Гудмэн Джо. Мое безрассудное сердце

   — Это произошло сразу же после того, как я вышла из экипажа, — начала она, откинувшись на спинку кожаного сиденья. — На один из кораблей переносили груз с повозок. Все было как обычно. Я почти не обращала внимания на происходящее, как вдруг лошадь одного из возчиков понесла. Она вырвалась из его рук и вместе с повозкой и грузом помчалась прямо на меня. Возчик бежал рядом, но не смог спасти положение. Разумеется, это глупость с моей стороны, но я не могла сдвинуться с места до последнего момента. Все мне кричали, конечно, но я словно не понимала, что они кричат. Я стояла и смотрела на лошадь. Затем я отшатнулась, или по крайней мере подумала об этом. Я слышала, как кто-то сказал, что на самом деле лошадь отбросила меня в сторону, но я не уверена, что так и было. Я только помню, что налетела на штабель упаковочных клетей, перевернула две и, ударившись о них, повредила себе лодыжку.
   — А потом вы сделали спокойное лицо и отправились работать?
   — Да, — просто сказала Джонна. По ее понятию, другого выбора и быть не могло. — Я не могла допустить, чтобы все узнали, что я ушиблась. — Она вспомнила множество встревоженных лиц, окружавших ее. Сколько из них видели, как она упала в воду всего лишь две недели назад? Она позволила помочь ей подняться, но от дальнейшей помощи отказалась. — Я не могла сдвинуться с места, — сказала она Декеру, — и чувствовала себя совершенной дурочкой.
   Этим чувством и были продиктованы ее поступки, понял Декер.
   — Возможно, это спасло вам жизнь, — сказал он. — Вы не пытались остановить лошадь. Если бы вы бросились в сторону, то вполне могли угодить прямо под копыта.
   Джонна широко раскрыла глаза:
   — Это мне не пришло в голову.
   — А что случилось с возчиком?
   — Не знаю.
   — Он не подошел и не извинился? Вы имеете в виду, что возчик даже не пытался загладить свою вину?
   Джонна посмотрела в окно кареты. Они огибали угол Бикон-Хилла, и она обрадовалась, что их поездка подходит к концу. Вопросы Декера беспокоили ее намного меньше, чем его взгляд, с которым он выслушивал ответы. Словно он понимал: то, что она говорит, не так важно, чем то, как она говорит. Казалось, он ждет, что она солжет или скажет не всю правду. Придав лицу свое обычное выражение, Джонна посмотрела на Декера таким же пристальным взглядом.
   — Я полагаю, он был занят лошадью. Я, вероятно, уже была далеко, когда он успокоил бедное животное.
   Декер не стал оспаривать ее предположение. Карета остановилась у подъезда, и Декер снял ногу Джонны с колен. Дверца экипажа открылась. Декер помог девушке встать, и она вышла из кареты с помощью кучера. Джонна стояла, опираясь на кучера, пока Декер не вышел из экипажа и не взял ее на руки. Без всяких подсказок рука ее обвилась вокруг плеч Декера. Он понес ее по дорожке, а кучер побежал вперед открыть дверь и сообщить об их приезде. Хотя Декер отстал от кучера всего на десять шагов, миссис Девис уже появилась в вестибюле к тому времени, когда Декер с Джонной на руках переступил через порог.
   Джонна сунула незабытый ботинок в протянутые руки экономки, когда они проходили мимо. Декер, верный своему слову, не остановился и не дал Джонне снять шляпку и сбросить плащ. Не задерживаясь, он поднялся наверх и отнес Джонну в ее комнату.
   Шаги идущей за ними миссис Девис раздражали его не больше, чем щенок, покусывающий за пятки.
   Несмотря на все предосторожности Декера, глаза Джонны потускнели от боли, когда они добрались до ее спальни. Он усадил ее на кровать и помог освободиться от плаща и шляпки.
   — Холодный компресс, миссис Девис, — сказал он. — И опий. Сильное растяжение.
   — Я хочу послать за врачом.
   — Прекрасно! А пока — холодный компресс и опий.
   Повернувшись к двери, экономка увидела, что там маячат две служанки. Их большие черные глаза с беспокойством наблюдали за происходящим, а темные лица покрылись сероватой бледностью.
   — Тесс, поезжай за врачом! Эмили, принеси все, что сказал капитан Торн.
   Девушки мгновенно исчезли, но Декер успел разглядеть их.
   — Что это с девушками? — спросил он. Экономка присела на кровать рядом с Джонной.
   — Не понимаю, что вы имеете в виду.
   — Растяжение связок — не смертельная болезнь, — ответил он. — А девушки, кажется, испуганы до смерти.
   — Я понятия не имею, что им пришло в голову, — проговорила экономка презрительным тоном. — Они просто как дети.
   Этот тон удивил Декера. Он понял, что слова экономки относились не только к Тесс и Эмили, а ко всем цветным. Он хотел спросить, зачем же в таком случае она их нанимает, но Джонна поморщилась и отвлекла его.
   — Я думаю, что ногу лучше приподнять, — сказал он.
   Декер наклонился над Джонной, вытащил одну из подушек и подсунул ей под лодыжку.
   Теперь оставалось только ждать приезда доктора, и Декер решил побыть это время где-нибудь в другом месте. Извинившись, он сошел вниз. Ни Джонна, ни экономка не слышали, как он вышел через черный ход.
   Миссис Девис проговорила приглушенным голосом:
   — Да простит мне Господь! Я иногда говорю такие вещи, которые самой не по душе. Наверное, капитан Торн решил, что я очень дурной человек.
   — Вряд ли у него есть мнение на этот счет, — откликнулась Джонна, удивляясь беспокойству экономки. — Он не станет забивать себе голову такими пустяками.
   Миссис Девис положила руку ей на лоб. Лоб у хозяйки был холодный и влажный.
   — Позвольте, я помогу вам переодеться, — сказала она. — И укрою вас. Капитан прав насчет холодного компресса и опия. Вам это необходимо. — Она помогла Джонне сесть, потом принялась расстегивать платье на спине. — Как это случилось, мисс Ремингтон?
   Джонна пересказала почти такими же словами историю, уже рассказанную Декеру. Экономка молча выслушала Джонну, потом помогла ей переодеться в рубашку и подоткнула одеяло. Когда миссис Девис заговорила, ее слова не выражали сочувствие Джонне. Она сразу перешла к проблеме, которая больше ее занимала. И Джонну тоже.
   — Что мы будем делать? — спросила она. — Вы видели Тесс и Эмили? Капитан Торн верно подметил их состояние. Они явно испуганы.
   — В таком случае вам придется их успокоить. Как сказал капитан, это растяжение связок, а не смертельная болезнь. Вам придется им объяснить, что ничего не изменилось, кроме сроков. Мне нужна неделя. От силы — две.
   — А вместо вас никто не сможет?.. — спросила экономка. — Может быть, я…
   — Нет. — Джонна была непреклонна, а ее голос от боли стал резким. Она перевела дыхание и попыталась смягчить тон:
   — Простите… Но нет. Я вам не разрешаю!
   — Тогда мистер Шеридан. Это неплохой выбор.
   — Его я тоже не хочу вмешивать.
   — Но, наверно… если я пойду к нему и объясню…
   — Нет!
   Миссис Девис поджала губы. Она неодобрительно нахмурилась, но ничего не сказала. В комнату вошла Эмили с опием и компрессом. Экономка взяла их у нее, осторожно наложила компресс, на лодыжку и дала Джонне две ложки опийной настойки.
   — Ты можешь идти, Эмили, — сказала она служанке. — Я поговорю с тобой и Тесс попозже.
   Эмили переводила неуверенный взгляд с экономки на хозяйку. Глаза у нее оставались тревожными, но она не могла ослушаться приказания миссис Девис.
   — Моя и Тесс, — робко сказала она, — мы обе надеемся, что вы скоро поправитесь. — И поняв, что выразилась не слишком удачно, быстро добавила:
   — Не из-за нас. Я хочу сказать, мы желаем…
   Экономка встала.
   — Мисс Ремингтон поняла, что ты хочешь сказать, Эмили. Пожалуйста, подожди за дверью. Я сейчас приду. Эмили присела в неловком реверансе и исчезла.
   — Кажется, она меня боится.
   Миссис Девис расправила передник.
   — Эмили благоговеет перед вами, — сказала она. — Боится она меня.
   Эти слова вызвали у Джонны улыбку: она знала, что это не правда.
   — Вы могли бы попросить капитана Торна подняться сюда? Я бы хотела поговорить с ним, пока опий не притупил мои чувства.
   Минуты через две вернулась Эмили и сообщила хозяйке, что Декера Торна нигде не смогли найти.
 
   Через два дня, проведенных в постели, Джонна уже могла ходить, опираясь на трость. Ограничение свободы угнетало ее. Она управляла делами «Морских перевозок Ремингтон» из своей спальни вопреки запрету доктора Харди и следила за выполнением контрактов и доставкой грузов.
   Декер никогда не пытался объяснить свое исчезновение из ее дома в то утро, а Джонна, ставшая более уравновешенной под воздействием опия, не вспоминала об этом, пока он не ушел в рейс. Время шло, и события того дня не казались уже такими важными.
   Нельзя сказать, что она совсем не думала о Декере. Но к ее досаде, его образ возникал перед ней в самые неподходящие моменты. Она внушала себе, что это можно понять, ведь она доверила Декеру «Охотницу» и ценный груз. Корабль вез ковры и ром. Обратно он должен прийти с хлопком, за доставку которого прядильные фабрики Новой Англии давали очень высокие цены. Когда в голову ей приходили воспоминания о Декере, она старалась сосредоточить свои мысли на этом рейсе. Все лучше, чем вспоминать о поцелуе на кухне.
   Грант навещал ее каждый день, пока она пребывала в заточении и не выходила из комнаты, и приходил к обеду, когда она стала спускаться вниз. После еды они удалялись в музыкальную комнату, где он играл на клавесине. Джонна сидела рядом с ним и переворачивала ноты. Она смотрела, как его красивые руки уверенно и изящно порхают по клавишам, и думала о гибких пальцах Декера, ощупывающих ее лодыжку, о том, как его руки исчезли под подолом ее платья, как он гладил ее запястья.
   — Завтра я отплываю в Чарлстон, — сказал Грант еще за десять дней до ее выздоровления. — Надеюсь, вы понимаете, что я бы не уехал, не будь в том крайней надобности.
   Джонна посмотрела мимо Гранта на дверь; там стояла горничная, держа перед собой поднос с чаем, видимо, не решаясь войти. Джонна жестом пригласила ее.
   — Подай чай сюда, Мэтти. Я сама налью.
   Та кивнула и медленно вошла в комнату, осторожно неся поднос с хрупкими фарфоровыми чашками и тяжелым серебром. Она поставила его на столик подле Джонны.
   — Спасибо, — поблагодарила Джонна, когда девушка, выпрямившись, замерла. — Можешь идти.
   Девушка разгладила передник, в точности копируя движения экономки. Ее толстые губы дрожали, а лицо кофейного цвета, должно быть, горело: она с трудом удерживалась, чтобы не прижать ладони к щекам.
   — Да? — спросила Джонна. — Что случилось?
   — Миз Девис сказала мне спрашивать, что еще надо.
   — Ну вот ты и спросила. Пожалуйста, переедай миссис Девис, что больше ничего не нужно.
   — Да, мэм. — И Мэтти пулей вылетела из комнаты. Джонна принялась разливать чай, а Грант, с интересом наблюдавший за происходящим, встал и закрыл за Мэтти дверь.
   — Где вы отыскали эту девицу? — спросил он, вернувшись на свое место и принимая из рук Джонны чашку и сахарницу. — Она же совершенно неопытна.
   Джонна поставила серебряный чайник и стала размешивать сахар в чашке.
   — Не могу сказать. Всю прислугу нанимает миссис Девис. А насчет Мэтти вы правы. Она совершенно неопытна. Миссис Девис все эти дни занимается ее обучением, и я думаю, девушка всему научится. Она очень волнуется, потому что хочет мне понравиться.
   — Это по крайней мере мне понятно.
   Джонна задумчиво посмотрела на Гранта, наклони голову набок.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Ну, дорогая моя, на вас работать не очень-то легко. Вы, кажется, меняете прислугу так же часто, как шляпки, и без большого сожаления.
   — О чем вы говорите, Грант?
   — Ту цветную девушку, которая обычно подавала нам обед, я не вижу у вас уже несколько дней.
   — Вы, должно быть, имеете в виду Тесс?
   — Да, кажется, ее так зовут.
   — Ее зовут именно так, — язвительно проговорила Джонна. — Если вам действительно так интересно, что сталось с этой девушкой, то подробности вы можете получить от миссис Девис. Ее уволили, потому что недосчитались столового серебра. Не дожидаясь вашего вопроса, сообщу, что ее подружка Эмили предпочла уйти с ней вместе. Очевидно, она думала, что Тесс обвинили несправедливо.
   — Но, — начал Грант несколько натянутым голосом, — ведь в вашем доме жил Декер Торн.
   — Мы опять начнем спор на эту тему? Право, мне не хочется.
   — Это не будет спором.
   — Да, не будет, если я соглашусь с вами.
   Грант откинулся на спинку стула и поднял чашку. Перед тем как сделать глоток, он оглядел Джонну своими темными холодными глазами.
   — Когда возвращается «Охотница»? — спросил он.
   — Через несколько дней. Не позже чем через неделю.
   — Вы уверены, что Торн вернется вместе с кораблем?
   Джонна подлила себе чаю. Когда она заговорила, голос ее звучал ровно:
   — Я не думаю, что он украдет клипер, Грант. Вряд ли он сможет сунуть его в карман и остаться незамеченным.
   Грант отставил чашку в сторону.
   — Вы так верите ему, Джонна? Ведь Торн не Колин.
   — Я всегда помню об этом, — возразила она. — Но это интересное замечание с вашей стороны. Насколько я помню, вы никогда особенно не жаловали Колина.
   — Меня беспокоило влияние, которое он приобрел в вашей компании. Он и Джек Куинси позволяли себе слишком свободно распоряжаться вашим имуществом.
   — Что вполне соответствует пожеланиям моего отца, — напомнила Джонна. — Ас другой стороны, ваша семья, и в особенности ваш отец, ничего так не желали, как взять на себя управление компанией «Ремингтон». Я не забыла об этом, Грант. Я не забыла, что именно ваш отец решил, что наш брак уладит его финансовые проблемы и избавит от волнений относительно моей молодости и неопытности.
   Грант вздернул голову, словно от удара.
   — Боже мой! Неужели вы так думали с тех пор, как я сделал вам предложение? Поэтому вы и не даете мне ответа?
   — Я дала вам ответ. Я ответила «нет». Вы просто пропустили это мимо ушей.
   Грант отобрал у Джонны чашку и взял ее за руки. Он наклонился к Джонне, и все его красивое лицо умоляло отнестись с вниманием к его словам.
   — Уже прошло четыре года, как мой отец умер. Вы не можете считать, что я нахожусь под его влиянием насчет моей женитьбы. Когда у него появилась эта идея, я был еще очень молод, а вы были совсем ребенком. Финансовые затруднения, которые он хотел уладить, объединив наши компании, я уже давно устранил. Они никак не связаны с моим предложением. «Морские перевозки Шеридана» — компания платежеспособная, и не важно, будет она иметь дело с вашей компанией или нет.
   Джонна внимательно смотрела на него. Ей очень хотелось ему верить.
   — Кто поселил эту мысль в вашей голове? — продолжал Грант, слегка встряхнув ее руки. — Неужели Джек или Колин внушили вам, что сама по себе вы не можете быть желанной? Что меня может интересовать только ваше состояние, а не вы сами? Неужели вы не понимаете, что я от вас совсем потерял голову, что я хочу вас?
   Джонна подняла голову и твердо посмотрела на него.
   — Вы меня хотите, Грант? — тихо спросила она. — Вы будете меня любить?
   Грант уставился на нее, не понимая, о чем речь. Смелость ее слов никак не вязалась с румянцем, вспыхнувшим на лице.
   — Это означает, вы хотите меня?
   — Сейчас? — Он встал. — Здесь?
   — Сейчас. Здесь. В моей спальне, если вам больше нравится. — Она тоже встала, сделала к нему шаг и протянула руки. Изумление Гранта прошло, и счастливая улыбка озарила его лицо. Взяв Джонну за руки, он привлек ее к себе, обнял и поцеловал в темные волосы, уложенные короной.
   — Ваше чувство юмора всегда сбивает меня с толку, — прошептал он. — Никак не пойму, когда вы шутите. — Его губы скользнули к ее уху. — Услышав такое немыслимое предложение, я мог бы поймать вас на слове и овладеть вами прямо здесь, на этом диване, и плевать, что какая-нибудь горничная может сюда войти. — Он немного отстранил Джонну и взглянул ей в лицо. — Если бы вы сказали это и не покраснели, я бы попался на удочку. — Улыбка его была скорее насмешливой, чем злой. — Я бы взял вас.
   Он опять ее обнял. Ее голова была прижата к его груди, его руки лежали у нее на талии. Она чувствовала, как ее волосы слегка шевелятся от его дыхания.
   — Слава Богу, что я так хорошо вас знаю, — серьезно проговорил он.
   — Да, — отозвалась она. — Или нет? — Джонна легонько оттолкнула его. Лицо ее было совершенно спокойно, румянец, вспыхнувший несколько минут назад, исчез. Взяв Гранта за руку, она усадила его на диван и продолжила разговор так, словно он не прерывался ни на миг. — Поговорим о Чарлстоне. Сколько времени вы там пробудете?
 
   Мишель Моро никогда не нравилось название «Дом любви». Если должно быть благозвучное название у ее борделя, пусть его называют «заведение». Это не так будет резать слух респектабельным чарлстонским леди, если им невзначай доведется услышать о нем. Хотя Мишель и вела свое дело осмотрительно, любой женатый мужчина, пришедший сюда в поисках пристанища или покоя, рисковал сделать открытие. Он мог узнать, что его жена прекрасно осведомлена о заведении мадам Моро. Это знание передавалось от матери к дочери только однажды, обычно накануне дочерней свадьбы, и больше об этом никогда не говорилось.
   Мишель Моро сочувственно относилась к затруднительному положению жен, поэтому она не возражала, если они использовали смягченные выражения.
   Она знала, что двух мужчин, сидящих за столиком, не тревожат подобные соображения. Они не были ее обычной клиентурой, поскольку ни один из них не состоял в браке.
   Мишель неторопливо провела пальцем по вырезу своего лифа и поправила нитку жемчуга на шее. Ей ни к чему было смотреться в зеркало, висящее над баром, чтобы убедиться в своей привлекательности. Она и так знала, что в свои пятьдесят лет осталась привлекательной женщиной и что многие из ее постоянных посетителей очень удивились бы, узнав о ее возрасте. Она редко сожалела о своих годах. Но теперь эти двое заставили ее почувствовать сожаление. Если бы они не вызывали у нее симпатию, она выгнала бы их за беспокойство, которое испытывала в их присутствии.
   Она подошла к их столику и положила руку на спинку свободного стула. Ее тонкие пальцы, унизанные бриллиантами, слегка постукивали по верхней планке. Мужчины оборвали разговор и одновременно подняли головы.
   — Джентльмены, — сказала она, расцветая от их приветственных улыбок, — пригласите по крайней мере девушку посидеть с вами. Иначе другие клиенты решат, что мои девочки вам не по вкусу или того хуже, что вы интересуетесь друг другом. — Она переводила взгляд с одного на другого, и в глазах ее плясала насмешка. — И если бы это было правдой, клянусь, мои лучшие девочки от отчаяния повыпрыгивали бы из окон. — Она положила руки им на плечи. — Но особенно не обольщайтесь. В конце концов это всего лишь глупенькие девочки.
   — Ах, Мишель, — сказал Декер и положил свою руку на ее руку, — vous etes tres amiable^[6].
   — Вы же знаете, что я ни слова не понимаю по-французски, — сказала она. Но тем не менее ее красивое лицо просияло от удовольствия. — Вот что. Я позволю вам воспользоваться своей комнатой. Я бы сразу предложила ее вам, если бы заметила вас раньше. Вы должны были позвать меня.
   Мужчины встали и прошли следом за мадам в ее личные апартаменты, расположенные в задней части дома. Она достала из бара бренди, чтобы у них была выпивка, проверила, удобно ли они устроились, и вышла.
   Декер откинулся на спинку большого кожаного кресла. От кресла исходил слабый запах дорогих сигар, и было непонятно, Мишель ли, предаваясь пороку, оставила здесь этот запах или кто-то из ее клиентов.
   Грэм Денисон заметил, что Декер с интересом рассматривает комнату.
   — В этом что-то есть, не так ли? — спросил он. — Мишель остается верна своему пристрастию к роскоши.
   «Это верно», — подумал Декер. Комната была обставлена с пышностью, граничащей с чрезмерностью. На стенах висели ковры, пол был застлан восточными коврами. Каминная полка была уставлена статуэтками из фарфора и нефрита; такие же статуэтки стояли везде, где только возможно. Кроваво-красные драпировки на окнах поддерживались шнурами с тяжелыми золотыми кистями. Тяжеловесная мебель была обита ворсистым бархатом. Мебели было гораздо больше, чем требовалось для такой комнаты.
   — Я так понимаю, что вы уже бывали здесь и раньше? — заметил Декер.
   Грэм кивнул. Улыбка у него была сдержанной, улыбался только рот, а суровые серо-голубые глаза редко выражали его подлинные чувства. Образование, полученное в Новой Англии, смягчило его южный акцент, хотя Грэм не забывал о нем. Когда он разговаривал с Мишель Моро, голос его походил на мед или бархат. С остальными он говорил как янки — отрывисто и повелительно. Изредка, с теми, к кому он относился с уважением и доверием, например с Декером, его манера говорить представляла собой нечто среднее.
   — Мне полезно показываться здесь время от времени, — сказал он. — А не только когда нужно.
   Это замечание напомнило им о цели их встречи.
   — Я знаю одного человека, который очень хочет встретиться с Соколом.
   — Вот как? — Грэм перекатывал в ладонях стакан с бренди. — Кто бы это мог быть?
   — Его зовут Грант Шеридан.
   Грэм задумался. Брови у него были темные, а ресницы еще темнее. Он смотрел на стакан, и глаз его не было видно из-под опущенных век.
   — Я его знаю, да?
   — Возможно. «Линия Шеридана». Они время от времени совершают рейсы в Чарлстон, хотя, как я понимаю, к торговле с ними здесь относятся не слишком благожелательно. И еще он жених Джонны Ремингтон.
   — Вашей хозяйки?
   — Да.
   — Понятно. — Суровые глаза Грэма встретились с глазами Декера. — А почему он заинтересовался Соколом?
   Декер пожал плечами.
   — Джонна говорит…
   — Джонна?
   — Мисс Ремингтон.
   — О, я понял, о ком речь! — воскликнул Грэм. — Я немного удивился такой фамильярности. Но, впрочем, вы рассказывали мне, что выудили ее из воды. Наверное, это дает вам некоторые права.
   — Осторожнее, Грэм. Я могу решить, что хватит терпеть замечания от какого-то юнца, даже если он аристократ и плантатор.
   — Ладно, — по-южному протяжно проговорил Грэм. — Скажете, когда ваше терпение истощится, чтобы я успел уклониться. — Он поднял стакан с бренди. — Вот теперь я готов выслушать, что же говорит Джонна.
   Декер тоже поднял стакан в знак примирения.
   — Она говорила, что Шеридан хочет предложить Соколу корабли, или деньги, или еще какую-либо помощь.
   — Почему она так разоткровенничалась с вами?
   — Она на самом деле беспокоится о Шеридане. Он принимает очень активное участие в движении бостонских противников рабства. Он один из воинов Гаррисона.
   — Вот как? — Грэм отхлебнул бренди. — Это интересно. Здесь ходят слухи… — Он задумался. Наконец пожал плечами. — Нужно подумать. Я понял, что мисс Ремингтон не одобряет связь Шеридана с Гаррисоном.
   — Она считает Гаррисона фанатиком, а некоторых из его последователей называет лунатиками.
   — И она, быть может, права. Они мечтатели, у них нет никакого плана действий, кроме насилия. Так по крайней мере мне известно. — Грэм рассматривал бренди, осторожно поворачивая стакан в руках. — А что же Джонна? Она разделяет взгляды Шеридана?
   Декер чуть не рассмеялся, вспомнив разговор с Джонной.
   — Она воплощение умеренности и здравого смысла, — объяснил он. — Конечно, она противник рабовладения, но только по экономическим причинам. Она никогда не забывает о собственной выгоде.
   — Значит, ее позиция почти не отличается от взглядов других бостонских коммерсантов?
   — Может быть, немного и отличается, — возразил Декер. — Она берет на работу свободных чернокожих или по крайней мере не возражает, когда это делают другие. Ее экономка нанимает домашнюю прислугу, а Джек Куинси занимается наймом рабочих для верфи. Он берет цветных на строительные работы, но говорит, что Джонна запрещает использовать их на клиперах.
   — Почему же?
   — Она боится потерять их. Думает, что в южных штатах, где она ведет дела, их снимут с кораблей, а в европейских портах они сами удерут.
   — Возможно, она недалека от истины.
   — Я же говорю: глас умеренности и здравого смысла. — Декер допил бренди. — У вас есть какой-нибудь особый груз для меня на этот раз?
   Его собеседник кивнул.
   — Наверху. Хотите взглянуть? У нас еще есть время перед погрузкой.
   — Пожалуй. Я должен знать, хватит ли у меня места.
   — Прекрасно. — Грэм встал. — Пойдемте.
   Декер последовал за ним через комнаты Мишель к черной лестнице, ведущей на чердак. Шли они почти бесшумно, хотя осторожничать было незачем: снизу доносились музыка, смех и болтовня, которые могли бы заглушить шаги целой толпы.
   Грэм Денисон открыл дверь чердака, а Декер поднял свечу, которая освещала небольшое помещение.
   Шесть блестящих черных лиц повернулись к ним. Двенадцать пар темных глаз посмотрели на свет. Молчание нарушило одно-единственное слово:
   — Сокол.
   Оно прозвучало, как ответная молитва.
 
   Эти люди не были родственниками. Здесь находилась одинокая мать. Муж без жены. Были здесь чей-то брат и чья-то сестра, почти не помнившие своих родителей. Старик, на глазах у которого распродали всю его семью, и теперь у него никого не осталось. Самой молодой была семнадцатилетняя девушка, недавно привезенная на американское побережье и умевшая говорить только на языке своей родной деревни.
   Ввоз мужчин и женщин в Америку в качестве рабов был запрещен федеральным правительством с 1808 года, но запрет действовал слабо. Работорговцы получали огромные прибыли и почти ничем не рисковали. Их суда по-прежнему бороздили воды у африканских берегов и доставляли в Штаты человеческий груз. Они обменивали у вождей воинственных племен пленников на товары или покупали людей на невольничьих рынках.