Хаецкая Елена Владимировна. За Синей рекой

Елена Хаецкая
За синей рекой

Глава первая

   Марион было всего десять лет, когда отец впервые отпустил ее на ярмарку одну. Мать была слишком занята с младшей сестрой Лоттой, а кухарке Элизе нездоровилось. Конечно, отец не мог поручить девочке купить припасов на всю неделю, но с небольшим поручением она вполне могла справиться. Что купить к обеду – уж как-нибудь сообразит.
   Вручив дочери гульден, отец, далекий от домашних забот, буркнул:
   – Смотри, не задерживайся.
   Марион приплясывала на месте от нетерпения. Уж конечно, она СОБИРАЛАСЬ задержаться на ярмарке! Ни мать, ни Элиза никогда не позволяли ей вволю налюбоваться ярмарочными дивами, поскорее тащили к прилавкам, где из корзин тусклыми глазами выглядывали мертвые рыбы, а ушастые свиные головы, покрытые бледной шкурой, стерегли мясо.
   Отец все еще ворчал, чтобы она не задерживалась, когда Марион выскакивала за порог.
   – Так что купить-то? – крикнула она с улицы.
   – Что-нибудь! – раздраженно ответил отец и захлопнул дверь.
 
   Знакомые прилавки Марион оставила на потом, а спустя мгновение и вовсе забыла об их существовании. Ярмарка прыгнула на нее, как пестрый зверь.
   Прямо у входа рвались с привязей качели. Ревниво стремясь опередить собратьев, сменяли друг друга то лебедь, то черный конь с напомаженной гривой, то красноглазое чудо морское с серебряной чешуей. На качелях катались красивые барышни в пышных развевающихся юбках.
   Марион загляделась на барышень и сама не заметила, как налетела на шарманщицу в красном платье и смешной мужской шляпе, украшенной букетом из маков и васильков. Девочка смутилась, а шарманщица даже не обратила на нее внимания.
   Шарманка, похожая на большую кофемолку, была густо разрисована зелеными и синими цветами, каких нигде не встретишь. Шарманщица неустанно одну за другой перемалывала веселые песни, которые так и сыпались из расписного ящика – правда, изрядно пожеванными.
   Была здесь палатка, украшенная пестрыми лентами, где помещался выловленный в лесах и посаженный на цепь для всеобщего обозрения гигантский еж-убийца, который заел в лесу близ Кейзенбруннера двух неосмотрительных девочек.
   Неподалеку помещался Астролог и Хиромант, Тенебрикус Магнус – мужчина с голодным лицом, в черной мантии и колпаке со звездами.
   В толпе шныряли продавцы эликсиров Вечной Добродетели, Вечной Молодости и Для Ращения Волос.
   Все эти эликсиры Элиза называла сплошным надувательством. Марион прямо так и заявила, обращаясь к пухлой молодой женщине, которая задумчиво вертела в пальцах пузатый пузырек и слушала бойкие объяснения торговца.
   – Наша соседка вот тоже так, – степенно заговорила Марион, – отдала полтора гульдена. Уж чего ей только ни обещали! Не муж, мол, у тебя будет, а лампион добродетели. Она ему в суп и вылила. Секретно от него. И что бы вы думали?..
   Молодая женщина рассеянно поглядывала то на пузырек, то на девочку, не вполне понимая, к кому та обращается.
   – О чем это ты? – спросила она наконец.
   – Да об этом… об эликсире. Полтора гульдена! Да вы послушайте, что дальше было. Той же ночью муж ее проснулся и, как был в исподнем, вышел из дому. Она, конечно, за ним. Глядит – а он стоит посреди улицы. Такой грустный-грустный. От лунного света весь зеленый. Постоял-постоял, вздохнул тяжко да и пошел домой.
   – А потом что? – спросила женщина.
   – Потом спать лег, – ответила Марион.
   – И все?
   – Все, – сказала девочка.
   Торговец ловко влез между нею и покупательницей.
   – Иди, иди отсюда. Умнее всех выискалась.
   Женщина все не хотела расставаться с пузырьком, встряхивала его, смотрела на просвет, словно рассчитывала что-то такое увидеть в мутноватой жидкости.
   – Откуда ты это знаешь? – спросила она у Марион.
   Та охотно пояснила:
   – Соседская кухарка рассказывала.
   – Тебе? – не поверила слушательница.
   – Да нет же, она – нашей кухарке, Элизе, а уж Элиза – та мне…
   – Иди отсюда! – закричал торговец.
   Марион пожала плечами и удалилась.
   Девочка крепко сжимала гульден в кулачке, а кулачок держала в кармане фартучка.
   А вокруг наперебой торговали наисоблазнительнейшими вещами: лентами, конфетами, засахаренными фруктами, раскрашенными чучелами птиц, наборными поясками, стеклянными бусами, крошечными кувшинчиками с благовонным маслом (настоящее через год становится темным, липким, сладко пахнущим комочком, а поддельное начинает ужасно вонять и служит хорошим средством от мух)… Об этих вещах и думать-то интересно и приятно, а уж владеть ими – настоящее блаженство.
   Продавались здесь и живые золотые рыбки в круглых хрустальных вазах; и выцветшие картинки с портретами фей и видами неизвестных городов; и гадальные карты, имевшие свойство охать при неудачном раскладе; и черные шелковые футляры для ношения отрубленных голов; и башмачки атласные и бархатные – праздничные, деревянные – на каждый день.
   Наконец Марион добралась до самых бедных рядов, где продавцы раскладывали свой товар прямо на земле. По большей части это была настоящая рухлядь. Крепко поношенное платье, не лишенные дырок башмаки, треснувшие горшки, способные служить лишь для украшения, но никак не для приготовления в них пищи. Торговцы были под стать товару – такие же поношенные, дырявые и треснувшие.
   Исключение составлял лишь один старичок. Он непрерывно грыз орешки. Вокруг него все было покрыто скорлупками. Время от времени он по-птичьи встряхивался и сверкал маленькими черными глазками.
   Невзирая на то, что старичок был одет в сущие лохмотья, он казался жизнерадостным и чуть-чуть зловещим – но так, самую малость. Ровно настолько, чтоб Марион, сгорая от любопытства, с опаской приблизилась к нему.
   При виде девочки старичок тотчас прекратил выгребать из карманов орехи и оживился.
   – Прекрасная погода, ваше высочество! Роскошная стоит погодка! У меня здесь… – Он огляделся по сторонам, как бы в поисках, и совсем другим голосом, даже как будто огорченно, заключил: – …орехи. Не изволите ли отведать?
   Марион сделала книксен и любезно отозвалась:
   – О, благодарю вас, охотно.
   Старичок вынул из кармана полную горсть орехов и, поднеся ее к лицу, сдул табачные крошки. Марион повернулась к нему боком, подставляя кармашек фартука.
   – Как это мило с вашей стороны, что вы такой бескорыстный старичок, – произнесла она. – Вот Элиза удивится! Ну, это наша кухарка – Элиза. Она говорит, что нынче уж такие времена, когда никто ни для кого ничего задаром не делает.
   Старичок от души расхохотался.
   – Должно быть, мудрая женщина эта Элиза, ваше высочество! – вскричал он. – Да только мы с вами ее не послушаем!
   Марион ощутила смутную тревогу. Вдруг подумалось, что она уже давно ушла из дому и ей следовало бы теперь возвращаться. Но просто повернуться и уйти от занятного старичка, который, к тому же, угостил ее орехами, казалось ей невежливым. Она решила продолжить беседу.
   – Меня зовут Марион, – представилась она.
   – Знаем!.. Как же!.. Наслышаны… – забормотал старичок. – Косорукий Кукольник, к вашим услугам! – Он отвесил девочке затейливый поклон.
   И тут, как по волшебству, из рукавов, из-за ворота, из карманов старичка посыпались деревянные солдатики, куклы, бумажные цветы, тряпичные зверюшки, лодочки, сабельки, тележки и свистульки.
   Моментально позабыв о своих хороших манерах, раскрасневшаяся Марион кинулась к горе сокровищ и принялась рыться.
   Наконец она отложила несколько кукол, которые больше других пленили ее воображение, и совсем уж было собралась осведомиться о цене, как вдруг из разворошенной груды на нее глянуло нечто совсем несуразное – сшитый из пестрых лоскутков зверек с пуговицами вместо глаз и растопыренными лапками. Он был настолько нелеп, что Марион не удержалась от пренебрежительного смешка:
   – Фу, какой смешной уродец!
   – Истинная правда, ваше высочество! – подхватил старичок с такой готовностью, словно только и ждал этого замечания. Ловким ударом ноги он перевернул кучу игрушек, так что уродец тут же исчез под целым отрядом солдатиков и ворохом кукольных кринолинов.
   В тот же миг Марион остро пожалела о сказанном. Ей представилось, как тряпичный зверек валяется где-нибудь брошенный, никому на свете не нужный. Любая из этих прекрасных кукол легко найдет себе хозяйку. А он…
   – Ах вы, скверный, злой старикашка! – закричала она на Косорукого Кукольника. – Сами косорукий, и сами ногой пинаетесь! – С этими словами она принялась раскидывать в стороны деревянных солдатиков. Несколько раз ее больно кусали за палец чьи-то деревянные зубы, какая-то кукла ущипнула девочку, а одна тряпичная кошка, неожиданно выпустив когти, оцарапала почти до крови.
   Уродец обнаружился в самом низу. Марион быстро схватила его и торжествующе закричала:
   – Вот он! Я беру его!..
   Теперь старичок смотрел на нее без всякой любезности и даже как будто с неприязнью. От былой изысканности манер не осталось и следа.
   – Товар денежек стоит, – скрипучим голосом проговорил он.
   – У меня есть деньги! – запальчиво крикнула Марион. – Я вам не голодранка, кстати!
   – Один гульден, – прошамкал старичок.
   – Вот вам ваш гульден! – И Марион запустила в Кукольника монетой.
   Он ловко поймал ее на лету, сунул за щеку и, едва Марион отвернулась, осторожно раскусил, после чего выплюнул скорлупки.
 
   Чем ближе Марион подходила к дому, тем больше ей казалось, что она совершила какую-то ужасную, непоправимую ошибку. Последний квартал она почти бежала.
   Дверь распахнула Элиза.
   – Где ты была, голубка? Отец уже отправился тебя искать…
   Марион плюхнулась у порога прямо на пол, поставив корзину себе на колени.
   – Элиза, кто пришел? – слабым голосом крикнула из комнаты мать. Тотчас заревела младшая сестренка Лотта.
   – Это Марион, это наша девочка вернулась, – сладко отвечала Элиза. Лотта продолжала плакать. Мать больше не проронила ни звука.
   – Элиза… – жалобно проговорила Марион. – У меня ножки устали. Сними с меня башмачки…
   Посмотрев на огорченное лицо девочки, проворчав: «Обокрали тебя, что ли, голова бедовая», кухарка ушла с башмачками на кухню. Марион продолжала сидеть неподвижно. Она шевелила пальцами босых ног и безучастно смотрела в стену.
   Спустя недолгое время звякнул дверной колокольчик. Вернулся отец.
   Марион нащупала в корзинке лоскутного зверька, стиснула его пальцами и прижала к груди. Отец молча приближался к ней.
   Марион медленно встала.
   – Ну, – произнес отец, – и где же ты была?
   – Где ты сказал, – ответила Марион тихо, – на ярмарке…
   – Странно же ты ходила за покупками, если ни в рыбном, ни в мясном, ни в зеленном тебя не видели.
   Марион предприняла слабую попытку оправдаться:
   – Ну, я сперва хотела поискать в другом месте.
   Отец поднял брови.
   – И много ль нашла на гульден?
   – Ну… Вот. – Марион протянула ему тряпичного уродца.
   На миг отец потерял дар речи. Марион даже испугалась за него:
   – Папочка, тебе плохо?
   Страшным свистящим шепотом отец спросил:
   – ЧТО ЭТО?
   Марион успокаивающе ответила:
   – Как ты велел, папочка…
   – А что я велел? – прошелестел отец.
   – «Что-нибудь»…
   – Что-нибудь? – переспросил он еле слышно и вдруг взревел: – Ч Т О – Н И Б У Д Ь?!!
   – Не надо! – взвизгнула Марион, но было поздно. Отец вырвал у нее зверька, запустил им в стену и крепко ухватил дочь за ухо. Рыча что-то невразумительное, потащил ее в чулан. Ухо пугающе хрустело, перед глазами плавал мрак, ноги заплетались.
   Наконец дверь чулана захлопнулась, и Марион осталась одна в темноте.
   Спустя какое-то время пришла Элиза с кувшином воды и сказала:
   – Отец очень сердится, а матушка даже всплакнула. Эх ты, голова бедовая! На что гульден-то истратила?
   Не отвечая на вопрос, Марион сказала насморочным от долгого плача голосом:
   – Элиза, голубушка… Там у двери валяется такой тряпичный Что-Нибудь. Принеси мне его сюда…
   Элиза в сердцах шмякнула дверью и удалилась. Марион уж и не знала, на что надеяться, когда дверь снова отворилась и в темноту влетело что-то мягкое.
   Марион схватила зверька, крепко-крепко прижала его к груди и залилась горючими слезами.
   – Одни неприятности мне от тебя, – пожаловалась она.
   Ей представилась вся ее будущая жизнь, полная лишений, одинокая и очень-очень короткая. И будет Марион лежать в сундуке – ветошка ветошкой…
   От этих мыслей слезы текли из ее глаз все обильнее и обильнее, как вдруг чей-то голос тихо произнес:
   – Не плачьте, умоляю, ваше высочество.
   Марион покосилась на сундук.
   – Это вы? – шепотом спросила она своего соседа.
   Привидение, как всегда, отозвалось еле слышным вздохом – берегло силы.
   – Это я, – совсем близко проговорил голос – хрипловатый басок.
   У Марион похолодели пальцы. Ей показалось, что Косорукий Кукольник каким-то образом проник в чулан. Ведь это он называл ее «высочеством».
   – Где вы? – снова позвала Марион.
   – Да здесь я, здесь. Переверните меня, пожалуйста, головой вверх, ваше высочество.
   Марион машинально перевернула тряпичную игрушку. Лапки-кругляшки шевельнулись. Пуговицы благодарно заморгали.
   – Навек ваш должник, ваше высочество. Позвольте представиться! Людвиг-Готфрид-Максимилиан фон Айзенвинтер унд Фимбульветтер.
   – Людвиг фон что? – пролепетала Марион.
   – Сенешаль его величества короля Ольгерда Счастливого, последние двести лет называемого также Плачевным!
   – Ой, – только и сказала Марион.

Глава вторая

   Лето заканчивалось, и Зимородок по обыкновению явился в трактир «Придорожный Кит» за мазью от ревматизма для Старины Зозули.
   Старина Зозуля вот уже лет сорок как обосновался на здешних болотах и жил там безвылазно, промышляя пушного зверя и засаливая огромные бочки удивительно вкусных грибов. От сходных промыслов кормился и Зимородок, но он-то, в отличие от Зозули, домоседом не был, и круглый год его встречали то здесь, то там.
   В «Придорожном Ките» Зимородок появился утром – с убитым оленем на плечах. Хозяйка тотчас приняла у него оленя, и пока Зимородок потягивался и устраивался поудобнее за длинным столом, собственноручно налила ему сидра. Она ждала его и заранее приготовила все, о чем договаривались в прошлый раз: небольшой бочонок воска, два мотка крепких ниток и горшочек, доверху наполненный зловонной зеленоватой мазью.
   Зимородок собирался просидеть в «Ките» целый день. Человеком он был малообщительным, но новости ценил и относился к ним серьезно. Всегда лучше заранее знать, не поссорился ли кто-то с кем-то, не сгинул ли кто-нибудь в лесу, и если сгинул, то где, не набрел ли кто на золотую жилу и так далее. Кроме того, ему нравилась стряпня здешней хозяйки.
   В полезных разговорах за сидром и олениной прошел целый день.
   Сгинули в этом году: Волкогон заеден медведем в Троллевой пади; Одинокий Охотник Волчонок насмерть закусан осами; Драконобой бесследно пропал в Козьей трясине при невыясненных обстоятельствах; а также угорел здешний мусорщик Михей.
   Хотя местные жители и считали образ жизни Зимородка бестолковым, но тем не менее всякий нашел время посидеть с ним, вспомнить общих знакомых, рассказать историю-другую. Интересовались и Стариной Зозулей – как, мол, еще скрипит? В ответ Зимородок охотно давал понюхать мазь и добавлял: «Как видишь».
   Сколько лет Зимородку, никто не мог бы сказать определенно. Так, средний лесной возраст.
   Зимородок был высок ростом, худ и голенаст. Ни роковым красавцем, ни героическим бородачом его не назовешь. Внешность самая обычная, серенькая.
   Отдав должное оленине и сидру, Зимородок закурил трубочку и приготовился приятно скоротать вечерок, слушая праздную болтовню и бездельничая. Постепенно он все больше погружался в свои мысли, предвкушая, как завтра на рассвете уйдет в лес, где с каждым днем все беднее хор птичьих голосов, а между деревьями блестят на солнце паутинки. Он и сам не заметил, как по старой привычке принялся насвистывать, подражая то одной птице, то другой. В конце концов хозяйке это надоело, и она сказала:
   – Эй, Зимородок, шел бы ты свистеть во двор. Всю выручку мне просвистишь.
   – И то верно, – выбираясь из-за стола, молвил Зимородок.
   Уже смеркалось. Моросил дождь, поэтому Зимородок устроился на заднем дворе под навесом. За стеной переступали копытами и фыркали лошади. Где-то в темноте звякнуло ведро. Дождь шелестел по крыше, по траве. Под навесом лежала гора яблок, которым в самом ближайшем будущем предстояло превратиться в пироги, сидр, быть запеченными и высушенными.
   Из низины уже поднимался туман, а Лягушачий перелесок совсем скрылся из виду. Во влажном воздухе витал горьковатый запах дыма, а еще пахло яблоками и мокрой травой.
   Вывеска «Придорожный Кит» была обращена к Прямоезжему Шляхту. Шляхт – он на то и Прямоезжий, чтобы все путешественники прямо по нему и ехали и трактир издалека видели. От Лягушачьего перелеска тоже вилась тропинка, но несерьезная. Поэтому Зимородка и удивило появление на этой тропинке непонятной фигуры.
   Некоторое время он вглядывался в незнакомца, пытаясь определить, кто же это бредет, поминутно оскальзываясь под дождем. Во-первых, фигура явно не принадлежала мужчине: мала ростом, да и походка не мужская. С другой стороны, силуэт, вырисовывающийся на тропинке, едва ли мог быть женским. Голова венчала бесформенное тело, изуродованное горбом и скособоченное. К тому же странный путник сильно хромал на обе ноги.
   Зимородок снова раскурил трубочку. Тем временем фигура подковыляла поближе, поразив Зимородка немелодичным звяканьем, бряканьем и скрежетом. Теперь он ясно мог разглядеть, что это все-таки женщина. Даже, пожалуй, девица. Две толстые косы, закрученные баранками вокруг ушей. Молоденькое личико – пожалуй, хорошенькое, если бы только не вытаращенные от натуги глаза. Девушка была облачена в бесформенный дорожный плащ, насквозь мокрый. На ногах она таскала деревянные башмаки, многопудовые от налипшей грязи. А то, что издалека выглядело горбом, оказалось дорожной торбой, которую девушка сберегала под плащом от влаги.
   Она остановилась, перевела дыхание и обратилась к Зимородку со следующей речью:
   – Добрый вечер, любезный… уф! Любезный хозяин. Что-то нынче погодка нас не балует. Иду, вот видите, издалека, по очень важному делу, кстати. Кабы не дело, то и носа из дома бы не показала. Не позволите ли передохнуть под вашим навесом?
   Зимородок молча посторонился.
   – Ох, спасибо!
   Занятная девица проворно расстегнула плащ, скинула с себя торбу, дорожный мешок, два больших кошеля, набитых чем угодно, только не деньгами, узелок с чем-то мягким и непромокаемую кожаную суму. После чего плюхнулась рядом с Зимородком и сбросила башмаки.
   Зимородок продолжал молчать, краем глаза поглядывая на соседку. Она сладко потянулась, взяла из груды яблоко и сочно захрустела.
   – Урожайный нынче год, – заметила она, глядя в пространство.
   «Интересно, сколько ей лет? – размышлял Зимородок. – Наверняка не больше шестнадцати, а идет издалека…»
   Съев яблоко целиком, девица решила возобновить беседу. Неспешным взором обведя навес, яблоки, корзины, она молвила степенно:
   – По всему видать, хозяин вы рачительный.
   Зимородок промычал в ответ что-то невнятное. Впрочем, девицу это ничуть не смутило.
   – Да и вообще, народ здесь зажиточный, – продолжала она. – Просто глаз, знаете ли, радуется. Я вот пятый день иду, от самого Кухенграбена, и многое, доложу я вам, повидала. Вот вы тут на одном месте сидите и ведать не ведаете, как другие люди живут. Оттого зачастую и не цените своего благополучия. А вот походили бы по свету да поглядели… – Она пошевелила пальцами ног, потрогала свои полосатые чулки и вздохнула: – Промокли насквозь. Обсушиться бы… Не подскажете, есть ли здесь постоялый двор?
   Зимородок выпустил колечко дыма, особо замысловатое, проследил за его полетом в бесконечность и наконец уронил:
   – Есть.
   Девица заметно оживилась.
   – Вот повезло, так повезло. Поверите ли, пятый день иду, от самого Кухенграбена, может, слыхали? Это где пирожковые копи.
   – М-м… – отозвался Зимородок, не выпуская трубки изо рта.
   – Знаете, когда там открыли жилу, никто не поверил. Думали, железо или еще что. А оказалось – пирожки. Только откалывай да разогревай в печи, они на поверхности холодные. Старатели, понятное дело, набежали, браконьеры всякие… Отцы-основатели города боялись, что жила иссякнет. Выбрать пирожковую жилу – дело, простите, плевое.
   – И что, иссякла? – спросил Зимородок, но без особого интереса.
   – А, так вы ничего не слыхали? – обрадовалась девица. – Если бы жила иссякла, то как бы мы, по-вашему, процветали?
   – Как? – спросил Зимородок.
   – Очень просто. Они пробурили скважину и засыпают в нее муку, яйца, капусту, масло, сметану – понимаете? Остается только спускаться в карьер и вывозить оттуда пирожки. Я бы сейчас съела пирожок…
   – Что же вы оставили такую-то благодать?
   Девица сразу погрустнела и посерьезнела.
   – Дела, – уронила она многозначительно.
   – Родители-то знают? – неожиданно спросил Зимородок.
   Девица оскорбилась:
   – О чем это они должны знать?
   – О том, что ты одна ушла из дому.
   – Я же сказала: я по делам!
   – Вот что, – заговорил Зимородок, – мне уже не раз приходилось разыскивать пропавших детей, и похищенных, и просто глупых.
   Девица фыркнула:
   – И много ли платят за голову?
   – Когда как.
   – Меня никто не разыскивает, кстати. Я сама по себе. В конце концов, у них есть Лотта.
   – Лотта, стало быть, младшенькая, – проницательно заметил Зимородок.
   Девица выпятила нижнюю губу, отвернулась и взяла еще одно яблоко. Захрустела им в полном молчании.
   – За женихом, что ли, сбежала?
   Девушка залилась густой краской.
   – А хотя бы и так! – с вызовом ответила она.
   – А в узелках, значит, приданое…
   Она резко повернулась и ответила:
   – Нет, зачем ему мое приданое, когда у него и так всего навалом. И сундуки, и всякие светильники, и посуда, и вообще все, и даже через край. Я взяла только самое необходимое, без чего в дороге никак. Я ведь не маленькая, кстати, соображаю, что к чему. Может, вы тут и привыкли сиднем сидеть, а мы в Кухенграбене все опытные путешественники. У нас как принято? Когда снег сходит и жила открывается, все едут на карьер, каждый со своим ножом, и добывают первые пирожки. Они после зимы ужас какие черствые.
   – А потом? – спросил Зимородок.
   – Что потом? – не поняла девица.
   – Остаток весны у цирюльника зубы лечите?
   – Вы, не в обиду вам будь сказано, и впрямь ничего не смыслите. Первые пирожки, сухую корку, кидают в воздух, чтобы птицы прилетали.
   – Между прочим, птицы и без ваших пирожков прилетают, – сказал Зимородок.
   – С пирожками вернее, – отрезала девица. – А потом всем городом расчищаем снег, чтобы влага не попадала в скважину и тесто не раскисало. Я-то хорошо знаю, какие вещи нужно брать в путешествие, потому что каждый год путешествую до пирожковой копи. А моему жениху это все, конечно, без надобности.
   Зимородок выбил трубку, спрятал в замшевый мешочек и заметил:
   – Да, любопытно рассказываешь. Далеко ли жених твой?
   Девица сразу насторожилсь:
   – А для чего вам знать?
   – Так, может, проводить тебя нужно. Тут не везде булки на кустах растут.
   – Зачем же меня провожать, если есть дорога?
   – Дорога-то, конечно, есть, – вздохнул собеседник, – да только она здесь и заканчивается. На этом самом месте.
   Девушка была поражена:
   – А как же дальше?
   – А дальше никак. Или с проводником. Я потому и спрашивал.
   Девушка, казалось, что-то быстро прикидывала в уме.
   – Нет дороги? – еще раз переспросила она, недоверчиво щурясь на Зимородка. – Как это так? Странно… Я точно знаю, что она есть. Должна быть.
   – А вот я точно знаю, что никакой дороги тут нет.
   – А что есть?
   – Лес. Топи. Троллева падь, Мертвая Изба, Лешачья Полянка, Камень-Истопник и, конечно, Земляное Нерестилище. Червивый Овраг. Костоломная Балка. Река-Пузырянка. Распадок Семи Ослов. Косматая Береза. Места, конечно, спокойные, хотя и дикие, но с непривычки можно заблудиться.
   Девушка смешно заморгала.
   – А дорога?..
   – Вот заладила – «дорога, дорога»… Я пятнадцать лет по этим местам брожу и никакой дороги здесь отродясь не видел.
   – Что ж, спрошу у кого-нибудь более опытного.
   Вот это уже смешно. «У кого-нибудь более опытного!» Зимородок даже разволновался.
   – Кого хочешь спроси, тебе всякий скажет, что в этих краях Зимородок знает в лицо каждую травинку!
   – Вот Зимородка и спрошу! – объявила девица. – Не подскажете, случайно, где его найти?
   – Да я Зимородок и есть! – Он и сам не понимал, чем она так его задела. И уже не скрывая ехидства, осведомился: – Что же твой богатый жених никого не выслал тебе навстречу?
   Она отмолчалась. Потом буркнула себе под нос:
   – Может, и выслал, да только ты не знаешь…
   Зимородок злорадно добавил:
   – Всякая ткачиха будет меня учить, где здесь дорога.
   – Потому что я вижу немножко дальше собственного носа! – выпалила оскорбленная девушка.
   Зимородок чувствовал, что попал в глупейшее положение, но остановиться уже не мог.
   – Положим, твой нос действительно длиннее моего, коли ты из своего пирожкового города сумела разглядеть здесь то, о чем мы и не слыхивали.