Грейс Грин. У ворот зла

- Вуона! - закричал он. - Назад!
Похоже, она услышала. По крайней мере, варвару показалось, что он
видит, как она качает головой. Затем она сделала два шага вперед, сделала
третий и бросилась бежать. Через какието десять шагов она вплотную
приблизилась к золотой спирали. Золотистое свечение придало ее коже
бронзовый оттенок.
Конан снова закричал, но на этот раз она уже не слышала его. Или
сделала вид, что не слышит.
Не замедляя бега, она исчезла в вихре золотой спирали. Конану
показалось, что спираль колыхнулась. Он обложил проклятием всех баб, что
теряют остатки разума от страха. При этом он продолжал смотреть на Ворота,
ожидая, что они вот-вот исчезнут, поглотив Вуону.
Ворота не исчезли. Вместо этого у плеча Конана появился Идоссо. Своим
звериным инстинктом почуяв опасность, киммериец обернулся. Могучий
задубленный кулак глубоко ушел в поддых вождя. Идоссо согнулся пополам. В
этот момент другой кулак врезался ему в челюсть. Идоссо упал на бок в
кровавую грязь, собравшуюся вокруг трупа ящерообезьяны.
Конан теперь осыпал проклятиями свой собственный нрав. Ведь он мог бы
сразить Идоссо сталью, и после этого ни один бамула и пикнуть бы не посмел.
А теперь вышло так, что Идоссо беспомощен. Не в обычае Конана хладнокровно
убивать лежачего, да еще и потерявшего сознание. И бамула теперь вряд ли
стали бы спокойно смотреть на подобный бесчестный поступок. Кроме того,
киммериец сильно сомневался в том, что вождь наберется ума после
одной-единственной зуботычины, пусть даже сильной.
Конан пожелал Идоссо поскорее угодить в самые нижние и холодные круги
подземного мира, где глупцы и предатели стоят вмерзшими в лед. А всем
бамула, которые следовали за Идоссо, киммериец послал доброе пожелание быть
заживо съеденными клопами и блохами в самых грязных харчевнях Зингары.
После этого Конан вложил меч в ножны, побежал к берегу и прыгнул в
воду. На берегу, у него за спиной, раздались крики, когда его голова снова
появилась на поверхности. Конан почувствовал, как что-то твердое царапнуло
его ногу. Но крокодил - если это был крокодил - сделал ошибку, не понимая,
что имеет дело с киммерийцем. Прежде чем крокодил успел атаковать, Конан в
пару мощных гребков уже добрался до противоположного берега.
Киммериец выбрался на сушу и теперь смотрел на Ворота Зла, как смотрит
охотник на невиданную прежде зверюгу, выискивая у нее слабые места. Золотая
искорка опустилась Конану на волосы. Он стряхнул ее, будто настырную муху, и
сразу почувствовал, что рука как будто онемела в том месте, где искорка
коснулась кожи. Но онемение быстро прошло. За спиной у киммерийца раздались
новые вопли, на этот раз более громкие. Конан услышал голос Говинду. Ему
показалось также, что он различает голос отца Говинду, Бессу. Если они
пытаются отговорить его от намерения приблизиться к Воротам Зла, то они
впустую дерут глотки.
Ворота не заворожили Конана и не сломили его волю, как это, похоже,
произошло с Вуоной. И вообще ничего не случилось. Если не считать того, что
адская дыра проглотила женщину. Впрочем, деваха сама виновата - потеряла
голову от страха, пытаясь спастись от Идоссо.
Единственное, что двигало сейчас Конаном, так это его честь. Она явно
потерпела ущерб, ибо киммериец еще не разделался с Идоссо. Честь требовала
спасения Вуоны и убийства Идоссо, если ему когда-либо суждено будет
вернуться в Черные Королевства.
А если не суждено? Ну так и что? Конан здесь никому ничего не должен,
даже самым лучшим из здешних воинов. Пускай они сами выковывают свою
собственную судьбу. А он, Конан, по крайней мере, не позволит Вуоне
погибнуть в одиночестве.
Конан вытащил меч, вытер его о траву, чтобы удалить капельки жидкости,
попавшие на лезвие во время плавания по реке, и решительно шагнул вперед, в
золотую спираль Ворот Зла.



Глава восьмая

Говинду был первым, кто последовал за Вуоной и киммерийцем. Он метнул
свое копье через Афуи, а затем бросился в воду. Голова крокодила поднялась
на поверхность прямо за его спиной, но молодой чернокожий воин успел
добраться до суши прежде, чем зубастые челюсти сомкнулись на его теле.
На крокодила дождем посыпались копья. Некоторым удалось пробить толстую
шкуру. Два копья угодили в уязвимые места на морде чудовища. Крокодил
зашипел, подобно каше, кипящей на костре, и исчез из виду.
Говинду сделал ритуальный жест, означающий <победить или умереть>: рука
на руку и наклоненная над ними голова. Затем в молчании он повернулся и
вошел в золотой водоворот, поглотивший уже Вуону и киммерийца.
Отец его Бессу издал страшный вопль, будто десяток гиен разом подали
голос. Птицы, которые еше оставались на берегах Афуи, возле Ворот Зла в
панике взлетели, крича и хлопая крыльями. Бессу бросился к дереву, которое
наклонилось над водой в самом узком месте реки, и попытался выворотить его
из земли.
Остальные дружно бросились помогать Бессу, однако большую часть работы
проделал он сам. Казалось, в нем проснулась сила, дремавшая доселе и
неведомая ему самому, сравнимая лишь с мощью киммерийца. Пот блестел на коже
Бессу, дыхание его было прерывистым, но он был первым. кто побежал по
упавшему дереву, проворно пробираясь между сучьями.
Вскоре он был уже на противоположном берегу.
- Воины! Я иду за моим сыном! - крикнул он. - Присоединяйтесь к нам! Мы
уничтожим Ворота Зла и их хозяина! Или же останьтесь и познайте позор
трусости того, кто оказался трусливее женщины, белокожего человека,
мальчишки и старика!
Бессу бросился вперед и стал четвертым, кого поглотил золотой
водоворот.
Один молодой и глупый воин поднял было копье, чтобы остановить Бессу,
но другой воин, более мудрый, выбил оружие из рук глупца. То был Кубванде.
Коварным ударом боевой дубины Кубванде раздробил второму плечо, а затем
устремился по мосту.
Однако он не побежал очертя голову в водоворот. На плече он нес
здоровенный сук, наскоро срубленный с дерева. Воины, оставшиеся на
противоположном берегу, начали тоже, подражая вождю, рубить сучья. Все
наполнилось стуком топоров.
Перестук топоров привел в себя Идоссо. Он поднялся на ноги с грацией
бегемота и осмотрелся, глядя на своих воинов с таким недоумением, будто те
попадали с неба. Заметив Кубванде, он заревел:
- Где эта собака Конан?
- Не собака, - ответствовал Кубванде, - но тот, кто ведет нас туда,
куда мы должны идти.
- Вааа!.. - Рев Идоссо заставил взлететь тех немногих птиц, которые еще
хоронились окрест в кустарниках.
- Да, - подтвердил Кубванде. Молодой вождь не был глупцом. Он видел
выражение глаз остальных воинов после того, как Бессу исчез в Воротах Зла
вслед за сыном. Кубванде воззвал к чести каждого из собравшихся воинов.
Этому призыву невозможно было противиться.
Да и Идоссо, по правде говоря, слишком много раз ущемлял гордость
Конана, равно как и нарушал многие табу. Кубванде снова перебежал по мосту
на берег, подошел к великану вождю и что-то проговорил в огромное
изуродованное шрамом ухо.
Ноздри Идоссо расширились, будто ноздри леопарда, почуявшего добычу. Он
поднял кулак, затем приложил другую руку к ноющей голове.
- Конечно, если чужак ударил тебя так сильно, что тебе нужен уход, я
позову деревенских женщин... - начал было Кубванде.
- Сказать тебе, что следует сделать с деревенскими женщинами? -
пробормотал Идоссо. Кубванде сделал вид, что не расслышал. Последние сучья
были срублены. Воины двинулись вперед по дереву-мосту. Они шли медленно не
только потому, что мост был скользким, а в воде мог поджидать разъяренный
раненый крокодил.
На лице каждого читалось одно и то же чувство: никто не хотел отставать
от Конана, гордость которого заставила его отправиться сквозь Ворота Зла в
поисках Вуоны. Ни один не желал ставить под сомнение свое мужество,
отказываясь последовать за северянином в то неизведанное, что лежало по
другую сторону Ворот.
Кубванде в душе осыпал ругательствами глупого мальчишку Говинду и его
неразумного отца. С Конана взятки были гладки, Конан чужестранец. Он мог бы
уйти, и никто не последовал бы за ним. Мало ли что взбредет в голову чужаку,
да еще белому. С мальчишкой же было все иначе. Если бы дурачок не побежал за
белым великаном, никому из воинов бамула не нужно было бы сейчас следовать
по его стопам.
<Ужо ничего, я разберусь с ними всеми, только бы до них добраться!> -
дал себе страшную клятву Кубванде. Кроме того, в душе он надеялся, что в
глупую голову Идоссо не придет мысль взвалить на него, Кубванде, вину за
сегодняшний срам.
Кубванде оглянулся и увидел, что Идоссо уже схватил копье и свой
полосатый щит, покрытый шкурой зебры. Вождь затянул свой военный пояс из
шкуры крокодила, усеянной зубами бегемота. Затем он поднял свое копье и
метнул его со всей своей чудовищной силой. Копье пронеслось над рекой,
просвистело над головами людей, пробирающихся по мосту, и вонзилось в землю
прямо перед самыми Воротами Зла.
- Каждый воин обязан последовать туда, куда пошел Конан! - заревел
Идоссо.
Кубванде был уже на середине моста, когда на ствол дерева ступил
Идоссо. Наступив на острый сучок, великан застонал и покачнулся. Кубванде
вознес к богам мольбу, дабы они низвергли Идоссо с бревна в пасть крокодила.
В конце концов, Идоссо не единственный вождь бамула, которому понадобятся
его, Кубванде, советы.
Почти все бойцы перебрались на другой берег, за исключением тех
немногих, кого сильно покалечила ящерообезьяна, кто не мог самостоятельно
подняться на ноги и двигаться вслед за товарищами. На мгновение Кубванде
позавидовал им. Полученные раны позволяли им, сохранив честь, не идти в
битву против демонов.
Кубванде был почти готов пропустить Идоссо вперед и сунуть ему под ноги
конец своего копья, когда великан бросился вперед, пробежал мимо Кубванде по
мосту и, выскочив на берег, подхватил свое копье и снова метнул его прямо в
самое сердце Ворот Зла.
Копье попало в середину золотого водоворота и исчезло. Мгновение спустя
туда широкими прыжками вбежал Идоссо и тоже исчез.
- У нас есть вождь, который возглавит нас в походе на демонскую землю?
- крикнул Кубванде. - Воины, вперед!
Никто не побежал при этом оклике, но никто не осмелился и остановиться.
Прошло столько времени, сколько требуется, чтобы вскипятить большой котел с
бульоном, и дальний берег Афуи опустел. К тому времени, как крокодил всплыл
снова, показав из воды единственный оставшийся у него глаз и рассеченную
ноздрю, вращение Ворот Зла стало еще более стремительным. Золотой свет начал
темнеть, а рев, будто от огромного водопада, бил по барабанным перепонкам
раненых, оставшихся на противоположном берегу.
Оставшиеся на суше раненые затыкали уши и прятали головы меж колен, в
тщетных попытках укрыться от невероятного рева. По мере того как воронка
становилась все уже, неизвестно откуда налетел порыв ледяного ветра,
заставивший крокодила уйти в глубину и погнавший по воде листья и ветки.
Рев все нарастал. Начали раскачиваться деревья. На раненых,
скрывающихся у подножья стволов, посыпались орехи. Большой сук обломился и
прекратил страдания умирающего, раздробив ему череп.
Раненые бормотали слова, которым их научили, но понимали, что десяток
самых могущественных волшебников в мире и то был бы бессилен в этой
ситуации. Казалось, Ворота Зла обрели новую силу, пожрав тех, кто вошел в
золотую спираль в поисках воинской славы. Казалось. еще немного - и золотой
водоворот перепрыгнет через Афуи, поглотит людей, которые еще оставались на
другом берегу, а затем пойдет разорять землю.
Но вот мало-помалу рев и зловещее золотое стечение начали исчезать.
Ветер стих. Последний порыв сорвал горсть листьев. Бревно, которое служило
мостом, внезапно соскользнуло с тихим плеском в мутные воды Афуи.
Те, чьи глаза еще могли смотреть, а уши слышать, увидели тонкую спираль
дыма, поднимающуюся из круга на том берегу, и услышали слабое потрескивание
огня, занявшегося среди сухих листьев. Отныне только расширенные глаза и
дрожащие руки очевидцев оставались свидетельством того, как Неведомое вошло
в джунгли, а затем исчезло, унося с собой множество достойнейших воинов.


Конан шагал уверенной, спокойной походкой, проходя сквозь Ворота Зла.
Скоро он узнает, что находится на их противоположной стороне. Если у них,
конечно, есть другая сторона. Киммериец шел осторожно. Разумному воину
подобает осторожность, когда он ступает, не видя земли под ногами. Если это,
конечно, земля. По крайней мере, она воспринималась подошвами как наполовину
замерзшее болото.
Вокруг него было золотое свечение, а слух был заполнен низким
жужжанием, будто бы вокруг летал рой гигантских пчел. Затем и свет, и
жужжание начали ослабевать, и Конан покрепче взялся за меч - он был готов
встретиться с любой неожиданностью, поджидавшей его с той стороны Ворот.
Киммериец был готов ко всему: ко встрече с демонами, волшебниками, а то
и просто с разъяренным крестьянином с мотыгой, которого разозлило появление
чужеземца на своих грядках. Конану не хотелось бы убивать этого крестьянина.
Вряд ли такой человек мог рассматриваться как настоящий противник. Да и
кроме того, такой земледелец мог многое рассказать ему о настоящем
волшебнике из этих краев.
Подул холодный ветер. Он как будто отогнал золотое свечение, уступившее
место дневному свету. Когда ветер начал разгонять туман, киммериец не
удивился тому, что его больше не окружает изумрудная зелень джунглей.
Оступившись, Конан упал с небольшой высоты, равной длине его меча. Но
привычки, выработанные еще в детстве, в Киммерии, и здесь сослужили ему
добрую службу, и падение не причинило ему никакого вреда.
Конан упал на покатый склон, осыпанный галькой. Во все стороны полетели
мелкие камешки. Киммериец начал сползать со склона вместе с камнями.
Изловчившись, он воткнул копье позади себя в землю - так делают
гандеры-горцы. Однако наконечник копья встретил твердый камень и ушел в
почву не больше чем на длину фаланги пальца младенца. Конан понял, что
падает в пропасть. Еще немного - и он окажется там. Варвар уже слышал звук
падения камней, срывающихся вниз. Выросший в Киммерии, где много крутых
склонов и пропастей, он привык к этому звуку.
Затем что-то свирепо рвануло киммерийца за волосы. Рывок был столь
резким, что Конан на мгновение испугался - не хотят ли с него снять скальп.
Затем сила натяжения ослабла, боль утихла и одновременно с этим исчезло
золотое свечение. Теперь Конан получил возможность увидеть окружающие его
места в более ясном свете.
Его волосы зацепились за сук кустарника, росшего, казалось, прямо из
сплошной скалы. Чуть ниже склон, усеянный булыжником и гравием, обрывался в
пропасть, спускающуюся к потоку. До реки было шагов тридцать. Белая пена
кипела вокруг огромных валунов, торчащих из воды. Мертвые деревья выставляли
в небо свои корявые сучья.
Конан осторожно отрезал кинжалом прядь своих волос и, освободившись,
встал. Небо по большей части было закрыто вздымающимися вокруг склонами,
хотя выше они были не столь отвесны. Скалы сверкали слюдой.
Это был типичный северный пейзаж. Преобладающим цветом был синий,
похожий на цвет глаз Конана. Именно под таким небом он и родился. Хотя здесь
гонимые ветром облака бежали быстрее, чем у него на родине, в Киммерии.
Однако как бы то ни было, от Черного Побережья до здешних мест расстояние
было очень большое. А то, что Конан находился именно на севере, сомневаться
не приходилось. Об этом свидетельствовал, помимо всего прочего, холодный
ветер.
Ворота Зла исчезли, как будто их никогда и не было. Также не было
поблизости никаких следов Вуоны. Вряд ли она ушла далеко. Впрочем,
совершенно непонятно, как обстоят дела с расстоянием для тех, кто проходит
сквозь Ворота.
И непонятно также, в каком она была состоянии, когда нырнула в
дьявольскую дыру. И в каком состоянии находится Вуона сейчас. Особенно если
учесть, что убежала она полубезумная от страха и была совершенно обнажена.
Она могла просто упасть в реку с этой высоты. Вполне возможно, что она упала
ниже по склону и полетела в пропасть - и теперь где-нибудь здесь лежит ее
труп, изувеченный о скалы до неузнаваемости.
Конан не имел ни малейшего представления о том, какие боги хозяйничают
в здешних землях и каким образом обращаться к ним с прошением, если в этом
возникнет надобность. Поэтому он просто попросил холодного Крома, если Кром
в здешних землях имеет хоть малейшее влияние, перенести его назад, в Черные
Королевства. И еще он попросил, чтобы Кром снова столкнул его с Идоссо и
чтобы Идоссо был еще жив, дабы Конан мог его убить. Убить Идоссо стало для
Конана делом принципа, ведь он поклялся в этом Вуоне. Хотя, по всему видать,
отсюда до Черного Побережья путь неблизкий.
Конан вторично дал торжественную клятву убить Идоссо. Вокруг ничто не
изменилось и ничто не давало Конану каким-то образом понять, что боги им
недовольны.
После этого Конан перешел к делам более практическим. Он стал
размышлять, насколько хорошо одет для здешнего климата и вообще подготовлен
для жизни в здешних краях. Осмотром Конан остался доволен. Ему приходилось
уже странствовать по лютому холоду практически нагишом. Сейчас же сандалии
защищали ноги от острых камней, на поясе висело оружие. Имелся небольшой
запас вяленого мяса и острые стручки (твердые, как дерево, да и на вкус, по
мнению Конана, ненамного лучше древесины).
Оружием киммерийца были меч и кинжал. Копье же теперь можно было
использовать разве что как дубину или посох. Наконечник из мягкого железа не
пережил столкновения с твердой скалой далекого севера. Конан подумал о том,
что неплохо было бы иметь еще и лук. Но здесь что-то не было заметно ни
лучников, ни оружейных мастерских, где продавались бы стрелы. Поэтому он
решил поискать подходящее дерево, сухожилия для тетивы, а также перья птиц и
прямые ветки, чтобы самому изготовить все необходимое. Стоило также подумать
и о праще - оружии, которым он редко пользовался в сражении. Но праща была
именно тем, что нужно человеку, желающему сытно набить себе брюхо в
безлюдной местности (впрочем, как и в местности более цивилизованной).
Конан вложил изуродованное копье в левую руку, а правую вооружил
кинжалом. Затем, вспомнив давний опыт лазания по киммерийским скалам, начал
взбираться наверх, туда, где синело небо.


Скира долго ждала, но из помещения, где находился отец, не доносилось
ни звука. Более того, в пещере царила непривычная тишина. Такого Скире
никогда еще не приходилось слышать, даже когда отец ее спал.
Именно сном всегда и завершались колдовские штудии отца. Природа брала
свое. Затуманенный колдовскими заговорами мозг отключался. Скира привыкла к
тому, что завершение занятий отца знаменовалось храпом. Отец храпел так, что
эхо разносилось по всей пещере. Для девушки это означало, что нужно пойти к
отцу и укрыть его теплым одеялом.
Глаза Скиры увлажнились при воспоминании о том, что ушло безвозвратно.
Об их жизни еще до изгнания сюда, в глушь. О жизни, когда еще не было ничего
из того страшного, что связано с этим изгнанием. В течение того года, что
болела мать, отец приходил и укладывал Скиру в постель, укрывая ее одеялом.
Теперь наступила ее очередь укрывать отца, - теперь, когда его горе,
вызванное потерей жены, угрожало лишить его остатков человечности.
Неужели же и это подошло к концу? Неужто горе действительно в конце
концов превратило отца в то, чем он стал, - в раба неумело развязанных
колдовских сил? По крайней мере, Скира молила богов (когда могла вспомнить
их имена), чтобы они не допустили гибели ее отца. Неужели же и в самом деле
он был столь убит горем? Нормальный человек не впадает в такое отчаяние. Но
отец, похоже, ни о чем другом не думал, кроме как о мести за смерть жены.
Скира с предельной ясностью знала только одно: если станет ясно, что
отец полностью находится во власти заклятий, или если же он умрет, ей нужно
будет уходить из этой пещеры. Через некоторое время она, конечно, вернется и
исполнит свои дочерние обязанности, а пока ей нужно заботиться о самой себе,
то есть совершенствовать собственное магическое мастерство, чтобы было что
противопоставить магии отца.
Воздух в пещере был более горячим и тяжелым, чем обычно. Ощущался запах
серы. Стремясь как можно скорее оказаться на свежем воздухе, Скира тем не
менее не позволяла себе глупой поспешности. На ней было магическое одеяние,
которое она надевала, когда исследовала свитки. Она достала штаны, тунику,
пояс и кинжал, спрятала волосы под капюшоном и сверху набросила кожаный
гандерский плащ.
В тишине, с посохом в руке Скира пробиралась к выходу из пещеры. Она
остановилась, поцеловала рукоять кинжала, запалила лампу и, двигаясь вдоль
стены, направилась туда, где виден был дневной свет.
Пикты учили ее ходить лесными дорогами, равно как были в этом
наставниками большинства других людей. И если теперь они посмели бы
отираться вблизи пещеры, то, конечно же, заметили бы ее куда раньше, чем она
увидела бы их. Совы запросто могут подобраться к пещере. Тогда Скира вряд ли
доставит тревожную весть отцу.
<А вдруг отец сам позволил им подойти сюда поближе>, - отозвалось в уме
девушки. Внезапно ветер, дующий у пасти пещеры, стал более холодным.
Эхо звучало все громче. Она поняла, что этот звук рождается не в ее
воспаленном мозгу. То, что она слышала, было боем пиктских барабанов. Звуки
были очень далекими. Судя по всему, клан выступил в военный поход.
Скира по-прежнему находилась у входа, однако не решалась отходить
далеко от пещеры.
Пикты ненавидели колдовство. Они не стали бы разбираться, кто перед ним
- колдун или его дочь. Они прикончат любого, кто имеет связь с таинственной
пещерой.


Юноша Говинду был рад тому, что все поверили в его храбрость. Даже
отец. Правда, отцу пришлось, пострадать из-за этого. Все-таки Говинду был
его единственным сыном.
Хотя, по большому счету, Говинду понимал, что был столь же возбужден,
как тогда, когда взял первую женщину, и столь же напуган, как был напуган
тогда, когда охотился на первого леопарда. В те разы ему повезло. Женщина
осталась удовлетворенной, а леопард был убит. Только воспоминание о тех двух
удачах и позволяло ему держаться, пока он шел сквозь Ворота Зла. Ощущение
было такое, будто он идет по грязи. Казалось, вот-вот и грязь станет еще
более жидкой, и тогда Говинду утонет. Золотой демонический свет исчезнет, и
настанет бесконечная темнота.
Внезапно грязь словно высохла, а золотое сияние стало тускнеть.
Мгновение спустя Говинду почувствовал под ногами что-то холодное и твердое.
Холоднее и тверже всего, что он когда-либо ощущал в своей жизни. Ему
доводилось слышать, каково это - ходить по голой скале, когда тебя обдувает
ветер, более холодный, чем зимние дожди. Об этом рассказывали старики,
которые некогда добирались до Лунных Гор и вернулись назад. Сам Говинду
никогда не покидал земель бамула. Рассказы же стариков, дабы выразить свое
уважение старшим, просто принимал на веру, как и положено подростку.
Говинду встал на колени, затем вскочил и побежал. Он не знал, что там,
перед ним, не знал, что позади него. Знал он только одно: если есть вокруг
враги, лучше затруднить им работу и двигаться. В живую цель попасть труднее.
Однако двигался, юноша с оглядкой, чтобы сгоряча не угодить в засаду.
Говинду пробежал пятьдесят шагов, прежде чем понял, что двигается по
крутому склону. Кроме того, он несколько раз врезался в стволы больших
деревьев. Их нижние сучья хлестали его по лицу. Наконец юноша остановился,
рассматривая длинные ветви деревьев.
Вместо листьев ветки были покрыты тонкими иголками, а вместо орехов на
них росли чешуйчатые шишки. Как-то Говинду доводилось видеть кольчужную
рубаху, снятую с тела стигийского работорговца. Рубаха тоже состояла из
чешуек, вроде этих шишек. Кроме того, о подобных деревьях толковали те самые
старцы, что ходили в Лунные Горы.
Даже если Ворота Зла увлекли их не дальше, чем до Лунных Гор, все равно
предстоит долгое путешествие к дому. Не все, кто вошел в Ворота, вернутся из
такого длинного и опасного путешествия. По дороге придется биться с
враждебно настроенными племенами, не говоря уж о прислужниках демона,
которые наверняка где-то здесь, поблизости, готовые в любой момент...
Из-за холма послышались звуки барабанов. Барабанщики были скрыты где-то
среди деревьев, их было не видно, но Говинду привычно оценил расстояние до
барабанщика как полдня пути по джунглям. Барабанщиков было пять или шесть,
били они в малые барабаны.
Прокатился гром, хотя Говинду не увидел молнии. Не было видно ни
изменений в золотом свете, ни колебаний в воздухе. Он заметил человека,
который шатаясь стоял на открытом месте, а потом упал на колени. За ним
появились еще люди. Наконец их стало столько, сколько пальцев на руках и
ногах.
Может, Ворота Зла невидимы с дальнего конца? Когда имеешь дело с такой
могущественной магией, возможно все что угодно. Если это правда, то тот, кто
распоряжается Воротами, легко может посылать воинов, куда ему понадобится.
Скажем, прямо в хижину к вражескому вождю...
Говинду подавил крик. Он узнал первого человека, появившегося в
Воротах. Это был его отец, Бессу. А с ним - другие воины из долины Мертвого