Гришем Джон. Камера

   До боли в глазах Сэм всматривался в восточную часть небосклона, где в разрывах густых облаков забрезжили розовато-оранжевые сполохи. В первые месяцы пребывания на Скамье, когда душа еще жила неясными надеждами, он частенько вспоминал маленькие, прежде казавшиеся незамысловатыми мелочи будней: горячий душ по утрам, добродушное рычание старого пса, толстый слой меда на куске хлеба. Тогда Кэйхолл почти верил, что пройдет пара недель, и он вновь отправится стрелять белок, будет забрасывать удочки, сидеть по утрам на крыльце с чашкой крепкого кофе, разъезжать за рулем видавшего виды пикапа по окрестностям. И больше всего в то время он мечтал слетать в Калифорнию и отыскать там внуков.
   Однако мечта эта, как и другие, более скромные, давно умерла, растворилась в монотонно-серой тюремной действительности, оказалась раздавленной безжалостными решениями судей.
   “Последний рассвет, – спокойно сказал себе Сэм. – Слишком многие ждут моей смерти. Газовка застоялась без дела. Пора, пора испытать ее в работе. Вот я и войду в нее”.
   Небо быстро светлело, облака расходились. Даже металлическая сетка ограды не лишала зрелище великолепия. Что ж, еще несколько дней – и сетка исчезнет. Замки, решетки, колючая проволока будут скрывать кого-то другого.
   * * *
   Ранним субботним утром метрах в двадцати от южного входа в капитолий, отгоняя сон табачным дымом и глотками дешевого, купленного в автомате кофе, прохаживались двое репортеров. Один был невысоким крепышом, второй же походил на баскетболиста. По слухам, губернатору предстоял сегодня трудный день.
   В половине восьмого у подножия гранитной лестницы остановился черный “линкольн”. Выскочивший из машины телохранитель предупредительно раскрыл заднюю дверцу. Через минуту вместе со своим напарником он, сопровождая Макаллистера, уже поднимался по широким ступеням. За спинами мужчин грациозно вышагивала Мона Старк.
   – Скажите, губернатор, вы намерены присутствовать при казни мистера Кэйхолла? – бросился навстречу процессии крепыш.
   Макаллистер с улыбкой поднял руки: рад бы поговорить, но, знаете ли, дела мешают. В то же мгновение взгляд его упал на фотоаппарат, что свешивался с плеча баскетболиста.
   – Я пока не принял решения, – отчетливо проговорил его честь, замедляя шаг.
   – Будет ли в понедельник давать показания Рут Крамер? Еще секунда – и камера была готова к действию.
   – Трудно знать заранее, парни. – Макаллистер широко улыбнулся в объектив. – Извините, сейчас у меня просто нет времени.
   Переступив порог здания, губернатор направился к персональному лифту, поднялся на второй этаж. Оба оставшихся в вестибюле телохранителя тут же вытащили из внутренних карманов пиджаков по газете.
   В приемной шефа поджидал Ларримур. С подобающей сдержанностью он лаконично объяснил Макаллистеру и Моне Старк, что позиция защиты мистера Кэйхолла за прошедшие сутки ничуть не изменилась. Последние ходатайства свидетельствуют, пожалуй, об отчаянии его адвоката. Суд скорее всего ответит на них отказом. По мнению доктора Морриса Хэнри из аппарата генерального прокурора, вероятность того, что казнь состоится, составляет восемьдесят процентов.
   – А как с назначенным на понедельник слушанием? Юристы Сэма здесь еще не объявлялись?
   – Нет. Я просил Гарнера Гудмэна подойти сегодня к девяти. Кажется, он хотел обсудить ситуацию. На всякий случай я буду за стеной, в соседнем кабинете.
   Извинившись, Ларримур вышел. Мисс Старк приступила к ежедневному ритуалу сортировки прессы. Из девяти просмотренных ею газет восемь на первой полосе публиковали заметки о Сэме Кэйхолле. Предстоящее слушание по-прежнему оставалось в центре внимания. Три газеты под кричащими заголовками поместили фотоснимки расхаживавших у ворот Парчмана куклуксклановцев.
   Макаллистер снял пиджак, засучил рукава рубашки и принялся листать газеты.
   – Мне нужны цифры, – язвительно напомнил он Моне.
   Та ушла, чтобы менее чем через минуту вернуться с длинной компьютерной распечаткой. Судя по всему, новости губернатора ждали плохие.
   – Слушаю, – с раздражением сказал Макаллистер.
   – Звонки прекратились около девяти вечера, последний поступил в девять ноль семь. Из четырехсот восьмидесяти шести позвонивших по меньшей мере девяносто процентов высказали резко негативное отношение к казни.
   – Девяносто процентов? – недоверчиво повторил губернатор.
   Первоначальный шок у него уже прошел. К полудню предыдущего дня операторы горячей линии жаловались на поразительно высокую активность абонентов. Часом позже Мона Старк поинтересовалась статистикой, и до самого вечера оба, она и Макаллистер, оценивали складывавшееся положение, обдумывали следующий шаг. Спал в эту ночь губернатор плохо.
   – Кто все эти люди? – спросил он, глядя в окно.
   – Ваши избиратели, сэр. Звонки поступают бог знает откуда, но номера и имена абонентов подлинные.
   – Каков наш предыдущий рекорд?
   – Не помню. Что-то около сотни звонков – в тот день, когда члены законодательного собрания вздумали повысить себе оклады. Такого обвала еще не было.
   – Девяносто процентов… – пробормотал Макаллистер.
   – Это еще не все. Звонили и по другим телефонам. Раз десять снимала вчера трубку даже моя секретарша.
   – И всякий раз речь шла о Сэме?
   – Да. Каждый считал своим долгом возмутиться предстоящей казнью. Я говорила с некоторыми из наших людей, их телефоны тоже разрывались от звонков. Ночью мне позвонил Роксбург, сказал, что его сотрудники устали выслушивать протесты защитников Кэйхолла.
   – Тем лучше. Пусть попотеет.
   – Может, стоит прикрыть горячую линию?
   – Сколько операторов дежурят в субботу и воскресенье?
   – Всего один.
   – Убирать его нельзя. Посмотрим, что получится к понедельнику. – Макаллистер передвинулся к другому окну, ослабил узел галстука. – Когда начнется опрос населения?
   – Сегодня, в три пополудни.
   – Мне будут необходимы самые точные данные.
   – Они тоже могут оказаться обескураживающими.
   – Девяносто процентов. – Губернатор покачал головой.
   – Более девяноста, – поправила его Мона.
   * * *
   Аналитики сидели в комнате, на полу которой валялось около дюжины пустых жестянок из-под пива. Двое студентов принесли кипу свежих газет и направились к столу с кофеваркой и подносом горячих пончиков. Стоя у стены, Гарнер Гудмэн изучал, глядя в новенький бинокль, окна находившегося на расстоянии трех кварталов капитолия. Накануне вечером он от скуки бродил по улицам в поисках книжного магазина и в витрине какой-то лавки заметил небольшой, но достаточно мощный бинокль. Сейчас ему хотелось рассмотреть сквозь просветы жалюзи мечущегося в недоумении по кабинету губернатора: дьявольщина, с чего вдруг столько звонков?
   Поглотив несметное количество пончиков и пролистав газеты, аналитики завязали жаркий спор об особенностях практики уголовного законодательства в штате Миссисипи. Длилась их дискуссия недолго: с приходом третьего члена команды, зеленого первокурсника, Гудмэн дал команду приниматься за работу.
   Очень скоро стало ясно, что по сравнению с предыдущим днем эффективность горячей линии заметно снизилась. Дозвониться до единственного, по-видимому, оператора было почти невозможно. Тогда аналитики стали набирать номера телефонов, установленных в личной резиденции Макаллистера и в его региональных офисах, обеспечивавших бесперебойную связь губернатора с народом.
   И народ спешил поделиться соображениями со своим избранником.
   Покинув уродливое здание конторы, Гарнер двинулся вдоль Конгресс-стрит к капитолию. Впереди, у монумента героическим женщинам Юга, он увидел группу членов Клана, которыми руководил мужчина с мегафоном. Десять – двенадцать человек в белых с красным балахонах суетились у ступеней гранитной лестницы. Гудмэн намеренно сделал небольшой крюк, чтобы пройти вплотную и бросить какую-то безобидную фразу их распорядителю. Теперь, возвратившись в Чикаго, он будет иметь все основания похвастаться перед коллегами тем, что беседовал с одним из главарей Клана.
   Двое ожидавших губернатора репортеров с интересом следили за возней у подножия монумента. Возле массивных деревянных дверей капитолия Гарнер нагнал команду телевизионщиков.
   В приемной Мона Старк сухо объяснила: его честь в данную минуту занят и принять мистера Гудмэна не может. Не устроит ли его беседа с мистером Ларримуром? Выглядела мисс Старк несколько подавленной, и это несказанно обрадовало юриста. Вслед за дамой он с готовностью зашагал по коридору.
   Хозяин кабинета разговаривал по телефону. “Уж не на звонок ли моих аналитиков он отвечает?” – подумал Гарнер и, повинуясь жесту Ларримура, покорно опустился на стул. Мона Старк оставила мужчин одних.
   – Доброе утро, – проговорил Ларримур, кладя трубку. Гудмэн с достоинством кивнул:
   – Благодарю за то, что согласились провести слушание. В свете сказанного губернатором в среду мы уже не ждали положительного ответа.
   – Губернатор испытывает сейчас на себе чудовищное давление, как, впрочем, и мы все. Готов ли ваш клиент рассказать о своем сообщнике?
   – Нет. Пока его позиция не изменилась. Ларримур сокрушенно покачал головой:
   – Какой тогда смысл в слушании? Идти на уступки мы не намерены, мистер Гудмэн.
   – Мой коллега работает с Сэмом. Мы пытаемся убедить его. Слушание все-таки должно состояться. Надеюсь, Кэйхолл передумает.
   В тиши кабинета резко зазвенел телефон, и Ларримур раздраженно поднял трубку.
   – Нет, это не приемная губернатора. С кем имею честь? – Он записал на листке бумаги имя и номер говорившего. – Я его советник по юридическим вопросам. Да, не сомневаюсь, конечно же, вы голосовали за губернатора. Спасибо за звонок, мистер Харт. Непременно извещу. Всего доброго.
   Он аккуратно положил трубку.
   – Вот, пожалуйста. Некий Гилберт Харт из Дамэса, Миссисипи. Просит губернатора помиловать осужденного. Телефоны сошли с ума!
   – Что, много звонков? – сочувственно спросил Гудмэн.
   – Вы не поверите.
   – В поддержку Кэйхолла или против?
   – Где-то пятьдесят на пятьдесят, я бы сказал.
   Вновь сняв трубку, Ларримур набрал номер мистера Харта из Дамэса, Миссисипи. На противоположном конце провода к телефону никто не подходил.
   – Странно. Человек только что говорил со мной, оставил номер, а теперь там никто не отвечает.
   – Наверное, вышел. Попробуйте позвонить позднее. Гарнер исходил из того, что позднее у его собеседника просто не будет времени заниматься подобной чепухой. Вчера, после первого часа работы, Гудмэн внес в процесс небольшое уточнение: прежде чем назвать оператору свой номер, аналитик должен был убедиться, что на звонки абонент не ответит. Такая предусмотрительность надежно защищала его помощников от опасного любопытства какого-нибудь прыткого чиновника.
   – Сейчас я готовлю повестку дня слушания, – сообщил Ларримур. – Скорее всего оно состоится в комнате для заседаний комиссии по бюджету.
   – Слушание будет закрытым?
   – Нет. А что, у вас с этим какие-то проблемы?
   – Осталось всего четыре дня, мистер Ларримур. Проблемы у нас буквально со всем. Но последнее слово за губернатором. Мы весьма признательны за то, что он дал согласие.
   – Номер вашего телефона мне известен, как и вам – моего. Держите меня в курсе.
   – Я никуда не уеду из Джексона до самого конца.
   Они пожали друг другу руки, и Гудмэн вышел из кабинета. Покинув здание, Гарнер опустился на теплые гранитные ступени, чтобы в течение минут двадцати с интересом понаблюдать за пикетировавшими капитолий членами Клана.

ГЛАВА 42

   Несмотря на спрятанный в домашнем сундуке белоснежный балахон, Донни Кэйхолл старался держаться подальше от толпившихся на лужайке перед воротами Парчмана куклуксклановцев. За действиями протестующих бдительно следили члены специального отряда Национальной гвардии. Чуть в стороне от бело-голубой палатки расположилась группа скинхедов, рядом с ними топтались крепкие парни в коричневых рубашках. Вызывающего вида молодые люди размахивали транспарантами, на которых были грубо намалеваны лозунги в поддержку узника совести Сэма Кэйхолла.
   Понаблюдав пару минут за красочным спектаклем, Донни направил машину на стоянку у домика охраны. Поскольку имя его значилось в списке, администрация тюрьмы прислала за посетителем мини-автобус. Девять с половиной лет Донни старался регулярно навещать брата, однако, как он со стыдом был вынужден признаться себе, их последняя встреча состоялась почти два года назад.
   Из четверых братьев Кэйхолл шестидесятилетний Донни был самым молодым. Следуя примеру отца, все четверо еще подростками вступили в Клан. Решение это далось им просто: так требовали традиции семьи. Позже Донни пошел служить в армию, воевал в Корее и успел немало поездить по миру. Со временем интерес к пылающим крестам у него пропал, и, покинув в 1961 году родной штат, Донни перебрался в Северную Каролину, нашел там неплохую работу на мебельной фабрике. Жил он сейчас в окрестностях Дёрхама.
   Каждый месяц Донни отправлял в Парчман блок сигарет и небольшую сумму денег. Пару-тройку раз братья обменялись письмами, но поскольку эпистолярный жанр внушал обоим отвращение, переписка заглохла. О том, что ближайший родственник Донни оказался на Скамье, в Дёрхаме знали всего четыре человека.
   У дверей Семнадцатого блока его обыскали и провели в “гостиную”. Минут через пять туда же вошел Сэм. Братья крепко обнялись, а когда разжали объятия, то в глазах друг у друга с недоумением заметили слезы. Сложением и ростом оба были почти одинаковы, только Сэм выглядел лет на двадцать старше. Он присел на край стола, Донни опустился на стоявший рядом стул. Оба закурили.
   – Есть что-нибудь обнадеживающее? – после долгого молчания спросил Донни, уже зная ответ.
   – Ничего. Не удовлетворена ни одна апелляция, ни одна жалоба. Они пойдут до конца, Донни. Со мной расправятся. Запрут в камеру и накачают газом, как подопытного кролика.
   Младший уронил голову на грудь.
   – Мне очень жаль, Сэм.
   – Мне тоже, но будь я проклят, уж скорее бы!
   – Не говори так.
   – Я сказал тебе правду. Устал жить в клетке. Возраст не тот, да и время подпирает.
   – Ты не заслуживаешь смерти, Сэм.
   – Это самое тяжелое. Дело не в страхе – все мы когда-нибудь умрем. Мерзко сознавать, что какие-то шакалы просто тобой попользовались. Победа останется за ними. Будут стоять и смотреть, как я корчусь. Подонки!
   – Что говорит твой адвокат?
   – Он испробовал все средства. Без результата. Хочу вас познакомить.
   – Видел в газете его фотоснимок. Не очень-то он походит на нашу кровь.
   – Он молодчина. Весь в мать.
   – Голова варит?
   Против воли Сэм улыбнулся:
   – Не то слово. На редкость смышленый паренек. Все это здорово его огорчает.
   – Он подъедет к тебе сегодня?
   – Наверное. Остановился у Ли, в Мемфисе, – произнес Сэм с ноткой гордости в голосе. Судьба свела-таки его дочь и его внука, и они прекрасно ладят.
   – Утром говорил с Альбертом, – сообщил Донни. – Он слишком слаб, чтобы приехать.
   – Вот и хорошо. Мне он здесь ни к чему. Так же, собственно, как и его отпрыски.
   – Альберт просто хотел выразить тебе свое уважение.
   – Успеет сделать это на похоронах, если не передумает.
   – Прекрати, Сэм.
   – Слушай, ты и сам знаешь: никто по мне плакать не собирается. А кому нужна фальшивая скорбь? Вот от тебя кое-какую помощь я бы принял. Обойдется она в сущие гроши.
   – Ну?
   Обеими руками Сэм оттянул полы красной спортивной куртки.
   – Видишь, в чем приходится ходить? Костюм этот здесь называют морковкой. Я не вылезаю из него уже почти десять лет. Вот в каком виде штат Миссисипи намерен отправить меня в путешествие на тот свет. Но, видишь ли, по закону у меня есть право иметь более или менее приличный гардероб. А ведь очень важно уйти туда в мало-мальски достойной одежонке.
   Внезапно Донни ощутил ком в горле. Он попытался что-то сказать, но не смог выдавить и звука. По морщинистой щеке скатилась одинокая слеза, губы задрожали.
   – Конечно, Сэм, – через силу произнес он.
   – Видел в магазинах рабочие штаны типа джинсов? Я носил такие годами. Из плотной ткани цвета хаки?
   Донни кивнул.
   – Купи пару. И белую рубашку, самую простую, на пуговицах. Да, штаны должны быть тридцать второго размера. Плюс белые носки и какая-нибудь недорогая обувка. В конце концов, надеть-то все придется лишь один раз, так? Пойдешь в супермаркет, где с тебя сдерут за комплект долларов тридцать. Не разоришься?
   Вытерев слезы, Донни заставил себя улыбнуться:
   – Нет.
   – Я буду выглядеть хоть куда, а?
   – Где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?
   – В Клэнтоне, рядом с Анной. Ей, к сожалению, придется чуточку потесниться. Адам обещал все устроить.
   – Что еще я могу сделать?
   – С тебя хватит и этого. Обеспечь мне последний смокинг.
   – Сегодня же.
   – Ты единственный, кому все эти годы было до меня хоть какое-то дело. Писала тетка Барбара – пока не умерла, но письма ее всегда были такими сухими. Думаю, она корпела над бумагой только для того, чтобы не прослыть бездушной деревяшкой в глазах соседок.
   – Кто такая эта Барбара?
   – Мать Хьюберта Кейна. Не уверен, что она приходилась нам родственницей. До того как очутиться здесь, я вообще не знал о ее существовании, а примерно через полгода вдруг начали приходить письма. Думаю, старуха немало удивилась, выяснив о свойственничке в Парчмане.
   – Да упокоит Господь ее душу.
   Сэм хмыкнул. На память ему пришла некая забавная история из далекого детства, и через пару минут братья уже хохотали. Отсмеявшись, Донни вспомнил другую.
   Незаметно пошел второй час их встречи.
   * * *
   Когда ближе к вечеру субботы Адам оставил свой “сааб” у ворот Парчмана, Донни был уже на полпути к дому. Пройдя в сопровождении Пакера в “гостиную”, Адам принялся раскладывать на столе бумаги. Очень скоро в комнату вошел Сэм. Пальцы его свободной от оков правой руки стискивали тонкую пачку конвертов.
   – Опять предложишь мне выступить в роли рассыльного? – вместо приветствия спросил Адам.
   – Да. Можешь не спешить, это подождет.
   – Кому письма?
   – Одно – семье Пиндера, чей дом я поднял на воздух в Виксбурге. Другое адресовано синагоге в Джексоне. Третье – торговцу недвижимостью, иудо-американцу, тоже из Джексона. Думаю, это еще не все. Но торопиться не стоит, я же знаю, насколько ты сейчас занят. Вот когда дела наши закончатся, тогда и займешься доставкой почты. Заранее благодарен.
   – О чем же ты там пишешь?
   – Как по-твоему, о чем?
   – Понятия не имею. Сожалеешь о прошлом?
   – Умница. Прошу у людей прощения, каюсь в грехах.
   – Но зачем тебе это? Сэм сделал шаг к столу.
   – А затем, что я сутками сижу в тесной клетке. Затем, что у меня есть пишущая машинка и тонна бумаги. Мне скучно, понимаешь ты или нет?! Мне тошно сидеть без дела! К тому же сохранились еще остатки совести, совсем немного, но все-таки. И чем ближе конец, тем сильнее меня изводит вина.
   – Прости, Сэм. Письма будут доставлены. – Адам черкнул пару слов в своем блокноте. – Остались без ответа два ходатайства. Апелляционный суд рассматривает жалобу на неквалифицированные действия Кейеса. Я рассчитывал получить какую-то информацию еще пару дней назад, но что-то застопорилось. В окружном суде лежит петиция, составленная по заключению твоего психиатра, Суинна.
   – Все это бесполезно, Адам.
   – Может быть, но я не сдаюсь. Понадобится, я настрочу еще кипу бумаг.
   – Ни на одной не будет моей подписи. Строчи. Отослать ты их не сумеешь.
   – Посмотрим. Способ найдется.
   – В таком случае ты уволен.
   – Ты не можешь меня уволить, Сэм. Я твой внук.
   – В соответствии с контрактом я имею право уволить своего адвоката тогда, когда сочту это необходимым. Данное право зафиксировано документально.
   – Твой документ составлен приличным для дилетанта языком, но лазеек в нем сколько угодно.
   Пренебрежительно фыркнув, Сэм принялся мерить шагами комнату. Раз, другой, третий он прошел мимо Адама, своего адвоката на день сегодняшний, завтрашний и – до скончания жизни. Сэм знал, что уволить внука ему уже не дано.
   – На понедельник назначено слушание по вопросу о помиловании, – невозмутимо сказал Адам, готовясь отразить вспышку ярости.
   Однако дед воспринял новость на удивление спокойно.
   – Цель? – лаконично осведомился Сэм.
   – Просить о снисхождении.
   – Просить кого?
   – Губернатора.
   – По-твоему, губернатор готов одуматься?
   – Но что мы теряем?
   – Отвечай, умник. Считаете ли вы, сэр, при всем вашем опыте, блестящем образовании и присущем истинному юристу чутье, что губернатор готов положительно решить вопрос о помиловании осужденного – в данном случае меня?
   – Я допускаю подобную возможность.
   – Запусти эту возможность в свою задницу, умник. Тупица!
   – Спасибо, Сэм.
   – Можешь не благодарить. – Остановившись напротив стола, Кэйхолл грозно выставил вперед указательный палец. – С самого начала я предупреждал: я, твой клиент, категорически отказываюсь иметь что-либо общее с Дэвидом Макаллистером. Не пристало мне просить этого идиота о милости. Никаких с ним контактов у меня не будет. Таковы мои условия, о которых я известил тебя в первый же день. Ты же, мой адвокат, позволил себе проигнорировать их и стал руководствоваться исключительно собственными представлениями о моем благе. Ты – служащий, я – работодатель. Не знаю, чему вас учили в колледже, знаю только, что решения из нас двоих принимаю я.
   Сэм подошел к стулу, на котором лежали конверты, взял верхний и протянул Адаму.
   – Вот письмо на имя губернатора с просьбой отменить слушание. Если ты не захочешь доставить конверт адресату, я передам копию письма прессе, а значит, поставлю в дурацкое положение тебя, Гудмэна и Макаллистера. Ясно?
   – Ясно.
   Кэйхолл вернул конверт на прежнее место, достал из кармана сигарету и закурил. Адам поставил в блокноте жирную галочку.
   – В понедельник к тебе приедет Кармен. Насчет Ли я пока не уверен.
   Сэм опустился на соседний стул.
   – Она все еще в клинике? – Взгляд деда был устремлен в сторону.
   – Да, и я не знаю, когда врачи разрешат ей выйти. Ты по-прежнему хочешь ее увидеть?
   – Нужно подумать.
   – Думай побыстрее.
   – Странно как-то все получается. Утром здесь был Донни, мой младший брат. Он рассчитывал повидаться с тобой.
   – Донни тоже был членом Клана?
   – Это еще что за вопрос?
   – Это простой вопрос, на который можно дать не менее простой ответ: “да” или “нет”.
   – Да. Он был членом Клана.
   – Тогда у меня нет желания его видеть.
   – Он славный парень.
   – Охотно верю.
   – Он мой брат, Адам. Я хочу, чтобы ты познакомился с моим братом.
   – У меня нет желания знакомиться с представителями рода Кэйхоллов, особенно с теми, кто любил щеголять в белых балахонах.
   – Надо же! Три недели назад тебе не терпелось узнать все о своих родственниках. Что случилось?
   – С меня хватит. Теперь мне известно о них больше, чем нужно.
   – О, но это далеко не все.
   – С меня хватит. Избавь. Сэм печально улыбнулся.
   – Спешу обрадовать, – сказал Адам, глядя в блокнот. – К толпе куклуксклановцев у ворот присоединились истинные арийцы, нацисты, скинхеды и прочие радетели чистоты белой расы. Выстроились вдоль автострады и размахивают плакатами. Надписи на плакатах, разумеется, требуют освободить Сэма Кэйхолла. Зрелище впечатляет.
   – Я видел это на экране телевизора.
   – А еще они маршируют в Джексоне, вокруг капитолия.
   – В этом тоже моя вина?
   – Нет. Все дело в готовящейся экзекуции. Она превратит тебя в общенационального мученика.
   – Что мне остается?
   – Ничего. Смело иди умирать. Они будут счастливы.
   – Сегодня ты совсем забыл о почтительности.
   – Прости. Устал, наверное.
   – Выбрось белое полотенце, как я. Рекомендую.
   – Ни за что. Эти судейские крысы у меня еще побегают. По-настоящему я ведь пока не вступил в бой.
   – Ну да. Ты сочинил тройку ходатайств, которые не прошли ни одной из семи инстанций. Счет семь ноль, малыш. Боюсь представить, что начнется, когда ты, как говоришь, вступишь в бой.
   Добродушная ирония достигла цели. Адам улыбнулся, и атмосфера в “гостиной” потеплела.
   – У меня появилась неплохая идея, Сэм. Когда тебя не станет, затею громкое дело.
   – Когда меня не станет?
   – Ну да. Мы призовем их к ответу за ошибочно вынесенный и приведенный в исполнение смертный приговор. Ответчиками выступят Макаллистер, Роксбург, Наджент и штат Миссисипи. Они у нас попрыгают.
   – Такого в истории еще не было, – глубокомысленно изрек Сэм.
   – Знаю. Я все продумал. Может, мы и не выиграем, но зато от души повеселимся. Подумай только, какими выродками они предстанут перед всеми!
   – Благословляю. Действуй.
   Улыбки обоих стали блекнуть. Юмору не место в тюремных стенах. Адам скользнул взглядом по странице блокнота.
   – Еще два момента, Сэм. Лукасу Манну нужно знать имена свидетелей. Ты вправе назвать двоих, если дело, конечно, дойдет и до этого.
   – Донни отказался. Тебе я сам не позволю. Просто не знаю, кого выбрать.
   – Хорошо. Могу назвать человек тридцать, которые выпрашивали разрешения взять у тебя интервью. Крупнейшие газеты страны с удовольствием прислали бы сюда своих представителей.