Страница:
— Князь, — прошептала я. — Все-таки я нашла Олава… Нашла…
Владимир не ответил, только задумчиво поглядел мне в глаза, отвернулся, что-то негромко сказал и пошел прочь. За ним двинулись Олав, Сигурд, те два коренастых мужика, что совсем недавно пытались поймать меня, еще кто-то, и вскоре широкие спины выходящих со двора людей скрыли моего единственного друга. Я застонала и попыталась встать, но ноги не слушались…
— Давай-ка помогу! — Один из приехавших с Олавом парней протянул руку: — Вставай, пошли…
Я оттолкнула его ладонь к поднялась. За этот короткий день я так устала, что уже не хотела знать, куда и зачем иду, — просто покорно брела за парнем и старалась не терять из виду его покачивающуюся впереди спину. Теперь, когда Олав остался жив, все остальное не имело никакого значения.
— Ну и ну, — выйдя за ворота, забормотал мой провожатый. — Вот уж не ведал, что такое доведется увидеть — Сигурд с Али схлестнулись… Ругались-то они частенько, но чтоб так… Ну и ну.
Он покосился на меня и, убедившись, что я слушаю, продолжил:
— Теперь о княгине и Али звон пойдет по всему Киеву. Владимир такого не потерпит. Да никто и не думал, что у них все этак…
О чем он говорил? Я устало вздохнула. Приняв мой издох за сочувствие, парень понизил голос — Я так думаю, что Али теперь в Киеве недолго жить — Владимир его спровадит куда подальше. А Сигурд выкрутится — он и не из такой грязи выбирался.
Ощущая страшную, почти нечеловеческую усталость я едва разомкнула губы:
— А что будет со мной?
— Разве ты не слышала? — удивился парень. — Теперь ты — наложница Олава. Сигурд сам отказался от тебя, да и Владимир так порешил.
Он распахнул двери большой избы и впихнул меня внутрь:
— Будешь тут жить. Это дом Али.
— А где он сам?
Парень рассмеялся:
— Странная ты! Разве ему нынче до тебя? Ему перед Владимиром оправдываться надо — ведь все слышали, как княгиня назвала его любимым.
Любимым? Все?! Я отрицательно помотала головой. Нет, не все — я не слышала.
Я увидела Олава лишь спустя два дня. Неожиданно средь дождливой ночи он шумно ввалился в дом. Слуги всполошились и кто в чем выскочили ему навстречу. Я спустилась с повалуши и растерянно остановилась на лестнице. Грозный и самоуверенный мужчина, в насквозь промокшей одежде, с мечом на поясе и в высокой, боярской шапке над красивым лицом совсем не походил на того Олава, с которым когда-то в такие же грозовые ночи я пряталась на сеновале и поверяла самые жуткие тайны.
— А-а-а, Дара, — произнес он, — иди сюда. Даже его речь стала другой! Раньше Олав говорил со мной ласково, а не приказывал, словно собаке. Я упрямо мотнула головой, но Эйрик, старый дружинник, который распоряжался всем хозяйством Олава, вытолкнул меня на середину горницы и зло прошипел в спину:
— Тебе что ведено? Живо ступай! Оказавшись на виду против своей воли, я опустила голову и закусила губу. Моя вина была велика. По всему Киеву бродили слухи о любви Олава и княгини, об их тайной связи и неожиданной опале молодого воеводы. Все открылось из-за меня, и у Олава были причины сердиться но он заговорил о другом.
— Тело твоего слепого друга закопали за городищем на погосте. Эту вещицу я снял с его шеи — подумал, что тебе захочется иногда вспоминать о нем.
Он потянулся и вложил в мою руку маленький тряпичный сверток. Не разворачивая, я молча глядела в пол. Голос Олава был грустным и строгим, а его печальные синие глаза шарили по горнице, словно прощались с любимыми, уже ставшими привычными вещами. Он собирался оставить Киев!
Прижав к груди зажатый в ладонях тряпичный комочек, я хрипло спросила:
— Куда ты поедешь? Он пожал плечами:
— Не знаю. Может, стану свободным хевдингом, а может, вернусь домой, в Норвегию…
Я вспомнила — когда-то его отец. был там конунгом.
— Хочешь отомстить за отца?
Он усмехнулся:
— Ты все та же, Дара. Удивляюсь, что ты еще не нашла своего берсерка и не перерезала ему горло…
— Как ты Клеркону?
Теперь он уже смеялся:
— Торгсилю Вшивой Бороде очень понравилась бы эта история… — И легко прикоснувшись к моей щеке, быстро отдернул руку: — Конечно, я отомщу за отца и стану конунгом, но не так скоро. Моих людей очень мало, а другие, что пойдут со мной, не слишком верны. Аллогия дала лишь тех, кто не нужен ей самой, а Сигурд… —Улыбка так и не покинула его лица, лишь стала жесткой и презрительной: — Его людей я не взял.
Не зная, что сказать, я молча стояла рядом. А что я могла сказать? Что не хотела его ссоры с дядькой, что любила его все эти годы, и, что, будучи гонима сама, невольно привела Лихо и в его жизнь?
Сзади, едва слышно поскрипывая половицами, подошел Эйрик. Он принес хозяину сухое белье и чистые полотенца.
— Когда собираться? — укладывая на лавку принесенные вещи, спросил он. Быстрые руки старика неспещ. но перебрали одежду и вытянули длинное полотенце Словно завороженная, я уставилась на вышитых на нем петухов. Глядеть на изгнанного по моей вине друга было стыдно, а по сторонам — бесстыже. Олав вскинул голову
— Ты останешься тут, Эйрик.
Не соглашаясь, старик помотал головой.
— Ты останешься! — Олав встал и, словно забыв обо мне, зашагал по горнице. — Владимир зол на меня, но не на моих друзей. Ты будешь следить за моим двором и… — Он на мгновение запнулся, а потом вдруг совершенно другим тоном мягко произнес: — И за ней… Не хочу, чтоб с ней что-нибудь случилось!
Я сдавила пальцами тряпичный узелок — последнюю память о старом слепце. Неужели Олав заботился обо мне?! Неужели?! Но я не собиралась оставаться без него в Киеве!
— За мной не нужно присматривать, я поеду с тобой! — громко сказала я. Олав остановился и недоумевающе взглянул в мою сторону. Я пояснила:
— Я не хочу оставаться тут без тебя, даже если вместе с Эйриком меня будет охранять весь честной Киев!
Олав удивленно воззрился на меня, челядь зашепталась за спиной, а Эйрик растерянно заморгал. Неожиданно мне стало легко и весело. Будь что будет, но я поеду с Олавом куда угодно, даже в его холодную северную страну, где живут такие, как Хаки, лишь бы он оставался рядом! Я уже видела себя средь бушующего моря на корабле Олава — свободную, бесстрашную и счастливую, когда услышала его смех. Я отвлеклась от мечтаний и взглянула ему в глаза. Согнувшись пополам, Олав опирался одной рукой на край стола, другой утирал выступившие на глазах слезы и задыхался от смеха:
— Ох, Дара! Ты… ты… Ты думала, я… О тебе… Ох!
Не понимая причины веселья, я робко улыбнулась и поглядела на Эйрика. Старик смущенно спрятал глаза. Он относился ко мне не хуже, чем к прочему добру Олава, — холил, берег и никогда не издевался, но на сейчас тоже едва удерживался от смеха. Я требовательно вскинула подбородок:
— Что такого я сказала?!
Эйрик взглянул на хохочущего Олава, а потом потянулся к моему уху:
Он говорил об Аллогии. Я должен следить, чтоб с княгиней не случилось ничего дурного и ее не постигла участь Гориславы.
— А ты думала, что я хочу сберечь тебя? — Олав наконец перестал смеяться, только глаза все еще искрились весельем. — Ох, Дара! Ты всего лишь наложница…
Оглохнув от страшного, столь небрежно выпавшего из его уст признания, я шарахнулась и прижалась спиной к стене.
Какая же я глупая! Размечталась о прежней любви! Да на что я ему — богатому, красивому, смелому? У его ног целый мир, сама княгиня дарит его своей любовью, а молва о его подвигах песнями летает по Руси! Разве он посмотрит на меня — долговязую безродную девку?! Конечно, я всего лишь наложница, прихоть, каких у него немало разбросано по всем полоненным городищам. Я — одна из многих, а Аллогия — одна на всем белом свете! Как мне пришло в голову равняться с ней?!
Перед глазами встало холеное испуганное лицо княгини. Как, должно быть, мирно они жили тут без меня, как любили друг друга! А я, болотная дура, притащилась из своей глуши, словно весенняя Лихорадка, и нарушила весь этот лад и покой. По моей вине Олав потерял все, что обрел с таким трудом, — собственный дом, милости Владимира, любовь Аллогии, надежную верность Сигурда…
Еще никогда я не чувствовала внутри такой страшной и бездонной пустоты. Боль отчаяния замутила разум, и я заявила совсем не то, что хотела:
— Но ты не покупал меня — я свободна… Он пожал плечами:
— Хочешь — иди, только куда? Здесь ты под моей защитой, и, где бы я ни был, никто не осмелится посягнуть на мое добро, а там…
Он сбросил плащ и стянул через голову мокрую рубаху. Эйрик подскочил и принялся растирать полотенцем сильное красивое тело воеводы. Осторожно обходя свежие, еще красноватые шрамы, вышитые петухи заскользили по коже Олава.
Подойти бы к нему, прижаться губами к этим розовым, выпуклым полосам на его груди и сказать, как я люблю его и как боюсь вновь потерять!
Одна из чернявок хихикнула, и, потупясь, я отошла в сторону. Будет просто смешно, если уродливая рабыня на глазах у всех примется приставать к своему хозяину. Я не имела права просить его любви, а могла лишь униженно благодарить его за спасение от плетей Сигурда! Сглотнув застрявший в горле горький комок, я отлепилась от стены и низко склонилась перед Олавом:
— Хорошо, Али. Забудем о прошлом. Отныне ты мой хозяин, но ради тех давних лет будь милостив — возьми меня с собой. Я многое умею — стреляю без промаха, издали чую ловушки, кидаю ножи и топоры не хуже любого охотника! К тому же ты всегда сможешь продать меня, если стану в обузу…
Эйрик замер с полотенцем в вытянутых руках, а Олав резко развернулся и впился в меня сердитым взглядом:
— Перестань молоть чушь! Девке не место в дружине, даже если она умеет стрелять и метать топор, как сама валькирия Скегуль!
— Молю… — Я ощутила, как пол уходит из-под ног, неловко опустилась на колени и вдруг вспомнила давнее, данное еще в доме эстов обещание Олава. — Восемь лет назад ты клялся, что станешь могучим воином и поможешь мне отыскать убийцу моей матери. Теперь ты не простой воин, а воевода, почему же нарушаешь свое слово? Ведь Хаки где-то там, в северных странах.
Я не была уверена в том, что говорила, но не могла вновь потерять Олава! Он хрустнул пальцами и нахмурился:
— Я не даю лживых клятв, но сам еще не знаю, куда поеду.
— Мне все равно куда, — честно ответила я. Жестом отпустив Эйрика, он сел на лавку, откинулся к стене и задумчиво почесал подбородок. «Будет отговаривать», — поняла я и приготовилась к отпору. Олав умел убеждать.
— Послушай, Дара, — начал он. — Ты не простая накосница, и из-за другой я никогда не поссорился бы с дядькой, но взять тебя на корабль я не могу, да и не хочу. Подумай — куда ты поедешь, кем станешь? Зачем рабе покидать землю отцов и искать Доли в чужих странах? Я сам отыщу Хаки и покараю его за твоих родичей.
В Киеве Сигурд найдет способ расквитаться со мной, — тихо ответила я. Это была чистая правда — вряд ли воевода простит мне ссору с племянником и собственный позор. Олав сжал кулаки:
— Сигурд!
—У твоего дядьки хорошая память, — негромко вставил Эйрик. Он еще не ушел из горницы, а стоял в закуте и внимательно вслушивался в наш разговор. — Девка права, Али. Она пригодится тебе. Иногда там, где не спасают сила и умение, может помочь верное сердце. Ты сам говорил, что не все воины верны, а она — не предаст. От глупой наложницы не станут таиться ни друзья, ни недруги. Она сможет вовремя распознать и тех и других. В дальнем пути лучше знать своих врагов… Послушай ее, Али.
Я благодарно улыбнулась старому слуге. Желая блага Олаву, он невольно помогал моим замыслам. Эйрик поймал мой взгляд и подмигнул. «Не суетись», — шевельнулись его губы. Олав задумался. Девка на корабле, если она не жена и не только что взятая в плен рабыня, — неслыханное дело, но кто знает — может, и впрямь пригодятся ее неприметный вид и острый слух? Теперь Олав совсем не походил на того белоголового наивного мальчишку, который некогда заступился за меня на хьялльском рынке. В горнице сидел расчетливый и умный воевода, лишь внешне напоминающий былого Олава. Это был Али!
— Добро, — наконец сказал он. — Я подумаю и решу, как быть, а теперь уходите. Оба!
Тихой мышью я проскользнула в повалушу и легла на постель, но заснуть так и не смогла. Никогда в жизни события не несли меня столь стремительно и неостановимо. Вопреки моим мечтам, бывший друг превратился во всевластного хозяина, а чужие земли стали желанней родных лесов и полей. А моя любвь? Куда делась все Ушла навек или затаилась в сердце и теперь меша спать, звеня над изголовьем тонким комариным пив ком и разрывая душу горькой тоской по прошлому?
Может, она была украдена надменной и красивой княги ней Киева?
Я вспомнила белое лицо Аллогии, ее испуганные глаза и неожиданно разозлилась. И какого Лешего она стала орать на все городище о своей любви?! Ведь коли подумать, то не я привела Олава к опале, а ее неосторожные слова. И Владимира легко понять — какому мужу понравится, что его жена вопит на весь двор о своей любви к молодому и красивому воеводе?
С этими мыслями я не заметила, как заснула. Mне приснилась Аллогия. Ее широко распахнутый рот изрыгал страшные проклятия, но разбудили меня не они, а громкие мужские голоса внизу. Ктото бродил по дому гремел оружием и перетаскивал тяжелые сундуки. Причитали бабы.
Я наспех оделась и спустилась вниз. По горнице сновали незнакомые хмурые дружинники. Указывая им, что и куда тащить, у дверей стоял старый Эйрик, а в углу, возле голбца, заливались слезами служанки Олава. «Все… Уезжает…» — поняла я и испытующе уставилась на старого слугу. Он протиснулся между дружинниками и подошел ко мне.
— Собирайся. Али возьмет тебя.
Чуть не крича от радости, я рванулась наверх за скудными пожитками, но Эйрик крепко прихватил меня за локоть и подтащил к своей груди. Костлявые пальцы старика впивались в кожу, а от его тела неприятно пахло потом. Я отвернулась, но он склонился и, коснувшись губами моего уха, отчетливо прошептал:
— Запомни: отныне жизнь и смерть Али на твоей совести. Если он погибнет, а ты останешься жива — владычица мертвых Хель возьмет тебя в свое царство. Я просил об этом великих богов, и они не откажут!
Отшатнувшись, я вырвала руку:
— Если Али умрет — мне тоже незачем жить! Запомни это и ты, старик! Лицо Эйрика посветлело. — Я так и думал. Так и думал. Береги его. Этой ночью боги открыли мне, что ты владеешь грозной и страшной силой. Прошу, отыщи ее и помоги Али. Если он выживет, Норвегия получит очень мудрого конунга. Помоги же ему выжить…
Мы пустились в путь на трех кораблях. Поначалу я робела, глядя на незнакомых крепких мужиков, но спустя пару дней привыкла к их суровым лицам и показному безразличию.
В хирд — так Олав именовал свою ватагу — набрался самый разношерстный люд. Больше всего здесь оказалось урман. Они держались поближе к Олаву и поэтому плыли на «Рыси» — его самом большом драккаре. Многие из них уже несколько лет прослужили в Киеве и теперь, покидая Русь вместе со своим опальным воеводой, спасались от немилости киевского князя. На втором драккаре, который Олав называл «Малой Рысью», собрались воины Аллогии — от радмичей до эстов. Эти отправились в северные страны больше из интереса, чем по необходимости. Они все время шумели: то горланили песни, то ссорились, а то попросту подшучивали друг над другом. Третий корабль — большая морская лодья — принадлежал высокому узколицему ливу Изоту. Он назывался «Журавль» и издали был удивительно похож на длинношеюю, узконосую птицу. Лив сам вызвался плыть с Олавом, и от него стоило ждать неприятностей. Изот не нравился мне, так же как не нравились и его люди — молчаливые воины с пепельно-серыми лицами из приморских племен аукшайтов, ятвягов и земгалов. Олав частенько косился на «Журавль», и я понимала, что он тоже не доверяет хитрому ливу. Однако еще в Киеве Изот обещал провести суда в Варяжское[40] море самым коротким путём: минуя Мутную и долго стоящие льды Нево, прямо к островам данов. Для этого нужно было пробиться через земли аукшайтов и пруссов[41], но Изот клялся, что тамошним мелким князькам не будет дела до мирных кораблей. «Если не станем грабить их поселения, то через семь дней будем в Варяжском море!» — утверждал лив. Олаву понравилось его предложение, а нападать на ближних соседей Руси он и не собирался. Все знали о хитрости приморчан. Они редко сражались в открытом бою и чаще беспрепятственно отдавали находникам свое добро. Опьяненные легкими победами, те забирались вверх по реке, но когда приходила пора поворачивать обратно, то ранее судоходное русло оказывалось перегорожено сваленным лесом, и незадачливые вороги навек застревали в коварных литовских болотах. Лив уверял, что с мирными кораблями такого не случалось, и Олав решился. Мы прошли по Непру и свернули в уже сбросившую ледовые оковы Березину.
Поначалу все шло гладко, и воины Олава легко справлялись с неспешным течением, но вскоре русло Березины стало мелеть, а по берегам все чаще попадались глубокие, мшистые болотины. Иногда приходилось вылезать и, утопая по колено в грязной, холодной жиже, перетягивать корабли через завалы. Спустя день такого пути я поняла, что вскоре мы упремся в трясину. Чуя неладное, Олав велел остановиться на более-менее сухом местечке и, спрыгнув на берег, с ходу налетел на Изота:
— Где обещанная переправа, лив?! Мы скоро завязнем в болоте по уши, а твоей Вилии даже не видно!
Изота не смутил его разгневанный вид. Он неспешно поправил сбившуюся набок меховую безрукавку и, растягивая слова, возразил:
— А разве возле Смоленска, где издревле переправлялись твои родичи, с берега Мутной виден Непр? Олав скрипнул зубами:
— Ты хочешь сказать, что мы потянем драккары волоком?
Лив кивнул. Я огляделась. С виду сухое место настораживало спокойствием и тишиной. Внизу, под тонким податливым ледком, затаились топи, и даже из-под снега я чуяла тяжелое, смердящее дыхание старой знакомицы Болотной Хозяйки. Но другие его не чуяли. Обсуждая, какие деревья лучше рубить на подкаты, а какими толкать и хватит ли пеньки на веревки, воины разбрелись по ближайшёму лесочку. Возле Олава остались лишь Бьерн и парень из древлян Важен, тот, что поиказывал на «Малой Рыси». Робея, я тихо подошла к ним и потянула Олава за рукав. За весь путь он не сказал не ни слова, хотя взял на свой корабль и даже устроил подальше от воинов, словно поставил меж мной и ними невидимую преграду. Может, он все еще сердился на меня за дерзкую просьбу, а может, винил во всех своих бедах, но нынче было не до обид.
— Али, — с трудом заставляя губы произносить его новое имя, сказала я. — Здесь дурные болота — не то что драккары, люди не пройдут… Сплошные топи… Коварные, сразу не увидишь…
Олав нахмурился, а Важен растянул губы в насмешливой улыбке:
— Тоже нашлась советчица! Помолчала бы, баба!
— Сам закрой рот! — одернул его Бьерн. — Девка родом из болот, знать, недаром болтает.
— У всего их бабьего племени язык что помело, — не сдавался Важен. — Машут им, лишь ветер гоняют.
— А если и я чую неладное? Или я тоже ветер гоняю?
— Хватит!
Спорщики смолкли и уставились на Олава. Сцепив руки на поясе, он склонил голову:
— Пустое она говорит или нет, а проверить не помешает. Изот клялся, будто знает эти места, вот пусть и идет первым, а мы немного погодим да посмотрим — куда он нас тянет…
Бьерн хлопнул в ладоши, а Важен хмуро пробурчал:
— А если с ним беда случится, тогда чего будем делать?
— Когда случится, тогда и решим, — невозмутимо ответил Олав и направился к шумящим на берегу мужикам. Я поплелась следом.
Воины обмотали корпус «Рыси» веревками и подкатили под ее нос большое гладкое бревно. Работа была Жаркой, поэтому они сбросили тяжелые куртки и остались в тонких, уже взмокших от пота рубахах. Мечи и луки тоже лежали на настиле драккара, а из-за поясов ратников выглядывали древки топоров.
— А ты что стоишь? — спросил меня один из дружинников и сунул в руки длинный веревочный хвост. — Будешь тянуть, как все! — А потом скривил красное покрытое каплями пота лицо и пошутил: — Любишь кататься, люби и саночки возить!
Я вздохнула и послушно взялась за веревку. Призывая к вниманию, Олав прошел мимо кораблей со вскинутой ладонью. Стало тихо и страшно. Впереди под подкатами всхлипнуло болото.
— Первым «Журавль»! — приказал Олав. Урмане возмущенно взроптали. Они не желали пропускать вперед какого-то безродного лива. Олав цыкнул, гомон смолк, и «Журавль» медленно, с шумом ломая кусты, поехал по земле.
— Налегай! — рявкнул Олав, и я с силой потянула за веревку. «Рысь» высоко задрала нос, взбираясь на притопленное «Журавлем» бревно, и неловко, словно невиданное, морское чудище, выползла на берег.
— Еще!
Я зажмурилась и налегла на впряжку. Подоспевший Бьерн подхватил ее конец и едва слышно выдохнул:
— Не рвись, дура! Тянуть еще ой сколько. Вымотаешься раньше времени — никто тебе не поможет. — Он уперся, подскользнулся и, едва устояв на ногах, договорил: — Даже Али…
Я приостановилась. Бьерн был прав. Глупо надеяться, что Олав заметит мое усердие и простит меня. А как хотелось, чтоб однажды он поглядел на меня по-прежнему и забыл свою Аллогию!
— Поняла? — спросил Бьерн. Я кивнула. Позади засуетились, проволокли мимо грязное бревно и, громко ухнув, бросили его в топкую трясину перед носом корабля. Наст поддался и захрустел, Где-то глубоко под землей мерзко чавкнуло болото. Услышав этот с детства знакомый звук, я замерла. Бьерн потянул веревку, но я не сдвинулась с места. Я хорошо знала этот протяжный, будто не предвещающий ничего плохого всхлип Болотной Хозяйки! Учуяв жертву, она зевала, просыпалась от долгого зимнего сна и готовилась к большой охоте. Но она была не под нами, а там, впереди, где плавно покачивался на бревнах гладкий корпус «Журавля».
Эй-хо! — выкрикнул Изот. «Журавль» качнулся вперед, хлябь дрогнула, и тут я не выдержала. Ливу нельзя было идти вперед! Хозяйка унюхала его! Стоит Изоту сделать один маленький шажок, и красивая, горделиво задравшая нос лодья будет обречена!
Не-е-ет! — Я бросила веревку и рванулась к Журавлю. Что-то сообразивший Бьерн завопил по-урмански, воины остановились, а Олав повернул ко мне напряженное, потное лицо, но было уже поздно. Хозяйка проснулась! Глухо чмокая, она раскрыла объятия. Уходя на второе, а затем и третье дно невидимого болотного озера, бревна под «Журавлем» жалобно захрустели. Люди Изота кинулись прочь от кренящегося набок корабля.
— Стойте! Стойте все!!! — взвизгнула я. Живущие на суше не верили в чутье Болотной Хозяйки и называли рассказы о ней бабьими сказками, но, я точно знала: Хозяйка чует каждое движение на своем огромном теле. Если начнешь биться или вздумаешь побежать, она отыщет тебя по хриплому дыханию и звуку шагов. С ней следовало вести себя как с большим и опасным зверем — двигаться медленно, на ощупь, проверяя каждую кочку. Однако ничего не знающие об этом люди Изота мчались прочь от увязшей лодьи. Они видели лишь страшное, утопившее их товарищей тело корабля и прыгали прямо в Хозяйкины ловушки.
— Стойте! — еще раз выкрикнула я, но безуспешно. Один из воинов Изота дико закричал и забился в силках Хозяйки. К нему на подмогу бросился другой, но и он по пояс ушел в холодную трясину.
— Помо!.. — вскрикнул он, дернулся и скрылся под водой.
— Ух! — удовлетворенно вздохнула Хозяйка и потянулась к кораблю. Вздымая к бортам чахлые кусты, болото поднялось и, плотоядно чмокая, потянуло в трясину маленькие человеческие фигурки.
Что-то указывая своим людям и то и дело утирая мокрым, грязным рукавом лицо, лив метался возле опрокинутой лодьи, и тут я поняла: он вовсе не пытался устроить западню Олаву, а попросту не знал этого коварного болота!
Жалость стукнула меня по сердцу. Я оттолкнула Бьерна и побежала к единственному уцелевшему в топях невысокому деревцу. Шершавый ствол сам улегся в руки. Зная, как слабы болотные деревья, я дернула, но сосенка не поддалась. Забыв об удивленных взглядах дружинников, я изо всех сил навалилась… Болото всхлипнуло. Хозяйка почуяла давнюю знакомицу и вцепилась в дерево костлявыми скользкими лапами.
— Пусти! — крикнула я. Из-за моего плеча сверкнуло острое блестящее лезвие топора. Оно вонзилось в тонкий ствол сосенки чуть ниже моих рук и выскользнуло из него, оставляя на дереве белесый смоляной след. Я обернулась.
— Отойди-ка! — Одной рукой Бьерн отвел меня в сторону, а другой вновь ударил. Дерево скрипнуло и накренилось. Уже не церемонясь, Бьерн зарычал и рванул его руками. Сосенка просто вылетела из земли. Я подхватила ее и взглянула на «Журавль». Печально креня мачту, словно прощаясь с людьми, он одним боком ушел в болотину, а вокруг уже почти никого не осталось, только влажно блестела выползшая на волю жижа и на махоньком островке, возле кормы, жались друг к другу трое — Изот, его кормщик Болеслав и какой-то молоденький хирдманн. Парнишка растерянно мял в руках старую шапочку, а по его веснушчатому лицу текли слезы. Болеслав что-то шептал ему, но они уже знали, что обречены, — уцелевшие воины поняли коварство Хозяйки и не отваживались приблизиться. Не стесняясь, парнишка кусал дрожащие губы и умоляюще глядел на стоящих поодаль, остолбеневших от ярости Болотной Хозяйки товарищей. Болеслав шептал мольбы богам, и только Изот не сводил взгляда со своего несчастного корабля. Он не плакал, не трясся и не умолял о спасении — просто ожидал страшную смерть, как должную кару. «Но ведь он ни в чем не виноват!» — подумала я и закричала:
Владимир не ответил, только задумчиво поглядел мне в глаза, отвернулся, что-то негромко сказал и пошел прочь. За ним двинулись Олав, Сигурд, те два коренастых мужика, что совсем недавно пытались поймать меня, еще кто-то, и вскоре широкие спины выходящих со двора людей скрыли моего единственного друга. Я застонала и попыталась встать, но ноги не слушались…
— Давай-ка помогу! — Один из приехавших с Олавом парней протянул руку: — Вставай, пошли…
Я оттолкнула его ладонь к поднялась. За этот короткий день я так устала, что уже не хотела знать, куда и зачем иду, — просто покорно брела за парнем и старалась не терять из виду его покачивающуюся впереди спину. Теперь, когда Олав остался жив, все остальное не имело никакого значения.
— Ну и ну, — выйдя за ворота, забормотал мой провожатый. — Вот уж не ведал, что такое доведется увидеть — Сигурд с Али схлестнулись… Ругались-то они частенько, но чтоб так… Ну и ну.
Он покосился на меня и, убедившись, что я слушаю, продолжил:
— Теперь о княгине и Али звон пойдет по всему Киеву. Владимир такого не потерпит. Да никто и не думал, что у них все этак…
О чем он говорил? Я устало вздохнула. Приняв мой издох за сочувствие, парень понизил голос — Я так думаю, что Али теперь в Киеве недолго жить — Владимир его спровадит куда подальше. А Сигурд выкрутится — он и не из такой грязи выбирался.
Ощущая страшную, почти нечеловеческую усталость я едва разомкнула губы:
— А что будет со мной?
— Разве ты не слышала? — удивился парень. — Теперь ты — наложница Олава. Сигурд сам отказался от тебя, да и Владимир так порешил.
Он распахнул двери большой избы и впихнул меня внутрь:
— Будешь тут жить. Это дом Али.
— А где он сам?
Парень рассмеялся:
— Странная ты! Разве ему нынче до тебя? Ему перед Владимиром оправдываться надо — ведь все слышали, как княгиня назвала его любимым.
Любимым? Все?! Я отрицательно помотала головой. Нет, не все — я не слышала.
Я увидела Олава лишь спустя два дня. Неожиданно средь дождливой ночи он шумно ввалился в дом. Слуги всполошились и кто в чем выскочили ему навстречу. Я спустилась с повалуши и растерянно остановилась на лестнице. Грозный и самоуверенный мужчина, в насквозь промокшей одежде, с мечом на поясе и в высокой, боярской шапке над красивым лицом совсем не походил на того Олава, с которым когда-то в такие же грозовые ночи я пряталась на сеновале и поверяла самые жуткие тайны.
— А-а-а, Дара, — произнес он, — иди сюда. Даже его речь стала другой! Раньше Олав говорил со мной ласково, а не приказывал, словно собаке. Я упрямо мотнула головой, но Эйрик, старый дружинник, который распоряжался всем хозяйством Олава, вытолкнул меня на середину горницы и зло прошипел в спину:
— Тебе что ведено? Живо ступай! Оказавшись на виду против своей воли, я опустила голову и закусила губу. Моя вина была велика. По всему Киеву бродили слухи о любви Олава и княгини, об их тайной связи и неожиданной опале молодого воеводы. Все открылось из-за меня, и у Олава были причины сердиться но он заговорил о другом.
— Тело твоего слепого друга закопали за городищем на погосте. Эту вещицу я снял с его шеи — подумал, что тебе захочется иногда вспоминать о нем.
Он потянулся и вложил в мою руку маленький тряпичный сверток. Не разворачивая, я молча глядела в пол. Голос Олава был грустным и строгим, а его печальные синие глаза шарили по горнице, словно прощались с любимыми, уже ставшими привычными вещами. Он собирался оставить Киев!
Прижав к груди зажатый в ладонях тряпичный комочек, я хрипло спросила:
— Куда ты поедешь? Он пожал плечами:
— Не знаю. Может, стану свободным хевдингом, а может, вернусь домой, в Норвегию…
Я вспомнила — когда-то его отец. был там конунгом.
— Хочешь отомстить за отца?
Он усмехнулся:
— Ты все та же, Дара. Удивляюсь, что ты еще не нашла своего берсерка и не перерезала ему горло…
— Как ты Клеркону?
Теперь он уже смеялся:
— Торгсилю Вшивой Бороде очень понравилась бы эта история… — И легко прикоснувшись к моей щеке, быстро отдернул руку: — Конечно, я отомщу за отца и стану конунгом, но не так скоро. Моих людей очень мало, а другие, что пойдут со мной, не слишком верны. Аллогия дала лишь тех, кто не нужен ей самой, а Сигурд… —Улыбка так и не покинула его лица, лишь стала жесткой и презрительной: — Его людей я не взял.
Не зная, что сказать, я молча стояла рядом. А что я могла сказать? Что не хотела его ссоры с дядькой, что любила его все эти годы, и, что, будучи гонима сама, невольно привела Лихо и в его жизнь?
Сзади, едва слышно поскрипывая половицами, подошел Эйрик. Он принес хозяину сухое белье и чистые полотенца.
— Когда собираться? — укладывая на лавку принесенные вещи, спросил он. Быстрые руки старика неспещ. но перебрали одежду и вытянули длинное полотенце Словно завороженная, я уставилась на вышитых на нем петухов. Глядеть на изгнанного по моей вине друга было стыдно, а по сторонам — бесстыже. Олав вскинул голову
— Ты останешься тут, Эйрик.
Не соглашаясь, старик помотал головой.
— Ты останешься! — Олав встал и, словно забыв обо мне, зашагал по горнице. — Владимир зол на меня, но не на моих друзей. Ты будешь следить за моим двором и… — Он на мгновение запнулся, а потом вдруг совершенно другим тоном мягко произнес: — И за ней… Не хочу, чтоб с ней что-нибудь случилось!
Я сдавила пальцами тряпичный узелок — последнюю память о старом слепце. Неужели Олав заботился обо мне?! Неужели?! Но я не собиралась оставаться без него в Киеве!
— За мной не нужно присматривать, я поеду с тобой! — громко сказала я. Олав остановился и недоумевающе взглянул в мою сторону. Я пояснила:
— Я не хочу оставаться тут без тебя, даже если вместе с Эйриком меня будет охранять весь честной Киев!
Олав удивленно воззрился на меня, челядь зашепталась за спиной, а Эйрик растерянно заморгал. Неожиданно мне стало легко и весело. Будь что будет, но я поеду с Олавом куда угодно, даже в его холодную северную страну, где живут такие, как Хаки, лишь бы он оставался рядом! Я уже видела себя средь бушующего моря на корабле Олава — свободную, бесстрашную и счастливую, когда услышала его смех. Я отвлеклась от мечтаний и взглянула ему в глаза. Согнувшись пополам, Олав опирался одной рукой на край стола, другой утирал выступившие на глазах слезы и задыхался от смеха:
— Ох, Дара! Ты… ты… Ты думала, я… О тебе… Ох!
Не понимая причины веселья, я робко улыбнулась и поглядела на Эйрика. Старик смущенно спрятал глаза. Он относился ко мне не хуже, чем к прочему добру Олава, — холил, берег и никогда не издевался, но на сейчас тоже едва удерживался от смеха. Я требовательно вскинула подбородок:
— Что такого я сказала?!
Эйрик взглянул на хохочущего Олава, а потом потянулся к моему уху:
Он говорил об Аллогии. Я должен следить, чтоб с княгиней не случилось ничего дурного и ее не постигла участь Гориславы.
— А ты думала, что я хочу сберечь тебя? — Олав наконец перестал смеяться, только глаза все еще искрились весельем. — Ох, Дара! Ты всего лишь наложница…
Оглохнув от страшного, столь небрежно выпавшего из его уст признания, я шарахнулась и прижалась спиной к стене.
Какая же я глупая! Размечталась о прежней любви! Да на что я ему — богатому, красивому, смелому? У его ног целый мир, сама княгиня дарит его своей любовью, а молва о его подвигах песнями летает по Руси! Разве он посмотрит на меня — долговязую безродную девку?! Конечно, я всего лишь наложница, прихоть, каких у него немало разбросано по всем полоненным городищам. Я — одна из многих, а Аллогия — одна на всем белом свете! Как мне пришло в голову равняться с ней?!
Перед глазами встало холеное испуганное лицо княгини. Как, должно быть, мирно они жили тут без меня, как любили друг друга! А я, болотная дура, притащилась из своей глуши, словно весенняя Лихорадка, и нарушила весь этот лад и покой. По моей вине Олав потерял все, что обрел с таким трудом, — собственный дом, милости Владимира, любовь Аллогии, надежную верность Сигурда…
Еще никогда я не чувствовала внутри такой страшной и бездонной пустоты. Боль отчаяния замутила разум, и я заявила совсем не то, что хотела:
— Но ты не покупал меня — я свободна… Он пожал плечами:
— Хочешь — иди, только куда? Здесь ты под моей защитой, и, где бы я ни был, никто не осмелится посягнуть на мое добро, а там…
Он сбросил плащ и стянул через голову мокрую рубаху. Эйрик подскочил и принялся растирать полотенцем сильное красивое тело воеводы. Осторожно обходя свежие, еще красноватые шрамы, вышитые петухи заскользили по коже Олава.
Подойти бы к нему, прижаться губами к этим розовым, выпуклым полосам на его груди и сказать, как я люблю его и как боюсь вновь потерять!
Одна из чернявок хихикнула, и, потупясь, я отошла в сторону. Будет просто смешно, если уродливая рабыня на глазах у всех примется приставать к своему хозяину. Я не имела права просить его любви, а могла лишь униженно благодарить его за спасение от плетей Сигурда! Сглотнув застрявший в горле горький комок, я отлепилась от стены и низко склонилась перед Олавом:
— Хорошо, Али. Забудем о прошлом. Отныне ты мой хозяин, но ради тех давних лет будь милостив — возьми меня с собой. Я многое умею — стреляю без промаха, издали чую ловушки, кидаю ножи и топоры не хуже любого охотника! К тому же ты всегда сможешь продать меня, если стану в обузу…
Эйрик замер с полотенцем в вытянутых руках, а Олав резко развернулся и впился в меня сердитым взглядом:
— Перестань молоть чушь! Девке не место в дружине, даже если она умеет стрелять и метать топор, как сама валькирия Скегуль!
— Молю… — Я ощутила, как пол уходит из-под ног, неловко опустилась на колени и вдруг вспомнила давнее, данное еще в доме эстов обещание Олава. — Восемь лет назад ты клялся, что станешь могучим воином и поможешь мне отыскать убийцу моей матери. Теперь ты не простой воин, а воевода, почему же нарушаешь свое слово? Ведь Хаки где-то там, в северных странах.
Я не была уверена в том, что говорила, но не могла вновь потерять Олава! Он хрустнул пальцами и нахмурился:
— Я не даю лживых клятв, но сам еще не знаю, куда поеду.
— Мне все равно куда, — честно ответила я. Жестом отпустив Эйрика, он сел на лавку, откинулся к стене и задумчиво почесал подбородок. «Будет отговаривать», — поняла я и приготовилась к отпору. Олав умел убеждать.
— Послушай, Дара, — начал он. — Ты не простая накосница, и из-за другой я никогда не поссорился бы с дядькой, но взять тебя на корабль я не могу, да и не хочу. Подумай — куда ты поедешь, кем станешь? Зачем рабе покидать землю отцов и искать Доли в чужих странах? Я сам отыщу Хаки и покараю его за твоих родичей.
В Киеве Сигурд найдет способ расквитаться со мной, — тихо ответила я. Это была чистая правда — вряд ли воевода простит мне ссору с племянником и собственный позор. Олав сжал кулаки:
— Сигурд!
—У твоего дядьки хорошая память, — негромко вставил Эйрик. Он еще не ушел из горницы, а стоял в закуте и внимательно вслушивался в наш разговор. — Девка права, Али. Она пригодится тебе. Иногда там, где не спасают сила и умение, может помочь верное сердце. Ты сам говорил, что не все воины верны, а она — не предаст. От глупой наложницы не станут таиться ни друзья, ни недруги. Она сможет вовремя распознать и тех и других. В дальнем пути лучше знать своих врагов… Послушай ее, Али.
Я благодарно улыбнулась старому слуге. Желая блага Олаву, он невольно помогал моим замыслам. Эйрик поймал мой взгляд и подмигнул. «Не суетись», — шевельнулись его губы. Олав задумался. Девка на корабле, если она не жена и не только что взятая в плен рабыня, — неслыханное дело, но кто знает — может, и впрямь пригодятся ее неприметный вид и острый слух? Теперь Олав совсем не походил на того белоголового наивного мальчишку, который некогда заступился за меня на хьялльском рынке. В горнице сидел расчетливый и умный воевода, лишь внешне напоминающий былого Олава. Это был Али!
— Добро, — наконец сказал он. — Я подумаю и решу, как быть, а теперь уходите. Оба!
Тихой мышью я проскользнула в повалушу и легла на постель, но заснуть так и не смогла. Никогда в жизни события не несли меня столь стремительно и неостановимо. Вопреки моим мечтам, бывший друг превратился во всевластного хозяина, а чужие земли стали желанней родных лесов и полей. А моя любвь? Куда делась все Ушла навек или затаилась в сердце и теперь меша спать, звеня над изголовьем тонким комариным пив ком и разрывая душу горькой тоской по прошлому?
Может, она была украдена надменной и красивой княги ней Киева?
Я вспомнила белое лицо Аллогии, ее испуганные глаза и неожиданно разозлилась. И какого Лешего она стала орать на все городище о своей любви?! Ведь коли подумать, то не я привела Олава к опале, а ее неосторожные слова. И Владимира легко понять — какому мужу понравится, что его жена вопит на весь двор о своей любви к молодому и красивому воеводе?
С этими мыслями я не заметила, как заснула. Mне приснилась Аллогия. Ее широко распахнутый рот изрыгал страшные проклятия, но разбудили меня не они, а громкие мужские голоса внизу. Ктото бродил по дому гремел оружием и перетаскивал тяжелые сундуки. Причитали бабы.
Я наспех оделась и спустилась вниз. По горнице сновали незнакомые хмурые дружинники. Указывая им, что и куда тащить, у дверей стоял старый Эйрик, а в углу, возле голбца, заливались слезами служанки Олава. «Все… Уезжает…» — поняла я и испытующе уставилась на старого слугу. Он протиснулся между дружинниками и подошел ко мне.
— Собирайся. Али возьмет тебя.
Чуть не крича от радости, я рванулась наверх за скудными пожитками, но Эйрик крепко прихватил меня за локоть и подтащил к своей груди. Костлявые пальцы старика впивались в кожу, а от его тела неприятно пахло потом. Я отвернулась, но он склонился и, коснувшись губами моего уха, отчетливо прошептал:
— Запомни: отныне жизнь и смерть Али на твоей совести. Если он погибнет, а ты останешься жива — владычица мертвых Хель возьмет тебя в свое царство. Я просил об этом великих богов, и они не откажут!
Отшатнувшись, я вырвала руку:
— Если Али умрет — мне тоже незачем жить! Запомни это и ты, старик! Лицо Эйрика посветлело. — Я так и думал. Так и думал. Береги его. Этой ночью боги открыли мне, что ты владеешь грозной и страшной силой. Прошу, отыщи ее и помоги Али. Если он выживет, Норвегия получит очень мудрого конунга. Помоги же ему выжить…
Мы пустились в путь на трех кораблях. Поначалу я робела, глядя на незнакомых крепких мужиков, но спустя пару дней привыкла к их суровым лицам и показному безразличию.
В хирд — так Олав именовал свою ватагу — набрался самый разношерстный люд. Больше всего здесь оказалось урман. Они держались поближе к Олаву и поэтому плыли на «Рыси» — его самом большом драккаре. Многие из них уже несколько лет прослужили в Киеве и теперь, покидая Русь вместе со своим опальным воеводой, спасались от немилости киевского князя. На втором драккаре, который Олав называл «Малой Рысью», собрались воины Аллогии — от радмичей до эстов. Эти отправились в северные страны больше из интереса, чем по необходимости. Они все время шумели: то горланили песни, то ссорились, а то попросту подшучивали друг над другом. Третий корабль — большая морская лодья — принадлежал высокому узколицему ливу Изоту. Он назывался «Журавль» и издали был удивительно похож на длинношеюю, узконосую птицу. Лив сам вызвался плыть с Олавом, и от него стоило ждать неприятностей. Изот не нравился мне, так же как не нравились и его люди — молчаливые воины с пепельно-серыми лицами из приморских племен аукшайтов, ятвягов и земгалов. Олав частенько косился на «Журавль», и я понимала, что он тоже не доверяет хитрому ливу. Однако еще в Киеве Изот обещал провести суда в Варяжское[40] море самым коротким путём: минуя Мутную и долго стоящие льды Нево, прямо к островам данов. Для этого нужно было пробиться через земли аукшайтов и пруссов[41], но Изот клялся, что тамошним мелким князькам не будет дела до мирных кораблей. «Если не станем грабить их поселения, то через семь дней будем в Варяжском море!» — утверждал лив. Олаву понравилось его предложение, а нападать на ближних соседей Руси он и не собирался. Все знали о хитрости приморчан. Они редко сражались в открытом бою и чаще беспрепятственно отдавали находникам свое добро. Опьяненные легкими победами, те забирались вверх по реке, но когда приходила пора поворачивать обратно, то ранее судоходное русло оказывалось перегорожено сваленным лесом, и незадачливые вороги навек застревали в коварных литовских болотах. Лив уверял, что с мирными кораблями такого не случалось, и Олав решился. Мы прошли по Непру и свернули в уже сбросившую ледовые оковы Березину.
Поначалу все шло гладко, и воины Олава легко справлялись с неспешным течением, но вскоре русло Березины стало мелеть, а по берегам все чаще попадались глубокие, мшистые болотины. Иногда приходилось вылезать и, утопая по колено в грязной, холодной жиже, перетягивать корабли через завалы. Спустя день такого пути я поняла, что вскоре мы упремся в трясину. Чуя неладное, Олав велел остановиться на более-менее сухом местечке и, спрыгнув на берег, с ходу налетел на Изота:
— Где обещанная переправа, лив?! Мы скоро завязнем в болоте по уши, а твоей Вилии даже не видно!
Изота не смутил его разгневанный вид. Он неспешно поправил сбившуюся набок меховую безрукавку и, растягивая слова, возразил:
— А разве возле Смоленска, где издревле переправлялись твои родичи, с берега Мутной виден Непр? Олав скрипнул зубами:
— Ты хочешь сказать, что мы потянем драккары волоком?
Лив кивнул. Я огляделась. С виду сухое место настораживало спокойствием и тишиной. Внизу, под тонким податливым ледком, затаились топи, и даже из-под снега я чуяла тяжелое, смердящее дыхание старой знакомицы Болотной Хозяйки. Но другие его не чуяли. Обсуждая, какие деревья лучше рубить на подкаты, а какими толкать и хватит ли пеньки на веревки, воины разбрелись по ближайшёму лесочку. Возле Олава остались лишь Бьерн и парень из древлян Важен, тот, что поиказывал на «Малой Рыси». Робея, я тихо подошла к ним и потянула Олава за рукав. За весь путь он не сказал не ни слова, хотя взял на свой корабль и даже устроил подальше от воинов, словно поставил меж мной и ними невидимую преграду. Может, он все еще сердился на меня за дерзкую просьбу, а может, винил во всех своих бедах, но нынче было не до обид.
— Али, — с трудом заставляя губы произносить его новое имя, сказала я. — Здесь дурные болота — не то что драккары, люди не пройдут… Сплошные топи… Коварные, сразу не увидишь…
Олав нахмурился, а Важен растянул губы в насмешливой улыбке:
— Тоже нашлась советчица! Помолчала бы, баба!
— Сам закрой рот! — одернул его Бьерн. — Девка родом из болот, знать, недаром болтает.
— У всего их бабьего племени язык что помело, — не сдавался Важен. — Машут им, лишь ветер гоняют.
— А если и я чую неладное? Или я тоже ветер гоняю?
— Хватит!
Спорщики смолкли и уставились на Олава. Сцепив руки на поясе, он склонил голову:
— Пустое она говорит или нет, а проверить не помешает. Изот клялся, будто знает эти места, вот пусть и идет первым, а мы немного погодим да посмотрим — куда он нас тянет…
Бьерн хлопнул в ладоши, а Важен хмуро пробурчал:
— А если с ним беда случится, тогда чего будем делать?
— Когда случится, тогда и решим, — невозмутимо ответил Олав и направился к шумящим на берегу мужикам. Я поплелась следом.
Воины обмотали корпус «Рыси» веревками и подкатили под ее нос большое гладкое бревно. Работа была Жаркой, поэтому они сбросили тяжелые куртки и остались в тонких, уже взмокших от пота рубахах. Мечи и луки тоже лежали на настиле драккара, а из-за поясов ратников выглядывали древки топоров.
— А ты что стоишь? — спросил меня один из дружинников и сунул в руки длинный веревочный хвост. — Будешь тянуть, как все! — А потом скривил красное покрытое каплями пота лицо и пошутил: — Любишь кататься, люби и саночки возить!
Я вздохнула и послушно взялась за веревку. Призывая к вниманию, Олав прошел мимо кораблей со вскинутой ладонью. Стало тихо и страшно. Впереди под подкатами всхлипнуло болото.
— Первым «Журавль»! — приказал Олав. Урмане возмущенно взроптали. Они не желали пропускать вперед какого-то безродного лива. Олав цыкнул, гомон смолк, и «Журавль» медленно, с шумом ломая кусты, поехал по земле.
— Налегай! — рявкнул Олав, и я с силой потянула за веревку. «Рысь» высоко задрала нос, взбираясь на притопленное «Журавлем» бревно, и неловко, словно невиданное, морское чудище, выползла на берег.
— Еще!
Я зажмурилась и налегла на впряжку. Подоспевший Бьерн подхватил ее конец и едва слышно выдохнул:
— Не рвись, дура! Тянуть еще ой сколько. Вымотаешься раньше времени — никто тебе не поможет. — Он уперся, подскользнулся и, едва устояв на ногах, договорил: — Даже Али…
Я приостановилась. Бьерн был прав. Глупо надеяться, что Олав заметит мое усердие и простит меня. А как хотелось, чтоб однажды он поглядел на меня по-прежнему и забыл свою Аллогию!
— Поняла? — спросил Бьерн. Я кивнула. Позади засуетились, проволокли мимо грязное бревно и, громко ухнув, бросили его в топкую трясину перед носом корабля. Наст поддался и захрустел, Где-то глубоко под землей мерзко чавкнуло болото. Услышав этот с детства знакомый звук, я замерла. Бьерн потянул веревку, но я не сдвинулась с места. Я хорошо знала этот протяжный, будто не предвещающий ничего плохого всхлип Болотной Хозяйки! Учуяв жертву, она зевала, просыпалась от долгого зимнего сна и готовилась к большой охоте. Но она была не под нами, а там, впереди, где плавно покачивался на бревнах гладкий корпус «Журавля».
Эй-хо! — выкрикнул Изот. «Журавль» качнулся вперед, хлябь дрогнула, и тут я не выдержала. Ливу нельзя было идти вперед! Хозяйка унюхала его! Стоит Изоту сделать один маленький шажок, и красивая, горделиво задравшая нос лодья будет обречена!
Не-е-ет! — Я бросила веревку и рванулась к Журавлю. Что-то сообразивший Бьерн завопил по-урмански, воины остановились, а Олав повернул ко мне напряженное, потное лицо, но было уже поздно. Хозяйка проснулась! Глухо чмокая, она раскрыла объятия. Уходя на второе, а затем и третье дно невидимого болотного озера, бревна под «Журавлем» жалобно захрустели. Люди Изота кинулись прочь от кренящегося набок корабля.
— Стойте! Стойте все!!! — взвизгнула я. Живущие на суше не верили в чутье Болотной Хозяйки и называли рассказы о ней бабьими сказками, но, я точно знала: Хозяйка чует каждое движение на своем огромном теле. Если начнешь биться или вздумаешь побежать, она отыщет тебя по хриплому дыханию и звуку шагов. С ней следовало вести себя как с большим и опасным зверем — двигаться медленно, на ощупь, проверяя каждую кочку. Однако ничего не знающие об этом люди Изота мчались прочь от увязшей лодьи. Они видели лишь страшное, утопившее их товарищей тело корабля и прыгали прямо в Хозяйкины ловушки.
— Стойте! — еще раз выкрикнула я, но безуспешно. Один из воинов Изота дико закричал и забился в силках Хозяйки. К нему на подмогу бросился другой, но и он по пояс ушел в холодную трясину.
— Помо!.. — вскрикнул он, дернулся и скрылся под водой.
— Ух! — удовлетворенно вздохнула Хозяйка и потянулась к кораблю. Вздымая к бортам чахлые кусты, болото поднялось и, плотоядно чмокая, потянуло в трясину маленькие человеческие фигурки.
Что-то указывая своим людям и то и дело утирая мокрым, грязным рукавом лицо, лив метался возле опрокинутой лодьи, и тут я поняла: он вовсе не пытался устроить западню Олаву, а попросту не знал этого коварного болота!
Жалость стукнула меня по сердцу. Я оттолкнула Бьерна и побежала к единственному уцелевшему в топях невысокому деревцу. Шершавый ствол сам улегся в руки. Зная, как слабы болотные деревья, я дернула, но сосенка не поддалась. Забыв об удивленных взглядах дружинников, я изо всех сил навалилась… Болото всхлипнуло. Хозяйка почуяла давнюю знакомицу и вцепилась в дерево костлявыми скользкими лапами.
— Пусти! — крикнула я. Из-за моего плеча сверкнуло острое блестящее лезвие топора. Оно вонзилось в тонкий ствол сосенки чуть ниже моих рук и выскользнуло из него, оставляя на дереве белесый смоляной след. Я обернулась.
— Отойди-ка! — Одной рукой Бьерн отвел меня в сторону, а другой вновь ударил. Дерево скрипнуло и накренилось. Уже не церемонясь, Бьерн зарычал и рванул его руками. Сосенка просто вылетела из земли. Я подхватила ее и взглянула на «Журавль». Печально креня мачту, словно прощаясь с людьми, он одним боком ушел в болотину, а вокруг уже почти никого не осталось, только влажно блестела выползшая на волю жижа и на махоньком островке, возле кормы, жались друг к другу трое — Изот, его кормщик Болеслав и какой-то молоденький хирдманн. Парнишка растерянно мял в руках старую шапочку, а по его веснушчатому лицу текли слезы. Болеслав что-то шептал ему, но они уже знали, что обречены, — уцелевшие воины поняли коварство Хозяйки и не отваживались приблизиться. Не стесняясь, парнишка кусал дрожащие губы и умоляюще глядел на стоящих поодаль, остолбеневших от ярости Болотной Хозяйки товарищей. Болеслав шептал мольбы богам, и только Изот не сводил взгляда со своего несчастного корабля. Он не плакал, не трясся и не умолял о спасении — просто ожидал страшную смерть, как должную кару. «Но ведь он ни в чем не виноват!» — подумала я и закричала: