Хаецкая Елена Владимировна. За Синей рекой

   Однако до такого не дошло. В пещере отыскалась подходящая обувь, снятая, как любезно объяснили горцы, с убитых. Кроме того, Людвига снабдили теплым плащом, поскольку из всех одежды у него были штаны да рубаха.
   Хозяева предлагали пару добротных башмаков и пану Борживою, но тот наотрез отказался расставаться с сапогами из Сливиц.
   – Они хранят в себе частицы родной почвы, – растолковал он. – От этого я чувствую в ногах особенную силу.
   Идти предстояло по дороге. Как объяснил предводитель горцев, выше в горах неприятеля нет.
   Путешественники во все глаза наблюдали за подданными Драгомира. Все они, как на подбор, были людьми высокими и хмурыми. Удивляла их одежда: вязаные из овечьей шерсти просторные рубахи и состоящие из разноцветных клиньев юбки. Вероятно, в холодное время года они носили также и штаны. Между собой эти люди, впрочем, общались очень просто и были довольно смешливы, но стоило заговорить с ними чужаку, как они тотчас принимали суровый вид.
   Марион это сбивало с толку. Она чувствовала себя маленькой, не стоящей внимания девочкой. В Зимородке, напротив, росла уверенность в том, что переговоры с Драгомиром окажутся удачными.
   Остальные, похоже, были заняты – каждый своими делами, и мало беспокоились об успехе миссии. Штранден шепотом рассказывал Мэгг Морриган о ночной вылазке. Людвиг и Гиацинта со страдальчески-счастливыми улыбками ковыляли молча, держась за руки. Гловач беспечно вертел головой, созерцая окружающий его необычный мир. Пан Борживой обсуждал с одним из горцев принципы осады и обороны укрепленных стен. Брат Дубрава, переставляя ноги с большим трудом, все же находил в себе силы радостно удивляться красоте горного пейзажа.
   Дорога поднималась все выше и выше. Один раз они миновали горный луг, где паслось небольшое стадо овец. А затем вновь потянулись отвесные скалы.
   – Вот он, – произнес Зимородок и показал Марион куда-то наверх.
   Она сразу увидела ЭТО.
   Трехбашенный замок, словно вырастающий из скалы. Он как будто поглядывал на путников – не то с насмешкой, не то с угрозой.
   – Да! – с чувством молвил пан Борживой. – Не хотел бы я штурмовать вот такое!
   – Эту крепость возвел еще Драгомир Могучий, – сказал предводитель горцев. Его голос зазвучал неожиданно тепло: – Он был мудрец, наш первый Захудалый граф, и все предусмотрел. За двести лет эту крепость так и не сумели одолеть враги.
   У самых крепостных стен была сложена высокая пирамида из черепов. Во многих зияли отверстия. Гладкая желтоватая кость слегка поблескивала.
   Марион вцепилась в руку Зимородка. Пан Борживой выпрямился, выпятив живот и слегка раздув ноздри, а Гловач легкомысленно присвистнул.
   Довольный произведенным эффектом, предводитель горцев сказал:
   – Все эти господа были настолько любезны, что принесли сюда и сложили здесь свои головы.
   – Великолепно! – вскричал пан Борживой. – Ха-ха! Почему это мы в Сливицах до такого не додумались? За двести лет там бы тоже накопилось, знаете ли!..
   Со стен гнусаво запела труба. Ворота раскрылись, и путешественники вступили в замок.

Глава одиннадцатая

   Внутри это был настоящий небольшой город. Жилые помещения размещались прямо в стенах, во дворе имелись хозяйственные постройки, тщательно закрытый колодец и несколько продовольственных складов. На каждой башне находился дозорный, сменяемый, как объяснили Борживою, ежечасно.
   Граф Драгомир ожидал чужаков, о которых ему немедленно доложили, в своих личных апартаментах, на втором этаже самой большой из трех башен. Он пожелал видеть всех девятерых.
   Один за другим путешественники поднялись по узкой винтовой лестнице и оказались в большом сводчатом зале. Вдоль стен выстроились, словно стражи, рыцарские доспехи. Их было семь. Все они предназначались для рослых людей, но сильно различались в конструкции: от гладких, с остроносыми сапогами, до снабженных металлическими пластинами самых причудливых форм. Эти доспехи принадлежали предшественникам нынешнего графа – Драгомира Восьмого.
   При виде Захудалого графа Людвиг-сенешаль вздрогнул. Драгомир – высокий светловолосый мужчина, уже начинающий полнеть, – заметил это и кивнул Людвигу подбородком:
   – Почему ты вздрагиваешь?
   – Прошу прощения, ваша светлость. – Людвиг слегка выдвинулся вперед и поклонился. – Вы так исключительно похожи на короля Ольгерда, что мне на один миг показалось… Еще раз прошу прощения.
   – Вот это интересно! – воскликнул Драгомир. – Неужели портреты Плачевного короля продаются теперь на ярмарках за пределами королевства?
   – Разумеется, нет, ваша светлость! – ответил Людвиг. – Но образ Ольгерда Счастливого, моего короля и друга, неувядаемым сохраняется в моем сердце.
   Граф Драгомир нахмурился:
   – Это что, шутка?
   – Какие уж тут шутки! – вмешалась Гиацинта. Она с подчеркнутой торжественностью присела в низком реверансе, причем все в ней, казалось, демонстрировало безукоризненное знание хороших манер. – Позвольте представиться: баронесса Гиацинта Гуннарсдоттир, известная также как дочь Кровавого Барона.
   Граф Драгомир слегка прищурился. Гиацинта вспыхнула:
   – Тот, кто страдал и был заколдован, кто перенес неслыханные мучения… Умоляю вас прислушаться к речам этого молодого человека. Клянусь честью моего древнего рода, каждое его слово – истинная правда, исторгнутая из глубин исстрадавшегося сердца!
   – Да, это правда. – Людвиг снова поклонился. – Двести лет я находился во власти чар.
   – Это все очень хорошо, – перебил его граф, – но что вам угодно от меня?
   – Кстати, мы собираемся вызволить короля Ольгерда, – вмешалась Марион. – А если вы нам не верите, то вам же хуже.
   Казалось, Захудалый граф не знал, смеяться ему или гневаться.
   – Ну-ка, подойди поближе, дитя мое, – обратился он к Марион. – Как тебя зовут? Тоже какая-нибудь кровавая баронесса?
   – Нет, я Марион, – разъяснила девушка. – Когда Людвиг был еще заколдованный, он все мне рассказал. И я, кстати, сразу так полюбила короля! После первого же рассказа! Я и его расколдую, вот увидите.
   Зимородок еле слышно застонал: вечно Марион со своими «кстати»!.. Следопыт осторожно отстранил ее, отвесил неловкий поклон и быстро заговорил сам:
   – У нас общие враги, думаю – это главное. Мы пришли предложить помощь.
   – Вряд ли я сумею ею воспользоваться, – возразил граф. – Вы уже видели, каковы мы в деле. Какую помощь могут оказать нам симпатичные, но слабые женщины, музыкант, лесной следопыт, придворный кавалер, рыцарь – несомненно, доблестный, но, увы, немолодой… – Внезапно Драгомир остановился. На его лице появилось странное выражение. Он еще раз оглядел стоявших перед ним чужаков, словно пересчитывал их. А затем, как-то невпопад, спросил: – А где же малютка?
   Гиацинта мертвенно побледнела и залепетала:
   – Спит в своей постельке под толстым слоем мха…
   Людвиг обнял ее за плечи и шепнул ей что-то на ухо. Гиацинта, прикусив губу, замолчала.
   Зимородок и Штранден обменялись быстрым вороватым взглядом. Остальные недоумевали вполне искренне.
   После продолжительного замешательства брат Дубрава взял нить разговора в свои руки.
   – Какой малютка? – спросил он просто. – Дело в том, что с нами не было никакого малютки.
   – Не было? – переспросил граф. – Странно.
   – Почему странно? – удивился брат Дубрава.
   – На миг мне показалось, что вы – те самые люди, из предсказания.
   Марион так и подскочила:
   – Ага, я же говорила! Про нас даже все предсказано уже!
   – Можно узнать подробнее об этом предсказании? – снова заговорил Дубрава.
   – Это очень старое предание, – отозвался граф задумчиво. – В давние-давние времена на главной площади столицы были построены чудесные часы. Ровно в полдень дверцы на башенке открывались, и высоко над городом проходил хоровод влюбленных… Проклятый Огнедум остановил эти часы. Говорят, что власть его кончится в тот день, когда часы снова оживут.
   – А почему бы их просто не запустить? – с азартом спросила Марион.
   – По слухам, они сломаны, – объяснил граф. – Кроме того, думаю, можно обойтись без часов… Вы почти в точности повторяете тот хоровод…
   – А откуда это известно? – жадно осведомилась Марион. – Вы же этих часов никогда не видели!
   – Марион! – зашипел Зимородок.
   Граф улыбнулся:
   – Знаете детскую считалку?

 
В центре города – куранты
Для бродяжки, музыканта,
Толстяка и босяка,
Друга их – лесовика,
Для красотки златокудрой,
Для ученого зануды,
Для девчонки, кавалера
И малютки-недомера.
Соберутся – будет звон!..
 

   – А кто против – вышел вон! – заключил Людвиг. – Только какое это имеет отношение к нам? Среди нас нет ни бродяжки, ни босяка. Есть, правда, ученый – да только какой он зануда? Господин Штранден вполне приятный и остроумный собеседник, куртуазный кавалер… Есть и красавица, – Людвиг снова обнял Гиацинту, – но она не златокудрая…
   – Не следует понимать все так буквально, – сказал граф. – Вон та дама, я думаю, – лесная маркитантка. Ведь вы ведете кочевой образ жизни, не так ли? – обратился он к Мэгг Морриган.
   – Можно сказать и так, – согласилась она.
   – Вот видите! – обрадовался Драгомир. – Бродяжка у нас имеется.
   – Для доброго дела согласен считаться занудой, – твердо произнес Штранден. – Кроме того, дотошность часто принимается именно за занудство. А между тем, любая научная работа требует скрупулезности.
   – Замечательно, – произнесла девица Гиацинта. – Волосы, в конце концов, можно и покрасить. Ради общего блага я готова идти и не на такие жертвы!
   – Положим, босяк у нас – брат Дубрава, – вмешался в разговор Гловач.
   – Думай, что говоришь! – возмутился пан Борживой. – Брат Дубрава – мыслитель! Умница, каких мало! А ты – «босяк»!
   – Это же не я так считаю, – возразил Гловач. – Это люди говорят. И не о брате Дубраве, а вообще… Как увидят кого без обуви – так и говорят.
   – Впрочем, все эти толкования вряд ли имеют смысл, – вздохнул Захудалый граф.
   – Это почему еще? – возмутился Штранден.
   – Потому что предсказание явно не про вас. Не хватает малютки-недомера.
   Зимородок и Штранден снова обменялись непонятным взглядом. Потом Зимородок спросил:
   – А сами-то вы верите в это предсказание, ваше светлость? В конце концов, это просто считалочка…
   – Во что я верю, не так уж важно, – ответил граф.
   Марион взволнованно стиснула кулачки:
   – Я же говорила, я говорила, что мы освободим его! Я всегда верила! И недомера где-нибудь раздобудем. Кстати, кто это такой?
   Зимородок глубоко вздохнул, словно собрался прыгнуть в воду, и тяжело уронил:
   – Я знаю, кто. Это Кандела.
   Сгустилось ужасное молчание. Пан Борживой медленно багровел. На лице Гловача застыла неопределенная гримаса. Мэгг Морриган вопросительно посмотрела на Штрандена, который, в свою очередь, углубился в исследование каких-то пылинок на полу.
   Граф, подняв брови, уставился на Зимородка. Зимородок чувствовал, что должен все объяснить, и как можно быстрее. Захудалый граф был не из тех, кому можно безнаказанно морочить голову.
   – Кандела – это наш спутник, ваша светлость, – поспешно сказал следопыт. – Его убили люди Огнедума. А мы потом его… превратили. Это вышло случайно. Мы вообще не ожидали, что он оживет.
   – Ч Т О?! – закричал Гловач, позабыв о всяких правилах приличия. – Вы оживили Канделу? Кто твой сообщник, ты, мясник? Кто этот волк в овечьей шкуре? – Лютнист метнул злобный взгляд на Марион.
   – При чем тут я? – обиделась Марион. – Сперва разберись, а потом уж говори. Кстати, я знаю случай. На одну девочку тоже возвели напраслину…
   – Это я, – сказал Штранден. – Я помогал ему в экспериментах над Канделой.
   – И еще прикидывался ученым! – горестно вскричал Гловач. – Да ты изувер! Разоритель могил! Надругатель над трупом!
   – Между прочим, это был труп Канделы, – возразил Штранден. – Тебя бы мы просто похоронили, без всяких экспериментов.
   – Да что ты так убиваешься, Гловач? – перебил Зимородок. – Кандела теперь маленький, наподобие мотылька. И характер у него изменился. Ты же сам говорил, что Канделу могила исправит.
   – Это я говорил, – возмутился пан Борживой.
   Зимородок не позволил себя смутить:
   – И были совершенно правы! Вы бы слышали, как он говорил о травке, о цветочках…
   – И где он сейчас? – поинтересовался Гловач.
   – Не знаю. Порхает где-нибудь на лугу, пьет нектар, переносит пыльцу…
   Граф Драгомир недоверчиво улыбался:
   – А вы, как я погляжу, весельчаки! «Пьет нектар, переносит пыльцу…»
   – Это чистая правда, ваша светлость, – с поклоном произнес Штранден.
   А Зимородок добавил:
   – Научный эксперимент, честь по чести.
   – Стало быть, малютка-недомер тоже имеется, – задумчиво произнес граф. – Осталось только его поймать.
   – Ночью он будет спать в своей душистой теплой постельке внутри цветка, – сообщил Зимородок.
   – Вот и отлично! – обрадовался пан Борживой. – Ночью его и возьмем, прямо из постельки, тепленького!
   Граф распорядился предоставить гостям покои, проследить, чтобы их сытно накормили и не спускали с них глаз.
   – Ну, каковы эти пришельцы? – спросила Драгомира графиня, когда он вернулся в опочивальню. Она была занята – кормила младшего Драгомировича – и поэтому не могла присутствовать на аудиенции.
   – Сумасшедшие, – ответил граф. – Но кто знает?..
 
   Ясной ночью Зимородок и темноволосый предводитель горцев – его звали Гойко – вышли из замка и по дороге отправились вниз, к тому месту, где навечно оборвалась карьера бывшего судебного исполнителя.
   Гойко был недоволен поручением графа и не скрывал этого:
   – Может, никакого эльфа там и нет уже давно.
   – Может, и нет, – согласился Зимородок. – Но поискать не мешает.
   – И как это вас угораздило! – хмурился Гойко.
   – Сам не знаю, – честно признался Зимородок. – Это все от любопытства.
   – А как мы его поймаем? Он же, поди, капризный. Его еще уламывать придется. «Миленький, хорошенький, сю-сю-сю…» Тьфу!
   – Уговорим как-нибудь. Я с собой мешок взял. – Зимородок похлопал себя по поясу.
   – Не люблю я этих эльфиков, – поморщился Гойко. – Писку много, а дела чуть.
   – Ничего, нам же с ним не в атаку идти.
   Они вошли в густой слой облаков.
   – Уже скоро, – сказал Гойко.
   Зимородок насторожился:
   – Что именно?
   – Спуск, – пояснил горец. – Здесь, в стороне от дороги, есть удобный уступ. Дальше скала отвесная.
   – А спускаться как? – забеспокоился Зимородок. – По этой скале?
   – По веревке, – сухо объяснил Гойко.
   Некоторое время Зимородок молчал, осваиваясь с услышанным. Потом осторожно осведомился:
   – Может, мы лучше все-таки по дороге? Как-то оно привычнее…
   – По дороге мы будем тащиться до рассвета. А по веревке спустимся за несколько минут.
   – У меня только один вопрос, – сказал Зимородок. – Далеко ли придется падать, если я сорвусь?
   – Далеко, – бессердечно ответил Гойко. – Возьми мои рукавицы, не то оборвешь ладони.
   – А ты?
   – А я привык.
   – Гляжу я на вас, – начал Зимородок, – и мысли всякие роятся… Как вы здесь живете? Двести лет война идет – даже представить жутко…
   Гойко пожал плечами:
   – Ну и что, что война?
   – Да так… Просто вам в этой войне не победить.
   – А нам и не надо побеждать, – сказал Гойко. – Мы живы и свободны. В этом – вся наша победа. Огнедуму нас не захватить. Известно ведь, что из Захудалого графства придет новая заря на все земли Королевства.
   При этих словах Зимородок слегка приподнял брови, но комментировать услышанное не стал. Вместо этого он спросил:
   – А вы не пробовали покончить с Огнедумом за эти двести лет? Я просто так спрашиваю, из интереса. Чтобы избежать уже совершенных ошибок. Может, вы лазутчиков к нему засылали? Интересно, что они сообщают…
   Гойко искоса поглядел на своего собеседника:
   – А ты, конечно, лучше всех знаешь, что мы должны были делать в эти двести лет! Засылали туда лазутчиков, будь спокоен. Да только нормальный человек там очень быстро превращается в тень или сходит с ума.
   – А ненормальных пробовали?
   Гойко неожиданно рассмеялся:
   – А ненормальных, братец ты мой, среди нашего народа нет. Граф потому так и обрадовался, когда вы пришли.
   – Хорошенькое дело, – пробормотал Зимородок. – Мы, значит, ненормальные, а они двести лет воюют – и нормальные…
   – А вот и спуск, – неожиданно остановился Гойко. – Держи рукавицы. Своими не обзавелся, умник? С веревки не свалишься?
   – Вроде бы, не должен, – не вполне уверенно сказал Зимородок.
   …Когда ноги следопыта коснулись наконец твердой почвы, он еще некоторое время не мог разжать пальцы и заставить себя выпустить веревку. Гойко едва не силой оторвал его.
   – Да на дороге мы уже, на дороге. Идти-то сможешь?
   – Сейчас проверим, – хрипло отозвался Зимородок.
   У подножия горы было мглисто и сумрачно. После праздничного звездного неба, расстилавшегося над замком Драгомира, эта пасмурная темнота навевала тоску.
   Гойко нарушил молчание:
   – Ты найдешь это место в такой темноте?
   – Постараюсь. Там были кусты у дороги.
   Гойко скептически хмыкнул, но промолчал.
   Неожиданно оба остановились: впереди, у края дороги, что-то мерцало слабым красноватым светом.
   – Похоже на уголек, – шепнул Зимородок.
   – Он висит в воздухе, – добавил Гойко.
   Оба бесшумно подкрались к непонятному предмету. Это был очень крупный цветок, похожий на горный мак. Его оранжевые лепестки были плотно сомкнуты, а внутри что-то светилось.
   Несколько мгновений Зимородок и Гойко созерцали это странное явление природы. Потом Зимородок произнес:
   – Ну-с, коллега, и как бы вы это назвали?
   – Я тебе не калека, – сказал Гойко. – По-моему, там внутри что-то светится.
   – Чрезвычайно меткое наблюдение! – воскликнул Зимородок. – И между прочим, не «калека», а «коллега». Так называют друг друга все ученые люди.
   Гойко пропустил это мимо ушей.
   – Ты думаешь, он там? – осведомился горец.
   Зимородок вынул мешок и сунул Гойко:
   – Держи наготове!
   Оба сели на корточки с двух сторон от цветка. По загорелому лицу Гойко бегал багровый отсвет. Теперь уже суровый горец казался растерянным, а Зимородок забавлялся. Под тревожным взглядом своего напарника следопыт раздвинул пальцами лепестки и обнаружил престранное зрелище: в окружении слабо светящихся тычинок, уподобленных свечам в канделябрах, стояла маленькая изящная кроватка. А в этой кроватке, на кружевной подушечке, под прехорошеньким лоскутным одеяльцем, мирно спал преображенный Вольфрам Какам Кандела.
   Гойко громко сглотнул.
   – В первый раз этакую пакость вижу!
   – А мне нравится, – возразил Зимородок. – Пусть уж лучше будет эльфиком. Ну что, берем?
   Он осторожно забрал в ладони кроватку вместе со спящим и препроводил ее в мешок. Тычинки-канделябры еще некоторое время горели, но скоро погасли. Малютка-недомер так и не проснулся.
   Обратный путь занял куда больше времени. Подниматься по веревке Зимородок наотрез отказался. Впрочем, Гойко и не настаивал.
   – Не можешь – и не берись, – одобрительно сказал он. – Это хорошо, что ты не гордый. А то иного гордого спасай потом…
   – Да уж, по дороге вернее, – скромно подтвердил Зимородок.
   До рассвета они шли по дороге, а после восхода солнца поднимались тайными тропами. Прикосновение первых лучей пробудило Канделу. Гойко, который нес мешок, от неожиданности охнул: что-то с пронзительным воплем больно впилось ему в бок. Затем в мешке отчаянно заметалось и забилось плененное существо. Оно плакало и стонало:
   – О, сжальтесь, сжальтесь над малюткой! Неужто не увижу я больше солнечного света, не прикоснусь губами к благоуханным лепесткам, не вдохну ароматного воздуха? Я умираю… Позвольте же мне припасть к цветку и вкусить нектара!
   Гойко остановился.
   – Не знаю, как ты, а я не могу больше слышать эти завывания. Давай его выпустим, а?
   – А если улетит? – возразил Зимородок. – Лови его потом шапкой.
   Тот, в мешке, попритих. Затем послышался его вкрадчивый голос:
   – Не Зимородок ли здесь? О старый друг! Ты вырвал меня из объятий смерти, так не ввергай же в пучину отчаяния! Клянусь тебе, я погибаю!
   – Может, оборвать ему крылышки? – предложил Гойко. – Без крылышек много не налетает. Пустим его попастись, не то он и впрямь, неровен час, протянет лапки.
   Из мешка донеслось отчаянное рыдание.
   – Я не улечу, я не убегу! Не ломайте мне крылышки! Я хочу всего лишь глотнуть нектара… – Голос звучал все тише.
   Гойко растерянно взвесил мешок на руке:
   – Ну, и что будем делать? Поверим ему на слово? По-моему, он там и впрямь помирает.
   Зимородок сорвал несколько первых попавшихся цветков и сунул их в мешок.
   – Выпустить мы тебя, братец, никак не можем. На вот, пока перекуси.
   Плененный Кандела затих, затем слышно стало, как он причмокивает.
   – Ест, – прошептал Гойко.
   – Раз ест – значит, не помирает, – рассудительно заметил Зимородок.
   Из мешка снова донесся голос Канделы:
   – Мы ведь в горах, я не ошибся?
   – Не ошибся, – ответил Зимородок.
   – Жестокосердые! – заплакал Кандела. – Да, я мал размерами теперь. Быть может, я даже жалок вам… Жалок со своим крошечным, беззащитным тельцем и хрупкими крылышками. Вы попрали мое чувство прекрасного, вы сунули мне первые попавшиеся цветы, к тому же несвежие…
   – Ну уж прости, – раздраженно отозвался Зимородок. – Сейчас, знаешь ли, осень.
   Кандела в мешке всхлипнул:
   – А я так мечтал! Так мечтал, что однажды прекрасный и отважный юноша, рискуя жизнью ради Красоты, мне эдельвейс достанет с высоты!
   – С эдельвейсами придется повременить, – сказал Зимородок. – Ты наелся?
   – Более или менее, – был ответ.
   – В таком случае, сиди смирно и помалкивай. Тогда Гойко, может быть, не будет тебя пинать.
   – Кто это – Гойко? – прошептал Кандела.
   – Это грубый, могучий, скорый на расправу человек, лишенный чувства изящного.
   Гойко насупился. А Кандела проговорил:
   – О, если б ведал Гойко, как мне на сердце горько…
   – Будем болтать или все-таки пойдем? – сердито перебил Гойко. Он метнул на Зимородка гневный взгляд, но следопыт сделал вид, что не замечает.
   Гойко, Зимородок и мешок предстали перед графом незадолго до наступления вечера. Драгомир с любопытством смотрел на мешок. Сидевший там не двигался и вообще не подавал признаков жизни.
   Гойко с достоинством поклонился и опустил свою ношу на пол у ног Драгомира.
   Послали за графиней и графскими детьми. Тем временем Зимородок развязал мешок, сунул туда руку и принялся шарить. Гойко смотрел в сторону и всем своим видом показывал, что происходящее ему крайне отвратительно. К ужасу Зимородка, Канделы в мешке не оказалось. Следопыт вытащил кроватку, затем вытряхнул мешок – оттуда высыпались крошечные подушка, одеяльце и ночной колпак. Но самого малютки словно бы и след простыл.
   – Дыру он, что ли, там прогрыз? – бормотал Зимородок.
   – А вы его выверните наизнанку, – неожиданно прозвучал женский голос.
   Зимородок поднял глаза и увидел приятную полную женщину лет сорока с очень белыми пухлыми руками. На ней была расшитая кружевами рубашка, тяжелый бархатный жакет и стоящая колом полосатая юбка. За эту юбку цепко держалась девочка лет пяти, круглолицая, с прозрачными голубыми глазками и тонкими золотистыми волосами. Обе они с любопытством наблюдали за Зимородком.
   «Графиня, – запоздало сообразил он, – а эта кроха, наверное, графская дочка».
   – Простите, ваша светлость, – сказал Зимородок неловко. – Я не видел, как вы вошли.
   – Выверните его, – повторила графиня. – Некоторые насекомые забиваются в углы.
   – Это кто – насекомое? – закричали из мешка. Действительно, в верхнем углу что-то забилось, и на пол вывалился малютка-недомер. Он встряхнулся, быстро пригладил волосы, расправил крылья и с достоинством огляделся.
   – О! – вскричал он, завидев графиню. – Прошу меня простить – я в таком виде… Эти грубины, эти варвары – они схватили меня спящим. И вот я предстал перед вами, прекрасная дама, неподобающе растрепанный, с осыпавшейся пыльцой на крыльях. Умоляю не судить обо мне по первому впечатлению! – И он отвесил грациознейший поклон, взмахивая крыльями, как плащом.
   – Не стоит беспокоиться из-за таких мелочей, – улыбаясь, произнесла графиня. – Тяготы перенесенного вами путешествия, несомненно, послужат вам наилучшим извинением. Я не сомневаюсь, что здесь вы отдохнете и наберетесь сил.
   – Благородство знатной дамы! – всхлипнул Кандела. – Такое изысканное и вместе с тем простое! Благодарю вас, благодарю!
   Он сильно забил крыльями, поднялся в воздух и завис над рукой графини. Та, улыбаясь, протянула ему руку для поцелуя.
   – Великая честь, – тихо молвил Кандела, легонько клюнув ее крошечными устами. Внезапно голос его прервался, он бело закатил глаза и потерял сознание.
   Он упал бы на пол, если бы девочка не успела подхватить его. Бесчувственный Кандела, распластав крылья, лежал на детской ладошке, и его изящно скрещенные ножки свешивались между пальчиков ребенка.
   – Что это с ним, Зора? – обратился к дочке граф Драгомир. – Он не расшибся?
   – Поглядим, – ответила Зора и пощекотала Канделе животик.