Гришем Джон. Дело о пеликанах

   — Что вы предполагаете делать, если найдете Маттиса? — спросил Грентэм.
   — Арестую его.
   — У вас имеется ордер?
   — Скоро будет.
   — Есть какие-нибудь предположения о том, где он может находиться?
   — Откровенно говоря, нет. Мы неделю пытались выявить его, но безуспешно.
   — А Белый дом не препятствовал вашему расследованию по делу Маттиса?
   — Если вы выключите магнитофон, мы обсудим этот вопрос, идет?
   Грей взглянул на главного редактора.
   — Идет, — сказал Фельдман.
   Войлс пристально посмотрел на Фельдмана, затем на Кинга, затем на Кротхэммера, затем на Грентэма.
   — Запись выключена, верно? Вы не будете это использовать ни при каких обстоятельствах. Понятно?
   Они кивнули в знак согласия и внимательно слушали. И Дарби тоже.
   Войлс недоверчиво взглянул на Льюиса.
   — Двенадцать дней тому назад в Овальном кабинете Президент Соединенных Штатов попросил меня исключить Виктора Маттиса из списка подозреваемых. Или, говоря его словами, попросил меня отступиться.
   — Он объяснил причину? — спросил Грентэм.
   — Он сказал, что это существенно подорвало бы его репутацию и могло бы серьезно повредить ему на перевыборах. Он считал, что дело о пеликанах само по себе не имело большого значения, но если бы оно стало предметом расследования, то об этом узнала бы пресса и тогда пострадала бы его политическая репутация.
   Кротхэммер слушал с открытым ртом. Кин — уставясь в стол. Фельдман ловил каждое слово.
   — Это достоверно? — спросил Грей.
   — Я записал разговор на пленку. Она у меня с собой, но я не позволю ее прослушать, пока Президент не изменит своего мнения.
   Наступило длительное молчание. Они восхищались этим коротышкой: подумать только — сделал запись у Президента!
   Фельдман откашлялся.
   — Вы только что видели статью. С того времени, как ФБР получило письмо и до начала расследования, была задержка. Этому в статье должно быть дано объяснение.
   — У вас есть мое заявление. Этого достаточно.
   — Кто убил Гэвина Верхика? — спросил Грей.
   — Я не буду обсуждать детали расследования.
   — Но вы знаете?
   — Кое-какие предположения имеются. Но это все, что я могу сказать.
   Грей оглядел сидящих за столом. Было ясно, что Войлс не скажет сейчас больше ничего, и все-таки у всех как-то спало напряжение. Редакторы переваривали услышанное.
   Войлс распустил галстук и расслабился.
   — Это не для записи, конечно, но все-таки, каким образом ваши парни докопались до Моргана, этого убитого юриста?
   — Я не буду обсуждать детали расследования, — сказал Грей с плутовской усмешкой. Все рассмеялись.
   — А что вы будете делать дальше? — спросил Войлса Кротхэммер.
   — Завтра к полудню соберется суд присяжных. Незамедлительно будут предъявлены обвинения. Попытаемся найти Маттиса, хотя это будет нелегко. Не представляем даже, где он. Последние пять лет он, в основном, проводил на Багамских островах, но у него есть собственные дома в Мексике, Панаме, Парагвае.
   Войлс опять взглянул на Дарби. Она стояла, прислонясь к стене около окна, и слушала.
   — За какое время будет набран первый материал? — спросил Войлс.
   — Они печатают всю ночь, начиная с половины одиннадцатого, — сказал Кин.
   — В какое издание попадет статья?
   — В “Лейт Сити”, это самое объемистое издание. К полуночи будет готово.
   — Фото Коула будет на первой странице? Кин посмотрел на Кротхэммера, а тот на Фельдмана.
   — Полагаю, да. Мы сошлемся на вас, говоря, что дело было лично передано Флетчеру Коулу, на которого, в свою очередь, сошлемся, говоря, что Маттис заплатил Президенту четыре с лишним миллиона. Да, я думаю, мистер Коул заслужил увидеть свой портрет на первой странице со всеми остальными.
   — Согласен, — сказал Войлс. — Если я пришлю человека в полночь, не дадите ли вы для меня несколько отпечатанных экземпляров?
   — Разумеется, — ответил Фельдман. — А зачем?
   — Да я хочу лично передать один Коулу. Постучаться в полночь в его дверь, лицезреть его в пижаме и швырнуть газету ему в лицо. А потом сказать, что вернусь с повесткой в суд на заседание присяжных, и вслед за тем явлюсь с обвинением. А затем приду с наручниками.
   Он сказал это с таким наслаждением, что стало страшно.
   — Я рад, что у вас нет ни капли зависти, — сказал Грей, но лишь Кин смог оценить эту шутку.
   — Как вы думаете, его обвинят? — с невинным видом спросил Кротхэммер.
   Войлс опять взглянул на Дарби.
   — Он закроет собой Президента. Добровольцем встанет к стенке, чтобы спасти босса.
   Фельдман проверил часы и вышел из-за стола.
   — Можно попросить об одолжении? — спросил Войлс.
   — Конечно, о чем именно?
   — Мне бы хотелось на несколько минут остаться с мисс Шоу наедине. Если она, конечно, не возражает.
   Все посмотрели на Дарби, которая пожала плечами в знак согласия. Редакторы и К. О. Льюис дружно встали и гуськом потянулись из комнаты. Дарби схватила Грея за руку и попросила его остаться. Они сели за стол напротив Войлса.
   — Разговор будет конфиденциальный, — сказал Войлс, глядя на Грея.
   — Он останется, — сказала Дарби. — Магнитофон выключен.
   — Чудненько.
   — Если вы собираетесь меня допрашивать, то я не стану говорить без адвоката. Он покачал головой.
   — Ничего подобного. Я лишь хотел поинтересоваться, что вы собираетесь делать дальше?
   — Почему я должна вам говорить?
   — Потому что мы можем помочь.
   — А кто убил Гэвина?
   Войлс заколебался, отвечать или нет.
   — Только без записи.
   — Без записи, — подтвердил Грей.
   — Я скажу вам, кто, по нашему мнению, убил его, но сначала вы скажете мне, сколько раз вы разговаривали с ним до его смерти.
   — Несколько раз во время уик-эндов. И хотели встретиться в прошлый понедельник, а потом уехать из Нового Орлеана.
   — А в последний раз когда говорили?
   — В воскресенье вечером.
   — И тле он был?
   — В своей комнате в Хилтоне.
   Войлс глубоко вздохнул и уставился в потолок.
   — И обсуждали с ним встречу на понедельник?
   — Да.
   — Вы встречали его раньше?
   — Нет.
   — Человек, который убил его, это тот же самый, с которым вы держались за руки, когда ему вышибли мозги.
   Она боялась спросить, кто. Грей сделал это за нее.
   — Кто же это?
   — Великий Хамел.
   Она охнула и закрыла глаза. Попыталась что-то сказать, но слова не шли с языка.
   — Это сбивает с толку, — сказал Грей, стараясь быть рациональным.
   — В каком-то смысле, да. Человек, убивший Хамела, — работающий по контракту оперативник, независимо нанятый ЦРУ. Он был там, когда убили Каллахана, и я думаю, он вступил в контакт с Дарби.
   — Это Руперт, — сказала она спокойно.
   — Конечно же, это не настоящее его имя, но пусть будет Руперт. У него, возможно, двадцать имен. Если это тот, на кого я думаю, то он английский кореш, заслуживающий доверия.
   — Вы можете представить, как это неприятно? — спросила она.
   — Могу представить.
   — Почему Руперт был в Новом Орлеане? И почему он за ней следил? — спросил Грей.
   — Это долгая история, и я ее до конца не знаю. Я стараюсь держаться подальше от ЦРУ, уж вы мне поверьте. У меня и так хватает хлопот. Это ведет опять к Маттису. Несколько лет назад ему понадобились деньги, чтобы продвинуть его великий проект. Тогда он продал часть проекта ливийскому правительству. Я не уверен, было ли это законно, но попало в ЦРУ. Очевидно, они следили за Маттисом и за ливийцами с огромным интересом, и, когда заварилась вдруг эта тяжба, ЦРУ стало направлять процесс. Не думаю, чтобы они подозревали Маттиса в убийствах членов Верховного суда, но Боб Гмински держал в руках копию этого вашего письмеца уже несколько часов спустя после того, как мы передали одну копию в Белый дом. Ему дал ее Флетчер Коул. Понятия не имею, кто сказал о письме Гмински, но, как бы то ни было, не те слова попали не в те уши, и спустя сутки находят мертвого мистера Каллахана. А вам, милочка, очень повезло.
   — Тогда почему я этого не чувствую? — спросила она.
   — Но это никак не объясняет Руперта, — сказал Грей.
   — Не скажу наверное, но подозреваю, что Гмински тотчас же послал Руперта следить за Дарби. Думаю, письмо поначалу напугало Гмински больше, чем кого бы то ни было. Вероятно, он послал Руперта выследить ее, отчасти для того, чтобы понаблюдать, а отчасти — чтобы защитить. Затем произошел взрыв автомобиля, и этим мистер Маттис как бы подтвердил письмо. Для чего еще нужно было бы убивать Каллахана и Дарби? У меня есть основания верить, что в Новом Орлеане было полно людей из ЦРУ уже через несколько часов после взрыва.
   — Но почему? — спросил Грей.
   — Стало ясно, что письмо достоверно, и Маттис начал убивать людей. Основной его бизнес в Новом Орлеане. И, полагаю, ЦРУ очень заинтересовалось Дарби. К счастью для нее. Когда было нужно, они были там.
   — Но если ЦРУ зашло так далеко, то почему вы этим не занялись? — спросила она.
   — Вопрос по существу. Мы не придавали делу столь большого значения и не знали и половины того, что знали в ЦРУ. Могу поклясться, что все это казалось так маловероятно, а у нас дюжина других подозреваемых. Мы недооценили его. Все казалось так просто и ясно. К тому же Президент попросил нас отступиться, и это легко было сделать, так как я никогда не слышал о Маттисе: не было оснований. Но тут мой приятель Гэвин покончил с собой, и я послал туда своих людей.
   — Зачем Коул дал дело Гмински? — спросил Грей.
   — Он испугался. Для того мы его и отправили. Ну что ж, Гмински есть Гмински, и иногда делает все по-своему, невзирая на такие маленькие препятствия, как закон и прочее. Коул захотел проверить дело и приказал Гмински сделать это по-тихому.
   — Значит, Гмински не ровня Коулу.
   — Он ненавидит Коула, что очень понятно. Гмински сотрудничал с Президентом, но не выходил на него. Все произошло так быстро. Помните, Гмински, Коул, Президент и я впервые увидели дело ровно две недели назад. Гмински, вероятно, выжидал, чтобы рассказать Президенту кое-какую историю, но упустил момент.
   Дарби отодвинула стул и подошла к окну. Было уже темно, но улица по-прежнему была запружена машинами. Хорошо, что эти тайны раскрылись, но от этого она почувствовала еще большую опасность. Ей так хотелось бы уйти! Она устала от бегства и травли, устала от этих игр. и репортеров с Греем, устала интересоваться, кто это сделал и почему; устала от своей вины, написав это проклятое письмо; наконец, устала покупать каждые три дня новую зубную щетку. Ей хотелось бы очутиться где-нибудь на пустынном берегу моря, в маленьком коттедже, где нет ни телефонов, ни людей, особенно тех, которые прячутся за фургонами и за ближайшим углом. Она хотела бы проспать три дня кряду без кошмарных сновидений и преследующих ее теней. Да, пора уходить.
   Грей внимательно наблюдал за ней.
   — Ее выслеживают от Нью-Йорка, а теперь здесь, — сказал он Войлсу. — Кто это?
   — Вы уверены? — спросил Войлс.
   — Они весь день торчали на улице, наблюдая за зданием, — заметила Дарби, кивая на окно.
   — А мы следили за ними, — сказал Грей. — Они там и сейчас.
   Войлс, казалось, был настроен скептически.
   — Вы их видели раньше? — спросил он Дарби.
   — Одного. Он был на похоронах Томаса в Новом Орлеане. Он гонится за мной от Французского квартала. Он почти нашел меня на Манхэттене, и я видела, как он разговаривал с другим типом часов пять тому назад. Я знаю, это он.
   — Кто это? — опять спросил у Войлса Грей.
   — Не думаю, чтобы за вами гонялось ЦРУ.
   — О, именно они и гонятся за мной!
   — Вы видите их сейчас?
   — Нет. Они исчезли два часа назад. Но они были там.
   Войлс встал и потер свои пухлые руки. Он медленно обошел стол, развертывая сигару.
   — Не возражаете, если я закурю?
   — Возражаю, — сказала она, не глядя на него.
   Он положил сигару на стол.
   — Мы поможем вам, — сказал он.
   — Я не хочу вашей помощи, — сказала она, по-прежнему глядя в окно.
   — Чего же вы хотите?
   — Хочу уехать из страны, но, черт возьми, с уверенностью, что никто не отправится следом. Ни вы, ни они, ни Руперт и ни один из его дружков.
   — Но вам придется вернуться, чтобы дать показания перед судом присяжных.
   — Только в том случае, если они смогут меня найти. Я собираюсь в такое место, где на повестки в суд смотрят косо.
   — Как же насчет судебного процесса? Ведь вы будете нужны. — Войлс сунул в рот сигару, но не зажег ее. Ему всегда лучше думалось с этой штукой в зубах. — У меня есть для вас деловое предложение.
   — У меня нет настроения заключать какие бы то ни было соглашения. — Теперь она стояла, прислонись к стене, и смотрела то на Войлса, то на Грея.
   — Это хорошее предложение. У меня есть самолеты и вертолеты и много ребят с пистолетами, не боящихся тех молодчиков, что играют в прятки. Во-первых, мы выведем вас из здания, и никто не будет об этом знать. Во-вторых, мы посадим вас в мой самолет и отправим куда вы скажете. В-третьих, вы можете исчезнуть. Даю слово, никто из нас не станет за вами следить. Но — и это будет в-четвертых — вы позволите мне поддерживать с вами связь через мистера Грентэма здесь, в том и только в том случае, если возникнет крайняя необходимость.
   Она смотрела на Грея, пока делалось это предложение, и было очевидно, что он одобряет его. Она сохраняла бесстрастное выражение лица, но, черт возьми, звучало неплохо! Если бы она доверилась Гэвину после его первого телефонного звонка, он был бы жив и она бы никогда не взялась за руки с Хамелом. Если бы она просто уехала с ним из Нового Орлеана, как он предлагал, он не был бы убит. Она думала об этом каждые пять минут в последние семь дней.
   Это было выше ее сил. Приходит время, когда вы сдаетесь и начинаете доверять людям. Ей не нравился этот человека но в последние десять минут он был в высшей степени честен с ней.
   — Это ваш самолет и ваши пилоты?
   — Да.
   — Где они находятся?
   — На базе Эндрюс.
   — Тогда сделаем так. Я сяду в самолет, и он возьмет курс на Денвер. На борту не будет никого, кроме меня, Грея и пилотов. Через тридцать минут после взлета я скажу пилоту, куда лететь, скажем, в Чикаго. Он исполнит это?
   . — Он должен представить план полета перед тем, как вылетит.
   — Я знаю. Но вы — директор ФБР и можете как-то это устроить.
   — Хорошо. Что вы будете делать, когда прибудете в Чикаго?
   — Я выйду из самолета одна, а он возвратится на Эндрюс с Греем на борту.
   — А что вы будете делать в Чикаго?
   — Я постараюсь затеряться в многолюдном аэропорту и возьму билет на первый попавшийся рейс.
   — Ладно, но я уже дал слово, что мы не будем следить.
   — Я верю. Извините меня за излишнюю подозрительность.
   — Что ж, по рукам! Когда вы хотите уйти?
   Она взглянула на Грея.
   — Мне потребуется еще час, чтобы переработать статью и добавить замечания мистера Войлса.
   — Тогда — через час, — сказала она Войлсу.
   — Я подожду.
   — Можно нам поговорить наедине? — спросила Дарби, кивая на Грея.
   — Разумеется. — Войлс сгреб свой помятый плащ и остановился у двери. Он улыбнулся ей.
   — Вы дьявольски восхитительная женщина, мисс Шоу. Ваша сообразительность 'и выдержка покорили одного из самых пресыщенных людей в этой стране. Я восхищаюсь вами. И обещаю, что буду всегда стараться быть достойным вас.
   Он засунул сигару в рот, продолжая улыбаться, и вышел.
   Они выждали, пока закрылась дверь.
   — Как ты думаешь, я буду в безопасности? — спросила она.
   — Да. Думаю, он искренний человек. К тому же у него есть вооруженные люди, которые вызволят тебя отсюда. Все в порядке, Дарби.
   — Ты ведь сможешь поехать со мной?
   — Конечно.
   Она подошла к нему и обняла его за талию, а он крепко прижал ее к себе и закрыл глаза.

* * *

   В семь редакторы собрались вокруг стола в последний раз этой ночью. Они быстро прочли раздел, который Грей добавил, чтобы включить комментарии Войлса. Позднее пришел Фельдман; его сухое лицо сияло необычной для него улыбкой.
   — Вы не поверите, — сказал он, — мне сейчас дважды звонили. Звонил Людвиг из Китая. Президент нашел его там и умолял придержать статью на двадцать четыре часа. Людвиг говорит, что тот чуть не плакал. Людвиг же, будучи джентльменом, внимательно выслушал и вежливо отказал. Второй звонок был от судьи Роланда, моего старого приятеля. Похоже, что эти молодчики из “Уайт и Блазевич” вытащили его из-за обеденного стола и потребовали разрешения этим же вечером подать иск. Судья Роланд выслушал довольно непочтительно и крайне невежливо отказал.
   — Давай дадим это в печать, старик! — воскликнул Кротхэммер.

Глава 43

   Самолет плавно поднялся в воздух и взял курс на запад, предположительно на Денвер. Он был довольно комфортабельный, хотя и не шикарный, но чего же ждать, если он содержался за счет налогоплательщиков и принадлежал человеку, равнодушному к красивым вещам? Нет даже приличного виски, сразу понял Грей, когда открыл бар. Войлс был трезвенником, и в данный момент это поистине раздражало Грея, ведь он был здесь гостем и просто умирал от жажды. В холодильнике он обнаружил две банки полуохлажденного лимонада и подал одну Дарби. Она открыла банку.
   Самолет, похоже, набрал высоту. В дверях их кабины появился второй пилот. Он был очень вежлив и представился.
   — Вы говорили, что вскоре после взлета укажете новое направление.
   — Да, — сказала Дарби.
   — Отлично. Но нам хотелось бы знать об этом, скажем, через десять минут.
   — Хорошо.
   — Есть ли какое-нибудь питье на этой штуке? — спросил Грей.
   — Извините. — Второй пилот улыбнулся и вернулся к себе в кабину.
   Дарби с ее длинными ногами занимала почти весь маленький диванчик, но Грей решил пристроиться к ней. Он приподнял ее ступни и уселся в уголок дивана, положив ее ноги себе на колени. Красный педикюр. Он поглаживал ее щиколотки и думал только об этом — он держит ее ноги. Для него это было так волнующе, но, кажется, не для нее. Теперь она слегка улыбалась, успокаиваясь. Все было позади.
   — Ты боялась? — спросил он.
   — Да. А ты?
   — Тоже, но я чувствовал себя в безопасности. Я имею в виду, что трудно чувствовать себя уязвимым с шестью вооруженными парнями, закрывающими тебя своим телом. И трудно представить, что за тобой наблюдают в фургоне без окон.
   — Войлс это любит, не правда ли?
   — Он как Наполеон, составляющий планы и направляющий полки. Тут он в своей стихии. Утром он нанесет удар. Единственный человек, который может его уволить, — Президент, но, я думаю, Войлс держит его сейчас под контролем.
   — А убийцы расплачиваются. Он должен быть доволен.
   — Думаю, мы добавили десяток лет к его карьере. Уж это-то мы сделали!
   — Кажется, он сообразительный человек, — сказала Дарби. — Вначале он мне не понравился, но он принадлежит к тому типу людей, которые вырастают у тебя на глазах. И к тому же чувствительный: когда он упомянул Верхика, я заметила слезы у него на глазах.
   — Настоящая бубочка! Уверен, что Флетчер Коул получит истинное наслаждение, котла через несколько часов увидит этого милашку.
   У нее были длинные стройные ноги безупречной формы. Его рука скользила все выше, и он чувствовал себя, как студент-второкурсник, поднимающийся с колен после второго свидания. Эти ноги нуждались в загаре, и он знал, что уже через несколько дней они станут бронзовыми, с прилипшими песчинками между пальцев. Он не получил приглашения навестить ее после, и это его огорчало. Не имея представления, куда она направляется, он знал, что это делалось намеренно. Но он не был уверен, что она сама знала конечный пункт своего путешествия.
   Это поглаживание ног напомнило ей Томаса. Он тогда прилично выпил и размазал ей лак для ногтей. Под легкое покачивание и рокот двигателя он вдруг отодвинулся от нее на многие-многие мили. Всего две недели, как он мертв, а казалось, что прошло уже много времени. Столько перемен! Но это к лучшему. Если бы она осталась в Тьюлане и заходила в его офис или аудиторию, в которой он занимался, беседовала с другими преподавателями, смотрела с улицы на его жилище — это было бы так больно! Маленькие напоминания приятны в дальнем путешествии, но во время скорби они делают свое дело. Теперь она была уже другая, другой была ее жизнь, в другом месте. И другой человек гладил ее ноги. Сначала это был самоуверенный глупец — типичный репортер, — но вскоре он начал смягчаться и под очерствевшей оболочкой она обнаружила тепло живого человека, которому, несомненно, она очень нравилась.
   — Завтра у тебя великий день, — сказала она. Он хлебнул из банки. Сейчас он заплатил бы черт знает какие деньги за хорошо охлажденное импортное бутылочное пиво.
   — Да, великий день, — сказал он, любуясь пальцами ее ног. Это будет больше, чем великий день, но он почувствовал необходимость не высказывать это открыто. Сейчас его внимание занято ею, а не тем хаосом событий, который ждет его завтра.
   — Как это будет? — спросила она.
   — Вероятно, я вернусь в офис и буду ждать, пока последует удар. Смит Кин сказал, что проведет там всю ночь. А утром привалит много народу. Мы соберемся в конференц-зале, туда принесут еще телевизоры, и все утро мы будем следить за реакцией. Вот было бы забавно услышать ответы официальных лиц из Белого дома! “Уайт и Блазевич” тоже что-нибудь скажет. Ну, о Маттисе нельзя ничего предсказать. Чиф Раньян даст объяснения. И наверняка — Войлс. Юристы созовут суды присяжных. А политиканы придут в исступление. Они будут проводить бесконечные пресс-конференции на Капитолийском холме. Да, это будет очень насыщенный день. Очень жаль, что ты пропустишь это удовольствие.
   Дарби саркастически фыркнула.
   — О чем ты напишешь в следующий раз?
   — Возможно, Войлс и его пленка. Ты должна быть недовольна тем, что Белый дом отказался от какого-либо вмешательства, и, если Войлс получит нагоняй, он бросится в атаку, чтобы отыграться. Хотел бы я заполучить эту пленку!
   — А потом?
   — Это зависит от многих неизвестных. После шести утра поединок начнет ужесточаться, появятся всевозможные слухи и тысячи историй, и все газеты в стране будут соваться в это.
   — А ты будешь звездой, — сказала она с искренним восхищением.
   — Да, я не останусь в стороне. Второй пилот постучал в дверь и приоткрыл ее. Он посмотрел на Дарби.
   — Атланта, — сказал он и закрыл дверь.
   — Почему Атланта? — спросил Грей.
   — Ты когда-нибудь делал пересадку в Атланте?
   — Конечно.
   — А бывало так, что ты не мог сделать пересадку в Атланте?
   — Кажется, да.
   — Я оставлю свой чемодан. Он такой огромный, что может причинить много хлопот.
   Грей допил банку и поставил ее на пол.
   — А отсюда куда? — Он знал, что не следовало спрашивать, потому что сама она не изъявляла желания сказать. Но ему так хотелось знать.
   — Куда-нибудь недалеко. Совершу свое обычное четырехрейсовое ночное путешествие. Может быть, в этом и нет необходимости, но так я буду чувствовать себя безопаснее. В конечном счете, приземлюсь где-нибудь на островах в Карибском море.
   Где-нибудь на островах в Карибском море! Выбор сузился всего-навсего до какой-нибудь тысячи островов! Почему она говорит так неясно? Неужели она ему не доверяет? Он сидит тут, гладит ее ноги, а она не желает даже сказать, куда направляется.
   — Что сказать Войлсу? — спросил он.
   — Я позвоню тебе, когда доберусь. Или черкну несколько строчек.
   Прекрасно! Этакие переписывающиеся друзья! Он мог бы посылать ей свои статьи, а она открытки с видами побережья.
   — Я не знаю, куда еду, Грей, и вряд ли буду знать, пока не остановлюсь где-нибудь.
   — Но ты ведь позвонишь?
   — Через какое-то время. Это я тебе обещаю.

* * *

   К одиннадцати вечера в офисах “Уайт и Блазевич” оставалось только пять юристов, и все они собрались на десятом этаже у Марти Вельмано: Вельмано, Симз Вейкфилд, Джеральд Швабе, Натаниэл Джонс (Эйнштейн) и ушедший в отставку партнер по имени Фрэнк Кортц. На краю стола Вельмано стояли две бутылки шотландского виски: одна уже пустая, а вторая тоже почти выпита. Эйнштейн сидел один в углу, что-то бормоча под нос. У него были всклокоченные вьющиеся седые волосы и острый нос, и вид у него был поистине безумный. Особенно сейчас. Симз Вейкфилд и Швабе сидели перед
   столом без галстуков и с закатанными рукавами. Кортц только что закончил телефонный разговор с адъютантом Виктора Маттиса. Он передал трубку Вельмано, тот положил ее на стол.
   — Это был Страйдер, — доложил Кортц. — Они в Каире, в апартаментах какого-то отеля. Маттис не будет с вами разговаривать. Страйдер говорит, что он на грани, ведет себя очень странно. Заперся в комнате, и, уж конечно, по эту сторону океана мы его не увидим. Страйдер говорит, что этим парням с пушками приказано немедленно убираться из города. Охота окончена. Рога трубят отбой.