Страница:
Гунны продолжали войну против готов, но тут их настигла вторая беда, на этот раз с востока. «В 463 г. к ромеям (византийцам) пришло посольство от сарагур, урогов и оногур и рассказало, что они покинули свою страну, будучи изгнаны савирами, а те в свою очередь были прогнаны аварами, бежавшими от некоего народа, обитавшего на берегах океана. Послы также сообщили, что сарагуры покорили акацир... и желают вместо них быть союзниками империи» [139, с.87]. Ныне названия у перечисленных здесь народов расшифрованы [69, с.106–109]. Сарагуры, оногуры и уроги – угры, предки древних булгар; савиры – этнос самодийской группы [11, с.69–78], населявшей окраину сибирской тайги; абары – джунгарское племя [31, с.542, 549, 553]. Разгромив акациров, булгары уничтожили гуннский тыл, а савиры продвинулись по лесостепной зоне до Десны и остановили движение антов на восток. Анты же были союзниками гуннов.
Чем объяснить такую странную и внезапную подвижку племен, явно вынужденную событиями на юго-востоке? И почему эта война стала возможной? Ведь 200 лет сибирские народы не испытывали никаких неприятностей от южных соседей, так как между ними лежала пустыня. Вспомним, что в середине IV в. изменили путь своего прохождения атлантические циклоны [81, 1966, № 4]. Они начали смещаться к югу и увлажнять уже не северную тайгу, а ее южную окраину. Сухая степь зазеленела и стала легко проходимой. Тогда-то события, происходившие в Средней Азии, и отозвались эхом, достигшим Восточной Европы.
Казалось бы, повышенное увлажнение Великой степи – благо, но для савиров оно обернулось бедой. Значительная часть их покинула родину. Они побеждали, но не могли пользоваться плодами побед. Те, которые по западному берегу Каспийского моря прошли в Иран, были вынуждены отдавать свои жизни на службе у персидских шахов или византийских императоров [11, с.60–78]. Северные савиры ославянились по языку, но долгое время боролись с россами и антами [258, с.39–58].
Итак, оптимизация природных условий Великой степи привела к беде три этноса: савиров, булгар и акациров. Циклоны, проходя через лесную зону, наполнили влагой истоки Волги и ее притоков, из-за чего уровень Каспия поднялся на 3 м и образовалась волжская дельта, которую заселили выходцы с низовий Терека – хазары [83, с.63–64]. Природа вечно меняет ландшафты и их наполнение – этносы. Подобно всем природным неуправляемым системам, этносы возникают как определенные целостности и исчезают, теряя системные связи. А люди? Они входят в состав иных этносов и продолжают жить, забывая утраченное прошлое. Конечно, такие перемены не безболезненны. Процессы этногенеза, как жизни организмов, дискретны: они имеют начала и концы.
Катастрофа
Связь времен и традиций
Кочевой быт: от расцвета к исчезновению
[165]
Где она, страна Хазария
[166]
Древняя Русь и кыпчакская степь в 945–1225 гг.
[168]
Чем объяснить такую странную и внезапную подвижку племен, явно вынужденную событиями на юго-востоке? И почему эта война стала возможной? Ведь 200 лет сибирские народы не испытывали никаких неприятностей от южных соседей, так как между ними лежала пустыня. Вспомним, что в середине IV в. изменили путь своего прохождения атлантические циклоны [81, 1966, № 4]. Они начали смещаться к югу и увлажнять уже не северную тайгу, а ее южную окраину. Сухая степь зазеленела и стала легко проходимой. Тогда-то события, происходившие в Средней Азии, и отозвались эхом, достигшим Восточной Европы.
Казалось бы, повышенное увлажнение Великой степи – благо, но для савиров оно обернулось бедой. Значительная часть их покинула родину. Они побеждали, но не могли пользоваться плодами побед. Те, которые по западному берегу Каспийского моря прошли в Иран, были вынуждены отдавать свои жизни на службе у персидских шахов или византийских императоров [11, с.60–78]. Северные савиры ославянились по языку, но долгое время боролись с россами и антами [258, с.39–58].
Итак, оптимизация природных условий Великой степи привела к беде три этноса: савиров, булгар и акациров. Циклоны, проходя через лесную зону, наполнили влагой истоки Волги и ее притоков, из-за чего уровень Каспия поднялся на 3 м и образовалась волжская дельта, которую заселили выходцы с низовий Терека – хазары [83, с.63–64]. Природа вечно меняет ландшафты и их наполнение – этносы. Подобно всем природным неуправляемым системам, этносы возникают как определенные целостности и исчезают, теряя системные связи. А люди? Они входят в состав иных этносов и продолжают жить, забывая утраченное прошлое. Конечно, такие перемены не безболезненны. Процессы этногенеза, как жизни организмов, дискретны: они имеют начала и концы.
Катастрофа
После булгарского удара в спину – разгрома акациров – положение гуннов стало безнадежным. Но гунны сохранили тюркскую доблесть и угорское упорство. Так как оба предка обучили потомков не бояться смерти в бою, то Денгизих продолжал войну с готами. Его поддержали три гуннских племени (ултзинзуры, биттогуры, бардоры) и одно германское, враждебное готам, ангискиры [238, с.340]. На его стороне были и садаги, гуннское племя, оставшееся в Паннонии после битвы при Недао [там же, с.333]. Готы напали на садагов в 60-х годах V в., но Денгизих совершил поход на город Басиану в южной Паннонии. Готы были вынуждены оставить садагов в покое и бросить свои войска на гуннов. Те же, выполнив боевую задачу, отошли в степи Поднепровья.
После удачной диверсии, связавшей руки готам – врагам не только гуннов, но и Византии, Денгизих попытался в 468 г. наладить союз и торговлю с константинопольским двором, но получил отказ. Вместо контакта возник конфликт. Но почему? Потому что готы были одновременно проклятием и опорой поздней Римской империи. Они 90 лет (378–468 гг.) грабили население Италии и Балканского полуострова, так что древние этносы (македонцы, фракийцы, многие эллины, часть иллирийцев) просто исчезли с этнографической карты. Но вместе с тем готские наемники были наиболее боеспособной частью императорской гвардии. Будучи арианами [164], они охотно подавляли народные движения в городах, где после Халкидонского собора 451 г. православные и монофизитские монахи придавали народным волнениям неслыханный размах. И за все расплачивалось сельское население, отдаваемое правительством империи в жертву воинственным варварам.
На Западе свев Рицимир, на Востоке алан Аспар, командуя германскими гвардейцами, готовили Рим и Константинополь для сдачи варварам. Рицимир умер от заразы, оставив Италию беззащитной, ибо ее население начисто потеряло древнюю доблесть (пассионарность). Но Восток устоял, хотя готские гвардейцы держали в руках столицу и заставили Льва I выплачивать ежегодную стипендию не только себе, но и своим паннонским сородичам. В 469 г. арианин Аспар разбил естественного союзника Византии Денгизиха и отправил его голову в Константинополь.
Официальная версия событий гласила, что гунны совершили набег на Византию. Но гунны были тогда окружены: с запада им грозили готы, с востока – булгары, с севера – савиры. Могли ли они начать новую войну? А вот Аспару гибель гуннов была выгодна, за это можно было получить благодарность от готов. Поэтому и было объявлено, что гунны «прорвались» через Дунай. Но когда в 471 г. Аспар был убит и гвардейцы его перебиты исаврийскими войсками, находившимися под командой будущего императора Зинона, выяснилось, что гунны переходят Дунай вовсе не для войны, а чтобы вступить в подданство империи. Им были выделены земли в Малой Скифии (Добрудже) [151, с.120; 238, с.336]. И на этом их история кончилась. Их сменили племена ранних булгар – кутургуров и утургуров, а также и огоров (угров). В VI в. степи до Дона и берега Черного моря подчинили тюркюты, которым помогли хазары.
После удачной диверсии, связавшей руки готам – врагам не только гуннов, но и Византии, Денгизих попытался в 468 г. наладить союз и торговлю с константинопольским двором, но получил отказ. Вместо контакта возник конфликт. Но почему? Потому что готы были одновременно проклятием и опорой поздней Римской империи. Они 90 лет (378–468 гг.) грабили население Италии и Балканского полуострова, так что древние этносы (македонцы, фракийцы, многие эллины, часть иллирийцев) просто исчезли с этнографической карты. Но вместе с тем готские наемники были наиболее боеспособной частью императорской гвардии. Будучи арианами [164], они охотно подавляли народные движения в городах, где после Халкидонского собора 451 г. православные и монофизитские монахи придавали народным волнениям неслыханный размах. И за все расплачивалось сельское население, отдаваемое правительством империи в жертву воинственным варварам.
На Западе свев Рицимир, на Востоке алан Аспар, командуя германскими гвардейцами, готовили Рим и Константинополь для сдачи варварам. Рицимир умер от заразы, оставив Италию беззащитной, ибо ее население начисто потеряло древнюю доблесть (пассионарность). Но Восток устоял, хотя готские гвардейцы держали в руках столицу и заставили Льва I выплачивать ежегодную стипендию не только себе, но и своим паннонским сородичам. В 469 г. арианин Аспар разбил естественного союзника Византии Денгизиха и отправил его голову в Константинополь.
Официальная версия событий гласила, что гунны совершили набег на Византию. Но гунны были тогда окружены: с запада им грозили готы, с востока – булгары, с севера – савиры. Могли ли они начать новую войну? А вот Аспару гибель гуннов была выгодна, за это можно было получить благодарность от готов. Поэтому и было объявлено, что гунны «прорвались» через Дунай. Но когда в 471 г. Аспар был убит и гвардейцы его перебиты исаврийскими войсками, находившимися под командой будущего императора Зинона, выяснилось, что гунны переходят Дунай вовсе не для войны, а чтобы вступить в подданство империи. Им были выделены земли в Малой Скифии (Добрудже) [151, с.120; 238, с.336]. И на этом их история кончилась. Их сменили племена ранних булгар – кутургуров и утургуров, а также и огоров (угров). В VI в. степи до Дона и берега Черного моря подчинили тюркюты, которым помогли хазары.
Связь времен и традиций
Китайская историко-географическая традиция сохранила смутное сведение об «отрасли дома Хунну от Западного края (так назывался в древности бассейн Тарима. –
Л.Г.)на Запад». Это, безусловно, слух о державе Аттилы, то есть гуннах, по легенде начисто истребленных соседями; уцелел лишь один 9-летний мальчик, которому враги отрубили руки и ноги, а самого бросили в болото. Там от него забеременела волчица. Мальчика все-таки убили, а волчица ушла на Алтай, спряталась в пещеру и родила там десять сыновей. По прошествии нескольких поколений некто Асяньше (Аслан-шад) вышел из пещеры и признал себя вассалом жужаньского хана. Дальше идет история каганата, включающая наряду с изложенной легендой еще две версии происхождения тюркютов (древних тюрок), хотя и менее романтичных, но более вероятных и, по-видимому, белее верных.
Разумеется, понимать легенду буквально – неправомерно. Но важны отдельные детали, сохраненные ею. Мальчик брошен в болото – похоже на озеро Балатон, около которого гунны потерпели сокрушительное поражение. Венгерское его название произошло из славянского «болото», так что гуннский перевод верен. Волчица, родившая от искалеченного ребенка десять сыновей, – образ такой же, как «галльский петух» или «английский леопард» Плантагенетов. Пещера, в которой скрылись потомки волчицы, – центральная часть Горного Алтая, место, весьма пригодное для укрытия. И наконец, тюркские ханы сами себя считали по психической структуре волками, и слово «ашина» обозначало у них «благородный волк», хотя корень слова – монгольский.
Этот сюжет был введен в китайскую хронику как одна из версий тюркского этногенеза, но на самом деле это поэма, а не история. Подумать только: перед нами четвертной перевод. Гуннский вариант переведен на древнетюркский язык, тот – на китайский, а последний – на европейские языки. Известно, что каждый перевод поэтического текста снижает его эстетическое достоинство на порядок. Так поэма превратилась в изложение сюжета, как если бы кто-либо составил сухой пересказ «Песни о Нибелунгах», убрав из нее все поэтические удачи. «Песнь о Нибелунгах» здесь приведена не случайно. Она такой же отзвук гуннской трагедии, как и перевод легенды о волчице и ее потомках, только сохранилась западная версия полнее, потому что пергамент лучше сопротивляется губительному Хроносу, чем береста.
Но что дает этот скудный пересказ науке; стоит ли эта недостоверная информация того, чтобы уделять ей внимание? Пожалуй, стоит. Она показывает, что при полной политической раздробленности идейное единство хуннов и гуннов сохранялось, что этническая традиция, она же – сигнальная наследственность, была не нарушена и, наконец, что западный поход Истеми-хана в 555 г. был идейно связан с хуннскими миграциями II в., т.е. что 400 лет между этими двумя походами были не провалом в этнической памяти, а поводом для преодоления исторической несправедливости, ибо гуннам и тюркютам предательство гепидов и сарагуров представлялось именно таковым. Эстетическое восприятие прошлого – это сила, способная вдохновить народ на великие дела. Тюркюты их совершали потому, что незабытые деяния хуннов и гуннов вдохновляли их.
Так сомкнулись две нити повествования: историко-географическая и этнологическая, причем первая подтвердила правильность второй.
Разумеется, понимать легенду буквально – неправомерно. Но важны отдельные детали, сохраненные ею. Мальчик брошен в болото – похоже на озеро Балатон, около которого гунны потерпели сокрушительное поражение. Венгерское его название произошло из славянского «болото», так что гуннский перевод верен. Волчица, родившая от искалеченного ребенка десять сыновей, – образ такой же, как «галльский петух» или «английский леопард» Плантагенетов. Пещера, в которой скрылись потомки волчицы, – центральная часть Горного Алтая, место, весьма пригодное для укрытия. И наконец, тюркские ханы сами себя считали по психической структуре волками, и слово «ашина» обозначало у них «благородный волк», хотя корень слова – монгольский.
Этот сюжет был введен в китайскую хронику как одна из версий тюркского этногенеза, но на самом деле это поэма, а не история. Подумать только: перед нами четвертной перевод. Гуннский вариант переведен на древнетюркский язык, тот – на китайский, а последний – на европейские языки. Известно, что каждый перевод поэтического текста снижает его эстетическое достоинство на порядок. Так поэма превратилась в изложение сюжета, как если бы кто-либо составил сухой пересказ «Песни о Нибелунгах», убрав из нее все поэтические удачи. «Песнь о Нибелунгах» здесь приведена не случайно. Она такой же отзвук гуннской трагедии, как и перевод легенды о волчице и ее потомках, только сохранилась западная версия полнее, потому что пергамент лучше сопротивляется губительному Хроносу, чем береста.
Но что дает этот скудный пересказ науке; стоит ли эта недостоверная информация того, чтобы уделять ей внимание? Пожалуй, стоит. Она показывает, что при полной политической раздробленности идейное единство хуннов и гуннов сохранялось, что этническая традиция, она же – сигнальная наследственность, была не нарушена и, наконец, что западный поход Истеми-хана в 555 г. был идейно связан с хуннскими миграциями II в., т.е. что 400 лет между этими двумя походами были не провалом в этнической памяти, а поводом для преодоления исторической несправедливости, ибо гуннам и тюркютам предательство гепидов и сарагуров представлялось именно таковым. Эстетическое восприятие прошлого – это сила, способная вдохновить народ на великие дела. Тюркюты их совершали потому, что незабытые деяния хуннов и гуннов вдохновляли их.
Так сомкнулись две нити повествования: историко-географическая и этнологическая, причем первая подтвердила правильность второй.
Кочевой быт: от расцвета к исчезновению
[165]
В эпоху верхнего палеолита, в климатических условиях, сложившихся в послеледниковый период, человечество, населявшее Евразийский континент, составляли, во-первых, сообщества охотников за крупными травоядными животными и, во-вторых, сообщества собирателей плодов, кореньев, съедобных трав. В неолите собиратели положили начало примитивному земледелию.
Сокращение численности крупных копытных лишало первоначально преобладавшие охотничьи племена преимуществ, а развитие примитивного земледелия создало достаток пищи, позволивший бывшим собирателям начать приручение травоядных в довольно больших масштабах. К III тысячелетию до н.э. племена земледельцев распространили свой хозяйственный уклад до Хингана и Минусинской котловины, по окраинам центральноазиатских пустынь и в Сахару.
Низкий уровень техники земледелия имел своим прямым последствием уничтожение дернового покрова вокруг поселений. Этому способствовало и вытаптывание пастбищ у водопоев стадами домашнего скота, и уничтожение кустарников и деревьев для топлива. В результате аридизации (установления более сухого климата) во II тысячелетии до н.э. усилилось выветривание легких степных почв и расширилось пространство, занятое песчаными и каменистыми пустынями. Сократились площади, пригодные для земледелия и выпаса. Этот разрушительный процесс неизбежно должен был привести к ухудшению условий жизни и вызвать культурный спад, связанный с изоляцией отдельных племен, разобщенных большими пространствами пустынь.
Из создавшегося тяжелого положения в засушливой зоне было найдено два выхода: а) интенсификация полеводства путем введения ирригации – в Средней Азии, бассейне Тарима и Минусинской котловине, Египте и Месопотамии; б) экстенсификация животноводства – перегон скота со стравленных и подвергшихся эрозии участков на нестравленные, что привело к развитию кочевого скотоводства. Увлажнение климата степи, имевшее место в I тысячелетии до н.э., повело к расширению пастбищных угодий и обусловило подъем хозяйства первого кочевого народа Центральной Азии – хунну. Новая аридизация климата степей в III в. н.э. прервала на короткое время развитие кочевой культуры, но затем оно было продолжено древними тюрками (VI – VIII вв.), уйгурами (VIII – IX вв.) и монгольскими племенами (X – XIII вв.).
Первые два тысячелетия (I тысячелетие до н.э. – I тысячелетие н.э.) кочевая культура испытывала подъем. Повозка на массивных обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть с места только воловья упряжка (такая повозка изображена на скалах Минусинской котловины), в IV в. сменилась телегой на высоких колесах, а в VII в. вошел в употребление вьючный транспорт, что сделало кочевание более легким, быстрым и способным форсировать горные хребты. Было усовершенствовано жилище – возникла юрта. Китайский поэт VIII – IX вв. Во Цзюйи посвятил восхвалению юрты два прекрасных стихотворения, в которых он доказывает преимущества легко отапливаемой юрты перед деревянными дворцами китайских вельмож и тростниковыми хижинами крестьян. В VII – IX вв. тюркская одежда перенималась и китайцами и византийцами, заимствовавшими ее у хазар, так как эта одежда была наиболее удобна, тепла и своеобразно красива. Даже гуннские прически были в Константинополе криком моды.
Аналогичный процесс наблюдался в I тысячелетии н.э. в общественных институтах и военной технике. Гунны создали родовую империю с иерархией чинов и должностей; тюрки изобрели форму сосуществования военной демократии с родоплеменными объединениями и удельно-лествичную систему престолонаследия, имевшую цель предотвратить распад каганата. (Аналогичную систему ввел на Руси в XI в. Ярослав Мудрый.) Военная техника шагнула вперед после того, как была улучшена порода лошадей и освоена плавка алтайского железа, что позволило, наряду с конными стрелками, организовать ударные отряды панцирных копьеносцев. К слову сказать, большая часть войн, которые хунну и тюрки вели с Китаем, были оборонительные. Кочевники вторгались в Китай не более чем на 200–250 километров, а легкая конница Ханьской и Таиской империй проникала в степи на тысячу километров – до Алтая, хотя никогда не могла закрепиться прочно.
Расцвет кочевничества закончился к XIV в. Внутренним противоречием, вызвавшим упадок кочевой культуры, был тот же момент, который вначале обеспечил ей прогрессивное развитие, – включение кочевников в географические и биологические условия аридной (засушливой) зоны. Численность населения у кочевников определялась количеством пищи, то есть скота, что в свою очередь лимитировалось площадью пастбищных угодий и периодическим изменением увлажненности степного климата. В рассматриваемый нами период население степных пространств колебалось очень незначительно: от 800–900 до 1200 тысяч человек. Эта ограниченность в росте населения вызывалась печальной необходимостью, и проводилась она весьма жестокими мерами: внутренними войнами и стимулированием детской смертности. И то и другое весьма тормозило развитие производительных сил кочевых народов. Кроме того, узкая специализация на пастбищное скотоводство ставила кочевников в значительную зависимость от оседлых соседей: кочевники нуждались в продуктах земледелия, а попытки завести в степи пашни, предпринимаемые еще хунну в VIII в. и уйгурами в IX в., не дали существенных результатов.
Наступившая в конце XIV в. аридизация климата степей сказалась уже к XVI в. настолько, что монгольские народы рассеялись по окраинам степи в погоне за травой, пастбищами, так что «их войска не составляли больше единого целого». В это же время пала экономическая, а стало быть, и военная мощь Золотой Орды, и только калмыки, опиравшиеся на лесистые склоны Тарбагатая, отстаивали до 1758 г. свою независимость от маньчжуров. Русские поселения постепенно захватывали степь с северо-запада, а маньчжурские крепости – с юго-востока, и пространство для перекочевок все более и более сужалось. Кочевники этой эпохи сочли за благо добровольна подчиниться оседлым народам: монголы признали верховную власть маньчжурского богдыхана, а казахи – российской императрицы Анны Иоанновны. Отказ от самоустройства был признаком непреодоленного кризиса кочевой культуры и кочевого быта.
Итак, кочевничество – это явление мирового масштаба, существовавшее около трех тысячелетий. Возникло оно как способ приспособления человека к изменившейся природной обстановке и точно по тем же причинам на наших глазах исчезает. Природа снова меняется, хотя уже не вследствие космических воздействий солнечной активности, а в результате деятельности человека, вооруженного машинной техникой и энергетическими ресурсами из недр земли. Степи превращаются в пашни; в предгорьях вырастают поселки и курорты; через пустыни проложены железные и шоссейные дороги; автомобили заменили верблюдов и лошадей. Изменился мир – и способы приспособления человека к среде тоже стали иными.
Бывшие кочевники теперь становятся иногда земледельцами, иногда фабричными рабочими, а часто, не желая покидать родные степи, превращаются в прекрасных водителей автомашин. Творческие силы, позволившие их предкам преодолеть эпоху засухи, не иссякли и теперь дают возможность потомкам найти свое собственное место в мировой цивилизации наших дней.
Сокращение численности крупных копытных лишало первоначально преобладавшие охотничьи племена преимуществ, а развитие примитивного земледелия создало достаток пищи, позволивший бывшим собирателям начать приручение травоядных в довольно больших масштабах. К III тысячелетию до н.э. племена земледельцев распространили свой хозяйственный уклад до Хингана и Минусинской котловины, по окраинам центральноазиатских пустынь и в Сахару.
Низкий уровень техники земледелия имел своим прямым последствием уничтожение дернового покрова вокруг поселений. Этому способствовало и вытаптывание пастбищ у водопоев стадами домашнего скота, и уничтожение кустарников и деревьев для топлива. В результате аридизации (установления более сухого климата) во II тысячелетии до н.э. усилилось выветривание легких степных почв и расширилось пространство, занятое песчаными и каменистыми пустынями. Сократились площади, пригодные для земледелия и выпаса. Этот разрушительный процесс неизбежно должен был привести к ухудшению условий жизни и вызвать культурный спад, связанный с изоляцией отдельных племен, разобщенных большими пространствами пустынь.
Из создавшегося тяжелого положения в засушливой зоне было найдено два выхода: а) интенсификация полеводства путем введения ирригации – в Средней Азии, бассейне Тарима и Минусинской котловине, Египте и Месопотамии; б) экстенсификация животноводства – перегон скота со стравленных и подвергшихся эрозии участков на нестравленные, что привело к развитию кочевого скотоводства. Увлажнение климата степи, имевшее место в I тысячелетии до н.э., повело к расширению пастбищных угодий и обусловило подъем хозяйства первого кочевого народа Центральной Азии – хунну. Новая аридизация климата степей в III в. н.э. прервала на короткое время развитие кочевой культуры, но затем оно было продолжено древними тюрками (VI – VIII вв.), уйгурами (VIII – IX вв.) и монгольскими племенами (X – XIII вв.).
Первые два тысячелетия (I тысячелетие до н.э. – I тысячелетие н.э.) кочевая культура испытывала подъем. Повозка на массивных обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть с места только воловья упряжка (такая повозка изображена на скалах Минусинской котловины), в IV в. сменилась телегой на высоких колесах, а в VII в. вошел в употребление вьючный транспорт, что сделало кочевание более легким, быстрым и способным форсировать горные хребты. Было усовершенствовано жилище – возникла юрта. Китайский поэт VIII – IX вв. Во Цзюйи посвятил восхвалению юрты два прекрасных стихотворения, в которых он доказывает преимущества легко отапливаемой юрты перед деревянными дворцами китайских вельмож и тростниковыми хижинами крестьян. В VII – IX вв. тюркская одежда перенималась и китайцами и византийцами, заимствовавшими ее у хазар, так как эта одежда была наиболее удобна, тепла и своеобразно красива. Даже гуннские прически были в Константинополе криком моды.
Аналогичный процесс наблюдался в I тысячелетии н.э. в общественных институтах и военной технике. Гунны создали родовую империю с иерархией чинов и должностей; тюрки изобрели форму сосуществования военной демократии с родоплеменными объединениями и удельно-лествичную систему престолонаследия, имевшую цель предотвратить распад каганата. (Аналогичную систему ввел на Руси в XI в. Ярослав Мудрый.) Военная техника шагнула вперед после того, как была улучшена порода лошадей и освоена плавка алтайского железа, что позволило, наряду с конными стрелками, организовать ударные отряды панцирных копьеносцев. К слову сказать, большая часть войн, которые хунну и тюрки вели с Китаем, были оборонительные. Кочевники вторгались в Китай не более чем на 200–250 километров, а легкая конница Ханьской и Таиской империй проникала в степи на тысячу километров – до Алтая, хотя никогда не могла закрепиться прочно.
Расцвет кочевничества закончился к XIV в. Внутренним противоречием, вызвавшим упадок кочевой культуры, был тот же момент, который вначале обеспечил ей прогрессивное развитие, – включение кочевников в географические и биологические условия аридной (засушливой) зоны. Численность населения у кочевников определялась количеством пищи, то есть скота, что в свою очередь лимитировалось площадью пастбищных угодий и периодическим изменением увлажненности степного климата. В рассматриваемый нами период население степных пространств колебалось очень незначительно: от 800–900 до 1200 тысяч человек. Эта ограниченность в росте населения вызывалась печальной необходимостью, и проводилась она весьма жестокими мерами: внутренними войнами и стимулированием детской смертности. И то и другое весьма тормозило развитие производительных сил кочевых народов. Кроме того, узкая специализация на пастбищное скотоводство ставила кочевников в значительную зависимость от оседлых соседей: кочевники нуждались в продуктах земледелия, а попытки завести в степи пашни, предпринимаемые еще хунну в VIII в. и уйгурами в IX в., не дали существенных результатов.
Наступившая в конце XIV в. аридизация климата степей сказалась уже к XVI в. настолько, что монгольские народы рассеялись по окраинам степи в погоне за травой, пастбищами, так что «их войска не составляли больше единого целого». В это же время пала экономическая, а стало быть, и военная мощь Золотой Орды, и только калмыки, опиравшиеся на лесистые склоны Тарбагатая, отстаивали до 1758 г. свою независимость от маньчжуров. Русские поселения постепенно захватывали степь с северо-запада, а маньчжурские крепости – с юго-востока, и пространство для перекочевок все более и более сужалось. Кочевники этой эпохи сочли за благо добровольна подчиниться оседлым народам: монголы признали верховную власть маньчжурского богдыхана, а казахи – российской императрицы Анны Иоанновны. Отказ от самоустройства был признаком непреодоленного кризиса кочевой культуры и кочевого быта.
Итак, кочевничество – это явление мирового масштаба, существовавшее около трех тысячелетий. Возникло оно как способ приспособления человека к изменившейся природной обстановке и точно по тем же причинам на наших глазах исчезает. Природа снова меняется, хотя уже не вследствие космических воздействий солнечной активности, а в результате деятельности человека, вооруженного машинной техникой и энергетическими ресурсами из недр земли. Степи превращаются в пашни; в предгорьях вырастают поселки и курорты; через пустыни проложены железные и шоссейные дороги; автомобили заменили верблюдов и лошадей. Изменился мир – и способы приспособления человека к среде тоже стали иными.
Бывшие кочевники теперь становятся иногда земледельцами, иногда фабричными рабочими, а часто, не желая покидать родные степи, превращаются в прекрасных водителей автомашин. Творческие силы, позволившие их предкам преодолеть эпоху засухи, не иссякли и теперь дают возможность потомкам найти свое собственное место в мировой цивилизации наших дней.
Где она, страна Хазария
[166]
Задача, решение которой предлагается в этой статье, уже давно поставлена исторической географией. Вот ее условия, предельно кратко сформулированные М.И. Артамоновым в книге «История хазар»: «До сих пор точно не установлено местонахождение главнейших городов Хазарин – Итиля и Семендера, неизвестны их вещественные остатки. Не обнаружены не только могилы хазарских каганов, но вообще неизвестны собственно хазарские погребения.
Иными словами, до сих пор не была открыта территория, на которой жил хазарский народ, хотя довольно точно были известны границы хазарского каганата». Здесь же профессор Артамонов наметил путь к разгадке, утверждая, что только археологические поиски на Нижней Волге «прольют свет на вопросы, остающиеся неосвещеными письменными, источниками». Действительно, в 1960–1963 гг. Астраханская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа обнаружила не только хазарские могильники с богатым инвентарем, крепости, памятники искусства, следы поселений, но и составила карту распространения хазар в VI – X веках. Ученые, сочетая достижения археологии, исторической географии и палеогеографии, добились большого успеха.
Хазары были многочисленны и богаты. Занимались они главным образом земледелием и рыболовством, а также отгонным скотоводством. Виноградники и сады были неотъемлемой собственностью каждого хазарского рода. Все это показывает, что хазары жили не в сухих степях, а по берегам рек Волжской дельты.
И действительно, повторный осмотр берегов Волги в 1959 г. севернее Астрахани убедил в том, что остатков хазарского города Итиля там нет, но в пойме, ныне заливаемой в половодье, недалеко от села Селитряного, были найдены фрагменты керамики VII – X веков, которые скрыли речные наносы слоем в 1,2 метра [167]. В 1960 г. в дельте Волги, на высоком бугре Степана Разина, было найдено первое хазарское погребение. Это дало повод предположить, что уровень Каспийского моря в VII – IX веках был ниже, чем ныне.
Для проверки мы исследовали подводный конец Дербентской стены, находящийся ныне на глубине 5,5 метра. Опустившись на дно в аквалангах, мы установили, что стена построена не на насыпном моле, а непосредственно на скальном основании из сасанидских плит VI века, что технически возможно было сделать на глубине меньше человеческого роста. Следовательно, уровень Каспийского моря был на четыре метра ниже, чем теперь. Значит, дельта Волги простиралась на юг гораздо дальше, до спада глубин, и площадь Хазарии была на 50 000 квадратных километров больше. Это подтвердили находки хазарских поселений на мелководье Каспия в 15 км от берега. В VII – IX веках богатая Хазария представляла собой прикаспийские Нидерланды.
Хазарские погребения обнаружены на многих буграх центральной дельты. Полностью раскопан могильник на бугре Степана Разина. Там обнаружено 20 погребений, из которых только пять принадлежат самим хазарам. Кроме того, есть трупосожжения, знаменующие эпоху VI – VII веков, когда Хазария входила в состав Западнотюркютского каганата, и трупоположения кочевников, союзников тюркютов и хазар: уйгуров, барсилов и печенегов. До нашего времени уцелела лишь ничтожная часть погребений. Эта находка объясняет нам, почему византийские авторы VII века путали хазар и тюрок, называя их попеременно обоими именами, а также проливает свет на взаимоотношения хазар с их кочевыми соседями.
Карта Волжской Хазарии VI – XIII вв.: 1 – хазарские степи; 2 – земли, затопленные морем в XIII в.; 3 – берег моря в VI в.; 4 – современный берег моря
Могилы воинов тюркютского хана и хазарских женщин и детей расположены на тесном кладбище вперемешку, в одном слое, но с четкими интервалами между могилами не менее 1,5 метра. Это могло случиться лишь в том случае, если при погребении соседние могилы были видны. Очевидно, в VII веке они имели внешние признаки. Значит, кочевники и хазары не только умирали, но и жили поблизости и в согласии. Этот вывод из археологического исследования подтверждает соображения М.И. Артамонова, основанные на анализе письменных источников.
Мы наблюдаем не просто проникновение кочевников в дельту Волги, а их симбиоз с местным оседлым населением. При такой постановке проблемы становится понятно, почему тюркюты и хазары вместе ходили в Закавказье громить персов и почему византийские авторы смешивают их. Хотя это были разные народы, но держава их была единой. Хазар, барсилов, тюркютов и телесцев связывала не общность быта, нравов, культуры или языка, а общность исторической судьбы. Они были друзьями. II с этой точки зрения понятно, почему лишенная престола и гонимая на родине западная отрасль династии Ашина нашла убежище в Хазарии и правила там до начала IX века.
Подъем уровня Каспийского моря в X веке и наступившее тогда многоводье Волги резко изменили положение Хазарии. Во-первых, протоки дельты стали проходимы для мелкосидящих ладей, и с X века русы начали проникать водным путем в Каспийское море, что вызвало осложнение их отношений с хазарами. Во-вторых, площадь дельты сокращалась. Поля, пастбища и рыбные угодья оказались под водой. Население ютилось на бэровских буграх, спасаясь от наводнений. Экономика Хазарии рухнула.
В середине X века абсолютная отметка уровня Каспия, по нашим данным, была равна современной. Это значит, что хазары потеряли около двух третей своей территории, а следовательно, и своего богатства. Выйти же в соседние степи хазары не могли, ибо там бродили воинственные гузы, союзники киевского князя Святослава, пошедшего в 965 г. войной на Хазарию. Разгром полузатопленной страны был неизбежен. Русские, победив, ушли, но гузы некоторое время занимали Хазарию, о чем говорят фрагменты их керамики, разбросанные в небольших количествах на буграх центральной дельты. Уцелевшие хазары обратились за помощью в Хорезм и получили ее ценой обращения в ислам. В этом оказалось их спасение. Когда море поднялось еще на восемь-девять метров и залило остатки хазарских поселений в дельте, а Волга половодьями уничтожила их в пойме, потомки хазар нашли прибежище в столице полумира Сарае и растворились в огромной Золотой Орде. Мусульманская вера позволила им механически стать татарами, как в XIII – XV веках назывались верноподданные хана улуса Джучиева.
Установив характер ландшафта, излюбленного хазарами, мы в 1963 г. перенесли наши исследования на Терек, в низовьях которого пытались найти прародину хазар. Однако оказалось, что хазарские памятники находились там, где позже возникли станицы гребенских казаков, таких же оседлых скотоводов, охотников и воинов, какими были хазары. На южной окраине песчаных дюн – бурунов – нашли много фрагментов керамики, сходных с той, которую мы находили в дельте Волги. Там же, около станицы Шелковской, расположена квадратная цитадель крепости, датируемая VII – X веками, а так как в этом районе располагался город Семендер, первая столица Хазарии, и других аналогичных крепостей в долине Терека нет, надо думать, это цитадель Семендера.
Поскольку развалины Итиля, находившегося в пойме Волги, смыты Каспием в XIII веке и Саркел (на Дону) был заселен не хазарами, а гарнизоном из наемников-кочевников, наши находки приобретают большое значение. Мы должны отрешиться от традиционного взгляда на хазар как на кочевников. Географические условия, в которых развивалась хазарская экономика и культура, показывают, что здесь был возможен только оседлый образ жизни, основанный на садоводстве, охоте и отгонном скотоводстве.
Иными словами, до сих пор не была открыта территория, на которой жил хазарский народ, хотя довольно точно были известны границы хазарского каганата». Здесь же профессор Артамонов наметил путь к разгадке, утверждая, что только археологические поиски на Нижней Волге «прольют свет на вопросы, остающиеся неосвещеными письменными, источниками». Действительно, в 1960–1963 гг. Астраханская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа обнаружила не только хазарские могильники с богатым инвентарем, крепости, памятники искусства, следы поселений, но и составила карту распространения хазар в VI – X веках. Ученые, сочетая достижения археологии, исторической географии и палеогеографии, добились большого успеха.
Хазары были многочисленны и богаты. Занимались они главным образом земледелием и рыболовством, а также отгонным скотоводством. Виноградники и сады были неотъемлемой собственностью каждого хазарского рода. Все это показывает, что хазары жили не в сухих степях, а по берегам рек Волжской дельты.
И действительно, повторный осмотр берегов Волги в 1959 г. севернее Астрахани убедил в том, что остатков хазарского города Итиля там нет, но в пойме, ныне заливаемой в половодье, недалеко от села Селитряного, были найдены фрагменты керамики VII – X веков, которые скрыли речные наносы слоем в 1,2 метра [167]. В 1960 г. в дельте Волги, на высоком бугре Степана Разина, было найдено первое хазарское погребение. Это дало повод предположить, что уровень Каспийского моря в VII – IX веках был ниже, чем ныне.
Для проверки мы исследовали подводный конец Дербентской стены, находящийся ныне на глубине 5,5 метра. Опустившись на дно в аквалангах, мы установили, что стена построена не на насыпном моле, а непосредственно на скальном основании из сасанидских плит VI века, что технически возможно было сделать на глубине меньше человеческого роста. Следовательно, уровень Каспийского моря был на четыре метра ниже, чем теперь. Значит, дельта Волги простиралась на юг гораздо дальше, до спада глубин, и площадь Хазарии была на 50 000 квадратных километров больше. Это подтвердили находки хазарских поселений на мелководье Каспия в 15 км от берега. В VII – IX веках богатая Хазария представляла собой прикаспийские Нидерланды.
Хазарские погребения обнаружены на многих буграх центральной дельты. Полностью раскопан могильник на бугре Степана Разина. Там обнаружено 20 погребений, из которых только пять принадлежат самим хазарам. Кроме того, есть трупосожжения, знаменующие эпоху VI – VII веков, когда Хазария входила в состав Западнотюркютского каганата, и трупоположения кочевников, союзников тюркютов и хазар: уйгуров, барсилов и печенегов. До нашего времени уцелела лишь ничтожная часть погребений. Эта находка объясняет нам, почему византийские авторы VII века путали хазар и тюрок, называя их попеременно обоими именами, а также проливает свет на взаимоотношения хазар с их кочевыми соседями.
Могилы воинов тюркютского хана и хазарских женщин и детей расположены на тесном кладбище вперемешку, в одном слое, но с четкими интервалами между могилами не менее 1,5 метра. Это могло случиться лишь в том случае, если при погребении соседние могилы были видны. Очевидно, в VII веке они имели внешние признаки. Значит, кочевники и хазары не только умирали, но и жили поблизости и в согласии. Этот вывод из археологического исследования подтверждает соображения М.И. Артамонова, основанные на анализе письменных источников.
Мы наблюдаем не просто проникновение кочевников в дельту Волги, а их симбиоз с местным оседлым населением. При такой постановке проблемы становится понятно, почему тюркюты и хазары вместе ходили в Закавказье громить персов и почему византийские авторы смешивают их. Хотя это были разные народы, но держава их была единой. Хазар, барсилов, тюркютов и телесцев связывала не общность быта, нравов, культуры или языка, а общность исторической судьбы. Они были друзьями. II с этой точки зрения понятно, почему лишенная престола и гонимая на родине западная отрасль династии Ашина нашла убежище в Хазарии и правила там до начала IX века.
Подъем уровня Каспийского моря в X веке и наступившее тогда многоводье Волги резко изменили положение Хазарии. Во-первых, протоки дельты стали проходимы для мелкосидящих ладей, и с X века русы начали проникать водным путем в Каспийское море, что вызвало осложнение их отношений с хазарами. Во-вторых, площадь дельты сокращалась. Поля, пастбища и рыбные угодья оказались под водой. Население ютилось на бэровских буграх, спасаясь от наводнений. Экономика Хазарии рухнула.
В середине X века абсолютная отметка уровня Каспия, по нашим данным, была равна современной. Это значит, что хазары потеряли около двух третей своей территории, а следовательно, и своего богатства. Выйти же в соседние степи хазары не могли, ибо там бродили воинственные гузы, союзники киевского князя Святослава, пошедшего в 965 г. войной на Хазарию. Разгром полузатопленной страны был неизбежен. Русские, победив, ушли, но гузы некоторое время занимали Хазарию, о чем говорят фрагменты их керамики, разбросанные в небольших количествах на буграх центральной дельты. Уцелевшие хазары обратились за помощью в Хорезм и получили ее ценой обращения в ислам. В этом оказалось их спасение. Когда море поднялось еще на восемь-девять метров и залило остатки хазарских поселений в дельте, а Волга половодьями уничтожила их в пойме, потомки хазар нашли прибежище в столице полумира Сарае и растворились в огромной Золотой Орде. Мусульманская вера позволила им механически стать татарами, как в XIII – XV веках назывались верноподданные хана улуса Джучиева.
Установив характер ландшафта, излюбленного хазарами, мы в 1963 г. перенесли наши исследования на Терек, в низовьях которого пытались найти прародину хазар. Однако оказалось, что хазарские памятники находились там, где позже возникли станицы гребенских казаков, таких же оседлых скотоводов, охотников и воинов, какими были хазары. На южной окраине песчаных дюн – бурунов – нашли много фрагментов керамики, сходных с той, которую мы находили в дельте Волги. Там же, около станицы Шелковской, расположена квадратная цитадель крепости, датируемая VII – X веками, а так как в этом районе располагался город Семендер, первая столица Хазарии, и других аналогичных крепостей в долине Терека нет, надо думать, это цитадель Семендера.
Поскольку развалины Итиля, находившегося в пойме Волги, смыты Каспием в XIII веке и Саркел (на Дону) был заселен не хазарами, а гарнизоном из наемников-кочевников, наши находки приобретают большое значение. Мы должны отрешиться от традиционного взгляда на хазар как на кочевников. Географические условия, в которых развивалась хазарская экономика и культура, показывают, что здесь был возможен только оседлый образ жизни, основанный на садоводстве, охоте и отгонном скотоводстве.
Древняя Русь и кыпчакская степь в 945–1225 гг.
[168]
Империя Рюриковичей, возникшая в X в. благодаря грандиозной победе Святослава над Хазарией и последующим военным успехам Владимира и Ярослава, была в начале XI в. наиболее сильной и процветающей державой не только Европы, но и Внутренней Азии. Хозяйство страны было на подъеме, так как подсечное земледелие при неполной оседлости [259, с.76–93] населения давало баснословные урожаи. Уцелевшие памятники архитектуры указывают на расцвет градостроительства и ремесла. Торговля с соседними странами протекала беспрепятственно, культура и письменность распространялись успешно, а искусство находилось на уровне, который рассматривается ныне как серия шедевров. В «Слове о законе и благодати» митрополит Илларион рассматривает русичей как молодой народ, которому по праву принадлежит будущее.
Прошло двести лет, за которые Русь ни разу не подверглась иноземному нашествию... и серия поражений потрясла страну. В 1221 г. русская рать была разбита сельджукским десантом в Крыму. В 1223 г. монголы в арьергардном бою разгромили русско-половецкое войско на Калке. В 1224 г. ливонские немцы взяли Юрьев, где не пощадили ни одного русского: с тех пор на месте русского города возник немецкий Дерпт. Литовцы вышли из своих лесов и опустошили русские земли до стен Москвы, а заволочская чудь стала уничтожать отряды новгородцев, двигавшихся к отрогам Урала. Трагичность положения страны была столь ясна современникам, что отразилась в огненных строках «Слова о полку Игореве» и в «Слове о погибели русской земли». Подумаем и мы над тем, как могла произойти такая страшная перемена, которая в XIV в. повела к фактическому разделу Руси. Польский король Казимир без боя овладел Червонной Русью, превратив ее в Галицию. Гедимин, Ольгерд и Витовт подчинили себе исконные русские города: Минск, Пинск, Киев, Чернигов, Смоленск, Вязьму. Новгород стал неполноправным членом Ганзы. Шведы утвердились в Финляндии, а остальная часть Руси платила дань золотоордынским ханам, защищавшим ее от западных захватчиков. Плохо стало на Руси, но не надолго.
Прошло двести лет, за которые Русь ни разу не подверглась иноземному нашествию... и серия поражений потрясла страну. В 1221 г. русская рать была разбита сельджукским десантом в Крыму. В 1223 г. монголы в арьергардном бою разгромили русско-половецкое войско на Калке. В 1224 г. ливонские немцы взяли Юрьев, где не пощадили ни одного русского: с тех пор на месте русского города возник немецкий Дерпт. Литовцы вышли из своих лесов и опустошили русские земли до стен Москвы, а заволочская чудь стала уничтожать отряды новгородцев, двигавшихся к отрогам Урала. Трагичность положения страны была столь ясна современникам, что отразилась в огненных строках «Слова о полку Игореве» и в «Слове о погибели русской земли». Подумаем и мы над тем, как могла произойти такая страшная перемена, которая в XIV в. повела к фактическому разделу Руси. Польский король Казимир без боя овладел Червонной Русью, превратив ее в Галицию. Гедимин, Ольгерд и Витовт подчинили себе исконные русские города: Минск, Пинск, Киев, Чернигов, Смоленск, Вязьму. Новгород стал неполноправным членом Ганзы. Шведы утвердились в Финляндии, а остальная часть Руси платила дань золотоордынским ханам, защищавшим ее от западных захватчиков. Плохо стало на Руси, но не надолго.