Страница:
— Где ты учился так драться?
— Жить захочешь — научишься, — ответил я и приказал: — Оттащите его… Чтоб не мешался под ногами…
Воины робко приблизились к распростертому Трору. Боялись… Этот страх был посильнее, чем тот, навеянный глупыми ночными рассказами мальчишек.
Я убрал меч, вытер лицо, прикрикнул на отпустивших весла гребцов-хирдманнов и подошел к Джании. Она сжалась. Знала, что заслужила наказание. Но я даже не ударил ее, просто приподнял за подбородок и тихо сказал:
— Попробуешь еще раз — сдохнешь, как собака! Она поспешно закивала и поползла на корму. Я прижал ее ногой к палубе:
— И еще. Трор ранен, и ты будешь лечить его. Не вылечишь — на себе узнаешь гнев потомка богов!
— Я буду хорошо лечить его, хозяин! — прошептала рабыня.
Я отвернулся, подошел к мачте и опустился на настил. Ноги дрожали, будто после долгого бега, а где-то внутри, груди билась уже давно знакомая боль. Она жила во мне с того памятного пира у Серой Шкуры.
Стараясь успокоиться, я прикрыл глаза. Теперь уже никто не шептался и не рассказывал нелепых историй. Должно быть, юнцы сильно испугались. Они и не подозревали, что такое настоящая схватка. Теперь будут знать…
Сзади зашуршал Скол. Кормщик сел рядом и вздохнул:
— Ты поступил очень мудро, Хаки, но теперь тебе будет трудно.
Я и сам знал это. Не многие поймут, почему я заступился за Джанию и чуть не прикончил собственного друга. Придется объяснять. Но и после объяснений согласятся не все. Рабыня подняла руку на свободного человека и заслужила смерти, а я даже не наказал ее.
— Не нравится мне вся эта затея, — продолжал Скол, но я не дал ему договорить:
— Знаю. Оставь меня.
Кормщик замолчал, а потом заметил впереди высокие, будто нависшие над морем каменные громады гор и вскочил:
— Нервасунд!
Все закричали. Мало кто из норманнов преодолевал Нервасунд. Это было опасное место, где водили хоровод дочери Ран Похитительницы, а их мать пряталась в подводных скалах и там поджидала свои жертвы. Она швыряла корабли на острые камни, чтобы не пропустить их в Море Среди Земель. А еще в Нервасунде ходили страшные огненосные корабли арабов. Трор называл их дромонами.
Все забыли про рабыню и про драку. Гребцы навалились на весла.
— Ближе к берегу! — крикнул Скол. — Ближе к берегу!
— Льот, пусти его! — приказал я, и Льот уступил кормщику руль.
— Хэй-я! — подгоняя гребцов, крикнул я.
— Хорошее время. Ночь, арабов нет, — пробормотал Скол. — Жаль, без ветра не успеем до отлива…
—Успеем, — заверил я и приказал, чтобы на весла сели все воины: на каждое по двое.
«Акула» понеслась вперед с невиданной скоростью. Берег подходил все ближе. Он поднимался перед нами высокой, засиженной чайками скалой. Волны лизали ее мрачные уступы, а белые птицы кружились над нею, словно прощались с отважными мореходами.
Скол приподнялся, взглянул на скалу и обрадованно завопил:
— Начинается! Вперед!
— Эй-ха! — Гребцы потянули весла.
Перевязав рану какой-то тряпкой, очнувшийся Трор уселся рядом со мной. Он ничего не сказал. Да и что он мог сказать? Мы оба были виноваты в этой глупой драке…
Течение и наши усилия несли «Акулу» вдоль берега. Черные валы поднимались по скользящей рядом скале все выше и выше, и казалось — еще немного, и нас вознесет на самую вершину, к белым, тревожным птицам, почти к самому Асгарду[71]…
— Скорее! — торопил Скол. — Скорее! Он озабоченно вглядывался в небо и шевелил губами, будто шептал заклинания, но я знал, что это не так — Скол отмерял время, чтоб точно знать, когда хоровод дочерей Ран повернет обратно.
Кто-то из юнцов жалобно застонал.
— Греби, щенок! — обернувшись, заорал я. — Гребите все, если хотите жить! Утром здесь будут дромоны!
Еще какое-то время я подбадривал гребцов, а потом перестал и уже не видел, как один за другим они бросали весла. Юнцы сдавались, а «старики» понимали, что есть лишь один способ выжить, и упрямо боролись с течением. Я тоже. Мир перевернулся и стал моим врагом. Я бился с ним, как с самым страшным чудовищем, и ничего не чувствовал, только тяжесть весла и желание победить. Наперекор Ран я заставлял «Акулу» ползти вперед, но с каждым гребком она двигалась все медленнее и Медленнее…
Рядом захрипел Трор. Его могучие руки отказывались служить. Упадет на весло, придавит, и я не справлюсь!
И тогда впервые в своей жизни я взмолился.
— Помоги же, Черный! — прохрипел я. — Помоги! Он скосил мутные глаза, качнул тяжелой головой и снова налег на рукоять. Из груди викинга вырвался протяжный стон и… «Акула» пошла вперед! Нет, не пошла — полетела…
Рывок, еще один, еще… Пот застилал глаза, и я уже ничего не видел, только слышал громкие команды Скола.
— Хэй-я! — кричал он. — Хэй-я! — А потом вдруг восторженно заорал:
— Все! Хаки! Все!
Я поднял голову и огляделся. Зеленые невысокие берега, что-то вроде залива, рассвет, тишина и никого вокруг…
— Мы прошли, Хаки! — кричал Скол. — Прошли! Нам повезло! Мы миновали самые опасные места до того, как начался отлив!
Я посмотрел на кормщика. Он хорошо поработал провел «Акулу» через неведомый пролив без сучка и задоринки. А впереди лежало чужое море и где-то далеко за ним — золото, о котором всю жизнь мечтал мой отец.
Мы уже два дня плыли в Море Среди Земель, а рана. на плече Трора не заживала. То ли мешала изнурительная жара, то ли нехватка еды и воды, то ли тяжелая работа, но обвинять в этом рабыню я не мог. Джания целыми днями сидела возле раненого викинга. Она терпеливо перевязывала Трора и даже старалась во время сна прикрыть его теплым покрывалом, но ее заботы пропадали впустую. Трору ничего не нравилось: ни ее перевязки, ни ее услуги, ни ее покорность…
— Я не дитя, чтоб за мной баба ходила! — возмущался он. Я кивал, но Джанию не останавливал. И к берегу не подходил. Берег лежал где-то с правого борта, но мы его не видели, а определяли по серым, пролетающим над драккаром птицам. Скол одобрял мое решение не подходить к чужим скалам.
— Орм шел бы так же, — говорил он. — Чего соваться туда, где ничего не знаешь? Даже языка…
Однако викинги роптали. Особенно возмущались молодые. Они не видели опасности и, едва оторвав ладони от весел, собирались стайками, вполголоса толковали о чем-то и косились в мою сторону.
— Молодые худое затевают, — однажды предупредил меня Скол. Я улыбнулся:
— Знаю. Но первым устраивать свару не стану. Здесь чужое море, и мы должны держаться вместе. Иначе не выживем.
Кормщик удрученно склонил голову:
— Похоже, они этого не понимают. На исходе второго дня после Нервасунда Скол повернул «Акулу».
— Где-то тут должен быть Карфаген, — объяснил он. Джания приподнялась с настила, вгляделась в далекую полоску берега и согласно кивнула:
— Карфаген…
Оставленный без ее присмотра Трор сорвал повязку и пробрался ко мне. А я не сводил глаз с берега. Карфаген… Как много я слышал об этом городе! Восточные купцы рассказывали о золотой, преграждающей вход в его гавань цепи, о круглых куполах его храмов, о пестрых нарядах его людей, и о его женщинах, которые так прекрасны, что скрывают свои лица от недостойных взоров мужчин…
— Дромоны!
Я обернулся. Скол указывал вперед. Там, в волнах, взмахивая веслами, словно крыльями, двигались два незнакомых мне корабля. Они напоминали птиц — длинные, высокие, с надстройками на корме. На надстройках блестели щиты. Это были не торговые корабли!
— Уходим! — рявкнул я Сколу.
Он послушно налег на руль. Драккар повернул носом в море. Я всмотрелся в дромоны. Они были огромные — каждый почти вдвое больше «Акулы», с треугольными парусами и длинными, качающимися над водой таранами. Драться с подобным противником и в лучшее время было бы глупо, а уж теперь — тем более. Нужно беречь силы для главного боя, где каждый меч окажется на счету. Если потихоньку развернуться и уйти, арабы успокоятся. Они вряд ли станут преследовать каких-то заплутавших в их водах морских бродяг.
— На весла! Живо! По двое! — приказал я. Разочарованно постанывая, «Акула» двинулась прочь от города. Сказочный Карфаген растворялся в синем мареве. Дромоны замедлили ход, а потом и вовсе остановились. «Пойдут следом или нет? Пойдут или нет?» — билось у меня в голове.
Лениво, словно сытые тюлени, арабские корабли повернули к нам. Треугольные паруса хлопнули, обвисли и вновь наполнились ветром. Арабы решили выяснить, кто мы такие. Что ж, пусть выясняют. Бегством добрых намерений не докажешь…
— Суши весла, — велел я. Гребцы замерли и молча уставились на дромоны.
— Мы не станем драться, — предупредил я притихших воинов. — Сидите и молчите. Говорить будет только она.
Я указал на Джанию. Рабыня закивала.
— Скажешь, что мы идем в Рум и ни на кого не нападаем… — начал я, и тут лицо стоящего возле нее Хрольва перекосила злая ухмылка.
— Нет, хевдинг! — зло выкрикнул он. — На этот раз мы будем драться! Мы не трусливые псы, чтоб, поджав хвост, бегать от всех встречных, и мы не станем прятаться за бабьи враки!
Ободренные его словами юнцы дружно зашумели. На мгновение я растерялся. Худшего момента для бунта невозможно было даже представить. На нас шел враг, а этот пустоголовый щенок затевал склоку!
— Закрой пасть! — сказал я, но Хрольв огрызнулся:
— Ты трус! Сколько дней мы идем, а еще ничего не добыли! Мы прячемся, голодаем и гребем с утра до вечера, а где твое золото?! Нет уж, хевдинг, я больше не желаю слушать твоих приказов! Мы будем сражаться и возьмем с этих кораблей все их добро!
— Ты что, не видишь? Это не торговые корабли, — прошипел я сквозь зубы. — Это воины. У них нет богатых товаров, тканей или золота, а только мечи и луки.
— А это мы узнаем! — И прежде чем я понял, что случилось, Хрольв выхватил нож, притянул к себе Джанию и заорал: — Да, она будет говорить с ними! Она выяснит, что они везут.
Я шагнул вперед. Хрольв приставил острие кинжала к смуглой шее рабыни. Та сдавленно пискнула, и я остановился.
— Видишь, хевдинг, я знаю, как присмирить тебя! —. захохотал Хрольв. — Из-за нее ты чуть не убил лучшего друга. Для тебя эта черная девка дороже всего! А если так — стой тихо, или она сдохнет! Раздай воинам оружие!
— Сделай это, Хаки, — тихо прошептал сзади Трор. — Иначе нам придется распрощаться с золотом халифа.
Я и сам понимал, что смерть черной девки сделает наш поход бессмысленным. А смута на корабле кончится для всех смертью или пленом. Везде ценят выносливых, не боящихся морских бурь рабов…
— Бери! — рявкнул я, откинул люк и выбросил мечи на настил. Хрольв победно засмеялся, а остальные юнцы скучились за его спиной. Я запоминал их. Если выберемся, все они будут убиты…
Один из дромонов подошел совсем близко. По бортам стояли высокие смуглокожие воины в золоченых шлемах и с круглыми щитами в руках. На каждом щите красовался странный, похожий на звезду знак.
— Мамлюки, — шепнул Трор. — Лучшие воины халифа. Я слышал о них на торгу в Валланде.
Я покосился на другой дромон и с облегчением вздохнул. Этот корабль не был военным, как показалось вначале. На палубе стройными рядами стояли бочонки, лежали тюки с тканями, а команда в длинных белых одеждах мало походила на воинов. Кое в чем бунтарь Хрольв оказался прав. Если одного торговца охранял целый корабль мамлюков, добыча на нем должна стоить того…
С военного корабля что-то гортанно выкрикнули. Глаза Хрольва заблестели.
— Что они сказали? — встряхнул он Джанию. Та молчала.
— Что они сказали? — спросил я.
— Они спрашивают: кто мы и куда направляемся, — проговорила она.
— Скажи им…
— Нет! — прошипел Хрольв. — Скажи им, что мы, дети Одина, великие воины, и пришли, чтобы взять добычу!
Джания затряслась. Даже глупая черная девка понимала, что эти надменные слова обрекают нас на смерть!
. — Что мне ответить, хозяин? — глядя на меня, прошептала она. «Была бы чуть поумнее, не спрашивала бы, а солгала, храня свою и наши жизни!» — Но не успел я подумать, как она открыла рот и что-то выкрикнула. Должно быть, бонд все-таки не зря обвинял ее в колдовстве…
Воины на дромоне медленно опустили щиты. Один из них улыбнулся, крикнул Джании что-то шутливое и помахал мне рукой. Я ответил вялой улыбкой. На корабле мамлюков засвистели плети и застонали прикованные к веслам рабы. Он развернулся и стал отходить. Торговый корабль тоже поднял парус и пошел за ним. И тут Хрольв опомнился.
— Что ты им сказала?! — дергая Джанию за волосы, завопил он. — Что ты сказала, сучка?!
Рабыня скосила на меня глаза, так что остались видны лишь усеянные красными прожилками белки и краешек черного блестящего зрачка.
— Я обманула их, хозяин, — спокойно сказала она. — Я солгала, что это корабль Маавии.
Джания не боялась приставленного к горлу ножа, не боялась смерти — она верно служила своему хозяину.
— Подлая тварь! — Оставляя кровавый след, нож Хрольва скользнул по горлу рабыни. Она захрипела и обмякла. Хрольв отшвырнул ее в сторону. За его спиной безмолвно переминались растерянные юнцы.
— Стреляйте же! — выкрикнул Хрольв. — Добыча уходит!
— Не сметь! — Я рванулся к нему, но было поздно — кто-то выпустил стрелу в борт уходящего дромона.
Это был конец моим надеждам на сказочное богатство. Джания лежала на палубе в луже крови, а огромный Дромон вновь заблестел щитами. Я подскочил к Хрольву и схватил его за грудки.
— Тебе повезло, щенок! Сейчас будет бой, и я не стану выпускать тебе кишки, но моли богов, чтоб это сделали мамлюки!
Он побледнел, однако заносчиво ответил:
— Бессильные угрозы…
— Поглядим, змееныш! — С этими словами я швырнул его на палубу и заорал: — К бою!
«Акула» качнулась и двинулась к торговому кораблю. Тот остановился, а дромон пошел нам наперерез, но оказался против ветра и замедлил ход. Теперь нам оставалось только ждать, когда он промахнется. Эту хитрость мы использовали уже не раз — сначала дразнили противника своим боком, а потом ловко уходили у него из-под носа. Наша удача покоилась на ловкости гребцов, и в них я не сомневался, главное, чтоб арабы клюнули на приманку. И они клюнули! Жуткий таран, то зарываясь в волны, то взлетая на гребнях, нацелился нам в борт. На торговце повеселели. Люди в белом бегали по кораблю и что-то кричали. Дромон разогнался. Теперь, без паруса, он шел куда быстрее, чем раньше.
— Хэй-я! — рявкнул Скол. Теперь командовал он. Кормщику виднее, как и когда уводить корабль от опасности.
По рассказам восточных купцов, мамлюки были опасными воинами. Они с детства учились драться и жили только затем, чтоб убивать врагов халифа.
— Табань! — вдруг закричал Скол, вскочил на ноги и всем телом навалился на руль.
Я глубоко вздохнул, сжал зубы и изо всей силы потянул весло на себя. Трор зарычал. «Акула» резко сбросила ход и развернулась. Пора…
Я нащупал мешочек на поясе, поднес его к лицу и глубоко вдохнул сладкую грибную пыль. Хаки-человек умер. Родился Хаки-зверь. Моя сила возросла и стала столь велика, что никакие цепи не могли ее удержать.
Перед носом «Акулы» мелькнул промахнувшийся таран, а затем пополз длинный борт и озадаченные лица над ним. Они были глупы и смешны эти люди, вышедшие на бой с созданиями Одина!
Я одним махом перелетел на высокую надстройку дромона. Сзади засвистели крючья. Их железные зубы впились в доски вражеского корабля и "потянули его к «Акуле». Тонкий жалящий кончик чужого клинка ткнулся в мою ногу, но я не почувствовал боли. Руки сами подняли оружие… Справа от меня, тяжело переступая могучими лапами, давил недругов огромный Трор Медведь. Его глаза горели красным пламенем, а с оскаленных клыков капала кровавая пена. Я не помогал ему. Он больше не был моим другом, и я не чувствовал ни привязанности, ни доверия, только помнил: мне нельзя оборачиваться. Там, сзади, идут те, кого я не должен убивать. Они позаботятся о моей спине. Зато впереди — враги! Великий Один жаждет их смерти! Он восседает в своем небесном жилище и следит за мной. Он видит, как я иду вперед и вражеские тела падают к моим ногам!
— Все тебе, Одноглазый! — крикнул я ему. — Все тебе!
Его взгляд затуманился, а по губам скользнула одобрительная улыбка. Волки рядом с ним — мои родные братья — заворчали и оскалили острые клыки, а черный ворон слетел с могучего плеча бога и принялся кружить над моей головой, хриплым карканьем указывая на врагов. И они не успевали уворачиваться. Их лица пожирал страх, а мой меч и топор косили их как траву.
Неожиданно передо мной появился еще один мамлюк. Я узнал его: это был тот, который говорил с Джанией и тогда помахал мне рукой.
Сила Одина покидала меня. Лик одноглазого бога растаял, а его советчик ворон прощально взмахнул крыльями и превратился в черную, едва различимую точку. Усталость потянула руки вниз. Мамлюк почуял перемену и воспрял духом. На что он надеялся, этот отважный воин? Его люди жалобно хрипели в смертных судорогах и падали в воду, а он еще пытался сражаться… Разумнее сдаться на милость победителя. Такому смелому бойцу я оставлю жизнь и свободу…
— Сдавайся! — крикнул я. Араб не понял слов, однако уловил их смысл и улыбнулся. Это была улыбка смертника. Он взмахнул длинным кривым ножом. Моя правая рука отбила удар мечом, а левая со всего маху вонзила топор в шею врага. Голова мамлюка отклонилась в сторону и упала. Я подтолкнул качающееся тело оно шлепнулось в воду.
— Хаки! — позвал кто-то, но я не ответил. Нужно было найти второй дромон… Если он нападет — нам конец. Но, на наше счастье, торговец оказался трусом. Безопасный Карфаген был совсем рядом, и, подняв треугольный парус, он спешно шел туда, бросив своего отважного защитника на произвол судьбы. А может, собирался привести подмогу.
Сбоку на меня прыгнул какой-то тощий араб. Оружия у него уже не было, только плетка надсмотрщика. Я сбросил тощего на настил и прикончил его одним ударом. Битва заканчивалась. На корме еще отбивались два дюжих мамлюка, под ногами хрипели умирающие, но большинство врагов были уже мертвы. Трор еще кипел жаждой боя. Его глаза лихорадочно блестели, но движения .становились все мягче и спокойнее. На плече Скола зияла глубокая рана, а изрубленный Льот лежал на телах врагов, запрокинув к небу ставший вдруг необычайно тонким подбородок.
У меня закружилась голова. Наступало бессилие — страшная плата за подаренное Одином могущество. Я пошатнулся, но устоял. Нельзя падать! Нужно спасти хирд и покарать бунтаря Хрольва…
— Надо уходить, — сказал я Сколу. — Все кончено… Он кивнул и указал на гребцов дромона:
— А что делать с этими?
Я поглядел. Рабы корчились на палубе, прикрывали головы скованными руками и не помышляли о побеге. Лишь ближе к носу, на самых длинных веслах сидели два, не похожие от остальных раба. Они не боялись. Мне понравились их могучие мышцы и гордо вскинутые головы. Хороших бойцов видно издали, а эти были хороши… К тому же они — не арабы…
— Забери этих двоих, — кивнул я Сколу. — Они, наверное, румляне… Пригодятся-Возвращалось забытое на время ощущение тела. Что-то теплое текло по ноге и груди, а щека и бедро нестерпимо болели. Я потрогал лицо. От глаза к шее тянулась влажная борозда. С бедром было хуже — там оказалась глубокая рана и из нее толчками била кровь.
Прихрамывая, я перебрался на «Акулу». Под ноги попалось что-то мягкое. Я пригляделся. Джания лежала, свернувшись в комочек и прижав руки к груди, словно спала. Ее лицо осунулось и стало бледно-синим.
Проклятые юнцы с их самодовольным вожаком! Теперь нам ни за что не найти рудники Маавии!
Я наклонился, оторвал кусок от одежды Джании и плотно перемотал ногу чуть выше раны. Так кровь быстрее остановится, и мне останется побольше сил, а они мне нужны, чтоб расправиться с Хрольвом и уйти из этого моря, прежде чем торговец приведет новые дромо-ны. Лишь бы арабы не стали преследовать нас, как охотники подранка. Кинуть бы им подачку, чтоб потеряли время… Но что?
Я взглянул на захваченный корабль. Там Хрольв и его мальчишки копошились в поисках добычи. Я усмехнулся. Дромон, сам по себе — большая добыча. Такой корабль стоит очень дорого, но наши жизни дороже…
— Хрольв! — позвал я. Он нехотя повернулся. Его лицо пылало, а пот струился по щекам и прокладывал влажные дорожки от слипшихся волос к шее.
— Кажется, ты сказал, что я — плохой хевдинг? — спросил я. Воины притихли. Затевалось что-то не совсем им понятное, и каждый стремился оказаться поближе к своему вожаку. На «Акулу» стали перепрыгивать мои старые хирдманны. Гремя цепями, под надзором Скола мимо прошли два раба-румлянина. За ними тяжело перелез через борт Трор с Льотом на плечах.
Юнцы остались на дромоне и окружили Хрольва. Их почти не потрепало в этом бою. Да и не могло потрепать — мы, «старики», приняли удар на себя, а они лишь добивали раненых и трусливых… Теперь их, пожалуй, стало даже больше, чем нас…
— Да, я так сказал, — подтвердил Хрольв. По слухам, он знал, каково бессилие берсерка, поэтому наглел.
— Может, ты стал бы лучшим хевдингом? — поинтересовался я.
Он важно повел рукой:
— Посмотри сам! Ты боялся этого боя, но мы победили и взяли недурную добычу!
Я усмехнулся. Может, когда-то и я сам был так же самонадеян, но не пытался спорить с вождем и не гнался за малой удачей.
— Так ты хочешь стать хевдингом?
— Да.
— Хорошо. Будь по-твоему. Я не хочу биться с тобой в чужом, полном врагов море. Думаю, ты понимаешь почему.
Хрольв оглянулся на изумленно разинувших рты юнцов и выкатил грудь:
— Не пытайся обмануть меня! Мне надоели твои лживые речи и обещания! Я больше не стану слушать твоих приказов! Мои воины…
Ах, у него уже были свои воины! Ну что ж, он сам решил их судьбу.
— Успокойся, Хрольв! Я думаю, что мы можем уладить наш спор миром. Теперь у нас два корабля, значит, может быть и два хевдинга. Пусть те, что хотят идти за тобой, останутся на дромоне, а те, что со мной, — перейдут на «Акулу».
Хрольв не ожидал такого подарка. Большой корабль с рабами и оружием — что еще нужно для успешных походов за богатством и славой?! Да и плыть-то к чужим владениям не надо, вот они рядом — несколько гребков, и взору откроются чудесные города, полные сокровищ!
— Я заберу рабов и оружие, — недоверчиво косясь на меня, произнес он.
— Хорошо, но кое-что возьму и я. Часть добычи — наша.
— Вон ты как заговорил! А кричал, будто тебе ничего не нужно, кроме золота.
Юнцы за спиной Хрольва почувствовали себя увереннее. Теперь они не скрывали своего презрения и выглядели, будто петухи перед рассветом. Слова нового вожака рассмешили их.
— Что ж ты молчишь, Боязливый Хаки? — выкрикнул кто-то.
— Раньше бы я ничего и не взял, — сказал я. — Но теперь мой хирд не пойдет за золотом. Мы слишком слабы для этого и потеряли проводника. Мы возвращаемся!
Хрольв расхохотался. Он чувствовал себя чуть ли богом.
— Ха-ха-ха! «Хевдинг»! Трус, признающий свою слабость! Забирай все, что пожелаешь, и убирайся! Ты позоришь воинов О дина!
Мое терпение кончилось. Рука потянулась к мечу, но Трор вовремя перехватил ее:
— Молчи. Они глупы. Подумай…
Я подумал и смолчал. Мы взяли двух рабов-румлян, несколько изогнутых, украшенных дорогими каменьями кинжалов, бочонок воды, немного сушеного мяса и тюк тонкой ткани. Все это пригодиться на обратном пути. Остальное забрали торжествующие юнцы.
Мы сели на весла. Скамьи убитых заняли рабы. Цепи с них сняли, а Скол кое-как объяснил, что они могут освободится смертью или службой на викингов. Румляне дружно выбрали второе.
Мальчишки проводили «Акулу» насмешливыми выкриками и свистом. Хрольв громогласно издевался над нашей трусостью и хвастался будущими победами.
— Эти города лягут к моим ногам! Я буду купаться в золоте халифа, а ты, Волк, будешь выть на луну и грызть обглоданные кости со стола ярла Хакона!
Глупец! Он и не подозревал, как близко его бесславие! Улизнувший торговый корабль разнесет весть о чужеземцах, и вскоре весь флот халифа начнет охоту за ними. В лучшем случае Хрольву грозит быстрая смерть, в худшем — долгое и позорное рабство.
— Ты жестоко наказал их, — сказал Трор. — Они ж совсем мальчишки… Ничего не понимают.
Я повернулся к нему:
— Мальчишки?! — и указал на измученных хирдманнов, неподвижного Льота и похожее на тряпичный куль тело Джании. — Те, кто устроил это, — враги, а сколько лет моим врагам, я не считаю!
Трор покачал головой и отошел, а я все еще смотрел на оставленный дромон. Больше я его уже никогда не увижу. И зазнавшихся мальчишек тоже… Возможно, Трор прав, и я стал слишком жестоким, но разве я виноват в том, что обида превзошла жалость, а голос разума заглушил порывы моего сердца?
— Жить захочешь — научишься, — ответил я и приказал: — Оттащите его… Чтоб не мешался под ногами…
Воины робко приблизились к распростертому Трору. Боялись… Этот страх был посильнее, чем тот, навеянный глупыми ночными рассказами мальчишек.
Я убрал меч, вытер лицо, прикрикнул на отпустивших весла гребцов-хирдманнов и подошел к Джании. Она сжалась. Знала, что заслужила наказание. Но я даже не ударил ее, просто приподнял за подбородок и тихо сказал:
— Попробуешь еще раз — сдохнешь, как собака! Она поспешно закивала и поползла на корму. Я прижал ее ногой к палубе:
— И еще. Трор ранен, и ты будешь лечить его. Не вылечишь — на себе узнаешь гнев потомка богов!
— Я буду хорошо лечить его, хозяин! — прошептала рабыня.
Я отвернулся, подошел к мачте и опустился на настил. Ноги дрожали, будто после долгого бега, а где-то внутри, груди билась уже давно знакомая боль. Она жила во мне с того памятного пира у Серой Шкуры.
Стараясь успокоиться, я прикрыл глаза. Теперь уже никто не шептался и не рассказывал нелепых историй. Должно быть, юнцы сильно испугались. Они и не подозревали, что такое настоящая схватка. Теперь будут знать…
Сзади зашуршал Скол. Кормщик сел рядом и вздохнул:
— Ты поступил очень мудро, Хаки, но теперь тебе будет трудно.
Я и сам знал это. Не многие поймут, почему я заступился за Джанию и чуть не прикончил собственного друга. Придется объяснять. Но и после объяснений согласятся не все. Рабыня подняла руку на свободного человека и заслужила смерти, а я даже не наказал ее.
— Не нравится мне вся эта затея, — продолжал Скол, но я не дал ему договорить:
— Знаю. Оставь меня.
Кормщик замолчал, а потом заметил впереди высокие, будто нависшие над морем каменные громады гор и вскочил:
— Нервасунд!
Все закричали. Мало кто из норманнов преодолевал Нервасунд. Это было опасное место, где водили хоровод дочери Ран Похитительницы, а их мать пряталась в подводных скалах и там поджидала свои жертвы. Она швыряла корабли на острые камни, чтобы не пропустить их в Море Среди Земель. А еще в Нервасунде ходили страшные огненосные корабли арабов. Трор называл их дромонами.
Все забыли про рабыню и про драку. Гребцы навалились на весла.
— Ближе к берегу! — крикнул Скол. — Ближе к берегу!
— Льот, пусти его! — приказал я, и Льот уступил кормщику руль.
— Хэй-я! — подгоняя гребцов, крикнул я.
— Хорошее время. Ночь, арабов нет, — пробормотал Скол. — Жаль, без ветра не успеем до отлива…
—Успеем, — заверил я и приказал, чтобы на весла сели все воины: на каждое по двое.
«Акула» понеслась вперед с невиданной скоростью. Берег подходил все ближе. Он поднимался перед нами высокой, засиженной чайками скалой. Волны лизали ее мрачные уступы, а белые птицы кружились над нею, словно прощались с отважными мореходами.
Скол приподнялся, взглянул на скалу и обрадованно завопил:
— Начинается! Вперед!
— Эй-ха! — Гребцы потянули весла.
Перевязав рану какой-то тряпкой, очнувшийся Трор уселся рядом со мной. Он ничего не сказал. Да и что он мог сказать? Мы оба были виноваты в этой глупой драке…
Течение и наши усилия несли «Акулу» вдоль берега. Черные валы поднимались по скользящей рядом скале все выше и выше, и казалось — еще немного, и нас вознесет на самую вершину, к белым, тревожным птицам, почти к самому Асгарду[71]…
— Скорее! — торопил Скол. — Скорее! Он озабоченно вглядывался в небо и шевелил губами, будто шептал заклинания, но я знал, что это не так — Скол отмерял время, чтоб точно знать, когда хоровод дочерей Ран повернет обратно.
Кто-то из юнцов жалобно застонал.
— Греби, щенок! — обернувшись, заорал я. — Гребите все, если хотите жить! Утром здесь будут дромоны!
Еще какое-то время я подбадривал гребцов, а потом перестал и уже не видел, как один за другим они бросали весла. Юнцы сдавались, а «старики» понимали, что есть лишь один способ выжить, и упрямо боролись с течением. Я тоже. Мир перевернулся и стал моим врагом. Я бился с ним, как с самым страшным чудовищем, и ничего не чувствовал, только тяжесть весла и желание победить. Наперекор Ран я заставлял «Акулу» ползти вперед, но с каждым гребком она двигалась все медленнее и Медленнее…
Рядом захрипел Трор. Его могучие руки отказывались служить. Упадет на весло, придавит, и я не справлюсь!
И тогда впервые в своей жизни я взмолился.
— Помоги же, Черный! — прохрипел я. — Помоги! Он скосил мутные глаза, качнул тяжелой головой и снова налег на рукоять. Из груди викинга вырвался протяжный стон и… «Акула» пошла вперед! Нет, не пошла — полетела…
Рывок, еще один, еще… Пот застилал глаза, и я уже ничего не видел, только слышал громкие команды Скола.
— Хэй-я! — кричал он. — Хэй-я! — А потом вдруг восторженно заорал:
— Все! Хаки! Все!
Я поднял голову и огляделся. Зеленые невысокие берега, что-то вроде залива, рассвет, тишина и никого вокруг…
— Мы прошли, Хаки! — кричал Скол. — Прошли! Нам повезло! Мы миновали самые опасные места до того, как начался отлив!
Я посмотрел на кормщика. Он хорошо поработал провел «Акулу» через неведомый пролив без сучка и задоринки. А впереди лежало чужое море и где-то далеко за ним — золото, о котором всю жизнь мечтал мой отец.
Мы уже два дня плыли в Море Среди Земель, а рана. на плече Трора не заживала. То ли мешала изнурительная жара, то ли нехватка еды и воды, то ли тяжелая работа, но обвинять в этом рабыню я не мог. Джания целыми днями сидела возле раненого викинга. Она терпеливо перевязывала Трора и даже старалась во время сна прикрыть его теплым покрывалом, но ее заботы пропадали впустую. Трору ничего не нравилось: ни ее перевязки, ни ее услуги, ни ее покорность…
— Я не дитя, чтоб за мной баба ходила! — возмущался он. Я кивал, но Джанию не останавливал. И к берегу не подходил. Берег лежал где-то с правого борта, но мы его не видели, а определяли по серым, пролетающим над драккаром птицам. Скол одобрял мое решение не подходить к чужим скалам.
— Орм шел бы так же, — говорил он. — Чего соваться туда, где ничего не знаешь? Даже языка…
Однако викинги роптали. Особенно возмущались молодые. Они не видели опасности и, едва оторвав ладони от весел, собирались стайками, вполголоса толковали о чем-то и косились в мою сторону.
— Молодые худое затевают, — однажды предупредил меня Скол. Я улыбнулся:
— Знаю. Но первым устраивать свару не стану. Здесь чужое море, и мы должны держаться вместе. Иначе не выживем.
Кормщик удрученно склонил голову:
— Похоже, они этого не понимают. На исходе второго дня после Нервасунда Скол повернул «Акулу».
— Где-то тут должен быть Карфаген, — объяснил он. Джания приподнялась с настила, вгляделась в далекую полоску берега и согласно кивнула:
— Карфаген…
Оставленный без ее присмотра Трор сорвал повязку и пробрался ко мне. А я не сводил глаз с берега. Карфаген… Как много я слышал об этом городе! Восточные купцы рассказывали о золотой, преграждающей вход в его гавань цепи, о круглых куполах его храмов, о пестрых нарядах его людей, и о его женщинах, которые так прекрасны, что скрывают свои лица от недостойных взоров мужчин…
— Дромоны!
Я обернулся. Скол указывал вперед. Там, в волнах, взмахивая веслами, словно крыльями, двигались два незнакомых мне корабля. Они напоминали птиц — длинные, высокие, с надстройками на корме. На надстройках блестели щиты. Это были не торговые корабли!
— Уходим! — рявкнул я Сколу.
Он послушно налег на руль. Драккар повернул носом в море. Я всмотрелся в дромоны. Они были огромные — каждый почти вдвое больше «Акулы», с треугольными парусами и длинными, качающимися над водой таранами. Драться с подобным противником и в лучшее время было бы глупо, а уж теперь — тем более. Нужно беречь силы для главного боя, где каждый меч окажется на счету. Если потихоньку развернуться и уйти, арабы успокоятся. Они вряд ли станут преследовать каких-то заплутавших в их водах морских бродяг.
— На весла! Живо! По двое! — приказал я. Разочарованно постанывая, «Акула» двинулась прочь от города. Сказочный Карфаген растворялся в синем мареве. Дромоны замедлили ход, а потом и вовсе остановились. «Пойдут следом или нет? Пойдут или нет?» — билось у меня в голове.
Лениво, словно сытые тюлени, арабские корабли повернули к нам. Треугольные паруса хлопнули, обвисли и вновь наполнились ветром. Арабы решили выяснить, кто мы такие. Что ж, пусть выясняют. Бегством добрых намерений не докажешь…
— Суши весла, — велел я. Гребцы замерли и молча уставились на дромоны.
— Мы не станем драться, — предупредил я притихших воинов. — Сидите и молчите. Говорить будет только она.
Я указал на Джанию. Рабыня закивала.
— Скажешь, что мы идем в Рум и ни на кого не нападаем… — начал я, и тут лицо стоящего возле нее Хрольва перекосила злая ухмылка.
— Нет, хевдинг! — зло выкрикнул он. — На этот раз мы будем драться! Мы не трусливые псы, чтоб, поджав хвост, бегать от всех встречных, и мы не станем прятаться за бабьи враки!
Ободренные его словами юнцы дружно зашумели. На мгновение я растерялся. Худшего момента для бунта невозможно было даже представить. На нас шел враг, а этот пустоголовый щенок затевал склоку!
— Закрой пасть! — сказал я, но Хрольв огрызнулся:
— Ты трус! Сколько дней мы идем, а еще ничего не добыли! Мы прячемся, голодаем и гребем с утра до вечера, а где твое золото?! Нет уж, хевдинг, я больше не желаю слушать твоих приказов! Мы будем сражаться и возьмем с этих кораблей все их добро!
— Ты что, не видишь? Это не торговые корабли, — прошипел я сквозь зубы. — Это воины. У них нет богатых товаров, тканей или золота, а только мечи и луки.
— А это мы узнаем! — И прежде чем я понял, что случилось, Хрольв выхватил нож, притянул к себе Джанию и заорал: — Да, она будет говорить с ними! Она выяснит, что они везут.
Я шагнул вперед. Хрольв приставил острие кинжала к смуглой шее рабыни. Та сдавленно пискнула, и я остановился.
— Видишь, хевдинг, я знаю, как присмирить тебя! —. захохотал Хрольв. — Из-за нее ты чуть не убил лучшего друга. Для тебя эта черная девка дороже всего! А если так — стой тихо, или она сдохнет! Раздай воинам оружие!
— Сделай это, Хаки, — тихо прошептал сзади Трор. — Иначе нам придется распрощаться с золотом халифа.
Я и сам понимал, что смерть черной девки сделает наш поход бессмысленным. А смута на корабле кончится для всех смертью или пленом. Везде ценят выносливых, не боящихся морских бурь рабов…
— Бери! — рявкнул я, откинул люк и выбросил мечи на настил. Хрольв победно засмеялся, а остальные юнцы скучились за его спиной. Я запоминал их. Если выберемся, все они будут убиты…
Один из дромонов подошел совсем близко. По бортам стояли высокие смуглокожие воины в золоченых шлемах и с круглыми щитами в руках. На каждом щите красовался странный, похожий на звезду знак.
— Мамлюки, — шепнул Трор. — Лучшие воины халифа. Я слышал о них на торгу в Валланде.
Я покосился на другой дромон и с облегчением вздохнул. Этот корабль не был военным, как показалось вначале. На палубе стройными рядами стояли бочонки, лежали тюки с тканями, а команда в длинных белых одеждах мало походила на воинов. Кое в чем бунтарь Хрольв оказался прав. Если одного торговца охранял целый корабль мамлюков, добыча на нем должна стоить того…
С военного корабля что-то гортанно выкрикнули. Глаза Хрольва заблестели.
— Что они сказали? — встряхнул он Джанию. Та молчала.
— Что они сказали? — спросил я.
— Они спрашивают: кто мы и куда направляемся, — проговорила она.
— Скажи им…
— Нет! — прошипел Хрольв. — Скажи им, что мы, дети Одина, великие воины, и пришли, чтобы взять добычу!
Джания затряслась. Даже глупая черная девка понимала, что эти надменные слова обрекают нас на смерть!
. — Что мне ответить, хозяин? — глядя на меня, прошептала она. «Была бы чуть поумнее, не спрашивала бы, а солгала, храня свою и наши жизни!» — Но не успел я подумать, как она открыла рот и что-то выкрикнула. Должно быть, бонд все-таки не зря обвинял ее в колдовстве…
Воины на дромоне медленно опустили щиты. Один из них улыбнулся, крикнул Джании что-то шутливое и помахал мне рукой. Я ответил вялой улыбкой. На корабле мамлюков засвистели плети и застонали прикованные к веслам рабы. Он развернулся и стал отходить. Торговый корабль тоже поднял парус и пошел за ним. И тут Хрольв опомнился.
— Что ты им сказала?! — дергая Джанию за волосы, завопил он. — Что ты сказала, сучка?!
Рабыня скосила на меня глаза, так что остались видны лишь усеянные красными прожилками белки и краешек черного блестящего зрачка.
— Я обманула их, хозяин, — спокойно сказала она. — Я солгала, что это корабль Маавии.
Джания не боялась приставленного к горлу ножа, не боялась смерти — она верно служила своему хозяину.
— Подлая тварь! — Оставляя кровавый след, нож Хрольва скользнул по горлу рабыни. Она захрипела и обмякла. Хрольв отшвырнул ее в сторону. За его спиной безмолвно переминались растерянные юнцы.
— Стреляйте же! — выкрикнул Хрольв. — Добыча уходит!
— Не сметь! — Я рванулся к нему, но было поздно — кто-то выпустил стрелу в борт уходящего дромона.
Это был конец моим надеждам на сказочное богатство. Джания лежала на палубе в луже крови, а огромный Дромон вновь заблестел щитами. Я подскочил к Хрольву и схватил его за грудки.
— Тебе повезло, щенок! Сейчас будет бой, и я не стану выпускать тебе кишки, но моли богов, чтоб это сделали мамлюки!
Он побледнел, однако заносчиво ответил:
— Бессильные угрозы…
— Поглядим, змееныш! — С этими словами я швырнул его на палубу и заорал: — К бою!
«Акула» качнулась и двинулась к торговому кораблю. Тот остановился, а дромон пошел нам наперерез, но оказался против ветра и замедлил ход. Теперь нам оставалось только ждать, когда он промахнется. Эту хитрость мы использовали уже не раз — сначала дразнили противника своим боком, а потом ловко уходили у него из-под носа. Наша удача покоилась на ловкости гребцов, и в них я не сомневался, главное, чтоб арабы клюнули на приманку. И они клюнули! Жуткий таран, то зарываясь в волны, то взлетая на гребнях, нацелился нам в борт. На торговце повеселели. Люди в белом бегали по кораблю и что-то кричали. Дромон разогнался. Теперь, без паруса, он шел куда быстрее, чем раньше.
— Хэй-я! — рявкнул Скол. Теперь командовал он. Кормщику виднее, как и когда уводить корабль от опасности.
По рассказам восточных купцов, мамлюки были опасными воинами. Они с детства учились драться и жили только затем, чтоб убивать врагов халифа.
— Табань! — вдруг закричал Скол, вскочил на ноги и всем телом навалился на руль.
Я глубоко вздохнул, сжал зубы и изо всей силы потянул весло на себя. Трор зарычал. «Акула» резко сбросила ход и развернулась. Пора…
Я нащупал мешочек на поясе, поднес его к лицу и глубоко вдохнул сладкую грибную пыль. Хаки-человек умер. Родился Хаки-зверь. Моя сила возросла и стала столь велика, что никакие цепи не могли ее удержать.
Перед носом «Акулы» мелькнул промахнувшийся таран, а затем пополз длинный борт и озадаченные лица над ним. Они были глупы и смешны эти люди, вышедшие на бой с созданиями Одина!
Я одним махом перелетел на высокую надстройку дромона. Сзади засвистели крючья. Их железные зубы впились в доски вражеского корабля и "потянули его к «Акуле». Тонкий жалящий кончик чужого клинка ткнулся в мою ногу, но я не почувствовал боли. Руки сами подняли оружие… Справа от меня, тяжело переступая могучими лапами, давил недругов огромный Трор Медведь. Его глаза горели красным пламенем, а с оскаленных клыков капала кровавая пена. Я не помогал ему. Он больше не был моим другом, и я не чувствовал ни привязанности, ни доверия, только помнил: мне нельзя оборачиваться. Там, сзади, идут те, кого я не должен убивать. Они позаботятся о моей спине. Зато впереди — враги! Великий Один жаждет их смерти! Он восседает в своем небесном жилище и следит за мной. Он видит, как я иду вперед и вражеские тела падают к моим ногам!
— Все тебе, Одноглазый! — крикнул я ему. — Все тебе!
Его взгляд затуманился, а по губам скользнула одобрительная улыбка. Волки рядом с ним — мои родные братья — заворчали и оскалили острые клыки, а черный ворон слетел с могучего плеча бога и принялся кружить над моей головой, хриплым карканьем указывая на врагов. И они не успевали уворачиваться. Их лица пожирал страх, а мой меч и топор косили их как траву.
Неожиданно передо мной появился еще один мамлюк. Я узнал его: это был тот, который говорил с Джанией и тогда помахал мне рукой.
Сила Одина покидала меня. Лик одноглазого бога растаял, а его советчик ворон прощально взмахнул крыльями и превратился в черную, едва различимую точку. Усталость потянула руки вниз. Мамлюк почуял перемену и воспрял духом. На что он надеялся, этот отважный воин? Его люди жалобно хрипели в смертных судорогах и падали в воду, а он еще пытался сражаться… Разумнее сдаться на милость победителя. Такому смелому бойцу я оставлю жизнь и свободу…
— Сдавайся! — крикнул я. Араб не понял слов, однако уловил их смысл и улыбнулся. Это была улыбка смертника. Он взмахнул длинным кривым ножом. Моя правая рука отбила удар мечом, а левая со всего маху вонзила топор в шею врага. Голова мамлюка отклонилась в сторону и упала. Я подтолкнул качающееся тело оно шлепнулось в воду.
— Хаки! — позвал кто-то, но я не ответил. Нужно было найти второй дромон… Если он нападет — нам конец. Но, на наше счастье, торговец оказался трусом. Безопасный Карфаген был совсем рядом, и, подняв треугольный парус, он спешно шел туда, бросив своего отважного защитника на произвол судьбы. А может, собирался привести подмогу.
Сбоку на меня прыгнул какой-то тощий араб. Оружия у него уже не было, только плетка надсмотрщика. Я сбросил тощего на настил и прикончил его одним ударом. Битва заканчивалась. На корме еще отбивались два дюжих мамлюка, под ногами хрипели умирающие, но большинство врагов были уже мертвы. Трор еще кипел жаждой боя. Его глаза лихорадочно блестели, но движения .становились все мягче и спокойнее. На плече Скола зияла глубокая рана, а изрубленный Льот лежал на телах врагов, запрокинув к небу ставший вдруг необычайно тонким подбородок.
У меня закружилась голова. Наступало бессилие — страшная плата за подаренное Одином могущество. Я пошатнулся, но устоял. Нельзя падать! Нужно спасти хирд и покарать бунтаря Хрольва…
— Надо уходить, — сказал я Сколу. — Все кончено… Он кивнул и указал на гребцов дромона:
— А что делать с этими?
Я поглядел. Рабы корчились на палубе, прикрывали головы скованными руками и не помышляли о побеге. Лишь ближе к носу, на самых длинных веслах сидели два, не похожие от остальных раба. Они не боялись. Мне понравились их могучие мышцы и гордо вскинутые головы. Хороших бойцов видно издали, а эти были хороши… К тому же они — не арабы…
— Забери этих двоих, — кивнул я Сколу. — Они, наверное, румляне… Пригодятся-Возвращалось забытое на время ощущение тела. Что-то теплое текло по ноге и груди, а щека и бедро нестерпимо болели. Я потрогал лицо. От глаза к шее тянулась влажная борозда. С бедром было хуже — там оказалась глубокая рана и из нее толчками била кровь.
Прихрамывая, я перебрался на «Акулу». Под ноги попалось что-то мягкое. Я пригляделся. Джания лежала, свернувшись в комочек и прижав руки к груди, словно спала. Ее лицо осунулось и стало бледно-синим.
Проклятые юнцы с их самодовольным вожаком! Теперь нам ни за что не найти рудники Маавии!
Я наклонился, оторвал кусок от одежды Джании и плотно перемотал ногу чуть выше раны. Так кровь быстрее остановится, и мне останется побольше сил, а они мне нужны, чтоб расправиться с Хрольвом и уйти из этого моря, прежде чем торговец приведет новые дромо-ны. Лишь бы арабы не стали преследовать нас, как охотники подранка. Кинуть бы им подачку, чтоб потеряли время… Но что?
Я взглянул на захваченный корабль. Там Хрольв и его мальчишки копошились в поисках добычи. Я усмехнулся. Дромон, сам по себе — большая добыча. Такой корабль стоит очень дорого, но наши жизни дороже…
— Хрольв! — позвал я. Он нехотя повернулся. Его лицо пылало, а пот струился по щекам и прокладывал влажные дорожки от слипшихся волос к шее.
— Кажется, ты сказал, что я — плохой хевдинг? — спросил я. Воины притихли. Затевалось что-то не совсем им понятное, и каждый стремился оказаться поближе к своему вожаку. На «Акулу» стали перепрыгивать мои старые хирдманны. Гремя цепями, под надзором Скола мимо прошли два раба-румлянина. За ними тяжело перелез через борт Трор с Льотом на плечах.
Юнцы остались на дромоне и окружили Хрольва. Их почти не потрепало в этом бою. Да и не могло потрепать — мы, «старики», приняли удар на себя, а они лишь добивали раненых и трусливых… Теперь их, пожалуй, стало даже больше, чем нас…
— Да, я так сказал, — подтвердил Хрольв. По слухам, он знал, каково бессилие берсерка, поэтому наглел.
— Может, ты стал бы лучшим хевдингом? — поинтересовался я.
Он важно повел рукой:
— Посмотри сам! Ты боялся этого боя, но мы победили и взяли недурную добычу!
Я усмехнулся. Может, когда-то и я сам был так же самонадеян, но не пытался спорить с вождем и не гнался за малой удачей.
— Так ты хочешь стать хевдингом?
— Да.
— Хорошо. Будь по-твоему. Я не хочу биться с тобой в чужом, полном врагов море. Думаю, ты понимаешь почему.
Хрольв оглянулся на изумленно разинувших рты юнцов и выкатил грудь:
— Не пытайся обмануть меня! Мне надоели твои лживые речи и обещания! Я больше не стану слушать твоих приказов! Мои воины…
Ах, у него уже были свои воины! Ну что ж, он сам решил их судьбу.
— Успокойся, Хрольв! Я думаю, что мы можем уладить наш спор миром. Теперь у нас два корабля, значит, может быть и два хевдинга. Пусть те, что хотят идти за тобой, останутся на дромоне, а те, что со мной, — перейдут на «Акулу».
Хрольв не ожидал такого подарка. Большой корабль с рабами и оружием — что еще нужно для успешных походов за богатством и славой?! Да и плыть-то к чужим владениям не надо, вот они рядом — несколько гребков, и взору откроются чудесные города, полные сокровищ!
— Я заберу рабов и оружие, — недоверчиво косясь на меня, произнес он.
— Хорошо, но кое-что возьму и я. Часть добычи — наша.
— Вон ты как заговорил! А кричал, будто тебе ничего не нужно, кроме золота.
Юнцы за спиной Хрольва почувствовали себя увереннее. Теперь они не скрывали своего презрения и выглядели, будто петухи перед рассветом. Слова нового вожака рассмешили их.
— Что ж ты молчишь, Боязливый Хаки? — выкрикнул кто-то.
— Раньше бы я ничего и не взял, — сказал я. — Но теперь мой хирд не пойдет за золотом. Мы слишком слабы для этого и потеряли проводника. Мы возвращаемся!
Хрольв расхохотался. Он чувствовал себя чуть ли богом.
— Ха-ха-ха! «Хевдинг»! Трус, признающий свою слабость! Забирай все, что пожелаешь, и убирайся! Ты позоришь воинов О дина!
Мое терпение кончилось. Рука потянулась к мечу, но Трор вовремя перехватил ее:
— Молчи. Они глупы. Подумай…
Я подумал и смолчал. Мы взяли двух рабов-румлян, несколько изогнутых, украшенных дорогими каменьями кинжалов, бочонок воды, немного сушеного мяса и тюк тонкой ткани. Все это пригодиться на обратном пути. Остальное забрали торжествующие юнцы.
Мы сели на весла. Скамьи убитых заняли рабы. Цепи с них сняли, а Скол кое-как объяснил, что они могут освободится смертью или службой на викингов. Румляне дружно выбрали второе.
Мальчишки проводили «Акулу» насмешливыми выкриками и свистом. Хрольв громогласно издевался над нашей трусостью и хвастался будущими победами.
— Эти города лягут к моим ногам! Я буду купаться в золоте халифа, а ты, Волк, будешь выть на луну и грызть обглоданные кости со стола ярла Хакона!
Глупец! Он и не подозревал, как близко его бесславие! Улизнувший торговый корабль разнесет весть о чужеземцах, и вскоре весь флот халифа начнет охоту за ними. В лучшем случае Хрольву грозит быстрая смерть, в худшем — долгое и позорное рабство.
— Ты жестоко наказал их, — сказал Трор. — Они ж совсем мальчишки… Ничего не понимают.
Я повернулся к нему:
— Мальчишки?! — и указал на измученных хирдманнов, неподвижного Льота и похожее на тряпичный куль тело Джании. — Те, кто устроил это, — враги, а сколько лет моим врагам, я не считаю!
Трор покачал головой и отошел, а я все еще смотрел на оставленный дромон. Больше я его уже никогда не увижу. И зазнавшихся мальчишек тоже… Возможно, Трор прав, и я стал слишком жестоким, но разве я виноват в том, что обида превзошла жалость, а голос разума заглушил порывы моего сердца?