Хаецкая Елена Владимировна. За Синей рекой

   – Держать у себя это существо в качестве домашнего любимца довольно неосмотрительно, – заметил Штранден с деланным спокойствием.
   – А куда я его дену, по-вашему? – тотчас окрысилась Кадаушка. – Его больше никто не берет.
   – А начальство с докладными лезет, – добавил Гугуница, зевая. – Этот бедолага им, видите ли, трудности создает. Я-то знаю, чего они на самом деле добиваются. У них на лице написано, особенно у Кавардана. Сперва они его изымут – якобы для выяснения, а потом потихоньку спустят в отвалы.
   – За что? – спросила Марион. – Это несправедливо!
   – Вот именно! – подхватила Кадаушка. – Что он им сделал, такой несчастненький? Он же мухи не обидит! И на доброту отзывчивый. Я его молоком кормить пыталась, он, правда, кушать еще не может – слабенький… Но смотрит так преданно!
   – За что? – протянул Гугуница. – Объясняю просто и доходчиво. Этот рыдалец, – он кивнул на тень, – тут как живой упрек. Мол, что же вы творите, добытчики?! Огнедум-то страшными делами ворочает. Будто мы не в курсе! Слушок такой и раньше шел. А теперь – вот, полное и стопроцентное доказательство. И чем он его так, хотелось бы знать? Ядом или радиоактивно?
   – А еще бывает промывание ума, – быстро вставила Кадаушка.
   Не обращая на нее внимания, бригадир с горечью продолжал:
   – А мы с этим Огнедумом еще какие-то «добрососедские отношения» поддерживаем! Оно нам, конечно, выгодно, да разве на одной только выгоде мир стоит? Вот вам и проблема: то ли отдать этого начальству, то ли предъявить добытчикам и потребовать, чтобы традиционные отношения с Огнедумом были пересмотрены. Радикально… – И он опять устало зевнул.
   – Я им его не отдам! – заявила Кадаушка. – Вот пусть что хотят со мной делают! Он такой доверчивый, такой беззащитный…
   Тень повара между тем во все глаза глядела на Людвига, раскачивалась из стороны в сторону и завывала.
   – А помните теней, которые охотились на тень оленя? – заговорила Мэгг Морриган. Все обернулись к ней. – Они не выглядели так ужасно, так… безнадежно.
   – Интересная проблема, – согласился Штранден. – И вполне возможно, что у нее есть очень простое решение.
   – Проще не бывает, – сказал Людвиг. – Он находился почти в самом эпицентре несчастья. А те охотники – как и я, к примеру, – на краю. Их меньше задело. Приблизительно как барсуков… Бедный мой Иоганн! Какие ты готовил, бывало, суфле из паприкосов! Какие ростбифы! А гуппелькаки – их-то ты помнишь? Фаршированные, в скляре и по-охотничьи!
   – Значит, и король… – начала Марион, но не смогла договорить. У нее разом онемели пальцы на руках и ногах, едва только она попыталась представить себе, какая же участь постигла короля Ольгерда. Ведь это он, несчастный Ольгерд, принял на себя главный удар Огнедума! Марион всхлипнула, чувствуя, как погружается в черную пучину.
   Тут из платьев показалось перекошенное лицо графа Мирко.
   – Играй! – крикнул он Гловачу.
   Лютнист в ужасе затряс волосами:
   – Я не могу!
   Мирко заскрежетал зубами:
   – Пан Борживой!
   Старый рыцарь из Сливиц чуть встрепенулся – он как-то раскис, утонув в бессмысленных, изъязвляющих душу воспоминаниях.
   – Пан Борживой! Велите ему играть! Прикажите, сударь!
   – Как я прикажу? – вяло спросил Борживой. – Музыка должна быть в сердце, а коли ее там нет…
   Одним хищным движением Мирко переместился к Гловачу и показал лютнисту отражение его собственного носа в длинном кинжале.
   – Пой, – зашипел молодой граф.
   Гловач осторожно провел по струнам. Лютня отозвалась нехотя и глухо. Гловач скучно вывел: «На лугу, лугу зеленом…»
   – Пой что-нибудь старое, – сказал Людвиг. – Совсем старое. «В долине реки Одинокой три феи гуляючи шли…» – эту знаешь?
   – Приблизительно, – сказал Гловач. И запел, фальшивя и спотыкаясь на каждой строке.
   Тень перестала завывать. Начала прислушиваться.
   – Ой! – сказала Кадаушка и быстро вытащила из-под книг толстую тетрадку в замусоленном сером переплете. Она сунула тетрадку Марион и зашептала ей в самое ухо: – Перепишешь мне слова?
   – Какие слова? – удивилась Марион.
   Кадаушка перелистала перед ней тетрадку. Страницы оказались густо исписаны разными почерками и разрисованы цветами и красавицами в причудливых нарядах.
   – Видишь? Тут разные песни и стихи – какие нравятся…
   Гловач закончил петь про фей и с отвращением прокашлялся.
   – Не могу я, – повторил он.
   – Теперь «Прекрасный цветок приколола к груди», – безжалостно приказал Людвиг.
   Гловач устремил жалобный взгляд на Борживоя, но тот лишь безвольно повел плечами. Гловач снова запел. Мирко сверкал глазами, зубами и кинжалом.
   – Я потом попрошу Гловача, – шепнула Марион Кадаушке. – Он тебе десять тетрадок испишет.
   – Не обмани! – сказала Кадаушка и вздохнула мечтательно и жадно.
   Тень Иоганна Шмутце безмолвно внимала пению. Затем – в силу своей искаженной природы – принялась тихонько вторить: «…и белой рукою она… устами прижалась к устам… и только цветок в будуаре один…»
   – Еще! – сказал Мирко, когда песня закончилась. – Давай веселую.

 
К колодцу Катрин за водою пошла –
Ах, синее, синее небо! –
Ведра же с собою она не взяла –
Ох, это синее небо! –
 

   завел Гловач уже менее мрачно. Лютня по-прежнему фальшивила, однако все же не так отчаянно.
   Песня влекла за собою тень повара, и тот подпевал, подпевал – страдая, с трудом. Язык словно бы отказывался участвовать в песенке, однако та же самая сила, что некогда предала Иоганна Шмутце в полную власть уныния и лишила его собственной воли, сейчас вымогала у него следующие слова:

 
В ту пору и Мартин пошел на покос –
Ах, синее, синее небо! –
С собою не взял он ни вил, ни кос –
Ох, это синее небо!
 

   Третья песня пошла еще легче. Припев

 
Долгоносик, долгоносик,
Наш зелененький дружок!
 

   исполняли все хором. Кадаушка при этом хлопала себя по коленям.
   С тенью явно происходили изменения. Она перестала корчиться и ерзать по полу, словно в погоне за собственным ускользающим телом. Лицо больше не расплывалось – утвердилось в постоянстве. Правая рука стала менее прозрачной, чем левая. И пел Иоганн Шмутце, повар его величества, попадая в такт и почти не сбиваясь. Во время исполнения пятой или шестой песни он вдруг произнес:
   – Ваше сиятельство!
   И пал головою на руки сидящего рядом Людвига.
   Все разом замолчали. Людвиг неловко положил ладонь на макушку повара.
   – У меня есть конфеты! – вспомнила Кадаушка. – Кто хочет?
   Никто не отозвался.
   Гловач произвел бессмысленный проигрыш и дал лютне отдых.
   Брат Дубрава тихо сказал:
   – Душно. Можно открыть окно?
   – Шумно будет, – пояснила Кадаушка. – Разговаривать не сможем из-за грохота.
   Брат Дубрава покорился, задышав часто и мелко.
   – Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло? – спросила Кадаушку Гиацинта и указала подбородком на тень Иоганна Шмутце.
   – Что? – удивилась Кадаушка.
   – Он вспомнил! Сам! Начал обратно воплощаться! Заговорил!
   – Он и раньше говорил иногда, – обиделась Кадаушка. – Без посторонних – очень даже говорил… Иногда. Что вот вы его за дурачка совсем держите! Он, между прочим, умный! Просто всем завидно, что у меня такой милый компанчик! И в бараке все – тоже! «Подобрала уродца и возишься», – передразнила она кого-то малосимпатичного. – А у самой заячья губа. О себе бы беспокоилась.
   В этот момент бригадир Гугуница открыл глаза и бодро, как не спал, произнес:
   – Ладно, добытчики. Время-то идет, а работа стоит. Предлагаю решить вопрос на собрании всего коллектива.
   – Мало ли что они там нарешают, – возразил Борживой. – Удумали! Все умные стали, как я погляжу. Раньше так не делалось. Что пан скажет – то и хорошо. Нет уж. Нет у меня доверия. А предлагаю вот что: мы этого повара, значит, забираем, а вы нам еще дайте провожатого до Огнедумова царства. Чтоб мы у него, проклятого, прямо под носом выскочили!
   Он сделал хищный финт рукой, словно сворачивал шею кому-то незримому.
   – Еще чего! Забрать у меня! – рассердилась Кадаушка.
   – Не можешь ведь ты держать его у себя? – сказал Гугуница.
   – Почему? – с вызовом осведомилась она. – Это же я его спасла. Забыли? А как поправится окончательно, определим на работу. В столовую нашу хорошо бы наконец приличного повара. Вон тот добытчик, что признал его, говорит – он повар. Работа найдется, не пропадет.
   – Он придворный повар, – заметила Гиацинта холодно.
   – Ну так и что с того? – ответила Кадаушка. – Что ж придворные – не люди? Каши-то на бригаду наварить всяко сумеет… Верно я говорю?
   Иоганн Шмутце поднял голову, посмотрел на свою покровительницу… и улыбнулся. Он почти совсем перестал быть прозрачным, только ноги еще оставались белесыми, как моллюски.
   Зимородок перехватил внимание Гугуницы и быстро спросил:
   – Проводника дашь?
   Бригадир устремил на следопыта неморгающий взор. То ли что-то пытался внушить – безмолвно, то ли просто задумался глубоко.
   – Сам видишь, – продолжал Зимородок, – Огнедум опасен. Он сейчас наращивает мощь. С помощью ваших же камней – не исключено. Он же маг! Откуда вам знать, может быть, вы собственными руками делаете для него оружие? Глядите, он и до вас доберется!
   – А ты меня не запугивай, – нервно сказал Гугуница.
   Зимородок кивнул на Иоганна Шмутце:
   – Чего уж больше запугивать! Видал, что он с людьми делает?
   – М-да, – сказал Гугуница. – Эффектно. – И снова погрузился в раздумья. Потом заговорил, словно сам с собою: – Из коллектива сейчас никого не выделишь. И без того идем с запозданием графика…
   – Я моего компанчика не отдам! – заявила Кадаушка. – Пусть без него идут, не заблудятся! Не маленькие! Он все равно ведь дороги не знает… Бродил, небось, бедненький по верхотуре да провалился… Так было? – обратилась она к Иоганну Шмутце. – Ты им скажи, скажи, а то мне они не верят. Ты провалился? В шахту? Случайно?
   – Провалился… – подтвердил бывший королевский повар. – Случайно…
   – А потом заблудился в темноте. Да?
   – Заблудился в темноте…
   – Вот видите!
   – Да он просто за тобой повторяет, – сказал девушке Зимородок. – Он же тень!
   – Нет, она правильно… я не повторяю… – с трудом выговаривая слова, молвил Иоганн Шмутце. – Просто повторять… легче.
   Кадаушка победоносно улыбнулась:
   – Я же говорила, что он у меня умный!
   – Проводника дай, – повторил бригадиру Зимородок.
   – Почему? – сказал Гугуница. – Я не обязан. Обратись к начальству, как оно решит, а потом на общем собрании вынесут постановление…
   – Дай проводника, – еще раз сказал Зимородок. – Вот лично ты и дай. Ни к какому начальству мы больше не пойдем.
   – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – взвился Гугуница. – Ты совсем дурак? Как это я дам тебе проводника? Я тебе что – бюро туризма? Я возглавляю бригаду, понял? И все!
   – Огнедум…
   – Как я отношусь к Огнедуму – мое личное дело! Мы добытчики, а не…
   – Гугуница, – сказал Зимородок, – мы ведь и убить можем.
   – Да ну? – не испугался Гугуница.
   – Ну как мне тебя убедить! – взмолился Зимородок. – Скажи!
   Вполне насладившись моральной победой, Гугуница проговорил:
   – Насчет нашего начальства – это ты, добытчик, верно все понял. Мастера топить любое начинание. Им бы только график чтоб выполнялся – и никакой инициативы. Гасители! А повар в столовую действительно нужен, – прибавил он вдруг.
   – Иоганна мы заберем, – сказал Людвиг. – После победы к себе возьму.
   Иоганн Шмутце сел поудобнее, пошевелил пальцами, поежился плечами. На Людвига поглядел тоскливо.
   – Эй, ты чего?.. – испугался этого взгляда Людвиг.
   – Чего… – прошептал бывший королевский повар.
   – От себя говори! От себя! – Людвиг несколько раз встряхнул его за плечи. – Что с тобой?
   – Не хочу… обратно… – выговорил Шмутце. – Лучше… здесь.
   – Ага! – возликовала Кадаушка. – Победила дружба!
   – Ты не хочешь возвращаться? – Людвиг не мог поверить услышанному. – Тебе не хочется снова увидеть дворец и нашего доброго короля? Готовить рябчиков в яблоках, взбитые сливки с ягодами, суфле, мороженое?
   – Лучше… кашу, – пробубнил Шмутце.
   – Очнись! – Теперь Людвиг чуть не плакал. – Что с тобой? Вспомни, кто ты! Какая каша?
   – Каша… лучше, – упрямо повторял Иоганн Шмутце. – Здесь… Кадаушка… Не страшно. Не мучают. – И он выкрикнул, собрав последние силы: – Весело!
   После чего рухнул навзничь, потеряв сознание.
   – Убился! – взвизгнула Кадаушка и спрыгнула с кровати, отталкивая Людвига к перегородке. – Уйди ты! Чуть компанчика моего не уморил… губинец!
   Людвиг густо покраснел и перебрался на кровать. Шмутце слабо зашевелился на руках у Кадаушки.
   – Ваше сиятельство… – пролепетал Шмутце. – Не губите!..
   – Никто тебя не заберет, – ласково сказала девушка. – Никто тебя им не отдаст… Не дождутся! Будешь трудиться. Станешь уважаемым человеком… Премию получишь… Ну, ну…
   Шмутце всхлипнул и улыбнулся.
   – Я есть хочу, – сказал он вдруг.
   – У меня конфетки остались, – обрадовалась Кадаушка. И обратилась к Штрандену: – Добытчик, ты ближе всех сидишь. Достань кулек из-под подушки.
   Осчастливленный липкой конфеткой, Шмутце полулежал на полу. По его изможденному лицу текли светлые слезы.

Глава тринадцатая

   Лучка Скелепоп заведовал музеем. Среди добытчиков он пользовался большим уважением. Особенно – за энтузиазм, обширные познания в самых неожиданных областях и полное бескорыстие. Он обитал в крошечной каморке при музее, владел сотней растрепанных тетрадей, собственноручно им исписанных, и одним-единственным костюмом, состоящим из холщовых брюк и когда-то приличной куртки. Эту одежду он надевал спускаясь в шахты, принимая экскурсии, посещая университет, консультируя при оценке крупных драгоценных камней, в качестве приглашенного на какое-нибудь торжество – словом, при любых обстоятельствах. Внешность Лучки тоже никогда не менялась – уже несколько поколений колобашек помнило его сутуловатым, худощавым, с немного усталым лицом, прорезанным спокойными продольными морщинами, со внимательным взглядом, всегда невозмутимого и готового ответить на любой вопрос.
   В плане питания Лучка был приписан к одной из столовых. Жены у него никогда не было.
   Кроме работы с образцами горных пород, Лучка вел различные научные исследования. В частности, изучал стихосложение и звезды. Для последнего он сконструировал прибор для разглядывания небесных тел и, выставив трубу из расселины, по ночам наблюдал за небом. Этот прибор, который называли «скелепоп», в свое время произвел на колобашек такое сильное впечатление, что даже послужил основанием для прозвища Лучки. Желающим он позволял посмотреть сквозь скелепоп на звезды. Увиденное многих ошеломляло.
   Среди добытчиков Лучка имел своих агентов. Как только в процессе горнодобывающих работ в породе открывалась пустота, заполненная кристаллами, Лучку немедленно оповещали, а работы приостанавливали. Ученый появлялся почти мгновенно с набором стареньких инструментов. Осматривал пустотку. Если он просил помочь – добытчики охотно пособляли. Ни один бригадир не решался против этого возражать. Лучка вынимал образец и бережно уносил к себе в музей, прижимая к животу, а пустотку тотчас проходили и оставшиеся кристаллы спускали в отвалы.
   Несмотря на внешнюю хрупкость, Лучка Скелепоп обладал огромной физической силой и мог пронести, если потребуется, очень тяжелый образец на весьма длинное расстояние.
   Вот к этому-то выдающемуся колобашке и решил направить пришельцев бригадир Гугуница. Заодно и музей осмотрят.
   Решение это созревало, пока сидели в бараке у Кадаушки. Гловач усердно строчил в толстой тетрадке, вписывая балладу за балладой. Гугуница стряпал ходатайство о зачислении в штат нового повара с испытательным сроком в два месяца. Кадаушка же разглядывала в корзине обещанный Марион «секретик» – спящего в постельке малютку-недомера.
   – Он настоящий? – спросила она наконец, облизывая губы. – Живой?
   – Куда живее, – отозвалась Марион.
   Кадаушка склонилась над эльфиком и осторожно погладила его пальцем:
   – Какой хорошенький…
   Длинная судорога пробежала по телу Канделы, он выпростал из-под одеяла крылышки и забил ими.
   – Графиня Зора! – завопил он тонким голоском. – Нет!..
   Кадаушка отдернула руку. Малютка-недомер сел на кроватке, натянул одеяльце, прикрывая волосатую грудь, и капризно произнес:
   – Меня укачало… А почему темно? Я желаю порхать над цветами в пронизанной светом оранжерее… Чтоб без сквозняков. Мне кажется, меня продуло. О, где он, прекрасный юноша, что спасет меня от злого прострела, натерев мне спинку пахучими мазями?
   – Какой забавный, – сказала Кадаушка.
   – У меня кончается мед, – заявил Кандела. – Кто эта гарпия? Уберите ее. И вообще, мне надоел ваш мед. Где вы, прелестные ароматные цветы? Где дыхание луговых трав?
   Марион закрыла корзину крышкой и затянула ремни. Из корзины еще некоторое время доносилось сердитое ворчание, но затем оно стихло.
   Помолчали.
   – Да, – сказала наконец Кадаушка, – вот у тебя действительно секретик.
   – Твой лучше, – утешительно произнесла Марион.
   Кадаушка только отмахнулась:
   – А, что я не знаю, как бывает? Вот встанет мой компанчик на ноги – и все, не нужна ему больше Кадаушка… Мне бы только доучиться, – она показала на книги, – а так… Кому я такая сдалась, без образования?
   Марион обняла ее, чувствуя неловкость от разговора. Девушка-колобашка была маленькая, пониже Марион, но очень крепкая – мышцы рук и спины как каменные, так что у Марион от этих объятий что-то хрустнуло в боку.
   Гугуница закончил наконец писать и вручил Кадаушке листок.
   – Передай Кавардану, пусть насчет повара решительно поставит вопрос перед руководством. Я ему тут написал, что разбрасываться квалифицированными кадрами – верх безответственности.
   Кадаушка засияла.
   – А потом возвращайся на объект. А ты, добытчик, – Гугуница обернулся к Иоганну Шмутце, – должен хорошенько выспаться, покушать и набраться сил. Когда ты сможешь приступить к работе? Как на твой взгляд?
   – Постараюсь… – ответил Шмутце.
   – Ну что, добытчики, – продолжал Гугуница, – пойдем сейчас в музей… Эх, еще бы начальство не видело… Ладно, – он махнул рукой, – выходим.
   За пределами барака, как по заказу, им моментально встретился добытчик Кавардан. Он стоял с листком бумаги и хмуро изучал его. Гугуница узнал свою докладную с ходатайством и досадливо поморщился. Завидев бригадира, Кавардан взмахнул листком:
   – У меня к вам разговор, бригадир Гугуница!
   – У меня к вам – тоже, но нельзя ли его отложить? Я сопровождаю группу добытчиков в наш музей.
   Кавардан окинул пришельцев рассеянным взглядом.
   – В музей – это хорошо, что в музей, – проговорил он, – вот это правильно, что в музей. Можете ведь проявлять разумную инициативу, когда хотите! Все ведь можете.
   – Вернусь часа через два, – сказал Гугуница. – А насчет повара подумайте. Кстати, это идея всего работающего коллектива. Стоило бы поддержать.
   И поскорее ушел, оставив Кавардана в раздумьях.
   Гугуница вывел отряд из промышленной зоны, и теперь их путь пролегал по жилым кварталам подземного города колобашек. Это был большой и очень красивый город, освещенный газовыми фонарями. Кое-где в толще скал имелись световые колодцы, откуда врывались на площади и проспекты лучи дневного света. Их использовали преимущественно для освещения выдающихся памятников архитектуры – зданий правительства, Горного Университета, монумента «Помни, Рудознатец!» и нескольких других. Многоэтажные дома, наполовину вырубленные в скале, наполовину пристроенные, исключительно каменные, выглядели грандиозно и вместе с тем изысканно. Между шероховатых булыжников стен можно было видеть небольшие изразцовые или мозаичные панно, выполненные с большим изяществом. Черепица крыш была разноцветной, наличники окон обрамлены вырезанными из камня цветами или обсыпаны самоцветной крошкой. В воздухе висел запах каменной пыли, который воспринимался как утонченное благовоние.
   Здание музея находилось неподалеку от Университета и, собственно, считалось частью его. Гугуница тронул тяжелую дверь, и посетителей окутали мрак и прохлада помещения, где смутно угадывалось что-то громоздкое. Впереди расплывалось пятно тусклого света.
   – Он там. Работает в кабинете, – сказал Гугуница и позвал, повысив голос: – Добытчик Лучка!
   Впереди что-то, полускрытое дверкой, зашевелилось, прошуршало бумагами, осторожно стукнуло чем-то тяжелым. Слышно было, как встают и легкими шагами направляются навстречу звучащему голосу.
   – Это вы, бригадир Гугуница? – послышалось совсем близко.
   Вспыхнул свет газовой лампы, и темнота сразу отступила. На полках, длинными рядами выстроенных вдоль стен, лежали камни. Здесь были тончайшие каменные кружева и причудливые каменные розы, с мясистыми лепестками и с полупрозрачными, молочно-белые и розоватые, осыпанные золотой пудрой или усеянные забавными, похожими на зеленый горошек, шариками. Все эти дива хранились в музее у Лучки, и о каждом он мог рассказать целую повесть: и историю их возникновения в таинственной темноте, и о том, какие драгоценные камни оказались найденными неподалеку.
   Впрочем, для Лучки не существовало такого понятия – «драгоценный камень». Для него все камни в равной степени были драгоценными, а огранку сапфиров или изумрудов он считал настоящим варварством.
   На одной стене висел большой план горных разработок. Зимородок так и прирос к карте.
   – Напрасно утруждаетесь, добытчик, – сказал ему Лучка. – Большинство этих шахт давно завалено или затоплено.
   – Для чего же вы держите эту карту? – удивился Зимородок.
   – Начальство повесило для наглядности, а снять – руки не доходят, – объяснил Лучка. – Мне-то карта вообще не нужна – я все переходы на память знаю.
   – У меня вопрос, – подал голос молодой граф Мирко.
   – Прошу.
   – Ваш подземный город прорыт под горами, – начал Мирко. – А что наверху?
   – В каком, простите, смысле? – вежливо переспросил Лучка. – Наверху находится верхотура.
   – В том смысле, что наверху – Захудалое графство, а дани от вас что-то мы не видели, – выпалил Мирко.
   – Вопрос об автономности подземных недр обычно ставится в зависимости от легко– или труднодоступности этих недр, – сказал Лучка. – Хотя в определенной степени эта труднодоступность может быть спровоцирована самими обитателями недр. Проблема до сих пор не нашла полноценного юридического оформления.
   – Во чешет! – восхищался Гугуница, глядя на Лучку во все глаза.
   Мирко спросил прямо:
   – То есть, вы нарочно зарылись поглубже, чтоб дани не платить?
   Лучка неожиданно засмеялся и сказал:
   – Да.
   – Надо же, как тут все красиво! – сказала Марион, разглядывая полки с образцами. – Нет, правда. Я никогда раньше не думала, что камни бывают такие… удивительные. Я думала – ну там, в колечке, а прочие – просто булыжники, как на улице. А это… – Она вздохнула. – Прямо плакать хочется.
   – Красота всегда печальна, – молвила Гиацинта и вперила взгляд в небольшой блестящий кристалл золотистого цвета.
   – Согласно моим разработкам теории счастья, – проговорил Штранден, – красота является необходимым элементом полноценного наслаждения жизнью. Обычно она вызывает чувство более глубокое, нежели печаль.
   – «Обычно»! – фыркнул Людвиг. – Разве к красоте применимо слово «обычно»?
   Гиацинта чуть откинула назад голову и легонько улыбнулась куда-то в пространство.
   – Абсолютно верно, – подтвердил Лучка, поворачиваясь к Людвигу. – Обычно красота совершенно необычна. Например, не бывает двух одинаковых образцов даже одного и того же минерала. Каждый раз спускаясь в шахту, я готов встретиться с чудом. И чудо никогда не обманывает. В музее хранятся, скорее, воспоминания о том, что же на самом деле я увидел.
   Бригадир Гугуница решил, что разговоров довольно и пора переходить к делу. К тому же, его глодало беспокойство. Не следует бригадиру отсутствовать так долго. В коллективе зародится нехорошее мнение, что он попросту отлынивает от работы.
   – Наши уважаемые гости, с полного согласия и одобрения руководства, – сказал Гугуница, – желали бы проследовать обратно на верхотуру. Пожалуйста, сопроводите их до выхода, добытчик Лучка. Во избежание неприятностей.
   – Чьих? – прищурившись, спросил Лучка. Гугуница не расслышал вопроса – он пожал руку хранителю музея и заспешил прочь.
   – Какой он милый и заботливый, – сказала Марион.
   Лучка глянул на нее – холодновато, словно бы прицеливался изучить как-нибудь на досуге. Он на всех так смотрел. Потом произнес:
   – Стало быть, наверх?
   – Мне кажется, это вполне естественно, – заметил Зимородок. – Мы же верхотурние, как у вас выражаются.
   – Верхотура верхотуре очень большая рознь, – сказал Лучка и подошел к карте. – Вот здесь, за затопленными шахтами, есть новый проход, на карте он не обозначен… – Он провел пальцем, показывая, где. – А есть, – палец переместился на противоположный край карты, – старый выход. Его называли Торговый Выползень – это потому, что он очень узкий. Его не расширяли, боялись обвалов. Только укрепляли балками. Он как раз выходит на Захудалое графство. Молодой человек не ошибся, раньше мы часто имели дело с Драгомирами. Они уважали нашу независимость, но мы нередко подносили им подарки. Впоследствии там началась затяжная война, а оружием мы не торгуем.