Страница:
Элен решительно вернулась к столу и нажала кнопку селектора.
– Элеонора?
– Да, мадемуазель.
– Аннулируй звонок в «Сомерсет холдинга».
Она устало опустилась в кресло. У него было достаточно времени, чтобы связаться с ней. Он просто не захотел.
Еще никогда в жизни она не испытывала такого чувства. Никогда.
НАСТОЯЩЕЕ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
– Элеонора?
– Да, мадемуазель.
– Аннулируй звонок в «Сомерсет холдинга».
Она устало опустилась в кресло. У него было достаточно времени, чтобы связаться с ней. Он просто не захотел.
Еще никогда в жизни она не испытывала такого чувства. Никогда.
НАСТОЯЩЕЕ
Воскресенье, 14 января
Глава 1
Хамелеон медленно проехал на своем черном «херце» мимо загородного двухэтажного дома в штате Коннектикут. На заднем сиденье машины сидел огромный датский дог по кличке Руфус. Он сидел тихо, уши торчком, блестящие черные глаза добродушно смотрели в окно.
Хамелеон внимательно изучил окрестности. Дом стоял вдали от дороги, во дворе, где росли старые, голые в это время года клены. Построен он, по всей видимости, в первой половине девятнадцатого века, обит клинообразными досками. Фасад в виде буквы L фронтоном выходит на дорогу, ставни открыты, одна из печных труб дымится. На почтовом ящике у подъездной аллеи серебрилась надпись «Э. Жано».
Задерживаться здесь дольше не имело смысла. Проехав с четверть мили в обратном направлении, Хамелеон свернул на грязную проселочную дорогу и остановился у вечнозеленого кустарника. На кварцевом хронометре было без пятнадцати четыре. У него еще есть время исследовать до темноты частные владения Жано. Голос по телефону информировал его, что Элен Жано, возможно, проведет уик-энд у своего брата. Надо было выяснить, так ли это.
Оставив Руфуса в машине, Хамелеон направился к дому, стараясь двигаться как можно незаметнее. Ботинки на резиновой подошве делали его шаги почти бесшумными. Здесь, в провинциальной глуши, стояла тишина, и любой звук был отчетливо слышен. Это тебе не город, где все звуки сливаются в общей какофонии.
Когда он подошел к дому, из трубы по-прежнему вился дым, а в окнах уже зажегся свет. Какое-то время он стоял неподвижно и напряженно вслушивался. Тихо. Они, должно быть, в доме. Плохо, что сейчас зима: деревья стоят голые, вокруг все прекрасно просматривается. Ладно, ночью будет гораздо легче. А пока надо быть предельно осторожным.
За домом располагался большой гараж, тоже обитый клинообразной доской, с окнами по сторонам. Хамелеон подкрался к одному из них и заглянул внутрь. Так, двухместный «БМВ», черный «линкольн-континенталь». Белого «роллс-ройса» нет, но это еще ничего не значит: она могла приехать на «роллсе» и отпустить шофера. Вполне возможно также, что ее привез сюда брат или она приехала поездом или автобусом. Даже самые богатые в поездках между Нью-Йорком и Коннектикутом пользуются общественным транспортом.
Слева от гаража располагался прямоугольный плавательный бассейн, закрытый туго натянутым брезентом, а чуть поодаль стоял амбар, крытый почерневшей от непогоды кедровой дранкой. Большие узорчатые окна строения лучились мягким светом.
Хамелеон крадучись подошел к амбару, заглянул в одно из окон и чуть не присвистнул от удивления. Оказывается, это роскошный гостевой домик! Еще бы – тиковые панели, балочный потолок, дорогие ковры на полу, богатейшая обстановка. Во всем чувствовалась рука дизайнера-профессионала. Он заметил лежавшую на кофейном столике дамскую сумочку. Значит, его не обманули: Элен Жано, видимо, действительно здесь. Похоже, она предпочитает пользоваться гостевым домиком. Хотя вполне может оказаться, что это вовсе не ее сумочка. Ну что же, он подождет и все выяснит. Хамелеон вернулся к машине, выпустил Руфуса и, закурив сигарету, улыбнулся. Теперь уже скоро! На этот раз он вернется к дому с Руфусом.
Элен, улыбаясь, наблюдала за Эдмондом, который, надев фартук, крутился у большой кухонной плиты. Перевернув на гриле стейки, брат отложил вилку и каминными щипцами вынул из духовки огромные печеные картофелины.
– Пахнет вкусно, – радостно сказала Элен.
– Подожди хвалить, ты еще не попробовала десерт.
– И что же это? Бульденеж или профитроли?
– Придется потерпеть, – загадочно ответил Эдмонд. – Где будем обедать: в столовой, в кабинете или здесь, на кухне?
– Давай прямо здесь. Помнишь, когда мы были детьми, мне кажется, мы все время жили на кухне. И мне всегда это нравилось. Там так вкусно пахло.
– В тебе все еще живет крестьянка, маленькая француженка.
– Пожалуйста, держи это в секрете, – рассмеялась Элен. – Ты же не хочешь, чтобы весь мир узнал, что королева высокой моды – всего-навсего простая кухонная девчонка.
– Клянусь держать это в тайне. – Взяв вилку, Эдмонд снова перевернул стейки. – Что будешь пить? Шампанское или красное вино?
Хамелеон посмотрел на часы – прошло полчаса.
– Выходи, Руфус, – тихо приказал он.
Уши собаки моментально встали торчком. Она бесшумно спрыгнула на землю и застыла, вопросительно глядя на хозяина. Открытая розовая пасть придавала ей довольно добродушный вид.
– Пошли, собака, – криво усмехнулся Хамелеон. – Пора тебе отрабатывать ужин.
– Было вкусно. – Сделав последний глоток вина, Элен промокнула губы льняной салфеткой и встала из-за стола. Потом собрала тарелки и положила их в посудомоечную машину.
– По-моему, я начинаю американизироваться, – сказал Эдмонд, отодвигая стул. – Стейки и картошка – теперь моя любимая пища. А вот ты свою картошку не доела.
– Я не хочу поправляться, – рассмеялась Элен и. погладила свой плоский живот. – В противном случае тебе придется называть меня «большая француженка».
– И к яблочному пирогу даже не притронулась, – упрекнул ее брат.
– Еще бы! Уж лучше бы не говорил, что все утро провозился с десертом! Да ты просто поехал в Роксбери, купил пирог в кондитерской Сары Ли и разогрел его в духовке! – Элен уперла руки в бока, изображая притворный гнев. – Неужели поездка в город заняла у тебя все утро?
– Почти. – Эдмонд встал и потянулся. – Может, займемся финансовыми отчетами?
– Сейчас, только сначала я схожу в амбар. Там у меня остались все бумаги.
– Ладно. Я подожду тебя в библиотеке наверху.
Элен кивнула, включила посудомоечную машину, накинула на себя стеганое пальто и, прежде чем выйти на улицу, нажала на выключатель. Дорожка между домом и амбаром ярко осветилась спрятанными в деревьях фонарями.
Свежий, бодрящий воздух коннектикутской ночи ударил ей в лицо. Сунув руки в карманы пальто, Элен постояла на крыльце, полюбовалась звездами в безбрежном пространстве черного бархатного неба. Было тихо. Даже очень тихо. Эту тишину она любила больше всего, проводя свои уик-энды за городом. В Манхэттене такое совершенно невозможно.
Элен ступила на выложенную плиткой дорожку и направилась к амбару.
Как только зажглись фонари, Хамелеон отступил поглубже в тень. Его охватило сильное возбуждение. Такое бывало всякий раз, когда он готовился к встрече со своей жертвой. Но как бы сильно возбужден он ни был, ему всегда удавалось сохранить контроль над собой. Главное – предельная осторожность. В подобного рода бизнесе только дураки полагаются на случай и потому погибают.
Дверь открылась, на крыльце появилась женщина. Хамелеон удовлетворенно кивнул. Теперь надо терпеливо дождаться, когда она подойдет поближе. Он ведь должен убедиться, что это и есть Элен Жано.
Женщина сошла с крыльца, направилась к амбару. Цоканье ее каблуков гулко отдавалось на плитах дорожки. Руфус насторожился и глухо зарычал. Глаза его в свете фонарей горели желтым огнем.
– Тихо! – шепотом скомандовал Хамелеон.
Рык моментально застрял в глотке у животного, но напряжение не прошло.
Ничего, ожидание ему не повредит, а только сделает еще злее. Сунув руку в карман, Хамелеон достал акустический свисток. Он хорошо помнил инструкции: два коротких – команда к атаке, один длинный – назад.
Убийца не отрывал взгляда от Элен. Походка грациозная, чувственная, но отнюдь не вызывающая. Классная дамочка! Вот если бы она не…
Сейчас она была на полпути между домом и амбаром. Хамелеон затаил дыхание. Свет фонаря упал на ее лицо, и он наконец-то рассмотрел его. Теперь у него не было и тени сомнения – это была она.
Элен внезапно замедлила шаг. Что-то было не так.
Рядом таилась опасность. Она не знала какая, но ей уже довелось испытать это чувство. Тогда, в Париже. Ей точно так же стало не по себе перед приходом бошей в их дом. Только теперь ощущение опасности было сильнее. Ее словно накрыло морской волной.
Она напряженно всмотрелась в темноту и, затаив дыхание, прислушалась. Все тихо, но опасность стала еще ощутимее.
Ее охватила дрожь, и она стала растирать себе руки, пытаясь согреться. Страх все не проходил, не проходил и озноб.
Элен остановилась и прикинула расстояние до дома и до амбара. Амбар был ближе.
Она рванулась к нему.
Хамелеон нахмурился. Вот сука! Почему она побежала? Может, она их заметила? Но это невозможно – они хорошо спрятались. И вели себя тихо.
Что ж, раздумывать больше некогда. Поднеся акустический свисток к губам, Хамелеон дунул в него два раза. В ночи не раздалось ни звука, и только уши Руфуса уловили этот жуткий свист. Тело собаки напряглось, она издала глухое рычание и с быстротой молнии ринулась к Элен.
В библиотеке было тепло – пожалуй, даже слишком. В камине горел огонь, и Эдмонд ничуть не сомневался, что их с Элен сморит сон, прежде чем они просмотрят первую страницу финансового отчета.
Душно. Он обогнул обитые замшей диваны «честерфильд» и подошел к задернутому бархатными шторами окну, затем открыл обе рамы и выглянул наружу.
Ворвавшийся в комнату ночной воздух освежил его. Фонари, развешанные на деревьях, выхватили из темноты Элен на дорожке между домом и амбаром. Что-то в ее позе насторожило брата. К тому же она испуганно озиралась по сторонам. Еще секунда – и Элен бросилась бежать.
Прежде чем Эдмонд заметил черную тень, вырвавшуюся из темноты, он уже инстинктивно чувствовал: сестра в опасности.
Эдмонд мигом отскочил от окна и, перемахнув через ближайший диван, ринулся к столу и схватил нож для вскрытия писем, этакую турецкую саблю с острым, твердым и тонким, как бумага, лезвием.
В долю секунды он взвесил его на руке – вполне сгодится – и, не теряя времени, бросился обратно к окну. Сейчас это самый короткий путь вниз.
Ухватившись обеими руками за верхнюю часть рамы, Эдмонд сгруппировался подобно акробату и, подтянув колени к подбородку, прыгнул. Хорошо, что он когда-то занимался легкой атлетикой. Конечно, теперь он уже не такой гибкий, как раньше, но все еще силен и в хорошей форме.
Скользя вниз по крутой жесткой крыше заднего крыльца, он ни на мгновение не терял самообладания.
Вот и край крыши… Прыжок, сильный удар о землю. Острая боль, словно огнем, пронзила лодыжки. Он, тем не менее, перекувырнулся, вскочил на ноги и что было мочи, бросился к Элен. Ее крики разрывали ночь, и сквозь эти крики он отчетливо слышал грозное рычание разъяренной собаки. Собака была огромной; ее короткая черная шерсть зловеще блеснула в свете фонаря, и тут его словно током ударило: фонари могут гореть от силы минуты две, потом таймер автоматически их отключает. Боже, сколько же секунд у него осталось?!
Выхватив изо рта нож, Эдмонд с отчаянным воплем ринулся сестре на помощь.
Сначала в подлеске раздался громкий хруст, затем послышалось грозное рычание. Элен нутром чувствовала, что к ней несется огромная, сильная собака. Оглянувшись, она увидела горящие желтые глаза и иссиня-черное мускулистое тело. Пронзительно вскрикнув, она рванулась быстрее, подсознательно отметив, что это ей не поможет.
Холодный ветер просвистел у нее в ушах, когда собака, промахнувшись, пролетела буквально в дюйме от нее. Теперь страшный зверь прильнул к земле чуть впереди, отрезав Элен путь к спасению.
Она уже хотела, было развернуться и бежать обратно к дому, но тогда собака окажется сзади и нападет на нее со спины.
Элен застыла на месте. Сердце ее бешено колотилось, холодный воздух саднил горло. Может, ей спрятаться за деревом? Она в отчаянии оглянулась: ближайшее дерево в семи ярдах. Элен снова посмотрела на собаку. Та уже изготовилась к прыжку.
Элен лихорадочно соображала. Собака, датский дог, по всей видимости, весит не меньше, чем сама Элен, а может, даже и больше. Челюсти у нее огромные. Что делать? В руках у нее нет ничего, чем бы она могла отбиться.
И вдруг ее осенило. Пальто! Ее стеганое теплое пальто! Если она свернется в комочек, опустит голову вниз, подберет под себя руки и ноги…
Собака, казалось, все еще колебалась. Целую секунду она лежала на земле и вдруг в какое-то мгновение оказалась в воздухе. Свет фонарей осветил острые клыки, гибкое сильное тело, крепкие мускулы под короткой блестящей шерстью.
Элен, наклонив голову, тотчас бросилась на землю, но собака оказалась проворнее.
Острая боль пронзила Элен, когда собака всей тяжестью навалилась на нее, и горячее звериное дыхание обдало ее жаром. Грудь Элен внезапно заломило, она спиной ударилась о мерзлую землю, дыхание вмиг перехватило. Нет, главное сейчас – свернуться в комочек и не дать этим ужасным челюстям вцепиться ей в руки или ноги. Доберманы железной хваткой вонзаются в шею. А что делают датские доги? Элен почувствовала, что шансов на спасение у нее нет. Собака же по инерции перелетела через свою жертву и упала на землю. Не теряя ни секунды драгоценного времени, Элен подтянула колени к груди и, обхватив себя руками, засунула их как можно глубже в рукава. Когда собака, зарычав, вскочила на ноги, Элен перекатилась на живот и уткнулась лицом в землю.
Хамелеон в каком-то сладостном возбуждении наблюдал за происходящим. Глаза его блестели, как у сумасшедшего. Пенис затвердел и распирал брюки. Он сунул руку в штаны.
Сейчас, сейчас произойдет эта смертельная схватка между превосходным умом и превосходным телом. Руфус, большой и сильный, напоминал издалека грациозную пантеру. Жаль только, что силы неравны. У женщины нет ни малейшего шанса. Собака непременно ее победит.
Он мысленно порадовался тому, что использовал в данном деле собаку, а не свои собственные руки или оружие. Ведь когда тело женщины найдут, ее смерть припишут взбесившемуся животному. Это будет идеальное убийство, без сучка и задоринки. Убийство, за которое ни один человек, тем более неизвестный, наказан не будет. Они с Руфусом исчезнут навсегда. Он будет на пути в Чикаго с последней платой за убийство в кармане, а собака будет мертва, как и эта женщина.
И концы в воду. Он снова окажется на высоте, создав своего рода шедевр – идеальное убийство.
Хамелеон снова дунул в акустический свисток, чтобы науськать собаку, хотя Руфус вовсе не нуждался в этом. Зверь уже почуял запах крови. Еще немного – и он попробует ее на вкус.
При одной мысли об этом Хамелеон чуть не кончил. Нет, лучше оставить пока свой член в покое: он удовлетворит свое сладостное возбуждение в самый последний момент.
Внезапно окрестности огласились воинственным воплем. Руфус застыл и повернул морду в сторону дома. Хамелеон, нехотя оторвав взгляд от собаки, тотчас заметил Эдмонда, мчавшегося через двор с ножом в руке.
Эдмонд снова крикнул. На сей раз Хамелеон явственно расслышал слово, которое вырывалось из его глотки:
– Сидеть!
Глаза Хамелеона расширились от удивления. Эта огромная собака – его дьявольская убойная машина – отступила. Она покорно села на задние лапы.
Хамелеон быстро поднес свисток к губам и издал два коротких свистка.
– Сидеть!
Собака сначала озадаченно вскочила, затем снова послушно села. Руфус вертел головой из стороны в сторону: то в направлении беззвучного свистка, то в направлении человека, отдававшего ему четкую команду «сидеть».
– Твою мать! – тихо выругался Хамелеон и снова дунул в свисток. Шерсть Руфуса встала дыбом, он с рыком обнажил клыки.
– Сидеть!
Зверь послушно сел.
Эдмонд стал медленно приближаться к Элен. Собака вновь угрожающе зарычала.
– Сидеть!
Рык застрял в глотке Руфуса, и он не сдвинулся с места.
– Поднимайся, маленькая француженка, – произнес Эдмонд. – Постарайся не делать резких движений.
Элен осторожно подняла голову. Собака зашевелилась.
– Сидеть!
Хамелеон, не переставая, шептал проклятия. Надо же, какая нелепость! И зачем только инструкторы учат собак таким общим командам типа «сидеть»? Использовали бы кодовое слово. А ему не мешало еще вчера быть понаблюдательнее.
Теперь уже ничего не поделаешь. У него даже нет с собой ружья, чтобы прикончить эту женщину. Не может он, и задушить ее или убить ножом – момент неожиданности упущен. К тому же сейчас ему придется иметь дело с мужчиной, а у того в руке нож. Нет уж, лучше ретироваться и попытаться осуществить задуманное в следующий раз. Он дунул в свисток – долгим протяжным свистом, чтобы вернуть собаку. Руфус вскочил, повернулся в его сторону и исчез в темноте.
Элен, шатаясь, шагнула к Эдмонду. Руки и ноги у нее дрожали, во рту пересохло.
– Все прошло, – сказал он ласково, пряча в карман нож. – Собака убежала. – Эдмонд привлек ее к себе. – Ты не ушиблась?
– Нет, – прошептала Элен. – Но эта собака…
– Забудь о ней. Все кончилось. – Он погладил сестру по голове.
И тут погасли фонари. Неужели этот кошмар длился только две минуты? Казалось, минула целая вечность.
– Все прошло, – повторила Элен, и вскоре дрожь ее начала утихать. Присутствие Эдмонда отгоняло все страхи, придавало уверенность. – Спасибо Господу, что все уже позади.
Эдмонд, тем не менее, напряженно вглядывался в темноту. У него не хватило решимости, сказать сестре все как есть.
Он слышал не только собаку, которая напролом бросилась в кусты. Он чувствовал также присутствие того, кто двигался с величайшей осторожностью.
Присутствие человека.
Хамелеон внимательно изучил окрестности. Дом стоял вдали от дороги, во дворе, где росли старые, голые в это время года клены. Построен он, по всей видимости, в первой половине девятнадцатого века, обит клинообразными досками. Фасад в виде буквы L фронтоном выходит на дорогу, ставни открыты, одна из печных труб дымится. На почтовом ящике у подъездной аллеи серебрилась надпись «Э. Жано».
Задерживаться здесь дольше не имело смысла. Проехав с четверть мили в обратном направлении, Хамелеон свернул на грязную проселочную дорогу и остановился у вечнозеленого кустарника. На кварцевом хронометре было без пятнадцати четыре. У него еще есть время исследовать до темноты частные владения Жано. Голос по телефону информировал его, что Элен Жано, возможно, проведет уик-энд у своего брата. Надо было выяснить, так ли это.
Оставив Руфуса в машине, Хамелеон направился к дому, стараясь двигаться как можно незаметнее. Ботинки на резиновой подошве делали его шаги почти бесшумными. Здесь, в провинциальной глуши, стояла тишина, и любой звук был отчетливо слышен. Это тебе не город, где все звуки сливаются в общей какофонии.
Когда он подошел к дому, из трубы по-прежнему вился дым, а в окнах уже зажегся свет. Какое-то время он стоял неподвижно и напряженно вслушивался. Тихо. Они, должно быть, в доме. Плохо, что сейчас зима: деревья стоят голые, вокруг все прекрасно просматривается. Ладно, ночью будет гораздо легче. А пока надо быть предельно осторожным.
За домом располагался большой гараж, тоже обитый клинообразной доской, с окнами по сторонам. Хамелеон подкрался к одному из них и заглянул внутрь. Так, двухместный «БМВ», черный «линкольн-континенталь». Белого «роллс-ройса» нет, но это еще ничего не значит: она могла приехать на «роллсе» и отпустить шофера. Вполне возможно также, что ее привез сюда брат или она приехала поездом или автобусом. Даже самые богатые в поездках между Нью-Йорком и Коннектикутом пользуются общественным транспортом.
Слева от гаража располагался прямоугольный плавательный бассейн, закрытый туго натянутым брезентом, а чуть поодаль стоял амбар, крытый почерневшей от непогоды кедровой дранкой. Большие узорчатые окна строения лучились мягким светом.
Хамелеон крадучись подошел к амбару, заглянул в одно из окон и чуть не присвистнул от удивления. Оказывается, это роскошный гостевой домик! Еще бы – тиковые панели, балочный потолок, дорогие ковры на полу, богатейшая обстановка. Во всем чувствовалась рука дизайнера-профессионала. Он заметил лежавшую на кофейном столике дамскую сумочку. Значит, его не обманули: Элен Жано, видимо, действительно здесь. Похоже, она предпочитает пользоваться гостевым домиком. Хотя вполне может оказаться, что это вовсе не ее сумочка. Ну что же, он подождет и все выяснит. Хамелеон вернулся к машине, выпустил Руфуса и, закурив сигарету, улыбнулся. Теперь уже скоро! На этот раз он вернется к дому с Руфусом.
Элен, улыбаясь, наблюдала за Эдмондом, который, надев фартук, крутился у большой кухонной плиты. Перевернув на гриле стейки, брат отложил вилку и каминными щипцами вынул из духовки огромные печеные картофелины.
– Пахнет вкусно, – радостно сказала Элен.
– Подожди хвалить, ты еще не попробовала десерт.
– И что же это? Бульденеж или профитроли?
– Придется потерпеть, – загадочно ответил Эдмонд. – Где будем обедать: в столовой, в кабинете или здесь, на кухне?
– Давай прямо здесь. Помнишь, когда мы были детьми, мне кажется, мы все время жили на кухне. И мне всегда это нравилось. Там так вкусно пахло.
– В тебе все еще живет крестьянка, маленькая француженка.
– Пожалуйста, держи это в секрете, – рассмеялась Элен. – Ты же не хочешь, чтобы весь мир узнал, что королева высокой моды – всего-навсего простая кухонная девчонка.
– Клянусь держать это в тайне. – Взяв вилку, Эдмонд снова перевернул стейки. – Что будешь пить? Шампанское или красное вино?
Хамелеон посмотрел на часы – прошло полчаса.
– Выходи, Руфус, – тихо приказал он.
Уши собаки моментально встали торчком. Она бесшумно спрыгнула на землю и застыла, вопросительно глядя на хозяина. Открытая розовая пасть придавала ей довольно добродушный вид.
– Пошли, собака, – криво усмехнулся Хамелеон. – Пора тебе отрабатывать ужин.
– Было вкусно. – Сделав последний глоток вина, Элен промокнула губы льняной салфеткой и встала из-за стола. Потом собрала тарелки и положила их в посудомоечную машину.
– По-моему, я начинаю американизироваться, – сказал Эдмонд, отодвигая стул. – Стейки и картошка – теперь моя любимая пища. А вот ты свою картошку не доела.
– Я не хочу поправляться, – рассмеялась Элен и. погладила свой плоский живот. – В противном случае тебе придется называть меня «большая француженка».
– И к яблочному пирогу даже не притронулась, – упрекнул ее брат.
– Еще бы! Уж лучше бы не говорил, что все утро провозился с десертом! Да ты просто поехал в Роксбери, купил пирог в кондитерской Сары Ли и разогрел его в духовке! – Элен уперла руки в бока, изображая притворный гнев. – Неужели поездка в город заняла у тебя все утро?
– Почти. – Эдмонд встал и потянулся. – Может, займемся финансовыми отчетами?
– Сейчас, только сначала я схожу в амбар. Там у меня остались все бумаги.
– Ладно. Я подожду тебя в библиотеке наверху.
Элен кивнула, включила посудомоечную машину, накинула на себя стеганое пальто и, прежде чем выйти на улицу, нажала на выключатель. Дорожка между домом и амбаром ярко осветилась спрятанными в деревьях фонарями.
Свежий, бодрящий воздух коннектикутской ночи ударил ей в лицо. Сунув руки в карманы пальто, Элен постояла на крыльце, полюбовалась звездами в безбрежном пространстве черного бархатного неба. Было тихо. Даже очень тихо. Эту тишину она любила больше всего, проводя свои уик-энды за городом. В Манхэттене такое совершенно невозможно.
Элен ступила на выложенную плиткой дорожку и направилась к амбару.
Как только зажглись фонари, Хамелеон отступил поглубже в тень. Его охватило сильное возбуждение. Такое бывало всякий раз, когда он готовился к встрече со своей жертвой. Но как бы сильно возбужден он ни был, ему всегда удавалось сохранить контроль над собой. Главное – предельная осторожность. В подобного рода бизнесе только дураки полагаются на случай и потому погибают.
Дверь открылась, на крыльце появилась женщина. Хамелеон удовлетворенно кивнул. Теперь надо терпеливо дождаться, когда она подойдет поближе. Он ведь должен убедиться, что это и есть Элен Жано.
Женщина сошла с крыльца, направилась к амбару. Цоканье ее каблуков гулко отдавалось на плитах дорожки. Руфус насторожился и глухо зарычал. Глаза его в свете фонарей горели желтым огнем.
– Тихо! – шепотом скомандовал Хамелеон.
Рык моментально застрял в глотке у животного, но напряжение не прошло.
Ничего, ожидание ему не повредит, а только сделает еще злее. Сунув руку в карман, Хамелеон достал акустический свисток. Он хорошо помнил инструкции: два коротких – команда к атаке, один длинный – назад.
Убийца не отрывал взгляда от Элен. Походка грациозная, чувственная, но отнюдь не вызывающая. Классная дамочка! Вот если бы она не…
Сейчас она была на полпути между домом и амбаром. Хамелеон затаил дыхание. Свет фонаря упал на ее лицо, и он наконец-то рассмотрел его. Теперь у него не было и тени сомнения – это была она.
Элен внезапно замедлила шаг. Что-то было не так.
Рядом таилась опасность. Она не знала какая, но ей уже довелось испытать это чувство. Тогда, в Париже. Ей точно так же стало не по себе перед приходом бошей в их дом. Только теперь ощущение опасности было сильнее. Ее словно накрыло морской волной.
Она напряженно всмотрелась в темноту и, затаив дыхание, прислушалась. Все тихо, но опасность стала еще ощутимее.
Ее охватила дрожь, и она стала растирать себе руки, пытаясь согреться. Страх все не проходил, не проходил и озноб.
Элен остановилась и прикинула расстояние до дома и до амбара. Амбар был ближе.
Она рванулась к нему.
Хамелеон нахмурился. Вот сука! Почему она побежала? Может, она их заметила? Но это невозможно – они хорошо спрятались. И вели себя тихо.
Что ж, раздумывать больше некогда. Поднеся акустический свисток к губам, Хамелеон дунул в него два раза. В ночи не раздалось ни звука, и только уши Руфуса уловили этот жуткий свист. Тело собаки напряглось, она издала глухое рычание и с быстротой молнии ринулась к Элен.
В библиотеке было тепло – пожалуй, даже слишком. В камине горел огонь, и Эдмонд ничуть не сомневался, что их с Элен сморит сон, прежде чем они просмотрят первую страницу финансового отчета.
Душно. Он обогнул обитые замшей диваны «честерфильд» и подошел к задернутому бархатными шторами окну, затем открыл обе рамы и выглянул наружу.
Ворвавшийся в комнату ночной воздух освежил его. Фонари, развешанные на деревьях, выхватили из темноты Элен на дорожке между домом и амбаром. Что-то в ее позе насторожило брата. К тому же она испуганно озиралась по сторонам. Еще секунда – и Элен бросилась бежать.
Прежде чем Эдмонд заметил черную тень, вырвавшуюся из темноты, он уже инстинктивно чувствовал: сестра в опасности.
Эдмонд мигом отскочил от окна и, перемахнув через ближайший диван, ринулся к столу и схватил нож для вскрытия писем, этакую турецкую саблю с острым, твердым и тонким, как бумага, лезвием.
В долю секунды он взвесил его на руке – вполне сгодится – и, не теряя времени, бросился обратно к окну. Сейчас это самый короткий путь вниз.
Ухватившись обеими руками за верхнюю часть рамы, Эдмонд сгруппировался подобно акробату и, подтянув колени к подбородку, прыгнул. Хорошо, что он когда-то занимался легкой атлетикой. Конечно, теперь он уже не такой гибкий, как раньше, но все еще силен и в хорошей форме.
Скользя вниз по крутой жесткой крыше заднего крыльца, он ни на мгновение не терял самообладания.
Вот и край крыши… Прыжок, сильный удар о землю. Острая боль, словно огнем, пронзила лодыжки. Он, тем не менее, перекувырнулся, вскочил на ноги и что было мочи, бросился к Элен. Ее крики разрывали ночь, и сквозь эти крики он отчетливо слышал грозное рычание разъяренной собаки. Собака была огромной; ее короткая черная шерсть зловеще блеснула в свете фонаря, и тут его словно током ударило: фонари могут гореть от силы минуты две, потом таймер автоматически их отключает. Боже, сколько же секунд у него осталось?!
Выхватив изо рта нож, Эдмонд с отчаянным воплем ринулся сестре на помощь.
Сначала в подлеске раздался громкий хруст, затем послышалось грозное рычание. Элен нутром чувствовала, что к ней несется огромная, сильная собака. Оглянувшись, она увидела горящие желтые глаза и иссиня-черное мускулистое тело. Пронзительно вскрикнув, она рванулась быстрее, подсознательно отметив, что это ей не поможет.
Холодный ветер просвистел у нее в ушах, когда собака, промахнувшись, пролетела буквально в дюйме от нее. Теперь страшный зверь прильнул к земле чуть впереди, отрезав Элен путь к спасению.
Она уже хотела, было развернуться и бежать обратно к дому, но тогда собака окажется сзади и нападет на нее со спины.
Элен застыла на месте. Сердце ее бешено колотилось, холодный воздух саднил горло. Может, ей спрятаться за деревом? Она в отчаянии оглянулась: ближайшее дерево в семи ярдах. Элен снова посмотрела на собаку. Та уже изготовилась к прыжку.
Элен лихорадочно соображала. Собака, датский дог, по всей видимости, весит не меньше, чем сама Элен, а может, даже и больше. Челюсти у нее огромные. Что делать? В руках у нее нет ничего, чем бы она могла отбиться.
И вдруг ее осенило. Пальто! Ее стеганое теплое пальто! Если она свернется в комочек, опустит голову вниз, подберет под себя руки и ноги…
Собака, казалось, все еще колебалась. Целую секунду она лежала на земле и вдруг в какое-то мгновение оказалась в воздухе. Свет фонарей осветил острые клыки, гибкое сильное тело, крепкие мускулы под короткой блестящей шерстью.
Элен, наклонив голову, тотчас бросилась на землю, но собака оказалась проворнее.
Острая боль пронзила Элен, когда собака всей тяжестью навалилась на нее, и горячее звериное дыхание обдало ее жаром. Грудь Элен внезапно заломило, она спиной ударилась о мерзлую землю, дыхание вмиг перехватило. Нет, главное сейчас – свернуться в комочек и не дать этим ужасным челюстям вцепиться ей в руки или ноги. Доберманы железной хваткой вонзаются в шею. А что делают датские доги? Элен почувствовала, что шансов на спасение у нее нет. Собака же по инерции перелетела через свою жертву и упала на землю. Не теряя ни секунды драгоценного времени, Элен подтянула колени к груди и, обхватив себя руками, засунула их как можно глубже в рукава. Когда собака, зарычав, вскочила на ноги, Элен перекатилась на живот и уткнулась лицом в землю.
Хамелеон в каком-то сладостном возбуждении наблюдал за происходящим. Глаза его блестели, как у сумасшедшего. Пенис затвердел и распирал брюки. Он сунул руку в штаны.
Сейчас, сейчас произойдет эта смертельная схватка между превосходным умом и превосходным телом. Руфус, большой и сильный, напоминал издалека грациозную пантеру. Жаль только, что силы неравны. У женщины нет ни малейшего шанса. Собака непременно ее победит.
Он мысленно порадовался тому, что использовал в данном деле собаку, а не свои собственные руки или оружие. Ведь когда тело женщины найдут, ее смерть припишут взбесившемуся животному. Это будет идеальное убийство, без сучка и задоринки. Убийство, за которое ни один человек, тем более неизвестный, наказан не будет. Они с Руфусом исчезнут навсегда. Он будет на пути в Чикаго с последней платой за убийство в кармане, а собака будет мертва, как и эта женщина.
И концы в воду. Он снова окажется на высоте, создав своего рода шедевр – идеальное убийство.
Хамелеон снова дунул в акустический свисток, чтобы науськать собаку, хотя Руфус вовсе не нуждался в этом. Зверь уже почуял запах крови. Еще немного – и он попробует ее на вкус.
При одной мысли об этом Хамелеон чуть не кончил. Нет, лучше оставить пока свой член в покое: он удовлетворит свое сладостное возбуждение в самый последний момент.
Внезапно окрестности огласились воинственным воплем. Руфус застыл и повернул морду в сторону дома. Хамелеон, нехотя оторвав взгляд от собаки, тотчас заметил Эдмонда, мчавшегося через двор с ножом в руке.
Эдмонд снова крикнул. На сей раз Хамелеон явственно расслышал слово, которое вырывалось из его глотки:
– Сидеть!
Глаза Хамелеона расширились от удивления. Эта огромная собака – его дьявольская убойная машина – отступила. Она покорно села на задние лапы.
Хамелеон быстро поднес свисток к губам и издал два коротких свистка.
– Сидеть!
Собака сначала озадаченно вскочила, затем снова послушно села. Руфус вертел головой из стороны в сторону: то в направлении беззвучного свистка, то в направлении человека, отдававшего ему четкую команду «сидеть».
– Твою мать! – тихо выругался Хамелеон и снова дунул в свисток. Шерсть Руфуса встала дыбом, он с рыком обнажил клыки.
– Сидеть!
Зверь послушно сел.
Эдмонд стал медленно приближаться к Элен. Собака вновь угрожающе зарычала.
– Сидеть!
Рык застрял в глотке Руфуса, и он не сдвинулся с места.
– Поднимайся, маленькая француженка, – произнес Эдмонд. – Постарайся не делать резких движений.
Элен осторожно подняла голову. Собака зашевелилась.
– Сидеть!
Хамелеон, не переставая, шептал проклятия. Надо же, какая нелепость! И зачем только инструкторы учат собак таким общим командам типа «сидеть»? Использовали бы кодовое слово. А ему не мешало еще вчера быть понаблюдательнее.
Теперь уже ничего не поделаешь. У него даже нет с собой ружья, чтобы прикончить эту женщину. Не может он, и задушить ее или убить ножом – момент неожиданности упущен. К тому же сейчас ему придется иметь дело с мужчиной, а у того в руке нож. Нет уж, лучше ретироваться и попытаться осуществить задуманное в следующий раз. Он дунул в свисток – долгим протяжным свистом, чтобы вернуть собаку. Руфус вскочил, повернулся в его сторону и исчез в темноте.
Элен, шатаясь, шагнула к Эдмонду. Руки и ноги у нее дрожали, во рту пересохло.
– Все прошло, – сказал он ласково, пряча в карман нож. – Собака убежала. – Эдмонд привлек ее к себе. – Ты не ушиблась?
– Нет, – прошептала Элен. – Но эта собака…
– Забудь о ней. Все кончилось. – Он погладил сестру по голове.
И тут погасли фонари. Неужели этот кошмар длился только две минуты? Казалось, минула целая вечность.
– Все прошло, – повторила Элен, и вскоре дрожь ее начала утихать. Присутствие Эдмонда отгоняло все страхи, придавало уверенность. – Спасибо Господу, что все уже позади.
Эдмонд, тем не менее, напряженно вглядывался в темноту. У него не хватило решимости, сказать сестре все как есть.
Он слышал не только собаку, которая напролом бросилась в кусты. Он чувствовал также присутствие того, кто двигался с величайшей осторожностью.
Присутствие человека.
Глава 2
Карл фон Айдерфельд, задумавшись, сидел за большим письменным столом. Лампа из золоченой бронзы с шелковым абажуром бросала мягкий свет на полированную столешницу и фотографии семьи фон Айдерфельда.
Фотография в овальной рамке его красавицы жены Хельги была сделана сразу после их женитьбы. Сейчас ей было сорок четыре, волосы ее поседели, но она по-прежнему оставалась чрезвычайно привлекательной женщиной. Карл только что разговаривал с Хельгой по телефону. Она сообщила ему, что в Дюссельдорфе настоящая зима, холодно и ей хотелось бы отдохнуть в Марракеше. Он пообещал ей покончить с делами в Нью-Йорке и слетать туда вместе с ней.
Лично он презирал север Африки, а точнее, всю Африку. Слишком там грязно, полно мух, но хуже всего то, что весь континент заполнен низшей расой. Мало того, что это ужасно само по себе, так у половины всех этих туземцев еще что-нибудь да отсутствует: глаза, уши, носы, конечности. Он покачал головой. К тому же его чувствительные глаза не выносили резкого солнца пустыни, ослепительного сияния белых домов. Поэтому в Марракеше он всегда сидел дома, выходя не дальше прохладной закрытой веранды.
Хельга же любила проводить зимы на севере Африки. Ей нравился бассейн олимпийских размеров, который по ее настоянию он построил на их вилле.
Фон Айдерфельд с любовью смотрел на фотографию жены. Когда он встретил Хельгу Рекнагель, она была живой легендой Германии. В те послевоенные годы она единственная вселила в сердца немцев чувство национальной гордости. В 1956 году на Олимпийских играх в Мельбурне Хельга завоевала серебряную медаль в заплыве на четыреста метров вольным стилем, проплыв дистанцию за четыре минуты пятьдесят пять и девять сотых секунды. Ее лицо мелькало во всех немецких газетах, смотрело со всех журнальных обложек. По возвращении из Австралии она с триумфом была встречена в аэропорту Кельна вопящей толпой. Ее прозвали Святой Хельгой.
Родилась она в 1936 году в первом родильном доме «Лебенсборн». Такие дома создавались согласно гениальному замыслу Генриха Гиммлера, с тем, чтобы увеличить численность арийской расы. Мать Хельги была одной из многих, поощряемых государством женщин, кто согласился иметь незаконнорожденного ребенка от офицера СО. Руководствуясь долгом, она покорно раздвинула ноги, приняла в себя чистое арийское семя и спустя девять месяцев произвела на свет арийского ребенка. В доме «Лебенсборн» с большим портретом фюрера в вестибюле мать и дочь чувствовали себя довольно комфортно.
Через три недели после их встречи Карл фон Айдерфельд женился на Хельге Рекнагель. В ней он нашел все, что искал. Она была чистокровная арийка, ее отец был офицером СС. Она была здоровой, сильной и принесла славу своей стране. После короткого медового месяца в Баварии он начал создавать семью.
Фон Айдерфельд посмотрел на две другие фотографии в серебряных рамочках. Рольф и Отто, его сыновья.
Хельга не раз заговаривала о детях, но он отказывался. Боялся, что рожденные от него дети могут быть альбиносами. А потому, пойдя на компромисс, они с женой стали посещать агентства по усыновлению детей в поисках красивого мальчика-блондина.
Они нашли двух мальчиков, двух осиротевших братьев. Выглядели они как истинные арийцы. Рольфу сейчас было двадцать три, а Отто – двадцать восемь. Они были симпатичными, когда их усыновляли, и такими же остались и сейчас.
Отто всегда был упрямым и неулыбчивым, правда, очень красивым: светлые глаза, чувственные губы, серьезное выражение лица. Отто уже сейчас обещал сделать головокружительную политическую карьеру. Христианские демократы видели в нем свою будущую политическую опору, а социал-демократы – грозного оппонента. Его высокое положение в бундестаге не подвергалось сомнению. Кто знает, возможно, со временем Отто фон Айдерфельд даже сможет стать канцлером.
Рольф же оставался неисправимым проказником с отличным чувством юмора. Внезапно, почти за одну ночь, мальчишество в нем исчезло, и проявился довольно твердый характер. Фон Айдерфельд был удивлен и в то же время обрадован этой перемене в сыне. Стоило лишь приобщить Рольфа к семейному бизнесу, как он вдруг осознал, что на него возлагаются надежды как на наследника «Фон Айдерфельд индустри». Он уже сейчас поражал фон Айдерфельда своей деловой хваткой, твердостью и немецкой деловитостью. Теперь за будущее компании можно не беспокоиться. Единственное, что терзало фон Айдерфельда, – то, что мальчики не были его плотью и кровью. Он, правда, никогда ни словом не обмолвился об этом, успокаивая себя тем, что с такими парнями его дело будет процветать. По крайней мере, фамилия его будет жить в поколениях. Молодая жена Рольфа, Моника, уже беременна.
Фон Айдерфельд печально вздохнул и сложил на столе свои постаревшие белые руки. Не было никакого сомнения, что оба сына превзойдут своего отца. Конечно, начинают они не на пустом месте, но и задатки у них весьма и весьма… В общем-то, каждый из них справился бы с Элен Жано лучше, чем он, но нельзя же раскрывать им свое прошлое. Даже Хельга ничего не знала. Подозревала – да, но никогда не обмолвилась ни словом. Она любила его, была ему предана. Одно слово – немка. Она все понимала.
Он снова вздохнул. Свидетельства его преступной деятельности, собранные Элен Жано, сожжены, но где гарантия, что нет других? Если одному человеку удалось найти их, то почему бы и другим не докопаться? В конце концов, рейх был единой бюрократической машиной и отнюдь не все документы уничтожены. А живые очевидцы? Миллионы людей умерли в лагерях – он сам послал туда сотни, а может, и тысячи, – но ведь кое-кто и выжил. А что, если кто-нибудь уже узнал его и только и ждет удобного случая? Да, он предпринял все меры предосторожности – на публике не бывает, ведет тихую жизнь, всегда передвигается на личной машине, в личном самолете, на личном корабле, к нему никогда не подпускают фотографов, – однако он всю жизнь прожил с ощущением петли на шее.
И самое худшее случилось в тот день, когда к нему в кабинет вошла Элен Жано и высыпала ему на стол кучу компрометирующих документов. Он вздрогнул, вспомнив это. Документы уничтожены, но…
Дрожащей рукой он пригладил свои редкие белые волосы. Она свидетельница. Она видела эти документы. Она все еще может привлечь его к суду за военные преступления.
Она жива.
Фотография в овальной рамке его красавицы жены Хельги была сделана сразу после их женитьбы. Сейчас ей было сорок четыре, волосы ее поседели, но она по-прежнему оставалась чрезвычайно привлекательной женщиной. Карл только что разговаривал с Хельгой по телефону. Она сообщила ему, что в Дюссельдорфе настоящая зима, холодно и ей хотелось бы отдохнуть в Марракеше. Он пообещал ей покончить с делами в Нью-Йорке и слетать туда вместе с ней.
Лично он презирал север Африки, а точнее, всю Африку. Слишком там грязно, полно мух, но хуже всего то, что весь континент заполнен низшей расой. Мало того, что это ужасно само по себе, так у половины всех этих туземцев еще что-нибудь да отсутствует: глаза, уши, носы, конечности. Он покачал головой. К тому же его чувствительные глаза не выносили резкого солнца пустыни, ослепительного сияния белых домов. Поэтому в Марракеше он всегда сидел дома, выходя не дальше прохладной закрытой веранды.
Хельга же любила проводить зимы на севере Африки. Ей нравился бассейн олимпийских размеров, который по ее настоянию он построил на их вилле.
Фон Айдерфельд с любовью смотрел на фотографию жены. Когда он встретил Хельгу Рекнагель, она была живой легендой Германии. В те послевоенные годы она единственная вселила в сердца немцев чувство национальной гордости. В 1956 году на Олимпийских играх в Мельбурне Хельга завоевала серебряную медаль в заплыве на четыреста метров вольным стилем, проплыв дистанцию за четыре минуты пятьдесят пять и девять сотых секунды. Ее лицо мелькало во всех немецких газетах, смотрело со всех журнальных обложек. По возвращении из Австралии она с триумфом была встречена в аэропорту Кельна вопящей толпой. Ее прозвали Святой Хельгой.
Родилась она в 1936 году в первом родильном доме «Лебенсборн». Такие дома создавались согласно гениальному замыслу Генриха Гиммлера, с тем, чтобы увеличить численность арийской расы. Мать Хельги была одной из многих, поощряемых государством женщин, кто согласился иметь незаконнорожденного ребенка от офицера СО. Руководствуясь долгом, она покорно раздвинула ноги, приняла в себя чистое арийское семя и спустя девять месяцев произвела на свет арийского ребенка. В доме «Лебенсборн» с большим портретом фюрера в вестибюле мать и дочь чувствовали себя довольно комфортно.
Через три недели после их встречи Карл фон Айдерфельд женился на Хельге Рекнагель. В ней он нашел все, что искал. Она была чистокровная арийка, ее отец был офицером СС. Она была здоровой, сильной и принесла славу своей стране. После короткого медового месяца в Баварии он начал создавать семью.
Фон Айдерфельд посмотрел на две другие фотографии в серебряных рамочках. Рольф и Отто, его сыновья.
Хельга не раз заговаривала о детях, но он отказывался. Боялся, что рожденные от него дети могут быть альбиносами. А потому, пойдя на компромисс, они с женой стали посещать агентства по усыновлению детей в поисках красивого мальчика-блондина.
Они нашли двух мальчиков, двух осиротевших братьев. Выглядели они как истинные арийцы. Рольфу сейчас было двадцать три, а Отто – двадцать восемь. Они были симпатичными, когда их усыновляли, и такими же остались и сейчас.
Отто всегда был упрямым и неулыбчивым, правда, очень красивым: светлые глаза, чувственные губы, серьезное выражение лица. Отто уже сейчас обещал сделать головокружительную политическую карьеру. Христианские демократы видели в нем свою будущую политическую опору, а социал-демократы – грозного оппонента. Его высокое положение в бундестаге не подвергалось сомнению. Кто знает, возможно, со временем Отто фон Айдерфельд даже сможет стать канцлером.
Рольф же оставался неисправимым проказником с отличным чувством юмора. Внезапно, почти за одну ночь, мальчишество в нем исчезло, и проявился довольно твердый характер. Фон Айдерфельд был удивлен и в то же время обрадован этой перемене в сыне. Стоило лишь приобщить Рольфа к семейному бизнесу, как он вдруг осознал, что на него возлагаются надежды как на наследника «Фон Айдерфельд индустри». Он уже сейчас поражал фон Айдерфельда своей деловой хваткой, твердостью и немецкой деловитостью. Теперь за будущее компании можно не беспокоиться. Единственное, что терзало фон Айдерфельда, – то, что мальчики не были его плотью и кровью. Он, правда, никогда ни словом не обмолвился об этом, успокаивая себя тем, что с такими парнями его дело будет процветать. По крайней мере, фамилия его будет жить в поколениях. Молодая жена Рольфа, Моника, уже беременна.
Фон Айдерфельд печально вздохнул и сложил на столе свои постаревшие белые руки. Не было никакого сомнения, что оба сына превзойдут своего отца. Конечно, начинают они не на пустом месте, но и задатки у них весьма и весьма… В общем-то, каждый из них справился бы с Элен Жано лучше, чем он, но нельзя же раскрывать им свое прошлое. Даже Хельга ничего не знала. Подозревала – да, но никогда не обмолвилась ни словом. Она любила его, была ему предана. Одно слово – немка. Она все понимала.
Он снова вздохнул. Свидетельства его преступной деятельности, собранные Элен Жано, сожжены, но где гарантия, что нет других? Если одному человеку удалось найти их, то почему бы и другим не докопаться? В конце концов, рейх был единой бюрократической машиной и отнюдь не все документы уничтожены. А живые очевидцы? Миллионы людей умерли в лагерях – он сам послал туда сотни, а может, и тысячи, – но ведь кое-кто и выжил. А что, если кто-нибудь уже узнал его и только и ждет удобного случая? Да, он предпринял все меры предосторожности – на публике не бывает, ведет тихую жизнь, всегда передвигается на личной машине, в личном самолете, на личном корабле, к нему никогда не подпускают фотографов, – однако он всю жизнь прожил с ощущением петли на шее.
И самое худшее случилось в тот день, когда к нему в кабинет вошла Элен Жано и высыпала ему на стол кучу компрометирующих документов. Он вздрогнул, вспомнив это. Документы уничтожены, но…
Дрожащей рукой он пригладил свои редкие белые волосы. Она свидетельница. Она видела эти документы. Она все еще может привлечь его к суду за военные преступления.
Она жива.
Глава 3
Дженнифер Ровен, повернулась на бок и нежно потрясла мужа за плечо. Ее голос, наконец, проник сквозь тяжелую завесу его сна.
– Милый… проснись, милый.
Он, недовольно замычав, открыл глаза и посмотрел на жену.
– В чем дело? – раздраженно спросил он, садясь в постели.
Она указала ему на телефонную трубку.
– Опять этот человек, – прошептала она испуганным голосом. – Ты знаешь, о ком я.
– Шептун? – спросил он сонным голосом. Она кивнула и протянула ему трубку.
– Роберт Ровен слушает.
– Мистер Ровен… – Голос на другом конце провода был хриплым и неприятным, отчего у Ровена пробежал мороз по коже. Возможно, потому, что он никак не мог связать этот шепот с телесной оболочкой говорившего. – Вы обдумали мое предложение?
На какой-то момент Роберт растерялся и смущенно посмотрел на Дженнифер. Вышла бы из комнаты, что ли! Но нельзя же просить ее об этом в открытую.
– Да, – ответил он как можно непринужденнее. – Я все обдумал.
– И к какому решению вы пришли?
– Считайте, что дело сделано, если, конечно, завтра к пяти часам она не принесет деньги. – Он посмотрел на будильник. – Вернее, уже сегодня, – поправился он. – Если она не принесет их, то банк конфискует ее залог и, уверяю вас, он поступит в ваше распоряжение, как мы и договаривались.
– Милый… проснись, милый.
Он, недовольно замычав, открыл глаза и посмотрел на жену.
– В чем дело? – раздраженно спросил он, садясь в постели.
Она указала ему на телефонную трубку.
– Опять этот человек, – прошептала она испуганным голосом. – Ты знаешь, о ком я.
– Шептун? – спросил он сонным голосом. Она кивнула и протянула ему трубку.
– Роберт Ровен слушает.
– Мистер Ровен… – Голос на другом конце провода был хриплым и неприятным, отчего у Ровена пробежал мороз по коже. Возможно, потому, что он никак не мог связать этот шепот с телесной оболочкой говорившего. – Вы обдумали мое предложение?
На какой-то момент Роберт растерялся и смущенно посмотрел на Дженнифер. Вышла бы из комнаты, что ли! Но нельзя же просить ее об этом в открытую.
– Да, – ответил он как можно непринужденнее. – Я все обдумал.
– И к какому решению вы пришли?
– Считайте, что дело сделано, если, конечно, завтра к пяти часам она не принесет деньги. – Он посмотрел на будильник. – Вернее, уже сегодня, – поправился он. – Если она не принесет их, то банк конфискует ее залог и, уверяю вас, он поступит в ваше распоряжение, как мы и договаривались.