сулило ничего хорошего.
- Так почему бы тебе попросту не попросить, скажем, моей крови? -
произнес Конан удивительно ровным голосом. - Я думал, что чего-чего, а крови
статуя получила предостаточно.
- Но не крови человека, у которого нет <голоса-призрака>, - отозвался
Лизениус. - Как бы то ни было, Конан, но я должен попросить у тебя крови, а
заодно взмолиться: не проливай в ответ мою кровь. Это не принесет тебе
вреда. Разве что случайно.
- Похоже, колдовство всегда остается грязным делом. Что-то не
приходилось мне встречать колдуна или колдунью, которые не лгали бы с
удивительной легкостью, лишь бы спасти собственную задницу или добиться
того, что им нужно. Скира, а ты что скажешь?
- Я не знаю, что на это сказать.
- Я не об этом. Своего отца ты знаешь лучше, чем я.
- Да, Скира, говори свободно.
- На твоем месте, Конан, я бы дала кровь.
Он кивнул, и Скира поняла, что этот кивок равнозначен торжественной
клятве.
- Сколько?
Лизениус вытащил маленький серебряный кинжал:
- Столько, чтобы покрыть лезвие этого ножа. Но кровь должна быть из
свежего пореза.
- Давай, Скира, валяй! Режь! - сказал Конан. - Но поторапливайся. Не
забудь про пиктов. Эти дети греха могут сговориться в любой момент и напасть
прежде, чем мы покончим со всем этим колдовским дерьмом.
Скира вытащила свой кинжал, проверила на ногте остроту, а затем
полоснула киммерийца по руке, поверх царапин и мелких, уже заживших порезов,
пересекая с полдюжины старых шрамов. Этот человек, вдруг поняла Скира,
повидал в жизни столько войн, участвовал в стольких битвах, сколько с лихвой
хватит двоим, если не десятерым.
Потекла кровь, обычная человеческая кровь. Почему-то Скире думалось,
что она должна быть зеленой или игристой, подобно некоторым немедийским
винам. Или вообще какой-то необычной. Слишком уж странным, непохожим на
обычных людей был гигант киммериец.
В тот краткий промежуток времени, что прошел между дачей крови колдунам
для их колдовских фокусов и очередной стычкой с пиктами, Конан маялся. Все
на свете он, наверное, отдал бы сейчас, чтобы упиться насмерть самым дрянным
винищем в самой грязной таверне Аграпура. Но поскольку - увы! - это счастье
было для него недоступно, Конан от нечего делать решил помочь колдуну. Трое
из его людей уже умерли сегодня ночью. Если Совы со Змеями договорятся, то
можно будет счесть большой удачей, коли посчастливится уйти, потеряв еще
двух-трех человек.
Потеря толики крови, достаточной, чтобы покрыть лезвие кинжала, вряд ли
могла считаться серьезной. В юности Конану приходилось терять примерно
столько же всякий раз, когда кнут гулял по его спине.
Однако назвать свое истинное имя или отдать частицу своего тела
колдунам означает дать им безраздельную власть над тобой. Остается
надеяться, что Лизениусу не удастся обрести над ним эту власть. А может
быть, если и удастся, он не станет ею пользоваться. Но здесь ни в чем нельзя
быть уверенным.
В одном Конан не сомневался - в том, что сможет сразить и Лизениуса, и
его ненаглядную доченьку, прежде чем эта парочка начнет превращать его в
кого-нибудь. Его или кого-нибудь из бамула. Смерти от руки колдуна он,
конечно же, предпочтет более чистую смерть от руки пиктов. Те, по крайней
мере, были воинами.
Грохот пиктских барабанов донесся до пещеры. Прибежал Бовену сообщить,
что пикты не отступают, но и не идут вперед. Похоже, они собрались в великом
количестве в лесу у подножия холма.
- Восхитительно! - сказал Лизениус. - Чем больше их здесь сейчас, тем
меньше их останется, когда мы отсюда выйдем.
Бовену перевел взгляд с Лизениуса на Конана, а затем сделал специально
для киммерийца знак, принятый у бамула и указывающий на безумие. Конан пожал
плечами и вернул в ответ другой бамульский жест: <а, пущай!> Похоже, этот
беззвучный диалог не способствовал поднятию боевого духа Бовену.
Скира наблюдала за этим представлением, изо всех сил сдерживая улыбку.
Конан мрачно посмотрел на нее:
- Чему ты радуешься, женщина?
- Да уж, Скира, - встрял Лизениус, - храни величавость, пожалуйста.
Тем, кому грозит скорая гибель, пристала величавость.
Конан не стал спрашивать, кому это надлежит вот-вот умереть. Ничего,
скоро все выяснится.
Но не в его характере было сидеть и дожидаться, пока колдуны,
называющие себя его друзьями, выиграют битву за него, Конана. Сама мысль
сидеть и ждать неведомо чего была ненавистна киммерийцу. Эта последняя
победа должна быть достигнута им самим. Во всяком случае, он должен
приложить к ней руку. С его доброго аквилонского меча будет ручьями стекать
пиктская кровь. С ЕГО меча, а не с кинжала колдуна.
Но командир прежде всего должен думать о тех, кто следует за ним. Часто
нужды твоих подчиненых оказываются созвучны твоим собственным нуждам. И коль
скоро эти люди доверились Конану, то он должен в первую очередь думать
именно об их безопасности и об исполнении их желаний. Эту мудрость киммериец
постигал в жестокой и грубой школе войны, равно как преподавали ему ее и
другие, более цивилизованные учителя. И не последней среди них была Бэлит.
Поэтому Конан решил: он будет сидеть и ждать, смиряя свой неистовый гнев.
Пусть это и не доставит ему удовольствия.
Прошло много времени. Ничего не происходило - ни естественного, ни
магического. Разве что барабаны пиктов загрохотали еще громче.
Конан выпрямился. Это уже не было похоже на призыв к переговорам. Нет!
Барабаны, похожее подстегивали мужество воинов, готовя их к последней
отчаянной атаке. Снаружи по-прежнему гремел гром и темноту равномерно
освещали вспышки молний. И в пещере все так же струился колдовской свет.
Статуя, похоже, не собиралась останавливаться. Достаточно пиктам обойти ее,
и...
Воздух подернулся знакомой золотистой дымкой, и у входа образовалась
золотая воронка, будто какой-то гигант высасывал воздух из пещеры. Поднялся
страшный ветер, подхвативший Конана и понесший его к выходу. Киммериец
отдался его воле - у него не было выбора. Гигантская сила варвара по
сравнению с мощью этого потока была все равно что сила беспомощного младенца
против взрослого мужчины.
Конан сильно ударился о камень, что был подле входа. На мгновение он
испугался, что не сможет удержаться и ветер понесет его на открытый склон
холма, навстречу пиктам. Но он сумел сесть, прислонясь спиной к камню, и
стал смотреть, как из пещеры выносит бамульских воинов. Один за другим они
вылетали из устья пещеры и либо находили, подобно Конану, укрытия и ниши,
где и оставались, либо попадали в какие-то ямы и выбоины, где воздушный
поток не мог их достать.
Киммериец не осмеливался пошевелиться, чтобы взглянуть, что происходит
за камнями. Он видел только, что золотой свет, казалось, поглотил колдовской
голубой огонь, что даже ослепительные молнии, бьющие из статуи, потускнели в
этом новом свете. Вход в пещеру напоминал теперь зев гигантского горна с
расплавленным золотом.
Каждый из бамула почувствовал то мгновение, когда золотой ветер достиг
пиктов. Никто и представить не мог, даже они сами, что подобные вопли могут
исходить из человеческих глоток. А тут разом закричали сотни людей. Конан
представил себе, как ветер рвет пиктов на части, разрывая их тела в клочья
об острые камни, вырывая у них внутренности, волоча по земле, либо давит их,
обрушивая на них деревья и булыжники. Но даже и в этом случае вряд ли бы они
так вопили.
Впоследствии киммериец так и не смог сказать, сколь долго продолжался
этот страшный крик. Мало-помалу золотой ветер стих и мрак вернулся ко входу
в пещеру. Было даже темнее, чем прежде. Со стороны статуи не доносилось ни
звука. Осторожно, будто кот, пробирающийся мимо свирепого цепного пса, Конан
прокрался дальше за камни, а затем выбрался на склон холма.
Небо посветлело. Близилось время рассвета. Когда глаза киммерийца
привыкли к темноте, он обнаружил, что живых пиктов на склоне нет. Жертвы
статуи по-прежнему лежали там, где упали. Теперь это были уже остывшие угли
или кучи пепла. Лишь брошенное оружие отмечало места, гае находились живые
дикари в тот момент, когда ударил золотой ветер. Сами пикты исчезли.
Исчезли, как исчез и здоровенный участок леса у подножия холма. Земля
была взрыта, будто там прошел гигантский плуг. Острые глаза киммерийца
различили зияющие дыры. Такие дыры могли остаться, если бы деревья толщиной
в два обхвата и возрастом лет под сто были выдернуты из земли, будто
морковки.
Если воины кланов Совы или Змеи были еще живы, то они либо бежали,
либо... впрочем, это было маловероятно - залегли на новой кромке леса в
ожидании. В последнем Конан сомневался. Сам он на их месте за все богатства
мира не вернулся бы туда, где царил подобный кошмар. Но даже если там, на
новой кромке леса, и были пикты, в любом случае вход в пещеру находился вне
досягаемости их луков. Статуя осталась, но теперь она была неподвижна, как и
подобает каменной статуе. О пикте, который отважится приблизиться к ней
ночью, можно будет сказать только одно: чертовски отважный и настырный
парень.
Конан оставил Говинду наблюдать за холмом, а сам пошел назад, в пещеру.
Что-то удивительно тихо у Лизениуса со Скирой. Конан больше не опасался
какого-нибудь коварства с их стороны. Напротив, теперь он боялся как раз
обратного. Вдруг они мертвы и он так и не сможет поблагодарить их? Если бы
не колдун, не видать бы ни ему, ни бамула сегодняшнего рассвета.
Лизениус снова закашлялся. Скира смочила чистую тряпочку остатками воды
и стерла кровь с его губ.
- Это... Из этого ничего... хорошего не вышло... Скира. Я слишком
многого... требовал... от этого старого тела.
- Отец, ты не стар!
- Сли... слишком поздно для лжи, - проговорил Лизениус. Его взгляд
скользнул в сторону. Скира увидела, как тень упала на пол пещеры. Вошел
Конан и опустился на колени рядом с его постелью:
- Спасибо тебе, Лизениус. Что ты сделал с пиктами?
- О... подхватил их и затащил... в Переместитель... Намного более
мощный Переместитель... чем прежде. Все... они... исчезли.
- Тебе не нужно так много разговаривать, отец.
- Я... и не собираюсь. Будь... мудрее, чем был я.
Они ждали, что Лизениус скажет что-нибудь еще, но то были его последние
слова. Вскоре Скира закрыла ему глаза и сложила руки у него на груди. Руки,
чудовищно обожженные там, где кольца на пальцах вплавились в его плоть от
мощи заклинаний.
- Скира, собирай все, что тебе потребуется, и будь готова. Скоро
отправляемся. Мы оплачем твоего отца и проведем все ритуалы, какие нужно,
когда будем вне досягаемости пиктов.
- Они не скоро сюда вернутся, Конан. - Скира встала и прижалась к нему.
Его руки обхватили ее с неожиданной нежностью. Именно в этом она сейчас и
нуждалась.
- Но они придут, - продолжала она, разговаривая наполовину с собой,
наполовину с киммерийцем, в чью грудь сейчас уткнулась. - Ты еще не ушел из
этой страны. Ты еще здесь. И Вуона, и раненые. Все вы пока еще здесь, в
стране пиктов.
- Да, пока мы еще здесь. Но чем скорее мы уйдем отсюда, тем больше у
нас шансов на успех. Ну же, Скира! Жаль будет, если получится так, что твой
отец погиб напрасно.
- Жаль. Но я знаю, как можно избегнуть опасности. - Скира
почувствовала, как тело Конана напряглось. - Все еще не веришь колдунам,
даже теперь, а, Конан?
- Ночь была долгой, женщина. Если ты хочешь чего-то, говори быстрее.
- Я могу управлять Переместителем с помощью кристалла Траза. Я могу
отправить тебя назад, в Черные Королевства. Прямо отсюда. Тебе даже идти
никуда не придется.
- С пиктами вместе?.. Кстати, где они?
- Рассеяны по всему миру. Закинуты слишком далеко, чтобы когда-нибудь
надеяться снова увидеть свою родину. Так собирался сделать мой Отец. Он и
поступил согласно своему намерению. Что до меня, то я хочу увидеть, как вы
безопасно добрались до дома!
- Черные Королевства? Не возражаю. Впрочем, я должен посоветоваться с
бамула. Для них это куда важнее, чем для меня.
- Иди советуйся, а я пока все подготовлю.
Конан так и не выяснил впоследствии: либо бамула и в самом деле начали
доверять Скире, либо пребывали в таком отчаянии, что готовы были на все,
лишь бы вырваться из Дебрей Пиктов. Пусть даже для этого пришлось бы
прокатиться на драконе. Так или иначе, но никто, даже Кубванде, не стал
особенно протестовать против того, чтобы еще раз пройти сквозь Ворота Зла.
- Помните, держитесь меня, но попытайтесь очистить ваши головы от любых
мыслей, - сказал Конан. - Скира говорит, что может отправить нас куда
угодно. Для этого надо лишь нарисовать в уме образ местности. Из всего
отряда делать это буду я один. Я представлю берег Афуи.
- Ты, смотри, представь правильно. А то у меня нет желания плавать
среди крокодилов, - сказал Бовену.
- У меня тоже нет желания повторять эти подвиги, - заявил Конан. - А
вообще, придержи язык. Сказано - представлю берег Афуи, значит, представлю.
И Переместитель доставит нас туда. И запомните, разрази вас боги: ежели кто
из вас представит себе что-нибудь другое, так и окажется либо там, либо
вовсе в Нигде... Или же убьет нас всех. Так что попробуйте ни о чем не
думать. Даже о пиве, которым вы нажретесь, как только окажетесь дома.
Тогда...
Резкий скрежет камня о камень раздался в воздухе. Что-то замаячило у
входа в пещеру. Затем тень пролегла по полу, залитому колдовским голубым
сиянием. В проеме пещеры появилась статуя.
- Кром!
Каменный исполин шел медленно, будто человек - пьяный, усталый или
больной, почти умирающий. Статуя потемнела, местами даже почернела - от
магии Лизениуса и от выпитой крови. А еще у нее было новое лицо - то самое,
которое Конан мог увидеть в любом зеркале.
Он и остальные бамула встали, прижавшись к стенам пещеры, в то время
как статуя прошествовала мимо в сторону туннеля, уводящего в глубь скалы.
Монстр не обратил на бамула никакого внимания, как, впрочем, и на Скиру,
которая с криком метнулась, убираясь с его дороги. Девушка встала около
киммерийца, который яростно посмотрел на нее. Только теперь Конан заметил,
что стены пещеры были покрыты резьбой - стигийскими знаками.
- Это... Это не я, - выдавила Скира. - Статуя и ты. Твой дух укротил
ее.
- Стало быть, треклятая стигийская магия навеки связала меня с этим
каменным болваном?
- Этот каменный болван был доселе статуей могучего воина древности.
Почему бы теперь тебе не быть навеки запечатленному в статуе самого могучего
воина дня сегодняшнего?
Конан задумался. И в самом деле - почему? Кроме того, не похоже, чтобы
Скира пыталась к нему подольститься.
После того как было принято решение уходить, Конан не видел причин
кому-либо оставаться. Особенно здесь, в этом рассаднике магии. Магии
страшной и, похоже, не очень-то подчиняющейся Скире.
- Пойдешь с нами? - начал было он. Выражение ее глаз остановило его еще
прежде, чем с ее губ сорвались слова:
- Я должна остаться здесь, чтобы поддерживать заклятие и управлять им
до тех пор, пока вы безопасно не прибудете на место. А если я поступлю
иначе, тогда действительно окажется, что мой отец отдал свою жизнь напрасно.
- Можешь ли ты последовать за нами потом или по крайней мере обеспечить
себе безопасность?
- Когда я похороню отца и запру злую магию здесь, в пещере, я подумаю
об этом.
- Упрямая женщина! - Он хотел подобрать какие-нибудь более резкие
слова, но понял, что это бесполезно. Скиру не переубедишь.
- По-моему, ты так не думаешь.
Киммериец расхохотался:
- Хм. Будь Бэлит чем-то вроде ручного котенка, вряд ли я бы так по ней
убивался. - Он звучно и смачно поцеловал Скиру. - Помни, что здесь, в этой
глуши, тебе грозит остаться старой девой, Скира. Так что выбирайся отсюда,
как только сможешь.
- Как только смогу - клянусь.
Скира сделала все как нельзя лучше. Золотой ветер закружился вокруг
Конана и бамула, пещера исчезла, и, прежде чем кто-либо вспомнил, как
кричали в страхе пикты, под ноги ударила твердая почва берега реки Афуи.
Гром прокатился и затих. Головокружение медленно проходило. Бойцы Конана
осматривались и видели, что все стало как прежде. Никто не потерялся в пути.
Никто - кроме Кубванде. Они обыскали берег вверх и вниз по течению,
пока из деревни не прибежали люди и тут же помчались назад, только пятки
засверкали, - они подумали, что встретили призраков. Люди Конана догнали
беглецов и тут же самым убедительным образом доказали, что они не призраки.
После чего и деревенских заставили искать Кубванде.
Кубванде разыскивали до заката солнца. Затем гостей увели в деревню,
где все воины до отказа набили животы кашей, жареным мясом и пивом. Платы с
чернокожих бойцов никто не попросил. Да, впрочем, им и все равно нечего было
дать. Воины поклялись молчать о сокровищах до тех пор, пока отряд не
вернется домой. только после обильной трапезы Бовену подошел к Конану и
признался:
- Я думаю, что Кубванде решил обставить нас всех и заявиться домой
раньше остальных. По крайней мере, я слышал, что он собирался в момент
переноса нарисовать у себя в голове образ Дома Советов.
- Болван! - выругался Конан. - Я же говорил, а мне говорила Скира...
- Да, но Кубванде всегда думал, что он умнее остальных. Он хотел войти
в воронку Ворот Зла первым, а я шел бы за ним вторым. Но в последний момент
я решил иначе. Я вошел первым, а он последним. Так что куда бы он ни попал,
он попадет туда один.
Бовену отхлебнул еще пива и отошел. Мгновение спустя Вуона легко
поднялась и последовала за ним. Говинду проводил ее взглядом:
- Я не хочу ее в жены.
- Тебя никто и не заставляет, - сказал Конан. - Возможно, тебе нужна не
жена. Скорее, тебе нужно пиво.
Говинду отпил и поднял на Конана взгляд. Странно было видеть у юноши
умудренные опытом глаза старика:
- Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидим Кубванде?
- Нет. Как и Скиру. Она - чтоб ей пусто было! - одна из тех немногих
колдуний, которые достаточно честны, чтобы платить за свои собственные
ошибки. А то, что было, было ее ошибкой. Хотя, возможно, все дело в ее отце.
Он и заплатил сполна. Сейчас главное, чтобы она не взяла на себя
ответственность за его смерть.
Конану редко приходилось видеть в чьих-либо глазах такое приятие
смерти, какое он прочел, в последний раз заглянув в глаза Скиры.
- Честность в женщине подобна сильной воле, - заметил Говинду.
Торжественно, будто храмовая статуя, он смотрел, как дым уходит, завиваясь в
отверстие в потолке хижины. - Честность как и похоть, толкает женщин на
причуды.
- Причуды, желания... Единственное мое желание сейчас - это пиво! И
побольше!
- Я распоряжусь, чтобы принесли еще, - торжественно сказал Говинду. -
Но не за просто так.
- Что?
- Ты должен позволить мне звать тебя Амрой.
Конан смотрел на дым. Воспоминания о Бэлит уже не причиняли боль, они
легли глубоко в душу теплым комком - этакой странной смесью досады горечи и
полустертых временем кратких мгновений счастья. В звуках имени <Амра> больше
не было ничего странного и чужого. А у этих чернокожих людей, оказывается,
было свое понятие о чести. Они доказали это.
- Валяй.
Говинду не стал тратить времени. Вскочив на ноги, он выхватил у
какой-то девушки кувшин с пивом и высоко поднял его над головой:
- Слушайте меня, воины, которые следовали за Конаном! Сегодня ночью и
впредь мы будем звать его АМРА! Охбе Амра! - Охбе Амра!
Другие воины подхватили эту песнь. Затем ее подхватили деревенские,
сперва те, что были внутри хижины, за ними и те, кто находился снаружи.
Песня ширились и ширилась, пока, казалось, даже ночные джунгли не подхватили
ее.
Конан смотрел на дым и видел темноволосую женщину, приветствующую
другую, что выходила из теней. Конан подумал: интересно, что бы Бэлит
сказала Скире? Впрочем, какая разница?.. Пиво-то опять кончается!
- ОХБЕ!
Эпилог
Дебри Пиктов, много лет спустя.
Мы слушали историю Василиоса, пока он не завершил ее. Тишина нарушалась
лишь шумом дождя. Последние пиктские барабаны стихли. По всей видимости,
барабанщики тоже укрывались где-то от дождя. Впрочем, нам так хотелось,
чтобы они вообще куда-нибудь просто исчезли. Если закрыть глаза, то в тишине
так легко было представить себе это.
- Откуда известно, что воин, возглавлявший демонолюдей, был именно
Конаном? - спросил кто-то. Сперва мне показалось, что это спросил Сарабос,
но Черный Дракон сидел неподвижно и молчаливо, сам как статуя. Василиос
пожал плечами:
- Моя мать говорила, что кое-кто из пиктов видел его. Он рассказывал,
что пережил магию золотого свечения и Ворот Зла. Мало кто из пиктов прожил
столь долго, чтобы снова сражаться при Велитриуме и там уже узнать этого
аквилонского полководца.
В самом деле, мало кто смог бы дотянуть до сегодняшних времен. Если
даже не брать в расчет непрерывные войны, жизнь пикта всегда была трудной и
короткой. А с тех пор как Аквилония начала наступления по Боссонским
Пределам сюда в Дебри, жизнь пикта стала еще труднее. Кроме того,
воспоминания могут с любым сыграть злую шутку, будь то хайбориец, стигиец
или пикт.
Но все равно история от этого ничего не теряла.
Эта была не единственная история, которую мы слушали в течение двух
дней, что провели в пещере. Заняться особо было нечем, разве что держать
стражу на случай атак пиктов (впрочем, те так и не решились атаковать), а
также исследовать пещеру, насколько позволяла наша веревка и скудный запас
факелов. Кстати, мы нашли воду сразу же за тем помещением, где стояла
статуя. После того как жажда наша была утолена, любопытство касательно того,
что может еще находиться здесь, в чреве холма, пошло на убыль.
Куда больше интересовало нас, как скоро придет помощь. Несомненно,
помощь должна была прийти, как только обнаружится, что мы не вернулись. Мы
возносили молитвы богам, чтобы те, кто пошел выручать нас, отправились в эту
экспедицию хорошо подготовленными и не стали жертвами пиктов.
Был как раз полдень второго дня нашего пребывания здесь, когда мы вновь
услышали пиктские барабаны. Затем барабаны стихли. Послышались крики птиц и
животных - пиктские воины передавали условными сигналами сообщения, а
часовые сказали, что пиктов уже можно видеть. Они выходят на край леса (если
рассказанная Василиосом история была правдой, то вторично лесной покров
вырос здесь на диво быстро и густо).
Действия пиктов могли предвещать атаку. Было впечатление, что пикты
решились нарушить табу. Впрочем, те, кто достаточно долго жил здесь, в
глуши, и имел достаточный опыт войн с пиктами, говорили, что это больше
похоже на то, что пикты собирают воинов для похода. И в самом деле, вскоре
все звуки стихли, и снова воцарилась тишина. Часовые докладывали, что пикты
исчезли.
Я как раз хотел выбраться наружу, чтобы убедиться в этом, когда тишину
нарушили боссонские боевые роги. Еще три раза мы слышали их, и всякий раз
они звучали ближе. Затем с полдюжины разведчиков в своих зеленых одеждах
выехали из-за деревьев и стали подниматься по склону холма, к пещере.
Мы были спасены. Теперь, с учетом тех, кто пришел к нам на выручку, нас
было триста человек - такой отряд пикты вряд ли решатся атаковать в любое
время года. Нам нужно было спешно отправляться дальше. Больше времени для
исследования пещеры не было, даже несмотря на то, что спасатели привезли с
собой много факелов. Впрочем, невозможность дальнейшего исследования пещеры
не казалась нам великой потерей.
Загадкой было другое. Как командир форта Ньяро, который послал к нам
спасательный отряд, узнал о том, что мы нуждаемся в помощи? Разведчики,
сержанты и командиры - все в голос твердили одно и то же: прискакал вестник
и сообщил, что наш отряд осажден пиктами в пещере, в месте, которое он так
подробно описал, что его мог бы найти и ребенок.
Что самое интересное - никто этого посланника не видел. Некоторые
говорили, что видели какого-то человека, который, может быть, и был этим
посланником, но описания его внешности безбрежно расходились. Кроме того,
все в голос говорили одно: посланник появился в первую ночь, когда зарядил
дождь. А как раз в это время мы только-только обнаружили пещеру.
Что до почтовой птицы, то в такой дождь вряд ли какая-нибудь птица
долетела бы до форта. А даже если бы она и смогла лететь, то вряд ли
добралась бы до форта Ньяро так быстро. Никто и ничто из передвигающихся на
ногах (по крайней мере, никакой человек) тоже, как вы понимаете, не мог
доставить послание в форт Ньяро всего лишь за час.
В конце концов я вынужден был признать, что вопросов у меня куда
больше, чем я могу получить ответов. Меня это уже начало беспокоить. Я решил
больше не забивать голову себе и своим людям. Напоследок оставив своих людей
готовить раненых и собирать припасы, я пошел назад, к статуе.
В помещении, где была статуя, находился уже Сарабос. Он сидел, скрестив
ноги и глядя перед собой в пустоту. Я встал возле него, и прежде, чем мы
нашли слова, чтобы заговорить, к нам присоединился Василиос.
- Ага... Я так и думал, что вы здесь, капитаны. Я слышал о посланнике,
которого не было.
- Я думаю, чем меньше говорить об этом, тем лучше, - начал было я.
- Но, господин, это похоже на кота в мешке. Вытряхнуть кота проще, чем
потом ловить и заталкивать снова. Да и стоит ли кот трудов, чтобы снова его
туда засовывать?
- Пожалуй, да. Если проблемой считать труды по укорачиванию слишком
длинных языков.
Мне хотелось побыть одному, но Сарабос вдруг поднял руку:
- Дай ему выговорить, что у него на душе. С Черным Драконом не спорят.
Особенно с такой родословной, как у Сарабоса.
Поэтому я сдался:
- Ладно, Василиос, говори, только кратко.
- Это не займет много времени. Главное - я не единственный, кто знает,
кто был отцом капитана Сарабоса. Другие тоже, может быть, хотели бы узнать.
Но лично я не желаю тешить себя надеждами. Дело в том, что я сам не очень-то
уверен касательно той части истории.
- Какой еще <той> части? - рыкнул я. - Ты что-то нам не рассказал?
- Ага. Там в истории было еще вот что. Эта статуя придет на помощь,
когда воину родственной с ней крови она понадобится.
Я посмотрел на статую. Похоже, она как стояла, так и стоит. Да и возле
пещеры не лежало никаких обугленных пиктских тел.
Впрочем, а какие следы я ищу, если все, что от статуи требовалось, -
это послать сообщение, что Сарабос, сын Конана, нуждается в помощи? Разве
то, что сделала статуя, - не помощь, как ни посмотри?
- Я еще раз повторяю то, что уже сказал: чем меньше будет об этом
разговоров, тем лучше.
- В самом деле, - согласился, вставая, Сарабос. - В последние годы
власть жрецов Митры возросла, а они магических штук не любят. Если пойдут
слухи, нас наверняка попросят либо сбросить эту статую, либо перетащить ее
отсюда в один из их храмов.
Вес статуи был равен весу двух или трех боевых коней. Мысль о том,
чтобы переть на себе это тяжеленное чудовище через Дебри Пиктов, совершенно
не радовала. Кроме того, культ Митры, особенно его жречество, - не люблю я
его.
- Все это хорошо. А что, если пикты научатся управлять этой статуей? -
спросил я.
- Если статуя связана определенной кровью, то только человек этой крови
может управлять ею. Я и другие дети моей... этой крови. Включая Конана
Второго, рачительного хозяина того, что он унаследовал. Которому, кстати,
тоже может понадобиться помощь удержать то, что у него есть.
Мы смотрели то друг на друга, то на статую, застыв в темноте,
освещаемые лишь свечой Сарабоса и моим факелом. Возможно, это было мерцание
неверного света, но мне показалось вдруг, как лицо статуи изменило
выражение. До этого лицо ее было угрюмым, будто хмурая маска. А теперь - я
мог поклясться в этом! - на губах появилась сухая улыбка, сходная с той, что
я так часто видел на губах отца Сарабоса - человека, имя которого мы не
будем называть. Для меня этого было достаточно.
- Повторяю, об этом следует молчать. Это наш долг перед Домом Конана.
- Наш долг, - повторили остальные. Лица их хранили непроницаемое
выражение. Мы повернулись и пошли прочь от статуи, прочь из этого помещения,
по туннелю, навстречу свету угасающего дня. Прочь из таинственной пещеры.
- Так почему бы тебе попросту не попросить, скажем, моей крови? -
произнес Конан удивительно ровным голосом. - Я думал, что чего-чего, а крови
статуя получила предостаточно.
- Но не крови человека, у которого нет <голоса-призрака>, - отозвался
Лизениус. - Как бы то ни было, Конан, но я должен попросить у тебя крови, а
заодно взмолиться: не проливай в ответ мою кровь. Это не принесет тебе
вреда. Разве что случайно.
- Похоже, колдовство всегда остается грязным делом. Что-то не
приходилось мне встречать колдуна или колдунью, которые не лгали бы с
удивительной легкостью, лишь бы спасти собственную задницу или добиться
того, что им нужно. Скира, а ты что скажешь?
- Я не знаю, что на это сказать.
- Я не об этом. Своего отца ты знаешь лучше, чем я.
- Да, Скира, говори свободно.
- На твоем месте, Конан, я бы дала кровь.
Он кивнул, и Скира поняла, что этот кивок равнозначен торжественной
клятве.
- Сколько?
Лизениус вытащил маленький серебряный кинжал:
- Столько, чтобы покрыть лезвие этого ножа. Но кровь должна быть из
свежего пореза.
- Давай, Скира, валяй! Режь! - сказал Конан. - Но поторапливайся. Не
забудь про пиктов. Эти дети греха могут сговориться в любой момент и напасть
прежде, чем мы покончим со всем этим колдовским дерьмом.
Скира вытащила свой кинжал, проверила на ногте остроту, а затем
полоснула киммерийца по руке, поверх царапин и мелких, уже заживших порезов,
пересекая с полдюжины старых шрамов. Этот человек, вдруг поняла Скира,
повидал в жизни столько войн, участвовал в стольких битвах, сколько с лихвой
хватит двоим, если не десятерым.
Потекла кровь, обычная человеческая кровь. Почему-то Скире думалось,
что она должна быть зеленой или игристой, подобно некоторым немедийским
винам. Или вообще какой-то необычной. Слишком уж странным, непохожим на
обычных людей был гигант киммериец.
В тот краткий промежуток времени, что прошел между дачей крови колдунам
для их колдовских фокусов и очередной стычкой с пиктами, Конан маялся. Все
на свете он, наверное, отдал бы сейчас, чтобы упиться насмерть самым дрянным
винищем в самой грязной таверне Аграпура. Но поскольку - увы! - это счастье
было для него недоступно, Конан от нечего делать решил помочь колдуну. Трое
из его людей уже умерли сегодня ночью. Если Совы со Змеями договорятся, то
можно будет счесть большой удачей, коли посчастливится уйти, потеряв еще
двух-трех человек.
Потеря толики крови, достаточной, чтобы покрыть лезвие кинжала, вряд ли
могла считаться серьезной. В юности Конану приходилось терять примерно
столько же всякий раз, когда кнут гулял по его спине.
Однако назвать свое истинное имя или отдать частицу своего тела
колдунам означает дать им безраздельную власть над тобой. Остается
надеяться, что Лизениусу не удастся обрести над ним эту власть. А может
быть, если и удастся, он не станет ею пользоваться. Но здесь ни в чем нельзя
быть уверенным.
В одном Конан не сомневался - в том, что сможет сразить и Лизениуса, и
его ненаглядную доченьку, прежде чем эта парочка начнет превращать его в
кого-нибудь. Его или кого-нибудь из бамула. Смерти от руки колдуна он,
конечно же, предпочтет более чистую смерть от руки пиктов. Те, по крайней
мере, были воинами.
Грохот пиктских барабанов донесся до пещеры. Прибежал Бовену сообщить,
что пикты не отступают, но и не идут вперед. Похоже, они собрались в великом
количестве в лесу у подножия холма.
- Восхитительно! - сказал Лизениус. - Чем больше их здесь сейчас, тем
меньше их останется, когда мы отсюда выйдем.
Бовену перевел взгляд с Лизениуса на Конана, а затем сделал специально
для киммерийца знак, принятый у бамула и указывающий на безумие. Конан пожал
плечами и вернул в ответ другой бамульский жест: <а, пущай!> Похоже, этот
беззвучный диалог не способствовал поднятию боевого духа Бовену.
Скира наблюдала за этим представлением, изо всех сил сдерживая улыбку.
Конан мрачно посмотрел на нее:
- Чему ты радуешься, женщина?
- Да уж, Скира, - встрял Лизениус, - храни величавость, пожалуйста.
Тем, кому грозит скорая гибель, пристала величавость.
Конан не стал спрашивать, кому это надлежит вот-вот умереть. Ничего,
скоро все выяснится.
Но не в его характере было сидеть и дожидаться, пока колдуны,
называющие себя его друзьями, выиграют битву за него, Конана. Сама мысль
сидеть и ждать неведомо чего была ненавистна киммерийцу. Эта последняя
победа должна быть достигнута им самим. Во всяком случае, он должен
приложить к ней руку. С его доброго аквилонского меча будет ручьями стекать
пиктская кровь. С ЕГО меча, а не с кинжала колдуна.
Но командир прежде всего должен думать о тех, кто следует за ним. Часто
нужды твоих подчиненых оказываются созвучны твоим собственным нуждам. И коль
скоро эти люди доверились Конану, то он должен в первую очередь думать
именно об их безопасности и об исполнении их желаний. Эту мудрость киммериец
постигал в жестокой и грубой школе войны, равно как преподавали ему ее и
другие, более цивилизованные учителя. И не последней среди них была Бэлит.
Поэтому Конан решил: он будет сидеть и ждать, смиряя свой неистовый гнев.
Пусть это и не доставит ему удовольствия.
Прошло много времени. Ничего не происходило - ни естественного, ни
магического. Разве что барабаны пиктов загрохотали еще громче.
Конан выпрямился. Это уже не было похоже на призыв к переговорам. Нет!
Барабаны, похожее подстегивали мужество воинов, готовя их к последней
отчаянной атаке. Снаружи по-прежнему гремел гром и темноту равномерно
освещали вспышки молний. И в пещере все так же струился колдовской свет.
Статуя, похоже, не собиралась останавливаться. Достаточно пиктам обойти ее,
и...
Воздух подернулся знакомой золотистой дымкой, и у входа образовалась
золотая воронка, будто какой-то гигант высасывал воздух из пещеры. Поднялся
страшный ветер, подхвативший Конана и понесший его к выходу. Киммериец
отдался его воле - у него не было выбора. Гигантская сила варвара по
сравнению с мощью этого потока была все равно что сила беспомощного младенца
против взрослого мужчины.
Конан сильно ударился о камень, что был подле входа. На мгновение он
испугался, что не сможет удержаться и ветер понесет его на открытый склон
холма, навстречу пиктам. Но он сумел сесть, прислонясь спиной к камню, и
стал смотреть, как из пещеры выносит бамульских воинов. Один за другим они
вылетали из устья пещеры и либо находили, подобно Конану, укрытия и ниши,
где и оставались, либо попадали в какие-то ямы и выбоины, где воздушный
поток не мог их достать.
Киммериец не осмеливался пошевелиться, чтобы взглянуть, что происходит
за камнями. Он видел только, что золотой свет, казалось, поглотил колдовской
голубой огонь, что даже ослепительные молнии, бьющие из статуи, потускнели в
этом новом свете. Вход в пещеру напоминал теперь зев гигантского горна с
расплавленным золотом.
Каждый из бамула почувствовал то мгновение, когда золотой ветер достиг
пиктов. Никто и представить не мог, даже они сами, что подобные вопли могут
исходить из человеческих глоток. А тут разом закричали сотни людей. Конан
представил себе, как ветер рвет пиктов на части, разрывая их тела в клочья
об острые камни, вырывая у них внутренности, волоча по земле, либо давит их,
обрушивая на них деревья и булыжники. Но даже и в этом случае вряд ли бы они
так вопили.
Впоследствии киммериец так и не смог сказать, сколь долго продолжался
этот страшный крик. Мало-помалу золотой ветер стих и мрак вернулся ко входу
в пещеру. Было даже темнее, чем прежде. Со стороны статуи не доносилось ни
звука. Осторожно, будто кот, пробирающийся мимо свирепого цепного пса, Конан
прокрался дальше за камни, а затем выбрался на склон холма.
Небо посветлело. Близилось время рассвета. Когда глаза киммерийца
привыкли к темноте, он обнаружил, что живых пиктов на склоне нет. Жертвы
статуи по-прежнему лежали там, где упали. Теперь это были уже остывшие угли
или кучи пепла. Лишь брошенное оружие отмечало места, гае находились живые
дикари в тот момент, когда ударил золотой ветер. Сами пикты исчезли.
Исчезли, как исчез и здоровенный участок леса у подножия холма. Земля
была взрыта, будто там прошел гигантский плуг. Острые глаза киммерийца
различили зияющие дыры. Такие дыры могли остаться, если бы деревья толщиной
в два обхвата и возрастом лет под сто были выдернуты из земли, будто
морковки.
Если воины кланов Совы или Змеи были еще живы, то они либо бежали,
либо... впрочем, это было маловероятно - залегли на новой кромке леса в
ожидании. В последнем Конан сомневался. Сам он на их месте за все богатства
мира не вернулся бы туда, где царил подобный кошмар. Но даже если там, на
новой кромке леса, и были пикты, в любом случае вход в пещеру находился вне
досягаемости их луков. Статуя осталась, но теперь она была неподвижна, как и
подобает каменной статуе. О пикте, который отважится приблизиться к ней
ночью, можно будет сказать только одно: чертовски отважный и настырный
парень.
Конан оставил Говинду наблюдать за холмом, а сам пошел назад, в пещеру.
Что-то удивительно тихо у Лизениуса со Скирой. Конан больше не опасался
какого-нибудь коварства с их стороны. Напротив, теперь он боялся как раз
обратного. Вдруг они мертвы и он так и не сможет поблагодарить их? Если бы
не колдун, не видать бы ни ему, ни бамула сегодняшнего рассвета.
Лизениус снова закашлялся. Скира смочила чистую тряпочку остатками воды
и стерла кровь с его губ.
- Это... Из этого ничего... хорошего не вышло... Скира. Я слишком
многого... требовал... от этого старого тела.
- Отец, ты не стар!
- Сли... слишком поздно для лжи, - проговорил Лизениус. Его взгляд
скользнул в сторону. Скира увидела, как тень упала на пол пещеры. Вошел
Конан и опустился на колени рядом с его постелью:
- Спасибо тебе, Лизениус. Что ты сделал с пиктами?
- О... подхватил их и затащил... в Переместитель... Намного более
мощный Переместитель... чем прежде. Все... они... исчезли.
- Тебе не нужно так много разговаривать, отец.
- Я... и не собираюсь. Будь... мудрее, чем был я.
Они ждали, что Лизениус скажет что-нибудь еще, но то были его последние
слова. Вскоре Скира закрыла ему глаза и сложила руки у него на груди. Руки,
чудовищно обожженные там, где кольца на пальцах вплавились в его плоть от
мощи заклинаний.
- Скира, собирай все, что тебе потребуется, и будь готова. Скоро
отправляемся. Мы оплачем твоего отца и проведем все ритуалы, какие нужно,
когда будем вне досягаемости пиктов.
- Они не скоро сюда вернутся, Конан. - Скира встала и прижалась к нему.
Его руки обхватили ее с неожиданной нежностью. Именно в этом она сейчас и
нуждалась.
- Но они придут, - продолжала она, разговаривая наполовину с собой,
наполовину с киммерийцем, в чью грудь сейчас уткнулась. - Ты еще не ушел из
этой страны. Ты еще здесь. И Вуона, и раненые. Все вы пока еще здесь, в
стране пиктов.
- Да, пока мы еще здесь. Но чем скорее мы уйдем отсюда, тем больше у
нас шансов на успех. Ну же, Скира! Жаль будет, если получится так, что твой
отец погиб напрасно.
- Жаль. Но я знаю, как можно избегнуть опасности. - Скира
почувствовала, как тело Конана напряглось. - Все еще не веришь колдунам,
даже теперь, а, Конан?
- Ночь была долгой, женщина. Если ты хочешь чего-то, говори быстрее.
- Я могу управлять Переместителем с помощью кристалла Траза. Я могу
отправить тебя назад, в Черные Королевства. Прямо отсюда. Тебе даже идти
никуда не придется.
- С пиктами вместе?.. Кстати, где они?
- Рассеяны по всему миру. Закинуты слишком далеко, чтобы когда-нибудь
надеяться снова увидеть свою родину. Так собирался сделать мой Отец. Он и
поступил согласно своему намерению. Что до меня, то я хочу увидеть, как вы
безопасно добрались до дома!
- Черные Королевства? Не возражаю. Впрочем, я должен посоветоваться с
бамула. Для них это куда важнее, чем для меня.
- Иди советуйся, а я пока все подготовлю.
Конан так и не выяснил впоследствии: либо бамула и в самом деле начали
доверять Скире, либо пребывали в таком отчаянии, что готовы были на все,
лишь бы вырваться из Дебрей Пиктов. Пусть даже для этого пришлось бы
прокатиться на драконе. Так или иначе, но никто, даже Кубванде, не стал
особенно протестовать против того, чтобы еще раз пройти сквозь Ворота Зла.
- Помните, держитесь меня, но попытайтесь очистить ваши головы от любых
мыслей, - сказал Конан. - Скира говорит, что может отправить нас куда
угодно. Для этого надо лишь нарисовать в уме образ местности. Из всего
отряда делать это буду я один. Я представлю берег Афуи.
- Ты, смотри, представь правильно. А то у меня нет желания плавать
среди крокодилов, - сказал Бовену.
- У меня тоже нет желания повторять эти подвиги, - заявил Конан. - А
вообще, придержи язык. Сказано - представлю берег Афуи, значит, представлю.
И Переместитель доставит нас туда. И запомните, разрази вас боги: ежели кто
из вас представит себе что-нибудь другое, так и окажется либо там, либо
вовсе в Нигде... Или же убьет нас всех. Так что попробуйте ни о чем не
думать. Даже о пиве, которым вы нажретесь, как только окажетесь дома.
Тогда...
Резкий скрежет камня о камень раздался в воздухе. Что-то замаячило у
входа в пещеру. Затем тень пролегла по полу, залитому колдовским голубым
сиянием. В проеме пещеры появилась статуя.
- Кром!
Каменный исполин шел медленно, будто человек - пьяный, усталый или
больной, почти умирающий. Статуя потемнела, местами даже почернела - от
магии Лизениуса и от выпитой крови. А еще у нее было новое лицо - то самое,
которое Конан мог увидеть в любом зеркале.
Он и остальные бамула встали, прижавшись к стенам пещеры, в то время
как статуя прошествовала мимо в сторону туннеля, уводящего в глубь скалы.
Монстр не обратил на бамула никакого внимания, как, впрочем, и на Скиру,
которая с криком метнулась, убираясь с его дороги. Девушка встала около
киммерийца, который яростно посмотрел на нее. Только теперь Конан заметил,
что стены пещеры были покрыты резьбой - стигийскими знаками.
- Это... Это не я, - выдавила Скира. - Статуя и ты. Твой дух укротил
ее.
- Стало быть, треклятая стигийская магия навеки связала меня с этим
каменным болваном?
- Этот каменный болван был доселе статуей могучего воина древности.
Почему бы теперь тебе не быть навеки запечатленному в статуе самого могучего
воина дня сегодняшнего?
Конан задумался. И в самом деле - почему? Кроме того, не похоже, чтобы
Скира пыталась к нему подольститься.
После того как было принято решение уходить, Конан не видел причин
кому-либо оставаться. Особенно здесь, в этом рассаднике магии. Магии
страшной и, похоже, не очень-то подчиняющейся Скире.
- Пойдешь с нами? - начал было он. Выражение ее глаз остановило его еще
прежде, чем с ее губ сорвались слова:
- Я должна остаться здесь, чтобы поддерживать заклятие и управлять им
до тех пор, пока вы безопасно не прибудете на место. А если я поступлю
иначе, тогда действительно окажется, что мой отец отдал свою жизнь напрасно.
- Можешь ли ты последовать за нами потом или по крайней мере обеспечить
себе безопасность?
- Когда я похороню отца и запру злую магию здесь, в пещере, я подумаю
об этом.
- Упрямая женщина! - Он хотел подобрать какие-нибудь более резкие
слова, но понял, что это бесполезно. Скиру не переубедишь.
- По-моему, ты так не думаешь.
Киммериец расхохотался:
- Хм. Будь Бэлит чем-то вроде ручного котенка, вряд ли я бы так по ней
убивался. - Он звучно и смачно поцеловал Скиру. - Помни, что здесь, в этой
глуши, тебе грозит остаться старой девой, Скира. Так что выбирайся отсюда,
как только сможешь.
- Как только смогу - клянусь.
Скира сделала все как нельзя лучше. Золотой ветер закружился вокруг
Конана и бамула, пещера исчезла, и, прежде чем кто-либо вспомнил, как
кричали в страхе пикты, под ноги ударила твердая почва берега реки Афуи.
Гром прокатился и затих. Головокружение медленно проходило. Бойцы Конана
осматривались и видели, что все стало как прежде. Никто не потерялся в пути.
Никто - кроме Кубванде. Они обыскали берег вверх и вниз по течению,
пока из деревни не прибежали люди и тут же помчались назад, только пятки
засверкали, - они подумали, что встретили призраков. Люди Конана догнали
беглецов и тут же самым убедительным образом доказали, что они не призраки.
После чего и деревенских заставили искать Кубванде.
Кубванде разыскивали до заката солнца. Затем гостей увели в деревню,
где все воины до отказа набили животы кашей, жареным мясом и пивом. Платы с
чернокожих бойцов никто не попросил. Да, впрочем, им и все равно нечего было
дать. Воины поклялись молчать о сокровищах до тех пор, пока отряд не
вернется домой. только после обильной трапезы Бовену подошел к Конану и
признался:
- Я думаю, что Кубванде решил обставить нас всех и заявиться домой
раньше остальных. По крайней мере, я слышал, что он собирался в момент
переноса нарисовать у себя в голове образ Дома Советов.
- Болван! - выругался Конан. - Я же говорил, а мне говорила Скира...
- Да, но Кубванде всегда думал, что он умнее остальных. Он хотел войти
в воронку Ворот Зла первым, а я шел бы за ним вторым. Но в последний момент
я решил иначе. Я вошел первым, а он последним. Так что куда бы он ни попал,
он попадет туда один.
Бовену отхлебнул еще пива и отошел. Мгновение спустя Вуона легко
поднялась и последовала за ним. Говинду проводил ее взглядом:
- Я не хочу ее в жены.
- Тебя никто и не заставляет, - сказал Конан. - Возможно, тебе нужна не
жена. Скорее, тебе нужно пиво.
Говинду отпил и поднял на Конана взгляд. Странно было видеть у юноши
умудренные опытом глаза старика:
- Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидим Кубванде?
- Нет. Как и Скиру. Она - чтоб ей пусто было! - одна из тех немногих
колдуний, которые достаточно честны, чтобы платить за свои собственные
ошибки. А то, что было, было ее ошибкой. Хотя, возможно, все дело в ее отце.
Он и заплатил сполна. Сейчас главное, чтобы она не взяла на себя
ответственность за его смерть.
Конану редко приходилось видеть в чьих-либо глазах такое приятие
смерти, какое он прочел, в последний раз заглянув в глаза Скиры.
- Честность в женщине подобна сильной воле, - заметил Говинду.
Торжественно, будто храмовая статуя, он смотрел, как дым уходит, завиваясь в
отверстие в потолке хижины. - Честность как и похоть, толкает женщин на
причуды.
- Причуды, желания... Единственное мое желание сейчас - это пиво! И
побольше!
- Я распоряжусь, чтобы принесли еще, - торжественно сказал Говинду. -
Но не за просто так.
- Что?
- Ты должен позволить мне звать тебя Амрой.
Конан смотрел на дым. Воспоминания о Бэлит уже не причиняли боль, они
легли глубоко в душу теплым комком - этакой странной смесью досады горечи и
полустертых временем кратких мгновений счастья. В звуках имени <Амра> больше
не было ничего странного и чужого. А у этих чернокожих людей, оказывается,
было свое понятие о чести. Они доказали это.
- Валяй.
Говинду не стал тратить времени. Вскочив на ноги, он выхватил у
какой-то девушки кувшин с пивом и высоко поднял его над головой:
- Слушайте меня, воины, которые следовали за Конаном! Сегодня ночью и
впредь мы будем звать его АМРА! Охбе Амра! - Охбе Амра!
Другие воины подхватили эту песнь. Затем ее подхватили деревенские,
сперва те, что были внутри хижины, за ними и те, кто находился снаружи.
Песня ширились и ширилась, пока, казалось, даже ночные джунгли не подхватили
ее.
Конан смотрел на дым и видел темноволосую женщину, приветствующую
другую, что выходила из теней. Конан подумал: интересно, что бы Бэлит
сказала Скире? Впрочем, какая разница?.. Пиво-то опять кончается!
- ОХБЕ!
Эпилог
Дебри Пиктов, много лет спустя.
Мы слушали историю Василиоса, пока он не завершил ее. Тишина нарушалась
лишь шумом дождя. Последние пиктские барабаны стихли. По всей видимости,
барабанщики тоже укрывались где-то от дождя. Впрочем, нам так хотелось,
чтобы они вообще куда-нибудь просто исчезли. Если закрыть глаза, то в тишине
так легко было представить себе это.
- Откуда известно, что воин, возглавлявший демонолюдей, был именно
Конаном? - спросил кто-то. Сперва мне показалось, что это спросил Сарабос,
но Черный Дракон сидел неподвижно и молчаливо, сам как статуя. Василиос
пожал плечами:
- Моя мать говорила, что кое-кто из пиктов видел его. Он рассказывал,
что пережил магию золотого свечения и Ворот Зла. Мало кто из пиктов прожил
столь долго, чтобы снова сражаться при Велитриуме и там уже узнать этого
аквилонского полководца.
В самом деле, мало кто смог бы дотянуть до сегодняшних времен. Если
даже не брать в расчет непрерывные войны, жизнь пикта всегда была трудной и
короткой. А с тех пор как Аквилония начала наступления по Боссонским
Пределам сюда в Дебри, жизнь пикта стала еще труднее. Кроме того,
воспоминания могут с любым сыграть злую шутку, будь то хайбориец, стигиец
или пикт.
Но все равно история от этого ничего не теряла.
Эта была не единственная история, которую мы слушали в течение двух
дней, что провели в пещере. Заняться особо было нечем, разве что держать
стражу на случай атак пиктов (впрочем, те так и не решились атаковать), а
также исследовать пещеру, насколько позволяла наша веревка и скудный запас
факелов. Кстати, мы нашли воду сразу же за тем помещением, где стояла
статуя. После того как жажда наша была утолена, любопытство касательно того,
что может еще находиться здесь, в чреве холма, пошло на убыль.
Куда больше интересовало нас, как скоро придет помощь. Несомненно,
помощь должна была прийти, как только обнаружится, что мы не вернулись. Мы
возносили молитвы богам, чтобы те, кто пошел выручать нас, отправились в эту
экспедицию хорошо подготовленными и не стали жертвами пиктов.
Был как раз полдень второго дня нашего пребывания здесь, когда мы вновь
услышали пиктские барабаны. Затем барабаны стихли. Послышались крики птиц и
животных - пиктские воины передавали условными сигналами сообщения, а
часовые сказали, что пиктов уже можно видеть. Они выходят на край леса (если
рассказанная Василиосом история была правдой, то вторично лесной покров
вырос здесь на диво быстро и густо).
Действия пиктов могли предвещать атаку. Было впечатление, что пикты
решились нарушить табу. Впрочем, те, кто достаточно долго жил здесь, в
глуши, и имел достаточный опыт войн с пиктами, говорили, что это больше
похоже на то, что пикты собирают воинов для похода. И в самом деле, вскоре
все звуки стихли, и снова воцарилась тишина. Часовые докладывали, что пикты
исчезли.
Я как раз хотел выбраться наружу, чтобы убедиться в этом, когда тишину
нарушили боссонские боевые роги. Еще три раза мы слышали их, и всякий раз
они звучали ближе. Затем с полдюжины разведчиков в своих зеленых одеждах
выехали из-за деревьев и стали подниматься по склону холма, к пещере.
Мы были спасены. Теперь, с учетом тех, кто пришел к нам на выручку, нас
было триста человек - такой отряд пикты вряд ли решатся атаковать в любое
время года. Нам нужно было спешно отправляться дальше. Больше времени для
исследования пещеры не было, даже несмотря на то, что спасатели привезли с
собой много факелов. Впрочем, невозможность дальнейшего исследования пещеры
не казалась нам великой потерей.
Загадкой было другое. Как командир форта Ньяро, который послал к нам
спасательный отряд, узнал о том, что мы нуждаемся в помощи? Разведчики,
сержанты и командиры - все в голос твердили одно и то же: прискакал вестник
и сообщил, что наш отряд осажден пиктами в пещере, в месте, которое он так
подробно описал, что его мог бы найти и ребенок.
Что самое интересное - никто этого посланника не видел. Некоторые
говорили, что видели какого-то человека, который, может быть, и был этим
посланником, но описания его внешности безбрежно расходились. Кроме того,
все в голос говорили одно: посланник появился в первую ночь, когда зарядил
дождь. А как раз в это время мы только-только обнаружили пещеру.
Что до почтовой птицы, то в такой дождь вряд ли какая-нибудь птица
долетела бы до форта. А даже если бы она и смогла лететь, то вряд ли
добралась бы до форта Ньяро так быстро. Никто и ничто из передвигающихся на
ногах (по крайней мере, никакой человек) тоже, как вы понимаете, не мог
доставить послание в форт Ньяро всего лишь за час.
В конце концов я вынужден был признать, что вопросов у меня куда
больше, чем я могу получить ответов. Меня это уже начало беспокоить. Я решил
больше не забивать голову себе и своим людям. Напоследок оставив своих людей
готовить раненых и собирать припасы, я пошел назад, к статуе.
В помещении, где была статуя, находился уже Сарабос. Он сидел, скрестив
ноги и глядя перед собой в пустоту. Я встал возле него, и прежде, чем мы
нашли слова, чтобы заговорить, к нам присоединился Василиос.
- Ага... Я так и думал, что вы здесь, капитаны. Я слышал о посланнике,
которого не было.
- Я думаю, чем меньше говорить об этом, тем лучше, - начал было я.
- Но, господин, это похоже на кота в мешке. Вытряхнуть кота проще, чем
потом ловить и заталкивать снова. Да и стоит ли кот трудов, чтобы снова его
туда засовывать?
- Пожалуй, да. Если проблемой считать труды по укорачиванию слишком
длинных языков.
Мне хотелось побыть одному, но Сарабос вдруг поднял руку:
- Дай ему выговорить, что у него на душе. С Черным Драконом не спорят.
Особенно с такой родословной, как у Сарабоса.
Поэтому я сдался:
- Ладно, Василиос, говори, только кратко.
- Это не займет много времени. Главное - я не единственный, кто знает,
кто был отцом капитана Сарабоса. Другие тоже, может быть, хотели бы узнать.
Но лично я не желаю тешить себя надеждами. Дело в том, что я сам не очень-то
уверен касательно той части истории.
- Какой еще <той> части? - рыкнул я. - Ты что-то нам не рассказал?
- Ага. Там в истории было еще вот что. Эта статуя придет на помощь,
когда воину родственной с ней крови она понадобится.
Я посмотрел на статую. Похоже, она как стояла, так и стоит. Да и возле
пещеры не лежало никаких обугленных пиктских тел.
Впрочем, а какие следы я ищу, если все, что от статуи требовалось, -
это послать сообщение, что Сарабос, сын Конана, нуждается в помощи? Разве
то, что сделала статуя, - не помощь, как ни посмотри?
- Я еще раз повторяю то, что уже сказал: чем меньше будет об этом
разговоров, тем лучше.
- В самом деле, - согласился, вставая, Сарабос. - В последние годы
власть жрецов Митры возросла, а они магических штук не любят. Если пойдут
слухи, нас наверняка попросят либо сбросить эту статую, либо перетащить ее
отсюда в один из их храмов.
Вес статуи был равен весу двух или трех боевых коней. Мысль о том,
чтобы переть на себе это тяжеленное чудовище через Дебри Пиктов, совершенно
не радовала. Кроме того, культ Митры, особенно его жречество, - не люблю я
его.
- Все это хорошо. А что, если пикты научатся управлять этой статуей? -
спросил я.
- Если статуя связана определенной кровью, то только человек этой крови
может управлять ею. Я и другие дети моей... этой крови. Включая Конана
Второго, рачительного хозяина того, что он унаследовал. Которому, кстати,
тоже может понадобиться помощь удержать то, что у него есть.
Мы смотрели то друг на друга, то на статую, застыв в темноте,
освещаемые лишь свечой Сарабоса и моим факелом. Возможно, это было мерцание
неверного света, но мне показалось вдруг, как лицо статуи изменило
выражение. До этого лицо ее было угрюмым, будто хмурая маска. А теперь - я
мог поклясться в этом! - на губах появилась сухая улыбка, сходная с той, что
я так часто видел на губах отца Сарабоса - человека, имя которого мы не
будем называть. Для меня этого было достаточно.
- Повторяю, об этом следует молчать. Это наш долг перед Домом Конана.
- Наш долг, - повторили остальные. Лица их хранили непроницаемое
выражение. Мы повернулись и пошли прочь от статуи, прочь из этого помещения,
по туннелю, навстречу свету угасающего дня. Прочь из таинственной пещеры.