Гуин Ле. День рожденья мира

   Синь ощутила только гнев.
   - Если все это правда, - проговорила она наконец, медленно и невыразительно, - почему ты решился рассказать об этом только сейчас? Почему вообще решился? От всех других ты это скрывал. Почему?
   Этот приступ гнева - то противостояние, которого Хироси опасался поначалу, неизбежное "Да как ты осмелился?", - был вызван не только неимоверным потрясением, вызванным его словами, но еще и его торжествующим взглядом, триумфальным тоном. Но теперь гнев Синь не трогал его; убежденность в собственной правоте хранила навигатора.
   - В этом наша единственная сила, - ответил он.
   - Наша? Чья?
   - Тех, кто не ангелы.
   Пересчитывая ангелов
   Когда Луису сообщили, что образовательные программы для шестого поколения недоступны, поскольку находятся в процессе пересмотра, он сухо заметил:
   - Это же мне сказали, когда я запрашивал их восемь лет назад.
   Работница справочной центра образования по-матерински сочувственно покачала головой.
   - Ох, ангел, да они всегда то пересматриваются, то перерабатываются, объяснила она. - Надо же держаться в ногу со временем.
   - Понятно, - пробормотал Луис, - спасибо, - и отключил связь.
   Старик Тан умер два года назад, но внук оказался ему многообещающей заменой.
   - Слушай, Биньди, - бросил Луис в другой конец сопространства, - в переписи ангелы учитываются?
   - Откуда мне знать?
   - Библиотекари собирают полезные фактики.
   - Ты имел в виду - учитываются ли ангелы как ангелы? Нет. С какой стати? Старые вероисповедания даже не входили в анкету. Это означало бы вносить ненужные различия. - Биньди изъяснялся не так медлительно, как его дед, но в том же ритме - небольшая, раздумчивая пауза на четверть целой после каждой фразы. - Полагаю, что благодать можно считать вероисповеданием. Иначе ее никак не определить. Хотя как вообще определяется религия, я не уверен.
   - Значит, у нас нет способа узнать, сколько именно на корабле ангелов. Или скажем иначе: не разберешь, кто ангел, а кто - нет.
   - Можно спросить.
   - Ага. Непременно спрошу.
   - Будешь бродить коридорами по всему миру, спрашивая "Вы, случаем, не ангел?", - поинтересовался Биньди.
   - Разве не все мы ангелы? - парировал Луис.
   - Порой именно так и кажется.
   - Действительно.
   - К чему ты клонишь?
   - Меня тревожит все, до чего я не могу дотянуться. Вот например, программа обучения для Шестого поколения.
   Биньди слегка удивился.
   - Собираешься завести малыша-Шестого?
   - Нет. Хочу выяснить кое-что о Синдичу. Шестые высадятся на Синдичу. Логично предположить, что это входит в их образовательные программы. Они должны знать, что их ждет. Должны уметь на долгое время выходить навне, на поверхность планеты. Это, в конце концов, их работа. И нулевики должны были включить эти сведения в их образовательные программы. Твой дед прямо об этом заявил. Так где программы? И кто будет их преподавать?
   - Ну, еще никто из шестых не носит одежды, - заметил Биньди. - Не рановато запугивать бедненьких малышат сказками о неведомом мире?
   - Лучше рано, чем никогда, - отозвался Луис. - До Прибытия осталось сорок четыре года. Еще мы могли бы выйти навне на Синдичу. Выковылять, как выражается Синь.
   - Можно я отвечу через пару десятков лет? - отшутился Биньди. - Мне сейчас надо разобраться с парой полезных фактиков.
   Он вернулся к экрану, но минуту спустя глянул на Луиса через плечо.
   - А при чем тут число ангелов? - спросил он голосом человека, которому уже известен ответ.
   Враги благодати
   5-Цинь Рамона Синь знала плохо, хотя он входил в кружок Хироси. На протяжении последних пары лет он был членом административного совета, хотя Синь за него не голосовала. Он считал себя гражданином китайского происхождения, и жил в блоке Сосновой горы, где почти все носили фамилию Цинь или Ли. Многие Цини рано становились ангелами. Рамон высоко поднялся, как было у них принято говорить, во благодати. С виду это был бесцветный и непримечательный человечек; к женщинам он, как и многие ангелы-мужчины, относился отчужденно, выстраивая защитную стену из улыбок - манера, которую Синь полагала отвратительной. И она не только здорово удивилась, но и расстроилась, узнав, что Рамон был одним из десяти - теперь уже одиннадцати - людей, знавших, что корабль тормозит, приближаясь к неожиданно близкой Цели.
   - Значит, ты сделал запись, не говоря этим людям, что их записывают? спросила она, не сдерживая презрения и недоверия.
   - Да, - бесстрастно ответил Рамон.
   У Рамона случился, по выражению Хироси, кризис совести. 5-Чаттерджи Ума объяснила Синь, что это значит. Умой Синь восхищалась, и любила ее - эту стройную и изящную умницу, четыре года подряд избиравшуюся главой административного совета; к ней нельзя было не прислушаться. Рамон, как рассказала Ума, был допущен в круг приближенных Пателя Воблаге, в архангелы; и то, что он там узнал и услышал, потрясло его до такой степени, что Рамон, нарушив данную им клятву хранить все в тайне, записал, о чем беседуют меж собой архангелы, и передал запись Уме. Та, в свою очередь, поделилась с Канавалем и прочими. Те потребовали от Рамона подтвердить свои обвинения, и тот втайне протащил магнитофон на архангельское собрание.
   - Как можно доверять такому человеку? - потребовала ответа Синь.
   - Иначе он не мог добыть для нас улики. - Ума сочувственно глянула на девушку. - Сколько мы уже наслушались параноидального бреда - заговоры с целью захватить рубку, вмешаться в генокод человека, подпустить неопробованных медикаментов в водопровод! Для Рамона это был единственный способ убедить нас, что он не бредит и не бесится со зла.
   - Записи легко подделать.
   - Подделки легко распознать, - с улыбкой возразил 4-Гарсия Тео, могучий, грубоватый, добродушный инженер, которому Синь доверяла, как ни хотелось ей лишить своего доверия всех собравшихся. - Все правда.
   - Послушай, Синь, - сказал Канаваль, и девушка кивнула, хоть и с тяжелым сердцем. Она ненавидела всю эту таинственность, ложь, заговоры. Она не хотела иметь с этим ничего общего, не хотела видеть этих людей, и быть одной из них, и разделять их сокровенную власть - власть, захваченную, говорили они, поневоле; но никто не заставлял их лгать. Никто не имел права на то, чем занимались они - без спросу направлять чужие судьбы.
   Голоса из динамиков ничего ей не говорили. Мужские голоса, обсуждавшие что-то, ей непонятное, и в любом случае - ненужное. Пусть ангелы подавятся своими тайнами, а Канаваль и Ума - своими, только выпустите меня!
   Но тут ее захватил голос Пателя Воблаге, тихий, старческий, стально-мягкий, с детства знакомый. Сквозь ее неохоту, отвращение, порожденное нуждой подслушивать, сквозь неверие прорвалось:
   - Канаваля следует дискредитировать, прежде чем мы сможем положиться на Рубку. И Чаттерджи.
   - И Транха, - добавил другой голос, на что 5-Транх Голо, тоже член совета, скорчил гримасу - мол, спасибо-вам-большое.
   - Какова будет ваша стратегия?
   - С Чаттерджи будет просто, - ответил еще один голос, басистый, - она неосторожна и высокомерна. Слухи подорвут ее влияние. С Канавалем придется давить на его слабое здоровье.
   Синь передернуло. Она покосилась на Хироси, но тот сидел, бесстрастный, как на утренней медитации.
   - Канаваль - враг благодати, - постановил старческий голос Пателя.
   - На посту уникального значения, - отозвался еще кто-то, на что басовитый голос ответил: - Его следует заменить. В Рубке и в колледже. На оба поста нам потребуются добрые люди. - Тон его был мягок и уверенно-логичен.
   Спор продолжался, большей частью соскальзывая на темы, совершенно непонятные, но теперь Синь вслушивалась внимательно, пытаясь осознать сказанное.
   Запись оборвалась на полуслове.
   Синь вздрогнула, оглянувшись - на Уму, Тео, Голо, Рамдаса, которых считала друзьями, на Цинь Рамона и еще двух женщин, инженера и советника, которых знала как членов тайного кружка, но друзьями не считала. И на Хироси, все еще сидящего в дзадзен. Они собрались в жилпространстве Умы, обставленном в модном нынче "кочевничьем" стиле - никаких встроек, только ковры и подушки в ярких наволочках.
   - Что они там говорили о твоем здоровье? - спросила Синь. - И что-то про сердечные клапаны?
   - У меня врожденный порок сердца, - объяснил Хироси. - Это записано в моем личдосье.
   У каждого было свое личдосье: генетическая карта, история здоровья, школьные табели и отзывы с работы. Код доступа к досье имел только владелец; никто без его разрешения не мог заглянуть в твое личдосье без разрешения, пока ты не умрешь, и досье не переедет из отдела кадров в архив. Эти личные файлы покрывал полог тайны. Никто, кроме сородителя или врача, не попросит заглянуть в твое личдосье. Невозможно было помыслить, будто кто-то может украсть или взломать код, чтобы получить доступ к данным. Синь не заглядывала в личдосье Хироси, и даже не спрашивала о нем - ребенка они пока заводить не собирались. Почему он упомянул о своем досье, она не поняла.
   - Работники отдела кадров - на девяносто процентов ангелы, - пояснил Рамон, заметив недоумение на ее лице.
   Синь возмущало то, как он подталкивает ее к ненавистному пониманию, она ненавидела Рамона - его слишком тихий голос, суровое лицо. И рядом с Рамоном Хироси тоже суровел, замыкался в себе, обуянный этим бредовым заговором против ангельских козней. А теперь Рамон и над ней получил власть, втянул в сговор, заставил выслушать эту запись, полученную ценой преданного доверия.
   К своему ужасу она поняла, что сейчас расплачется. Она уже много лет не плакала - из-за чего?
   Сочувственный взгляд Чаттерджи Умы прожигал ее.
   - Синь, - негромко проговорила старшая женщина, когда остальные заспорили о чем-то, - когда Рамон показал мне свои заметки, я его выставила. А потом блевала всю ночь.
   - Но... - выдавила Синь. - Но. Но зачем им это все?!
   Голос ее прозвучал громко и гулко. Все обернулись к ней.
   Ответили одновременно Рамон и Хироси. "Власть", сказал один, а другой: "Контроль".
   Синь не глядела на них. Она смотрела только на советницу - женщину - в поисках осмысленного ответа.
   - Потому что - если я правильно поняла, - объяснила Ума, - Патель Воблаге учит ангелов, что наша цель - это не конечная остановка, это вообще не место в физическом пространстве.
   Синь уставилась ей в глаза.
   - Они думают, что Синдичу не существует?
   - Вне корабля не существует ничто. Есть только Путь.
   Душа, ответь, что есть смерть
   - Возрадуйтесь в пути жизни, от жизни к жизни
   Жизни вечной во благе вечном.
   Мы летим, о ангелы мои, и полетим!
   В сладостном восторге хор отзвенел последнею строкой, и Роза с улыбкой обернулась к Луису. Они сидели рядком - Луис, потом Роза со своей малышкой Джелликой, и ее муж Руис Йен со своим двухлетним сыном Радом на коленях. Ангелы делали большой упор на том, что называли "цельными семьями" и "истинным братством" - парах, которые обоих своих детей растили совместно. "Мама нас наставит, Папа поведет, Братик и сестричка Встретят новый Год". В голове Луиса шуршали лозунги, речевки, поговорки. Последние четыре десятидневки он не читал ничего, кроме ангельской литературы. Он дважды осилил "Вестника к ангелам" и трижды - "Новые комментарии" Пателя Воблаге, не считая всего остального; он беседовал с друзьями и знакомыми-ангелами, и слушал куда больше, чем говорил. Он попросил у Розы разрешения сходить с ней на увеселение, и та, конечно, с благостной улыбкой ответила, что будет в полном восторге.
   - Я иду не для того, чтобы стать ангелом, Рози, - предупредил он, мне не это нужно, - Но она только рассмеялась и взяла его за руку: - Ты уже ангел, Луис. Не волнуйся. Я только рада буду привести тебя к благодати!
   После хорового пения наступал черед уроков мира, когда празднующие сидели в молчании, покуда один из них не мог более сдерживать слов. Луис решил, что уроки ему нравятся. Никто не выступал долго - кто-то делился радостью, кто-то горем или страхом, искренне ожидая сочувствия. Когда он впервые посетил увеселение с Розой, та встала и заявила: "Я так рада, что мой дорогой друг Луис пришел к нам!", и люди с улыбками поглядывали на них. Бывали, конечно, заранее подготовленные речи о благодарности и обязательной радости, но чаще люди говорили от чистого сердца. На последнем собрании старик, чья жена недавно умерла, сказал: "Я знаю, что Ада летит во благодати, но мне одиноко, когда я бреду по коридорам без нее. Научите меня не скорбеть по ее радости, если знаете, как".
   Сегодня выступающих было немного, а те, что находились, несли банальщину - наверное, потому, что собрание посетил архангел. Те порой заглядывали на домашние или квартальные увеселения, чтобы прочитать короткую проповедь. Иной раз это бывали певцы, исполнявшие, как это называлось, "благочестия", и тогда слушатели замирали, точно завороженные. Луис и сам находил эти песни интересными и сложными как музыкально, так и поэтически. Вот и сейчас он приготовился слушать, когда представили певца - 5-Ван Виня.
   - Я исполню новую песню, - промолвил Винь с ангельской простотой и, выдержав паузу, начал.
   Аккомпанемента ему не требовалось - его тенор и так был силен и уверен. Этого благочестия Луис прежде не слыхивал. Мелодия лилась свободно, восторженно - судя по всему, то была импровизация на основе нескольких сходных музыкальных фраз. Но слова контрастировали с музыкой - краткие, загадочные, притягательные.
   - Око, что видишь ты?
   Бездну и тьму.
   Ухо, что слышишь ты?
   Молчание и тишину.
   Душа, ответь, что есть смерть?
   Тишь, и тьма, и вовне.
   Да очистится жизнь!
   Лети к вечной радости,
   О сосуд благодати!
   Три последних строки взмывали ввысь привычными торжественными нотами, но песня вставала за их спиной черной тенью, повторяемая снова и снова. Голос певца трепетал от того же ужаса, который вселяли его слова в души слушателей, не исключая и Луиса.
   Исключительной силы представление, подумал он. А Ван Винь - настоящий мастер.
   И тут же Луис понял - он защищается от этой песни, пытаясь обуднить тот эффект, какой произвели на него краткие строки:
   Душа, ответь, что есть смерть?
   Тишь, и тьма, и вовне.
   Возвращаясь переполненными коридорами в свое жилпространство в четвертой чети, он прокручивал мрачную песню в голове снова и снова. Но только проснувшись на другое утро, понял, что она значит для него.
   Не вставая, он потянулся к блокноту, который подарила ему Синь на шестнадцатилетие. Хотя Луис редко пользовался им, за годы большая часть страниц оказалась сверху донизу и от края до края исписана его мелким четким почерком. Остались лишь считаные листы. На обложке было начертано: "Коробочка для мыслей Луиса. Сделана с любовью Синь", где имя было обозначено древним иероглифом. Всякий раз, открывая блокнот, Луис перечитывал заголовок.
   Вот что он написал: "Жизнь/корабль/сосуд/путь: способ смертных достичь бессмертия (истинной благодати). Цель есть метафора - вместо "назначение" читай "значение". Все значение - внутри. Вовне ничего нет. Вовне суть нигде. Отрицание, пустота, без-дна: смерть. Жизнь внутри. Выйти вовне жизнеотрицание, богохульство". На последнем слове он запнулся, потом нагнулся к экрану корабельной сети и вызвал из библиотеки большой толковый словарь. Довольно долго он изучал определение и этимологию слова "богохульство", потом поискал "ересь, еретический, еретик", потом "ортодоксия", на котором прервался внезапно, чтобы записать в блокнот: "Хомо сап. крайне ПРИСПОСОБЛЯЕМ! Благодать как псих/метаорг. адаптация к существованию в пути - квази-идеальный гомеостаз. Следуй закону, живи внутри, живи вечно. Антиадаптация к прибытию. Прибытие равняется физич./духовной ГИБЕЛИ". Он приостановился снова, потом добавил: "Как противодействовать, вызывая минимум споров, раздоров, свар?"
   Потом он отложил блокнот, и надолго задумался. Поток воздуха из вентиляционного канала, температурой 22°С, непрерывный, слабый, ровный, шевелил исписанные листки, возвращая их на покой, вновь открывая обложку "Коробочка для мыслей Луиса". Слово "любовь". Иероглиф "Синь", что значит звезда. Больше поговорить не с кем.
   На первое сообщение она не ответила, а когда Луис, наконец. достучался до нее, она была занята - извини, столько работы навалилось, просто не могу оторваться... Она не могла так быстро стать самодовольной. Канаваль был самодоволен - не без причины. Но Синь - напыщенная, Синь - уклончивая? Нет. Занята. Чем? Что за работа навалилась, если она не может ответить другу? Возможно, она до сих пор его опасается. Это печалило Луиса, но то была старая, привычная боль. А поскольку на самом деле Синь боялась не его, а себя, это, собственно, ее проблема. Поэтому Луис настаивал. Отказывался принимать отговорки. "Я зайду завтра в десять", и завтра в десять он стоял на пороге ее жилпространства. Синь была дома; Канаваль ушел. Они сели друг напротив друга на кушетке-встройке. Синь была неуклюже-бесцеремонна.
   - Что-то случилось, Луис?
   - Я должен рассказать тебе все, что разузнал об ангелах.
   Странно было начинать первый разговор после полугода молчания этими словами. Но еще более странным Луису показалась реакция Синь. Девушка была потрясена и встревожена. Она попыталась скрыть изумление, начала говорить что-то, запнулась, и наконец проговорила с явным подозрением:
   - Почему мне?
   - А кому еще?
   - Почему ты решил, что я имею с ними что-то общее?
   "Как уклончиво!" - подумал Луис, а вслух сказал:
   - У тебя с ними ничего общего нет. Это большая редкость. То, что я нашел - очень важно, и я должен обговорить это с тобой. Выяснить, что ты об этом думаешь. Мне нужно твое суждение. Когда я спорю с тобой, я начинаю мыслить яснее.
   Синьэто не успокоило. Она кивнула - нервно, неохотно, опасливо.
   - Чаю хочешь?
   - Нет, спасибо. Я буду говорить быстро. Если что непонятно - спрашивай. И скажи, можно ли в это поверить.
   - В последнее время я готова поверить чему угодно, - сухо отозвалась Синь, отводя взгляд. - Давай. Но в десять-сорок я должна быть в Рубке, извини.
   - Полчаса мне хватит.
   За полчаса он высказал все, что должен был сказать. Начал он с того момента, когда осознал, что на протяжении самое малое двадцати лет все комитеты и советы по образованию контролировались существенным большинством ангелов. Уже невозможно было восстановить, какие образовательные программы Нулевое поколение заложило для Шестого. Эти планы давно стерты - возможно, даже из архивов.
   Каждый раз, когда эта возможность приходила Луису в голову, его заново передергивало, и он не пытался скрыть тревоги. Синь же упрямо сдерживала любую реакцию. Луис подумал даже - а не узнала ли она обо всем этом сама? Если так, то и об этом невозможно было судить с уверенностью. Луис продолжал рассказ.
   Программы начальной и средней школы практически не изменились со времен учебы Синь и Луиса. Но самой разительной переменой стало уменьшение количества учебных часов, посвященных как Дичу, так и Синдичу. Теперь дети в школах почти ничего не узнавали как об изначальной планете, так и о планете назначения, да и то - в расплывчатых формулировках, до странности отчужденно. В двух учебных текстах, появившихся совсем недавно, Луису встретилось словосочетание "планетарная гипотеза".
   - Но через сорок три с половиной года мы прилетим на одну из этих гипотез, - говорил Луис. - И что мы тогда будем делать?
   Эта фраза тоже поразила Синь - поразила и напугала. Как это понимать, Луис тоже не знал. Он продолжал рассказ.
   - Я попытался понять, какие элементы в теории - или доктрине - ангелов заставляют их отрицать важность - сам факт - существования планеты, породившей нас, и планеты, куда мы направляемся. Благодать - это связная система воззрений, имеющая смысл как сама по себе, так и для людей, ведущих подобный нашему образ жизни. В этом и заключается проблема. Благодать - это замкнутая аксиоматика, закрытая система. Психическая адаптация к нашему существованию - жизни в корабле - адаптация к замкнутой системе, неизменной искусственной среде, постоянно снабжающей нас всем необходимым. У нас, срединных поколений, нет иной цели, кроме как жить и поддерживать корабль в действии и на курсе, а чтобы достигнуть ее, нам достаточно следовать закону - Конституции. Нулевики воспринимали это как важную обязанность, как высший долг, потому что видели это частью завершаемого пути - средство, оправданное целью. Но для нас, тех, кто не увидит конца пути, цель ничего не оправдывает. Самосохранение мнится эгоизмом. Система не просто замкнута она удушает. В этом и состояло прозрение Кима Терри. Он нашел способ освятить средство достижения цели, само путешествие, сделав следование закону самоцелью. Ему мнилось, что наш истинный путь - не в материальном мире, где мы летим сквозь космос, но в духовном, где мы достигаем благодати праведной жизнью здесь.
   Синь кивнула.
   - Но за прошедшие с тех пор десятилетия Патель Воблаге постепенно исказил смысл прозрения. Главным стало "здесь". Вовне корабля нет ничего как в буквальном смысле, так и в духовном. Цель и назначение - всего лишь метафоры. Реальности они не касаются. Единственная реальность - это путь. Путешествие, ставшее самоцелью.
   Синь слушала его бесстрастно, словно ничего нового Луис ей не сообщил, но очень внимательно.
   - Патель - не теоретик. Он активист. Он воплощает видения в жизнь через своих архангелов и их учеников. Полагаю, что в последние десять-пятнадцать лет ангелы стояли за большинством решений Совета, и во всяком случае - за всеми, что касались образования.
   Синь снова кивнула, но с осторожностью.
   - В школах перестали говорить о том, что являлось изначальной целью межзвездного перелета - изучить и, возможно, заселить новую планету. В учебниках и программах осталась покуда информация о космосе - звездные карты, типы светил, образование планет, все, чему мы учились в десятом классе - но я говорил с учителями, и те открыто признают, что большую часть этих сведений пропускают, потому что детям "неинтересно" и "они путаются в древних материалистических теориях". Ты осознаешь, что практически все школьные администраторы и шестьдесят пять процентов учителей - в первой чети девяносто процентов - следуют благодати?
   - Столько?
   - Минимум столько. У меня создалось впечатление, что некоторые ангелы сознательно скрывают свои убеждения, чтобы их превосходство не бросалось в глаза.
   Синь неловко заерзала в отвращении, но смолчала.
   - А тем временем в учениях архангелов "вовне" идентифицируется с опасностью, как физической, так и духовной - с грехом и злом - и со смертью. И ни с чем иным. Вовне корабля ничего благого быть не может. Внутри - плюс, вовне - минус. Дуализм чистой воды. Очень немногие молодые ангелы сейчас идут в дерматологию, но кое-кто из старших еще выходит навне. Как только они возвращаются, проходят ритуал очищения. Ты об этом знала?
   - Нет, - прошептала Синь.
   - Это называется "деконтаминация". Старый материалистический термин, сменивший значение. Беззвучная тьма вовне оскверняет душу... Но это неважно. Ангелы с радостью готовы следовать закону, потому что добро прожитая жизнь ведет прямо к вечному счастью. Они с радостью. заставят всех нас следовать закону. Мы живем в сосуде благодати. Никуда мы от благодати не денемся. Если только не нарушим единственный новый закон. Самый главный: КОРАБЛЬ НЕ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬСЯ!
   Он замолк. На лице Синь читался гнев - как всегда, когда она была расстроена, встревожена или напугана.
   Сам Луис, обнаружив этот постепенный сдвиг в содержании ангельских проповедей и то влияние, которое ангелы обрели на многие советы, встревожился, но не испугался. Он подходил к ситуации, как к проблеме, серьезной проблеме, требовавшей решения. Решить ее можно было, вынеся на суд общества, заставив ангелов объяснить свое поведение, а не-ангелам показав, что Патель Воблаге пытается втайне изменить закон. Когда об этом станет известно, возникнет ответная реакция. Обойдется без кризиса.
   - У нас осталось сорок три с половиной года, - проговорил он. - Времени на споры достаточно. Нужно ввести это в какие-то рамки. Самым радикальным ангелам придется согласиться, что у нас есть цель, что людям придется там выходить навне, и что им придется выучиться это делать, а не рассматривать выход навне как грех.
   - Все гораздо хуже, - выдавила Синь.
   Цепенящий ужас вновь отразился на ее лице. Она вскочила, и, отбежав к дальней стене комнаты - аккуратной и строгой, совсем не такой безалаберной, как у него - встала там, отвернувшись от Луиса.
   - Ну... да, - пробормотал он, не вполне понимая, о чем она, но радуясь, что Синь вообще заговорила. - Нам всем потребуется тренировка. Ко дню Прибытия нам будет за шестьдесят. Если планета пригодна для жизни, нам придется привыкнуть к мысли, что кто-то из нас там будет жить - останется. А может, кто-то решит повернуть назад, вернуться на Дичу... Об этом, кстати, ангелы вообще не упоминают. Для Воблаге существует только один маршрут прямая, уходящая в бесконечность. Ошибка в его рассуждениях в том, что он предполагает, будто материальное тело способно к вечному полету. Энтропии благодать не учитывает.
   - М-да, - отозвалась Синь.
   - Это все, - проговорил Луис через минуту. Молчание девушки его озадачивало и беспокоило. - Мне кажется, - вымолвил он, чуть промедлив, - об этом стоило рассказать. Вот я и пришел к тебе. Поговорить. А ты, может быть, расскажешь об этом не-ангелам в администрации и в рубке. Им бы стоило озаботиться этой... ревизией целей. - Он примолк. - Может, они уже знают?