Хабаров Александр. Случай из жизни государства (Эксперт)

   Полчаса назад Пихуев пристрелил своего земляка Жадабова: случайно, наган будто сам пальнул, но Эльхан сказал землякам:
   - Перды кизяк. Оперчасть бухлы. Сука, михидлям...
   Жадабов, с огромной кровавой дырой на месте левого глаза, лежал на шконке. Правый глаз был открыт и смотрел искоса на всех, кто обращал на него внимание.
   Но мало кого интересовало мертвое тело. Чуранцы бегали вслед за главарем от окна к окну. В бараке поднялась густая пыль: в бригаде жили без шнырей, все были блатными, никто не хотел махать веником и тряпкой, считал западло. А русских Монгол к чуранцам в бригаду не пускал.
   Ничего нельзя было разглядеть сквозь покрытые морозными узорами стекла. Что-то происходило в зоне, ясно, раскурдай. Но пока только обвалившаяся после артиллерийского удара Коржа крыша напоминала об изменившейся с утра обстановке. Сквозь несколько проломов в потолочном перекрытии в барак начал проникать ползучий мороз.
   Вокруг барака никто не бегал, никто не штурмовал его: как будто чуранцев и не было вовсе.
   - Хасан, бля, биркурюк
   округР1аракаР=иктоР=еР1егалЬ =иктоР=еРHтурмовалР5гок :акР1удтоРGуранцевР8Р=еР1ылоР2овсеЮ
   - %асанЬ 1ляЬ 1иркурюкS!
   - позвал Эльхан Хасана Пиропо
   ва, шустрого молодого чуранца, всегда все знавшего о зоне.
   - Паплакат, усос... Мочибей хильдяк, - согласился Хасан
   - Гилям манда урлы.
   Он пошел в уборную, открыл замороженное окно и выпрыгнул в локальный дворик. Это было его ошибкой: он даже не огляделся по сторонам. И когда стал отряхивать снег с ботинок, притопывая и напевая шутливую чуранскую песенку "Вжики-втыки", тут-то и настигла его пагуба в лице "обиженного" Гули Докукина.
   Гуля ударил Хасана локтем правой руки - по левой скуле. Это действие было разрушительным: челюсть молодого чуранца треснула сразу в нескольких местах, а нос оказался свернутым. Хасан упал в снег возле окна.
   Он и хотел бы попросить пощады, но не мог ничего сказать: боль захлестнула его, потащила в бессознательную темноту. Он даже не успел разглядеть склонившегося над ним лица Марьиванны.
   - Готов декханин, не боец уже, - сказал Бусыгин-Марьиванна, оглядев Хасана. - Ты, Георгий, кажется, всю челюсть ему раскрошил...
   - Это что! - стал невовремя хвастать Жора. - Я, когда служил, одному сержанту ногу сломал кулаком - а на ноге знаешь какая кость?
   Они оттащили Хасана за угол чуранского барака и чуть присыпали его снежком, чтобы не сразу было заметно: человек это лежит или, может, бревно... Затем вернулись к окну и присели за пирамидой из семи-восьми старых шконок, приготовленных к сдаче в металлолом.
   Эльхан надеялся, что Хасан принесет ему добрые вести: можно было бы напасть на русских сзади, порезать человек двадцать и вернуться в барак: пусть попробуют взять, зубами загрызем! А ещё лучше к санчасти подобраться, она близко, старую докторшу, Пионерку, пленить. Посадим в зиндан под барак, место есть, человек двадцать можно запихать. Потом требования объявим, вертолет попросим и мешок с деньгами - сколько в мешок влезет? - в Чуран полетим как герои...
   Хоп, сука буду, партач лукум! Хасан монгеге ёп! - заорал Эльхан. Жумбат! Харды мудю!
   - AогласилсяР
   - согласился Жумбат и гордо оглядел притихших земляков.
   Эльхан пошел в уборную и вновь открыл окно, через которое "нырнул" в зону разведчик Хасан. Он был осторожней: высунул голову на мороз, огляделся по сторонам, пощупал наган в кармане бушлата.
   Никого не было вокруг. Где-то вдали слышался грохот (бунтовщики ломали что-то), раздавались неясные крики. Еще дальше, за зоной, за тайгой возникло и нарастало странное стрекотание - будто работала швейная машинка.
   Эльхан перебрался через подоконник, ступил в утоптанный снег, заглянул за угол барака: там лежало какое-то бревно, присыпанное снегом, вроде, не было раньше? Эльхан отвернулся: бревно так бревно, что за дела? - и хотел было направиться в сторону калитки, но не успел сделать даже пол-шага.
   Гуля-Жора Докукин ударил его стальной полосой, выломанной из локального ограждения. Удар пришелся по правому колену, и Эльхан упал как подкошенный, на спину. Правая рука, выпустив рукоять оружия, сама собой выскочила из кармана и в паре с левой метнулась к колену, охваченному огнем боли.
   - Ох, биля... А-а-а, мат твоя... у-у-у... - завыл Пихуев.
   Марьиванна добавил чуранцу, чтоб не орал, обломком кирпича: бил в лицо, чтобы крови было побольше, давил на психику.
   Гуля, которому несколько раз приходилось обслуживать главаря чуранцев по полной петушиной программе, размахнулся и хотел вообще вбить голову ненавистного "зверя" в снег и в землю, но Бусыгин остановил его.
   - Не спеши, поговорим с ним, - сказал Марьиванна и взял
   Эльхана двумя пальцами за подбородок.
   - Шалты, пидор... - простонал чуранец, едва шевеля окровавленными губами и ворочая прикушенным языком. - Макар хурдя... Шалты, мудю...
   - Ага, мудю! - сплюнул в снег Гуля. - От пидора слышу... Отмучилась, сука... Что он может сказать? Ну-ка, Сергеич, карманы проверь у него...
   Бусыгин ощупал ватник и сразу обнаружил наган. Он торжественно, словно археолог, вытащил оружие и показал Гуле.
   - Ствол! - обрадовался Гуля. - Все! Теперь живем!
   Он взял у Марьиванны наган, осмотрел его. Патронов было пять: два Эльхан израсходовал, ранив зека Шитика и убив земляка Жадабова.
   - Зер гут, - довольно объявил Гуля. - На всех хватит. - На, подержи пока... - он бросил наган Бусыгину.
   Бусыгин с лету подхватил наган, а Гуля снова взялся за
   стальную полосу.
   - Ты чего? - спросил Бусыгин.
   - Как чего? - удивился Докукин. - Буду мочить зверя.
   - За что?
   - За все хорошее! - обозлился Гуля.
   Бусыгин открыл рот, но больше ничего не успел сказать: бывший десантник и таксист, а ныне обиженный, петух и чушок Георгий Михайлович Докукин размахнулся, словно лихой казак, и опустил на голову Эльхана Пихуева свой чуть заржавленный "меч". Что-то хрустнуло и чавкнуло, ноги чуранца дернулись раза два - и он перестал существовать как единица человечества.
   Бусыгин поморщился и отвернулся. Жора-Гуля был, однако, спокоен будто ему каждый день приходилось приводить в исполнение смертные приговоры чуранцам. Он взял мертвого Эльхана Пихуева за ноги и потащил его за угол, положил рядом с живым ещё Хасаном Пироповым.
   - Ну, че, пошли к зверям домой - поглядим, какие они без головы, ха-ха! - предложил Гуля, вернувшись к Бусыгину. - Давай-ка сюда ствол...
   - Давайки у Майки... погоди, я сам хочу. - Бусыгин еще
   раз осмотрел наган. - Ну что, как тут бабахать? Курок нажимаешь - и все?
   - И все, - подтвердил Жора-Гуля. Ему хотелось самому
   пострелять, но все же он понимал, что Бусыгину с его здоровьем наган нужнее. Сам же надеялся на кулаки и ноги: вроде здоровье было еще, хоть давила его зона из тела, как пасту из тюбика...
   Они обошли барак. Дверь была заперта. Тогда Гуля, разбежавшись по грязноватому снежку, подпрыгнул и обеими ногами ударил в окно рядом с дверью. Упал в снег - и тут же вскочил, отшел в сторону.
   Из разбитого окна, словно каркающее и хлопающее крыльями воронье, вылетели слова:
   - Мохряк растум! Гигра ухлюп, гигра мохряк! Эльхан, усос, жване-шенде!
   И тут же высунулась усатая, покрытая на щеках недельной щетиной, морда с толстыми красными ушами, прилепленная к худому, непропорциональному телу. Это был Салах, земляк Эльхана. Только он разговаривал с Пихуевым - ну, почти на равных.
   Бусыгин поднял наган, прицелился - и нажал курок.
   Пуля попала Салаху в рот, выбила золотые зубы и, изменив направление, вошла в мозг - странно маленький в такой большой голове. Салах упал на подоконник и как бы переломился пополам, подобно скатке на солдатском плече. В ту же секунду подскочивший Гуля вытянул тело Салаха из окна, бросил в снег и, встав на него, прыгнул в окно. То же самое проделал Бусыгин. Он все время поглядывал на наган: боялся, что тот может выстрелить сам.
   Вскоре в чуранском бараке усилился шум, крики. Грянул ещё один выстрел.
   МОСКВА
   СМОТРИНЫ С КАТАФАЛКОМ
   Некрасивая секретарша-студентка Лида сделала Зубкову минет и удалилась: он отпустил её пораньше. Да без неё и вовсе можно было обойтись: все эти "базы данных", эта показуха для чересчур любопытных, не требовали много времени: Зубков сам справился бы за пол-часа. Можно было бы и девку посимпатичней найти, но уж больно безотказной была Лидочка, эдакая телочка-страшилочка с колокольчиком на тонкой шейке, такой слабой шейке с пульсирующей жилкой... обхвати вот так, большим и указательным пальцем, да....
   Да и ни к чему была бы "симпатичная", у них, блядей смазливых, есть интересы, соблазны, или - подумать страшно! - жизненные цели... Впрочем, вполне возможно, что и у Лидочки были "цели", но они явно простирались лишь на учебу и заработок поприличней... А он ей за каждый раз - пятьдесят долларов, не шуточки... Она побольше иного министра огребает...
   В таких размышлениях Зубков проводил те пятнадцать минут, в которые тщетно пытался застегнуть на брюках "молнию": "собачка" соскочила... Пуговицы понадежней. Так и не справившись с "молнией", Зубков бросил это занятие: куртка была длинной, а раздеваться ему скорей всего не придется. Незаметно.
   Две "пробки" подстерегли его на пути к "Сирину", но он не принял их за предзнаменование, как мог бы принять иной суеверный. Таким был Кибирщиков (тот, что "пробивал" Скворцова): тут тебе и кошечки, и тараканы во сне, и "постучи по дереву", и "наступи на ногу", не говоря уж о понедельнике, тринадцатом числе и бабе с пустыми ведрами. Однако, сколько всего было, а ничего не случилось: служит себе, сволочь, да ещё своих сдает потихоньку то тем, то этим... Кибирщиков позвонил в самый неподходящий момент, пришлось оторваться на пять минут, а ведь уже к финалу шло. То, что сообщил суеверный подлец, Зубков в основном без него знал - вычислил. Раз удалось "пробить" - значит, не такой уж большой шишкой был коллега Скворцов. Уволился - и хер с ним, так генералы решили, видно... Но все же эта "база данных" - дело занятное, выгодное и практически безопасное, как ни взгляни. Отдаст, куда денется - или поделится по-братски...
   Офис "Сирина" тоже не потряс воображение: не ахти какой домишко, так, начало тридцатых, трехэтажный кубик.
   Зубков нажал кнопку домофона возле двери (тоже мне домофон, надо видюшку ставить, да не одну...).
   - Вы к кому - и кто? Представьтесь, пожалуйста...
   - К Скворцову - Зубков. Коллега в прошлом и в настоящем. Есть веский повод пообщаться по делу, - сказал "Генок" в домофон, выбрав для фразы интригующую интонацию с ударением на "деле". "Уж учили, знаем..."
   Щелкнул электронный замок, и дверь открылась, впуская Зубкова в офис как Али-Бабу в пещеру с золотом.
   Он поднялся на три ступеньки вверх и сразу же оказался в приемной. Впрочем, приемной это помещение назвать было трудно: три компьютера, никакой секретарши, только за одним "Пентиумом" сидел какой-то пришибленный очкарик и увлеченно толкал в виртуальные лузы не менее виртуальные биллиардные шары. Стук, правда, был настоящий, гулкий, четкий...
   "Если это Скворцов - урою тут же, скатаю на стример все винчестеры, а там разберемся... Нет, не может быть, не Скворцов... Или все же он?".
   Очкарик повернулся на шаги, встал и, широко улыбнувшись, протянул узкую:
   - Шумский, Василий. Левая рука шефа. А вам вон туда,
   где обивочка.
   Своей левой рукой Вася показал - куда.
   Зубков пожал вялую Васину ладошку и, развернувшись чуть вправо, увидел обитую дерматином (дешевка!) дверь, незаметную на фоне пластиковых стен почти такого же цвета.
   - Не стучите, входите, - приветливо посоветовал Шумский. - Там один шеф. У нас клиентуры немного, так, концы сводим потихоньку...
   "На кой ляд она вам нужна, клиентура эта... - подумал Зубков, открывая дверь. - Если у вас эта база - зачем вам клиентура, а?"
   Скворцов сидел за стандартным мягко-серым офисным столом и что-то отчеркивал карандашом в листе бумаги.
   - Вы Зубков? Коллега? - сказал он, подняв голову.
   - Некоторым образом, - Зубков, играя "бойца в запасе", поднял руку чуть вверх - как бы протягивая для рукопожатия и одновременно приветствуя.
   Скворцов встал, обошел стол и, подойдя к Зубкову, пожал руку - чуть опустив её вниз.
   - Присаживайтесь, - сказал он, возвращаясь на свое место. - Говорите, веский повод? По делу? Вы, конечно, риэлтер? Или чиновник? Сразу скажу: если ваши предложения требуют оплаты наличными - ну, вы понимаете, что я имею в виду - то извиняйте, стараемся не пачкаться. Да и наличных у нас кот наплакал.
   "Имею в виду... - усмехнулся Зубков мысленно. - Что имею - то и введу...". А вслух сказал:
   - Да нет, не чиновник... Угадали: риэлтеры мы, фирма "Добрые Люди". Расселение, съезд, разъезд. Помогаем людям соединять семьи или, наоборот, растаскиваем по разным углам, как кошек и собак... Купля-продажа в меньшей степени, да сейчас, сами знаете, какой спрос...
   - Полезное дело, - усмехнулся Скворцов. (Посетитель, впрочем, усмешки этой не заметил).
   - Сплошные убытки, - посетовал Зубков. - То старики попадутся, то молодые, но привиредливые донельзя. Нет, конечно, зарабатываем, на жизнь хватает. Но где развитие?
   - Где?
   - А в интеграции, вот где! - горячо воскликнул "Генок". - Весь мир кооперируется, Европа свою валюту придумала, одну для всех, а у нас, как при нэпе: малый бизнес, малый бизнес!... Какой с него прок, с этого бизнеса, если он - малый? Он большим должен быть. Корпоративно надо мыслить.
   - Безоговорочно с вами согласен, - сказал Скворцов. - Но вот кто с кем кооперироваться будет?
   - У вас чайку не найдется? - спросил Зубков. - В машине печка сломалась, продрог маленько...
   - Из термоса - будете?
   - Да хоть из шланга - лишь бы горячий!
   Скворцов вытащил из стоящей под ногами сумки большой двухлитровый термос, достал из стола чашки и нацедил чаю.
   Зубков на всякий случай подождал (всякое бывает!) пока Скворцов первым отхлебнет. Потом и сам шумно потянул горячий и душистый чай.
   - На Кировской брали? - спросил он, качая головой в знак одобрения напитка. - Вкусён, стервец!
   - Да, на Мясницкой, - подтвердил Скворцов. Ему в общем и в частности стал уже надоедать этот "играющий тренер" без царя и Бога в голове. Система его действий просчитывалась до чиха и пыха, на пять-семь ходов. "Нет, не шахматы, - подумал Андрей Витальевич. - И не нардишки... Вторую игру он любил больше первой, ибо находил в нардах приятное сочетание случая (везения) и расчета. В шахматах давно не было остроты, комбинации были доступны лишь игрокам не выше уровня кандидата в мастера - они просто не "всё" знали. Уже и компьютеры обыгрывали гроссмейстеров, а дальше что? В нардах же действовали: азарт, фарт, провидение, случай - в виде двух маленьких кубиков с точками на гранях. И решение принималось быстро согласно положению фишек и выпавшим на кубиках точкам. Скворцов все ситуации и проблемы, которые решал или только пытался решить, делил как раз на "шахматы" и "нарды": к "нардам", например, относились давнишние (1981 год) поиски рулона платиновой сетки весом более 300 кг, похищенной с предприятия №:642. Скворцова привлекли как аналитика, и он появился в самый разгар "мозговой атаки", которую проводили сообща два муровских "сыскаря", четыре комитетчика и "важняк" из Генпрокуратуры. Вслушавшись в мнения, Скворцов быстро сообразил, что и "сыскари" и комитетчики с "важняком" стоят на правильном пути, но весьма длинном во времени. Это было недопустимо, ибо "сверху" жали, а при отсутствии результатов могли и вовсе "удушить", "удавить" - то есть, уволить, как это бывало много раз, настоящих "профи" и двинуть на освободившиеся места "сынков" и райкомо-горкомо-обкомовских выдвиженцев. Ошибку Скворцов нашел быстро: была неверной "опора", "сыскари" исходили из, как им казалось, главного вопроса: кто сп...л? Решить задачу можно было лишь методом "перебора", а подозреваемые были ох как не просты во всех смыслах. К таким без ордера не сунешься... Андрей Витальевич предложил "опору" иную: что можно сделать из сетки? Один из "сыскарей" тут же, как он думал, в шутку, сказал: "Ну, участок огородить... как "рабицей". "А у кого есть дачка?" - серьезно спросил Скворцов. Оказалось, что из двенадцати человек лишь двое имеют дачи с участками, зам. директора по производству и начальник инструментального цеха. "Так поезжайте, осмотрите", - предложил Андрей Витальевич. - "Тут ведь ордер не нужен..." Сыскари, а ними и комитетчики, пока ехали, скептически усмехались и шутили - вплоть до того момента, пока не увидели сетку. Ей был огорожен участок за дачей зам. директора - так оригинально решил он на время спрятать похищенное. Взяли его через час, "подельников" у него не было даже в собственной семье (именно поэтому и решил он так "завуалировать" платину сетка и сетка, не золотая же...). И получил свои "десять", чудом избежал "вышки"... А ровно через месяц Скворцова, как якобы специалиста по платине, вызвали в один закрытый НИИ: у них пропала платиновая чашка (весьма тяжелая) для каких-то химических реакций. К приезду Андрея Витальевича уже прошерстили, поставили на уши весь институт, но чашку так и не нашли. "Все, труба..." - плакался Скворцову начальник первого отдела. - "Уволят как несоответственного. А мне год до пенсии. Застрелюсь!". Чашку Скворцов нашел тем же методом, но ещё быстрей: увидел кругломордого полосатого кота, бродящего по коридорам. Драгоценный сосуд использовала тетя Валя-уборщица, налившая в чашку молочка для "кыси" и поставившая её в уголок за портьеры. Это были короткие "нарды"...
   - Так что насчет кооперации? - повторил он устало.
   - Вот он я, весь как на ладони, - честным голосом сказал "Генок". - А я - это моя фирма, это мои "Добрые Люди". Вот я и предлагаю скооперироваться и учредить большую ассоциацию... ну, союз, что ли?
   Скворцов хотел ответить, но неожиданно дверь открылась, заглянул Вася Шумский и сказал:
   - Витальевич, от Сергея Петровича приехали, подарок какой-то привезли. Что сказать?
   - Что ещё за подарок? - удивился Скворцов.
   - Да выйдите к ним - это минуту займет.
   - Извиняйте, - сказал Скворцов. - Я покину вас, но лишь на мгновенья, не успеете и закурить - кстати, курите, здесь можно. Я так, балуюсь, пол-пачки "Винстона" в день...
   Пока Скворцов отсутствовал, "Генок" успел (да он, собственно говоря, сразу начал это делать, как только вошел!) оценить обстановочку, предметы быта, мебель, компьютер... "Точно, есть база... - думал Зубков. - На кой ляд простым риэлтерам столько компьютеров? В биллиард играть? Интересно, как они расслабляются, а? В сауне с пивом и девками? Или пьют запоем?"
   Скворцов отсутствовал недолго - и вошел в кабинет с большой коробкой.
   - Вот, хороший человек подарок прислал!
   Он открыл коробку, вынул из неё темную нестандартную бутылку с смазанной этикеткой.
   - Бог ты мой! - воскликнул Скворцов. - Шустов! 1901-й год! Уникально! И икорка тут есть, и семужка!
   Он достал из шкафа за спиной две хрустальные стопки.
   - А ну как мы с вами за кооперацию сейчас шустовским остограммимся... Не слабо?
   - А не подделка? - выдавил Зубков, стараясь склеить из губ подобие улыбки. "Шустовский! Откуда? Такой флакон на тыщи полторы баксов тянет! Что за чудеса?"
   - Да что вы, - засмеялся Скворцов. - Человек прислал.
   Он разлил коньяк по стопкам - и все время качал головой, нагнетая восторг.
   - За кооперацию честных и добрых людей! - сказал Скворцов.
   - Принято, - кивнул Зубков. - Без дебатов.
   Скворцов опрокинул стопку одним махом, будто это была "кристалловская" водка, а не коньяк столетней, без года, выдержки. Потом подвинул к Зубкову шоколадную плитку.
   Зубков не стал "глотать" коньяк. "Быдло, да и только! Выжрал на двести долларов и не подавился. А я глоточками, глоточками..."
   Скворцов тем временем вставил в горлышко стеклянную пробку и убрал бутылку в шкаф. Потом внимательно посмотрел на Зубкова и сказал:
   - Ну вот, хоть раз в жизни и мы хорошего коньячка испили!
   - Какие наши годы, ещё не раз выпьем! - поддержал "Генок".
   - А вот уж хуй, - неожиданно произнес Андрей Витальевич. - Чего же это я буду с тобой, вурдалаком, пить, Геннадий Палыч? "Добрые Люди"! Тебя в асфальт пора закатывать, суку, а ты все ещё сверху по нему ходишь, ездишь... Койоты-то твои, значит, бедняжку Хромову загрызли, а теперь к Лесовицким поехали?
   Если бы Геннадий Павлович Зубков выпил до этого ещё пару чашек чая, то, несомненно, разразился бы непроизвольным мочеиспусканием. Не от страха - это чувство в принципе ему было незнакомо (так, наверное, ничего не боялся какой-нибудь птеродактиль или стегоцефал) - а от неожиданности высочайшего уровня. Все-все смешалось, какой там "дом Облонских"! - салат "оливье", винегрет, помойка...
   - Что вы имеете в виду? - спросил "Генок" машинально, только потому, что, видимо, никак нельзя было молчать.
   - Что имею, то и введу, - сказал Скворцов.
   Вот это больше всего поразило Геннадия Палыча - просто телепатия какая-то - он даже мысли не допускал о совпадении. Горло, язык и губы объяла хваткая ледяная немота. Он встал и зачем-то несколько раз кивнул головой, то ли подтверждая что-то, то ли откланиваясь. Когда он уже взялся за ручку двери, Скворцов произнес:
   - Одно хорошее дело сделали, Геннадий Палыч - на Кибирщикова вывели... Оборотней надо давить. Но не смягчает, не надейтесь.
   Зубков вышел в приемную на "деревянных" ногах. Рушилось все, что с таким трудом он собирал, строил и склеивал все последние годы. Подбирал кадры, искал объекты, изучал ходы, комбинировал и лавировал, заводил связи, обрабатывал нужных людей... Только сегодня он втолковывал Хлюпику о невозможности суда, тюрьмы, зоны... А теперь что?
   Огорчение и размышление продлилось ровно столько времени, сколько потребовалось для выхода из кабинета Скворцова. Едва Зубков прикрыл дверь, как получил страшный удар бейсбольной битой по коленной чашечке. "Деревянная" нога как будто в щепки разлетелась. Боль вспыхнула негасимым пламенем. Он упал - и ещё в падении "заработал" "сорок шестым" с ребристой подошвой по печени - но сознания не потерял, успел разглядеть окружающую действительность. Она была такова: вместо пришибленного компьютерщика Васи Шумского в вертящемся кресле сидел относительно молодой (лет тридцати) коротко стриженый субъект в черной суконной куртке. Можно сказать, одни лишь глаза у него были добрыми, а все остальное, вместе взятое, излучало силу, власть, смерть. Через все лицо субъекта, от виска к подбородку, тянулся тонкий шрам. Вытянув к упавшему Зубкову руку, он почему-то грозил ему указательным пальцем - словно малолетнему шалуну.
   Зубков видел, что и справа и слева стоят две пары неизвестных ног, тут же упирается в пол бейсбольная бита. Сил не было посмотреть вверх, а вот у стены Зубков заметил ещё двоих, явно выпадающих из общего стиля: какой-то черножопый с бегающими глазками суетился в явном страхе, а рядом пьяно покачивался здоровенный красномордый мужик в сером пальто и в кроличьей шапке с отвязанными, но не опущенными ушами.
   Это был Виталик Бабанов по кличке Спец, бывший муровский сыскарь, изгнанный из "крутой ментовки" за частые и длительные запои и ставший четвертым компаньоном Скворцова по операциям с недвижимостью. Удивительно, но факт: их ничто не связывало в прошлой профессиональной деятельности просто до восьмого класса они сидели за одной партой, и Бабан все время списывал у Скворца - пока не получил паспорт и не ушел на завод, потом в армию - и так далее. Встретил его Скворцов возле винного магазина, из которого Спец-Бабан вышел с бутылкой дешевой фальшивой водки. Его трясло мелкой дрожью.
   Скворцов не читал ему лекций о вреде алкоголя, алкаш он и есть алкаш. Но, как говорится, талант и мастерство не пропьешь. К тому же, Спец и в МУРе работал профессионально - хоть пьяный, хоть сраный, просто начальству обрыдло каждый день видеть его опухшую морду и нюхать перегар на планерках. Да тут ещё интерполовская делегация узрела майора в коридоре: он шел, держась за стеночку. "Ему плохо?" - спросил у переводчика Клод Санже, офицер связи. - "Он ранен?" Но тут Бабанов запел "...Кое-где у нас порой честно жить не хочут", и переводчик не успел ничего соврать...
   А в "Сирине" Бабану понравилось, хотя он и отнекивался вначале от предложения Скворца, думал, что придется сидеть с бумажками, оформлять, переписывать и регистрировать. А работка-то оказалась - пыльной, знакомой.
   Вот и час назад он, проводив "объект" (т.е. Зубкова) до двери "Сирина", вернулся в пивную, где ждали его собутыльник с клиентом. Собутыльник, Петр Федорыч Хоперский бывший мастер-скорняк, а ныне бомж по кличке Хоперинвест, оставшийся без квартиры год назад из-за собственной глупости, из чувства мести помогал Спецу искать "черных риэлтеров" и отмороженных любителей чужой жилплощади.
   Сосо Беридзе, шустрый и, как все соотечественники, блатной с рождения, уже три месяца искал какого-нибудь спившегося, лучше старого, москвича, желающего избавиться от квартиры в пользу национального меньшинства. И наконец удача улыбнулась: старый бродяга познакомил его с отборной московской пьянью. Пьянь эта (в лице Спеца-Бабана) законно (но не по праву, считал Сосо) обладала уютной однокомнатной квартирой в самом-самом Центре, на улице Богдана Хмельницкого.
   Сосо подготовился основательно: затарил багажник "девяносто девятой" ящиком водки (не мелочился, купил хорошую) и подъехал в условленное время к "пивняку", где и встретился с "пассажирами".
   Михалыч (так представился Спец) произвел на Сосо отрадное впечатление, квартирка, хоть и пыльная, неухоженая тоже была хороша, и 150 "штук" рублей за неё Михалыча устроили, хотя и предложил ему Сосо для начала сотню. Михалыч же торговал за двести, но сошлись на середине. Предстояло оформить предварительную сделку, и Михалыч-Спец повел "клиента" прямо в "Сирин", к Скворцову - ехать не нужно, вот она, за углом конторка-то...