Хаецкая Елена Владимировна. За Синей рекой

   – А я больше всего люблю шоколад, – заявила она, набивая карманы передника.
   Уходя, путешественники оставили на поляне полуобъеденную избушку и три черных зловонных лужицы. Так окончила свой земной путь старуха Гретель.
 
   – В конце концов, все обернулось к лучшему, – рассуждал философ Штранден, идя по тропинке. – Если бы Марион не попалась этой странной даме, не было бы у нас сейчас сладостей.
   – Мне говорили, что все умные люди любят сладкое, – заметила Мэгг Морриган.
   – Дураки тоже любят, – отозвалась Марион, которая непрерывно жевала шоколад. – Как это я сразу не догадалась прогрызть в стене дыру?
   – Интересно, почему пряник не пострадал во время дождя? – сам с собой вслух рассуждал Штранден.
   – И где она брала муку, сахар и все остальное? – добавил Гловач.
   – Я бы сейчас выпил чаю, – объявил пан Борживой.
   – Чаю нет, – сказала Мэгг Морриган. – Я могу заварить травы.
   – Тогда подождите здесь, а я схожу за водой, – предложил Зимородок. Желающих возражать не нашлось. Все охотно уселись отдыхать, а Зимородок вернулся на поляну, к колодцам.
   Живая сова уже улетела, а дохлая по-прежнему была на месте. Зимородок остановился и задумался. Два колодца… для чего старухе два колодца? Если возможен домик-пряник, то отчего же не быть и другим чудесным вещам? К примеру, там живет какая-нибудь щука, выполняющая желания. Или, скажем, вместо воды – вино. Впрочем, что гадать, когда можно проверить.
   Недолго думая, Зимородок открыл колодец, на котором не было совы, и заглянул в него. Щуки там, правда, не наблюдалось, зато имелось довольно добротное берестяное ведро. Зимородок зачерпнул воды – это была именно вода. Повинуясь наитию, он с размаху окатил дохлую сову.
   Дохлая сова мучительно шевельнулась, закряхтела, медленно повернула голову. Затем разжала когти и мешком повалилась на траву. Она была слишком облезлой и слишком долго оставалась мертвой, чтобы сразу взять и упорхнуть. Теперь она лежала на боку и слабо шевелила перьями на шее.
   Зимородок предвидел нечто подобное, но тем не менее был поражен.
   – Вот так-то, – пробормотал он. – Мы, значит, шевелимся… Ну-ка, а что за пойло у нас во втором колодце?
   С этими словами он открыл второй колодец и набрал полное ведро воды оттуда. Лежащая на земле сова, казалось, следила за ним полными ужаса круглыми глазами. Когда Зимородок поднял ведро, сова забилась на месте и несколько раз бессильно всхрапнула.
   – А, не нравится! – обрадовался Зимородок. Он щедро полил сову, которая тотчас обмякла и прямо на глазах начала покрываться густыми перьями.
   Зимородок поставил ведро на землю и задумался.
   – Итак, один колодец оживляет, второй – покрывает перьями. Это уже кое-что. Неплохо бы запастись водичкой из того и другого. Что ж, нет ничего проще. Нужно взять вторую фляжку у Марион… А потом главное – не перепутать фляжки.
   Зимородок на прощание оживил сову и отправился за второй фляжкой. Единственное, что не устраивало его во всей этой истории, было то, что все остались без чая.
 
   К вечеру следующего дня путешественники вышли на берег Красной реки. Закат пылал. На востоке, в холодной синеве, горела первая звезда. На противоположном берегу лес слегка отступал от воды, оставляя свободной широкую полосу.
   – Переправляемся завтра, – сказал Зимородок. – А сегодня предлагаю как следует отдохнуть и выспаться.
   Все засуетились, устраиваясь на ночлег, и вдруг Зимородок заметил силуэт незнакомого человека, который стоял, прислонившись к дереву.
   Зимородок осторожно приблизился к незнакомцу, поздоровался и замолчал, разглядывая чужака и ожидая каких-либо разъяснений.
   Незнакомец был одет в роскошный бархатный кафтан зеленого цвета. Рукава по старинной моде имели многочисленные разрезы, сквозь которые проглядывала белоснежная рубашка. Узкие штаны, также бархатные и шитые золотом, и щегольские сапожки из мягкой кожи менее всего подходили для прогулок по лесу. На голове незнакомца красовалась шляпа с необъятными полями и огромными перьями.
   Не отвечая на приветствие Зимородка, франт невозмутимо щелкал орешки и поглядывал на реку. Потом он неожиданно произнес:
   – Красивый закат сегодня.
   – Закаты всегда красивы, – отозвался Зимородок.
   – Кроме тех, которых мы не видим, – возразил незнакомец.
   – Как это?
   – А вот так! Сидишь себе в комнате, и вдруг стало темно, пора зажигать свечу – вот тебе и весь закат.
   – А, – сказал Зимородок. – Тогда конечно.
   – Да много ты понимаешь!.. – Незнакомец выплюнул очередную скорлупку. – Это что у вас там готовится? Ужин?
   – Предположим, – хмуро отозвался Зимородок. Ему не нравился тон незнакомца.
   – Хочешь орешков? Я, пожалуй, поужинаю с вами. – И легкой, слегка танцующей походкой, будто скользя по паркету, незнакомец направился к костру. Озадаченный Зимородок поплелся следом.
   Незнакомец тем временем непринужденно уселся у костра. Поначалу он молчал, с любопытством разглядывая окружающих. Их недоуменные взгляды его ничуть не смущали.
   Наконец пришелец как ни в чем не бывало заметил:
   – Знатные пряники у вас! Где только вы такие раздобыли здесь, в лесу?
   – А вам не все ли равно, господин хороший? – ответила Мэгг Морриган.
   – Да уж не все равно, если спрашиваю.
   – Можем показать место, там еще много осталось.
   – Да уж, там осталось, – согласился незнакомец. – И, кстати, не только пряники. Не так ли, ваше высочество? – обратился он к Марион.
   Марион так и ахнула:
   – Косорукий Кукольник! Это вы! А я-то сижу и думаю, кого вы мне напоминаете!
   – Орешков хотите, ваше высочество?
   Марион подошла поближе, и Косорукий Кукольник насыпал ей полную горсть.
   – Людвиг еще с вами? – спросил он, понизив голос.
   – Конечно. Мне тогда за него так влетело!
   Косорукий Кукольник захихикал:
   – Без этого нельзя, без этого нельзя… Пожалеешь розгу – испортишь ребенка.
   Марион покраснела:
   – Какой вы все-таки злой человек!
   Косорукий Кукольник захихикал еще громче.
   – О, о! Я такой мерзкий, злой старикашка! – с удовольствием подтвердил он. – Кстати, как дела у малыша Людвига? Он не самая удачная моя работа, но все-таки…
   – Людвиг – мой самый лучший друг! – объявила Марион.
   – Где же он? Что-то его не видать…
   – Я здесь, – прошептал Людвиг, высовываясь из-за пояса Марион.
   – Ба! – завопил Косорукий Кукольник. – Господин Людвиг-Готфрид-Максимилиан фон Смерден цу Пферден, собственной персоной! А что так скромно? Для чего шепотом? Где шествие белых слонов? А, понимаю, вы здесь инкогнито. От кого таимся?
   – Да тише вы, – зашипел Людвиг. – Охота вам меня позорить!
   Косорукий Кукольник оглушительно захохотал:
   – Понятно-понятно, мы стесняемся! Мы, стало быть, влюблены! Кто же сей предмет нашего обожания? Не Марион – уж она-то все про тебя знает. Костлявая, скорая на руку, все в жизни повидавшая лесная маркитантка? Оч-чень сомнительно! Остается унылая девица в штанах с нелепым гнездом на голове, которое она считает прической. Браво! Превосходный выбор! Отчего же она до сих пор еще не герцогиня фон Катцен унд Шатцен?
   Людвиг лязгнул зубами, и Кукольник поспешно отдернул руку.
   – Ну-ну, я пошутил. В высшем свете теперь так шутят. Я нарочно наводил справки. Кстати, для тебя же старался. Хочешь орешков? Откуда у тебя зубы? Я тебя без зубов делал.
   – Выросли, – проскрипел Людвиг.
   – В самом деле, – вмешалась Марион, – почему вы так с ним разговариваете?
   – Почему? – Косорукий Кукольник поднялся во весь рост. Его огромная тень шевельнулась на фоне деревьев. – Потому что я страшно зол на вас! – громким звучным голосом объявил он. – На всех, без исключения!
   Пан Борживой побагровел.
   – Всякий франт будет мне… – начал он.
   – Молчать! – властно произнес Кукольник. Как ни странно, Борживой замолчал и смущенно запыхтел. – Я был сегодня там. Ел там эти пряники.
   – Если вы по поводу вашей покойной родственницы… – встревоженно начал Кандела. – Кажется, ее звали госпожа Гретель? Такая пожилая дама, с несколько эксцентричным характером? Прошу учесть, я с самого начала был против! Между прочим, она первая совершила нападение. Ее левая нога дважды пнула меня в поясницу.
   – Мне дела нет до этой старухи, – презрительно отозвался Косорукий Кукольник. – И родственников у меня отродясь не было. Но вы бросили там их! – И непонятно каким образом в руках у него оказались деревянные лошадки, куклы и шарики с плавающими внутри рыбами. – Вы оставили их на произвол судьбы. Им предстояло мокнуть под дождем, терять краски, покрываться плесенью!
   – Не понимаю сути ваших претензий, – произнес Кандела. – Это всего лишь игрушки.
   – Ах ты, бедный дурак! – загремел в ответ Косорукий Кукольник. – Сразу видать, что у тебя никогда не было настоящих игрушек!
   – Позвольте, я взрослый человек и налого… при чем тут игрушки? – забормотал Кандела, но Косорукий Кукольник даже не заметил этой слабой попытки оправдаться.
   – Люди теперь пошли сплошь мелочь да гниль. И игрушки ваши такие же, как вы сами. Сделаны кое-как, сломаются – чинить неохота, проще выбросить и накупить новых. С этого и начинается… А настоящую игрушку берегут годами. Ее штопают и подклеивают, мастерят ей наряды, мечтают передать детям… Вот так должно быть!
   – А вы, позвольте узнать, кто? – спросил Освальд фон Штранден.
   – Это Косорукий Кукольник, – поспешно объяснила Марион. – Это он рассказал мне о Королевстве Пяти Рек.
   – Я? – изумился Косорукий Кукольник. – Ничего подобного! Мне дела нет ни до людей, ни до королевств…
   – Но разве не вы спасли Людвига? – защищалась Марион.
   – Я сделал это вовсе не из любви к какому-то там Людвигу, – возразил Кукольник. – Я помогаю людям только для того, чтобы помочь куклам.
   – Но разве люди – не более высокоорганизованная и достойная… – начал было Штранден. – Я хочу сказать, более высокая цель и…
   – Кто-то должен думать и о куклах! – перебил философа Косорукий Кукольник. – Когда старую куклу выносят на свалку, кто-то должен направить туда ребенка из небогатой семьи, который подберет ее и будет любить! Когда старые игрушки перетаскивают на чердак, кто-то должен знать об этом, чтобы в свое время туда забрались любопытные дети и обрели для себя сокровища! Кто будет хранить кукол, попавших в беду? Я, Косорукий Кукольник!
   – Вы напрасно так низко ставите людей, – снова заговорил Штранден.
   Кукольник сверкнул из-под шляпы глазами.
   – Отчего же! Я знавал одну герцогиню, ее звали Доротея Вюртембергская, – она очень много сделала для Маленького Безмолвного Племени. Лучшие мастера ее страны изготавливали крошечные кроватки, креслица и столики, шили одежду и обувь, лепили посуду. Куколки жили в красивых домиках. Герцогиня играла ими и позволяла своим подданным ими любоваться. Превосходная женщина! А впрочем, все вздор. Я бы выпил сейчас чаю с пряниками.
   – Кстати, – несколько некстати сказал Зимородок, – вы из-за реки или за реку?
   – Когда как.
   – А мы за реку.
   – А как вы собираетесь переправляться?
   – Утро вечера мудренее, – ответил Зимородок.
   Косорукий Кукольник ухмыльнулся и скоропалительно объявил, что собирается спать, после чего, не снимая шляпы, улегся у костра и мгновенно заснул.
   Путники некоторое время смотрели на спящего, который обрушился на них, как стихийное бедствие.
   – Странный он какой-то, – высказался пан Борживой.
   – Мне кажется, я когда-то его встречала, – заметила девица Гиацинта.
   Ее неожиданно поддержала Мэгг Морриган:
   – Забавно! И мне так кажется.
   – Да, это очень необычно, – согласился философ.
   – А что такого? – возразил Кандела. – Небось, бродит со своими кукляшками по всему белу свету…
   – Я думаю, – тихо заметил брат Дубрава, – что каждый из нас когда-то встречал его.
   – Только не я, – заявил Кандела.
   – Ничего удивительного, – ядовито сказал Гловач.
   – Тебя, Кандела, могила исправит, – добавил пан Борживой.
   Заснули нескоро, разговаривали шепотом, боясь потревожить сон незнакомца.
 
   Освальд фон Штранден проснулся на рассвете и отправился на берег – любоваться красотами. Виднейшие теоретики счастья утверждали, что вдумчивое и безмятежное созерцание видов природы есть один из важнейших компонентов счастья. Это открытие было сделано несколько веков назад и кочевало из одной диссертации в другую. Штранден стал первым в длинной череде исследователей, кому довелось проверить это на собственном опыте.
   Перед рассветом ветер стих. Гладкая, как зеркало, вода отражала розоватое небо. Стволы сосен казались красными. В траве пестрели цветы. Эти поздние осенние цветы вызывали у философа странное умиление. Наклонившись, он понюхал один из цветков, бледно-голубой, источающий слабый аромат дыни.
   Неожиданно Штранден чихнул. Потом еще раз. И еще. Радуясь, что находится в стороне от лагеря, он высморкался, но это не помогло. Философ весь обчихался, пока дошел до костра.
   Большинство его спутников еще спали, поднялись только ранние пташки – Мэгг Морриган, Зимородок и Дубрава. Дубрава ушел созерцать, а Мэгг Морриган готовила «чайный» напиток из какого-то древесного гриба.
   Штранден подумал, что ему станет легче, если он выпьет горячего, но и это не помогло. Он чихал с завидным постоянством и вскоре перебудил весь лагерь.
   Проснулся и Косорукий Кукольник.
   – Цветочки с утра пораньше нюхаем? – зашипел он.
   – А что, нельзя? – огрызнулся Штранден в перерыве между чихами.
   – Да на здоровье! – фыркнул Кукольник. – Сами же и виноваты. Теперь ждите, пока не прочихаетесь. Она к берегу и близко не подойдет.
   – Почему? – спросила Марион.
   – Боится, когда чихают, – объяснил Косорукий Кукольник.
   – Кто «она»-то? – осведомился Зимородок.
   – Большеухая Берта, – был ответ.
   Штранден зажал себе нос и долго-долго не дышал. Затем оглушительно чихнул несколько раз подряд.
   – Вы хоть считали их, милейший мыслитель? – с досадой спросил Кукольник.
   – Кого? – не понял Штранден.
   – Чихи!
   – Зачем их считать?
   – Чтобы знать, сколько осталось… Цветочек такой бледненький, голубенький, да?
   Штранден скорбно кивнул.
   – Четыреста шестьдесят два чиха, – объявил Косорукий Кукольник. – Ни чихом больше, ни чихом меньше. Об этом пишет известный исследователь природы Минимус Сидониус в своем философско-поэтическом трактате «Оборванные лепестки, или О растениях-раздражителях». Неужто не доводилось изучать?
   Несчастный Штранден покачал головой.
   – Ничего, ничего, – утешил его Кукольник. – Опыт – мать науки.
   – А теория? – спросил Штранден, чихая. – Теория науке кто?
   – Отец! – твердо сказал Кукольник.
   Тут у Штрандена пошла носом кровь, его поспешно уложили, подсунули под шею полено. Мэгг Морриган сказала, что сделает холодную примочку. Девица Гиацинта порывалась оторвать для этих целей подол своей рубахи, но у лесной маркитантки нашелся прозаический лоскуток.
   Вскоре Штранден уже лежал с примочкой и чихал, чихал…
   Наконец чих иссяк.
   Понадобилось еще полчаса, чтобы Косорукий Кукольник в это поверил, а незадачливый философ – окончательно пришел в себя. Наконец все вышли на берег, по-прежнему недоумевая: кто такая Большеухая Берта.
   Кукольник пронзительно свистнул. Звук далеко разнесся над водами Красной реки.
   Сперва ничего не происходило, а затем Кукольник закричал:
   – Вот она! Вот она!
   Он сорвал с себя шляпу и принялся ею размахивать.
   По реке, приближаясь к берегу, сама собою плыла большая ладья. Ни весел, ни парусов на ней не было. Нос, высоко поднятый над водой, представлял собою собачью голову с большими висячими ушами. На корме имелся пушистый хвост, закрученный баранкой. Вообще корма вела себя довольно странно: создавалось впечатление, что она виляет.
   – Берта! – радостно обратился к ней Косорукий Кукольник. – Возьми-ка на борт этих девятерых, им позарез нужно на тот берег. Перевезешь и возвращайся. И не озорничай, они плавать не умеют.
   Собака преданно смотрела на Кукольника неподвижными нарисованными глазами.
   На корму посадили Канделу с Гловачем. Борживоя как самого тяжелого поместили в центре. Остальные сели по одному вдоль бортов, Штранден устроился на носу. Он по-прежнему держал голову запрокинутой назад.
   Кукольник похлопал ладонью по борту, и ладья послушно заскользила по воде…
   Судя по всему, у Большеухой Берты было хорошее настроение. Она так радостно вертела хвостом, что Гловач и Кандела, забыв о взаимной неприязни, вцепились друг в друга, чтобы не упасть в воду. Когда лодка причалила к берегу, враги, обнявшись, ступили на землю и повалились, как подкошенные.
   Освободившись от груза, Большеухая Берта медленно прошлась вдоль берега, что-то вынюхивая, распугала в осоке уток, а затем весело помчалась на призывный свист своего хозяина.

Глава восьмая

   Лес продолжался и на другом берегу реки. Местность здесь была более низинная, и весь день после переправы путешественники шли по темному сырому ельнику. Густые ели почти не пропускали свет, и только бледные грибы светили на черной влажной земле, как чахлые потусторонние светляки.
   Ночевать в этом краю было жутковато и холодно. Приближающаяся осень все чаще давала о себе знать. Зимородок и Мэгг Морриган со знанием дела рассуждали о заморозках на почве. На остальных эти разговоры наводили тоску.
   Марион попыталась поднять настроение своим спутникам и очень удачно рассказала у костра несколько случаев про оборотней, вампиров и тому подобное.
   Невзирая на невеселую обстановку, ночь прошла спокойно. Утро следующего дня не принесло ничего нового. Все те же елки, грибы, полумрак и сырость. Затем стали попадаться лиственные деревья, трава сделалась гуще, и вскоре путешественники вышли на широкую поляну.
   – Ой! – сказала Гиацинта. – Какая жесткая трава! Смотрите, я изранила себе ногу! Наверное, распухнет.
   – Да здесь косили! – воскликнул Зимородок. – Глядите, это стерня.
   Марион сразу вспомнила рассказ Людвига о тенях. Она даже боязливо огляделась по сторонам: вдруг какая-нибудь тень стоит поблизости с косой? Ведь погубленные чародеем жители Королевства продолжают, сами не зная для чего, выполнять привычную работу.
   – А вот и дорога, – добавил Дубрава. – Поблизости, похоже, какая-то деревня.
   – По-моему, стоит обойти ее стороной, – предложил Освальд фон Штранден. – Разве мало мы от людей натерпелись? Лично я от них-то и бежал в эти леса.
   – А я бы с удовольствием приняла горячую ванну, – заявила девица Гиацинта.
   – Мы ведь не собираемся там жить, – примирительно произнес брат Дубрава. – А вот справиться о дороге не помешает.
   – Кроме того, это единственная дорога, – добавил Зимородок. – Незачем продираться через бурелом, когда накатанная колея – вот она.
   – А вдруг тени? – пискнула Марион, но ее никто не слушал.
   Дорога действительно вскоре привела к небольшому поселку. Время шло к вечеру, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть причудливые росписи на стенах одноэтажных домов, пышные, уже увядающие цветы в садиках, ветряную мельницу на холме.
   Видимо, вездесущие дети выследили путников еще давно и успели оповестить взрослых об их приближении. Мужчины, человек двадцать, поджидали на окраине.
   Вперед выступил Дубрава.
   – Красивые места тут у вас, – сказал он. – И село стоит замечательно.
   Местные жители начали переглядываться. Из толпы выдвинулся человек почтенного возраста. Он был одет, как и все, в домотканую одежду, но, в отличие от остальных, вместо пояса носил широкий узорчатый шарф.
   – Я – Николаус Цоссен, – важно объявил он. – Мои владения находятся неподалеку отсюда. – Он показал на небольшой дом, пестро разрисованный хищными птицами. – Я старейшина этого прекрасного поселения. У меня есть к вам вопросы, а у вас должны найтись для меня ответы.
   Сопровождаемые толпой местных жителей, путешественники направились к дому старейшины. Они проходили мимо простых крестьянских изб и дивились рисункам на стенах. Тут были и волчьи головы, и рука, сжимающая саблю, и дерущиеся медведи, и олени в прыжке, и вздыбленные единороги… Из каждого окна на проходящих глазели женщины и дети.
   Марион улучила момент и шепнула Людвигу:
   – Что это за поселок? Странные здесь все какие-то…
   – Понятия не имею, – ответил Людвиг, также шепотом. – В мое время его не было.
   Дом старейшины оказался таким маленьким, что все девять путников поместились там с трудом. Другие жители оставались в саду или возле калитки и не расходились. Наиболее уважаемые заняли место под раскрытым окном, чтобы подслушивать без помех. Количество зевак все возрастало. «Плохо дело, – щурясь, думал пан Борживой. – Если что, так, пожалуй, будет и не пробиться».
   Девица Гиацинта чувствовала на себе неодобрительные взгляды и высокомерно задирала нос. Знали бы эти благополучные люди, сколько страданий ей довелось вынести!..
   Вольфрам Кандела был недоволен тем, что главенствующую роль в переговорах взял на себя брат Дубрава. Судебный исполнитель опасался, что этот блаженненький все испортит.
   Внутри дом старейшины был также разрисован. На стенах были изображены роскошные сосуды на полках, оружие, красивые драпировки и даже книги. Реальных вещей имелось совсем немного, из мебели – только стол и лавка, из посуды – несколько горшков и кувшинов. Прочий скарб прятался, очевидно, в старом сундуке.
   – Мы гостей здесь отроду не видали и никого не звали и не ждали, – начал старейшина. – И теперь хотели бы знать, с чем вы пожаловали.
   Брат Дубрава отвечал просто и без смущения:
   – А мы и не к вам вовсе, о вас не слыхивали и задерживаться здесь не собираемся. Нам бы через Зеленую реку переправиться.
   Этот бесхитростный ответ возымел почти магическое действие. Старейшина вдруг рассмеялся и сделался на удивление любезным.
   – Ну, коли так, то и мы вас задерживать не будем. Переночуйте здесь, а утром, со свежими силами, – в путь.
   Тут один из уважаемых людей заглянул в окошко и крикнул:
   – Мы и угостить их может, а они пусть расскажут, откуда идут и каковы дела за реками.
   Обрадованный известием о предстоящей трапезе, Гловач крикнул в ответ:
   – Мы не то что рассказать, мы и спеть можем!
   В саду начали устанавливать столы и скамьи. Набежали женщины; стреляя любопытными глазами, принялись таскать горшки со снедью.
   Угощение было сытное, хотя и не разнообразное. Разговор за столом поначалу не клеился. Хозяева были заняты тем, что рассматривали гостей. Особенно таращились на Гиацинту.
   Допив из большой глиняной кружки бодрящий напиток местного производства, пан Борживой утер усы и громко, с явной печалью, сказал:
   – А в Сливицах нынче яблочный сидр варят куда как получше здешнего.
   – Это как же это будет «получше»? – осведомился старейшина.
   – Да вот так и получше. В Сливицах и сидр лучше, и похлебка жирнее…
   – И небо над Сливицами голубее, – ядовито добавил Кандела.
   – Может, и голубее, – стоял на своем Борживой. – Не тебе, сморчку, судить. Нет, – продолжал он, – Сливицы – лучшее место на земле. А в какао там бросают кусочек масла, чтоб нажористей было. А сабли, медные кувшины, бархатные занавеси – все там настоящее, а не нарисованное.
   Старейшина с оскорбленным видом насупился, после чего сухо осведомился:
   – Ну, и где эти ваши хваленые Сливицы находятся?
   – Близ города Кейзенбруннера, – ответил Борживой и подкрутил усы.
   – Ух ты, город, – заметил один из местных. – Стало быть, вы тут горожане?
   После утвердительного ответа вопросы посыпались градом.
   – А что, правда, там все дома каменные?
   – Верно ли говорят, что посреди города большое пшеничное поле, а вокруг – улицы?
   – Действительно ли горожане в старости становятся совсем плоскими от частого протискивания, а некоторые и вовсе стираются?
   – Как насчет того, что горожанки варят кашу из пыли и толченых камней?
   – Верно ли, что из-за разлива помоев приходится ходить на ходулях?
   Большинство предположений вызвало возмущенное опровержение, преимущественно со стороны Марион, Канделы и Штрандена. Зимородок безучастно ел, мало интересуясь спором. Мэгг Морриган благоразумно помалкивала. Гиацинта была рада, что на нее перестали обращать внимание. Гловач, жуя, настраивал лютню.
   – Когда ихний совет направляется в ратушу молоть языками, – сказал Борживой, мстительно поглядывая на Канделу, – тут-то и начинается самый разлив помоев.
   – Города хороши тем, что в них созданы условия для изготовления и хранения книг, – объяснил Штранден. – Поэтому я жил преимущественно в городах. Но вместе с тем, города – это скопление несчастий и пороков. Поэтому я и ушел из города.
   – У нас очень хорошо умеют готовить, – запальчиво объявила Марион. – И никакие не камни и не пыль, кстати. А самые свежие продукты. Их покупают на ярмарке.
   Один из местных жителей поглядел на Марион в упор насмешливо прищуренными глазами:
   – Ух ты, какая бойкая стрекоза! А откуда на этой ярмарке берутся продукты?
   – Их туда привозят! – сказал Марион.
   – Приво-озят?.. Смотри ты! А кто?
   – Кто выращивает.
   – Вот делать им нечего! – крикнул ее собеседник, и все расхохотались.
   – А печку вы как топите?