Задьйо отпер дверь и сказал ему, что он может выйти.
   - Насколько близка Освободительная армия, задьйо? - спросил Эсдан. Ответа он не ожидал. Он вышел на террасу. Солнце давно перевалило за полдень. Камза сидела там, прижимая ребенка к груди. Он держал сосок во рту, но не сосал. Она прикрыла грудь. Когда она это сделала, на ее лице впервые отобразилась печаль.
   - Он уснул? Можно мне его подержать? - спросил Эсдан, садясь рядом.
   Она положила крохотный сверток ему на колени. Лицо ее все еще выражало тревогу. Эсдан подумал, что ребенок дышит более затрудненно, более тяжело. Но он не спал и глядел своими глазищами Эсдану в лицо. Эсдан строил ему рожицы, выпячивал губы и подмигивал. Наградой ему была легкая улыбка.
   - Невольники говорят, армия на подходе, - очень тихо сообщила Камза.
   - Освободительная?
   - Энна. Какая-то армия.
   - Из-за реки?
   - По-моему, да.
   - Это люди - вольное имущество. Они ваши собратья. Они не причинят вам зла.
   - Может быть.
   Она была напугана. В руках она себя держала превосходно, однако она была напугана. Она видела Восстание здесь. И карателей.
   - Если сможете, спрячьтесь во время бомбежек или боев, - посоветовал он. - Под землей. Здесь должны быть укрытия.
   - Да, - подумав, сказала она.
   В садах Ярамеры царила умиротворенность. Ни звука, только ветер шелестит листвой да тихонько жужжит генератор. Даже обгорелые останки дома выглядели погрузившимися в безмятежное безвременье. Наихудшее уже свершилось, говорили эти останки. Для них. Но, быть может, не для Камзы и Хио, Ганы и Эсдана. Но в летнем воздухе не было и намека на насилие. Младенец вновь слабо улыбался, лежа у Эсдана на руках. Он подумал о камне, который потерял во сне.
   На ночь его заперли в комнате без окон. Он никак не мог узнать, в котором часу шум разбудил его, когда он встрепенулся от звуков стрельбы и взрывов, ружейного огня и гранат. Потом настала тишина, за ней снова треск и буханье, на сей раз слабее. И вновь тишина. Она тянулась и тянулась. Затем он услышал, что справа от дома словно бы кружит флаер, шум в доме - крик, беготня. Он засветил фонарик и натянул брюки, что далось ему с трудом из-за повязки. Когда он услышал, что флаер возвращается, и тут же прогремел взрыв, он в панике бросился к двери, зная только одно - что ему нужно выбраться из комнаты, ставшей смертельной ловушкой. Он всегда боялся огня, боялся огненной смерти. Дверь была из прочного дерева, она прочно держалась в прочной раме. Он не имел и тени надежды выломать ее и осознавал это даже невзирая на панику. Только раз он крикнул: "Выпустите меня отсюда!" - потом взял себя в руки, вернулся к лежанке, а затем устроился на полу между лежанкой и стеной - лучшего укрытия в этой комнате не нашлось - и принялся гадать, что происходит. Отряд Освобождения устроил налет, а люди Райайе отстреливаются, пытаясь сбить флаер - вот что ему представилось.
   Мертвая тишина. Она все тянулась и тянулась.
   Его фонарик мигнул.
   Он встал и подошел к двери.
   - Выпустите меня.
   Ни звука.
   Одиночный выстрел. Снова голоса, снова топот бегущих ног, крики, вопли. Снова долгая тишина, дальние голоса, звуки шагов в коридоре за дверью.
   - Подержите их там покуда, - сказал резкий грубый мужской голос.
   Эсдан поколебался, набрался храбрости и крикнул:
   - Я пленник! Я здесь!
   Молчание.
   - Кто это там?
   Не тот, прежний голос. А в голосах, лицах, именах, намерениях он разбирался прекрасно.
   - Эсдардон Айя из посольства Экумены.
   - Владыка превеликий! - заявил голос.
   - Выпустите меня отсюда, ладно?
   Ответа не последовало, но дверь бесплодно дрогнула на массивных петлях, на нее обрушились удары; голосов снаружи прибавилось, ударов и пинков тоже.
   - Топор! - воскликнул кто-то.
   - Поищем ключ, - возразил другой, и они ушли.
   Эсдан ждал. Он подавлял разбиравший его смех, опасаясь истерики, но ведь это же было смешно, до глупости смешно, все эти перекрикивания через дверь и поиски топоров и ключей - фарс посреди сражения. Какого сражения?
   Он все понял шиворот-навыворот. Это отряд Освобождения ворвался в дом и перебил людей Райайе, по большей части застигнутых врасплох. Это они поджидали прилета флаера Райайе. Должно быть, у них были сторонники среди полевых рабов, осведомители, проводники. Сидя взаперти, он слышал только шумное завершение дела. Когда его выпустили, по коридору уже волокли трупы. Он увидел, как жутко изувеченный труп одного из парней, не то Алатуала, не то Немео, распался, вывалив на пол кровавые веревки внутренностей, а ноги остались позади. Человек, волочивший труп, растерялся, да так и застыл, держа туловище за плечи.
   - Вот ведь дерьмо, - сказал он, и Эсдан остановился, задыхаясь, стараясь не разразиться ни смехом, ни рвотой.
   - Пойдем, - сказал человек, бывший с ним, и они пошли.
   Рассветные лучи наискось светили сквозь разбитые окна. Эсдан то и дело оглядывался, но не увидел никого из домашней прислуги. Его привели в комнату с собачьей головой над каминной полкой. В ней вокруг стола сидело не то шесть, не то семь человек. На них не было никакой униформы, хотя у некоторых на шапке или рукаве и красовалась желтая лента или узелок освобождения. Они были оборванными, жесткими, крепкими. У одних кожа была черной, у других бежевой, глинисто-белой или синеватой, и все они выглядели напряженными и опасными. Один из его конвоиров, худой, высокий, сказал резким голосом - тем самым, что произнес за дверью "Владыка превеликий" : "Это он".
   - Я Эсдардон Айя, Старая Музыка, из посольства Экумены, - повторил он так естественно, как только мог. - Я был здесь в плену. Благодарю вас за мое освобождение.
   Кое-кто уставился на него, как это свойственно людям, никогда не видавшим инопланетян, привыкая к красновато-коричневому оттенку его кожи, к более глубоко посаженным глазам с белками, видными в их уголках, к более тонким различиям в структуре черепа и черт лица. Один или двое глядели с вызовом, словно проверяя его утверждения, и всем своим видом показывали, что поверят его словам только при наличии доказательств. Крупный широкоплечий мужчина с белой кожей и каштановыми волосами, настоящий пыльник, чистокровный потомок древней покоренной расы, посмотрел на Эсдана долгим взглядом.
   - Для этого мы и пришли, - сказал он.
   - Как вы узнали, что я здесь? По полевой сети?
   Так называлась тайная система передачи сообщений из уст в уста, с поля в бараки, а оттуда в столицу, и снова назад, задолго до появления голосети. Хейм использовал полевую сеть, и она была главным орудием Восстания.
   Невысокий темнокожий человек улыбнулся и слегка кивнул, а потом замер, приметив, что остальные не собираются делиться сведениями.
   - Тогда вы знаете, кто приволок меня сюда - Райайе. Я не знаю, в чьих интересах он действует. Когда я смогу сказать вам это, я скажу. - От облегчения он поглупел, он слишком много говорил, разыгрывая из себя суетливого-садовника-над-клумбой, тогда как эти люди разыгрывали из себя крутых парней.
   - У меня есть друзья здесь, - продолжил он более нейтральным тоном, поочередно глядя каждому в лицо, прямо, но пристойно. - Невольники, домашняя прислуга. Надеюсь, с ними все в порядке.
   - Смотря с кем, - сказал седовласый худой человек с очень усталым лицом.
   - Женщина с ребенком, Камза. Старуха, Гана.
   Двое из них покачали головами в знак неосведомленности или безразличия. Большинство и вовсе не ответило. Он снова поочередно оглядел их всех, подавляя гнев и раздражение от их напыщенности, от их игры в молчанку.
   - Нам нужно знать, что вы здесь делали, - сказал тот, что с каштановыми волосами.
   - Связной армии Освобождения вел меня из посольства к ее командованию, дней этак пятнадцать назад. У Раздела нас подстерегли люди Райайе. Они притащили меня сюда. Я некоторое время провел в клетке-сгибне, - все тем же нейтральным тоном произнес Эсдан. - У меня повреждена нога, и я не могу много ходить. Я дважды говорил с Райайе. Я надеюсь, вы понимаете, что прежде, чем сказать что-либо еще, я должен знать, с кем я говорю.
   Тот высокий и худой, что выпустил его из запертой комнаты, обошел вокруг стола и о чем-то коротко переговорил с седовласым. Тот, что с каштановыми волосами, выслушал и согласился. Худой верзила вновь заговорил с Эсданом своим необычно грубым и резким голосом:
   - Мы - особый отряд передовой армии Всемирного Освобождения. Я маршал Метой.
   Остальные назвали свои имена и звания. Крупный человек с каштановыми волосами оказался генералом Банаркамье, усталый старик - генералом Тюэйо. Они называли свой воинский ранг вместе с именем, но друг у другу по званиям не обращались и Эсдана господином не называли. До освобождения арендники редко титуловали друг друга иначе, как по родству: брат, сестра, тетушка. Звания были чем-то, что присовокуплялось к имени хозяина - владыка, господин, хозяин, начальник. Очевидно, Освобождение решило обойтись без них и вовсе. Эсдану было приятно обнаружить армию, где не щелкают каблукам и не рявкают: "Сэр!" Но он не был уверен, что за армию он обнаружил.
   - Вас держали в том помещении? - спросил у него Метой. Странный человек - резкий холодный голос, бледное холодное лицо, но он хотя бы не такой дерганый, как все остальные. Он казался уверенным в себе, привычным к ответственности.
   - Меня заперли там вчера вечером. Словно получили какое-то предупреждение о приближающейся опасности. Обычно я находился в комнате наверху.
   - Можете вернуться туда, - разрешил Метой. - Но не выходите из нее.
   - Конечно. Еще раз благодарствую, - сказал он всем сразу. - Пожалуйста, когда вы переговорите с Камзой и Ганой?.. - Он не стал ждать ответного пренебрежения, а повернулся и вышел.
   Один из мужчин помоложе пошел с ним. Он отрекомендовался задьйо Тэма. Выходит, армия Освобождения пользуется прежними веотскими рангами. В ней были и веоты, Эсдан знал это, но Тэма был не из их числа. У него была светлая кожа и выговор городского пыльника - мягкий, сухой, обрывистый. Эсдан не старался разговорить его. Тэма был на грани нервного срыва, ему явно мерещились ночные убийства в рукопашной, а то и что похуже; его плечи, руки и пальцы постоянно тряслись, бледное лицо болезненно искривилось. Он был не в настроении для болтовни с пожилым штатским военнопленным чужаком.
   Во время войны каждый является пленником, написал историк Хененнеморес.
   Эсдан поблагодарил своих новых тюремщиков за свое освобождение, но сам он отлично понимал, где находится. По-прежнему в Ярамере.
   И все же было некоторое облегчение в том, чтобы снова увидеть свою комнату, сесть в однорукое кресло у окна, чтобы взглянуть на раннее утро, на длинные тени деревьев, пересекающие лужайки и террасы.
   Однако никто из домашней прислуги не вышел, как обычно, чтобы заняться своей работой или передохнуть от нее. Никто не пришел к нему в комнату. Утро близилось к концу. Он поупражнялся в танхаи, насколько он мог сделать это с больной ногой. Он сидел, напрягая внимание, задремал, проснулся, попытался сесть, напрягая внимание, напрягся и встревожился сам, обдумывая слова "особый отряд передовой армии Всемирного Освобождения"
   Легитимное правительство именовало вражескую армию в новостях головидео "силами инсургентов" либо "ордами мятежников". Те же начали именовать себя армией освобождения, но никак уж не Всемирного; однако он был лишен всяких осмысленных контактов с борцами за освобождение с самого начала Восстания, а с началом блокады посольства лишен и вообще всякой информации - кроме информации из миров, отстоящих на много световых лет, разумеется, вот ей-то конца-краю не было, анзибль был ею переполнен, однако о том, что происходит за две улицы отсюда - ничего, ни словечка. В посольстве он был неосведомленным, бесполезным, бессильным, пассивным. Совсем как здесь. С самого начала войны он был, как и говорил Хененнеморес, пленником. Вместе со всем остальным населением Уэрела. Пленником во имя свободы.
   Он боялся, что смирится со своей беспомощностью, что она овладеет его душой. Он должен помнить, ради чего ведется эта война. Только пусть уж освобождение придет поскорее, подумал он, придет и отпустит меня на свободу!
   В середине дня юный задьйо принес ему тарелку с холодной закуской явно остатками и объедками, найденными на кухне - и бутылку пива. Он все съел и выпил с благодарностью. Однако ему стало ясно, что домашнюю прислугу не освободили. А то и вовсе перебили. Он не позволял себе думать об этом.
   После захода солнца задьйо вернулся и отвел его вниз, в комнату с собачьей головой. Генератор, разумеется, не работал; действовать его заставляли только неустанные заботы старика Саки. Люди светили себе электрическими фонариками, а в собачьей комнате на столе горели две большие керосиновые лампы, заливая романтичным золотистым светом лица вокруг, отбрасывая на них глубокие тени.
   - Садитесь, - сказал генерал с каштановыми волосами, Банаркамье - его имя можно было перевести как "читающий Писание". - Нам нужно задать вам несколько вопросов.
   Безмолвное, но вежливое согласие.
   Его спросили, как он выбрался из посольства, кто был посредником между ним и Освобождением, куда он собирался, почему он куда-то вообще собирался, что произошло во время похищения, кто привез его сюда, о чем его спрашивали, чего от него добивались. Решив за минувший день, что откровенность послужит ему лучше всего, он отвечал на все вопросы прямо и четко - до самого последнего.
   - Лично я в этой войне на вашей стороне, - сказал он, - но Экумена вынуждена оставаться нейтральной. Поскольку в данный момент я - единственный инопланетянин на Уэреле, имеющий возможность высказаться, любое мое слово можно будет почесть, а то и причесть как исходящее от посольства и Стабилей. Этим я был ценен для Райайе. Возможно, этим я ценен и для вас. Но это ложная ценность. Я не могу говорить от имени Экумены. У меня нет на это полномочий.
   - Они хотели, чтобы вы заявили, что Экумена поддерживает легов? спросил усталый генерал, Тюэйо.
   Эсдан кивнул.
   - Говорили ли они об использовании какой-либо особой тактики или оружия? - Вопрос задал угрюмый Банаркамье, стараясь произнести его как бы между прочим.
   - На этот вопрос, генерал, я бы предпочел ответить у вас в тылу, в беседе с людьми из Освободительного Командования, которых я знаю лично.
   - Вы говорите с командованием армии Всемирного Освобождения. Отказ отвечать может быть расценен как свидетельство сотрудничества с врагом. Это сказал своим резким голосом Метой, непроницаемый, жесткий.
   - Я знаю, маршал.
   Они обменялись взглядами. Несмотря на эту неприкрытую угрозу, именно Метою Эсдан был склонен доверять. Он был надежен. Остальные нервничали и колебались. Теперь он был уверен, что они фракционеры. Как велика их фракция, как велики их разногласия с командованием Освободительных сил, он мог узнать разве что из их случайных обмолвок.
   - Послушайте, господин Старая Музыка, - сказал Тюэйо, - нелегко избавиться от старых привычек. - Мы знаем, что вы работали для Хейма. Вы помогали переправлять людей на Йеове. Тогда вы нас поддерживали. - Эсдан кивнул. - Вы должны поддержать нас сейчас. Мы говорим с вами откровенно. У нас есть сведения, что леги планируют контрнаступление. А что это значит сейчас, так только то, что они собираются применить бибо. И это ничего другого значить не может. Этого не должно случиться. Им нельзя этого дозволить. Их надо остановить.
   - Вот вы сказали, что Экумена нейтральна, - сказал Банаркамье. - Это ложь. Сотню лет Экумена не впускала наш мир в свои ряды, потому что у нас была бибо. Она просто была, ее никто не использовал, довольно и того, что она у нас была. А теперь Экумена заявляет о своем нейтралитете. Теперь, когда это действительно важно! Теперь, когда этот мир является ее частью! Они обязаны действовать. Действовать против этого оружия. Они обязаны помешать легам применить ее.
   - Если она у легитимистов действительно есть, и если они действительно собираются ее использовать, и если я смогу связаться с представителями Экумены - что они смогут сделать?
   - Вы поговорите. Вы скажете президенту легов: Экумена велела прекратить. Экумена пришлет корабли, пришлет войска. Вы поддержите нас! Если вы не с нами, вы с ними!
   - Генерал, ближайший корабль находится за много световых лет отсюда. Легитимисты это знают.
   - Но вы можете их вызвать, у вас есть передатчик.
   - Анзибль посольства?
   - У легов он тоже есть.
   - Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в ходе Восстания. В первом же нападении на правительственные здания. Был взорван весь квартал.
   - Откуда нам знать?
   - Это сделали ваши собственные силы. Генерал, вы полагаете, что у легитимистов есть анзибельная связь с Экуменой? У них ее нет. Они могли бы захватить посольство и его анзибль, но тогда бы они утратили всякое доверие со стороны Экумены. И что хорошего им бы это могло дать? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты, - и он добавил, внезапно усомнившись, известно ли об этом Банаркамье, - как вам известно. А если бы и были, путь сюда у них занял бы годы. По этой причине, а также по многим другим, Экумена не держит армии и не ведет войн.
   Он был глубоко встревожен их невежеством, их дилетантством, их страхом. Но он старался не выдать голосом свою тревогу и беспокойство и говорил негромко и смотрел на них бестрепетно, словно бы ожидая понимания и согласия. Пустая видимость подобной уверенности иной раз оказывается достаточной. К несчастью, судя по их лицам, он сказал двум генералам, что они ошибались, а Метою сказал, что он был прав. Он принял чью-то сторону в споре.
   - Оставим это покуда, - сказал Банаркамье и вернулся к допросу, повторяя то, о чем спрашивал, требуя больше деталей и выслушивая их без всякого выражения на лице. Сохраняя лицо. Показывая, что не доверяет заложнику. Он пытался выжать, что еще Райайе говорил о вторжении или контрнаступлении на юге. Эсдан повторил несколько раз, что Райайе сказал, что президент Ойо ожидал вторжения Освободительных сил в эту провинцию, ниже по реке от Ярамеры. Всякий раз он прибавлял: "Я не имею ни малейшего представления, сказал ли мне Райайе хоть одно слово правды". На четвертом или пятом круге он сказал:
   - Простите, генерал, я должен опять спросить о здешних людях...
   - Вы знали кого-нибудь здесь до того, как попали сюда? - резко спросил один из молодых.
   - Нет. Я спрашиваю о прислуге. Они были добры ко мне. Ребенок Камзы болен, ему нужен уход. И мне было бы приятно узнать, что за ними есть уход.
   Генералы совещались друг с другом, не обращая внимания на его просьбу.
   - Любой, кто остался здесь, в таком вот месте, после Восстания, хозяйский прихвостень, - подал голос задьйо Тэма.
   - А куда им было деваться? - спросил Эсдан, стараясь говорить спокойно. - Тут вам не свободная провинция. Тут надсмотрщики все еще властвуют в полях над рабами. И все еще применяют клетку-сгибень. - на последнем слове голос его дрогнул, и он мысленно выругал себя за это.
   Банаркамье и Тюэйо все еще совещались, не обратив на его вопрос никакого внимания. Метой встал.
   - Довольно на сегодня, - распорядился он. - Идите за мной.
   Эсдан заковылял за ним через холл, вверх по лестнице. Юный задьйо поспешал за ними, явно по приказу Банаркамье. Никаких приватных разговоров. Метой, однако, остановился у двери в комнату Эсдана и сказал, глядя на него сверху вниз: "О прислуге позаботятся".
   - Спасибо, - тепло произнес Эсдан и добавил. - Гана лечила мою ступню. Мне необходимо ее увидеть.
   Если он им нужен целый и невредимый, почему бы не использовать свои страдания как средство воздействия. А если он им не нужен, другие средства тоже не принесут пользы.
   Спал он мало и плохо. Он всегда жаждал информации и действия. Он изнемогал от незнания и беспомощности, искалеченный физически и умственно. И он был голоден.
   Вскоре после рассвета он подергал дверь и убедился, что она заперта снаружи. Он долго кричал и стучал, пока наконец не появился хоть кто-то перепуганный молодой человек, по всей вероятности, часовой, а за ним Тэма, сонный и хмурый, с ключом от двери.
   - Я хочу видеть Гану, - весьма повелительно произнес Эсдан. - Она ухаживает вот за этим. - Он жестом указал на свою повязку. Тэма закрыл дверь без единого слова. Примерно через час ключ снова загремел в замке, и вошла Гана. За ней следовал Метой. За ним следовал Тэма.
   Гана приняла перед Эсданом почтительную позу. Он быстро подошел к ней, опустил ладони на ее плечи и прижался щекой к ее щеке.
   - Хвала владыке Камье за то, что я вижу тебя во здравии! - произнес он те слова, которые часто говорили ему такие, как она. - А Камза, малыш, как они?
   Она испугалась, задрожала, волосы у нее были неприбраны, веки покраснели, однако она довольно быстро оправилась после его неожиданно братского приветствия.
   - Теперь они на кухне, господин, - сказала она. - Эти солдаты возвестили, что нога причиняет вам боль.
   - Это я им так сказал. Может, ты переменишь мне повязку?
   Он сел на постель, и она принялась разматывать ткань.
   - А остальные в порядке? Хио? Чойо?
   Она качнула головой.
   - Прости, - сказал он. Он не смел расспрашивать ее дальше.
   Она не так хорошо забинтовала его ногу, как раньше. В ее руках почти не осталось силы, чтобы затянуть повязку потуже, и она торопилась, нервничая под взглядами двоих незнакомцев.
   - Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, - сказал он наполовину для нее, наполовину для них. - Должен же кто-то заниматься стряпней.
   - Да, господин, - сказала она.
   Никаких "господ", никаких "хозяев", хотел он крикнуть в страхе за нее. Он взглянул не Метоя, стараясь понять его отношение к происходящему, и не смог.
   Гана окончила работу. Метой одним словом отослал ее прочь, а за нею вышел и задьйо. Гана ушла с охотой, Тэма противился.
   - Генерал Банаркамье... - начал было он. Метой посмотрел на него. Юноша заколебался, нахмурился и подчинился.
   - Я присмотрю за этими людьми, - сказал Метой. - Я всегда этим занимался. Я был надсмотрщиком в поселке. - Он взглянул на Эсдана своими холодными черными глазами. - Я вольнорезанный. Таких, как я, теперь осталось немного.
   - Спасибо, Метой, - помолчав, сказал Эсдан. - Им нужна помощь. Они ведь не понимают.
   Метой кивнул.
   - И я тоже не понимаю, - добавил Эсдан. - Есть ли у освободительных сил план вторжения? Или Райайе изобрел его как предлог для применения бибо? Верит ли в это Ойо? Верите ли в это вы? Есть ли там, за рекой, Армия Освобождения? Вы принадлежите к ней? Кто вы? Я и не жду, что вы ответите.
   - А я и не отвечу, - сказал евнух.
   Если он и двойной агент, подумал Эсдан после его ухода, работает он на Командование освободительных сил. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Этого человека он хотел видеть на своей стороне.
   Но я сам не знаю, на чьей я стороне, подумал он, возвращаясь на свое кресло возле окна. На стороне Освобождения, само собой - но что такое Освобождение? Уже не идеал свободы для порабощенных. Уже нет. И никогда впредь. С началом Восстания Освобождение стало армией, политической махиной, огромным скопищем людей, вождей и будущих вождей, амбициями и алчностью, удушающими силу и надежду, неуклюжим дилетантским правительством, шарахающимся от насилия к компромиссам, все более сложным, и уже никогда не познать той прекрасной простоты идеала, чистой идеи свободы. Вот чего я хотел, вот во имя чего я трудился все эти годы. Замутить благородно простую структуру кастовой иерархии, заразив ее идеей справедливости. А затем обескуражить благородно простую структуру идеала человеческого равенства попыткой претворить ее в жизнь. Монолитная ложь рассыпается на тысячи несовместимых истин - так вот чего я хотел. И я пойман в ловушку безумия, глупости, бессмысленной жестокости происходящего.
   Они все хотят извлечь из меня пользу, подумалось ему, а я уже пережил собственную полезность - и эта мысль пронизала его, словно сноп солнечных лучей. Он все еще думал, что может что-нибудь сделать. Ничего он не может.
   Тоже своего рода свобода.
   Неудивительно, что они с Метоем поняли друг друга сразу и без единого слова.
   К двери подошел задьйо Тэма, чтобы сопроводить его вниз. Снова в собачью комнату. Всех с замашками вождей влекла к себе эта комната, ее мрачная мужественность. На сей раз в комнате оказалось всего пятеро - Метой, двое генералов и двое в ранге рега. Над всеми доминировал Банаркамье. С расспросами он покончил и теперь был настроен распоряжаться.