Гришем Джон. Камера

   Наджент резко выпрямился.
   – За двадцать минут до полуночи сюда войдет врач, чтобы приложить к твоей груди стетоскоп. Без пяти двенадцать снова войду я, через вот эту дверь. Через ту мы с тобой ступим в Камеру. Вопросы?
   – Уходите. – Адам махнул рукой.
   Наджент вышел. В их распоряжении был один час.
   * * *
   Перед дверью в комнату для посетителей остановились два мини-автобуса. В них быстро расселись восемь журналистов и шериф. В соответствии с законами штата шериф округа, где свершилось преступление, имел право – но не был обязан – присутствовать при казни убийцы.
   Человек, занимавший в 1967 году должность шерифа округа Вашингтон, умер более пятнадцати лет назад, однако его преемник никак не мог пропустить столь знаменательное событие. Позвонив накануне Лукасу Манну, этот ярый поборник справедливости объяснил, что чувство долга перед жителями Гринвилла вынуждает его собственными глазами убедиться в торжестве закона.
   Мистер Эллиот Крамер не приехал. Мечту стать свидетелем казни Сэма Кэйхолла он лелеял долгие годы, и отказаться от давнишнего намерения его заставил лишь строжайший запрет врача. Рут Крамер никогда не намеревалась присутствовать на экзекуции. Оставшись дома, в окружении друзей, она со стоическим терпением сидела перед экраном телевизора и ждала выпуска новостей.
   После пяти минут езды оба мини-автобуса сбросили скорость у ворот Семнадцатого блока. Охрана подвергла пассажиров деликатному обыску. Ни теле – и фотоаппаратуры, напомнили им, ни диктофонов. Все девятеро вновь заняли свои места. Автобусы, обогнув расположенный у западного торца здания дворик для прогулок, остановились возле медицинского, судя по красной полосе на борту, фургона.
   У входной двери их встречал Наджент. Выйдя из автобусов, репортеры инстинктивно оглядывались: необходимо запастись впечатлениями для сенсационных статей. Перед ними была небольшая, красного кирпича постройка, примыкавшая к плоскому параллелепипеду Семнадцатого блока. Вели в постройку две двери: одна, за углом, закрыта, другая распахнута настежь.
   Прибытие свидетелей ничуть не вдохновило полковника. Он спешно затолкал группу в здание. Девять человек гуськом вошли в небольшую комнату с двумя рядами складных стульев и полосой черных штор на стене.
   – Садитесь, – без излишней вежливости предложил Наджент журналистам. Три стула остались незанятыми. – Сейчас десять минут двенадцатого. Осужденный находится в “комнате сосредоточения”. Прямо перед вами, за окошками со шторами – Камера. Кэйхолла введут туда за пять минут до полуночи, пристегнут ремнями к креслу и закроют дверь. Шторки откроют ровно в двенадцать. Осужденного вы увидите менее чем в двух футах от себя, вернее, не самого осужденного, а его затылок. Спокойно, спокойно! Проектировал Камеру не я. До того момента, когда врач констатирует смерть, пройдет минут десять. К этому времени шторки уже задернут, и вы вернетесь в автобусы. А пока запаситесь терпением. Кондиционера здесь нет. Когда шторки отдернут, все произойдет довольно быстро. Вопросы?
   – Вы разговаривали с осужденным?
   – Да.
   – Как он держится?
   – Без комментариев. В час ночи состоится пресс-конференция, на которой вы получите ответы на все вопросы. Сейчас я слишком занят. – Выйдя из комнаты, Наджент громко хлопнул дверью, обогнул угол кирпичной постройки и ступил в Камеру.
   * * *
   – У нас тридцать две минуты, – напомнил Сэм. – О чем бы ты хотел поговорить?
   – О разных вещах. К сожалению, большинство из них не очень приятны.
   – Нельзя же требовать, чтобы в такой ситуации беседа была приятной.
   – Что у тебя сейчас в голове, Сэм?
   – Все.
   – Ты чего-нибудь боишься?
   – Запаха газа. Интересно, испытаю ли я боль? Не хочу мучиться, Адам. Хорошо бы сделать вдох и отключиться. Пугает не смерть, а процесс умирания. Скорее бы! Ждать – жестоко.
   – Ты готов?
   – Сердце бьется ровно. Я много нагрешил за свою жизнь, Адам, но, надеюсь, Господь упокоит мою душу.
   – Почему ты ничего не рассказал мне о том, другом?
   – Слишком долгая история. Нет времени.
   – Но она могла бы спасти твою жизнь.
   – Нет. Никто бы не поверил. Подумай сам: двадцать три года спустя я вдруг возлагаю все вину на таинственного незнакомца. Смех!
   – Для чего ты лгал?
   – Имелись определенные причины.
   – Рассчитывал обезопасить меня?
   – И поэтому тоже.
   – Он на свободе, да?
   – Да. Вероятно, сейчас он где-то поблизости. Наблюдает. Но ты его не увидишь.
   – Это он убил Догана и его жену?
   – Да.
   – И его сына?
   – Да.
   – И Кловиса Брэйзелтона?
   – Скорее всего. Он – прирожденный убийца, Адам. В ходе первого процесса он угрожал и Догану, и мне.
   – Имя?
   – Наверняка вымышленное. Я не назову его. И не вздумай шепнуть кому-то хоть слово.
   – Тебя казнят за чужое преступление.
   – Нет. Я мог спасти мальчиков. Господу известно, что от моих рук гибли невинные люди. Я заслужил это.
   – Этого никто не заслуживает.
   – Это куда лучше, чем продолжать жить. Если бы меня опять посадили в клетку, знаешь, что бы я сделал?
   – Что?
   – Убил бы себя сам.
   Хотя Адам провел в клетке лишь час, он не стал спорить. Мысль о жизни в крошечном замкнутом пространстве внушала ему ужас.
   – Сигареты забыл. – Сэм похлопал себя по карманам. – Впрочем, предоставляется отличный шанс покончить с дурной привычкой.
   – Ты намерен рассмешить меня?
   – Ага.
   – Не выйдет.
   – Ли показывала тебе книгу?
   – Нет. Сказала только, где она лежит. Я нашел ее.
   – И в ней – фотографию.
   – Да.
   – Здорово похоже на пикник, согласен?
   – Снимок просто страшный.
   – А первый, на предыдущей странице?
   – С двумя членами Клана?
   – В капюшонах.
   – Ее я тоже видел.
   – Один капюшон был на мне. Второй – на Альберте. В памяти Адама всплыли детали.
   – Зачем ты это рассказываешь, Сэм?
   – Приятно, внучек. Приятно облегчить душу.
   – Не хочу больше тебя слушать.
   – Ведь Эдди так и не узнал всей правды. В куче хлама на чердаке он раскопал книгу, чудом вычислил на групповом снимке меня, а с первой фотографией дал маху.
   – Давай не будем об Эдди, ладно?
   – Отличная идея. Как насчет Ли?
   – Она пропала. Она сама все испортила.
   – Я бы с радостью повидал ее. Жаль. Спасибо, что познакомил меня с Кармен.
   – Кармен – молодчина.
   – Замечательная девушка. Я горжусь, Адам. Горжусь тобой и Кармен. Все хорошее досталось вам от матери. Я счастлив, что у меня такие внуки.
   За стеной что-то загремело.
   – Похоже, Наджент дорвался до своих игрушек, – заметил Сэм и повел плечами. – Знаешь, что больнее всего?
   – Что?
   – Последние два дня я не мог отделаться от мысли: вот вы с Кармен, образованные молодые люди с блестящим будущим, идете по жизни, не изнывая от тяжести той ноши, что лежала на моих плечах. Почему я не был таким же, как ты с сестрой? Невозможно поверить, чтобы в нас текла одна кровь.
   – Оставь, Сэм.
   – Нет.
   – Прошу!
   – Хорошо. – Голова деда опустилась почти до коленей. Адаму хотелось узнать все о загадочном сообщнике. Его волновали детали: куда оба скрылись после взрыва, зачем Сэм вернулся, почему попал в руки полиции? Однако вопросы эти остались незаданными. Ответы на них Сэм хотел унести с собой в могилу.
   * * *
   Услышав над головами грохот снижавшегося вертолета, люди, что стояли у главных ворот Парчмана, подняли головы. На противоположной воротам стороне автострады губернатора ждал белый мини-автобус. Сопровождаемый по пятам телохранителями, Макаллистер забрался в салон. Соседнее кресло заняла Мона Старк.
   – Губернатор! – прозвучал за окнами машины чей-то возглас.
   Небольшой участок местности озарили яркие фотовспышки. Резко газанув, автобус на большой скорости пронесся через ворота, чтобы пять минут спустя остановиться возле красного кирпичного здания. Телохранители и мисс Старк остались в машине, а губернатора полковник лично проводил в комнату. Макаллистер кивнул репортерам и опустился на стоявший в первом ряду стул. По лицам свидетелей обильно струился пот, воздух звенел от множества москитов.
   – Вам чего-нибудь принести? – осведомился у губернатора Наджент.
   – Пакетик поп-корна.
   Шутке никто не улыбнулся. Нахмурившись, полковник вышел.
   – С какой целью вы здесь, сэр? – тут же спросил один из журналистов.
   – Без комментариев.
   Десять мужчин молча взирали на черные шторки, ежеминутно сверяясь с часами. Стих нервный шепот. Свидетели старались не встречаться друг с другом взглядами, как если бы каждый был участником позорящего человеческое достоинство спектакля.
   Ровно без двадцати минут двенадцать Наджент дал врачу команду зайти в “комнату сосредоточения” и тут же распорядился, чтобы охрана покинула стоявшие по углам Семнадцатого блока вышки. Вероятность того, что остатки смертельного газа достигнут вышек, была минимальной, но полковник строго следовал инструкции.
   Тихий стук в дверь прозвучал для обоих мужчин ударом молотка. В комнату вошел молодой врач. Неловко улыбнувшись, он опустился на одно колено и попросил Сэма расстегнуть рубашку. На серую кожу груди лег кружок стетоскопа.
   Пальцы врача дрожали.

ГЛАВА 51

   В половине двенадцатого сидевшие за круглым столом Гарнер Гудмэн, Гете Кэрри, Джон Брайан Гласе и двое студентов взяли друг друга за руки. Каждый произнес в душе краткую молитву за Сэма Кэйхолла, а пару минут спустя Гете прочел еще одну вслух – от имени группы. Третья, вновь беззвучная, предназначалась Адаму.
   Развязка оказалась быстрой. Стрелки часов, которые чуть более суток назад прекратили, казалось, отсчитывать время, вдруг безудержно рванули вперед.
   В течение пяти минут после ухода врача Сэм мелкими шагами расхаживал по комнате, а затем прислонился плечом к стене. Разговор шел о Чикаго, о фирме “Крейвиц энд Бэйн”.
   – Три сотни юристов под одной крышей? – Дед недоверчиво улыбнулся. – И они еще не перегрызли друг другу глотки?
   Новый стук прозвучал в одиннадцать пятьдесят пять. Три четких удара, пауза, три четких удара. Наджент.
   Адам вскочил. Набрав полную грудь воздуха, Сэм стиснул зубы и поднял сжатую в кулак правую руку с выставленным указательным пальцем.
   – Слушай. Можешь войти вместе со мной, но оставаться там я тебе запрещаю.
   – Об этом ты уже говорил. Я и сам не захочу оставаться.
   – Умница.
   Рука опустилась. Сэм шагнул к внуку, и Адам обнял его.
   – Передай Ли, что я люблю ее. – Кэйхолл чуть отстранился, заглянул Адаму в глаза. – Скажешь: он думал о тебе до последней минуты. Не пришла – значит, не пришла. Я и сам здесь не по собственной воле.
   Закусив губу, Адам кивнул. Он с трудом сдерживал слезы. – Поклонись от меня матери. Удивительная женщина. Передай привет Кармен. И еще, Адам, прости. Прости за все. Тяжелое вам досталось наследство.
   – С нами все будет в полном порядке, Сэм.
   – Знаю. Благодаря тебе я умру человеком гордым.
   – Мне будет очень не хватать тебя. – В глазах Адама предательски блеснула слеза, через мгновение на лацканы пиджака упали две крупные капли.
   Дверь распахнулась.
   – Там ждут, Сэм. Пошли, – с неподдельной грустью сказал полковник.
   – Пошли! – Морщинистое лицо Кэйхолла украсила почти задорная улыбка.
   Первым двинулся Наджент, за ним – Сэм. Адам замыкал шествие. В Камере толпились люди. Бросив взгляд на осужденного, они тут же отводили глаза в сторону. “Стыд, – подумал Адам. – Их мучает стыд”.
   У простенка, за которым находилась “лаборатория”, стояли Билл Мэнди и его ассистент, рядом с ними – двое охранников. Лукас Манн вместе с Наджентом заняли место возле двери. Склонился над электрокардиографом врач, все тот же парень в белом халате.
   В центре Камеры холодно поблескивал свежим слоем лака металлический восьмигранник. Через раскрытую дверцу виднелось простое деревянное кресло с подлокотниками. Над ним тянулся ряд задернутых черной тканью окошек.
   Воздух в Камере был абсолютно неподвижен. С присутствовавших градом катил пот. Двое стражей подвели Сэма к восьмиграннику: от двери до него оказалось всего пять небольших шагов. Внезапно Кэйхолл осознал, что уже сидит, и повернул голову. Где Адам? Чьи-то сильные руки принялись застегивать ремни.
   Переступив порог камеры, Адам остановился. Колени его ослабли, мышцы ног стали мягкими как воск. Затуманившимся взглядом он обвел тесное помещение, восьмигранник, аппарат ЭКГ. Камера напоминала операционную: свежевыкрашенные белые стены, без единой соринки пол, врач в белом халате. Все стерильно. Из “лаборатории” доносится запах антисептика. Клиника.
   “А что, если сейчас меня вырвет? Твои действия, Наджент? Как предписывает поступать в данном случае инструкция?” – подумал Сэм.
   Кожаные ремни перехватили обе его руки, затем ноги, затем широкая полоса легла на лоб – чтобы, не дай Бог, во время конвульсий казнимый не повредил голову. Готово. Полный порядок. Ничто не должно нарушить картину безупречного, высокоморального убийства.
   Пятясь, охранники выбрались из Камеры, гордые сознанием исполненного долга.
   Адам посмотрел на деда. Их взгляды встретились, и Сэм тут же прикрыл глаза.
   Полковник что-то прошептал врачу, тот подошел к деревянному креслу и пластырем закрепил на груди Кэйхолла тонкий проводок с электродом.
   Сделав шаг к дверце восьмигранника, Лукас Манн развернул сложенный пополам лист.
   – Сэм, по закону я должен зачитать тебе приговор.
   – Тогда поспеши, – произнес Кэйхолл, почти не разжимая губ.
   – В соответствии с вердиктом, вынесенным жюри присяжных округа Вашингтон 14 февраля 1981 года, вы приговорены к смертной казни в газовой камере тюрьмы Парчман, штат Миссисипи. Да упокоит Господь вашу душу.
   В полной тишине Манн снял трубку ближайшего из двух установленных на стене Камеры телефонов и связался с секретаршей. “Никаких распоряжений об отсрочке не поступало”, – ответила та. Второй аппарат напрямую соединял Камеру с офисом генерального прокурора. Аппарат молчал. Начинался новый день, среда, 8 августа. Тридцать секунд первого.
   – Без перемен, – сообщил Лукас Манн Надженту.
   Негромкая фраза эхом отразилась от стен Камеры. В последний раз Адам бросил взгляд на деда. Кулаки Сэма были сжаты, глаза закрыты, губы едва заметно двигались, беззвучно выговаривая слова молитвы.
   – Можно продолжать? – спросил полковник.
   – Да. – В голосе Манна звучала горечь. Наджент приблизился к металлической дверце.
   – Последнее слово, Сэм?
   – Его не будет. Выстави отсюда Адама.
   – Хорошо.
   Полковник медленно закрыл дверцу. Толстая резиновая прокладка не позволила ей лязгнуть. Кэйхолл поджал губы. Ну же, быстрее!
   Следом за Лукасом Манном Адам покинул Камеру. Исполнитель уже протягивал руку к рычагу. Подался вперед, чтобы ничего не упустить, его ассистент. Едва заметно раскачивались, выбирая точку обзора, двое охранников. Вместе с врачом отступил к стене Наджент.
   Царившая на улице духота показалась Адаму блаженной прохладой. Подойдя к фургону, он уперся головой в матовое стекло бокового окна.
   – С вами все в порядке? – спросил Манн.
   – Нет.
   – Попробуйте собраться с духом.
   – У вас нет желания вернуться?
   – Я присутствовал на четырех казнях. Хватит. Эта – самая трудная.
   Адам посмотрел на белую дверь в кирпичной стене. Возле нее курили и перешептывались с охраной водители мини-автобусов.
   – Я бы уехал, – сказал он, боясь, что потеряет сознание.
   – За мной.
   Лукас за локоть подвел Адама к автобусу, бросил короткую фразу водителям. Один из них уселся за руль, раскрыл дверцы, и оба забрались в салон.
   Перед глазами Адама возникло лицо деда: вот он судорожно хватает ртом обжигающий легкие воздух, пытаясь вздохнуть как можно глубже, пытаясь отключиться.
   Из глаз брызнули слезы. Развернувшись, автобус тронулся с места. Горло Адама перехватил спазм. Святый Боже, спеленутый ремнями, дед напоминал жертвенное животное. Для чего девять с половиной лет он, хватаясь руками за прутья решетки, ловил миг, чтобы увидеть краешек луны?
   Адам оплакивал Сэма, страшную историю семейства Кэйхоллов и себя самого, не сумевшего остановить это безумие.
   – Жаль, искренне жаль, – два или три раза повторил Лукас, сочувственно похлопывая его по плечу.
   Автобус остановился.
   – Где ваша машина?
   Стоянка была заполнена автомобилями. Не проронив ни звука, Адам спрыгнул на землю. Лукаса он поблагодарит позже.
   “Сааб” мчался между двумя рядами кустов хлопка. У главных ворот Парчмана Адам притормозил, чтобы дать охране возможность проверить багажник. За воротами, левее будки, толпились репортеры с видеокамерами.
   Багажник, как и следовало ожидать, был пуст. Адам нажал на педаль газа, и “сааб” едва не сбил зазевавшегося писаку. Выехав на автостраду, он чуть сбросил скорость: вдоль обочин стояли десятки людей с горящими свечами в руках. Из темноты доносилось медленное, тягучее пение.
   Но вот позади остались национальные гвардейцы, брошенные без присмотра автомобили, плантации хлопка. Адам довел скорость до девяноста миль в час. Ехал он почему-то на север, хотя и не собирался этой ночью возвращаться в Мемфис. “Сааб” несся через пустынные городки: Татуайлер, Ламберт, Следж, Криншоу. По ветровому стеклу расплывались пятна от врезавшихся в него насекомых. Летом, как слышал Адам, в Дельте от них не было спасения.
   Путь лежал просто вперед. Адам ни разу не задумывался о том, куда он отправится после смерти деда. Ведь вплоть до самого конца он не верил, что казнь все-таки состоится. Сейчас он мог бы сидеть за столом вместе с Гарнером Гудмэном и Гетсом Кэрри, праздновать удивительную победу. Мог бы остаться на Скамье, уточняя условия отсрочки, которая позже наверняка вылилась бы в освобождение. Мог бы…
   Возвращаться в особняк не хватало решимости: вдруг тетка уже дома? Нет, встречу с ней лучше отложить. Он переночует где-нибудь в мотеле. Главное – немного поспать, а утром станет ясно, что делать.
   Но по обеим сторонам дороги не видно было ни огонька. Адам вновь сбросил скорость. Автострада разветвлялась, пересекалась с другими. Всякое представление о пространстве исчезло. Плевать! Как можно заблудиться, если ты все равно не знаешь, куда тебе нужно?
   На подъезде к Эрнандо, южному пригороду Мемфиса, внимание Адама привлекло ночное кафе. Стоянка у входа пуста, за кассовым аппаратом пожилая женщина с сигаретой разговаривала по телефону.
   Адам выбрался из машины, прошел к вместительному холодильному шкафу со стеклянной дверцей и снял с полки картонную упаковку с шестью бутылками пива.
   – Извини, красавчик. После двенадцати мы пивом не торгуем.
   – Что?
   Акцент северянина женщине, по-видимому, не понравился. Она аккуратно положила трубку на кассовый аппарат.
   – Продавать пиво после полуночи запрещает закон.
   – Закон?
   – Ты не ослышался. Закон.
   – Закон штата Миссисипи?
   – Совершенно верно.
   – А вам известно, что я думаю о законах штата Миссисипи?
   – Нет, мальчик. Да это меня и не интересует.
   Адам пришлепнул к стойке бара десятидолларовую купюру, подхватил картонку и вышел. Женщина посмотрела ему вслед. Звонить в полицию из-за шести бутылок пива? Чушь.
   Стараясь соблюдать скоростной режим, он сделал первый глоток.
   Пятнадцать минут агонии, пятнадцать минут на вентиляцию, еще десять – на обработку ангидридом аммония. Опрыскать аэрозолем неподвижное тело – мертвое, мертвее, чем сама смерть, по словам врача. Наджент сыплет приказами:
   “Защитные маски, перчатки! И выгнать к черту проклятых репортеров!”
   Голова Сэма чуть склонена набок, ее не удерживает кожаный ремень. Какого цвета сейчас его кожа? Уж конечно, не ставшего за девять с половиной лет привычным серого. Газ наверняка сделал губы лиловыми, а щеки розовыми. Камера вымыта до блеска и абсолютно безопасна. “Ступайте, – командует полковник, – расстегните ремни. Прихватите ножи, чтобы срезать одежду. Кишечник опорожнился? А мочевой пузырь? Что за улыбки? Это обычное дело. Осторожнее, осторожнее! Тряпки – в пластиковый пакет. Аэрозоль!”
   Адам отчетливо видел, как летят в пакет брюки, рубашка, чуть великоватые деду полуботинки, белоснежные носки. Сэм гордился своим новым костюмом. Через час искромсанные ножом вещи будут сожжены.
   “Где положенный внутренними правилами наряд? Где красная куртка, штаны, футболка? Быстрее, быстрее. Облачить труп! Тапочки ни к чему, носки – тоже. Пусть семья заботится о достойном виде покойника. Носилки в фургон!”
   Поток встречного воздуха стал прохладным. Дорога огибала водоем.
   Адам все-таки заблудился.

ГЛАВА 52

   Из-за вершины холма расходились первые лучи солнца, прихотливо окрашивая небо в розовые, желтые, оранжевые тона. Ни облачка.
   В траве – две полные бутылки пива. Осколки трех пустых разбросаны вокруг гранитного надгробия. Четвертая, вернее, первая из опорожненных, валяется в машине.
   Адам с трудом раскрыл глаза. Джексон, судья Слэттери, Макаллистер отступили в далекое прошлое. Сэм мертв. Да мертв ли? Неужели они уже сделали свое грязное дело?
   Что, в конце концов, происходит со временем?
   Проспал он часа три. Мотеля найти так и не удалось, хотя в общем-то толком он и не искал. Помнилось лишь, что он каким-то чудом оказался в окрестностях Клэнтона, возле могильного камня с именем Анны Гейтс Кэйхолл. Пил теплое пиво и швырял пустые бутылки в самое высокое из соседних надгробий. Внезапного появления полицейских он не опасался: пусть арестовывают. Решетки? Знакомо. “Да, только что из Парчмана, – лениво процедит он сокамерникам, – прямо со Скамьи”. И его оставят в покое.
   Однако полиция явно не спешила. На кладбище царила тишина. Справа Адам заметил торчащие из земли четыре невысоких флажка. Скоро рядом с могилой бабки будет вырыта еще одна яма.
   Где-то за спиной хлопнула дверца автомобиля, но звука Адам не услышал, как не смог различить, кто к нему приближается. Двигалась фигура медленно, будто высматривая что-то.
   В себя Адама привел шорох веток. У могильного камня стояла Ли.
   – Что ты здесь делаешь? – Вопрос прозвучал буднично: на удивление, у Адама не было сил.
   Опустившись на землю, Ли прижалась спиной к не успевшему за ночь остыть граниту, осторожно положила ладонь на локоть племянника.
   – Где ты пропадала?
   – В клинике.
   – Черт возьми! Могла бы позвонить!
   – Прошу, Адам, не злись. Сейчас мне необходим друг.
   – Не думаю, чтобы мы остались друзьями, особенно после того, что ты сделала.
   – Он хотел меня видеть, да?
   – Хотел. А ты, разумеется, полностью погрузилась в свой маленький мирок. Другие для тебя не существуют.
   – Адам! Адам, я лежала в клинике. Мне нужна помощь.
   – Так возвращайся, там тебе ее окажут.
   Заметив, что тетка смотрит на две бутылки с пивом, Адам оттолкнул обе ногой.
   – Можешь не беспокоиться, я не пью. – В голосе Ли звучала бесконечная усталость. – Я пробовала повидаться с Сэмом.
   – Когда?
   – Вчера вечером. Подъехала к воротам Парчмана, но охрана меня не пустила. Сказали, уже поздно.
   Адам опустил голову. Винить в чем-то Ли не имело смысла. Мозг ее пребывал в состоянии непрекращающейся борьбы с демонами. К тому же она – его тетя.
   – До последней минуты Сэм говорил о тебе. Просил передать, что любит тебя и не обижается за то, что ты не пришла.
   По щекам Ли скатились две слезы. Она смахнула их и не выдержала, разрыдалась.
   – Дед ушел из жизни мужественно и с достоинством. “Сердце мое, – сказал он, – принадлежит Богу, я освободил его от ненависти”. Сэм искренне раскаялся в своих грехах и встретил смерть так, как встречает ее старый воин.
   – Знаешь, откуда я еду? – спросила Ли, будто не слышала слов племянника.
   – Откуда?
   – Из дома родителей. От Парчмана двинулась прямо сюда.
   – Зачем?
   – Я хотела сжечь его. Весь, целиком, со всеми пристройками. И мне это удалось. Полыхнуло на славу.
   – Да что с тобой, Ли?
   – Правда, правда. Меня чуть не поймали, когда отъезжала. Но это не важно. Неделю назад я выкупила участок, заплатила банку тринадцать тысяч долларов. Если ты владелец, значит, имеешь право сжечь свою собственность, верно?
   – И ты не шутишь?
   – Можешь убедиться сам. Я остановилась в миле от дома, возле церкви, чтобы узнать, когда подъедут пожарные. Так и не дождалась их. Ближайшее жилье находится на расстоянии еще двух миль. Языков пламени никто, кроме меня, не видел. Хочешь посмотреть? Осталась печная труба и куча золы.
   – Как ты…
   – Бензином. Понюхай руки. – Ли протянула ему ладони. Запах был сильный.
   – Но для чего?
   – Я должна была сделать это много лет назад.
   – Ты не ответила. Для чего?
   – Слишком много накопилось там зла. А теперь силы ада ушли.
   – Вместе с Сэмом?
   – Нет. Ушли охотиться в других местах. Продолжать бессмысленный разговор Адам не захотел.
   Необходимо возвращаться в Мемфис, где Ли вновь ляжет в клинику. Курс интенсивной терапии поможет ей обрести душевный покой. Если Адам задержится у Ли еще на неделю, с фирмой “Крейвиц энд Бэйн” ничего не произойдет.
   По грунтовой дороге к участку приближался старенький пикап. Возле небольшого сарая с инвентарем машина остановилась. Из кабины выбрались трое чернокожих мужчин.
   – Это Герман, – сказала тетка.
   – Кто?
   – Герман. Фамилии не помню. Он роет здесь могилы уже лет сорок.
   Троица вытащила из пикапа лопаты и двинулась меж надгробий. До Адама донеслись негромкие голоса.
   Носовым платком Ли насухо вытерла слезы. Солнце уже поднялось над деревьями. Начинало припекать.
   – Хорошо, что ты решил приехать, – спокойно проговорила она. – Твой приезд очень много значил для Сэма.
   – Я проиграл, Ли. Я подвел клиента. Сэм мертв.
   – Ты сделал все возможное. Спасти его было нельзя.
   – Может, ты и права.
   – Не вини себя. В свою первую ночь в Мемфисе ты говорил о выстреле с дальним прицелом. Что ж, в центр мишени выстрел не попал, но лег совсем рядом. Настоящий успех – впереди. Возвращайся в Чикаго, тебя там ждут.
   – Я не поеду в Чикаго.
   – Как?
   – Я решил сменить род занятий.
   – После года работы юристом?
   – Я им и останусь, но займусь судопроизводством по делам со смертным приговором.
   – Это ужасно.
   – Ужасно. Особенно сейчас. Но я привыкну. Большие и солидные фирмы – не для меня.
   – Где ты намерен начать?
   – В Джексоне. Предстоят частые поездки в Парчман.
   Ли провела рукой по волосам.
   – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?
   – Не уверен.
   Герман обошел полуразобранный маленький трактор, что стоял возле сарая, пнул ногой лысые, без следов протектора шины. Двое его спутников добродушно засмеялись.
   – У меня идея, – сказала тетка. – На окраине Клэнтона было уютное кафе, “У Ральфа”…
   – У Ральфа?
   – Так оно называется.
   – Ральфом звали капеллана, с которым Сэм и я провели эту ночь.
   – Сэм успел обзавестись капелланом?
   – Да, и притом хорошим.
   – Ясно. В общем, отец водил туда меня и Эдди праздновать наши дни рождения. Открылось кафе, наверное, лет сто назад. Мы ели пирожные и запивали их горячим какао. Посмотрим, вдруг оно до сих пор работает?
   – Прямо сейчас?
   – Да. Поднимайся же, я проголодалась. Схватившись рукой за надгробие, Адам встал. От пива побаливала голова, а ноги плохо подчинялись.
   В отдалении послышался приглушенный гул дизельного двигателя. Ли обернулась. Герман удовлетворенно похлопывал ладонью по капоту древнего трактора. Выхлопная труба стреляла клубами сизого дыма. Чернокожий забрался в кабину, призывно свистнул приятелям, и те, бросив лопаты, полезли в дощатый кузов.
   Трактор пополз по склону холма.