Страница:
— Изот!
Он повернул голову, словно призывал меня быть ви-доком, и вяло махнул рукой на уползающий в болото «Журавль».
— Я помогу тебе! Я… — Ноги сами понесли меня к ливу.
— Стой! — кто-то из воинов перехватил меня поперек туловища. — Куда, дура?! Там смерть!
— Пусти! — Я ударила сердобольного дружинника яогой по колену и вырвалась. Что он хотел объяснить знающей все подлости Болотной Хозяйки и с малолетства изучившей ее вздорный нрав?!
Я пробежала еще немного и остановилась. Теперь меня уже не отваживались догнать и задержать. Под ногами зыбко колыхалась слабая моховая прослойка, и с этого места следовало идти осторожно, тщательно выбирая безопасные места. Когда-то давно мать учила меня проходить самые жуткие топи. «Закрой глаза, положись на чутье и призови на помощь топляков — маленьких болотных духов, — говорила она. — Они приведут к тебе Блудячие Огни — неприкаянные души наших сгинувших в царстве Болотной Хозяйки родичей, а те уже укажут тебе верный путь».
Следуя ее наставлениям, я закрыла глаза и зашевелила губами, взывая к тем, что когда-то погибли в этих. болотах. Сначала ничего не происходило, а потом в черной пустоте, прямо передо мной, слабо замигали" голубые огоньки. Были это Блудячие Огни или нет, гадать было некогда. Медленно и осторожно, стискивая вырубленную Бьерном сосенку, я сделала первый шаг. Огоньки полыхнули голубым и пропали, а затем загорелись вновь, но уже чуть левее. Шагнула туда… Все замельтешило и заискрилось. Не в силах выносить неизвестности, я открыла глаза и остолбенела. Я шагнула всего дважды, но Изот и его люди оказались совсем рядом!
— Дара, помоги… — донесся жалобный голос молодого дружинника, но я смотрела только на Изота. В беде лива была и моя вина — нужно было предупредить его о болоте! Но о своих сомнениях я сказала только Олаву. Откуда я могла знать, что лив, сам почти болотник, не распознает коварства этих топей?!
— Изот! — окликнула я. Он повернул голову. Голубые глаза-льдинки коснулись моей души, но лив уже никого не видел. Он готовился умереть вместе со своим кораблем и отгородился от всех живых непроницаемой, призрачной стеной.
Я потыкала деревцем в мох. Здесь можно было пройти. Главное: не вслушиваться в жалобные стоны уходящей в болото лодьи и ничего не бояться… Я легла на живот, подползла к булькающей жиже и протянула обреченным .уже изрядно потрепанную сосенку:
— Держись, Изот!
Лив услышал. Он удивленно вскинул брови, а потом в признательно улыбнулся и мотнул головой на своих ватажников:
— Нет. Пусть они…
Молоденький парнишка оказался самым нетерпеливым. Он чуть не вырвал сосенку из моих рук и захлопал испуганными глазами:
— Что делать?!
Я поморщилась. Очутившись на суше, этот трусливый мальчишка мог кинутся бежать и тогда прощай все мои труды!
— Ничего, — хмыкнула я. — Только крепко держись и не дергайся!
Он кивнул. Красные глаза парня стали круглыми и доверчивыми, словно у ребенка. «Хорошо хоть не зажмурился», — подумала я, присела и, толкнувшись ногами, опрокинулась на спину. Ель сдернула паренька в топь. Только бы не предали руки!
Я изогнулась, вдавила пятки в землю и поползла прочь от опасного места. Испуганный парень не шевелился. Он оказался легким, и мне удалось протянуть его несколько вершков, прежде чем Хозяйка почуяла обман и вцепилась в безвольно повисшие ноги воина.
— Подтягивайся! Сам подтягивайся! — закричала я. Парень заметался, а потом сообразил и принялся быстро перебирать по стволу руками. Я перехватила его запястье и плавно потянула к себе. Трясина фыркнула и отпустила…
— Все, — выволакивая паренька на мох, сказала я. — Успокойся…
Его подбородок затрясся, а круглые глаза лихорадочно забегали по кочкам. Он искал путь к реке.
— Не вздумай! — предупредила я, но поздно. Парень тонко вскрикнул и бросился к застывшим на берегу воинам. Хозяйка заворчала. Я ужом скользнула ему под ноги и рявкнула:
— Стой, дурак! Утонешь! Он споткнулся, шлепнулся лицом в грязь и зарыдал. Вот тебе и помощник! На хрена такого спасала?!
— А ну заткнись, сопляк! — не выдержала я. — Помогай!
Колючие ветви сосенки-спасительницы шлепнули его по лицу. Все еще всхлипывая, дружинник поднял голову и обхватил пальцами тонкий ствол.
— Тяни!
Вдвоем мы быстро вытянули Болеслава. Этого не пришлось успокаивать. Едва выбравшись из трясины, он уселся поудобнее, ухватился за деревце и протянул его оставшемуся на островке ливу:
— Изот!
Лив взглянул на свою лодью, потом на ель и отрицательно помотал толовой. Нашел время упрямиться! Я в сердцах сплюнула:
— Вылезай! Болотная не возьмет деревяшку — у нее их полно! Вылезешь ты — вытянем и «Журавль»!
— Как? — недоверчиво хмыкнул он.
— Как богам будет угодно! Или вылазь, или все тут утопнем!
Я не собиралась тонуть ради лива или его невезучих ватажников, но только угроза могла сдернуть его с топкой кочки. В конце концов, не моя вина, что он угодил прямо в середку болотного озера?! Сам-то куда глядел?!
Мои руки протянули ему жердину, и Изот решился. Кряхтя, Болеслав и молодой, спасенный первым парнишка вытянули его на наш островок. Я с облегчением вздохнула. Все кончилось…
Обратный путь к берегу оказался легким. Мои с малолетства привычные к топям ноги сами запомнили безопасный проход. Земля под ними становилась все тверже, и вскоре ловище Болотной Хозяйки осталось позади. Вздыхая и покряхтывая, шаг в шаг за мной, на сушу выползли спасенные дружинники. К ним сразу подскочили, что-то стали расспрашивать, а я тихонько отошла в сторону и уселась на влажную землю. Выпирающий из трясины корпус «Журавля» одиноко темнел на нежной болотной зелени. Если бы его вытащить! Ведь он уже не пойдет глубже — помешают широкие борта…
—Дара
Я подняла голову. Нет, это был не Олав, а Бьерн. Испытующе глядя мне в глаза, кормщик спросил:
— Изот говорит, что ты знаешь, как спасти «Журавль». Это правда?
— Нет, не знаю. — Я чуть не заплакала. Было ужасно обидно, что после всего случившегося Бьерн подошел ко мне не утешить, не успокоить, и даже не поблагодарить, а только узнать о судьбе проклятой узконосой деревяшки! А Олав и за тем не подошел… Я поискала его глазами. Он стоял возле Изота и, похлопывая лива по плечу, что-то говорил. Даже не глядел на меня!
Я повернулась к Бьерну:
— А если я просто не хочу вытаскивать его, тогда что?! Не хочу и все тут!
Бьерн устало вытер грязное лицо и опустился на землю. Надеялся уговорить? Не выйдет! Коли я никому не нужна, так и мне никто не нужен!
Я стиснула зубы и приготовилась к отпору, но Бьерн молчал. Глаза сами скосились на кормщика. Раньше я не замечала легких, едва заметных морщинок вокруг его глаз, короткого шрама под ухом и витых сухожилий шеи. Бьерн не был красавцем, но от него за версту веяло надежной мужской силой. Я заставила себя отвести взгляд.
— Пойми, — кормщик почувствовал мое смущение, отвернулся и сцепил руки на коленях, — для Али это не просто драккар — это его жизнь. В Варяжском море много охотников за чужим добром. Все решает число кораблей и воинов. Ты ведь никогда раньше не видела, как бьются свободные викинги, а я видел и знаю — без «Журавля» нам долго не продержаться.
— Не знаю, как викинги, — Обдумывая его слова, ответила я, — а как воюют ваши берсерки, мне хорошо известно!
— Берсерки? — Бьерн удивленно покосился на меня. — И где ж ты их видела? Они нынче редки даже в северных странах, а уж тут…
Я криво улыбнулась:
— Значит, мне довелось наскочить на диковинку… Он помолчал, затем опустил голову и негромко повторил:
— Так что будет с «Журавлем»?
— Ничего. Али не дурак, сам знает, что надо делать.
— Так то и я знаю — вот только как к нему подойти? Кормщик добился своего. Я встала:
— Помечу безопасные тропы… Передохну немного и помечу.
— Добро. — Бьерн тоже поднялся. — И еще Али просил, чтоб ты провела нас через болота. Он думает, что ты сумеешь это сделать.
Я остолбенело открыла рот и уставилась в спину уходящего кормщика. Мне вести людей Олава?! Но почему же он сам не сказал мне об этом?! Почему послал Бьерна? Неужели все-таки таит обиду за княгиню? Или попросту не желает разговаривать с безродной наложницей?
Стараясь сдержать слезы, я отвернулась. Теперь у меня болело все — от самых кончиков пальцев до скрытой глубоко в горле души, а ладони просто жгло огнем. Их покрывали черные, забитые грязью царапины. «Все-таки ободрала, — безразлично подумала я. —Надо бы убрать грязь, а то от болотного яда все руки опухнут».
Приметив поблизости покрытую снегом ложбинку, я подошла к ней, уложила ладони на белое холодное одеяло и закрыла глаза. «Ничего, — чувствуя, как сквозь боль в руки течет тихое, всепрощающее спокойствие Матери-Земли, шептала я. — Ничего, все еще будет хорошо».
Впервые в жизни мне хотелось обмануть свое сердце.
Выполняя свое обещание, я полдня ползала по болотине вокруг «Журавля» и втыкала в землю длинные палки. По моим вехам воины подошли к опрокинутому кораблю, накидали под его корму веток и опутали корпус веревками.
— Эх, раз! — налегая на лямки, застонали они, но «Журавль» не пошевелился.
— Еще! Эх, раз! — подбадривая усталых людей, выкрикивал Олав. Не замечая врезавшейся в плечи веревки, дружинники дружно ухали и дергали, но проклятая лодья и не думала сдвигаться с места.
Я первой сбросила впряжку и подошла к Олаву. Он нахмурился.
— Хватит, — только и сказала я.
— А лодья?
«Без „Журавля“ нам в Варяжском море долго не продержаться», — предупреждал Бьерн. Я взглядом отыскала кормщика и пояснила то ли ему, то ли Олаву:
— Сам погляди — все болото загатили, а Хозяйка его не выпускает. И не выпустит, я ее знаю.
Поглядывая то на меня, то на увязший «Журавль», Олав мгновение помедлил, а потом отбросил веревку и пошел прочь. Воины недоумевающе глядели ему вслед.
— Хватит, ребята, — громко сказал им Бьерн и зло сплюнул: — Гиблое это дело…
Он был прав — более коварных топей я не встречала, поэтому и не решилась вести по ним уцелевшие корабли. Олав уговаривал, приказывал и снова уговаривал, но я лишь отрицательно мотала головой и твердила:
— Нужно искать другую переправу! Здесь не пройдем. Олаву не нравилось мое упрямство. Он кипел от негодования, и неизвестно, чем бы кончилось дело, но в спор вмешался Бьерн.
— Не дури, Али, — посоветовал он. — Хочешь потерять последнее — веди сам через болота где хочешь.
Бывший воевода, а нынче свободный вождь-хевдинг сжал кулаки, словно хотел стереть кормщика в пыль. Ничуть не смутившись, тот похлопал его по плечу, и Олав отступил.
— А-а-а, ну вас к Лешему! — бросил он и устремился к поджидающим у реки драккарам. Бьерн усмехнулся. Глядя на спокойное, серьезное лицо урманского кормщика, я припомнила рассказы о том, что только по просьбе Аллогии Бьерн взялся отвести в Варяжское море корабли Олава. Только ему она пожелала доверить жизнь любимого и послала за кормщиком аж в самый Новый Город. «И ведь согласился! — удивленно шептались урмане. — Мог запросить за службу неслыханные богатства, а пошел почти задарма. Собственные лодьи оставил и пошел!» О Бьерне они вообще говорили больше и чаще, чем о других. Урмане называли кормщика любимцем морского бога Ньерда и шушукались, будто тот когда-то взял в свои глубины одного за другим всех его сыновей. Бьерна уважали и боялись ничуть не меньше, чем самого Олава. А нынче послушался и тот…
Березина мельчала. Гребцы уже попросту толкались веслами от дна, а я все еще не видела подходящего места для переправы. Несколько раз приходилось соскакивать за борт, выползать на сушу и прикладываться ухом к земле. Под ней не утихало сопение Болотной Хозяйки.
Изота и его уцелевших людей приютили на «Малой Рыси». Лив сидел на корме рядом с Болеславом и, не отрываясь, глядел назад, туда, где остался его «Журавль». Казалось, он ждал, что трясина отпустит несчастную лодью и та нагонит нас, как верный пес нагоняет на миг остановившегося хозяина. Однако чуда не происходило, болота становились все угрюмее, и, шлепая веслами по зеленым водорослям, корабли ползли дальше.
С наступлением темноты Олав приказал остановиться. Воины отложили весла, а я скорчилась у борта. Хотелось спать, но мокрый, тяжелый от грязи подол прилипал к телу, и ноги, от колен до пальцев, сводило судорогой. В двух шагах от меня под теплым полушубком посапывал во сне Важен. Отчаянно завидуя ему, я терла озябшие ступни и тоскливо косилась на луну. Вспомнились мамины сказки про оборотней. А что, коли мне отвести душу и завыть на этот круглый равнодушный лик? Может, хоть тогда боги обратят на меня внимание?
— Эй, держи!
Я дернулась и подняла глаза. Рядом стоял Бьерн. Лунный свет изменил кормщика. Его строгое лицо стало мягче, а улыбка — добрее.
— Возьми, а то промерзнешь, — повторил он. Я развернула упавший на колени сверток. Там оказались добротные мужские штаны и теплая меховая безрукавка.
— Одевайся, — серьезно велел кормщик. — И не гляди, что порты мужские, зато удобные.
Мягкая ткань грела заледеневшие пальцы. Забыв о спящих воинах, я принялась стягивать мокрую одежду. Не желая поддаваться, исподница путалась у шеи. Я рванула ее изо всех сил и чуть не заревела от злости. Все против меня, даже собственная рубашка!
— Не шуми, тут люди спят! — рассмеялся Бьерн. Руки кормщика легли на мои плечи, оправили ткань и неожиданно рванули ее в стороны. Исподница жалобно затрещала. Пискнув, я вцепилась в рваные края и зло зашипела:
— Отвернись!
Урманин рассмеялся, но послушался. Не спуская с него настороженного взгляда, я натянула порты, рубаху и безрукавку. Тепло охватило ноги, проползло по животу на грудь и медленно просочилось внутрь. На миг показалось, что лишь это и нужно для счастья — теплая одежда на теле да добрый человек где-то рядом…
— Зря ты исподницу порвал, — немного виновато сказала я. — Она ж была совсем новая…
Бьерн повернулся, прищелкнул языком и уселся рядом:
— Тебе б мужиком уродиться.
— А я вот бабой родилась. , — И то ничего, — согласился он.
— А ты что пришел? Сам меня пожалел или Али приказал?
— Ни то ни другое. — Бьерн запрокинул голову и взглянул на звезды. Становище над нами насмешливо полыхало молочно-голубым сиянием, и бледными бликами отражалось в его глазах. — Хочу спросить: ты впрямь не чуешь волока или носишь обиду на Али, оттого и мотаешь нас по реке?
Я притворно удивилась:
— А чего мне обижаться? Я — наложница, рабыня, а у рабов какие обиды?
— Не знаю. — Бьерн потянулся и, словно невзначай, положил руку на мое колено: — Говорят, что Али охоч до баб, а тебя в поход взял и не трогает. С чего бы это?
— Ты на меня погляди получше, и все поймешь. — Мне хотелось пошутить, но получилось горько и слезливо. Бьерн досадливо отмахнулся:
— Ты о шрамах? Это пустяк, а я толкую о другом.
— О чем другом?
— Ежели жеребец ретив, он кобыле в морду глядеть не станет.
Я вздрогнула и скинула его руку:
— Что болтаешь?!
— Говорю, что вижу. Ты Али нужна не для утех, а для чего — не пойму. И остальные не понимают, поэтому не верят ни тебе, ни ему. Шепчутся, будто ты вовсе не наложница, а болотная ведьма. Говорят: «Одурманила ведьмачка нашего хевдинга, вот и завел он нас в гиблые теста». Еще день-другой — у людей терпение кончится, а с ним вместе придет и конец Али. Я многое повидал и чую смуту, как ты — топи.
Он не пытался напугать меня. Все видели, как ловко я бродила по опасной трясине, и теперь даже спасенный парнишка косился на меня со страхом и недоверием. Если болото не выпустит нас, виноватыми окажемся я и Олав… Это он взял меня на корабль…
Я понуро опустила голову:
— Что ж делать?
— Ищи волок и думай… И я подумаю. Кормщик встал, запахнул на груди телогрею и уже свысока усмехнулся:
— Нынче я тебя упредил, а завтра упреждать не стану. Коли ты в этакое ввязалась, на чужую помощь не надейся, а начинай жить своим умом. Поняла?
Я кивнула. Бьерн скрылся, но в темноте все еще слышались его слова о болотной ведьме и назревающей смуте. Бедный Олав! Ему от меня одни хлопоты! Но что же делать, коли переправой в здешних болотах и не пахнет?!
Рядом озабоченно завозился во сне один из воинов. Его огромные ручищи ощупали бока, наткнулись на рукоять ножа и остановились. Мне стало страшно. Даже во сне он искал оружие, а что будет завтра? Не станет ли он так же шарить за поясом, спеша прирезать болотную ведьму и одурманенного хевдинга?
Представив разъяренных, наступающих на Олава мужиков, я тряхнула головой и поднялась. Смуты не будет! Без меня Олаву ничего не грозит, а здешние топи не таковы, чтоб не пройти по ним в одиночку. За пару дней Доберусь до Приболотья, а уж там кто-нибудь приютит.
Я осторожно перелезла через борт и — пузом по веслу, чтоб не было брызг, — съехала на берег. Никто не услышал. Стараясь не шуметь двинулась прочь от корабля. Лунный свет стелился под ноги, а впереди темнел небольшой чахлый лесочек. Его низкие, хилые деревья клонились к земле, словно завидовали своим уже свалившимся в топь собратьям, а возле каждого сухого холмика торчали вывороченные пни.
Уже не боясь, что услышат на кораблях, я шумно перебралась через несколько завалов и остановилась перед большим, неведомо когда рухнувшим в болото деревом. За его стволом что-то захрипело. Казалось, там затаился и жрет добычу какой-то крупный зверь, но это был не зверь. Дрожа от страха и любопытства, я подползла к поваленному дереву и заглянула в провал под его вздыбившимися корнями. Там, в глубокой влажной яме, сидел человек. Его плечи тряслись, а из горла вырывались судорожные, звериные хрипы. «Оборотень, — мелькнула страшная мысль, — сейчас развернется, перекинется через пень, выпрыгнет из ямы, и…»
Страх сбросил меня со ствола. Я ударилась о землю, вскочила на четвереньки и, позабыв, что хотела уйти, помчалась к реке. Непослушные раньше ноги, словно нарочно, цеплялись за каждую корягу и проваливались в ямы. Вскакивая и вновь падая, я бежала к драккарам и чуяла за спиной сердитое дыхание потревоженного оборотня. Он преследовал меня!
Лесок кончился большим буреломом. Перепрыгивая через старый пень, я зацепилась и кувырком полетела на землю. Оборотень метнулся следом. Болото дрогнуло под его ногами, смердящее дыхание опалило мое горло, а когти впились в плечи.
— Ой, мамочка! — Мне было очень страшно, но давняя наука Трора не позволила закрыть глаза. Полуослепнув от ужаса, я молча глядела в выплывающее из тьмы лицо волколака, но вместо покрытых пеной клыков, желтых волчьих зрачков и лохматых щек увидела гладкую кожу и вполне осмысленные человеческие глаза.
— Дара? — удивился оборотень.
— Изот…
Лив поднял меня на ноги и растерянно развел руками:
— Чуть не убил тебя сдуру.
Не убил? За что?
— Обознался, — словно подслушав мои мысли, продолжил он. — Принял тебя за Бьерна. И какого ляда ты нацепила его одежу?
А к чему тебе убивать Бьерна? — увильнула я. Да так… — Лив замялся, но я уже догадалась. Изоту было над чем плакать, однако гордость не позволяла, чтоб кто-нибудь из воинов увидел его слезы.
— Ты чего тут… Ночью?.. — обеспокоенно спросил он.
— Волок ищу, — быстро соврала я. Лив выпучил глаза:
— Ночью?!
— А чем ночь плоха? В темноте чутье даже лучше. Глазам-то в болоте веры нет, небось сам знаешь.
— Нет, не знаю. Я с малолетства жил в Киеве.
— А откуда ведаешь про путь? Ты же говорил, будто есть водный путь, что ведет из Березины в Вилию, а дальше в Неман и Варяжское море?
— Я про него от бабки слышал…
Так вот почему он заблудился в. этом болоте! Понадеялся на бабкины сказки! Выходит, все его обещания — пустое бахвальство?! А я-то, дура, еще его вытягивала!
Изот опустил голову. Под глазами лива синели большие горестные круги.
— Ладно, — смягчилась я. — За твои байки нам всем отдуваться, так что давай уж вместе искать. Найдем — значит, «Журавль» не зря утоп, а нет — сами сгинем, как твоя лодья.
Он встрепенулся:
— Как искать?
— Чутьем, нюхом, ногами…
К рассвету мы оба окончательно вымотались. У меня в голове монотонно гудели пастушьи дудки, а ноги отяжелели, будто налились чугуном. Болото оказалось длинным и узким. Оно тянулось вдоль Березины, но даже эта узкая полоска топей была непреодолима для тяжелых драккаров. Ставший еще бледнее лив в отчаянии опустился на кочку и стиснул голову руками:
— Все к Лешему! Не пройти тут! Врала бабка!
Я сунулась было с утешениями, но, не желая слушать, он встал, отвернулся и молча пошел прочь. У меня не возникло ни жалости, ни желания удержать его. «Еще шаг и провалится», — шевелились равнодушные мысли. Однако лив все шел и шел, а Хозяйка молчала.
— Стой! — завопила я. — Остановись!
Он оглянулся. На ходу втыкая в землю скрюченные ветви, я побежала к нему и, оказавшись совсем рядом, радостно выдохнула:
— Ты нашел его! Нашел!
Лив удивленно пошарил глазами по земле и отрицательно мотнул головой. Конечно, он же никогда не жил в болотах, поэтому и не видел вычерченный первым солнечным лучом путь — ровную длинную дорожку меж зыбких хлябей. И как Изот умудрился пойти прямо по ней?! Ведь столько блудили, столько мучились, и вот на тебе — перестали искать и нашли!
Не веря в такую удачу, я протопала по дорожке еще с полверсты и, убедившись в правильности своей догадки, вернулась к ливу:
— Пошли к реке. Нас небось уже ищут. Но нас еще не хватились. Воины просыпались, терли заспанные глаза и лениво плескали на лица холодную воду. Бьерн приветствовал меня небрежным кивком, а Олав приметил Изота, подошел ко мне и хмуро поинтересовался:
— Ну и как тебе его благодарность?
— Какая благодарность? — не поняла я, а потом сообразила, на что он намекает, и качнулась от негодования: — Не смей!
Должно, крик получился слишком громким. Словно желая охранить своего хевдинга от внезапного нападения, Бьерн нахмурился и двинулся к нам. Я осеклась, заглянула в темные от гнева глаза Олава и покаянно сказала:
— Прости, Али! Мы с Изотом нашли волок. Там немного болотины, а потом ровная, сухая дорога — хоть на лошади езжай!
Новость всполошила всю дружину. Не дожидаясь приказаний, воины загомонили и, словно не было утомительной гребли по обмелевшей реке, бодро принялись раскручивать пеньку и скатывать бревна.
— Добро. — Олав наконец обрел дар речи. — Я знал, что ты найдешь дорогу. — И воровато оглянувшись, шепнул: Ты делай вид, что согласна, всем будет спокойнее…
Уже направляясь к Рыси, я задумалась над его странными словами. О каком предложении он говорил? С чем а должна согласиться? Бьерн ничего мне не предлагал…
Чужие, растянувшиеся от Вилии до Немана земли ничем не отличались от наших. Болота давно кончились, до вокруг так же уныло расстилались ровные поля и топорщились бурые холмы. Даже высохшие за зиму береговые камыши шумели так же монотонно и тихо, словно вели меж собой нескончаемый разговор. Однако чем ближе мы подходили к Варяжскому морю, тем пугливее становились речные жители. Живущие на Вилии аукшайты безбоязненно выходили к нашим драккарам и охотно обменивали еду на шкуры и захваченные Олавом из Киева стеклянные бусы. Зато ближе к морю в поселениях пруссов и жемайтов наши корабли вызывали ужас. Заметив на реке большие драккары, мужчины выскакивали на берег в полном вооружении, а бабы и дети с воплями бежали в лес.
— Они учены данами, здесь ссориться не стоит, —негромко сказал Олаву Бьерн. — А то жемайты перекроют выход к морю.
— Запасы кончаются.
Кормщик кивнул:
— Можно попытать счастья на Боргундархольме.
Я сидела у ног кормщика и слышала его ответ. Перед глазами всплыло разоренное родное печище, бабы с распоротыми животами, изуродованные лица мужиков. Откуда-то потянуло горьким запахом дыма.
Зябко передернув плечами, я подвинулась к Бьерну:
— А что, это и впрямь нужно?
— Что нужно? — не понял кормщик.
— Ну, — я запнулась, — драться…
Он так удивился, что даже на миг отпустил весло:
— Ты куда собралась, девка? В баню или в поход? Мне стало стыдно и грустно. И о чем я только думала, когда навязывалась в поход с Олавом? Мечтала о любви и ласке, а какую увидела ласку, какую любовь?! Даже былая дружба куда-то утекла, оставив о себе лишь слабое воспоминание…
— Нынче нам многое нужно, — спокойно, будто выбирая товар на базаре, перечислял кормщик. — Возьмем еду, оружие, одежду. Неплохо бы золотишка, украшений для торга, коли придется торговать… Хорошо бы и вместо «Журавля» найти суденышко, а то драккары от лишних людей чуть бортами воду не черпают…
— Хватит, — я махнула рукой, — поняла.
Кормщик смолк, а я отошла к борту, села возле скрипящего весла и задумалась.
После Березины урмане перестали считать меня рабыней. Наравне со всеми я перетаскивала драккары через топи и сидела на веслах, но ничего не боялась. Зато теперь нежданно обретенная свобода напугала меня. Неужели мне придется взять в руки меч и убивать ни в чем не повинных людей?! Зачем? У них есть жены, матери, накопленное годами и непосильным трудом хозяйство. За что я оставлю их детей сиротами?!
Река вывела драккары в широкий пролив, и над головами закружились белые крупные чайки.
Он повернул голову, словно призывал меня быть ви-доком, и вяло махнул рукой на уползающий в болото «Журавль».
— Я помогу тебе! Я… — Ноги сами понесли меня к ливу.
— Стой! — кто-то из воинов перехватил меня поперек туловища. — Куда, дура?! Там смерть!
— Пусти! — Я ударила сердобольного дружинника яогой по колену и вырвалась. Что он хотел объяснить знающей все подлости Болотной Хозяйки и с малолетства изучившей ее вздорный нрав?!
Я пробежала еще немного и остановилась. Теперь меня уже не отваживались догнать и задержать. Под ногами зыбко колыхалась слабая моховая прослойка, и с этого места следовало идти осторожно, тщательно выбирая безопасные места. Когда-то давно мать учила меня проходить самые жуткие топи. «Закрой глаза, положись на чутье и призови на помощь топляков — маленьких болотных духов, — говорила она. — Они приведут к тебе Блудячие Огни — неприкаянные души наших сгинувших в царстве Болотной Хозяйки родичей, а те уже укажут тебе верный путь».
Следуя ее наставлениям, я закрыла глаза и зашевелила губами, взывая к тем, что когда-то погибли в этих. болотах. Сначала ничего не происходило, а потом в черной пустоте, прямо передо мной, слабо замигали" голубые огоньки. Были это Блудячие Огни или нет, гадать было некогда. Медленно и осторожно, стискивая вырубленную Бьерном сосенку, я сделала первый шаг. Огоньки полыхнули голубым и пропали, а затем загорелись вновь, но уже чуть левее. Шагнула туда… Все замельтешило и заискрилось. Не в силах выносить неизвестности, я открыла глаза и остолбенела. Я шагнула всего дважды, но Изот и его люди оказались совсем рядом!
— Дара, помоги… — донесся жалобный голос молодого дружинника, но я смотрела только на Изота. В беде лива была и моя вина — нужно было предупредить его о болоте! Но о своих сомнениях я сказала только Олаву. Откуда я могла знать, что лив, сам почти болотник, не распознает коварства этих топей?!
— Изот! — окликнула я. Он повернул голову. Голубые глаза-льдинки коснулись моей души, но лив уже никого не видел. Он готовился умереть вместе со своим кораблем и отгородился от всех живых непроницаемой, призрачной стеной.
Я потыкала деревцем в мох. Здесь можно было пройти. Главное: не вслушиваться в жалобные стоны уходящей в болото лодьи и ничего не бояться… Я легла на живот, подползла к булькающей жиже и протянула обреченным .уже изрядно потрепанную сосенку:
— Держись, Изот!
Лив услышал. Он удивленно вскинул брови, а потом в признательно улыбнулся и мотнул головой на своих ватажников:
— Нет. Пусть они…
Молоденький парнишка оказался самым нетерпеливым. Он чуть не вырвал сосенку из моих рук и захлопал испуганными глазами:
— Что делать?!
Я поморщилась. Очутившись на суше, этот трусливый мальчишка мог кинутся бежать и тогда прощай все мои труды!
— Ничего, — хмыкнула я. — Только крепко держись и не дергайся!
Он кивнул. Красные глаза парня стали круглыми и доверчивыми, словно у ребенка. «Хорошо хоть не зажмурился», — подумала я, присела и, толкнувшись ногами, опрокинулась на спину. Ель сдернула паренька в топь. Только бы не предали руки!
Я изогнулась, вдавила пятки в землю и поползла прочь от опасного места. Испуганный парень не шевелился. Он оказался легким, и мне удалось протянуть его несколько вершков, прежде чем Хозяйка почуяла обман и вцепилась в безвольно повисшие ноги воина.
— Подтягивайся! Сам подтягивайся! — закричала я. Парень заметался, а потом сообразил и принялся быстро перебирать по стволу руками. Я перехватила его запястье и плавно потянула к себе. Трясина фыркнула и отпустила…
— Все, — выволакивая паренька на мох, сказала я. — Успокойся…
Его подбородок затрясся, а круглые глаза лихорадочно забегали по кочкам. Он искал путь к реке.
— Не вздумай! — предупредила я, но поздно. Парень тонко вскрикнул и бросился к застывшим на берегу воинам. Хозяйка заворчала. Я ужом скользнула ему под ноги и рявкнула:
— Стой, дурак! Утонешь! Он споткнулся, шлепнулся лицом в грязь и зарыдал. Вот тебе и помощник! На хрена такого спасала?!
— А ну заткнись, сопляк! — не выдержала я. — Помогай!
Колючие ветви сосенки-спасительницы шлепнули его по лицу. Все еще всхлипывая, дружинник поднял голову и обхватил пальцами тонкий ствол.
— Тяни!
Вдвоем мы быстро вытянули Болеслава. Этого не пришлось успокаивать. Едва выбравшись из трясины, он уселся поудобнее, ухватился за деревце и протянул его оставшемуся на островке ливу:
— Изот!
Лив взглянул на свою лодью, потом на ель и отрицательно помотал толовой. Нашел время упрямиться! Я в сердцах сплюнула:
— Вылезай! Болотная не возьмет деревяшку — у нее их полно! Вылезешь ты — вытянем и «Журавль»!
— Как? — недоверчиво хмыкнул он.
— Как богам будет угодно! Или вылазь, или все тут утопнем!
Я не собиралась тонуть ради лива или его невезучих ватажников, но только угроза могла сдернуть его с топкой кочки. В конце концов, не моя вина, что он угодил прямо в середку болотного озера?! Сам-то куда глядел?!
Мои руки протянули ему жердину, и Изот решился. Кряхтя, Болеслав и молодой, спасенный первым парнишка вытянули его на наш островок. Я с облегчением вздохнула. Все кончилось…
Обратный путь к берегу оказался легким. Мои с малолетства привычные к топям ноги сами запомнили безопасный проход. Земля под ними становилась все тверже, и вскоре ловище Болотной Хозяйки осталось позади. Вздыхая и покряхтывая, шаг в шаг за мной, на сушу выползли спасенные дружинники. К ним сразу подскочили, что-то стали расспрашивать, а я тихонько отошла в сторону и уселась на влажную землю. Выпирающий из трясины корпус «Журавля» одиноко темнел на нежной болотной зелени. Если бы его вытащить! Ведь он уже не пойдет глубже — помешают широкие борта…
—Дара
Я подняла голову. Нет, это был не Олав, а Бьерн. Испытующе глядя мне в глаза, кормщик спросил:
— Изот говорит, что ты знаешь, как спасти «Журавль». Это правда?
— Нет, не знаю. — Я чуть не заплакала. Было ужасно обидно, что после всего случившегося Бьерн подошел ко мне не утешить, не успокоить, и даже не поблагодарить, а только узнать о судьбе проклятой узконосой деревяшки! А Олав и за тем не подошел… Я поискала его глазами. Он стоял возле Изота и, похлопывая лива по плечу, что-то говорил. Даже не глядел на меня!
Я повернулась к Бьерну:
— А если я просто не хочу вытаскивать его, тогда что?! Не хочу и все тут!
Бьерн устало вытер грязное лицо и опустился на землю. Надеялся уговорить? Не выйдет! Коли я никому не нужна, так и мне никто не нужен!
Я стиснула зубы и приготовилась к отпору, но Бьерн молчал. Глаза сами скосились на кормщика. Раньше я не замечала легких, едва заметных морщинок вокруг его глаз, короткого шрама под ухом и витых сухожилий шеи. Бьерн не был красавцем, но от него за версту веяло надежной мужской силой. Я заставила себя отвести взгляд.
— Пойми, — кормщик почувствовал мое смущение, отвернулся и сцепил руки на коленях, — для Али это не просто драккар — это его жизнь. В Варяжском море много охотников за чужим добром. Все решает число кораблей и воинов. Ты ведь никогда раньше не видела, как бьются свободные викинги, а я видел и знаю — без «Журавля» нам долго не продержаться.
— Не знаю, как викинги, — Обдумывая его слова, ответила я, — а как воюют ваши берсерки, мне хорошо известно!
— Берсерки? — Бьерн удивленно покосился на меня. — И где ж ты их видела? Они нынче редки даже в северных странах, а уж тут…
Я криво улыбнулась:
— Значит, мне довелось наскочить на диковинку… Он помолчал, затем опустил голову и негромко повторил:
— Так что будет с «Журавлем»?
— Ничего. Али не дурак, сам знает, что надо делать.
— Так то и я знаю — вот только как к нему подойти? Кормщик добился своего. Я встала:
— Помечу безопасные тропы… Передохну немного и помечу.
— Добро. — Бьерн тоже поднялся. — И еще Али просил, чтоб ты провела нас через болота. Он думает, что ты сумеешь это сделать.
Я остолбенело открыла рот и уставилась в спину уходящего кормщика. Мне вести людей Олава?! Но почему же он сам не сказал мне об этом?! Почему послал Бьерна? Неужели все-таки таит обиду за княгиню? Или попросту не желает разговаривать с безродной наложницей?
Стараясь сдержать слезы, я отвернулась. Теперь у меня болело все — от самых кончиков пальцев до скрытой глубоко в горле души, а ладони просто жгло огнем. Их покрывали черные, забитые грязью царапины. «Все-таки ободрала, — безразлично подумала я. —Надо бы убрать грязь, а то от болотного яда все руки опухнут».
Приметив поблизости покрытую снегом ложбинку, я подошла к ней, уложила ладони на белое холодное одеяло и закрыла глаза. «Ничего, — чувствуя, как сквозь боль в руки течет тихое, всепрощающее спокойствие Матери-Земли, шептала я. — Ничего, все еще будет хорошо».
Впервые в жизни мне хотелось обмануть свое сердце.
Выполняя свое обещание, я полдня ползала по болотине вокруг «Журавля» и втыкала в землю длинные палки. По моим вехам воины подошли к опрокинутому кораблю, накидали под его корму веток и опутали корпус веревками.
— Эх, раз! — налегая на лямки, застонали они, но «Журавль» не пошевелился.
— Еще! Эх, раз! — подбадривая усталых людей, выкрикивал Олав. Не замечая врезавшейся в плечи веревки, дружинники дружно ухали и дергали, но проклятая лодья и не думала сдвигаться с места.
Я первой сбросила впряжку и подошла к Олаву. Он нахмурился.
— Хватит, — только и сказала я.
— А лодья?
«Без „Журавля“ нам в Варяжском море долго не продержаться», — предупреждал Бьерн. Я взглядом отыскала кормщика и пояснила то ли ему, то ли Олаву:
— Сам погляди — все болото загатили, а Хозяйка его не выпускает. И не выпустит, я ее знаю.
Поглядывая то на меня, то на увязший «Журавль», Олав мгновение помедлил, а потом отбросил веревку и пошел прочь. Воины недоумевающе глядели ему вслед.
— Хватит, ребята, — громко сказал им Бьерн и зло сплюнул: — Гиблое это дело…
Он был прав — более коварных топей я не встречала, поэтому и не решилась вести по ним уцелевшие корабли. Олав уговаривал, приказывал и снова уговаривал, но я лишь отрицательно мотала головой и твердила:
— Нужно искать другую переправу! Здесь не пройдем. Олаву не нравилось мое упрямство. Он кипел от негодования, и неизвестно, чем бы кончилось дело, но в спор вмешался Бьерн.
— Не дури, Али, — посоветовал он. — Хочешь потерять последнее — веди сам через болота где хочешь.
Бывший воевода, а нынче свободный вождь-хевдинг сжал кулаки, словно хотел стереть кормщика в пыль. Ничуть не смутившись, тот похлопал его по плечу, и Олав отступил.
— А-а-а, ну вас к Лешему! — бросил он и устремился к поджидающим у реки драккарам. Бьерн усмехнулся. Глядя на спокойное, серьезное лицо урманского кормщика, я припомнила рассказы о том, что только по просьбе Аллогии Бьерн взялся отвести в Варяжское море корабли Олава. Только ему она пожелала доверить жизнь любимого и послала за кормщиком аж в самый Новый Город. «И ведь согласился! — удивленно шептались урмане. — Мог запросить за службу неслыханные богатства, а пошел почти задарма. Собственные лодьи оставил и пошел!» О Бьерне они вообще говорили больше и чаще, чем о других. Урмане называли кормщика любимцем морского бога Ньерда и шушукались, будто тот когда-то взял в свои глубины одного за другим всех его сыновей. Бьерна уважали и боялись ничуть не меньше, чем самого Олава. А нынче послушался и тот…
Березина мельчала. Гребцы уже попросту толкались веслами от дна, а я все еще не видела подходящего места для переправы. Несколько раз приходилось соскакивать за борт, выползать на сушу и прикладываться ухом к земле. Под ней не утихало сопение Болотной Хозяйки.
Изота и его уцелевших людей приютили на «Малой Рыси». Лив сидел на корме рядом с Болеславом и, не отрываясь, глядел назад, туда, где остался его «Журавль». Казалось, он ждал, что трясина отпустит несчастную лодью и та нагонит нас, как верный пес нагоняет на миг остановившегося хозяина. Однако чуда не происходило, болота становились все угрюмее, и, шлепая веслами по зеленым водорослям, корабли ползли дальше.
С наступлением темноты Олав приказал остановиться. Воины отложили весла, а я скорчилась у борта. Хотелось спать, но мокрый, тяжелый от грязи подол прилипал к телу, и ноги, от колен до пальцев, сводило судорогой. В двух шагах от меня под теплым полушубком посапывал во сне Важен. Отчаянно завидуя ему, я терла озябшие ступни и тоскливо косилась на луну. Вспомнились мамины сказки про оборотней. А что, коли мне отвести душу и завыть на этот круглый равнодушный лик? Может, хоть тогда боги обратят на меня внимание?
— Эй, держи!
Я дернулась и подняла глаза. Рядом стоял Бьерн. Лунный свет изменил кормщика. Его строгое лицо стало мягче, а улыбка — добрее.
— Возьми, а то промерзнешь, — повторил он. Я развернула упавший на колени сверток. Там оказались добротные мужские штаны и теплая меховая безрукавка.
— Одевайся, — серьезно велел кормщик. — И не гляди, что порты мужские, зато удобные.
Мягкая ткань грела заледеневшие пальцы. Забыв о спящих воинах, я принялась стягивать мокрую одежду. Не желая поддаваться, исподница путалась у шеи. Я рванула ее изо всех сил и чуть не заревела от злости. Все против меня, даже собственная рубашка!
— Не шуми, тут люди спят! — рассмеялся Бьерн. Руки кормщика легли на мои плечи, оправили ткань и неожиданно рванули ее в стороны. Исподница жалобно затрещала. Пискнув, я вцепилась в рваные края и зло зашипела:
— Отвернись!
Урманин рассмеялся, но послушался. Не спуская с него настороженного взгляда, я натянула порты, рубаху и безрукавку. Тепло охватило ноги, проползло по животу на грудь и медленно просочилось внутрь. На миг показалось, что лишь это и нужно для счастья — теплая одежда на теле да добрый человек где-то рядом…
— Зря ты исподницу порвал, — немного виновато сказала я. — Она ж была совсем новая…
Бьерн повернулся, прищелкнул языком и уселся рядом:
— Тебе б мужиком уродиться.
— А я вот бабой родилась. , — И то ничего, — согласился он.
— А ты что пришел? Сам меня пожалел или Али приказал?
— Ни то ни другое. — Бьерн запрокинул голову и взглянул на звезды. Становище над нами насмешливо полыхало молочно-голубым сиянием, и бледными бликами отражалось в его глазах. — Хочу спросить: ты впрямь не чуешь волока или носишь обиду на Али, оттого и мотаешь нас по реке?
Я притворно удивилась:
— А чего мне обижаться? Я — наложница, рабыня, а у рабов какие обиды?
— Не знаю. — Бьерн потянулся и, словно невзначай, положил руку на мое колено: — Говорят, что Али охоч до баб, а тебя в поход взял и не трогает. С чего бы это?
— Ты на меня погляди получше, и все поймешь. — Мне хотелось пошутить, но получилось горько и слезливо. Бьерн досадливо отмахнулся:
— Ты о шрамах? Это пустяк, а я толкую о другом.
— О чем другом?
— Ежели жеребец ретив, он кобыле в морду глядеть не станет.
Я вздрогнула и скинула его руку:
— Что болтаешь?!
— Говорю, что вижу. Ты Али нужна не для утех, а для чего — не пойму. И остальные не понимают, поэтому не верят ни тебе, ни ему. Шепчутся, будто ты вовсе не наложница, а болотная ведьма. Говорят: «Одурманила ведьмачка нашего хевдинга, вот и завел он нас в гиблые теста». Еще день-другой — у людей терпение кончится, а с ним вместе придет и конец Али. Я многое повидал и чую смуту, как ты — топи.
Он не пытался напугать меня. Все видели, как ловко я бродила по опасной трясине, и теперь даже спасенный парнишка косился на меня со страхом и недоверием. Если болото не выпустит нас, виноватыми окажемся я и Олав… Это он взял меня на корабль…
Я понуро опустила голову:
— Что ж делать?
— Ищи волок и думай… И я подумаю. Кормщик встал, запахнул на груди телогрею и уже свысока усмехнулся:
— Нынче я тебя упредил, а завтра упреждать не стану. Коли ты в этакое ввязалась, на чужую помощь не надейся, а начинай жить своим умом. Поняла?
Я кивнула. Бьерн скрылся, но в темноте все еще слышались его слова о болотной ведьме и назревающей смуте. Бедный Олав! Ему от меня одни хлопоты! Но что же делать, коли переправой в здешних болотах и не пахнет?!
Рядом озабоченно завозился во сне один из воинов. Его огромные ручищи ощупали бока, наткнулись на рукоять ножа и остановились. Мне стало страшно. Даже во сне он искал оружие, а что будет завтра? Не станет ли он так же шарить за поясом, спеша прирезать болотную ведьму и одурманенного хевдинга?
Представив разъяренных, наступающих на Олава мужиков, я тряхнула головой и поднялась. Смуты не будет! Без меня Олаву ничего не грозит, а здешние топи не таковы, чтоб не пройти по ним в одиночку. За пару дней Доберусь до Приболотья, а уж там кто-нибудь приютит.
Я осторожно перелезла через борт и — пузом по веслу, чтоб не было брызг, — съехала на берег. Никто не услышал. Стараясь не шуметь двинулась прочь от корабля. Лунный свет стелился под ноги, а впереди темнел небольшой чахлый лесочек. Его низкие, хилые деревья клонились к земле, словно завидовали своим уже свалившимся в топь собратьям, а возле каждого сухого холмика торчали вывороченные пни.
Уже не боясь, что услышат на кораблях, я шумно перебралась через несколько завалов и остановилась перед большим, неведомо когда рухнувшим в болото деревом. За его стволом что-то захрипело. Казалось, там затаился и жрет добычу какой-то крупный зверь, но это был не зверь. Дрожа от страха и любопытства, я подползла к поваленному дереву и заглянула в провал под его вздыбившимися корнями. Там, в глубокой влажной яме, сидел человек. Его плечи тряслись, а из горла вырывались судорожные, звериные хрипы. «Оборотень, — мелькнула страшная мысль, — сейчас развернется, перекинется через пень, выпрыгнет из ямы, и…»
Страх сбросил меня со ствола. Я ударилась о землю, вскочила на четвереньки и, позабыв, что хотела уйти, помчалась к реке. Непослушные раньше ноги, словно нарочно, цеплялись за каждую корягу и проваливались в ямы. Вскакивая и вновь падая, я бежала к драккарам и чуяла за спиной сердитое дыхание потревоженного оборотня. Он преследовал меня!
Лесок кончился большим буреломом. Перепрыгивая через старый пень, я зацепилась и кувырком полетела на землю. Оборотень метнулся следом. Болото дрогнуло под его ногами, смердящее дыхание опалило мое горло, а когти впились в плечи.
— Ой, мамочка! — Мне было очень страшно, но давняя наука Трора не позволила закрыть глаза. Полуослепнув от ужаса, я молча глядела в выплывающее из тьмы лицо волколака, но вместо покрытых пеной клыков, желтых волчьих зрачков и лохматых щек увидела гладкую кожу и вполне осмысленные человеческие глаза.
— Дара? — удивился оборотень.
— Изот…
Лив поднял меня на ноги и растерянно развел руками:
— Чуть не убил тебя сдуру.
Не убил? За что?
— Обознался, — словно подслушав мои мысли, продолжил он. — Принял тебя за Бьерна. И какого ляда ты нацепила его одежу?
А к чему тебе убивать Бьерна? — увильнула я. Да так… — Лив замялся, но я уже догадалась. Изоту было над чем плакать, однако гордость не позволяла, чтоб кто-нибудь из воинов увидел его слезы.
— Ты чего тут… Ночью?.. — обеспокоенно спросил он.
— Волок ищу, — быстро соврала я. Лив выпучил глаза:
— Ночью?!
— А чем ночь плоха? В темноте чутье даже лучше. Глазам-то в болоте веры нет, небось сам знаешь.
— Нет, не знаю. Я с малолетства жил в Киеве.
— А откуда ведаешь про путь? Ты же говорил, будто есть водный путь, что ведет из Березины в Вилию, а дальше в Неман и Варяжское море?
— Я про него от бабки слышал…
Так вот почему он заблудился в. этом болоте! Понадеялся на бабкины сказки! Выходит, все его обещания — пустое бахвальство?! А я-то, дура, еще его вытягивала!
Изот опустил голову. Под глазами лива синели большие горестные круги.
— Ладно, — смягчилась я. — За твои байки нам всем отдуваться, так что давай уж вместе искать. Найдем — значит, «Журавль» не зря утоп, а нет — сами сгинем, как твоя лодья.
Он встрепенулся:
— Как искать?
— Чутьем, нюхом, ногами…
К рассвету мы оба окончательно вымотались. У меня в голове монотонно гудели пастушьи дудки, а ноги отяжелели, будто налились чугуном. Болото оказалось длинным и узким. Оно тянулось вдоль Березины, но даже эта узкая полоска топей была непреодолима для тяжелых драккаров. Ставший еще бледнее лив в отчаянии опустился на кочку и стиснул голову руками:
— Все к Лешему! Не пройти тут! Врала бабка!
Я сунулась было с утешениями, но, не желая слушать, он встал, отвернулся и молча пошел прочь. У меня не возникло ни жалости, ни желания удержать его. «Еще шаг и провалится», — шевелились равнодушные мысли. Однако лив все шел и шел, а Хозяйка молчала.
— Стой! — завопила я. — Остановись!
Он оглянулся. На ходу втыкая в землю скрюченные ветви, я побежала к нему и, оказавшись совсем рядом, радостно выдохнула:
— Ты нашел его! Нашел!
Лив удивленно пошарил глазами по земле и отрицательно мотнул головой. Конечно, он же никогда не жил в болотах, поэтому и не видел вычерченный первым солнечным лучом путь — ровную длинную дорожку меж зыбких хлябей. И как Изот умудрился пойти прямо по ней?! Ведь столько блудили, столько мучились, и вот на тебе — перестали искать и нашли!
Не веря в такую удачу, я протопала по дорожке еще с полверсты и, убедившись в правильности своей догадки, вернулась к ливу:
— Пошли к реке. Нас небось уже ищут. Но нас еще не хватились. Воины просыпались, терли заспанные глаза и лениво плескали на лица холодную воду. Бьерн приветствовал меня небрежным кивком, а Олав приметил Изота, подошел ко мне и хмуро поинтересовался:
— Ну и как тебе его благодарность?
— Какая благодарность? — не поняла я, а потом сообразила, на что он намекает, и качнулась от негодования: — Не смей!
Должно, крик получился слишком громким. Словно желая охранить своего хевдинга от внезапного нападения, Бьерн нахмурился и двинулся к нам. Я осеклась, заглянула в темные от гнева глаза Олава и покаянно сказала:
— Прости, Али! Мы с Изотом нашли волок. Там немного болотины, а потом ровная, сухая дорога — хоть на лошади езжай!
Новость всполошила всю дружину. Не дожидаясь приказаний, воины загомонили и, словно не было утомительной гребли по обмелевшей реке, бодро принялись раскручивать пеньку и скатывать бревна.
— Добро. — Олав наконец обрел дар речи. — Я знал, что ты найдешь дорогу. — И воровато оглянувшись, шепнул: Ты делай вид, что согласна, всем будет спокойнее…
Уже направляясь к Рыси, я задумалась над его странными словами. О каком предложении он говорил? С чем а должна согласиться? Бьерн ничего мне не предлагал…
Чужие, растянувшиеся от Вилии до Немана земли ничем не отличались от наших. Болота давно кончились, до вокруг так же уныло расстилались ровные поля и топорщились бурые холмы. Даже высохшие за зиму береговые камыши шумели так же монотонно и тихо, словно вели меж собой нескончаемый разговор. Однако чем ближе мы подходили к Варяжскому морю, тем пугливее становились речные жители. Живущие на Вилии аукшайты безбоязненно выходили к нашим драккарам и охотно обменивали еду на шкуры и захваченные Олавом из Киева стеклянные бусы. Зато ближе к морю в поселениях пруссов и жемайтов наши корабли вызывали ужас. Заметив на реке большие драккары, мужчины выскакивали на берег в полном вооружении, а бабы и дети с воплями бежали в лес.
— Они учены данами, здесь ссориться не стоит, —негромко сказал Олаву Бьерн. — А то жемайты перекроют выход к морю.
— Запасы кончаются.
Кормщик кивнул:
— Можно попытать счастья на Боргундархольме.
Я сидела у ног кормщика и слышала его ответ. Перед глазами всплыло разоренное родное печище, бабы с распоротыми животами, изуродованные лица мужиков. Откуда-то потянуло горьким запахом дыма.
Зябко передернув плечами, я подвинулась к Бьерну:
— А что, это и впрямь нужно?
— Что нужно? — не понял кормщик.
— Ну, — я запнулась, — драться…
Он так удивился, что даже на миг отпустил весло:
— Ты куда собралась, девка? В баню или в поход? Мне стало стыдно и грустно. И о чем я только думала, когда навязывалась в поход с Олавом? Мечтала о любви и ласке, а какую увидела ласку, какую любовь?! Даже былая дружба куда-то утекла, оставив о себе лишь слабое воспоминание…
— Нынче нам многое нужно, — спокойно, будто выбирая товар на базаре, перечислял кормщик. — Возьмем еду, оружие, одежду. Неплохо бы золотишка, украшений для торга, коли придется торговать… Хорошо бы и вместо «Журавля» найти суденышко, а то драккары от лишних людей чуть бортами воду не черпают…
— Хватит, — я махнула рукой, — поняла.
Кормщик смолк, а я отошла к борту, села возле скрипящего весла и задумалась.
После Березины урмане перестали считать меня рабыней. Наравне со всеми я перетаскивала драккары через топи и сидела на веслах, но ничего не боялась. Зато теперь нежданно обретенная свобода напугала меня. Неужели мне придется взять в руки меч и убивать ни в чем не повинных людей?! Зачем? У них есть жены, матери, накопленное годами и непосильным трудом хозяйство. За что я оставлю их детей сиротами?!
Река вывела драккары в широкий пролив, и над головами закружились белые крупные чайки.