Гулд Джудит. Грехи. Книга 2

   – Мадемуазель Жано – модель, – пояснила виконтесса. – Она только что снималась для «Вог», а фотографировал месье Рено.
   – Наверняка великолепные получатся фотографии, – с улыбкой заметил старичок. – С такой-то очаровательной моделью! Думаю, месье Рено они удались, если, конечно, он не забыл зарядить пленку.
   – Надеюсь, – рассмеялась Элен. – Он заставил меня свеситься вниз со второй площадки Эйфелевой башни.
   – Жак! – в ужасе воскликнула виконтесса. – Неужели случай с Нотр-Дам так ничему тебя и не научил? – Виконтесса как завороженная смотрела на Элен. – Не представляю, как вы вынесли такое. Вы, должно быть, очень храбрая. Лично я даже по лестнице с трудом поднимаюсь. Такая вот ужасная трусиха.
   – Сомневаюсь, моя дорогая, – возразил Ковальский. – Для меня вы самая отважная на свете женщина.
   – Пожалуйста… – запротестовала виконтесса. Пианист поднял веснушчатую руку, призывая к вниманию.
   – Во время войны она спрятала в своем замке тринадцать сбитых американских пилотов и две еврейские семьи. И представьте, в это же самое время нацисты оккупировали другое крыло того же самого здания! Она целых три года прятала нас прямо у них под носом!
   – Она прятала вас? – удивилась Элен.
   – Мою семью и еще одну. Она очень храбрая, не правда ли?
   Элен с еще большим уважением посмотрела на виконтессу. Она казалась такой хрупкой и изящной, что в ее героизм верилось с трудом. Впрочем, глаза де Севинье светились решимостью. В них угадывались непреклонность, сила и твердый характер. И, однако, надо обладать большим мужеством, чтобы при таком социальном положении и благосостоянии поставить на карту свою жизнь ради спасения других: слишком уж многое она теряла.
   – А как же ваша игра на рояле? – спросила Элен Ковальского. – Говорят, пианисты должны практиковаться по нескольку часов в день. Вам, должно быть, пришлось после войны начинать все с самого начала?
   Старичок улыбнулся:
   – Нет, я беспрерывно играл все три года. Виконтесса была настолько добра, что демонтировала клавиатуру своего «Бехштейна». Она приносила мне ее посреди ночи, и я мог практиковаться сколько душе угодно.
   – Подумать только! – добавила виконтесса. – Иметь под своей крышей всемирно известного пианиста и не слышать ни единого звука! Неслыханная жестокость по отношению ко мне – ведь я так люблю слушать, когда он играет!
   Элен кивнула и нежно улыбнулась Ковальскому:
   – Наверное, и для вас это было ужасно.
   – Видите ли, я все прекрасно слышал. Не забывайте, что Бетховен сочинял музыку, будучи глухим. Думаю, я тоже смог бы играть в таком состоянии. Потерять слух, конечно, ужасно, но еще хуже – утратить свой дар пианиста. Вот это катастрофа. Слава Богу, этот дар пока со мной.
   – Идемте, идемте. У нас сегодня прием, – упрекнула их виконтесса. – Что скажут гости, если мы будем так долго предаваться грустным воспоминаниям?
   – Вы правы, – отозвался Ковальский. Внезапно глаза его вспыхнули. – А рояль у вас настроен?
   Виконтесса затаила дыхание и недоумевающе подняла на него глаза.
   – В самом деле, Станислав, не стоит… – Он жестом прервал ее.
   – Я с удовольствием сыграю несколько произведений. Виконтесса была в восторге. Своей выходкой Юбер чуть было не погубил вечер. Игра Станислава Ковальского не только сгладит впечатление, но и сделает прием у нее гвоздем сезона.
   – Вы же знаете, это совсем необязательно, – возразила она, в душе надеясь, что он все-таки сыграет.
   – Именно поэтому я и буду играть, – ответил старичок. – Для вас я готов на все.
   Виконтесса хлопнула в ладоши. В комнате мгновенно воцарилась тишина.
   – Как вам известно, месье Ковальский – наш почетный гость, – объявила она чистым, мелодичным голосом. – Мне нет нужды говорить вам, что все билеты на его благотворительный концерт распроданы на два месяца вперед, и вот сегодня он решил оказать нам большую честь… – Виконтесса сделала многозначительную паузу. – Если вы проследуете в музыкальный салон…
   Гул восторженных голосов прокатился по залу.
   – Доставьте мне удовольствие сопровождать вас обеих в музыкальный салон, – поклонился Ковальский виконтессе и Элен.
   – С радостью, – ответила виконтесса, ни секунды не колеблясь.
   Элен бросила извиняющийся взгляд на Жака, в то время как Ковальский подхватил их с виконтессой под руки. Гости столпились перед большим роялем. Ковальский сел, улыбнувшись Элен, встряхнул руками, задирая манжеты, осторожно опустил руки на клавиши и вдохновенно начал «Балладу соль-минор» Шопена. Мелодичные ноты звучали с воздушной легкостью; тема лилась легко и свободно. Элен неотрывно смотрела, как пальцы мэтра порхают по клавишам, то замедляя темп, то снова ускоряя его. За роялем он словно вырос, стал прекрасным и значительным. Он был похож на укротителя львов, только львом его был рояль. Музыка лилась и стихала, завихрялась и искрилась, пока не прозвучал последний, заключительный аккорд. Но Ковальский не остановился, а сразу перешел к исполнению Шуберта.
   Элен была в восторге. Музыка, прекрасная музыка! Она завораживала, вихрем проносилась в голове – и вот, наконец, крещендо.
   Гости, на мгновение, онемев от восхищения, тут же разразились шквалом аплодисментов.
   Улыбнувшись, Ковальский слегка поклонился, а затем заиграл «Серенаду кукле» Дебюсси. Играя, он глаз не сводил с Элен. Она же слушала, словно под гипнозом: дыхание ее участилось, по коже поползли мурашки. У нее было такое чувство, что он играл только для нее. Аплодисменты прозвучали как удар грома. Пианист встал, вежливо поклонился и взял руку виконтессы.
   – Не знаю, как вас и благодарить за такой щедрый подарок, Станислав, – растрогалась она.
   – Не стоит, – отозвался Ковальский. – Я получил не меньшее удовольствие. – Он едва заметно улыбнулся. – Правда, я немного устал. Завтра у меня концерт, и мне не мешает отдохнуть. Вы меня простите?
   – Конечно, Станислав, – успокоила его виконтесса. – Спасибо еще раз за ваш концерт. Мои гости будут вспоминать его долгие годы.
   – Всегда счастлив, услужить вам, – галантно ответил он и повернулся к Элен. – Очень рад был познакомиться с вами.
   – Взаимно, – откликнулась Элен.
   – Не сочтите за нахальство, но я был бы весьма польщен, если бы вы присутствовали завтра на моем концерте. Разумеется, в качестве гостьи.
   – Но… ведь все билеты проданы.
   – Для вас обязательно найдется место.
   – Тогда почту за честь, – обрадовалась Элен.
   – До свидания. – Пианист слегка поклонился. Виконтесса с благодарностью проводила его взглядом.
   – Добрейший он человек, – проговорила она с нежностью. – Жаль только, что чувствует себя моим должником.
   – Как же он играет! – воскликнула Элен. – Просто волшебство какое-то!
   – Причем всегда так. А что касается «Серенады кукле», то здесь все ясно как Божий день. Он играл ее только для вас.
   Элен, краснея, отвернулась.
   Виконтесса осторожно дотронулась до ее руки.
   – Станиславу, конечно, уже много лет, но душа его по-прежнему молода. Не верится, что ему уже семьдесят два, не правда ли?
   – Да, он держится еще бодро.
   – Его дети – сын и дочь – гораздо старше вас. Они живут в Америке со времени окончания войны.
   – И их вы тоже прятали? – спросила Элен.
   – Да, но, к сожалению, война разлучила их. – В глазах виконтессы застыла печаль. – То, что все они так долго ютились в тесной чердачной комнатке, не пошло им на пользу. Они просто возненавидели друг друга.
   – Вы были ему хорошим другом, – заметила Элен. – По-видимому, он очень вас ценит.
   – Он оценил и вас тоже, – сказала виконтесса, внезапно меняя тему разговора.
   – Меня? В каком смысле?
   – А вы, конечно, не догадываетесь? Он же в вас влюбился!
   – Чепуха, – отмахнулась Элен от подобной шутки, но темные глаза де Севиньи и решительно сжатый рот свидетельствовали о серьезности данного заключения. – Но он ведь даже не знает меня! – воскликнула девушка с нескрываемым удивлением.
   – Станислав прекрасно разбирается в людях, и, кроме того, последний раз он играл «Серенаду кукле», когда впервые встретил свою покойную жену.
   Элен покачала головой и отвела взгляд. Слова виконтессы ошеломили ее, дело принимало серьезный оборот. Но даже если Станислав Ковальский и влюбился, он никогда не станет поддерживать с ней отношения не только потому, что она гораздо моложе, но еще и из-за этой мерзкой связи с графом.
   Как оказалось, она ошиблась. Когда после концерта они обедали в венгерском ресторане, он спокойно выслушал ее историю и нежно пожал ей руку.
   – Мы все делаем глупости, о которых потом стыдно вспоминать, – бесстрастно заметил он. – У нас порой просто нет выбора.
   – Но как вы понимаете, у меня-то выбор был! – горячо возразила Элен. – Я знала, на что я иду!
   Но эти слова никак не отразились на его отношении к ней. Через три недели он предложил ей руку и сердце.
   Впервые за многие месяцы Юбер чувствовал себя по-настоящему хорошо. Он и не догадывался, какой ужасный поворот готовит ему судьба, пока не учинил полный разгром в «Уютном уголке» – маленьком бистро неподалеку от университета. Но не успели жандармы отдать его под суд, как расторопный адвокат семьи де Леже Морис Юго мгновенно взял дело в свои руки. Еще до зари хозяин бистро получил три конверта с деньгами: один – за причиненный во время драки ущерб, второй – за потерю клиентов в течение восстановительного периода и третий – за то, чтобы стать самым забывчивым человеком на свете, который мог легко спутать рукопашную схватку с шумным празднеством. Четвертый конверт передали в руки жандармов, и, словно по волшебству, имя Юбера де Леже вмиг исчезло из полицейских сводок.
   Неприятности, которые мог породить этот инцидент, были быстро устранены, но граф, узнав о случившемся, побелел от злости. Поведение Юбера стоило ему кучу денег, но что гораздо важнее – скандал в бистро мог нанести непоправимый урон семейной репутации, как в политике, так и в дипломатии. Граф прекрасно осознал, что его сын – бомба с часовым механизмом, готовая взорваться в любое время. Юбер явно нуждался в лечении. Без всяких колебаний граф поместил сына в очень дорогую клинику неподалеку от Довиля, которая специализировалась на лечении алкоголизма и связанных с ним последствий.
   Поначалу клиника была для Юбера настоящим адом. Он цеплялся ко всем и вся, постоянно сражался с докторами и медицинскими сестрами, устраивал драки с пациентами. Однажды ему даже удалось сбежать, но его нашли в местном баре – он едва стоял на ногах – и водворили обратно в клинику. И тут он случайно увидел в «Иси Пари» фотографию Элен, радостно улыбавшуюся прямо в объектив, а рядом с ней стоял сморщенный старичок. Юбер пять раз перечитал заголовок, прежде чем до него дошел смысл написанного: «ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ПИАНИСТ ВСТУПАЕТ В БРАК С МАНЕКЕНЩИЦЕЙ».
   Теперь молодой де Леже знал, что ему делать. Он перестанет грубить. Просто одурачит докторов, демонстрируя им свое хорошее поведение, и, возможно, тогда они выпустят его отсюда в рекордно короткие сроки. Ему оставалось лишь надеяться, что он еще успеет воспрепятствовать этой омерзительной свадьбе. Впрочем, в любом случае он найдет способ разорвать их узы.
   Губы Юбера искривились в усмешке: по крайней мере, теперь он знает, где ее искать.
   Элен смотрела на медленно въезжавший под своды вокзала Монпарнас поезд. Окна были открыты, и большинство пассажиров высунулись наружу. Она моментально узнала Жанну и Эдмонда и принялась махать им рукой.
   Как только они ступили на платформу, Элен бросилась в их объятия.
   – Как я счастлива вас видеть! – воскликнула она охрипшим от волнения голосом.
   Какое-то время никто из них не мог произнести ни слова, Эдмонд только нежно гладил сестру по голове.
   Элен посмотрела на Жанну: она мало изменилась. Те же мышиного цвета волосы, бледная кожа, ласковый, но решительный взгляд темных глаз, добротная провинциальная одежда. А вот Эдмонд изменился – похудел, вокруг рта залегли глубокие морщины. «Он, видимо, много работал, – подумала Элен, – ведь он был в море целых три месяца». Внезапно ее осенило: наверное, дела у них шли не так хорошо, как писала Жанна. По всей вероятности, они едва сводили концы с концами.
   – Как поживает моя маленькая француженка? – с нежностью спросил Эдмонд.
   Элен уткнулась ему в грудь.
   – А как поживает мой старший брат? – в тон ему отозвалась она.
   – Стареем потихоньку. – Он слегка отстранился и изучающе посмотрел на нее. – Чудесно выглядишь!
   – Может, потому, что судьба, наконец, улыбнулась мне. – Встав на цыпочки, Элен поцеловала брата в щеку и тотчас повернулась к Жанне. – Дорогая, любимая Жанна, ты ничуть не изменилась! А как малышка Элен?
   – Жаль, что мы не смогли взять ее с собой, но о ней там хорошо позаботятся, – ответила невестка, в то время как Эдмонд, подхватив их потрепанный чемодан, двинулся к выходу.
   – Мне не терпится с ней познакомиться, – улыбнулась Элен. – Я читала и перечитывала твои письма, они и сейчас меня подбадривают. Да, как там мадам Дюпре? – встревожилась девушка. – Я послала ей приглашение, но она ответила, что болеет и приехать не сможет.
   – Не знаю, что с ней, она избегает говорить на эту тему, но выглядит она не лучшим образом, – ответила Жанна.
   – Надеюсь, ничего серьезного, – встревоженно заметила подруга.
   Выйдя из здания вокзала, Элен подняла руку, сигналя такси.
   – Может, обойдемся автобусом или метро? – спохватился Эдмонд. – Такси – слишком дорогое удовольствие.
   – Пусть деньги тебя не беспокоят, – рассмеялась Элен. – Я скоро стану очень богатой женщиной. – Она подозвала такси. – Залезайте.
   Жанна с Эдмондом обменялись многозначительными взглядами и неуклюже залезли в машину.
   – Куда? – небрежно спросил водитель.
   – «Георг Пятый», – ответила Элен.
   – Да, мадемуазель, – с уважением отозвался шофер. Машина плавно влилась в общий поток. Эдмонд всматривался в ветровое стекло.
   – Все вокруг так изменилось, – задумчиво проговорил он, поворачиваясь к Элен. – Везде так много народу и такое интенсивное движение!
   – То же самое испытала и я, когда приехала. – Эдмонд отвернулся.
   – Расскажи мне о своем женихе, – взяв Элен за руку и горячо пожав ее, попросила Жанна. – Он красивый?
   – Нет, но он очень милый. Я писала вам, что он пианист.
   – Неужели пианисты богаты? – удивилась Жанна.
   – Он ездит с концертами по всему миру. Он играл для генерала де Голля и королевы Елизаветы.
   – Ну и ну! – удивилась Жанна.
   – Да, он очень знаменит, – ответила Элен, отворачиваясь к окну. Ей надо предупредить их, что Станислав далеко не молод, иначе встреча с ним обернется для них шоком. Впрочем, с этим можно повременить до гостиницы.
   – Гостиница, должно быть, очень дорогая. – Жанна, чуть ли не раскрыв рот от удивления, рассматривала апартаменты. – Видела, какой здесь вестибюль? А как смотрел на нас портье? Может, нам лучше переехать в другую, более подходящую? Мы выглядим совсем не так элегантно, как ты.
   – Глупости, – твердо возразила Элен. – Немного роскоши никогда и никому не вредило. Поверьте, вы к ней быстро привыкнете. В общем, располагайтесь, а завтра пойдем по магазинам.
   Сунув руки в карманы, Эдмонд расхаживал по просторному номеру. Он задумчиво посмотрел на толстый ковер под ногами, затем быстро затушил в пепельнице сигарету, подошел к Элен и, положив ей руки на плечи, произнес:
   – Не надо так уж хлопотать из-за нас и тратить столько денег, маленькая француженка. Мы не привыкли к такой жизни.
   Элен, выдержав его взгляд, спокойно ответила:
   – Эдмонд, позволь мне делать то, что я хочу…
   – Мадам Дюпре говорила нам, что ты живешь в доме. Может, лучше нам остановиться там? – перебил ее Эдмонд.
   – Нет. – быстро возразила Элен. – Я там уже не живу.
   – Тогда где же ты живешь? – полюбопытствовала Жанна.
   – У меня была квартира, но сейчас я съехала. Последние несколько дней я живу здесь, в гостинице, а после свадьбы перееду к Станиславу. У него свой дом.
   – Ладно, – добродушно улыбнулся Эдмонд. – Мы родственники послушные и не будем ставить тебя в неловкое положение.
   Элен с благодарностью посмотрела на брата.
   – Мне… мне надо вам еще кое-что сказать. – Элен зашагала по комнате, нервно ломая руки. – Понимаете, я люблю Станислава. Возможно, не совсем так, как любите друг друга вы. На такую любовь я только могу надеяться…
   Жанна явно была смущена.
   – Что ты хочешь этим сказать? – спросила она. – Может, тебе лучше…
   – Пожалуйста, дай мне закончить. – Элен остановилась у окна и стала смотреть на поток машин на авеню Георга V. – Дело в том, что мы со Станиславом уважаем, друг друга, мы друг другу подходим. Не требуйте от меня никаких объяснений. Я просто чувствую это.
   – Почему бы тебе просто не познакомить нас? – удивился Эдмонд. – У нас бы сложилось о нем собственное впечатление.
   Элен повернулась и посмотрела ему в лицо.
   – Знаете, вам может показаться, что у нас с ним нет ничего общего. Но я хочу сказать вам, что это не так.
   Жанна с Эдмондом обменялись непонимающими взглядами. Наконец Жанна не выдержала и, подойдя к Элен, обняла ее за плечи.
   – В чем дело? – ласково спросила она. – Что тебя так беспокоит?
   – Ваша реакция, – ответила Элен. – Дело в том, что Станислав не молод.
   Жанна рассмеялась и попробовала прийти подруге на помощь.
   – Уж не собираешься ли ты выходить замуж за своего дедушку? – пошутила она.
   Элен побледнела и сбросила руку Жанны со своего плеча.
   – Именно так, – с мукой в голосе произнесла она. – Дело в том, что Станиславу семьдесят два года.
   Элен прочитала телеграмму и медленно опустилась на край кровати. «Этого не может быть, – мелькнуло в голове. – Здесь какая-то ошибка». Она снова перечитала лаконичный текст. Ошибки не было:
   С СОЖАЛЕНИЕМ ИНФОРМИРУЕМ МАДЛЕН ДЮПРЕ СЕГОДНЯ УТРОМ УМЕРЛА ОТ РАКА В БОЛЬНИЦЕ НАНТА.
   В дверь постучали. – Да? – сказала Элен, не поднимая головы.
   В комнату вплыла Жанна.
   – Ты еще даже не оделась! – проворчалаона. —Мы же через полчаса должны быть в церкви! Илиты опять нервничаешь? Мыс Эдмондом считаем, что Станислав – прекрасный человек.
   Элен, утирая слезы, молча протянулаподруге телеграмму. Пробежав строчки глазами, та побледнела.
   – Какой ужас! Кто бы мог подумать, что у мадам Дюпре рак!
   – Она умерла в самый день моейсвадьбы, – всхлипнула Элен изадумчиво посмотрела на Жанну.– Она была… моей спасительницей. Думаю, мне следует отложить венчание.
   Жанна опустилась на кровать рядомс Элен.
   – Нет, – твердо сказала она. – Вряд ли ей пришлось бы это подуше, иначе бы она дала нам знать, что ей плохо. Какое мужество! Она не хотела тебя волновать.
   Элен вздохнула и достала носовой платок.
   – Может, ты и права, но все равно… – Жанна похлопала ее по спине.
   – Вытри слезы и иди одеваться. Я должна вовремя доставить тебя в церковь.

Глава 5

   Белая вилла Станислава в Кап-Ферра была расположена на самой вершине скалы и как нельзя лучше подходила для медового месяца.Построенная в стиле палладианства, она была двухэтажной и состояла из пятнадцати комнат и гаража на шесть машин. Все крыши были покрыты терракотовой черепицей, а окна имели изящную арочную форму. Укрытая от чужих глаз среди средиземноморских вечнозеленых кипарисов и разлапистых сосен, вилла выглядела как волшебный замок, затерявшийся в джунглях. Внутри же все выглядело совсем иначе. Задуманное как сад, имение было сплошным розарием, а, кроме того, всюду стояли кадки с олеандрами. Была там даже оранжерея для орхидей, где поддерживался специальный климат.
   Вдобавок ко всему всего в ста метрах от дома располагались павильон и бассейн. Как и вилла, павильон был построен в стиле палладианства. Снаружи, в выдолбленных в стенах нишах, сидели терракотовые борзые. Интерьер представлял собой огромную жилую комнату, декорированную лепниной и обставленную плетеной мебелью.
   Продуманный дизайн бассейна с фонтанами на каждом углу, являл собой оптический обман: окруженный с трех сторон высоким мраморным парапетом, со стороны моря он был открыт и потому казался его частью.
   Привлекала внимание гигантская мраморная статуя Аполлона между бассейном и павильоном. Со своего пьедестала он смотрел на далекие скалы по другую сторону залива.
   В доме было пять человек прислуги: чета Годе – домоправительница и садовник, две горничные и повар.
   Встретила их мадам Годе, суровая пожилая бретонка, одетая в строгое серое платье с белой отделкой. По всей видимости, все здесь держалось на ней. Она сразу же предложила им осмотреть дом.
   Элен без труда запомнила планировку. Коридоры на этажах соединяла центральная винтовая лестница, разделявшая в то же самое время дом на две половины. Лестница располагалась под куполом величественной, украшенной фресками ротонды.
   Комната общего назначения находилась на первом этаже. Одного взгляда Элен было достаточно, чтобы понять, что в одной из них Станислав занимается музыкой. Здесь были два огромных черных рояля «Бехштейн», множество полок для коллекции музыкальных записей и записывающее оборудование. Высокие арочные застекленные двери с двух сторон выходили в сад. Как бы жарко ни было на улице, здесь всегда царила прохлада. С моря веяло свежестью, у дверей, словно часовые, стояли пальмы в кадках.
   В соседней комнате с мраморным полом и хрустальной люстрой находилась своего рода столовая. Обеденный стол был рассчитан на тридцать человек. «Вполне подходит для банкетов», – отметила про себя Элен. Но есть они будут или в похожей на оранжерею комнате для завтраков, или на открытой террасе – в зависимости от погоды.
   Спальни находились на втором этаже. Элен сразу обратила внимание, что багаж уже отнесли наверх и разместили в разных комнатах. Интересно, чья это инициатива – Станислава или мадам Годе? А может быть, у богатых принято спать в разных спальнях?
   Чемоданы Элен стояли в огромной спальне розового цвета: шелк на стенах, ковер под ногами, покрывало на кровати и крышка туалетного столика – все было розовым. В том числе и обивка двух низких кушеток и кресел.
   Из окон с розовыми шторами открывался «розовый» вид: прямо перед ними розовела огромная клумба с розами. Такие же розы стояли в вазе на прикроватном столике.
   Мадам Годе распахнула белые двери. Оказалось, три из них закрывают стенные шкафы, а четвертая ведет в очаровательную ванную комнату розового мрамора.
   Элен ошеломленно опустилась на розовую софу.
   – Нравится? – спросил, волнуясь, Станислав. Элен молча кивнула и жестом попросила мадам Годе удалиться. Когда дверь за ней закрылась, молодая жена подошла к супругу.
   – Почему отдельные спальни? – спросила она ласково.
   – Я хотел тебе угодить, – ответил он, избегая ее взгляда.
   Элен взяла Станислава за подбородок и взглянула ему в глаза.
   – У нас должна быть одна спальня. Я хочу спать с тобой.
   – Я старый человек, – смешавшись, прошептал он. – Мне… мне больше не нужно… – он развел руками и закончил: – …заниматься этим.
   – Как ты думаешь, почему я вышла за тебя замуж? – спросила Элен. – Я хочу быть твоей женой во всех отношениях.
   – Но я стар.
   – Какое это имеет значение? Ты мой муж. – На глазах Станислава появились слезы.
   – Моя дорогая Элен, – прошептал он, – ты такая хорошая. Я тебя недостоин.
   Он легонько пожал ей руку и, ощутив ее нежную кожу, с печалью почувствовал их разницу в возрасте.
   Элен мягко отстранилась, подняла с пола чемоданы и двинулась к нему в спальню. Горничная уже разбирала его вещи.
   – Спасибо, – кивнула ей Элен. – Вы свободны. Я все сделаю сама.
   Горничная удалилась.
   – Станислав, как ты смотришь на то, чтобы отослать слуг в отпуск? – вдруг спросила Элен. – Будет лучше, если мы останемся вдвоем. Совсем одни. Тогда у нас будет настоящий медовый месяц.
   Станислав задумался: распаковывать чемоданы – это одно, а содержать виллу в пятнадцать комнат без посторонней помощи – совсем другое.
   – Дом очень большой, – нерешительно протянул он. – И сад требует ухода. Думаешь, справишься?
   – Ничего страшного, если даже прорастут сорняки и люстры покроются пылью. Прошу тебя.
   Станислав сокрушенно покачал головой. Удастся ли ему когда-нибудь понять эту женщину? Любая другая на ее месте не взваливала бы на себя такую ношу.
   Он заключил ее в объятия и заглянул в глаза. «Как ей хочется мне угодить», – подумал он. Что ж, почему бы не доставить ей такое удовольствие?
   – Можешь отпустить их. – Он улыбнулся.
   Встав на цыпочки, она нежно поцеловала его в щеку и, словно восторженный ребенок, которому дали игрушку, понеслась распускать слуг.
   Через час слуги уже рассаживались по такси. Горничные весело щебетали, и только мадам Годе бросала неодобрительные взгляды в сторону дома. Одному Богу известно, в каком он будет состоянии, когда она вернется.
   Когда машины исчезли за поворотом, Элен посмотрела на Станислава и с облегчением вздохнула:
   – Вот сейчас я чувствую себя дома!
   – Я тоже, – ответил он смеясь. – По правде говоря, здесь всегда было много суеты, и я никогда не мог полностью сосредоточиться на своей музыке.
   В ее глазах появился загадочный блеск.