Гришем Джон. Камера

   – Не могу ответить, ваша честь. Скажу лишь, что верю в здравомыслие властей штата Миссисипи и их готовность принять новый закон, который примет в расчет сложившуюся ситуацию.
   Тут сочла необходимым вмешаться и Т. Эйлин Джуди:
   – Допустим, новый закон примут, мистер Холл. Что вы тогда намерены опротестовать через три года?
   “Светофор” спасительно вспыхнул желтым: осталась одна минута.
   – Что-нибудь найду. – Адам улыбнулся. – Дайте время.
   – Сходное с вашим дело, мистер Холл, мы уже рассматривали, – сказал Робишоу. – Техасское, вы на него ссылались.
   – Да, ваша честь. И я прошу суд пересмотреть принятое решение. В настоящее время едва ли не все штаты склонились в пользу смертельной инъекции. Причины очевидны.
   До красного света оставалось несколько секунд, но Адам почел за благо смолкнуть: лишние вопросы были ему ни к чему.
   – Благодарю вас.
   Он направился к своему месту. Уфф, конец. Для новичка он держался неплохо.
   Роксбург был сух и методичен. Он прошелся пару раз по адресу крыс и совершаемых ими преступлений, однако аудитория не оценила деревянный юмор генерального прокурора. Макнили задал государственному обвинителю тот же вопрос, что и Адаму. Роксбург долго анализировал различные способы умерщвления осужденного: газ, электрический стул, веревка или пуля в затылок. Закон был на его стороне, и упустить такой момент он не мог. Отговорив положенные двадцать минут, Роксбург вернулся на свое место.
   Досточтимая Т. Эйлин Джуди подвела итог: ввиду весьма сжатых сроков дела решение будет вынесено в ближайшие дни. Присутствующие поднялись, и три фигуры в мантиях покинули зал. Бейлиф объявил перерыв в слушании до утра понедельника.
   Пожав руку Роксбургу, Адам устремился к двери, возле которой его поджидал репортер из Джексона.
   – Мистер Холл, всего два вопроса.
   Адам вежливо, но решительно отказался от комментариев. Журналисты бросились к генеральному прокурору: тот славился своей любовью к прессе.
   На улице стояла удушливая жара. Адам надел темные очки.
   – Вы обедали? – прозвучал голос за его спиной.
   Он обернулся и увидел Лукаса Манна. Мужчины обменялись рукопожатием.
   – Даже не завтракал.
   – А знаете, они вас слушали. Подобные сообщения всегда бьют по нервам, не правда ли?
   – Еще как. Но вы-то зачем приехали?
   – Работа. Инспектор просил слетать, разведать ситуацию. Подождем решения, а там уж начнем подготовку. Предлагаю пообедать.
   У бровки остановился “кадиллак”, они забрались внутрь.
   – Вы ориентируетесь в городе? – спросил Манн.
   – Нет. Я здесь впервые.
   – В таком случае кафе “Бонтон”, – бросил Лукас водителю и пояснил: – Уютное местечко с хорошей кухней, совсем неподалеку. У вас отличный автомобиль.
   – Фирма позаботилась.
   Обед начался с нового для Адама блюда – устриц. Пробовать их ему еще не приходилось. Манн с артистизмом смешал острый соус табаско с лимонным соком, опустил туда устрицу, затем положил ее на кусочек крекера и отправил в рот. Первая в жизни устрица Адама соскользнула на скатерть, но вторая оказалась послушнее.
   – Главное – не жуйте, – посоветовал Лукас. – Она сама найдет себе дорогу.
   Моллюски действительно сами нашли себе дорогу, и, когда тарелка опустела, Адам с облегчением перевел дух. Попивая пиво, оба ждали горячее – креветок под майонезом.
   – Собираетесь обжаловать неэффективность защиты? – поинтересовался Манн.
   – Мы испробуем все.
   – Времени у вас остается совсем немного.
   – Катастрофически мало. Похоже, Верховный суд устал от Сэма Кэйхолла. Очередной протест я зарегистрирую сегодня, но не думаю, что Слэттери согласится дать отсрочку.
   – Я тоже на это не рассчитываю.
   – Каковы мои шансы? Впереди только двенадцать дней.
   – Они уменьшаются, однако ситуация в целом почти непредсказуема. Пока, на мой взгляд, сорок девять на пятьдесят один. Несколько лет назад Стокгольм Тернер стоял на пороге газовой камеры, за неделю до казни обжаловать было уже совершенно нечего. Адвокат опустил руки. Тернеру принесли последний обед и…
   – …разрешили супружеское свидание. С парой проституток.
   – Да. Откуда вы знаете?
   – Сэм рассказывал.
   – Это правда. А теперь о казни никто и не помышляет. Уверенности тут быть не может.
   – Но что вам подсказывает интуиция?
   Лукас откинулся на спинку стула, позволив официанту поставить на стол два огромных блюда с креветками.
   – Когда речь заходит о казни, моя интуиция молчит. Всякое случается. Ваше дело – писать апелляции. Адвокат вступает в своеобразный марафон и просто не имеет права сдаваться. Защитник Джамбо Пэрриса свалился с сердечным приступом за двенадцать часов до экзекуции.
   Прожевав нежное мясо креветки, Адам запил его добрым глотком пива.
   – Губернатор желает поговорить со мной. Что скажете? Согласиться?
   – Как отнесется к этому ваш клиент?
   – Сэм губернатора ненавидит. Он запретил мне всякое общение с Макаллистером.
   – Вам следует просить его о помиловании. Такова стандартная практика.
   – Вы хорошо знаете Макаллистера?
   – Не очень. Прирожденный политикан с грандиозными амбициями. Я не доверился бы ему ни на минуту. Но во власти губернатора помиловать осужденного. Он вправе смягчить приговор, он может заменить казнь пожизненным заключением и может отпустить узника на свободу. Должность наделяет его фактически неограниченными полномочиями. Наверное, Макаллистер – ваша последняя надежда.
   – Да поможет нам Господь.
   – Как креветки?
   – Великолепны.
   Некоторое время оба с наслаждением поглощали еду. Испытывая чувство благодарности к Манну за беседу, Адам тем не менее решил не распространяться о стратегии защиты. Ему Лукас нравился, Сэму – нет. По словам деда, Манн работал на власти штата, а власти исполнились твердого намерения осуществить казнь…
   * * *
   Воспользовавшись рейсом в половине седьмого, Адам мог бы вернуться в Мемфис еще до наступления темноты. Но для чего? Хотелось немного развеяться. Роскошный номер в отеле был оплачен фирмой. А потом, необходимо хотя бы одним глазом взглянуть на Французский квартал.
   В шесть вечера он проснулся и обнаружил, что лежит на постели в одежде, не сняв даже туфель. В голове после сна ощущалась тяжесть.
   Адам позвонил тете, но к телефону никто не подошел. Надеясь, что Ли не пьяна, он оставил сообщение на автоответчике, умылся и покинул номер. В просторном холле звучала тихая музыка, у стойки бара толпились люди.
   На первом же перекрестке он свернул направо и вскоре оказался в толпе туристов. Вечером каждой пятницы Французский квартал начинает бурлить. Загораются разноцветьем огней витрины клубов и многочисленных стриптиз-баров. Сквозь раскрытую дверь одного из них Адам заметил на невысокой сцене почти полностью обнаженных мужчин. Сидевшие в зале дамы рукоплескали. Купив с тележки разносчика слоеный пирожок, он едва не ступил в отвратительную жижу – исторгнутый кем-то полупереваренный ужин. Около часа Холл просидел под открытым небом за столиком кафе, потягивая пиво, а когда на город опустилась темнота, направился к небольшой площади, где труппа заезжих артистов готовилась дать представление. Из дверей католического собора неслись звуки органа. Люди вокруг пили, ели, плясали. На деревянных скамейках целовались парочки.
   Со стаканчиком ванильного мороженого в руке Адам зашагал к каналу. В другое время он наверняка бы решился зайти куда-нибудь в поисках прекрасной и одинокой женщины.
   Но не сегодня. Группки подвыпивших туристов напомнили ему о Ли. Черт возьми, почему он не полетел в Мемфис? Музыка и беззаботный смех наводили на мысли о Сэме: тот сейчас считает дни и возносит молитвы, прося Бога совершить чудо. Сэму не дано увидеть Новый Орлеан, не дано попробовать устриц, освежиться бутылочкой пива. Не услышать ему волнующих ритмов джаза, не увидеть за работой уличного художника. Никогда уже он не отправится на рыбалку, как не сделает и тысячи других самых простых вещей. Простых для свободного человека.
   Если даже Сэм Кэйхолл и переживет 8 августа, то впереди его все равно ждет процесс медленного, но неотвратимого умирания.
   Адам торопливо устремился к отелю. Нужно отдохнуть. В понедельник начнется марафон.

ГЛАВА 34

   Охранник по имени Тайни надел на Сэма наручники и вывел его в коридор. С собой Сэм прихватил пластиковый пакет с полученными за две прошедших недели письмами поклонников. В течение месяца таких писем приходило около двух сотен – от бывших куклуксклановцев и их почитателей, разного толка расистов, антисемитов и прочих маргиналов. Первые три года Сэм отвечал своим корреспондентам, но потом потерял к ним всякий интерес. Какой смысл? Да, для многих он был героем, однако чем активнее велась переписка, тем безумнее становились его адресаты. Кое-кто из них явно страдал шизофренией. Сэм не раз задумывался: похоже, здесь, на Скамье, он находится в большей безопасности, нежели на свободе.
   По закону переписка считалась правом, не привилегией. Лишить заключенного этого права было невозможно. Зато можно было регулировать. Каждое письмо вскрывалось инспектором – за исключением тех случаев, когда обратный адрес на конверте принадлежал адвокату. Отсутствовала и цензура: корреспонденция не читалась. Почту доставляла на Скамью федеральная служба, так же как посылки и бандероли, которые подлежали обязательному досмотру.
   Мысль потерять своего кумира пугала многих из симпатизировавших Сэму, и после отказа апелляционного суда продлить отсрочку письма стали приходить к нему пачками. Авторы уверяли Кэйхолла в безусловной поддержке, многие предлагали деньги. Все адресаты проклинали евреев, черномазых и либералов из правительства, кое-кто сетовал на непомерные налоги, жесткий контроль за продажей огнестрельного оружия и государственный долг. Люди набожные обещали прочесть за него в храме молитву.
   Сэм давно уже устал читать эти послания. В среднем он получал их по шесть в день.
   Положив пакет на прилавок, Кэйхолл дождался, когда охранник снимет наручники, и сквозь узкую прорезь в решетке просунул письма Адаму. Тайни вышел.
   – Что это?
   – Моя почта. – Сэм опустился на стул, закурил.
   – И что же мне с ней делать?
   – Прочти. Сожги. Что хочешь. Утром я наводил у себя порядок и решил избавиться от мусора. Если не ошибаюсь, вчера ты побывал в Новом Орлеане. Расскажи.
   Адам отодвинул пакет в сторону. Духота в комнате для посетителей стояла неимоверная, даже кондиционер не помогал. Сегодня, в субботу, одет Адам был в джинсы, кроссовки и рубашку из легкого хлопка с коротким рукавом.
   – На пятницу апелляционный суд назначил слушания. Я отправился туда, поразил аудиторию своей находчивостью и вернулся в Мемфис. Все.
   – Когда объявят решение?
   – Скоро.
   – Заседал триумвират?
   – Да.
   – Кто именно?
   – Джуди, Робишоу, Макнили. На мгновение Сэм задумался.
   – Макнили – старый вояка, он наверняка будет стараться помочь нам. Джуди – консервативная сучка. О, прости, консервативная дама из республиканцев. Сомневаюсь, чтобы она заняла нашу сторону. Робишоу для меня – пустой звук. Откуда он?
   – Из южной Луизианы.
   – Ага, каджун.
   – Тебе виднее. По-моему, высечен из кремня. На него лучше не рассчитывать.
   – Значит, соотношение два к одному не в нашу пользу. Ты говорил что-то о своей находчивости, или я ослышался?
   – Пока еще мы не проиграли.
   В душе Адам удивился: судьи, оказывается, Сэму знакомы. Ну да, ведь он имел с ними дело на протяжении лет.
   – Что с протестом по действиям защиты? – спросил Кэйхолл.
   – Лежит в окружном суде, ждет очереди.
   – Думаю, стоит подготовить еще какую-нибудь бумагу.
   – Этим-то я и занят.
   – Поторопись. У меня всего одиннадцать дней. В камере на стене висит календарь, я изучаю его не менее трех часов в сутки. Просыпаюсь утром и первым делом ставлю жирный крестик на предыдущей дате. Восьмое августа обведено кружком. Крестики приближаются к нолику. Сделай же что-нибудь.
   – Я делаю. Разрабатываю новую тактику.
   – Умница.
   – По-видимому, существует возможность доказать, что у тебя помутился рассудок.
   – Я размышлял об этом.
   – Ты стар. В твоем мозгу происходят возрастные изменения. Ты слишком безразличен к собственной судьбе. Тут что-то не так. Ты не отдаешь себе отчета в том, почему оказался на Скамье.
   – Я смотрю, мы штудируем одни и те же дела, внучек.
   – У Гудмэна есть эксперт, готовый за деньги подписать любое заключение. Можно привезти его сюда на освидетельствование.
   – Замечательно. Я растреплю волосы и начну гоняться по камере за бабочками.
   – Думаю, умственное расстройство станет весьма основательным доводом.
   – Согласен. Действуй. Строчи петиции.
   – Непременно.
   Несколько минут Сэм задумчиво пыхтел сигаретой. Оба собеседника истекали потом; Адам задыхался. Он мечтал сесть в автомобиль, задраить окна и на полную мощность включить кондиционер.
   – Когда ждать тебя в следующий раз?
   – В понедельник. Слушай, Сэм, вопрос не очень приятный, но обсудить его нам необходимо. Рано или поздно ты умрешь. Это может случиться восьмого августа, может через пять лет. Судя по количеству выкуриваемых сигарет, долго тебе не протянуть.
   – Проблема курения меня не волнует.
   – Знаю. Однако твоей семье, то есть Ли и мне, нужно распорядиться насчет похорон. За день такие вещи не делаются.
   Пока Сэм пристально рассматривал прутья решетки, Адам записал что-то в лежавшем перед ним блокноте. Кондиционер под потолком натужно свистел, однако толку от него было мало.
   – Твою бабушку считали настоящей леди, Адам. Жаль, что ты не знал ее. Она заслуживала лучшего мужа.
   – Ли показала мне ее могилу.
   – Я причинил жене много страданий, но ни разу не слышал от нее жалоб. Похороните меня рядом с ней. Надеюсь выпросить на том свете прощение.
   – Хорошо.
   – Где ты возьмешь деньги на участок?
   – Найду.
   – У меня их нет, Адам, по вполне понятным причинам. Землю я потерял много лет назад вместе с домом.
   – А завещание имеется?
   – Да. Его я составил сам.
   – Покажешь мне на следующей неделе.
   – Ты обещал быть здесь в понедельник.
   – И буду, Сэм. Принести что-нибудь?
   Кэйхолл заколебался, по лицу его скользнула тень смущения.
   – Знаешь, чего бы мне на самом деле хотелось? – Он улыбнулся совсем по-детски.
   – Чего? Говори же.
   – Мальчишкой я больше всего на свете любил эскимо…
   – Эскимо?
   – Ну да, на палочке, в шоколаде и с ванилью. Интересно, его еще продают?
   – Эскимо?
   – Да, да. До сих пор помню его вкус. Лучшее в мире мороженое. Представляешь, как здорово было бы съесть его здесь, в этом пекле!..
   – Съешь.
   – Но только не одну порцию.
   – Дюжину. Я помогу тебе с ней справиться.
   * * *
   Второго визитера Сэм не ждал. У ворот мужчина предъявил охране выданную в Северной Каролине карточку водительских прав и пояснил, что приходится Кэйхоллу братом. Вчера он беседовал с мистером Холлэндом из администрации тюрьмы. Ему было сказано, что посетить Сэма можно в любой день недели, с восьми утра до пяти вечера. Охранник связался с кем-то по телефону.
   Минут пять мужчина терпеливо прождал в кабине взятого напрокат автомобиля. Сделав еще два звонка, охранник переписал в журнал цифры номерного знака и распорядился отогнать машину в сторону. Еще через пару минут к воротам подъехал белый мини-автобус. Сидевший за рулем человек в форме с кобурой на поясе махнул рукой:
   – Забирайтесь.
   Автобус миновал двойные ворота и остановился у входа в Семнадцатый блок. На ступенях крыльца мужчину сноровисто обыскали двое охранников. Ни сумок, ни пакетов у визитера не было.
   Его провели в комнату для посетителей.
   – Сэма доставят сюда минут через пять.
   Когда за Кэйхоллом пришли, он сидел перед пишущей машинкой.
   – Подъем, Сэм. К тебе гость.
   Прекратив печатать, Кэйхолл поднял голову. В лицо ему била струя воздуха от вентилятора; на экране телевизора шел бейсбольный матч.
   – Кто?
   – Твой брат.
   Сэм аккуратно поставил машинку на постель, потянулся к спортивному костюму.
   – Что еще за брат?
   – Об этом мы его не спросили, Сэм. Одевайся.
   Со стянутыми за спиной руками его повели по коридору. Когда-то у Сэма было три брата, но старший давно умер – отказало сердце. Младший, шестидесятилетний Донни, перебрался в Дёрхам, Северная Каролина, а слабый здоровьем Альберт в свои шестьдесят семь жил в лесной хижине у западной оконечности округа Форд. Донни каждый месяц присылал в Парчман сигареты, немного денег, а изредка – кратенькое письмецо. Об Альберте Сэм уже семь лет ничего не слышал. До 1985 года писала тетка, старая дева, но смерть унесла и ее. Другие члены обширного когда-то семейства Кэйхоллов о Сэме забыли.
   Должно быть, Донни, сказал он себе. Донни оставался единственным, кто мог приехать. Они не виделись уже два года. Предвкушая радость встречи, Сэм замедлил шаги. Надо же, какой сюрприз!
   Он ступил в комнату и бросил взгляд на зарешеченное оконце. Лицо сидевшего перед ним мужчины было незнакомо. Сэм невольно посмотрел по сторонам, удостоверяясь, что иных посетителей в комнате нет. Мужчина с холодным интересом изучал глазами вошедшего. Чтобы успокоить охранников, Сэм радушно улыбнулся гостю. Освободив руки Кэйхолла, тюремщики вышли. Дождавшись, пока в замке повернется ключ, Сэм опустился на стул, вытащил из кармана сигарету, закурил.
   Внешность мужчины будила в мозгу неясные воспоминания, однако понять, кто перед ним сидит, он не мог. Минуты две прошли в полном молчании.
   – Мы где-нибудь виделись? – спросил наконец Кэйхолл.
   – Да.
   – Где?
   – В прошлом, Сэм. В Гринвилле, в Джексоне и Виксбурге. Возле синагоги, неподалеку от дома Пиндера и совсем рядом с офисом Марвина Крамера.
   – Уэдж?
   Мужчина медленно склонил голову. Сэм прикрыл глаза, выпустил к потолку густой клуб дыма.
   – Господи, я-то надеялся, ты уже мертв.
   – Нехорошо.
   Кэйхолл дико взглянул на собеседника.
   – Сукин ты сын, – процедил он. – Сукин ты сын! Я двадцать три года был уверен, что ты горишь в аду. Я тысячу раз убил тебя собственными руками, зарезал, повесил, расстрелял. Я смотрел, как ты истекаешь кровью, слушал твои предсмертные вопли.
   – Прости, Сэм. Не хочется тебя разочаровывать, но я здесь.
   – Ненавижу! Будь у меня сейчас ружье, я всадил бы в твою голову заряд свинца и хохотал бы от восторга. Ненавижу!
   – Ты всех так встречаешь, Сэм?
   – Что тебе нужно, Уэдж?
   – Нас могут слышать?
   – Им на нас наплевать.
   – Здесь нет микрофонов?
   – Боишься? Тогда сваливай. Уноси ноги, идиот.
   – Непременно, через минуту. Но сначала дело. Знай: я внимательно слежу за развитием ситуации и очень доволен тем, что имя мое пока не упоминалось. Надеюсь, не прозвучит оно и впредь. До сих пор мне без труда удавалось затыкать рты болтунам.
   – Верю.
   – Будь мужчиной, Сэм. Прими смерть с достоинством. Ты же находился рядом со мной, ты – сообщник и соучастник. По существующим законам ты виновен ничуть не меньше меня. Да, я – свободный человек, но кто сказал, что жизнь – штука справедливая? Так унеси наш маленький секрет с собой в могилу, от этого выиграют все. Хорошо?
   – Где ты пропадал?
   – Везде. Официально я не Уэдж, поэтому выкинь из головы дурацкие идеи. Уэджа не существует. Даже Доган не знал моего настоящего имени. В шестьдесят шестом меня призвали в армию, но вместо Вьетнама я отправился в Канаду, скрылся от властей. Уэджа просто нет, Сэм.
   – Тебе следовало остаться там.
   – Ошибаешься. Но и тебе не следовало возвращаться в Гринвилл. После взрыва у федов не было в руках и ниточки. Они бы никогда не нашли нас. Мне хватило ума, Догану тоже, а вот ты оказался слабым звеном. Бомбу тогда я устанавливал в последний раз, наступала пора завязывать всю эту шумиху. Я покинул страну, уже не рассчитывая в нее когда-либо вернуться. Ты мог бы спокойно ехать домой, к своим овцам и коровам. Не знаю, что стал бы делать Доган. Здесь, Сэм, ты сидишь по собственной глупости.
   – Ты тоже самонадеянный глупец, если явился сюда, Уэдж.
   – И опять ошибка. Тебе же никто не поверит. Люди и так считают тебя выжившим из ума. Я ничего не собираюсь менять, Сэм, и ссора с тобой мне ни к чему. Смирись с неизбежностью, приятель.
   Кэйхолл методично втоптал окурок в пол, закурил новую сигарету.
   – Уходи. И чтобы ноги твоей здесь больше не было.
   – Конечно, конечно. Не хочется тебя огорчать, Сэм, но все-таки скажу: надеюсь, казнь состоится. Поднявшись, Кэйхолл направился к двери.
   * * *
   Они сидели в последнем ряду кинозала и громко хрустели поп-корном. Идея пойти в кино принадлежала Адаму. Не покидая своей комнаты, Ли три дня мужественно сражалась с вирусом, и к субботе грипп отступил. Выздоровление Адам предложил отметить ужином в семейном ресторане, где спиртное вообще не подавали. Тетка с наслаждением поедала вафли со взбитыми сливками.
   Фильм оказался политически выверенным вестерном, с индейцем в образе положительного героя и шайкой бледнолицых – героев уже отрицательных. К концу ленты все злодеи, разумеется, были убиты. Отложив на пустовавшее кресло пакетик с поп-корном, тетка жадно выпила две банки пепси-колы. Свои блестящие, хорошо промытые волосы она собрала в аккуратный пучок на затылке. В глазах вспыхивали искорки радости. Умело наложенная косметика скрыла следы беспробудного кутежа. Ли не только выглядела, но и на самом деле ощущала себя посвежевшей и трезвой.
   О той ночи с четверга на пятницу, что Адам провел у двери ее спальни, сказано было очень мало. Обсудить этот деликатный вопрос оба решили позже, когда она окончательно оправится. Адама это полностью устраивало. Походка Ли оставалась еще не совсем уверенной, будто шла она по натянутому канату, опасаясь рухнуть с высоты. “Ничего, – думал Адам, – я сумею оградить ее от напастей. Хватит разговоров о Сэме и его трагических ошибках. Хватит вспоминать Эдди. Ни слова больше о семействе Кэйхоллов”.
   В конце концов, Ли – хрупкая, далеко не пышущая здоровьем женщина. Тетке нужны его широкие плечи, его твердый, уверенный голос.

ГЛАВА 35

   Почувствовав воскресным утром острую боль в груди, Филлип Найфех вызвал “скорую”. Жил он вместе с сорокалетней женой в небольшом коттедже на территории Парчмана. Дорога до Кливленда отняла двадцать минут, и, когда носилки внесли в приемный покой госпиталя, состояние Найфеха оставалось стабильным.
   Его супруга обеспокоенно расхаживала по коридору. Три года назад, когда у мужа случился первый приступ, она точно так же металась здесь между приемным покоем и ординаторской. Молодой врач со строгим лицом объяснил, что больному сделали необходимые инъекции и сейчас его состояние медленно нормализуется. Следующие двадцать четыре часа Найфех проведет под неусыпным наблюдением персонала, а через неделю, если все будет хорошо, сможет вернуться домой.
   О Парчмане, сказал врач, придется забыть. Пусть выбросит Сэма Кэйхолла из головы. Никаких телефонных звонков.
   * * *
   Спал Адам плохо. В постель он привык ложиться с книгой, еще студентом поняв, что лучшего снотворного, чем юридический справочник, не существует. Но сейчас чем дольше он читал, тем сильнее его охватывала тревога. Слишком много за последние две недели было впечатлений: новые люди, новые места, новая информация. Мозг настойчиво искал ответ: что несет ближайшее будущее?
   Ночь с субботы на воскресенье прошла неспокойно, несколько раз он просыпался и подолгу смотрел в потолок. На рассвете сон пропал окончательно. Солнце уже взошло; часы показывали почти восемь. Накануне Ли обещала приготовить нормальный завтрак: сосиски и яичница ей всегда удавались. Однако, влезая в джинсы и поводя носом, никаких запахов с кухни Адам не ощутил.
   Кухня оказалась пустой. На плите стоял лишь кофейник с остатками кофе. Дверь в спальню тетки была открытой, свет погашен. Он быстро обошел особняк. Никого. Душу охватило тяжелое предчувствие. Адам бросился на стоянку: машины Ли там не было. По раскаленному асфальту он босиком добежал до будки охраны, и страж объяснил, что миссис Бут уехала два часа назад. По его словам, выглядела тетка прекрасно.
   На столике в гостиной Адам заметил толстенный воскресный выпуск “Мемфис пресс”. С первой полосы раздела городских новостей на него смотрело улыбающееся лицо Ли. Снимок был сделан годами ранее, на одном из благотворительных балов: мистер и миссис Фелпс Бут – он в смокинге, она в строгом черном платье – казались счастливой семейной парой.
   Статья представляла собой отчет о последних изысканиях Тодда Маркса. Начиналась она вполне дружелюбно, с обзора происшедших за неделю событий вокруг дела Сэма Кэйхолла. Перечислялись знакомые имена: Макаллистер, Роксбург, Лукас Манн. Репортер цитировал ставшую в журналистских кругах притчей во языцех фразу Филлипа Найфеха: “Без комментариев”. Далее тон статьи менялся. Автор раскрывал читателю глаза: хотите – верьте, хотите – нет, но миссис Ли Бут, дама, известная в городе своей заботой о неимущих, супруга преуспевающего банкира Фелпса Бута, тетка адвоката Адама Холла, является дочерью одиозного убийцы Сэма Кэйхолла!
   Изложено все это было таким языком, будто самой Ли вменялось в вину чудовищное преступление. Тодд Маркс ссылался на слова ее неназванных друзей, которых якобы весть об истинной родословной светской львицы привела в состояние шока. Как могло аристократическое семейство Бутов породниться с кланом отпетых головорезов? Имелось в статье и упоминание о Уолте: почему сын наотрез отказался вернуться к родителям в Мемфис? Почему до сих пор не женат и обретается, по слухам, в Амстердаме?