Грейс Грин. У ворот зла

имеются кровные враги среди родственников тех, кого он сразил. У этих
родственников, возможно, не хватит силенок самим сразить Идоссо. Но кое у
кого из них имеется влияние на более сильных военных вождей. Кроме того, как
ни крути, а Кубванде - это не какая-нибудь девчонка-сирота, забава мужчин, а
могучий воин, куда более полезный для племени живым, чем мертвым.
Конечно, все будет именно так, как пожелают боги. Однако Кубванде был
из тех, кто предпочитает самостоятельно распоряжаться собственной жизнью и
планировать ее по-своему до тех пор, пока боги не выразят прямо
противоположного желания. Ну а сегодня он хотел, чтобы охота была успешной,
чтобы удалось взять жирного кабана и чтобы после охоты было пиршество с
жареной свининкой, чей запах и вкус даже мерзостное присутствие Идоссо не в
состоянии будет испоганить.
При этих мыслях Кубванде облизал губы, нацелил воображаемое копье на
воображаемого кабана шагах в пятидесяти справа, метнул и оружие глубоко ушло
между щетинистыми лопатками зверя. Кабан сделал два шага, затем упал на
колени, перевернулся на бок и издох...
- Кубванде! - окликнул его Идоссо. - Мы в мире с Рыбоедами?
Кубванде не ответил, но ощутил стыд. Настоящий воин не должен позволять
глупому воображению брать верх над волей и рассудком.
- Опасность от Рыбоедов невелика, - отозвался наконец Кубванде. - Кроме
того, я думаю, что после нашей битвы с ними они еще слишком тощи желудками,
чтобы отважиться на новую.
Идоссо ухмыльнулся, показав передние зубы с ритуальными надпилами,
указывающими, что их обладатель убил льва копьем. Именно Идоссо в последний
раз водил племя бамула на Рыбоедов и собственными руками сразил шесть
вражеских воинов.
Кубванде подумал, что человек, столь подверженный лести и хвастовству,
вряд ли подходящая кандидатура для военного вождя. Впрочем, военный вождь со
слабостями - это тоже полезно.
Настало время оглянуться назад. Кубванде и шестеро других воинов
замерли, обернулись назад к тропе и подняли копья. Один из охотников дунул в
костяной свисток. Переливчатый свист вызвал ответный пересвист всевозможных
птиц, однако в поднявшемся гвалте не было слышно ни людских голосов, ни воя
духов.
Завершая ритуал, Кубванде поднял свою боевую дубину, трижды крутанул ее
над головой и метнул в сторону тропы. Дубина ударила в дерево с такой силой,
что отскочила назад и упала почти к его ногам.
Все приметы были самыми лучшими. Ничто не указывало на то, что впереди
может ожидать нечто, чего следовало бы опасаться. По крайней мере, во время
охоты на кабана.


Киммериец мог беспробудно дрыхнуть в любое время дня и ночи так же
легко, как матерый котище. Но сейчас, устроившись среди корней дерева, он
продолжал бодрствовать, наблюдая за прогалиной. Дело в том, что место, где
расположился Конан, не было одним из его постоянных охотничьих лежек, каждая
из которых была самым тщательнейшим образом выбрана, а затем окружена
всевозможными ловушками, так что никто не мог пройти мимо незамеченным.
Здесь же, в чужом месте, приходилось оставаться настороже.
Конан находился в полудне пути от самого ближайшего из своих убежищ.
Сейчас он был на территории племени, называемого Рыбоедами. И хотя Рыбоеды
вряд ли могли представлять угрозу для него, пожелай они даже его смерти, тем
не менее следовало и их принимать в расчет. Известно ведь, что страх даже
слабых делает смертельно опасными.
Кроме того, и народ бамула повадился шляться по землям Рыбоедов, как по
своим собственным. На Черном Побережье к бамула относились с почтением.
Конан знал о народе бамула только от их врагов. Те, с кем он разговаривал,
были воины на борту <Тигрицы>, враждебные народу бамула. Бамула предлагали
за этих воинов хорошую цену или что-то вроде этого, так говорила Бэлит, но
она отказалась. <Я ни одного не продам бамула, - добавила Бэлит. - Если я и
стану иметь с ними дело, я буду ПОКУПАТЬ. И платить буду той монетой,
которой обычно расплачиваюсь со стигийцами>.
Кровь и сталь, смерть и страх были монетой, которой Бэлит обычно
платила стигийцам. Платила до тех пор, пока не встретила свой собственный
конец. Теперь волны несут ее пепел вместе с обломками корабля; а в джунглях
по берегам реки Зархеба лежат кости отчаянной команды рубак и сорвиголов.
Тех, кто был когда-то товарищами Конана.
С Бэлит его связывало нечто большее, чем постель. Хотя и одних только
воспоминаний о том, какова была Тигрица в постели, было бы довольно, чтобы
заставить мужчину не спать ночами. Для Конана это была идеальная подруга.
Душа Бэлит отнюдь не похожа на ее имя. Ее закаленное в боях тело
никогда бы не вызвало мыслей о сладостных объятиях. И дикие черные воины
Бэлит меньше всего были похожи на тех солдат, которыми был призван
командовать северянин Конан.
Это было славное время, но теперь оно ушло в прошлое. Впрочем, сыну
Киммерии не пристало тратить много времени, оплакивая то, что кануло в
небытие, - суровая, и скупая северная эемля предоставляет мало радостей, а
любовь Бэдит была одна из них. Более того, Конан отправил Бэлит домой, в
океан, на корабле, которым она так гордилась и за который так боялась, - на
корабле, имя которого наводило такой ужас на стигийские берега.
Погибли все. Но когда Конан подносил факел к <Тигрице>, уже тогда он
знал, что много времени пройдет, прежде чем он ступит на борт другого
корабля. С воспоминаниями и с оружием, со сведениями о Черном Побережье,
полученными от товарищей на борту <Тигрицы>, и с навигационными приборами в
мешке через плечо Конан отправился в глубь суши.
Звуки шагов, которые мог издать лишь охотник, человек или животное,
положили конец невеселым раздумьям. Конан лишь слегка повернул голову.
Теперь ему не нужно было двигаться, чтобы вся прогалина оказалась в поле
зрения.
Шаги все приближались, легкие и уверенные. Конан послюнил палец и
поднял его, чтобы определить направление слабого ветерка. Палец подтвердил
то, что уже сказали Конану его уши: чужаки движутся по тропе.
Теперь уже и на слух он мог определить их количество. Трое или четверо,
не больше... Так что опасаться нечего. Даже если это и не Рыбоеды.
Конан ждал. Если бамула в своих охотничьих экспедициях осмеливаются так
далеко заходить на земли Рыбоедов, то знать об этом весьма полезно. Начинать
воевать с ними бессмысленно. Это только в детских сказках герой
один-одинешенек громит целое племя. Похоже, приходит конец мирному и
безмятежному одиночеству здесь, в джунгаях Черного Побережья. Этот этап
жизни уходит в прошлое, как ушла в прошлое Бэлит.
Три женщины вышли на прогалину. Каждая несла на голове сосуд, а на
бедре корзину. Корзина висела на ремне, переброшенном через плечо. Кстати,
ремнем весьма затруднительно прикрыть пышный бюст. Именно это изумленный
киммериец и наблюдал. Незнакомки удосужились прикрыть телеса лишь короткими
передничками. Судя по всему, женщин подобный наряд нисколько не смущал.
Впрочем, хорошо сложенная бабенка не может оскорбить своим видом глаз
мужчины, неважно, какого цвета у нее кожа.
Женщины сняли сосуды, отвязали корзины и составили их кругом посреди
прогалины. Затем они встали на колени и семь раз поклонились. В ушах каждая
носила золотые серьги, сверкающие на солнце. В носу одной из женщин было
кольцо из золота и слоновой кости.
Женщины поднялись на ноги. Их груди вздрагивали и покачивались. Зрелище
было столь соблазнительным, что, наверное, должно было заставить даже
каменную статую широко распахнуть глаза и отвесить челюсть. Конан, замерев в
корнях могучего дерева, недоумевал: чего они ждут? На что они надеются?
Он решил, что пока не стоит вылезать из укрытия. Вряд ли последует
теплый прием, если девахи сначала перепугаются до полусмерти.
Конан продолжал наблюдать. Стояла тишина, нарушаемая обычными звуками
джунглей. Конан отметил про себя, что девушка с кольцом в носу носила также
убор из синих перьев, который колыхался в ее волосах. В этот момент
появилось нечто новое, о чем Конану мгновенно подсказали его обостренные
инстинкты.
Тишина была слишком долгой и стала абсолютной. Исчезли даже обычные
звуки джунглей. Впечатление было такое, будто приближается нечто неизвестное
или враждебное.
Ни Конан, ни девушки не делали ничего, чтобы пробудить джунгли к жизни.
О том, что поблизости возникло новое живое существо, говорило очень мало.
Однако и тех немногочисленных признаков, что наблюдались (или ощущались),
было довольно, чтобы заставить Конана выскользнуть из его убежища, на ходу
поднимая копье. Движения его были столь плавными и беззвучными, что им
позавидовала бы и змея; ясное дело, женщины Конана не заметили.
Затем какой-то звук, никогда не слышанный киммерийцем прежде, заставил
женщин встрепенуться. Мгновение спустя они исчезли на тропе так быстро, что
Конан лишь успел уловить мелькание юбки последней из них.
Если бы не сосуды и корзины, брошенные в прогалине, Конан мог бы
подумать, что женщины приснились ему. Что это просто сон, какой бывает от
плохого вина или на пустой желудок, хотя вина в этих джунглях отродясь не
было. Впрочем, пиво, что стряпали здешние аборигены, вполне подходит для
пересохшей глотки настоящего мужчины. А вот пустой желудок - дело другое.
Брюхо великана-варвара, как назло, выбрало именно этот момент, чтобы злобно
зарычать. Будто напоминало хозяину о том, что пришла пора подкрепиться.
Желудок куда лучше хозяина понимал, что в здешних дождевых лесах животные
погибают быстро и еще быстрее становятся мерзкой тухлятиной.
Мысли о пиве поневоле заставили Конана вернуться назад, к сосудам.
Киммериец считал, что никакого вреда не будет, если он посмотрит, что там
такого позабыли женщины. Ну а если находящаяся в сосудах пища выглядит
подозрительно, то, хвала богам, тут, в джунглях, тьма-тьмущая обезьян. Надо
только набраться терпения, подождать и посмотреть, пригодна эта пища для еды
или нет.
Взгляд Конана бесцельно блуждал по прогалине в тот момент, когда он
начал пробираться к корзинам. Длинные руки Конана тихо и бесшумно отодвигали
ветки, сучья, листья. Наконец беззвучно, как тень, он выскользнул на
прогалину и потянулся к корзинам и сосудам. Замерев на мгновение, он
протянул к ним руки. Схватив одной рукой корзину, другой - сосуд, Конан
быстро стал отодвигаться назад, под сень деревьев. Его движения в точности
повторяли путь, каким он здесь появился. Было впечатление, что гигантский
паук движется по нити своей паутины.
Теперь, оказавшись в тени деревьев, невидимый с прогалины, угнездившись
на своем прежнем месте, в корнях могучего дерева, Конан сорвал крышку с
сосуда. Содержимое пахло вроде как пивом. По крайней мере, это было
достаточно похоже на пиво. Более того, когда Конан осторожно сунул в кувшин
палец, продукт на ощупь тоже был в точности похож на пиво. Конан вытащил
руку из сосуда и лизнул палец...
Именно в этот момент в глаза киммерийца бросились знаки на корзине и на
сосуде. Вернее, это был один и тот же знак. Конану он был знаком. Этот знак
Рыбоеды ставили на подношения Неизвестному Духу. Племя поклонялось пяти
богам, каждый из которых имел собственный знак. А еще имелся шестой знак для
всех прочих духов, добрых или злых.
Пиво и еда, состоящая из фруктов и сушеной рыбы, были бы отличным
подспорьем к скудному рациону Конана. Какая разница, что они украдены прямо,
что называется, из-под носа у бога! Тем более что и бог, судя по всему,
неизвестный.
Не будучи любителем жрецов, да и вообще мало веря во всю разведенную
вокруг богов ахинею, киммериец сомневался, что богам есть какое-то дело до
всех тех глупостей, которые устраивают в их честь люди. Когда он как-то
разговаривал с Бэлит о богах, он не кривил душой, заявляя: <У них свои дела,
у меня - свои. На тени-то я им не наступаю>. Вот и сейчас Конан сомневался,
что своей маленькой кражей серьезно ущемил чьи-то интересы.
В мире были мудрые воры и глупые воры. А Конан только потому сейчас
бродит по лесам Черного Побережья, что много лет тому назад в Зингаре уяснил
себе разницу между теми и другими.
Вот и теперь, сидя под корнем гигантского ствола, Конан решил в
очередной раз быть мудрым вором и вернуть подношение туда, откуда взял.
Ущемил не ущемил, а на тени наступать не стоит.
Конан было привстал, собираясь снова выбраться на прогалину, когда
откуда-то со стороны тропы раздался женский крик. Затем Конан услышал боевые
кличи - некоторые бамульские, некоторые на незнакомом ему языке, свирепое
ворчание. А затем снова вскрик.
Потянувшись за оружием, Конан выронил подношение. Пусть теперь духи
подбирают, если им это нужно. Один-единственный прыжок - и он уже над своим
убежищем. Лианы, как змеи, обвились вокруг его ног, но он рывком
освободился, по-прежнему без шума и почти не снижая скорости.
В левой руке киммерийца было копье, в правой сиял двуручный меч. Варвар
устремился по тропе.


Кубванде и остальные воины, заметив внезапно наступившую вокруг тишину,
подняли копья и щиты, оглядывая джунгли, готовые встретить врагов или по
крайней мере получить ответ. Любопытство буквально глодало их. Однако честь
бамульского воителя заставляла их смотреть только туда, куда им было
положено смотреть, а не шарить суетливо глазами окрест, как женщинам.
Только когда Идоссо выкрикнул: <Всем вперед!> - только тогда замыкающие
воины отвели свой взгляд от оставшейся за отрядом тропы. А затем от
любопытства у Кубванде, казалось, выросли на ногах крылья, когда он со
своими людьми помчался на помощь Идоссо.
Правда, поначалу было не совсем ясно, отчего это старшему вождю вдруг
понадобилась помощь. Правой рукой вождь держал женщину из племени Рыбоедов
за носовое кольцо, левой же ухватился за юбку. Рядом кряжистый воин оседлал
еще одну бабенку. Видимо, он здорово успел потрудиться, поскольку деваха
лежала полностью голой, если не считать ремня вокруг ее запястий. Пыхтя,
воин уже приготовился скрутить пленнице и лодыжки.
- Идоссо, должно быть, для народа бамула наступил черный день, если
такому воину, как ты, требуется помощь, чтобы управиться с двумя Рыбоедками?
- заметил Кубванде. Грубой шуткой Кубванде хотел показать старшему вождю
прямоту и искренность своих намерений.
Женщина в руках Идоссо тщетно пыталась вырваться. Вот она наконец резко
откинулась назад, умудрившись ударить ногой могучему воину в пах. Удар вышел
хлестким и сильным, у Идоссо с губ сорвался хриплый стон. Однако руки вождя,
подобно двум крепким бревнам, даже не дрогнули.
У Кубванде захватило дыхание. Ему доводилось слышать о том, что Идоссо
проделывал с пленными женщинами, если его разъярить.
- Их там было три, - сказал Идоссо. - Три женщины. Они совершали
подношение Неизвестному Духу. Затем их что-то напугало. А что именно, они
мне не говорят.
- Если для них это столь же опасно, как и для нас, они скажут это и без
пытки. Если это опасно только для нас, они, скорее, предпочтут умереть, не
сказав ни слова.
- Дай только время, - проворчал Идоссо. - Все скажут, как миленькие.
- Может пройти слишком много времени, прежде чем они заговорят. Не
забудь, что одна удрала и теперь мчится предупредить своих, - заметил
Кубванде. - Впрочем, это просто Рыбоеды...
Женщина на земле отпустила грязное предположение насчет того, что
Кубванде может сделать со своей мужественностью. Женщина в руках Идоссо,
похоже, была готова плюнуть кому-нибудь в лицо. Кубванде надеялся, что у нее
хватит ума этого не делать.
- ...а один бамульский воин равен десятку воинов-Рыбоедов. Но мы так
далеко забрались на их территорию, что они могут напасть десять раз по
десять на каждого из нас. Тогда все, что мы получим, - молитвы над нашими
костями вместо ответа на вопрос о том, что случилось.
- Ты прав. Кости не радуют женскую плоть. - Идоссо отпустил носовое
кольцо и схватил женщину за руки. Не обращая внимания на ее рывки и пинки,
он крепко сжал оба ее запястья своей гигантской ручищей.
- Ну, девочка, сейчас ты научишься быть ласковой со мной. Говори, что
привело тебя сюда и что тебя напугало?
Кубванде увидел, как на лице женщины ненависть сменяется страхом, а
страх - сомнением. Наконец в глазах ее явственно зажглась решимость
говорить, прежде чем Идоссо сделает большее, нежели легонько вывернет ей
руки. По мнению Кубванде, это свидетельствовало о мудрости женщины, особенно
если учесть, что она находилась среди бамульских воинов.
- Мы... Мы пришли совершить подношение Неизвестному Духу, принявшему
форму человека, - сказала женщина.
- Принявшему форму человека? Когда? Какого такого человека?
Вопросы Кубванде вылетели, подано копьям, прежде чем Идоссо успел
открыть рот.
Идоссо свирепо сверкнул глазами на младшего вождя. Но скудный умом так
и не нашелся что ответить. В этот момент неожиданный шорох заставил всех
насторожиться. Затем завеса листьев справа раздвинулась, и тощий коричневого
цвета человек, одетый лишь в грязно-белую набедренную повязку, выпрыгнул на
тропу. Кубванде увидел на руках и ляжках человека кровь.
Кубванде также заметил кровь на клыках колоссального вепря, который
появился вслед за человеком. Даже воинам народа бамула понадобился миг,
чтобы собрать все свое мужество и взглянуть на столь ужасное существо. Вепрь
был чудовищен. Высотой в холке он доставал Идоссо до пояса. Цвет щетины
показывал на то, что животное находится в том возрасте, когда уже приходят
хитрость и опыт, но еще остается сила.
Впереди по тропе из теней появился еще один человек, у которого,
похоже, вид вепря не вызвал ни малейших сомнений. Его копье метнулось столь
стремительно, что, казалось, не копье это было, а мысль, принявшая форму
копья. Ибо не в силах человек метать копье так быстро.
Только движение ноги вепря избавило того от смертельного удара. Копье
глубоко вонзилось животному вбок, но не оборвало его жизнь.
Вместо этого внимание чудовища теперь было обращено на вновь
появившегося. Вепрь издал страшный хрюкающий рык, в котором слились воедино
ярость и боль. Затем вепрь наклонил голову и устремился на копьеносца.
Кубванде поднял свое копье, но обнаружил, что не может совершить броска
без опасения попасть либо в одного из бамульских воинов, либо в того
человека. В этот момент человек метнул второе копье, целясь вепрю между
лопаток. Тут свет упал на незнакомца. Кубванде в первый раз получил
возможность рассмотреть его.
Ни кто из отряда бамула, за исключением Идоссо, не мог сравниться с
незнакомцем по стати. Волосы его были черны как ночь, но, в отличие от волос
аборигенов, прямые и длинные. Кроме того, нигде во всех Черных Королевствах
ни одна мать не могла дать дитяте столь светлой кожи. Нигде в известных
Кубванде землях не рождались люди со столь свирепыми голубыми глазами, так
похожими на львиные, если бы не их цвет.
Бамульскому воину показалось, что теперь ему понятно, какую форму
принял Неизвестный Дух.



Глава вторая

У Конана едва хватило времени заметить какую-то странность в раненом
человеке, первой жертве кабана. А затем все его внимание снова переключилось
на чудовищное животное. Киммериец не собирался стать его следующей жертвой.
Двуручный меч - не самое подходящее оружие против кабана, даже
ослабевшего и медленно передвигающегося, у которого, однако же, достаточно
клыков и мускулов, чтобы быть смертоносно опасным на близком рассеянии.
Только благодаря удаче можно с помесью двуручного меча удерживать кабана на
расстоянии вытянутой руки. Благодаря удаче... или одному-единственному
стремительному удару!
Кабан угрожающе хрюкнул.Конан покрепче сжал рукоять меча.
Копыта чудовища взрыли землю. Зверь ринулся вперед. Конан наклонился и
отскочил в сторону. Все это он проделал единым движением, молниеносным, как
бросок змеи.
Сверкнуло стальное жало меча, и передние ноги монстра отсекло начисто.
По инерции кабан пролетел вперед и врезался рылом в ствол дерева. Затем он
стал корчиться, яростно пытаясь утвердиться на уцелевших задних ногах и на
кровавых обрубках передних.
И снова меч киммерийца поднялся и опустился, подобно топору палача, -
прямо на основание щетинистой шеи. С отвратительным хряском лопнула толстая
шкура, хрустнули кости, диковинным фонтаном взлетели кровавые ошметки.
Последний визг оборвался... и вместе с ним оборвалась жизнь свирепого зверя.
Кабан судорожно дернулся и затих.
Конан внимательно осмотрел лезвие - не остались ли зазубрины и щербины?
- а затем, не теряя времени, отер благородный металл о кабанью щетину. Для
доброго оружия влажные джунгли столь же неблагоприятная среда, как и море.
Конечно, двуручник не был единственным оружием в арсенале Конана, но что ни
говори, а именно длинному мечу киммериец отдавал предпочтение. Здесь, в
джунглях, ржавчина подстерегала на каждом шагу. Она могла изуродовать лезвие
столь же стремительно, сколь быстро рассправляется крокодил с нежным тельцем
ребенка.
Только удовлетворившись состоянием клинка, киммериец позволил себе
подняться и удостоить вниманием людей, что стояли неподалеку. По головным
уборам и татуировке, по воинственной и настороженной повадке, по позам и
поднятым копьям Конан тотчас же понял, что перед ним воины племени бамула.
Он рассудил, что лучше с самого начала продемонстрировать свои миролюбивые
намерения, прежде чем эти копья полетят в него.
Конан вложил меч в ножны и скрестил на груди могучие руки:
- Я Конан-киммериец. Я пришел сюда с миром. Этот кабан - мой дар вам.
Большинство наконечников копий и почти все щиты приспустились. Похоже,
бамула поняли его. Весь вопрос лишь в том, поверят ли они ему. Конан счел,
что пиратская песнь - песнь, которую он выучил на борту <Тигрицы>, - будет
достаточным аргументом в его пользу. Команда <Тигрицы> состояла из
представителей добрых двух десятков различных племен Черного Побережья.
Общий язык, которым пользовались на борту, состоял из слов, принадлежащих
каждому из этих двадцати племен с примесью шемитского и даже стигийского.
Прежде чем Конан снова заговорил, женщина вырвалась из рук самого
высокого бамула и кинулась к киммерийцу. При этом один из воинов бамула
метнул копье. Тотчас же меч Конана вылетел из ножен. Скорость движения меча
была подобна скорости мысли.
Копье упало на землю, не причинив женщине никакого вреда. Точнее, это
было уже не копье, а две его половины. На ум запросто могло прийти сравнение
с мясником, аккуратно строгающим ломоть мяса. Женщина бросилась Конану в
ноги. Она всхлипывала и одновременно что-то бормотала. Лопотала она слишком
быстро, так что Конан понимал одно слово из пяти. Впрочем, даже этого
киммерийцу хватило, чтобы понять: она умоляет его о защите. Ясно было также,
что воинам бамула вряд ли понравится, если чужак возьмет эту женщину под
свое покровительство.
Тем не менее ни разу еще не случалось, чтобы женщина, попросившая
великана-варвара о помощи, так или иначе не получила ее. Конан решил не
делать исключения из своих правил и в этот раз. Поэтому он легонько поставил
ногу ей на шею. Конан видел в свое время, что так поступала Бэлит. Таким
образом она показывала, что вступает во власть над пленником.
Высокий бамула, доселе крепко державший симпатичную бабенку,
нахмурился.
- Это твоя женщина? - спросил он.
- Могу спросить тебя о том же,- ответил Конан. - Я не беру женщин у
других мужчин. Но мне непонятно, что делают бамула с девчонкой из народа
Рыбоедов.
- Меня зовут Идоссо. Я - квамо племени бамула, хозяев этих земель, -
заявил рослый воин. - А эта девушка - моя добыча.
- Насколько мне известно, эта земля принадлежит Рыбоедам, - ровным
голосом возразил Конан.
- Рыбоедам принадлежит лишь то, что им позволят иметь бамула, - сказал
Идоссо.
Тут Конан только заметил еще одну пленницу, лежащую на земле абсолютно
голой. После нахального заявления Идоссо, женщина бросила на вождя полный
ярости взгляд.
Девица, на шее которой покоилась нога Конана, приподняла голову. Конан
мягко надавил ногой посильнее. Он пришел к выводу, что Идоссо обладает
длинным языком и коротким терпением. Словом, из тех, кого лучше не злить без
нужды. Такие встречаются в любом краю.
- Прошу прощения, квамо Идоссо и квамо Конан, - заговорил второй
бамульский воин, - мне кажется, что нам следует подумать и о том человеке. -
Он указал на жертву кабана. Тот сидел, прислонившись спиной к дереву. Глаза
его были закрыты. - Он что-то бормочет. Я такого языка никогда не слышал.
Конан увидел, что Идоссо нахмурился, увидев, как его, Конана, наградили
почетным титулом. И тотчас киммериец сообразил, что это - хитроумная
ловушка, расставленная вторым бамула. Этот второй бамула не был гигантом,
подобным Идоссо, - тот-то был почти равен Конану по росту и сложению. Но
взгляд этого второго воина свидетельствовал об остром уме. Именно ум являлся
оружием второго бамула в противоположность Идоссо, который полагался на свою
недюжинную силу, но не отличался хитростью.
- Почему ты просишь меня? - начал было Конан.
- Кубванде, сын Д'Бено, иккако народа бамула, иккако, как и Д'Бено, что
был предо мной, - вот кто говорит с тобой, - сказал воин, сделав ритуальные
жесты, точный смысл которых, впрочем, остался Конану непонятен.
Впрочем, киммериец понимал, что мудрее всего будет воспользоваться
любым случаем выразить вежливость. Особенно если ты стоишь один, а напротив