Гуин Ле. День рожденья мира

   - Гобондо, - шепотом поправила Синь.
   Луис поднял голову - по щекам Синь текли слезы.
   Он вернул младенца, тонущего в чистых пеленках, в ее объятья, но плач не утихал.
   - Прости, - выдавила она.
   - Молодые матери часто плачут, плосколицая.
   Еще минуту она горько рыдала, задыхаясь и всхлипывая, потом разом взяла себя в руки.
   - Луис, что... Ты ничего не заметил у Хироси?
   - Как врач?
   - Да.
   - Заметил.
   - Что с ним?
   - К врачу он идти отказывается, - выговорил Луис, помолчав немного, - и ты просишь меня поставить предварительный диагноз, так?
   - Наверное. Извини...
   - Не за что. В последнее время он сильно утомляется?
   Синь кивнула.
   - За последнюю неделю он дважды падал в обморок, - прошептала она.
   - Я бы предположил сердечную недостаточность по малому кругу. Это мне хорошо знакомо - мне как астматику она еще предстоит, хотя покамест я ее заработать не успел. С этим можно жить очень долго. Если принимать лекарства, соблюдать режим, делать процедуры. Отправь его к Регису Чандре в госпитале.
   - Попробую, - прошептала Синь.
   - Сделай, - жестко оборвал Луис. - Напомни, что его сыну нужен будет отец.
   Он встал, собираясь уходить.
   - Луис... - пробормотала Синь.
   - А ты не волнуйся. Все будет хорошо. Этот малыш обо всем позаботится. - Он легонько потрепал младенца за ухо.
   - Луис... когда мы приземлимся, ты выйдешь навне?
   - Конечно, если смогу. А то с чего бы я так настаивал на этом всеобщем обучении и тренировках? Чтобы потом любоваться через видеокамеры, как толпа внезников-самоучек бегает снаружи в скафандрах?
   - Просто... столько народу мечтает остаться здесь.
   - Ну, доберемся - посмотрим. Будет интересно... Вообще-то уже интересно. Мы, например, выяснили, чем занят целый отсек в трюме Д. Думали, это там тяжелые защитные костюмы, но уж больно они большие. А это временные жилпространства. Их надо как-то подпирать изнутри, и там жить. Еще мы нашли надувные торы - Бозе полагает, что им полагается плавать на воде. Это корабли. Представь - столько воды, что в ней может корабль плавать! Нет, этого зрелища я не пропущу ни за что на свете... Ну, завтра увидимся.
   Регистрация намерений по прибытии
   В первом квартале Года 163 всем жителям старше шестнадцати лет был предложен выбор, объявляемый открытым голосованием через корабельную сеть. Изменить решение возможно было в любой момент, и оно никого ни к чему не обязывало до той минуты, пока не настанет пора принять решение окончательное и всеобщее - когда планета будет полностью обследована на предмет обитаемости.
   Ответить предлагалось на следующие вопросы:
   Если планета окажется пригодна для жизни, пожелают ли они войти в команду исследователей, выходящих на ее поверхность?
   Пожелают ли они поселиться на поверхности планеты на то время, пока корабль находится на орбите?
   Если корабль покинет орбиту, захотят ли они остаться, сделавшись колонистами?
   Жителей также просили высказаться по следующим вопросам:
   Как долго кораблю следует оставаться на орбите, поддерживая группу высадки?
   И наконец:
   Если планета окажется непригодной для обитания или недоступной для высадки, или если экипаж предпочтет остаться на борту и не высаживаться на поверхность, когда и если корабль покинет орбиту, следует ли ему вернуться к изначальной планете или продолжить полет в космос?
   Обратный перелет к Земле, если верить Канавалю и прочим, мог при использовании эффекта пращи у гравитационных колодцев занять чуть более 75 лет. Кое-кто из инженеров высказывал сомнения, но навигаторы были уверены, что "Открытие" может вернуться на Землю на протяжении жизни одного-двух поколений. Энтузиазм подобное предложение вызывало только у самих навигаторов.
   Общедоступный через корабельную сеть регистр Намерений по прибытии претерпевал с ходом дней интересные флюктуации. Поначалу внушительным оказалось число тех, кто желал посетить планету или пожить на ней, покуда корабль находится на орбите - их окрестили "гостями". Очень немногие, однако, согласились остаться там и после отлета "Открытия". Этих упрямцев называли "аутсайдерами", и кличка прилипла.
   Но с самого начала куда больше было тех, кто не желал опускаться на поверхность планеты даже на день, и мечтал как можно скорее продолжить полет. "Путниками" немедленно записалось более двух тысяч человек.
   Влияние ангелов было так сильно, что окончательное решение изначально не вызывало сомнений. "Открытие" не останется на вечном приколе у Цели, не повернет обратно к Истоку, но продолжит свой путь в Вечность.
   Сердца некоторых "путников" удавалось тронуть аргументами об износе и сносе, об истощающихся припасах, о случайностях и энтропии. Но большинство упорствовало в своем решении жить во благодати и умереть ко Благодати.
   По мере того, как это становилось ясно, число желающих остаться на планете навсегда прирастало, и продолжало расти. Очевидно было, что ангельское большинство, жаждущее продолжить священный полет, не удастся надолго удержать на привязи у планеты. Очень немногие из ангелов вызывались даже ради исследований выходить на поверхность планеты. Многие, следуя учениям архангелов, пытались убедить друзей, что покидать корабль немыслимо опасно - не для тела, но для души, - что это грех, искушение ценой бессмертия души выкупить ненужные людям знания.
   Пространство выбора все сужалось, сводясь к простой дихотомии: выходи во тьму внешнюю и оставайся в ней, или продолжай бесконечный полет к свету. Неведомое, или изведанное. Риск, или безопасность. Ссылка, или родина.
   В течение года число тех, кто из "гостей" переписался в "аутсайдеры", перевалило за тысячу.
   Во второй половине Года 163 центральная желтая звезда системы Синдичу уже имела видимую звездную величину - 2. Школьников приводили в рубку, чтобы посмотреть на нее в "окно".
   Школьные программы подверглись радикальному пересмотру. Хотя учителя-ангелы без энтузиазма, а то и с враждебностью относились к новым учебным материалам, рассказывавшим детям о Цели, от них потребовали допустить к преподаванию "светских". ВР-презентации Старой Земли - Джунгли, Трущобы и прочие - по утверждениям архивистов, износились до такой степени, что их пришлось уничтожить; но удалось спасти большую часть учебных кассет, и тех, что лежали в трюмах, ожидая потенциальных колонистов.
   Те, кто записался в "гости" или "аутсайдеры", сбивались в учебные группы, где просматривали и обсуждали эти записи и учебники. Постоянно приходилось заглядывать в словари, чтобы не вздорить поминутно из-за значения того или иного термина, хотя порой споры все равно возникали. Вот "холод" - это когда очень хочется есть, или когда температура среды понижается? Словарь дает синонимы: мороз, стужа, прохлада, остывание, зима... Значит, понижение температуры. А когда мучительно хочется есть - это голод. С какой стати доводить себя до такого состояния, что есть хочется мучительно?
   Прагматик
   - Нет, я не собираюсь покидать корабля.
   Луис уставился на экран. Он только что обнаружил имя Тана Биньди в списке "путников". Он поднял взгляд на своего друга, снова опустил.
   - Нет?
   - И никогда не собирался. А что?
   - Ты же не ангел, - тупо пробормотал Луис.
   - Нет, конечно! Я прагматик.
   - Но ты потратил столько сил... чтобы открыть путь...
   - Разумеется. - Помолчав, он объяснил: - Не люблю ссор, расколов, принуждения. Они портят качество жизни.
   - И тебе не любопытно?
   - Нет. Если я захочу узнать, каково живется на поверхности планеты, к моим услугам учебные ленты и голозаписи. И полная библиотека книг о Старой Земле. Только зачем мне это знать? Я живу здесь. Мне - нравится. Мне нравится то, что я знаю, и я знаю, что мне нравится.
   Луис взирал на него с прежним отвращением.
   - Тобой движет чувство долга, - со снисходительной приязнью объяснил Биньди. - Долг предков - открыть новый мир... Долг ученого - добывать новые знания... Если дверь открывается, ты считаешь своим долгом шагнуть за порог. Если открывается дверь, я рефлекторно ее закрываю. Покуда жизнь хороша, я не пытаюсь ничего в ней изменить. А жизнь хороша, Луис. - Как всегда, он оставлял между фраз небольшие паузы. - Я буду скучать по тебе, и по многим другим. С ангелами мне будет безмерно скучно. Ты там, внизу, на этом комке грязи, не заскучаешь. Но у меня нет чувства долга, и я наслаждаюсь скукой. Я хочу прожить свою жизнь в покое, не делая зла и не видя зла. И, судя по книгам и фильмам, здесь - лучшее место во вселенной, чтобы этого добиться.
   - В конечном итоге, все сводится к контролю, верно? - спросил Луис.
   Биньди кивнул.
   - Мы не можем жить в независимом окружении. Что ангелы, что я. А ты можешь.
   - Но вы не владеете положением до конца. Так не бывает. Никогда и нигде.
   - Знаю. Но мы создали для себя неплохой эрзац. Мне хватает ВР.
   Смерть, 202 день 163 года
   После долгой и продолжительной болезни навигатор Канаваль Хироси скончался от инфаркта. На похоронах присутствовали его супруга Лю Синь с малолетним сыном, и множество друзей - все навигаторы и большая часть пленарного совета. Его коллега, 4-Патель Рамдас, рассказал, каким покойный был блистательным специалистом, и закончил свою речь в слезах. 5-Чаттерджи Ума поведала, как смеялся он над глупыми шутками, и пересказала его любимую; рассказала, как счастлив он был рождению сына, которого знал так недолго. Последним, вместо ребенка, выступал один из его студентов, назвав покойного суровым учителем, но великим человеком. Затем Синь отправилась вместе с техниками сопроводить тело в биоцентр на переработку. Во время панихиды она молчала. На минуту техники оставили ее наедине с телом, и тогда она коснулась легонько щеки Хироси, чувствуя смертный хлад, и шепнула одно только слово: "Прощай".
   Цель
   На 82 день 164 года звездолет "Открытие" вышел на орбиту вокруг планеты Синдичу - Син Ти Чу, или Новой Земли.
   Покуда корабль совершал первые сорок оборотов, отправленные на поверхность планеты зонды передали на орбиту огромный объем информации, оказавшейся для получателей малопонятной, а то и вовсе ничего не говорящей.
   Вскоре, однако, можно было с уверенностью утверждать, что люди смогут выходить навне на поверхность без респираторов или скафандров. Накапливалось все больше подтверждений тому, что планета может быть пригодна для долговременного обитания человека. Пригодна для жизни.
   На 93 день 164 года первый челнок "корабль-земля" совершил успешную посадку в регионе поверхности, обозначенном как субквадрант восемь.
   ОТНЫНЕ ПОДЗАГОЛОВКОВ НЕ БУДЕТ, ПОТОМУ ЧТО МИР ИЗМЕНИЛСЯ, СМЕНИЛИСЬ НАЗВАНИЯ, ИНАЧЕ ИЗМЕРЯЕТСЯ ВРЕМЯ, И ВСЕ УНОСИТ ВЕТЕР
   Оставить корабль: шагнуть через воздушный шлюз в челнок, это было постижимо - шаг ужасающий, возбуждающий, предельный, акт отвержения, отторжения, подтверждения. Последний шаг.
   Оставить челнок: сделать последние пять шагов по ступенькам, к поверхности планеты - оставить понимание за спиной, потерять сознание обезуметь. Перевести себя на иной язык, в котором ни одно слово - ни "земля" и не "воздух", ни "отторжение", ни "подтверждение", ни "делать" и не "ступать" - не имело смысла. Мир без слов. Без значений. Полная вселенная неопределенности.
   Заметив первым делом стену, благословенную, единственно необходимую ей сейчас стену, борт челнока, Синь прижалась к ней и уткнулась лицом, чтобы только видеть ее, эту стену, выпуклость металла, прочную, устойчивую, видеть только ее, а не то, другое - бесстенье, простор.
   Она прижала свое дитя к груди, не позволяя глядеть.
   Рядом, и вокруг, были люди, они тоже цеплялись за стену, но Синь едва замечала их - даже толкаясь обок с ней, они казались далекими, чужими. Кто-то, она слышала, задыхался, кого-то рвало. У нее самой кружилась голова, и тошнота подступала к горлу. Не продохнуть. Вентиляция здесь барахлит, воздушные насосы перегружены, выключите их! На нее упал луч света - обдал жаром затылок и шею, плеснул, отраженный от металлического борта, в открывшиеся глаза.
   Кожа стены, эпидермис корабля. Она навне, только и всего. В детстве она всегда хотела быть внезницей. Вот и попала навне. Когда закончится смена, она сможет вернуться в мир. Она попыталась ухватиться за кожу мира, но пальцы соскальзывали с гладкой керамики. Холодное, жесткое, мертвое тело матери.
   Она снова открыла глаза, опустила взгляд - мимо шелковистых черных волосиков Алехо - на свои ноги, увидала, что стоит в грязи, и отступила, чтобы сойти с грязи, потому что по ней ходить нельзя, это ей отец объяснил, когда она была совсем-совсем маленькая, нет, это очень плохо - ходить по грязи в теплице, растениям нужно место, а ты можешь раздавить росточки. Так что она отступила от стены, чтобы сойти с грядок. Но куда бы она не ступила, везде была грядка, почва, и растения. Стопы ее давили растения, а почва резала стопы. Она в отчаянии шарила взглядом в поисках прохода, коридора, стен, потолка, но, кроме стены, видела только головокружительный сине-зеленый водоворот, в центре которого полыхал невыносимо-яркий свет. Ослепшая, она рухнула на колени, уткнулась сыну в плечо и расплакалась.
   Ветер - быстрое движение воздуха, безжалостное и бесконечное, оно приносит холод, и ты дрожишь-трясешься, точно в ознобе, он то начинается, то кончается, нелепый, тревожный, непредсказуемый, бессмысленный, раздражающий, ненавистный, сплошная мука. Выключите его, остановите!
   Ветер - легкое движение воздуха, от которого ходит волнами трава на холмах, и прилетают издалека запахи, так что ты поднимаешь голову и нюхаешь, упиваешься ими - странными, сладкими, горькими ароматами нового мира.
   Шепот ветра в лесу.
   Ветер, треплющий флаги.
   Люди, прежде неприметные, становились влиятельными, уважаемыми, шли нарасхват. 4-Нова Эд был мастером-платочником. Он первым разобрался, как их правильно ставить. Груды пластиткани и веревок чудесным образом преображались в стены, ограждающие от ветра - становились комнатами, заключающими тебя в восхитительно знакомой тесноте, где над головой близкий потолок, а под ногами гладкий пол, и спокойный воздух, и ровный, немигающий свет. Это оказалось очень важно, жизненно важно - иметь платок, свое жилпространство, знать, что ты можешь войти, вступить, оказаться внутри.
   - Палатки, - поправлял Эд, но всем слышалось более знакомое слово, и платки остались платками.
   Девочка пятнадцати лет по имени Ли Мейли вспомнила, как в древнем фильме называли одежду для ног. Люди пытались одевать синдромные носки - у кого находились, - но те были тонкие и тут же рвались. Девочка шарила по Складу - неимоверном, непрерывно растущем лабиринте контейнеров, которые привозили с корабля челноки, - покуда не нашла ящик с надписью "БАШМАКИ". Башмаки ранили нежные подошвы тех, кто всю жизнь ходил босиком по коврам, но куда меньше, чем здешний жесткий пол. Нет - земля. Щебень. Камни.
   Но 4-Патель Рамдас, чьим мастерством "Открытие" вышло на орбиту, который провел первый челнок сквозь атмосферу с поверхности, долго-долго стоял перед темной морщинистой стеной, неимоверным стеблем растения дерева - под которым установил свой платок. В одной руке он держал настольную лампу, а в другой - шнур со штепселем. Он искал розетку. Потом тоскливая печаль на его лице сменилась насмешкой, и он понес лампу обратно на Склад.
   Трехмесячный малыш 5-Лунь Тирзы лежал на звездном свету, пока Тирза работала на стройке. Когда мать пришла покормить ребенка, то завизжала "Он ослеп!". И правда, зрачки его сжались в точки. Младенец весь покраснел от жара. Лицо и головку его покрыли волдыри. Потом начались судороги, и наступила кома. Той же ночью он умер. Его пришлось переработать в почву. Тирза лежала на том месте, где в грязи, под почвой лежал ее малыш, и громко стонала, вжимаясь в грязь лицом. Потом с воем подняла лицо, облепленное влажной бурой почвой, страшную маску из грязи.
   Не звезда - солнце. Звездный свет нам знаком: он далекий, ласковый, безопасный. Солнце - это звезда, подступившая к порогу. Как вот эта.
   Меня зовут Звезда, повторяла про себя Синь. Звезда, а не Солнце.
   В темное время суток она заставила себя выглянуть из платка, посмотерть на далекие, ласковые, безопасные звезды, подарившие ей имя. Звездочки ясные - бинь синь. Сияющие точечки. Много-много-много. Не одна. Но каждая... Мысли путались - настолько она устала. Громада небес, и бессчетные звезды... Синь заползла обратно, внутрь. В платок, в мешковую спальню, Луису под бок. Тот спал бездвижным усталым сном. Синь машинально прислушивалась к его дыханию, тихому и ровному. Потом прижала к груди Алехо, стиснула в объятьях, вспоминая малыша Тирзы, который лежит в грязи. В комке грязи, внутри.
   Вспомнила, как бежал сегодня по траве Алехо, под лучами солнца, визжа от радости. Синь тогда поторопилась загнать его в тень. Но ему очень нравилось солнце.
   Луис говорил, что оставил свою астму на корабле, но мигрени продолжали его мучить. Здесь многие страдали от головной боли, от болей в пазухах. Возможно, причиной тому были частицы в воздухе - частицы грязи, пыльца растений, плоть и выделения планеты, ее дыхание. Долгими жаркими днями отлеживаясь от боли в своем платке, Луис размышлял о тайнах планеты, представлял себе, как она дышит, а он пьет ее дыханье, точно любовник, точно это дыхание Синь - принимая его, упиваясь им. Перерождаясь в него.
   Казалось, что здесь, на склоне холма, в виду реки, но поодаль от берегов, самое лучшее место для поселения - в безопасном отдалении, чтобы дети ненароком не упали в этот могучий, глубокий, бешено несущийся поток воды. Рамдас измерил расстояние - получилось 1,7 километра. Те, кому приходилось носить воду, обнаружили для расстояния другие меры: одна целая и семь десятых километра - это очень далеко для тех, кто носит ведра. А ведра приходилось носить. Здесь не было труб в почве, или кранов в камнях. Если рядом нет ни труб, ни кранов, обнаруживаешь, что вода, оказывается, необходима - жизненно, безусловно необходима. Что за прелесть, что за чудо, что за благословение, благодать, недоступная ангелам! Открывается жажда: что за наслаждение - утолить ее! И вымыться - стать снова чистой, какой была прежде, не осыпанной песком и прахом, не липкой от пота, а чистой!
   Синь возвращалась с полей вместе с отцом. Яо сутулился на ходу. Руки его почернели, потрескались, грязь въелась в кожу. А Синь вспоминала, как липла к рукам мягкая корабельная почва, когда она работал в гидропонных садах, как отчерчивала краешки ногтей и складки на костяшках - только покуда он работал, а потом стоило сполоснуть руки - и они снова чисты.
   Что за чудо - иметь возможность смыть грязь, и в любой миг утолить жажду! На Собрании все дружно проголосовали за то, чтобы перенести платки ближе к реке, подальше от Склада. Вода оказалась важнее вещей. А детям придется учиться осторожности.
   Здесь всем приходится учиться осторожности, всегда и везде.
   Фильтровать воду, кипятить воду - что за морока! Но врачи упрямо тыкали лентяев носом в свои чашки Петри. Местные бактерии процветали на средах, содержащих человеческие выделения. Значит, заражение возможно.
   Рыть выгребные ямы, рыть компостные ямы - что за труд, что за морока! Но врачи тыкали лентяев в свои справочники. Хотя очень трудно было понять руководство по санитарным мероприятиям (отпечатано по-английски в Нью-Дели двести лет назад), значения многих слов приходилось выяснять по контексту: дренаж, гравий, сток, глина.
   Что за морока - вечно осторожничать, опасаться, мучиться, следовать правилам! Никогда! Всегда! Помни! Нет! Не забывай! А то!
   А то - что?
   Все равно умрешь. Этот мир ненавидит тебя. Он ненавидит любое инородное тело.
   Уже трое младенцев, и подросток. и двое взрослых. Все лежат под землей, в том тихом месте, рядом с первым, с малышом Тирзы, их проводником в подземный мир. Вовнутрь.
   Пищи хватало. Когда глянешь на Склад, на сектор пищевых продуктов, на могучие пирамиды и стены контейнеров - кажется, что тысяче человек здесь хватит пропитания на всю вечность, мнится, что ангелы с неописуемой щедростью поделились своими припасами. А потом глянешь, как тянется земля, все дальше и дальше, за Склад, за новые ангары, а над ними - небо крышится еще дальше; потом вернешься взглядом - ящички-то такие крохотные.
   Слушаешь, как на собраниях Лю Яо твердит: "Мы должны и дальше проверять местную флору на съедобность", а Чоудри Арвинд повторяет: "Мы должны разбить сады сейчас, пока время орби... года подходящее... время сева".
   И начинаешь понимать - еды не хватит. Еды может не хватать. Еды может (соя не расцветет, рис не взойдет, генетический опыт провалится) не хватить. На какое-то время. Здесь времена меняются.
   Здесь каждому овощу - свое время.
   Врач 5-Нова Луис сидит на корточках у тела 5-Чань Берто, почвотехника, умершего от заражения крови после того, как натер ногу. "Он запустил болезнь!", кричит доктор на соплаточников Берто. "Вы запустили! Вы же видели - рана инфицирована! Как вы могли это допустить? Думаете, мы в стерильной среде? Или вы все мимо ушей пропустили? Не понимаете, что ли здесь почва опасна! Или думаете, я чудотворец?". Потом он рыдает, а соплаточники Берто стоят над мертвым телом товарища и плачущим доктором, оцепенев от ужаса, и стыда, и скорби.
   Твари. Всюду твари. Мир точно из них сделан. Только камни здесь мертвы. А все остальное кишит жизнью.
   Растения - покрывают почву, заполняют воды, - растения в невиданном числе и разнообразии (4-Лю Яо, работавший в импровизированной ботанической лаборатории, выводило из вызванного утомлением ступора только восторженное недоумение, ощущение неизмеримого богатства, рвущийся из груди крик Смотрите! Посмотрите только! Какое чудо!) - и животные, в невиданном числе и разнообразии животные (4-Штейнман Джаэль, одной из первых записавшейся в аутсайдеры, пришлось вернуться на борт навсегда - ее довело до истерических припадков и судорог постоянное касание, неизбежный вид бессчетных мелких ползучих и летучих тварюшек, на земле и в воздухе, и неподконтрольный разуму ужас при их виде и касании).
   Поначалу поселенцы, вспоминая забытые слова из земных книг и голофильмов, называли здешних существ коровами, собаками, львами. Те, кто читал справочники, настаивали, что все животные на Синдичу куда меньше, чем настоящие коровы, собаки, львы, и куда больше похожи на насекомых, паукообразных и червей Дичу. "Здесь позвоночника не изобрели", объясняла юная Гарсия Анита, которую твари просто завораживали - она штудировала архивы по земной биологии всякий раз, как позволяла ее работа электротехника. "По крайней мере, в этих краях. Зато панцири у них просто замечательные".
   Зеленокрылых тварюшек длиною около миллиметра, постоянно вившихся вокруг людей и любивших садиться на кожу, щекоча ее лапками, окрестили собаками - они были такие дружелюбные, а собака ведь считается лучшим другом человека. Анита объясняла, что тварюшкам просто нравится вкус соленого человечьего пота, а на дружбу у них не хватит соображения, но кличка прилипла. Ай! Что это у меня на шее? Не бери в голову, это собака села.
   Планета вертится вокруг звезды.
   А вечерами заходило солнце. Вроде бы же самое - но какая разница! Заходящее солнце забирало с собою краски, оттенки влекомых по небу ветром облаков.
   По утрам солнце всходило, и возвращало миру всю бездну изменчивых оттенков, ярких и тусклых - восстанавливало, возрождало, рождало.
   Постоянство бытия здесь не зависело от человека. Это люди зависели от него - совсем другое дело.
   Корабль улетел. Навсегда.
   Те аутсайдеры, что передумали оставаться на планете, в большинстве своем покинули поселение в первые несколько десятидневок. Когда пленарный совет, возглавляемый ныне архангелом 5-Росс Минем, объявил, что "Открытие" сойдет с орбиты на 256 день года 164, небольшое число поселенцев все же потребовало вернуть их на борт, не в силах перенести окончательность вечного изгнания, или мучения вовнешней жизни. Почти столько же корабельников попросило высадить их в Поселении, не в силах перенести тщеты бесконечного пути или правления архангелов.
   Когда корабль улетел, на планете осталось девятьсот четыре человека. Чтобы умереть. Уже умерших это число включало.
   Разговоров это событие не вызвало - что тут скажешь? Когда ты смертельно устал, больше хочется поесть, забраться в спальник и уснуть, чем болтать. Казалось, что отбытие корабля станет событием, но нет. Поселенцы все равно не могли увидеть его с поверхности. Задолго до дня отлета с борта по радио и внешсети сыпались проповеди о пути во благодать, летели увещевания - вы, оставшиеся на земле, вы все же ангелы, вернитесь к радости! Потом - лавина личных писем, мольбы, благословения, прощания - и корабль отлетел.
   Еще долго с борта "Открытия" в Поселение поступали новости и вести рождения и смерти, проповеди и молитвы, отчеты о единодушном восторге путников. Обратно, из Поселения на "Открытие", летели личные письма и те же научные отчеты, что регулярно отправлялись на Землю. Попытки диалога редко бывали успешны, и через пару лет это дело бросили.
   Следуя статьям Конституции, поселенцы всю собранную ими информацию о планете посылали на Дичу всякий раз, как выдавалась передышка в непрестанных трудах. Организовали даже целый комитет, хранивший анналы Поселения и отправлявший их на родину. Иные добавляли к этим отчетам личные наблюдения, мысли, образы, стихи.
   Достигал ли сигнал цели - никому было неведомо. Но что тут нового?