Хаецкая Елена Владимировна. За Синей рекой

   Марион скатала одеяло, поскорее затолкала его в торбочку и вдруг замерла. На нее кто-то смотрел. Она осторожно огляделась и тут только заметила, что у остывшего костра появилась какая-то странная шевелящаяся куча тряпья. Взгляд исходил оттуда.
   Марион попятилась.
   Из-под тряпья послышался негромкий высокий голос, который смешливо произнес:
   – Некоторые вещи так и норовят потеряться. Знавала я один ухват у себя в доме – верткий был, как ящерица. Вроде бы, точно помнишь, где его оставила, протянешь руку – а его там и нет!
   – Такое случается, – согласилась Марион. – Мне ли не знать!
   Голос и сам разговор немного успокоили Марион. Мало ли старушек собирает хворост в лесу!
   – Ну ладно, – сказала Марион. – Мне пора.
   Из кучи тряпья высунулись острый нос и пара прищуренных слезящихся глаз.
   – Торопишься? – усмехнулась старуха.
   Марион повернулсь к старухе спиной и бросилась догонять своих спутников. Взбежав на пригорок, она мельком оглянулась через плечо и увидела, как незнакомая старуха в развевающихся лохмотьях длинными прыжками несется вслед за ней. При каждом прыжке разлохмаченный подол взвивался почти до колен, открывая костлявые желтоватые ноги и гигантские ступни в стоптанных башмаках. Распущенные седые волосы прыгали по плечам старухи, падали ей на лицо.
   У Марион как будто что-то оборвалось в животе, и колени ее подогнулись. Сейчас она горько пожалела о том, что нет с ней Людвига. Людвиг уже второй день путешествовал вместе с Зимородком, указывая дорогу к возможному броду.
   Тем временем старуха настигла ее.
   – Что вам нужно? – пролепетала Марион. – Я тороплюсь… Вам помочь, бабушка?..
   Старуха ничуть не запыхалась. Она глядела на Марион ласково и слегка улыбалась.
   – Среди мух в этом году большой переполох, – тихо произнесла она. – Говорят, одна муха родила мушиного короля, а у него три туловища срослись и летать он не может…
   – А что он кушает, бабушка? – зачем-то спросила Марион. От страха она почти ничего не соображала.
   Пристально засматривая девушке в глаза, старуха безмолвно и ласково смеялась.
   – Я пойду… – шепотом сказала Марион.
   – Стоять! – вдруг рявкнула старуха. – Разговор не окончен!
   Марион переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула.
   – Знаешь ли ты, что у меня самая трудная работа на свете? – осведомилась старуха.
   Марион решила не возражать.
   – У вас очень усталый вид, бабушка, – послушно сказала она.
   Слегка опустив веки, старуха еле слышно произнесла:
   – Я создаю настоящих людей из молодых несмышленышей. Я закаляю их сердца. Я учу их видеть и понимать. Через боль, через страх они обретают ясность взгляда и твердость сердца. Кровь смывает любую грязь. Главное – отыскать дорогу. Я жду тебя давно. Ты – одна из избранных.
   – Избранных кем? – спросила Марион. От старухиных речей в голове у нее слегка туманилось.
   – Все мы избраны, так или иначе. Я – чтобы учить и вести, ты – чтобы учиться и идти…
   В тот же миг старуха выхватила откуда-то из-под своих лохмотьев большой дерюжный мешок и ловко набросила его на голову Марион. Девушка еще не вполне поняла, что произошло, а сильные костлявые руки сноровисто впихивали ее в мешок. Еще миг – и Марион, сложенная в несколько раз, задыхающаяся в мешке, взлетела на спину старухи. Спина эта оказалась такой угловатой, словно похитительница была набита кирпичами.
 
   Примерно в то самое время, когда Марион совершала свое плачевное путешествие в мешке, Зимородок остановился и спросил:
   – Где Марион?
   Ему ответила Мэгг Морриган:
   – Она отошла на минуту. Сказала, что нагонит.
   – Что-то долго нагоняет, – проворчал Зимородок. – Давайте-ка остановимся да подождем ее.
   Прошло еще некоторое время. Марион не появлялась.
   – Не нравится мне все это, – сказал Зимородок. – Вы оставайтесь здесь, а я вернусь. Может, встречу ее.
   – Да, это не помешало бы, – высказалась Гиацинта. – Марион девица бестолковая, могла и заблудиться.
   Зимородок сбросил поклажу и быстрым шагом направился обратно к кострищу. Несколько раз он окликал Марион, но безуспешно. Вся эта история все больше и больше тревожила его.
   Людвиг разволновался не меньше. Вися на поясе у Зимородка, он пыхтел, что-то ворчал, ерзал, пытаясь лучше разглядеть окрестности.
   – Все плохо, – бормотал Людвиг, – все очень плохо…
   – Что ты говоришь? – переспросил Зимородок.
   – Запах, говорю, какой-то странный.
   Зимородок потянул носом:
   – Запах? А чем, по-твоему, пахнет?
   – Мертвечиной. Вот чем.
   Зимородок никакого запаха не улавливал. Да и птиц-падальщиков поблизости не наблюдалось. Но что-то нехорошее здесь явно произошло.
   Зимородок пошел медленнее, внимательно разглядывая землю вокруг кострища. То и дело он наклонялся, всматривался во что-то и негромко насвистывал. Людвиг беспокойно дергался у него на поясе.
   – Что ты там насвистываешь? – приставал тряпичный сенешаль. – Ты можешь мне сказать, что ты там насвистываешь? Где ее высочество? Ты можешь мне сказать?
   Зимородок, не обращая на него внимания, продолжал свой обход. Наконец он остановился.
   – Какой ты все-таки нетерпеливый надоеда, – упрекнул он сенешаля. – Вот, посмотри. Здесь должно быть девять пар следов. Во-первых, мои, вот они. Это след мягкого сапога. Такие же следы, только поменьше, – у Марион. Вот босые ноги. Нога с растопыренными пальцами, уверенная – это Мэгг Морриган. Рядом след крупнее, его оставил босой мужчина.
   – Брат Дубрава, – сказал Людвиг.
   – Именно. А эта узкая ножка с поджатыми пальцами…
   Людвиг смотрел на след Гиацинты, втайне радуясь тому, что на его тряпичной мордочке не отражается никаких чувств. Будь он человеком, он поцеловал бы этот след…
   Зимородок, разумеется, ничего не заметил.
   – Дальше. Вот эта ножища в сапоге с характерными трещинами на подошве… Э, Людвиг, ты меня слушаешь?
   – Разумеется. Это след пана Борживоя. Я очень внимательно слушаю.
   – Рад за тебя. Эти нелепые косолапые отпечатки – Гловач. Добротная городская обувь – Кандела. Дешевые ботинки, подбитые гвоздями, – философ…
   – Замечательно! Но где Марион?
   Зимородок замер, не отвечая. Затем он наклонился так стремительно, словно хотел клюнуть кого-то в траве.
   – Стой-ка… а это что такое?
   – Где? – пискнул полузадушенный Людвиг.
   Зимородок выдернул сенешаля из-за пояса и бросил в траву:
   – Смотри сам. Это какой-то чужой след. Видишь? Огромные растоптанные ботинки. Ни у кого из нас таких нет. Здесь был кто-то еще.
   Семеня на культяпках, Людвиг обежал чужой след, зачем-то дважды понюхал его, после чего чихнул и уселся, тряся головой.
   – Мне тоже он не нравится, – сказал Зимородок.
   Он взял Людвига на руки и двинулся по незнакомым отпечаткам. Они все время шли рядом со следом Марион, иногда перекрывая его.
   Спустя короткое время преследователи оказались на холме. Вот тут-то Зимородок остановился и завертелся на месте, как охотничья собака. Увиденное заставило его побледнеть: здесь Марион долго стояла на месте, а рядом с ней топтались чужие башмаки… затем с холма спустились только башмаки. След Марион исчез.
   – И куда же она подевалась? – спросил Людвиг, когда Зимородок поделился с ним своими наблюдениями. – Не могла же она улететь?
   – Зато Стоптанный Башмак стал гораздо тяжелее, – заметил Зимородок. – Теперь он глубже впечатывается в землю.
   – Ты хочешь сказать, что этот неведомый в башмаках съел нашу Марион? – ужаснулся Людвиг.
   – Вряд ли, – успокоил его Зимородок. – Кто бы он ни был, наверняка оставил бы платье… кости бы целиком не сгрыз… Да и голову ни один хищник не съедает без остатка.
   – Утешил, – буркнул Людвиг.
   – Я уверен, что ее похитили, – сказал Зимородок.
   Людвиг впал в лихорадочное состояние:
   – Каков план действий?
   – Сначала выследим, куда он ее уволок. Потом я оставлю тебя наблюдать и пойду за подмогой.
   – Ну так иди, выслеживай! Что ты тут прохлаждаешься?
   Зимородок пустился едва не бегом. След был хорошо виден, и Зимородок шел по нему так уверенно, словно кто-то нарочно проложил для него дорогу.
   Лес вокруг становился все гуще, кроны деревьев смыкались в вышине – внизу было почти темно.
   Вдруг впереди появился просвет. Зимородок пошел медленнее, стараясь не шуметь, а затем и вовсе остановился.
   – Странно… – заговорил Людвиг.
   – Говори тише. Что странно?
   – Муравьи. Можно подумать, где-то поблизости открыли муравьиный сейм. Кстати, ты стоишь у них на пути.
   Зимородок глянул вниз и поспешно отошел в сторону. Людвиг был прав. К прогалине вело множество муравьиных троп. Красные и черные муравьи перли вперед неудержимым потоком.
   – Куда же это их несет? – пробормотал Зимородок.
   – Боюсь, туда же, куда и нас, – мрачно ответствовал Людвиг.
   Они прошли еще несколько шагов и опять остановились.
   На краю поляны находился колодезный сруб. Это был старый, покрытый плотным темно-зеленым мхом сруб в виде домика с островерхой крышей и длинным медным воротом. Земля возле колодца была мокрой – несомненно, им недавно пользовались. Уже знакомые следы стоптанных башмаков не оставляли сомнений в том, кто именно брал из колодца воду.
   Но куда больше настораживала большая серая сова, сидевшая на крыше и, противу всяких совиных обычаев, не спавшая днем. Ее круглые желтые глаза наблюдали за пришельцами. Когда Зимородок шагнул поближе, сова неожиданно надула перья, переступила с ноги на ногу, повернула голову назад и зловеще ухнула несколько раз.
   Зимородок плюнул:
   – В поганое место мы угодили! Ты что, не мог предупредить заранее, что здесь такое водится?
   – Откуда мне было знать? Раньше здесь такого не водилось, – огрызнулся Людвиг.
   Зимородок осторожно обошел колодец и почти сразу увидел второй. Он был таким же старым, и им тоже недавно пользовались. На крыше этого второго колодца также находилась сова, но, в отличие от первой, эта была совершенно дохлой. К ее иссохшему тельцу еще крепились изрядно поредевшие тусклые перья, а костлявые ноги мертво вцепились в древесину сруба. Однако и эта дохлая сова не теряла бдительности. Она издала хриплый звук, больше напоминавший карканье. Головой она, правда, не вертела, видимо, боясь ее уронить.
   – Я бы поостерегся пить отсюда воду, – прошептал Людвиг.
   Зимородок выбрался на поляну и присел на корточки, спрятавшись в высокой траве. На противоположном конце поляны находился нарядный домик весьма причудливого вида. Он был кривобоким, и стены его не падали, казалось, только благодаря какому-то колдовству. Над маленькими окнами нависали толстые розовые наличники. Сверху на домик была нахлобучена крыша песочного цвета, расчерченная на странные мелкие квадратики.
   Над домом стоял непрерывный гул, и воздух вокруг дрожал, словно от сильного жара. Присмотревшись, Зимородок увидел, что это тучи ос, мух и мошек. В воздухе висел густой запах кондитерской.
   – По-моему, это глазурь, – сказал Людвиг. – При дворе короля Ольгерда часто подавали пироги с глазурью. У нас был такой кондитер, не помню, как его звали, – он каждый раз придумывал что-нибудь новенькое. Глазурь там разного цвета, начинка, крем… А главное, пироги у него были размером вот с этот дом, не меньше. Я когда только-только куклой стал – не поверишь! – вспомню эти пироги и плачу…
   – Как ты думаешь, – осведомился Зимородок, – Стоптанный Башмак затащил Марион к себе в хижину для того, чтобы угостить ее пирогами?
   – Какая ужасная мысль! – шепотом вскричал Людвиг.
   – Пироги? – удивился Зимородок.
   – Вдруг он решил пустить ее высочество на начинку? Знаешь, был такой случай: одна девочка пошла в лес и повстречала людоеда…
   – Подкрадись-ка ты к окошку, загляни и посмотри, что там происходит, – перебил Зимородок.
   – А если он заметит? – спросил Людвиг.
   – Прикинешься ветошкой, – безжалостно ответил Зимородок.
   Людвиг заковылял, переваливаясь с боку на бок, и скоро высокая трава скрыла его.
 
   Старуха бесцеремонно вытряхнула Марион из мешка. Марион казалось, что каждая косточка у нее в теле изумлена и никак не может прийти в себя. От страха и обиды она едва не плакала.
   Старухи не было видно, и у Марион нашлось время оглядеться по сторонам. Она находилась в небольшой светлой комнатке с белыми покосившимися стенами. Свет проникал не только в маленькие окошки, но и сочился сквозь стены.
   Помещение было полно диковинных вещей. Имелись тут куклы с красивыми надменными лицами, разодетые как герцогини и принцессы; искусственные цветы с тонкими золотистыми лепестками; раскрытые шкатулки, из которых гроздьями вывешивались бусы, венки из цветов, лент и колокольчиков; два свадебных платья, несколько стеклянных шариков с плавающими внутри рыбками и маленькая деревянная карусель, которую нужно было запускать торчащим сбоку золотым ключиком.
   Марион с трудом поднялась и принялась слоняться по комнате, рассматривая все эти чудеса. От приторного запаха девушку слегка мутило.
   – Красивые вещицы? – неожиданно спросил за спиной вкрадчивый голос.
   Старуха была здесь! Теперь Марион хорошо видела ее страшненькие ласковые глазки и крупные, почти мужские черты лица.
   – Ну, и какая из них тебе глянулась больше всех?
   Марион, не отвечая, смотрела на старуху и тяжело дышала ртом.
   Старуха продолжала улыбаться:
   – Ну, моя сладенькая, которая игрушечка на тебя глядит? Может быть, куколка?
   – Может быть, куколка, – прошептала Марион.
   Старуха меленько затряслась от хохота:
   – А из куколок которая?
   Марион молчала. Она понимала, что с ней завели какую-то игру, но не могла взять в толк, по каким правилам ей играть.
   Старуха неожиданно перестала улыбаться.
   – Власть одного существа над другим начинается с подчинения. Все, кто властвуют, когда-то подчинялись. У меня за плечами жесткая школа повиновения. Из этой школы выходят по-настоящему сильными. «Свет», «Боль» и «Сила» – на языке Повелителей эти слова звучат одинаково. А сейчас возьми куклу и оторви ей голову!
   Марион посмотрела на хрупкую изящную куклу, потом на старуху. Та с жадностью наблюдала, чуть подрагивая крыльями ноздрей.
   – Давай, – свистящим шепотом приказала она.
   Марион взяла куклу в руки, пригладила золотистые локоны, видневшиеся из-под шляпки.
   – Чтобы отсечь голову одним ударом, палач должен очень любить свою жертву, – изрекла старуха. – Меня зовут Маргарита, но ты можешь называть меня Гретель.
   Марион тихонько потянула куклу за голову. Голова крепилась к туловищу на тоненькой проволоке и, как выяснилось, легко снималась.
   Старуха захохотала.
   – Ты боишься! – закричала она. – Твое нутро спит! Рви, рви! С хрустом!
   – Но это и в самом деле очень опасно, госпожа Гретель, – чуть осмелев, возразила Марион. – Вы знаете, одна девочка оторвала голову кукле, а потом оказалось, что это не простая кукла, и – бац! – жену одного аптекаря нашли потом без головы. Это был такой случай.
   – А ты можешь научиться… Можешь… – протянула старуха. – Это совсем просто.
   Она несколько раз взмахнула руками и медленно, словно отодвигая что-то тяжелое, направила раскрытые ладони к Марион. Марион, моргая, смотрела на напряженное лицо старухи с опущенными веками и ощущала крайнюю неловкость.
   – Поняла? – будничным голосом спросила Гретель и опустила руки.
   – Нет, – честно призналась Марион.
   – Ладно, попробуем по-другому. Встань!
   Марион послушно встала.
   – Закрой глаза! Сейчас я, не прикасаясь к тебе руками, заставлю твое тело колебаться, как травинка на ветру! – Гретель снова протянула ладони, надула жилы на шее и принялась совершать движения от себя и к себе, словно выдвигала и задвигала ящик комода. – Видишь, как просто, – приговаривала она при этом распевно, – моя сила лишает тебя воли и заставляет колебаться.
   Боясь разозлить старуху, Марион украдкой подглядывала за ее манипуляциями и старательно наклонялась то вперед, то назад. Ею постепенно овладевала тоскливая скука. Было очевидно, что старуха взялась за нее всерьез.
   Та наконец перестала водить руками и быстро спросила:
   – Поняла?
   – Да, – соврала Марион.
   – Назови цвет.
   – Какой цвет?
   – Первый попавшийся. Не думай. При обучении нельзя думать.
   – Красный, – сказала Марион.
   – Животное?
   – Медведь.
   – Растение?
   – Роза. Нет, лучше ромашка.
   – Ты – заурядная личность, – объявила старуха. – Заведи вот эту карусель!
   Марион подошла к игрушечной карусели и несколько раз повернула ключик. Деревянные лошадки стронулись с места и тихо поплыли по кругу.
   – Что ты видишь? – спросила старуха.
   – Карусель, – ответила Марион недоуменно.
   Госпожа Гретель откинула назад голову и громко захохотала.
   – Для чего люди едят человеческое мясо? – спросила она, снова переходя на тихий вкрадчивый тон.
   Марион тоскливо озиралась вокруг.
   – Не знаю, – выдавила она.
   Старуха хлестко ударила ее по щеке. Марион вскрикнула.
   – Думай! – приказала старуха.
   – Ну, с голоду… – неуверенно сказала Марион, потирая щеку.
   – Власть! – зашипела старуха. Теперь она нависала над Марион, словно намеревалась ее проглотить. – Подмять под себя! Растоптать! Убить! Поглотить!
   – Ясно, – пискнула Марион, приседая.
   – Это в воздухе, – шепотом сказала старуха. – Запомни, это в воздухе…
   И вышла, бросив Марион одну.
   Марион села на пол и безутешно разревелась.
   И вдруг под окном послышался знакомый хрипловатый басок:
   – Я все видел, ваше высочество. Это чудовищно! – И вслед за тем в окошке показалась мордочка Людвига.
   – О Людвиг, Людвиг!.. – Марион все всхлипывала и не могла остановиться. – Беги к ним, скажи им, где я!
   Тут она представила себе, сколько времени займет у Людвига дорога, и разрыдалась пуще прежнего.
   – Я ужасная дура! Я забыла одеяло… А эта! Она уже там ждала…
   – Мы все знаем, – торжественно объявил Людвиг. – Зимородок, пользуясь моими советами, распутал эту историю в два счета. По следам. Он пошел за подмогой. Кстати, сколько ИХ?
   – Кого? – не поняла Марион.
   – Злодеев в стоптанных башмаках.
   – Пока один, то есть одна…
   Людвиг засунулся поглубже в комнату.
   – Мне кажется, я тут кое-кого узнаю… – пробормотал он.
   Марион обернулась:
   – Кого?
   – Вон та каруселька… Отойдите немного в сторону, ваше высочество… Да, да, эта гнедая, и вон та серая в красных яблоках… Не думал, что еще увидимся. Столько лет в одном мешке…
   – Ты хочешь сказать, что эту карусельку делал Косорукий Кукольник? – удивилась Марион.
   – Хочу сказать? Да я это уже сказал. – Людвиг слегка присвистнул, старая пружина внутри карусельки скрипнула, и лошадки медленно двинулись по кругу. – Они узнали меня! – обрадовался Людвиг.
   Страшная тяжесть, сжимавшая сердце Марион, вдруг отступила. Она осторожно одела голову куклы обратно на туловище. Кукла пропищала «спасибо» и поправила шляпку.
   – Вот вы и улыбаетесь, ваше высочество, – удовлетворенно произнес Людвиг. – Кстати, почему бы вам не выйти отсюда?
   – Здесь нет дверей, – объяснила Марион. – А в окошко я не пролезаю.
   – А как же… ЭТА… входит и выходит?
   – Понятия не имею.
   Снаружи послышались голоса, пронзительный вой старухи и боевой клич пана Борживоя.
   – Начинается! – возбужденно заверещал Людвиг. – Они уже здесь! Вперед! На битву!
   Он ловко вскарабкался в окно и плюхнулся на пол рядом с Марион.
 
   Зимородку не пришлось далеко идти за подмогой. Все его спутники во главе с Мэгг Морриган уже приближались к поляне. Зимородок столкнулся с ними нос к носу.
   – Она жива? – спросила Мэгг Морриган.
   – Судя по всему, похищена.
   – Кем? Для чего? Ее пытали? – посыпались вопросы.
   – Ситуация не вполне ясна, – ответил Зимородок.
   – В подобных случаях обычно производят рекогносцировку, – заметил Освальд фон Штранден.
   – Иди ты в болото со своей ренсцировкой! – взревел пан Борживой. – Мое слово: штурмовать!
   – Мне кажется, безоглядно и неразумно бросаться в бой… – заговорил Кандела.
   Гловач двумя пальцами взял его за горло и внятно произнес:
   – Пока ты тут рассуждаешь, этот гад уже, небось, отпиливает бедной девочке ногу!
   Гиацинта побледнела и прикусила губу.
   Брат Дубрава вышел вперед и серьезно произнес:
   – Пан Борживой прав, времени нет. Пусть он со своей саблей идет вперед, Зимородок прикроет его стрелами, а мы все возьмем палки и будем помогать нашим товарищам, как сможем.
   – За это люблю! – Пан Борживой сгреб Дубраву за плечи и наградил жарким поцелуем. Затем он выхватил из ножен старую саблю и с топотом побежал к белому домику.
   Зимородок положил стрелу на тетиву и двинулся следом, быстрым зорким взглядом окидывая окрестности. Остальные двинулись следом. Отстали только Гиацинта, которая долго и придирчиво выбирала себе дубину поизящней, да Вольфрам Кандела – он почему-то считал, что в атаку лучше ползти по-пластунски.
   Гретель ждала их на крыше своего домика. Распущенные седые волосы падали ей на лоб и плечи. Подпустив врагов поближе, она испустила громкий вопль.
   – Эго-гой! – жизнелюбиво откликнулся пан Борживой.
   Старуха широко развела руки и медленно соединила их. Между ее пальцев пробежали искры, седые космы встали дыбом. Выдернув из-за пояса широкий кухонный нож, она прыгнула с крыши. Еще в воздухе ее пронзила стрела Зимородка. Она не успела пустить в ход оружие – пан Борживой ударил ее саблей наискось, от плеча до пояса и… ничего. Клинок прошел сквозь тело Гретель, как сквозь масло. Даже крови не показалось.
   Борживой ошеломленно смотрел на старуху. У подбежавшего Зимородка наготове была вторая стрела. Старуха засмеялась и ловко вскочила на ноги.
   – Меня вострой сабелькой не возьмешь! – почти пропела она и закружилась на месте. Развевающиеся лохмотья так и мелькали перед глазами.
   Подбежавший Дубрава громко крикнул:
   – Руби ее тупой стороной! Тупой!
   Страшно выкатив глаза и оскалив зубы, пан Борживой перевернул саблю…
   Раздался скрежет, как будто кто-то пытался пилить ржавый металл. Повалил черный дым, и старуха разделилась на две половины. Обе они, визжа и завывая, продолжали вертеться. Брату Дубраве вдруг почудилось, что в этом нечеловеческом визге он различает слова:

 
Хорошо тому живется,
У кого одна нога!..
 

   Тем временем Борживой рассек одну половину еще раз пополам. Нога куда-то ускакала, а часть туловища с рукой и половинкой головы начала стремительно испаряться. Вторая половина загорелась.
   Нога же ускакала довольно далеко и дважды наступила на Канделу, прежде чем Гиацинта уложила ее ударом дубины.
   – Никогда такого не видел! – отдуваясь, заявил пан Борживой. – Кстати, на что она рассчитывала супротив меня?
   Ответа на свой вопрос он не получил. Подошла Гиацинта с дубинкой на плече.
   – Ну как? – осведомилась дочь Кровавого Барона. – Надеюсь, все чудовища мертвы? Я тут расправилась с одним. Здесь главное, чтобы оружие было по руке.
   – Это точно, – согласился пан Борживой.
   – По-моему, кто-то кричит, – сказал Зимородок. Он поднял руку, и все замолчали.
   – Я здесь! – донесся голос Марион. – Выпустите меня!
   – Вон она, в окне, – сказал Гловач и неожиданно заорал: – Держись, Марион! Мы тебя вытащим!
   Гиацинта с недовольным видом потерла ухо.
   – Здесь нет двери! – крикнула Марион. – Надо стены ломать!
   Только теперь, когда страшная старуха была уничтожена, появилось время заняться домиком, где была заточена Марион.
   – И правда, нет дверей, – сказал Гловач. – Вот чудеса-то!
   – Ой, осы! – Девица Гиацинта наморщила нос. – Ненавижу!
   – Не нужно махать руками, они и не тронут, – посоветовал брат Дубрава.
   – Кстати, откуда здесь столько ос? – задумчиво произнес Зимородок.
   – И муравьев, – брезгливо добавила Гиацинта.
   – Вот именно, – произнес Кандела, присоединяясь к остальным. Он был измазан землей и сильно искусан насекомыми. – Муравьев здесь видимо-невидимо. Не знаю, как жив остался. Они меня заели.
   – Заели… – пробормотал Дубрава. Он подошел к дому и, слегка наклонив голову, вдруг, к удивлению окружающих, вцепился зубами в наличник.
   – Что это с ним? – спросил Кандела. – Никак рехнулся наш праведник?
   Мэгг Морриган хлопнула себя по лбу:
   – Ну конечно!.. Вот уж не думала, что на самом деле когда-нибудь увижу…
   Брат Дубрава повернулся, и все увидели, что подбородок у него в крошках.
   – Домик-пряник! – закричала Гиацинта. – Надо же! Домик-пряник!
   – В архивах мне попадались описания самых удивительных памятников архитектуры, – сказал Штранден. – Здания из бумаги, из палой травы, из шелковых тканей… Да, да, припоминаю… Встречался мне в «Архитектурном бревиариуме» раздел «Строения из кулинарных компонентов»…
   – Нужно прорубить в нем дверь! – предложил Зимородок.
   – А заодно запастись в дорогу сладостями, – добавила Мэгг Морриган.
   За дело взялись радостно и вскоре проломили в стене довольно большое отверстие.
   – Крошек-то, крошек, – ворчала Мэгг Морриган, собирая обломки пряника, шоколада, вафли, карамелей и складывая их в короб.
   Пан Борживой вошел в раж и рубил пряник саблей, приговаривая: «А мы его так! А мы его вот так!»
   Скоро пролом был настолько велик, что Марион свободно выбралась наружу.