным
пиршеством. Конан в два прыжка подскочил к зверюге и всадил лезвие топора в
массивный уродливый череп, а затем полоснул мечом по морде, заставив тварь
развернуться к нему. Кровь монстра вперемешку с кровью бедной девчонки душем
окатили Конана. Киммериец рубанул чудовище по ребрам, вложив в эту атаку всю
свою гигантскую силу.
Благородная аквилонская сталь меча погнулась, столкнувшись с ребром, и,
когда Конан выдернул лезвие, оно было в щербинах. Однако свое дело доброе
оружие сделало. Ящерообезьяна была мертвее Ахеронской Империи.
Конан рывком со страшным скрежетом вырвал топор из черепа убитого
чудовища, а затем свирепо глянул на Идоссо, которого отделяли от него два
трупа - чудовища и женщины. Конан поднял топор и, взвесив оружие на руке,
приготовился метнуть его. По большому счету, киммерийцу хотелось разорвать
чернокожего негодяя голыми руками. Но в данной ситуации было не до
благородных устремлений. Главное - не оставлять этого выродка в живых.
Топор так и не сорвался из ладони киммерийца в смертельном броске.
Идоссо неожиданно взревел, но в голосе его звучали, скорее, удивление и
боль. Чернокожий гигант резко обернулся. Другая женщина, Вуона (Конан
вспомнил ее имя), с грацией газели ускользнула от руки Идоссо. Она держала
небольшой, но вполне добротный кинжал. Лезвие кинжала было красным от крови
Идоссо.
Громадный бамула бросился на Вуону. Единственное, что ему удалось, -
это дотянуться до ее набедренной повязки и сорвать ее. Но нагота ни в коей
мере не замедлила движений отважной чернокожей красавицы.
Идоссо метнул копье, которое он уже приготовил для ящерообезьяны, но
острый наконечник лишь слегка оцарапал лодыжку женщины. Она устремилась к
берегу реки. Смертельный страх гнал ее.
Как бы то ни было, похоже, река пугала ее меньше, чем Идоссо. Вуона
бросилась в воду, не замедляя своего бега, и быстро поплыла на
противоположный берег, яростно взмахивая в воде руками. Обнаженная, хрупкая,
с горделивой осанкой, она вышла из реки. Вода стекала потоками по ее черной
коже.
Идоссо подхватил с земли еще одно копье. Он занес оружие, готовясь
метнуть его в беглянку, но тут на него налетел Конан, который в левой руке
держал меч, а в правой топор. Конечно, лезвие меча уже нуждалось в <лечении>
кузнеца, но даже и в таком прискорбном состоянии, в каком оно находилось
после стычки с ящерообезьяной, оно перерубило копье Идоссо легко, будто
соломинку.
Конан отступил и перебросил оружие, схватив топор левой рукой, а меч
правой. Он плюнул на землю, затем наступил на плевок и растер его.
- Ну же, Идоссо, иди сюда, ты, молодец среди овец! Или ты воюешь только
с женщинами? Я разотру тебя, как этот плевок!
Идоссо издал оглушительный рев, преисполненный бессмысленной ярости.
Затем раздался жуткий вопль, заставивший воинов замереть на месте, а Конана
обернуться.
Вуона все еще стояла на противоположном берегу, но теперь ее волосы
развевались, словно от сильного ветра. Она с ужасом смотрела в створ Ворот
Зла - взглядом птицы, загипнотизированной змеей. Конану показалось, что он
видит, как искорки света танцуют на влажной коже девушки.