Страница:
Я расплылась в улыбке, с нежностью взглянув на зеленый кофр.
– Так чего в ящике-то? Эзергильчик, покажи!
Эзергиль оглянулась по сторонам, загородила собой кофр и расстегнула «молнию», шепнув мне:
– Только быстро!
Я заглянула в кофр. Из ее темного нутра на меня смотрели два круглых красных глаза. В тот же миг раздалось утробное ворчание, и обладатель глаз кинулся в атаку. Перед моим лицом возникла зубастая пасть, обрамленная похожими на червяков усами, в нос ударил запах сандала. В следующее мгновение взвизгнула «молния» – это Эзергиль застегнула сумку. Несколько ближайших пассажиров обернулись в нашу сторону.
– К-к-кто это был?
– Проснулся, ушастый, – ласково проворковала Эзергиль. – А вокруг-то темно, и место незнакомое, да еще всякие нос свой любопытный суют, можно сказать, прямо в пасть. Как тут не напугаться?
Эзергиль приоткрыла сумку, к моему ужасу, засунула туда руку по локоть и принялась поглаживать неведомую тварь.
– Сейчас успокоится, и я тебе его покажу.
Из кофра донеслось громкое урчание.
– Девочки котика везут, – с умилением сказала позади нас одна бабка другой.
Судя по тембру урчания, в сумке сидел как минимум небольшой леопард.
– Смотри, какие мы хорошенькие! Эзергиль плавно расстегнула «молнию». Теперь я смогла полностью рассмотреть зверя. Внешне он напоминал гибрид кота, сома и дракона: туловище, покрытое перламутрово-золотистой чешуей, драконья морда с приподнятой к ушам пастью, словно застывшей в лукавой улыбке. Сами уши, длинные и тонкие, загибались в разные стороны, как тычинки у цветка. Зверь лежал, поджав под себя лапы и обернувшись чешуйчатым хвостом с кисточкой. Вид у него был добродушный и уморительно смешной.
– Это цилинь, – пояснила Эзергиль. – Китайское мифологическое животное и самый мощный генератор благоприятного развития событий, то есть удачи, своего рода ходячий талисман. Обладает еще массой неизученных волшебных свойств. Совершенно безвреден, всех любит. Есть легенда, как один император случайно убил цилиня на охоте, так его царство вскоре погибло.
Я осторожно почесала цилиня за ухом. Он тут же лизнул мне руку теплым раздвоенным языком.
– Откуда у тебя эта прелесть?
– О, – многозначительно протянула Эзергиль. – В том-то все и дело. Это – конкурсная работа.
– Чья?!
– Неизвестно. Короче, вчера вечером Антонине позвонила приятельница из Академии художеств и спросила, не наш ли ублюдочный чешуйчатый кот сбежал с городской выставки работ художественных училищ «Сотворим мир заново», засел под лестницей и на всех рычит. Тоня, разумеется, сказала «наш». Кота привезли вот в этом кофре. Когда Антонина разобралась, что это такое, она просто офигела. Понимаешь, в нашей мастерской реальности такое не может сотворить никто, в том числе и сама Антонина. Пока мы гадали, кто же этот гениальный мастер-самоучка, снова позвонила приятельница и сообщила, что объявился хозяин цилиня. В Академию поступил звонок: зверя требовали отдать и привезти по такому-то адресу. Мы проверили, что там находится…
– Ну?
– Среднее художественное училище номер тринадцать, улица Авиаконструкторов, дом сто десять! – торжественно произнесла Эзергиль.
– Так мы сейчас туда едем?
За окном автобуса проплыла стеклянная крыша бассейна. Эзергиль погладила цилиня, закрыла кофр и встала.
– На выход. Берись за лямку, раз уж навязалась. Кстати, запомни два момента. Во-первых, я – студентка Академии художеств, которой поручили отвезти экспонат владельцам.
– А я?
– Ты никто. Постарайся обращать на себя поменьше внимания. Скорее всего, с тобой никто разговаривать не будет, но на всякий случай: ни слова о нашем училище. Мы к нему никакого отношения не имеем.
– Ух! – поежилась я. – А нас там случайно не грохнут?
– Почему это нас должны грохнуть? – усмехнулась Эзергиль.
– За шпионаж, – пояснила я.
Эзергиль пожала плечами и потащила сумку к дверям. А мне вдруг подумалось, что это истинная правда. Цилинь – только предлог, на самом деле мы едем туда именно шпионить.
Мы вышли из автобуса, пересекли пустынную улицу и углубились в хаотическое нагромождение домов-«кораблей». Художка номер тринадцать оказалась блочной двухэтажной коробкой, одиноко стоящей посреди безбрежного двора, по которому гулял ветер. Ее стены украшали полуобвалившиеся кафельные узоры многолетней давности в виде синего моря и белых облачков и бесчисленные матерные надписи. У входа курила кучка парней и девчонок. Я ощутила разочарование. Сама мысль о том, что волшебный цилинь появился на свет в таком гадюшнике, была оскорбительной. Это заведение скорее напоминало то мифическое ПТУ, куда я неоднократно грозилась уйти расписывать чашки.
– Это оно и есть?
Краем глаза я увидела, как Эзергиль зыркнула по сторонам – как невидимая молния пролетела.
– Гелька, по имени ко мне не обращайся.
Мы направились прямо ко входу. Толпящиеся на крыльце даже не обернулись, когда мы проходили мимо. В тускло освещенном вестибюле пахло столовской едой, на грязном полу валялись фантики, на стенах висели примитивные натюрморты. Я вспомнила наше училище – уютное, со стеклянными выставочными стендами и ковровой дорожкой по праздникам, не удержалась и презрительно фыркнула.
– Интересно, где тут учительская? – вслух поинтересовалась Эзергиль. – Пошли-ка на второй этаж. Начнем поиски оттуда.
– Может, проще спросить кого-нибудь? – предложила я.
Эзергиль на мои слова не отреагировала. Ах да, сообразила я, мы же шпионим. Мы поволокли кофр на второй этаж. Там было совсем темно – лампы перегорели, что ли, – и пахло олифой. В темном коридоре через равные промежутки располагались одинаковые двери. Одна из них была приоткрыта. Я мельком заглянула внутрь, заметив нагромождение мольбертов и нечто вроде египетского саркофага, вокруг которого эти мольберты группировались. Аудитория была пуста.
– Это училище словно вымерло, – поделилась я наблюдениями. – Совсем тут никого народу нет, кроме той компашки на крыльце…
Словно в опровержение моих слов, впереди в полутьме послышались гулкие шаги, и перед нами возникла объемистая женская фигура.
– Девочки, вы что здесь шастаете? – раздался начальственный голос. – Занятия давно закончились!
– Мы из Академии художеств, к вашему директору с поручением, – жизнерадостно заявила Эзергиль, демонстрируя кофр.
Тетка, окинув нас изучающим взглядом, холодно предложила Эзергиль следовать за ней. Решив, что приглашение ко мне не относится, я тихонько отстала и спустилась по лестнице в вестибюль. Выйти на улицу и мерзнуть в этом продуваемом всеми сквозняками дворе не захотелось, так что я села на подоконник и принялась разглядывать вид за окном. Снаружи почти стемнело. Из окна смутно виднелся задний двор с помойными баками и противоположное крыло училища, где горел свет и двигались тени людей. Несмотря на всю таинственность, которую разводила Эзергиль, я почти не нервничала и ощущала скорее легкий азарт, как будто ввязалась в чужую игру.
«Тетка ведь сказала, что занятия закончились, – вспомнила я. – А не сходить ли да посмотреть, что там такое, пока Эзергиль занята?» Я уже полезла с подоконника, когда в другом крыле открылась дверь, которую я раньше не заметила, и кто-то вышел. «Ага! – осознала я. – Да это же отдельный вход!» Мне сразу стало гораздо интереснее. В нашей мастерской реальности тоже был отдельный вход. Я тут же отправилась на улицу.
Компания с крыльца куда-то убралась, но мне это было только на руку. Перед входом, поскрипывая, качался на ветру фонарь, чуть ли не единственный на весь двор. Подбираясь к окнам, я обошла училище вокруг. Идти пришлось в почти полной темноте; я придерживалась рукой за стену, осторожно ступая по полоске бетона и думая о том, как бы во что-нибудь не вляпаться. Наконец впереди показались освещенные окна. Встав на цыпочки, я заглянула в одно из них.
Прямоугольное помещение было чем-то похоже на спортивный зал. Аккуратное, не в пример прочим аудиториям. Стены белые, в нескольких местах орнамент, наведенный как будто по трафарету: какие-то крючочки и галочки столбиками от потолка до пола. В центре помост. В углу стопка матов. На полу что-то забавное, типа соломенного паласа с плетеным узором в виде расходящихся кругов. В дальнем конце зала, ближе к двери, разговаривали несколько человек. Кучка ребят разного возраста – не те ли, что стояли на крыльце? – столпились вокруг невысокого стройного деда в синем джемпере. Внешность деда притягивала к себе внимание: у него были белые волосы, стриженные ежиком, надменное римское лицо с решительными морщинами и не по возрасту блестящие глаза. Он что-то экспрессивно объяснял, сопровождая каждую фразу движением рук.
Я подкралась к другому окну, чтобы попытаться подслушать, о чем он там распространяется. Вдруг почти рядом со мной с лязгом распахнулась дверь. Едва не угодив в пятно света, я отступила на пару шагов и прижалась к стенке.
Из зала, на ходу натягивая куртки, вышли двое парней. Один, светловолосый, с правильными чертами лица, сразу напомнил мне Сашу. Другой – среднего роста, сутулый, темненький – тоже показался знакомым, но его лица я толком разглядеть не смогла. Вопреки моей надежде, что они уйдут, желательно в противоположную от меня сторону, парни остановились напротив двери и закурили.
– Ну здесь и столпотворение, – буркнул темноволосый, затягиваясь. – Специально договорились встретиться после занятий, так на пару минут уединиться невозможно, чтобы кто-нибудь не притащился поговорить за жизнь…
– Какая разница? – знакомым голосом возразил блондин. – Нам-то что до них? Ходят и ходят.
У меня по коже поползли мурашки. Неужели и вправду Саша?
Вместо ответа темноволосый чиркнул в воздухе перед собой сигаретой. Огонек описал замысловатую дугу, оставив огненный знак. Он провисел во мраке долю секунды и погас. Темноволосый еще раз затянулся и бросил окурок в лужу.
– Вот теперь действительно без разницы.
«И с чего это я решила, что он похож на Сашу?» – подумала я.
– Так насчет нашего дела… – заискивающе произнес блондин.
Второй отозвался не сразу.
– Есть одна тема, – проронил он неохотно. – Непростая. Не факт, что ты с ней справишься. Работа в субпространстве.
– Как нечего делать! Я там уже работал, – поспешно заявил светловолосый.
– Надо будет зайти внутрь – раз. Побродить там, осмотреться – два. Наметить выходы – три.
– И только? – пренебрежительно сплюнул светловолосый.
– Не говори «гоп»… Субпространство – штука коварная и непредсказуемая. Но ты парень лихой, и мы в тебя верим, так что держи – это ключ…
Темноволосый протянул блондину какую-то плоскую прямоугольную коробку. Я же, как ни странно, не могла отвести взгляд от блондина. Все-таки он был очень похож на Сашу, но как-то мельче, бесцветнее, грубее – не больше похож, чем, скажем, настоящий Исаакиевский собор на убогий набросок, нацарапанный за бутылку пива бомжующим художником. В такие минуты, подумала я, и осознаешь в полной мере Сашину уникальность и его принципиальное превосходство над всеми прочими парнями.
Я попыталась разглядеть второго, но он, как нарочно, повернулся ко мне спиной.
– Я им еще докажу, – злобно посулил блондин, пряча коробку. – Они поймут, кого лишились…
– Ладно, посмотрим, – добродушно проворчал темноволосый. – Еще раз, что от тебя надо: зайти, оглядеться, выйти. Самое главное – выйти. Отмечай удобные выходы. Ориентируйся по звездам. Если хоть кого-нибудь встретишь, сразу вали оттуда со всех ног. Хотя отсутствие результата – это тоже результат, но ты нам нужен живой, ха-ха! Не бойся – это я так, подстраховываюсь. Ну, давай, ни пуха…
Он бросил на землю недокуренную сигарету и взялся за ручку двери.
– К черту, – отозвался светловолосый. – А к чему это все? Просто проверка? Типа, тест?
– Считай себя первопроходцем.
– Там вообще как, опасно?
Он докурил сигарету, застегнул куртку и протянул собеседнику руку.
– Если по-дружески, то я никаких гарантий дать не могу, – сказал тот. – Но ведь тебе это действительно нужно…
– Ты насчет восстановления? Да плевал я на них. Это скорее просто спортивный интерес.
– Ну-ну. Мухе тоже интересно, что там за гамак такой в траве поблескивает.
– Какой еще мухе?
– Которая летает туда-сюда и кричит: «Съешьте меня, съешьте!»
Блондин вздернул подбородок. В этот момент он поразительно напоминал Сашу.
– У меня свои методы. Я в ваши игры не играю.
– А хочется, – подытожил второй. – Ладно, до скорого.
Светловолосый кивнул и пошел в сторону улицы Авиаконструкторов, а другой парень вернулся в зал. В окно было видно, как он что-то сказал старику и все засмеялись. Лицом ко мне он так и не повернулся.
Разговор двух парней меня весьма озадачил. Такое ощущение, что один посылал другого на разведку. Опасно – не опасно, отмечай выходы… Все эти разговоры, иероглифы на стенах, пустой зал, дед, напоминающий итальянского кутюрье, не вязались с тем, что я привыкла понимать под Чистым Творчеством. Я тупо глядела в окно, когда мне на глаза наконец попалось что-то стоящее. Над дверью с внутренней стороны виднелась надпись. Этот обычай, общий для всех художественных училищ, – писать над дверями всякие лозунги и девизы – мне был хорошо известен еще со времен младшей школы. Я изогнулась как могла, почти прилипнув к стеклу и рискуя, что меня заметят, разобрала багровые готические буквы:
«Мы пользуемся материей, как оболочкой и оружием».
Снизу мелкие буквы поясняли, откуда взята цитата, но этого мне было уже не разглядеть. Однако и самого лозунга вполне хватило. Все встало на свои места. Никакая театральная студия не взяла бы себе подобный девиз. Я подумала, что свою шпионскую задачу выполнила с блеском, и побежала искать Эзергиль.
Она ждала меня на крыльце, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.
– А что я видела! – торжествующе воскликнула я. – Пойдем покажу…
– Валим отсюда! – прошипела Эзергиль, схватила меня за руку и потащила за собой.
Мы почти бегом добрались до остановки на Авиаконструкторов и вскочили в кстати подошедший автобус. Только тут Эзергиль позволила мне говорить.
– Жалко, что мы убежали так быстро. Я бы тебе показала, как у них оформлена мастерская реальности. Надо и у нас что-нибудь такое сделать – хоть стены расписать…
– Лучше я тебя послушаю, – ухмыльнулась Эзергиль. – Они меня пасли от кабинета директора до самого выхода. Директриса, по-моему, тут же раскусила, зачем я пришла. Сейчас они, наверно, пытаются узнать, где все это время болталась ты. Теперь у них есть развлечение на ближайший месяц: выяснять, кто мы такие и откуда.
Пока мы ехали, она внимательно слушала мой рассказ, особенно заинтересовавшись узорами на стенах и полу, даже попросила меня нарисовать их в ее блокноте. Девиз мастерской она записала там же.
– Надо посмотреть, откуда цитата, – задумчиво сказала она, – определенные подозрения у меня есть…
– Звучит красиво, – заметила я.
– Некоторыми фразами лучше просто так не пользоваться. Они как ключи. Произносишь их, и дверь открывается. А еще цитату можно выдрать из контекста, и ее значение меняется на противоположное. Эта фраза, похоже, именно такая – как ключ от непонятно какой двери.
На «Старой деревне» мы с Эзергиль расстались: она пошла на метро, а я поехала домой. Только садясь в трамвай, я вспомнила, что так и не спросила ее о заселении миров.
За окнами трамвая, во влажной осенней тьме, проплывали разноцветные огни. Все-таки я устала от этой беготни, да и есть хотелось – пообедать-то не успела. Я вздохнула, села поудобнее и закрыла глаза. Тут же явились привычные мысли. Из подсознания вылез Сашин белый точечный дом с горящими окнами на фоне темно-синего ночного неба. Мне представилось, как я стою, запрокинув голову, и смотрю на егоокна, а по темному небу бегут прозрачные белесые облака, и мне кажется, будто башня отрывается от земли и падает на меня. Белая башня посреди снежной равнины, принялась фантазировать я. Она стоит, открытая всем ветрам, но ее хозяин не боится бурь, сам повелевает ими. Потому что это его страна, самая страшная страна на свете. Люди не могут жить там, где нет ничего, кроме холода и мрака. Значит, онне человек, а бог. Или демон.
Я открыла глаза, вытащила из сумки тетрадь и ручку, положила тетрадь на колено и принялась строчить прямо поверх шахты: «Где-то, давным-давно, была далекая пустынная страна, обиталище злых духов, отгороженная от мира стеной снежных буранов и океаном замерзших волн. И правил ею Король Севера – самый благородный, жестокий и прекрасный из всех земных и неземных владык…»
ГЛАВА 11
– Так чего в ящике-то? Эзергильчик, покажи!
Эзергиль оглянулась по сторонам, загородила собой кофр и расстегнула «молнию», шепнув мне:
– Только быстро!
Я заглянула в кофр. Из ее темного нутра на меня смотрели два круглых красных глаза. В тот же миг раздалось утробное ворчание, и обладатель глаз кинулся в атаку. Перед моим лицом возникла зубастая пасть, обрамленная похожими на червяков усами, в нос ударил запах сандала. В следующее мгновение взвизгнула «молния» – это Эзергиль застегнула сумку. Несколько ближайших пассажиров обернулись в нашу сторону.
– К-к-кто это был?
– Проснулся, ушастый, – ласково проворковала Эзергиль. – А вокруг-то темно, и место незнакомое, да еще всякие нос свой любопытный суют, можно сказать, прямо в пасть. Как тут не напугаться?
Эзергиль приоткрыла сумку, к моему ужасу, засунула туда руку по локоть и принялась поглаживать неведомую тварь.
– Сейчас успокоится, и я тебе его покажу.
Из кофра донеслось громкое урчание.
– Девочки котика везут, – с умилением сказала позади нас одна бабка другой.
Судя по тембру урчания, в сумке сидел как минимум небольшой леопард.
– Смотри, какие мы хорошенькие! Эзергиль плавно расстегнула «молнию». Теперь я смогла полностью рассмотреть зверя. Внешне он напоминал гибрид кота, сома и дракона: туловище, покрытое перламутрово-золотистой чешуей, драконья морда с приподнятой к ушам пастью, словно застывшей в лукавой улыбке. Сами уши, длинные и тонкие, загибались в разные стороны, как тычинки у цветка. Зверь лежал, поджав под себя лапы и обернувшись чешуйчатым хвостом с кисточкой. Вид у него был добродушный и уморительно смешной.
– Это цилинь, – пояснила Эзергиль. – Китайское мифологическое животное и самый мощный генератор благоприятного развития событий, то есть удачи, своего рода ходячий талисман. Обладает еще массой неизученных волшебных свойств. Совершенно безвреден, всех любит. Есть легенда, как один император случайно убил цилиня на охоте, так его царство вскоре погибло.
Я осторожно почесала цилиня за ухом. Он тут же лизнул мне руку теплым раздвоенным языком.
– Откуда у тебя эта прелесть?
– О, – многозначительно протянула Эзергиль. – В том-то все и дело. Это – конкурсная работа.
– Чья?!
– Неизвестно. Короче, вчера вечером Антонине позвонила приятельница из Академии художеств и спросила, не наш ли ублюдочный чешуйчатый кот сбежал с городской выставки работ художественных училищ «Сотворим мир заново», засел под лестницей и на всех рычит. Тоня, разумеется, сказала «наш». Кота привезли вот в этом кофре. Когда Антонина разобралась, что это такое, она просто офигела. Понимаешь, в нашей мастерской реальности такое не может сотворить никто, в том числе и сама Антонина. Пока мы гадали, кто же этот гениальный мастер-самоучка, снова позвонила приятельница и сообщила, что объявился хозяин цилиня. В Академию поступил звонок: зверя требовали отдать и привезти по такому-то адресу. Мы проверили, что там находится…
– Ну?
– Среднее художественное училище номер тринадцать, улица Авиаконструкторов, дом сто десять! – торжественно произнесла Эзергиль.
– Так мы сейчас туда едем?
За окном автобуса проплыла стеклянная крыша бассейна. Эзергиль погладила цилиня, закрыла кофр и встала.
– На выход. Берись за лямку, раз уж навязалась. Кстати, запомни два момента. Во-первых, я – студентка Академии художеств, которой поручили отвезти экспонат владельцам.
– А я?
– Ты никто. Постарайся обращать на себя поменьше внимания. Скорее всего, с тобой никто разговаривать не будет, но на всякий случай: ни слова о нашем училище. Мы к нему никакого отношения не имеем.
– Ух! – поежилась я. – А нас там случайно не грохнут?
– Почему это нас должны грохнуть? – усмехнулась Эзергиль.
– За шпионаж, – пояснила я.
Эзергиль пожала плечами и потащила сумку к дверям. А мне вдруг подумалось, что это истинная правда. Цилинь – только предлог, на самом деле мы едем туда именно шпионить.
Мы вышли из автобуса, пересекли пустынную улицу и углубились в хаотическое нагромождение домов-«кораблей». Художка номер тринадцать оказалась блочной двухэтажной коробкой, одиноко стоящей посреди безбрежного двора, по которому гулял ветер. Ее стены украшали полуобвалившиеся кафельные узоры многолетней давности в виде синего моря и белых облачков и бесчисленные матерные надписи. У входа курила кучка парней и девчонок. Я ощутила разочарование. Сама мысль о том, что волшебный цилинь появился на свет в таком гадюшнике, была оскорбительной. Это заведение скорее напоминало то мифическое ПТУ, куда я неоднократно грозилась уйти расписывать чашки.
– Это оно и есть?
Краем глаза я увидела, как Эзергиль зыркнула по сторонам – как невидимая молния пролетела.
– Гелька, по имени ко мне не обращайся.
Мы направились прямо ко входу. Толпящиеся на крыльце даже не обернулись, когда мы проходили мимо. В тускло освещенном вестибюле пахло столовской едой, на грязном полу валялись фантики, на стенах висели примитивные натюрморты. Я вспомнила наше училище – уютное, со стеклянными выставочными стендами и ковровой дорожкой по праздникам, не удержалась и презрительно фыркнула.
– Интересно, где тут учительская? – вслух поинтересовалась Эзергиль. – Пошли-ка на второй этаж. Начнем поиски оттуда.
– Может, проще спросить кого-нибудь? – предложила я.
Эзергиль на мои слова не отреагировала. Ах да, сообразила я, мы же шпионим. Мы поволокли кофр на второй этаж. Там было совсем темно – лампы перегорели, что ли, – и пахло олифой. В темном коридоре через равные промежутки располагались одинаковые двери. Одна из них была приоткрыта. Я мельком заглянула внутрь, заметив нагромождение мольбертов и нечто вроде египетского саркофага, вокруг которого эти мольберты группировались. Аудитория была пуста.
– Это училище словно вымерло, – поделилась я наблюдениями. – Совсем тут никого народу нет, кроме той компашки на крыльце…
Словно в опровержение моих слов, впереди в полутьме послышались гулкие шаги, и перед нами возникла объемистая женская фигура.
– Девочки, вы что здесь шастаете? – раздался начальственный голос. – Занятия давно закончились!
– Мы из Академии художеств, к вашему директору с поручением, – жизнерадостно заявила Эзергиль, демонстрируя кофр.
Тетка, окинув нас изучающим взглядом, холодно предложила Эзергиль следовать за ней. Решив, что приглашение ко мне не относится, я тихонько отстала и спустилась по лестнице в вестибюль. Выйти на улицу и мерзнуть в этом продуваемом всеми сквозняками дворе не захотелось, так что я села на подоконник и принялась разглядывать вид за окном. Снаружи почти стемнело. Из окна смутно виднелся задний двор с помойными баками и противоположное крыло училища, где горел свет и двигались тени людей. Несмотря на всю таинственность, которую разводила Эзергиль, я почти не нервничала и ощущала скорее легкий азарт, как будто ввязалась в чужую игру.
«Тетка ведь сказала, что занятия закончились, – вспомнила я. – А не сходить ли да посмотреть, что там такое, пока Эзергиль занята?» Я уже полезла с подоконника, когда в другом крыле открылась дверь, которую я раньше не заметила, и кто-то вышел. «Ага! – осознала я. – Да это же отдельный вход!» Мне сразу стало гораздо интереснее. В нашей мастерской реальности тоже был отдельный вход. Я тут же отправилась на улицу.
Компания с крыльца куда-то убралась, но мне это было только на руку. Перед входом, поскрипывая, качался на ветру фонарь, чуть ли не единственный на весь двор. Подбираясь к окнам, я обошла училище вокруг. Идти пришлось в почти полной темноте; я придерживалась рукой за стену, осторожно ступая по полоске бетона и думая о том, как бы во что-нибудь не вляпаться. Наконец впереди показались освещенные окна. Встав на цыпочки, я заглянула в одно из них.
Прямоугольное помещение было чем-то похоже на спортивный зал. Аккуратное, не в пример прочим аудиториям. Стены белые, в нескольких местах орнамент, наведенный как будто по трафарету: какие-то крючочки и галочки столбиками от потолка до пола. В центре помост. В углу стопка матов. На полу что-то забавное, типа соломенного паласа с плетеным узором в виде расходящихся кругов. В дальнем конце зала, ближе к двери, разговаривали несколько человек. Кучка ребят разного возраста – не те ли, что стояли на крыльце? – столпились вокруг невысокого стройного деда в синем джемпере. Внешность деда притягивала к себе внимание: у него были белые волосы, стриженные ежиком, надменное римское лицо с решительными морщинами и не по возрасту блестящие глаза. Он что-то экспрессивно объяснял, сопровождая каждую фразу движением рук.
Я подкралась к другому окну, чтобы попытаться подслушать, о чем он там распространяется. Вдруг почти рядом со мной с лязгом распахнулась дверь. Едва не угодив в пятно света, я отступила на пару шагов и прижалась к стенке.
Из зала, на ходу натягивая куртки, вышли двое парней. Один, светловолосый, с правильными чертами лица, сразу напомнил мне Сашу. Другой – среднего роста, сутулый, темненький – тоже показался знакомым, но его лица я толком разглядеть не смогла. Вопреки моей надежде, что они уйдут, желательно в противоположную от меня сторону, парни остановились напротив двери и закурили.
– Ну здесь и столпотворение, – буркнул темноволосый, затягиваясь. – Специально договорились встретиться после занятий, так на пару минут уединиться невозможно, чтобы кто-нибудь не притащился поговорить за жизнь…
– Какая разница? – знакомым голосом возразил блондин. – Нам-то что до них? Ходят и ходят.
У меня по коже поползли мурашки. Неужели и вправду Саша?
Вместо ответа темноволосый чиркнул в воздухе перед собой сигаретой. Огонек описал замысловатую дугу, оставив огненный знак. Он провисел во мраке долю секунды и погас. Темноволосый еще раз затянулся и бросил окурок в лужу.
– Вот теперь действительно без разницы.
«И с чего это я решила, что он похож на Сашу?» – подумала я.
– Так насчет нашего дела… – заискивающе произнес блондин.
Второй отозвался не сразу.
– Есть одна тема, – проронил он неохотно. – Непростая. Не факт, что ты с ней справишься. Работа в субпространстве.
– Как нечего делать! Я там уже работал, – поспешно заявил светловолосый.
– Надо будет зайти внутрь – раз. Побродить там, осмотреться – два. Наметить выходы – три.
– И только? – пренебрежительно сплюнул светловолосый.
– Не говори «гоп»… Субпространство – штука коварная и непредсказуемая. Но ты парень лихой, и мы в тебя верим, так что держи – это ключ…
Темноволосый протянул блондину какую-то плоскую прямоугольную коробку. Я же, как ни странно, не могла отвести взгляд от блондина. Все-таки он был очень похож на Сашу, но как-то мельче, бесцветнее, грубее – не больше похож, чем, скажем, настоящий Исаакиевский собор на убогий набросок, нацарапанный за бутылку пива бомжующим художником. В такие минуты, подумала я, и осознаешь в полной мере Сашину уникальность и его принципиальное превосходство над всеми прочими парнями.
Я попыталась разглядеть второго, но он, как нарочно, повернулся ко мне спиной.
– Я им еще докажу, – злобно посулил блондин, пряча коробку. – Они поймут, кого лишились…
– Ладно, посмотрим, – добродушно проворчал темноволосый. – Еще раз, что от тебя надо: зайти, оглядеться, выйти. Самое главное – выйти. Отмечай удобные выходы. Ориентируйся по звездам. Если хоть кого-нибудь встретишь, сразу вали оттуда со всех ног. Хотя отсутствие результата – это тоже результат, но ты нам нужен живой, ха-ха! Не бойся – это я так, подстраховываюсь. Ну, давай, ни пуха…
Он бросил на землю недокуренную сигарету и взялся за ручку двери.
– К черту, – отозвался светловолосый. – А к чему это все? Просто проверка? Типа, тест?
– Считай себя первопроходцем.
– Там вообще как, опасно?
Он докурил сигарету, застегнул куртку и протянул собеседнику руку.
– Если по-дружески, то я никаких гарантий дать не могу, – сказал тот. – Но ведь тебе это действительно нужно…
– Ты насчет восстановления? Да плевал я на них. Это скорее просто спортивный интерес.
– Ну-ну. Мухе тоже интересно, что там за гамак такой в траве поблескивает.
– Какой еще мухе?
– Которая летает туда-сюда и кричит: «Съешьте меня, съешьте!»
Блондин вздернул подбородок. В этот момент он поразительно напоминал Сашу.
– У меня свои методы. Я в ваши игры не играю.
– А хочется, – подытожил второй. – Ладно, до скорого.
Светловолосый кивнул и пошел в сторону улицы Авиаконструкторов, а другой парень вернулся в зал. В окно было видно, как он что-то сказал старику и все засмеялись. Лицом ко мне он так и не повернулся.
Разговор двух парней меня весьма озадачил. Такое ощущение, что один посылал другого на разведку. Опасно – не опасно, отмечай выходы… Все эти разговоры, иероглифы на стенах, пустой зал, дед, напоминающий итальянского кутюрье, не вязались с тем, что я привыкла понимать под Чистым Творчеством. Я тупо глядела в окно, когда мне на глаза наконец попалось что-то стоящее. Над дверью с внутренней стороны виднелась надпись. Этот обычай, общий для всех художественных училищ, – писать над дверями всякие лозунги и девизы – мне был хорошо известен еще со времен младшей школы. Я изогнулась как могла, почти прилипнув к стеклу и рискуя, что меня заметят, разобрала багровые готические буквы:
«Мы пользуемся материей, как оболочкой и оружием».
Снизу мелкие буквы поясняли, откуда взята цитата, но этого мне было уже не разглядеть. Однако и самого лозунга вполне хватило. Все встало на свои места. Никакая театральная студия не взяла бы себе подобный девиз. Я подумала, что свою шпионскую задачу выполнила с блеском, и побежала искать Эзергиль.
Она ждала меня на крыльце, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.
– А что я видела! – торжествующе воскликнула я. – Пойдем покажу…
– Валим отсюда! – прошипела Эзергиль, схватила меня за руку и потащила за собой.
Мы почти бегом добрались до остановки на Авиаконструкторов и вскочили в кстати подошедший автобус. Только тут Эзергиль позволила мне говорить.
– Жалко, что мы убежали так быстро. Я бы тебе показала, как у них оформлена мастерская реальности. Надо и у нас что-нибудь такое сделать – хоть стены расписать…
– Лучше я тебя послушаю, – ухмыльнулась Эзергиль. – Они меня пасли от кабинета директора до самого выхода. Директриса, по-моему, тут же раскусила, зачем я пришла. Сейчас они, наверно, пытаются узнать, где все это время болталась ты. Теперь у них есть развлечение на ближайший месяц: выяснять, кто мы такие и откуда.
Пока мы ехали, она внимательно слушала мой рассказ, особенно заинтересовавшись узорами на стенах и полу, даже попросила меня нарисовать их в ее блокноте. Девиз мастерской она записала там же.
– Надо посмотреть, откуда цитата, – задумчиво сказала она, – определенные подозрения у меня есть…
– Звучит красиво, – заметила я.
– Некоторыми фразами лучше просто так не пользоваться. Они как ключи. Произносишь их, и дверь открывается. А еще цитату можно выдрать из контекста, и ее значение меняется на противоположное. Эта фраза, похоже, именно такая – как ключ от непонятно какой двери.
На «Старой деревне» мы с Эзергиль расстались: она пошла на метро, а я поехала домой. Только садясь в трамвай, я вспомнила, что так и не спросила ее о заселении миров.
За окнами трамвая, во влажной осенней тьме, проплывали разноцветные огни. Все-таки я устала от этой беготни, да и есть хотелось – пообедать-то не успела. Я вздохнула, села поудобнее и закрыла глаза. Тут же явились привычные мысли. Из подсознания вылез Сашин белый точечный дом с горящими окнами на фоне темно-синего ночного неба. Мне представилось, как я стою, запрокинув голову, и смотрю на егоокна, а по темному небу бегут прозрачные белесые облака, и мне кажется, будто башня отрывается от земли и падает на меня. Белая башня посреди снежной равнины, принялась фантазировать я. Она стоит, открытая всем ветрам, но ее хозяин не боится бурь, сам повелевает ими. Потому что это его страна, самая страшная страна на свете. Люди не могут жить там, где нет ничего, кроме холода и мрака. Значит, онне человек, а бог. Или демон.
Я открыла глаза, вытащила из сумки тетрадь и ручку, положила тетрадь на колено и принялась строчить прямо поверх шахты: «Где-то, давным-давно, была далекая пустынная страна, обиталище злых духов, отгороженная от мира стеной снежных буранов и океаном замерзших волн. И правил ею Король Севера – самый благородный, жестокий и прекрасный из всех земных и неземных владык…»
ГЛАВА 11
Погодин наводит справки, а девушки разговаривают о любви
Сегодня было три часа «рисунка» подряд, все устали и дурачились, как могли, а началось все с меня. Я думала, помру от смеха. Надо было изобразить углем натюрморт с самоваром. Я искренне старалась, пока Маринка не посмотрела на мой рисунок, икнула и спросила: «Это кто? Годзилла?» Самовар и впрямь был похож на Годзиллу, вплоть до выражения зубастой морды. Народ развеселился; все начали искать в самоваре сходство с другими монстрами, и небезуспешно. Рисунков испохабили целую пачку. Препод юмора не понял и выставил у себя в тетрадке колонку двоек, но даже это не испортило всеобщего хорошего настроения.
Когда «рисунок» закончился, мы с девчонками пошли в буфет. В вестибюле сделали выставку декоративных керамических панно. Я задержалась, поскольку был шанс, что среди работ окажется и моя: «Город-вампир» (на опостылевшую тему «Любимый Петербург», разумеется). Проходившая мимо Эзертиль приветливо со мной поздоровалась.
– Будешь сегодня в мастерской? – спросила она.
– Конечно.
– Погодину не видела? Я специально пришла пораньше, но не могу ее найти.
– Так ты расписание посмотри.
– И правда, как это я не сообразила? – фыркнула Эзергиль, удаляясь по коридору.
«Вот чудачка», – подумала я, наверно, в тысячный раз.
Еще несколько секунд я изучала стенды с куполами, мостами, скрипками, книгами, чьи страницы перелистывает ветер, пустоглазыми античными лицами и прочими штампами, в тщетных поисках своей работы.
Внезапно показалось, что рядом со мной кто-то стоит. Словно тень промелькнула в углу глаза. Я оглянулась. Народу в вестибюле было немало. Девчонки и парни перемещались туда-сюда, входили и выходили, хлопая разбитой дверью, ели на ходу пирожки, толпились возле расписания. На длинной скамейке справа от расписания скучали родители первогодок в ожидании своих чад – несколько теток средних лет и средней наружности. Одна тетка вязала, другая читала женский детектив. Привычная картина. Повернувшись обратно к стенду, я погрузилась в поиски своего шедевра, но скоро оставила это занятие. Что-то мне мешало. Какая-то неправильность, словно соринка в глаз попала.
Я все еще пребывала в бесполезных догадках, когда рядом кто-то зычно кашлянул. Удивленная не дамским тембром, я повернулась к скамье, где сидели родители, и увидела с краю дядьку, которого секунду назад там точно не было. Я сморгнула – дядька не исчез. Наоборот, если так можно выразиться, приобрел материальность. Выглядел он вполне обычно: упитанный родитель средних лет в заношенных джинсах и свитере домашней вязки. Дядька вольготно устроился на скамейке, нога на ногу, с таким видом, будто он здесь царь, и плотоядно смотрел вслед Эзергили. На месте какой-нибудь из теток я бы из принципа сделала ему замечание.
Дядька тем временем повернулся ко мне, бесцеремонно рассмотрел с головы до ног и встретился со мной взглядом. В его глазах мелькнуло что-то вроде испуга. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Потом на лице родителя выразилась досада, сменившаяся неожиданно обаятельной киношной улыбкой.
– Послушай, девочка, – обратился он ко мне, – ты здесь учишься?
– Ну да, а что?
– В общем-то ничего, – пробормотал дядька, отвлекшись от меня, чтобы проводить взглядом исчезающую за дверью Эзергиль.
– А вот та черноволосая мадемуазель тоже здешняя?
Я фыркнула. Надо будет вечером рассказать Эзергили, что на нее положил глаз пожилой толстопузый лысый – или не лысый? – нет, просто седоватый старикашка. Впрочем, она как раз такими увлекается. До египтянина ему, конечно, как до луны, хотя… Я с интересом взглянула в лицо дядьки. Оно показалось мне знакомым. Дядькина физиономия дисгармонировала с потрепанными одежками: она была широкая и важная, с крючковатым носом и крупным надменным ртом. Такая рожа, подумала я, отлично подошла бы для коррумпированного банкира в каком-нибудь бандитском сериале. Может, я его по телевизору видела? Только вот глаза подкачали – какие-то мутноватые, расплывчатые, с мешками и нависшими веками.
– Я задал вопрос, – мягко произнес дядька.
– А, насчет Эзергиль. Да, она тут учится, а что?
– Ничего, – пожал он плечами. – Деточка, нельзя быть такой подозрительной. Я, понимаешь, дочку жду, сижу тут уже почти час… Почему бы не поболтать с приятной умной девушкой?
– Пожалуйста, болтайте, мне не жалко, – смущенно пробормотала я. Взрослые мужчины не часто делали мне комплименты. Кстати, когда к родителям приходили гости, это был отличный способ заставить меня замолчать на целый вечер.
Пользуясь моим позволением, родитель спросил:
– Неужели вы все тут друг друга знаете? Или эта Эзергиль чем-то особенно знаменита?
– Да просто я с ней дружу.
Дядька улыбнулся мне еще обаятельнее прежнего. Когда он улыбался, его лицо полностью преображалось, как будто он, как актер театра Но, незаметно менял одну маску на другую.
– Извини, не спросил, как тебя зовут.
– Геля, а что? – автоматически насторожившись, сказала я.
– Какие у вас тут имена интересные. Геля или того пуще – Эзергиль. С первого раза и не выговоришь.
– Нормальное эльфийское имя, – с ходу выдумала я. – Преобладает среди лесных ирландских эльфов.
Дядька пренебрежительно изломил бровь. В профиль он был похож на реликтового гигантского ворона, которого я однажды видела в Изборске.
– Кто бы мог подумать, что у вас такие взрослые студентки, – задумчиво сказал он. – Мне-то сначала показалось, что эта девица – преподавательница или практикантка из академии. Какая необычная внешность. Абсолютно неопределимый этнический тип. Высокие скулы, большие глаза… А на каком отделении она учится?
– Она не на отделении, – внутренне угорая от смеха, ответила я. – Она ходит на спецкурс преподавательницы мастерской реальности.
– И что ты о ней скажешь как подруга?
«Ну точно, уже справки наводит, старый хрыч. Сейчас попросит телефончик».
– Что сказать… Классная девчонка, умная, талантливая. В нашей мастерской она круче всех. А в чем дело-то?
– Круче всех… – с расстановкой повторил дядька.
Его сонные глаза неожиданно расширились и вспыхнули. Обернувшись, я поняла, в чем дело: вернулась Эзергиль. В одной руке она держала недоеденный гамбургер, из которого то и дело высыпались разные овощи, а в другой – стаканчик с чаем. Отсалютовав мне гамбургером, она направилась в мою сторону. В это время из учительской вышел препод художественного моделирования. Эзергиль тут же сменила курс, порхнула к нему и начала о чем-то спрашивать.
Я покосилась на своего собеседника. Дядька рассматривал Эзергиль, полностью сосредоточившись на этом занятии и забыв обо мне. Казалось, что он даже помолодел от натуги; во всяком случае, тройной подбородок и большая часть морщин куда-то подевались. Теперь он еще сильнее кого-то мне напоминал. Я разглядывала в профиль немигающие темные глаза и думала, что взгляд у него вовсе не сластолюбивый, как мне сначала почему-то показалось, а наоборот, цепкий, изучающий и весьма недоброжелательный. «Может, это маньяк? – запоздало предположила я, хотя на самом деле это было первое, о чем следовало подумать. – Ведет себя, как охотник. Или как шпион… Шпион! Неужели по нашим следам, из вражеского училища?!»
Загадочный дядька тем временем встал, подошел к Эзергили и стал неподалеку, преспокойно слушая ее разговор с преподом по моделированию. Никто не обращал на него внимания: ни ученики, ни родители, ни сам препод. Похоже, его никто и не видел. Никто, кроме меня.
«Он отводит глаза, – сообразила я. – Как иллюзионисты…»
Смотреть на все это и ничего не делать было выше моих сил.
– Извините… – не выдержала я. – Можно вас спросить?
Дядька вздрогнул, оглянувшись с большим неудовольствием. Он, похоже, обо мне уже забыл.
– Чего тебе, девочка?
– Извините еще раз, – решилась я. – Вы случайно не папа Кати Погодиной?
Эффект моих слов превзошел все ожидания. Дядька побледнел, его лицо перекосилось. Показалось, что он меня сейчас пристукнет, во всяком случае, ему этого явно очень хотелось. Сделав над собой усилие, он прошипел:
– Нет, ты ошибаешься.
– А вы очень на нее похожи, – простодушно заявила я. – Или, наоборот, она на вас. Вы ведь тоже мастер иллюзии, да?
– Ты ошибаешься, – более спокойно произнес дядька. – Тот, кто хочет увидеть сходство кого-нибудь с кем-нибудь, обязательно его увидит. Вот, скажем, тот преподаватель. Он никого тебе не напоминает?
Когда «рисунок» закончился, мы с девчонками пошли в буфет. В вестибюле сделали выставку декоративных керамических панно. Я задержалась, поскольку был шанс, что среди работ окажется и моя: «Город-вампир» (на опостылевшую тему «Любимый Петербург», разумеется). Проходившая мимо Эзертиль приветливо со мной поздоровалась.
– Будешь сегодня в мастерской? – спросила она.
– Конечно.
– Погодину не видела? Я специально пришла пораньше, но не могу ее найти.
– Так ты расписание посмотри.
– И правда, как это я не сообразила? – фыркнула Эзергиль, удаляясь по коридору.
«Вот чудачка», – подумала я, наверно, в тысячный раз.
Еще несколько секунд я изучала стенды с куполами, мостами, скрипками, книгами, чьи страницы перелистывает ветер, пустоглазыми античными лицами и прочими штампами, в тщетных поисках своей работы.
Внезапно показалось, что рядом со мной кто-то стоит. Словно тень промелькнула в углу глаза. Я оглянулась. Народу в вестибюле было немало. Девчонки и парни перемещались туда-сюда, входили и выходили, хлопая разбитой дверью, ели на ходу пирожки, толпились возле расписания. На длинной скамейке справа от расписания скучали родители первогодок в ожидании своих чад – несколько теток средних лет и средней наружности. Одна тетка вязала, другая читала женский детектив. Привычная картина. Повернувшись обратно к стенду, я погрузилась в поиски своего шедевра, но скоро оставила это занятие. Что-то мне мешало. Какая-то неправильность, словно соринка в глаз попала.
Я все еще пребывала в бесполезных догадках, когда рядом кто-то зычно кашлянул. Удивленная не дамским тембром, я повернулась к скамье, где сидели родители, и увидела с краю дядьку, которого секунду назад там точно не было. Я сморгнула – дядька не исчез. Наоборот, если так можно выразиться, приобрел материальность. Выглядел он вполне обычно: упитанный родитель средних лет в заношенных джинсах и свитере домашней вязки. Дядька вольготно устроился на скамейке, нога на ногу, с таким видом, будто он здесь царь, и плотоядно смотрел вслед Эзергили. На месте какой-нибудь из теток я бы из принципа сделала ему замечание.
Дядька тем временем повернулся ко мне, бесцеремонно рассмотрел с головы до ног и встретился со мной взглядом. В его глазах мелькнуло что-то вроде испуга. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Потом на лице родителя выразилась досада, сменившаяся неожиданно обаятельной киношной улыбкой.
– Послушай, девочка, – обратился он ко мне, – ты здесь учишься?
– Ну да, а что?
– В общем-то ничего, – пробормотал дядька, отвлекшись от меня, чтобы проводить взглядом исчезающую за дверью Эзергиль.
– А вот та черноволосая мадемуазель тоже здешняя?
Я фыркнула. Надо будет вечером рассказать Эзергили, что на нее положил глаз пожилой толстопузый лысый – или не лысый? – нет, просто седоватый старикашка. Впрочем, она как раз такими увлекается. До египтянина ему, конечно, как до луны, хотя… Я с интересом взглянула в лицо дядьки. Оно показалось мне знакомым. Дядькина физиономия дисгармонировала с потрепанными одежками: она была широкая и важная, с крючковатым носом и крупным надменным ртом. Такая рожа, подумала я, отлично подошла бы для коррумпированного банкира в каком-нибудь бандитском сериале. Может, я его по телевизору видела? Только вот глаза подкачали – какие-то мутноватые, расплывчатые, с мешками и нависшими веками.
– Я задал вопрос, – мягко произнес дядька.
– А, насчет Эзергиль. Да, она тут учится, а что?
– Ничего, – пожал он плечами. – Деточка, нельзя быть такой подозрительной. Я, понимаешь, дочку жду, сижу тут уже почти час… Почему бы не поболтать с приятной умной девушкой?
– Пожалуйста, болтайте, мне не жалко, – смущенно пробормотала я. Взрослые мужчины не часто делали мне комплименты. Кстати, когда к родителям приходили гости, это был отличный способ заставить меня замолчать на целый вечер.
Пользуясь моим позволением, родитель спросил:
– Неужели вы все тут друг друга знаете? Или эта Эзергиль чем-то особенно знаменита?
– Да просто я с ней дружу.
Дядька улыбнулся мне еще обаятельнее прежнего. Когда он улыбался, его лицо полностью преображалось, как будто он, как актер театра Но, незаметно менял одну маску на другую.
– Извини, не спросил, как тебя зовут.
– Геля, а что? – автоматически насторожившись, сказала я.
– Какие у вас тут имена интересные. Геля или того пуще – Эзергиль. С первого раза и не выговоришь.
– Нормальное эльфийское имя, – с ходу выдумала я. – Преобладает среди лесных ирландских эльфов.
Дядька пренебрежительно изломил бровь. В профиль он был похож на реликтового гигантского ворона, которого я однажды видела в Изборске.
– Кто бы мог подумать, что у вас такие взрослые студентки, – задумчиво сказал он. – Мне-то сначала показалось, что эта девица – преподавательница или практикантка из академии. Какая необычная внешность. Абсолютно неопределимый этнический тип. Высокие скулы, большие глаза… А на каком отделении она учится?
– Она не на отделении, – внутренне угорая от смеха, ответила я. – Она ходит на спецкурс преподавательницы мастерской реальности.
– И что ты о ней скажешь как подруга?
«Ну точно, уже справки наводит, старый хрыч. Сейчас попросит телефончик».
– Что сказать… Классная девчонка, умная, талантливая. В нашей мастерской она круче всех. А в чем дело-то?
– Круче всех… – с расстановкой повторил дядька.
Его сонные глаза неожиданно расширились и вспыхнули. Обернувшись, я поняла, в чем дело: вернулась Эзергиль. В одной руке она держала недоеденный гамбургер, из которого то и дело высыпались разные овощи, а в другой – стаканчик с чаем. Отсалютовав мне гамбургером, она направилась в мою сторону. В это время из учительской вышел препод художественного моделирования. Эзергиль тут же сменила курс, порхнула к нему и начала о чем-то спрашивать.
Я покосилась на своего собеседника. Дядька рассматривал Эзергиль, полностью сосредоточившись на этом занятии и забыв обо мне. Казалось, что он даже помолодел от натуги; во всяком случае, тройной подбородок и большая часть морщин куда-то подевались. Теперь он еще сильнее кого-то мне напоминал. Я разглядывала в профиль немигающие темные глаза и думала, что взгляд у него вовсе не сластолюбивый, как мне сначала почему-то показалось, а наоборот, цепкий, изучающий и весьма недоброжелательный. «Может, это маньяк? – запоздало предположила я, хотя на самом деле это было первое, о чем следовало подумать. – Ведет себя, как охотник. Или как шпион… Шпион! Неужели по нашим следам, из вражеского училища?!»
Загадочный дядька тем временем встал, подошел к Эзергили и стал неподалеку, преспокойно слушая ее разговор с преподом по моделированию. Никто не обращал на него внимания: ни ученики, ни родители, ни сам препод. Похоже, его никто и не видел. Никто, кроме меня.
«Он отводит глаза, – сообразила я. – Как иллюзионисты…»
Смотреть на все это и ничего не делать было выше моих сил.
– Извините… – не выдержала я. – Можно вас спросить?
Дядька вздрогнул, оглянувшись с большим неудовольствием. Он, похоже, обо мне уже забыл.
– Чего тебе, девочка?
– Извините еще раз, – решилась я. – Вы случайно не папа Кати Погодиной?
Эффект моих слов превзошел все ожидания. Дядька побледнел, его лицо перекосилось. Показалось, что он меня сейчас пристукнет, во всяком случае, ему этого явно очень хотелось. Сделав над собой усилие, он прошипел:
– Нет, ты ошибаешься.
– А вы очень на нее похожи, – простодушно заявила я. – Или, наоборот, она на вас. Вы ведь тоже мастер иллюзии, да?
– Ты ошибаешься, – более спокойно произнес дядька. – Тот, кто хочет увидеть сходство кого-нибудь с кем-нибудь, обязательно его увидит. Вот, скажем, тот преподаватель. Он никого тебе не напоминает?