Гуин Ле. День рожденья мира

   - Это не генетическое, - объяснял Луис. - Культурное. Метаорганическое. Но для индивидуума это различие не менее реально, чем метаболический дефект. Человек или нуждается в вере, или нет.
   Синь все еще размышляла.
   - И те, кто нуждается, не верят, что есть такие, кому это не нужно. Не верят, что есть неверующие.
   - Надежда? - неуверенно предположила Синь.
   - Надежда - не вера. Надежда связана с реальностью, даже если совершенно необоснованна. Вера отвергает реальность.
   - Имя, которое можно назвать, не есть истинное имя, - прошептала Синь.
   - Коридор, по которому можно пройти, не есть истинный коридор, согласился Луис.
   - Но что дурного в вере?
   - Опасно путать реальность с вымыслом, - тут же отозвался Луис. Путать желание - с возможностью, эго - с космосом. Крайне опасно.
   - О-ох! - Синь скорчила гримаску, возмущенная его напыщенностью, но через минуту проговорила: - Не это ли имела в виду мать Терри - "Народу нужен бог, как трехлетнему малышу - матапила". Интересно, что такое матапила?
   - Наверное, оружие.
   - Я иногда ходила с Розой на увеселения, пока та совсем не ушла в серафимы. И мне вообще-то нравилось. Особенно песни. И когда они восхваляют вещи - знаешь, самые обычные, - и говорят, что все, что мы делаем - свято. Не знаю... Мне - понравилось, - проговорила она, будто защищаясь. Луис кивнул. - Но когда они начинают зачитывать всякую дурь из книги - и что такое "путь", и что значит "открытие", - меня замыкать начинает. Они на все лады твердят, что наружи вообще ничего нет. Вся вселенная - внутри. Ужас какой.
   - Они правы.
   - А?
   - С нашей точки зрения, они правы. Снаружи ничего нет. Вакуум. И пыль.
   - Звезды! Галактики!
   - Точки на экране. Мы не можем дотянуться до них, добраться. Только не мы. Не при нашей жизни. Наша вселенная - корабль.
   Эта мысль была одновременно знакомой до банальности и странной до жути. Синь пораздумала и над ней.
   - А наше бытие здесь совершенно, - продолжил Луис.
   - Да?
   - Мир и изобилие. Свет и тепло. Безопасность и свобода.
   "Само собой", подумала Синь, и на лице ее это отразилось.
   - Ты учила историю, - настаивал Луис. - Столько страданий. Жил ли кто-нибудь в отрицательных поколениях так, как живем мы? Хоть вполовину так хорошо? Большинство землян жили в постоянном страхе. В боли. Невежестве. Они дрались друг с другом из-за денег и верований. Умирали от болезней, войн, голода. Это было как в Трущобах 2000 или Джунглях. Сущий ад. А здесь - рай. Ангел Терри был прав.
   Синь поразилась ярости в его голосе.
   - И?
   - Так что - наши предки послали нас из ада в ад через рай? Тебе подобная схема не кажется дефектной?
   - Ну-у... - протянула Синь, обдумывая его метафору. - К Шестому поколению это и правда несправедливо. А для нас - никакой разницы. К тому времени мы от старости уже не сможем выходить навне. Хотя я бы выковыляла, глянула, каково оно. Даже если там - ад.
   - Вот поэтому ты - не ангел. Ты принимаешь тот факт, что наша жизнь, наш полет, имеет цель, не заключенную в ней. Что у нас есть цель.
   - Да? Вряд ли. Я на это просто надеюсь. Было бы интересно оказаться... где-нибудь еще.
   - Но ангелы не верят, что есть какое-то "еще".
   - Тогда они здорово удивятся, когда мы достигнем Синдичу, - ответила Синь. - Хотя мы все к этому времени... Слушай, мне еще для Канаваля таблицы делать... Увидимся на занятиях.
   На момент этого разговора обоим было по девятнадцать лет, и они учились на втором курсе. Они не знали, что второкурсники всегда ведут беседы о природе веры и цели бытия.
   Вести с земли
   Конечно, вести следовали за кораблем -или догоняли его - с той минуты, как "Открытие" покинуло планету Дичу, Землю. Первое поколение еще получало множество личных сообщений: "Потомки Росс Бетти - весь Баджервуд болеет за вас!". С течением лет таких становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Порой возникали проблемы с приемом - был случай, когда радиосвязь прервалась на целый год; по мере того, как росло расстояние до Земли, и в особенности - в последние пять лет, становились нормой искажения, задержки, потери сигнала. И все же "Открытие" не забывали. Доносились слова. Изображения. Кто-то - или какая-то программа - на изначальной планете продолжал направлять в космос тонкую струйку информации: новости, последние научные открытия, стихи и прозу, порой - целые газеты или тома политических комментариев, литературы, философии, критики, искусства, документалистики; только значения слов изменились, и трудно было судить: то, что ты читаешь или смотришь - это вымысел или реальность? - потому что отделить земные фантазии от землянского бытия было невозможно. И с наукой не лучше, потому что за общеизвестное принималось неведомое, и оставались без определения ключевые термины. Первое и второе поколения потратили немало времени, нервов и интеллектуальных сил, анализируя и толкуя сообщения с Дичу. Сообщения о, видимо, кровопролитном конфликте между, очевидно, школами религиозно-философской мысли (хотя с таким же успехом это могли быть национальные или этнические различия), именовавшимися (по-арабски) Истинными Последователями и Подлинными Последователями, даже привели к появлению в первой и четвертой четях соперничающих группировок. Тысячи или миллионы - в сообщении говорилось о миллиардах, но это, конечно, была ошибка или искажение - в любом случае, множество людей на Дичу было убито или поубивало друг друга из-за этого конфликта идей (или верований?). На борту "Открытия" шли яростные споры о природе этих идей, верований, конфликтов. Споры тянулись десятилетиями. Но они не погубили ни одной живой души.
   К третьему и четвертому поколениям содержание передач с Земли стало настолько невнятным, что лишь отдельные любители продолжали следить за ними; большинство же не обращало внимания вовсе. Если бы на Дичу случилось что-то важное, кто-нибудь да заметит; и кроме того - все, что принимали антенны, попадало в архив. Должно было попадать в архив.
   4-Канаваль
   Когда Синь пришла в колледж-центр записываться на курсы первого года, она обнаружила, что профессор навигации, 4-Канаваль Хироси, потребовал, чтобы ее записали сразу на второй курс по его предмету. "Интересно!", возмутилась она подобной наглостью, бросив регистратору: "А что, если я вообще не собираюсь заниматься навигацией?" И все же Синь была польщена; очевидно, Канаваль пристально следил за успехами старшеклассников в математике и астрономии, и положил на нее глаз. Она записалась на второй курс навигации.
   Профессия навигатора была почетной, но не привлекательной, как работа внезника или актера-сетевика. Многим сама идея "навигации" казалась пугающей. Они объясняли это так: на любой работе можно сделать ошибку, и это плохо кончится (любое событие в аквариуме отзывается по всему аквариуму), но на таких работах, как регенерация воздуха или навигация, от ошибки могут пострадать или вовсе погибнуть люди - может быть, даже все.
   Все системы корабля были снабжены резервными, дополнительными, безопасными, но, как было общеизвестно, навигация не могла быть безопасна. Конечно, компьютеры не ошибаются, но ведь информацию в них вводят люди; курс требовалось корректировать постоянно; навигаторам оставалось только проверять и перепроверять свои вычисления и расчеты компьютеров, проверять и перепроверять все начальные данные и результаты, выискивать малейшие расхождения, а потом повторять все это снова, и снова, и снова. Если расчеты и подсчеты все приводили к одному результату, если все сходилось - тогда не происходило ничего. Можно было заняться тем же самым - по новой.
   Короче говоря, работа навигатора была не более завлекательной, чем подсчет бактерий - еще одно непопулярное занятие. А вот способности к математике и дисциплина от навигаторов требовались изрядные. Немногие студенты после первого, обязательного, курса брали второй, и мало кто выбирал эту профессию окончательной. 4-Канаваль искал кандидатов, или, как говорили иные, жертв.
   Если всеобщая нелюбовь к навигации и прорастала из глубинного ужаса перед тем, чем приходилось заниматься пилотам - полету сквозь бездну, самому движению мира-корабля, его курсу и цели - об этом никто не упоминал, хотя Синь приходило в голову нечто подобное.
   Канаваль Хироси был невысоким мужчиной чуть старше сорока, с горделивой осанкой, копной черных волос и плоским лицом, похожим, как решила Синь, на портреты мастеров дзен. Был он родней Луису - сводным кузеном, - и порой сходство становилось заметно. На занятиях он был резок, нетерпелив, нетерпим. Студенты жаловались: одна мельчайшая ошибка в компьютерной симуляции, и он отбрасывал выполненное задание, часы кропотливой работы, со словами "никуда не годится". Конечно, он был высокомерен и придирчив, но Синь защищала его от обвинений в мании величия. "Дело не в его эго", говорила она. "У него, по-моему, вообще нет эго. Только его работа. А она должна быть сделана идеально. Безошибочно. Если мы подойдем слишком близко к гравитационному колодцу, какая нам разница - на километр или на парсек?"
   - Ну ладно, но от миллиметра-то горя не будет, - возразил Аки, чья безупречная таблица расчетов только что была стерта со словами "никуда не годится".
   - Сейчас - миллиметр, - педантично заметила Синь, - а через десять лет - парсек.
   Аки закатил глаза. Синь не обратила внимания. Похоже было, что никто, кроме нее, не понимает, как интересно то, чем занимается Канаваль, как здорово исполнить расчет точно - не "почти точно", но идеально! Это было совершенство. Прекрасная работа. Отвлеченная, и одновременно побуждающая к смирению, потому что неважно, чего желаешь ты. Эта работа не терпела спешки - каждая мелочь должна быть исполнена с тем же совершенством, ничто не может быть забыто, чтобы достичь совершенства в большом. Таков был путь. Он требовал непрестанного, неослабного, бдительного внимания, следования не своему капризу или воле, но самому бытию. Постоянного сосредоточения. Межзвездная навигация: это когда плывешь в небесах. Вокруг простиралась бездна. И в ней проходил единственный путь.
   А если это знание ударит тебе в голову - тебе тут же напомнят, что ты бесспорно и безоговорочно зависим от компьютеров.
   Третьекурсникам Канаваль всегда задавал одну и ту же задачу: "Компьютеры отключились на пять секунд. Используя имеющиеся координаты и данные, проложить курс на следующие пять секунд, не используя компьютеров". Студенты или сдавались через несколько часов, или днями сидели над задачей, чтобы в конце концов тоже отбросить ее как пустую трату времени. Синь так и не сдала свой результат, и в конце семестра Канаваль поинтересовался, где же задача.
   - Я хотела еще поработать над ней на каникулах, - ответила Синь.
   - Зачем?
   - Мне нравятся вычисления. И мне интересно, сколько времени у меня уйдет на решение.
   - Каков пока рекорд?
   - Сорок четыре часа.
   Профессор кивнул -так тихонько, что, может, и не кивал вовсе, и отвернулся. Выказывать одобрения он не умел.
   Зато он умел радоваться, и даже смеяться, когда что-то веселило его обычно что-то очень простое: глупые ошибки, нелепые промахи. Тогда он хохотал, громко, точно ребенок "Ха! ха! ха!". А, посмеявшись, всегда замечал с широкой улыбкой: "Глупо! Глупо!".
   - Он правда мастер дзен, - говорила Синь Луису, когда они сидели в закусочной. - Настоящий. Сидит и медитирует. Встает в четыре часа. И сидит три часа. Мне бы так. Но тогда мне придется ложиться в двадцать, и я ничего не успею выучить. - И, заметив, что Луис никак не реагирует, поинтересовалась: - А как твой в-труп?
   - Разложился до виртуального скелета, - рассеянно ответил Луис.
   На третьем курсе студенты выбирали специальность. Синь пошла в навигацию, Луис - в медицину. На занятия они больше не ходили вместе, но встречались ежедневно - в закусочной, в спортзале, в библиотеке. В гости друг к другу они больше не ходили.
   Секс в аквариуме
   Любовники не сбегают (куда?). Встречи любовников - достояние общественности. Твои половые успехи служат для окружающих предметом глубокого и непосредственного интереса и озабоченности. Контрацепция гарантируется инъекциями каждые двадцать пять дней - девочкам с момента менархе, мальчикам - как укажет медкомиссия. Неявка в клинику за контруколом в назначенный день и время карается немедленным запросом: работники клиники проходят по твоему классу, спортзалу, сектору, коридору, жилпространству, во весь голос объявляя твое имя и проступок.
   Без контруколов разрешено обходиться в следующих случаях: после стерилизации или завершения менопаузы; при обете безбрачия или строгого гомосексуализма; или после официального объявления, сделанного женщиной и мужчиной, о намерении совершить зачатие. Женщина, нарушившая обет безбрачия или зачавшая ребенка не от объявленного партнера, может получить укол постфактум, но после этого и она, и ее партнер обязаны делать инъекции в течение двух лет. Неразрешенные беременности прерываются. Безжалостные социальные и генетические причины, обуславливающие подобную систему, разъясняются каждому еще в школе. Но никаких причин не будет довольно, если свою личную жизнь ты сможешь держать в тайне. Вот этого-то у тебя и не выйдет.
   Знает твой коридор, твоя семья, твой сектор, твоя родня, вся твоя четь знают, кто ты и где ты, и чем ты занят, и с кем, и все они сплетничают. Честь и стыд - могучие общественные силы. Поддерживаемые полным отсутствием уединения, подчиненные рациональным нуждам, а не стремлению подчинять и подчиняться, стыд и честь могут поддерживать социальную стабильность очень и очень долго.
   Подросток может выделиться из родительского жилпространства, найти однокомнату в другом коридоре, другом секторе, сменить даже четь, но все в новом коридоре, секторе, чети будут знать, кто входит в твою дверь. Они будут наблюдать, и любопытствовать, и бдеть, и интересоваться, по большей части доброжелательно, но всегда в смутной надежде позлословить, и они будут сплетничать.
   Садок, он же Крольчатник - вот первое место, куда переселяются юноши и девушки, покинувшие родной дом. Эти имя носила сетка коридоров в четвертой чети, близ колледжа. Все комнаты здесь были одиночные, некоторые - меньше стандартного объема, а стены, следующие кривизне обшивки главного ускорителя, сходились не под прямыми углами. Студенты двигали перегородки, пока сектор не превратился в лабиринт каморок и сожилищ. В Садке было шумно, безалаберно, пахло ношеной одеждой. Спали здесь редко, а любились небрежно. Но в клинику за контруколами являлись все.
   Луис поселился близ Садка, в трипространстве с двумя другими студентами-медиками, Таном Биньди и Ортисом Эйнштейном. Синь по-прежнему обитала во второй чети, в одном жилпространстве с Яо. Каждый день она тратила по двадцать минут на дорогу до колледжа и обратно.
   Пройдя через обычный для подростков период сексуальных опытов, поступившая в колледж Синь дала обет безбрачия. Она заявила, что не хочет, чтобы ее биологические ритмы диктовались уколами, и не желает, чтобы чувства мешали учебе - хотя бы пока она не закончит колледж.
   Луис продолжал ходить на уколы каждые двадцать пять дней, никаких обетов не давал, но и не спал ни с кем из знакомых. Никогда. Единственным его сексуальным опытом был промискуитет школьных вечеринок.
   Оба знали это друг о друге, потому что знали все. И друг с другом никогда об этом не говорили. Молчание их было таким же взаимным, глубоким и уютным, как их беседы.
   Их дружба, конечно, тоже была общеизвестна. Друзьям вольно было спорить, почему Синь и Луис не спят друг с другом, и когда же наконец до этого дойдет.
   Но под поверхностной дружбой таилось что-то, неведомое никому, что не было дружбой: обет, данный не словом, но телом, недеяние, имевшее важнейшие последствия. Они служили друг для друга уединением. Они нашли, где это вовне. И ключом к нему было молчание.
   Синь нарушила обет, нарушила молчание.
   - Разложился до виртуального скелета, - рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии. Автор программы запрограммировал свое гнусное творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. "Продолговатый мозг, идиот!", шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: "Ты что, решил, что вот это - слепая кишка?" Синь нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. "Похлопаем в ладоши и споем!", восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
   Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
   - Луис, - проговорила она, - Лена...
   Луис вскинул руку - так резко, так неслышно, что Синь умолкла, едва проронив имя.
   - Нет, - бросил он.
   Очень долгая пауза.
   - Слушай, Луис. Ты свободен.
   Он снова вскинул руку, отвращая речь, защищая тишину.
   - Я хочу, чтобы ты знал, ты... - настаивала она.
   - Ты не можешь меня освободить, - промолвил он. Голос его сел - от гнева ли, или другого сильного чувства. - Да. Я свободен. Мы оба свободны.
   - Я только...
   - Нет, Синь! Не надо. - На миг их взгляды встретились. Луис поднялся. Пусть, - проговорил он. - Мне пора.
   Он двинулся прочь, огибая столы. Ему говорили "Привет, Луис" - он не откликался. Ясно было, что случилась ссора. Синь и Луис сегодня в закусочной повздорили. Эй, что это на них нашло?
   Инь-Ян
   Молодой женщине трудно порой бывает устоять перед сексуальным притяжением старшего мужчины, особенно если тот наделен властью или авторитетом. Если же она находит его привлекательным, стойкость ее еще слабеет. Скорей всего, она закроет глаза и на трудность, и на притяжение, желая сохранить свободу выбора - свою и других. Если возобладает желание независимости, она станет бороться с силой его желания, с собственной тоской, чтобы сила ее уступки сравнялась с мощью его агрессии, чтобы принять его в себя с криком "Возьми меня!".
   Или она может найти свободу в своей капитуляции. В конце концов, ее принцип - Инь. Инь считается негативным принципом, но это Инь говорит "Да".
   Вскоре после выпуска они снова встретились в закусочной. Оба проходили усиленную подготовку по специальности - Луис интерном в центральном госпитале, Синь юнгой в Рубке. Работа поглощала их без остатка. Они не виделись уже две или три десятидневки.
   - Луис, - сказала она, - я живу с Канавалем.
   - Кто-то мне говорил, - Луис по-прежнему изъяснялся невнятно и рассеянно, словно то была мягкая оболочка чего-то окостенело-жесткого.
   - Я только на прошлой неделе решила. Хотела тебе сказать...
   - Если тебе это по нраву...
   - Да. Он хочет, чтобы мы поженились.
   - Вот и славно.
   - Хироси, он... он как ядерный реактор. Он меня возбуждает... - Она искренне пыталась объяснить, чтобы Луис понял, это ведь так важно, чтобы он понял! Луис вдруг поднял взгляд, улыбнулся, и Синь покраснела. Интеллектуально, - поправилась она, - и эмоционально.
   - Эй, плосколицая, - он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа, - если тебе хорошо - вот и ладно.
   - Ты и Лена... - проговорила она страстно.
   Луис снова улыбнулся, но уже по-другому, и ответил тихонько, мягко, непреклонно:
   - Нет.
   Цельность
   Не то, чтобы в Хироси чего-то не хватало. Он был целен. Высечен из монолита. Возможно, этого и не хватало - обломков других Хироси, которые могли бы читать романы, или раскладывать пасьянсы, или залеживаться в постели, или вообще делать нечто иное и быть кем-то иным.
   Хироси делал то, что должен, и в этом был он весь.
   Синь, как любой молодой женщине на ее месте, казалось, что, войдя в его жизнь, она изменит ее к лучшему. Но, съехавшись с ним, она вскоре поняла, что ее жизнь изменилась радикально, а вот его - ничуть. Она стала частью того, чем занимался Хироси. Существенной частью, безусловно - ничего лишнего он не делал. Но вот чем он занимается, она прежде не понимала.
   Это осознание изменило ее образ мышления и жизни круче, чем семейная жизнь и регулярный секс. Не то, чтобы радости, горести и открытия секса не занимали ее, не восхищали и не удивляли порою; но в общем и целом она находила секс, как еду, замечательным телесным удовольствием, которое не особенно затрагивало ее разум и чувства, целиком и полностью занятые работой.
   А открытие, нет - откровение, которое принес ей Хироси, не имело ничего общего - или так ей казалось - с их партнерством. Оно касалось его работы их работы. Их жизни. Всех людей в мире корабля.
   - Ты меня уговорил за тебя выйти, чтобы меня кооптировать, - укорила она его с полгода спустя.
   Хироси, со своей обычной честностью - ибо хотя все, что он делал, имело своей целью сокрытие и продолжение обмана, друзьям он старался не лгать даже в малости - ответил:
   - Нет, нет. Я тебе и без того доверял. Но так куда проще, разве нет?
   Синь посмеялась.
   - Для тебя. Но не для меня! Для меня все было простым прежде. А теперь все вдвое...
   Несколько секунд он молча смотрел на нее; потом взял ее за руку и нежно коснулся губами ее ладони. Любовником он был церемонно-вежливым; его неизбежная капитуляция перед лицом превосходящей страсти всегда пробуждала в Синь нежность, так что их любовь всегда была приятственной, а порой изумительно радостной. И все же Синь знала, что она в конечном итоге - лишь топливо для его реактора, подчиненного единственной, всепревосходящей цели. И обманутой, использованной она не чувствовала себя только потому, что знала теперь - для Хироси топливом служило все, включая его самого.
   Ошибки
   На третий день после свадьбы Хироси рассказал ей, в чем цель его труда - чем он вообще занимается.
   - Год назад, - заметил он, - ты спрашивала меня о расхождениях в записях работы ускорителей.
   Они обедали вдвоем в своем жилпространстве. Это называлось "медовым месяцем". Слово давно потеряло всякое значение в мире, где нет ни меда, ни медоносных пчел, ни месяцев в календаре, ни месяца на небе. Но обычай хороший.
   Синь кивнула.
   - Ты мне тогда показал, что я что-то упустила. Не помню только, что.
   - Ложь, - заявил Хироси.
   - Нет, ты сказал что-то другое. Константа...
   - То, что я сказал - ложь, - перебил он ее. - Намеренный обман. Чтобы увести тебя с правильного пути. Убедить, что ты ошиблась. Твои вычисления были совершенно точны, и ты ничего не упустила. Расхождения существуют. Гораздо большие, чем те, что обнаружила ты.
   - В записях работы ускорителей? - тупо переспросила она.
   Хироси коротко кивнул. Он перестал жевать. Говорил он очень тихо - как уже знала Синь, от нервного напряжения.
   Сама она здорово проголодалась, поэтому запихнула в рот здоровый ком лапши, прежде чем отложить палочки и пробурчать с набитым ртом:
   - Ладно, и что ты хотел рассказать?
   Хироси поднял застывший взгляд, и на миг Синь уловила в его глазах выражение столь нехарактерное - отчаяние? мольба? - что оно тронуло ее до глубины души, как его уязвимость в минуты любви.
   - Что случилось, Хироси? - прошептала она.
   - Корабль сбрасывает скорость на протяжении последних четырех лет, ответил он.
   Мысли Синь помчались чудовищным галопом, перебирая выводы, объяснения, сценарии.
   - Что случилось? - проговорила она, наконец, и голос ее почти не дрожал.
   - Ничего. Это делается намеренно. Сознательно.
   Хироси смотрел себе в миску. Когда он на мог поднял глаза, Синь сообразила, что он боится ее суждения. Боится ее. Хотя - и это она тоже поняла - страх не изменит ни его решения, ни его слов.
   - Намеренно?
   - Решение было принято четыре года назад, - проговорил он.
   - Кем?
   - Четырьмя навигаторами в Рубке. Потом его подтвердили двое из Администрации. Сейчас об этом знают еще четверо в инженерно-ремонтном отделе.
   - Но почему?
   Похоже было, что этот вопрос принес Хироси облегчение - возможно, потому, что прозвучал спокойно, без вызова или протеста.
   - Ты спросила, что случилось, - ответил навигатор почти обыденным тоном, даже с налетом лекторской язвительной самоуверенности. - Ничего. Не было никакой аварии. Мы не сходили с курса, если не считать ничтожных отклонений. Но ошибка случилась. Экстраординарного масштаба ошибка. И мы воспользовались ею. Ошибка - это всегда возможность. Нашли ее мы с Чьереком. Фундаментальная, повторяющаяся ошибка в расчетах траектории с того момента, как пять лет назад, в году 154-м, мы миновали гравитационный колодец CG440. Что случилось при этом прохождении?
   - Мы потеряли скорость, - автоматически отозвалась Синь.
   - Мы ее набрали, - поправил Хироси, и поднял голову, чтобы наткнуться на ее недоверчивый взгляд. - Ускорение было таким внезапным и значительным, что компьютеры сочли его ошибкой десятого порядка, и компенсировали соответственно.
   - Десятого порядка?
   - К тому времени, когда Чьерек явился ко мне с начальными данными, и я сообразил, что объяснить расхождения можно только ошибкой вычислителей, мы набрали скорость 0,82с, и обогнали график на сорок лет.
   У Синь его шутка, его дурачество, попытка надуть ее невозможными числами, вызывала только холодное возмущение.
   - Мы не могли набрать восемьдесят две сотых, - пренебрежительно бросила она.
   - О нет, - с такой же ледяной ухмылкой откликнулся Хироси. - Еще как могли. И набрали. Мы двигались на скорости 0,82 в течение девяносто одного дня. Все, что мы знали об ускорении, уравнения Гегаарда, лимит приращения масс - все неверно! Вот где крылась ошибка! В аксиомах! Ошибка таит в себе шанс. Когда получаешь данные, когда можешь сделать расчет, все становится очевидно. Мы все это передадим физикам на Дичу, когда долетим до Синдичу. Расскажем, как они ошиблись. Что можно использовать гравитационный колодец, чтобы через эффект пращи разогнать корабль до восьми десятых световой. Это действительно полет "Открытия". Мы могли бы одолеть весь путь за восемьдесят лет. - Лицо его - лик завоевателя - победительно закаменело. - Мы прибудем в систему назначения через пять лет, - проговорил он. - В начале Года 164.