Хафф Таня. Врата тьмы

   — Оно, кажется, хочет с нами, — сказала Ребекка.
   — Не оно, детка, а она, — поправил ее Роланд, поглаживая полированный изгиб дерева. — А когда все это кончится, я обещаю научиться на ней играть. «Если у меня еще останутся пальцы».
   Арфа вздохнула снова.
   И Ребекка тоже.
   — Жалко, что я не слыхала твоей песни.
   — Тебе надо было поспать, детка.
   — Знаю. — Они вышли из квартиры, и Ребекка тщательно закрыла дверь. — Зато у меня были такие приятные сны!
   У нее за спиной Эван с Роландом обменялись красноречивыми взглядами.
   — А что за сны? — спросил Роланд.
   — Будто кто-то мне рассказывает все-все вещи, которые я забыла. И это был не Роланд, а кто-то другой, хотя я даже во сне знала, что это Роланд поет.
   — И что за вещи тебе рассказали?
   — Не знаю. — Она качнула головой. — Когда я проснулась, я опять все забыла. Может быть, когда я услышу твою песню по-настоящему…
   — Может быть, — согласился Роланд. — Пора идти.
   Через полквартала к ним присоединился четвертый спутник.
   — Ребекка! Этот чертов кот идет за нами!
   — Нет, он не идет за нами.
   Роланд посмотрел вниз, на Тома, потом на Ребекку.
   — Ну как же нет? Вот он здесь!
   — Но он же идет не за нами, — уточнила Ребекка. — Он идет рядом.
   — Плевать мне, где он идет. Скажи ему, чтобы шел домой.
   — Коты ходят, где хотят, Роланд, — сказала Ребекка. Она думала, что это известно каждому.
   Эван присел на корточки, и Том ткнулся ему в ноги.
   — Пушистик, мы идем на большую битву, и мы не сомневаемся в твоей храбрости, но не хотим, чтобы ты пострадал.
   Том положил лапу на колено Адепта и слегка выпустил когти, вцепившись только в джинсы, не тронув кожи.
   Эван улыбнулся.
   — Ты — могучий воин, — согласился он, перебирая длинными пальцами густую шерсть. — Если хочешь с нами — пойдем.
   — Я буду его переносить через улицы, — предложила Ребекка.
   «Класс, — подумал Роланд, когда они двинулись дальше. — Только этого нам не хватало».
   Он помнил, что именно Том вывел его в реальный мир, но все же мнение Роланда об этом коте и о котах вообще не слишком переменилось. И, насколько он мог судить, мнение Тома о нем самом тоже осталось прежним. Об этом свидетельствовали несколько параллельных царапин на руке, полученных сегодня днем.
   Роланд заметил отражение всей группы в витрине универмага и покачал головой.
   «Интересно, что думает об этом весь остальной мир?»
   А остальной мир просто ничего не замечал. Такая группа в одиннадцать тридцать вечера в пятницу в большом городе внимания не привлекала.
   Только какой-то малыш, которому давно пора бы спать, уставился на них, раскрыв рот, и смотрел до тех пор, пока мать не тряхнула его за плечо и не напомнила, как себя следует вести на улице.
   Когда они дошли до Йонг-стрит с ее движением и шумом, Роланду казалось, что все вокруг какое-то нереальное, сдвинутое, как в кино: огни слишком яркие, тени слишком резкие, звуки слишком пронзительные, а теплый воздух обтекает кожу, будто не касаясь ее. Впечатление такое, словно ничего не существует, пока не посмотришь прямо, и стоит только отвернуться, как все тут же перестает существовать. И остальные чувствовали то же самое, а Эван, слегка расставив руки, все время озирал окрестности. Ребекка, задумчиво жуя кончик локона, не сводила с него глаз, предоставив ногам самим искать дорогу. И даже Том спокойно лежал на руках у Ребекки, прижав уши и чуть подрагивая кончиком хвоста возле ее бедра.
   Светофор на углу встретил их красным и очень долго не переключался. Вокруг беспокойно переминалась толпа, все время тасуясь, и вдруг до Роланда дошло, в каком кино они участвуют.
   «Это вестерн. Как раз перед заварушкой, а когда она начнется, лучшего друга героя должны сбить с лошади и убить».
   — Буря надвигается, — с абсолютной уверенностью сказала Ребекка.
   — Надвигается, — согласился Эван.
   У Роланда мелькнула мысль, говорят ли они об одном и том же. Потом он решил, что это не важно. По бокам его стекал пот, футболка прилипла к спине. Перехватив влажной ладонью ручку футляра, Роланд стал повторять слова заклинания. Чтобы не думать.
   Наконец-то свет переключился. Машины на Колледж-стрит устремились вперед. Черный «корвет», летящий с юга по Йонг-стрит, решил попробовать проскочить.
   С визгом шин и звоном металла о металл в бок «корвета» врезалась коричневая «мазда», отбросив его под удар оранжевого такси. Несколько секунд был слышен лишь грохот машин. Потом они застыли искореженной дымящейся грудой, и тут закричали люди.
   Эван бросился вперед, но Роланд дернул его обратно.
   — Эван, уже одиннадцать тридцать восемь! У нас нет времени помогать!
   Водитель такси наполовину высунулся из окна, и капавшая у него изо рта кровь собиралась на мостовой в лужицу.
   Пусти! — Эван вывернулся. — Ты не понимаешь! Я долженпомочь!
   — Все я понимаю! — Роланд старался не смотреть. — Но ты им больше поможешь, если одолеешь Тьму!
   Эван шагнул к обломкам.
   — Эван! — Спокойный голос Ребекки прорезал шум и панику. Они оба обернулись. Казалось бы, ситуация вынуждала Ребекку биться в истерике, но, к удивлению Роланда, она выглядела невозмутимой. Островок спокойствия посреди хаоса. — Если ты здесь останешься, мы с Роландом пойдем без тебя.
   Эван вздрогнул, как от удара. Испустив крик душевной муки, он рванулся сквозь собирающуюся толпу в сторону Круга.
   Том выскользнул из рук Ребекки и устремился за ним, тут же исчезнув в мешанине людских ног.
   — Том! — крикнул Роланд. — Куда ты, идиот…
   Ребекка взяла Роланда за руку. Ее рука была сухой и прохладной. Его рука дрожала.
   — Том сам о себе может позаботиться, — сказала она. — Идем.
   Они перешли на бег, пробираясь между вурдалаками, всегда собирающимися погреться возле чужой беды, и погнались за Адептом по Колледж-стрит.
   Но увидели они его вновь лишь у самого Круга Кингз-колледжа. Там он стоял с потускневшим лицом и смотрел в землю, засунув руки в карманы штанов.
   «Он просто до идиотизма молодо выглядит», — подумал Роланд, когда Ребекка отпустила его руку и дала ему отдышаться. В воздухе, казалось, нечем было дышать, от бега во рту все горело и ощущался привкус меди. Тома нигде не было видно, хотя впереди шевелились нижние ветви кустов, и это вполне мог быть кот.
   Эван медленно повернулся к ним. Ресницы его слиплись, и щеки были мокрыми от слез. Ребекка даже застонала и бросилась в его объятия. Роланд, страдая от ревности, заставил себя сосредоточиться на дыхании. Потом чья-то сильная рука привлекла его в те же объятия, и все стало хорошо — на одно мгновение.
   Когда они разомкнули объятие, соединив руки в последнем пожатии, перед ними был Круг. Уличные фонари светили все слабее, все более тускло, чем ближе подходили они к Тьме, и, наконец, она полностью поглотила их свет. Большой силуэт башни университетского колледжа, обычно господствовавший над лужайкой, в эту ночь не мог выделиться своей чернотой на фоне беззвездного неба.
   Роланд посмотрел на часы. Одиннадцать сорок шесть. Еще четырнадцать минут.
    — Почему бы нам, — спросил он сегодня днем у Эвана, — не пойти туда пораньше, скажем, до заката, вызвать Богиню, объяснить ей все и пойти домой? И пусть дальше она сама справляется.
    Ответ Эвана, как это часто бывало, оказался вопросом.
    — И мы попросим Богиню подождать ради нашего удобства? — И сам же ответил: — Нет. Мы ее позовем в момент нужды.
    И Эван улыбнулся, увидев недовольную мину Роланда.
    — Есть максима, оставшаяся от старых времен и в новых тоже действующая: «Боги помогают тем, кто сам себе помогает».
    — Опять банальность из печенья с предсказанием, — фыркнул Роланд.
    Постукивая по спинке стула, Эван закинул ногу в ботинке на кухонный стол.
   —  Эти предсказания из печенья бывают весьма разумными.
   Они пошли к центру Круга. Ребекка держала за руку Эвана, Роланд — Ребекку. Этот контакт поддерживал, помогал делать шаг за шагом, хоть они и знали, что ждет их в конце пути. Чем ближе они подходили к Тьме, тем тише становились звуки вечернего города, и под конец они словно плыли в тишине, нарушаемой лишь тихим серебряным звоном браслетов Эвана. Они молчали. Все уже было сказано.
    — Эван, а что будет делать Адепт Тьмы, пока я буду петь?
    — Пытаться тебя остановить.
    Роланд подумал, что знал этот ответ заранее.
    — А ты?
    — Защищать тебя.
    — Я не то чтобы сомневаюсь или что, но ты сможешь?
    Эван грустно улыбнулся.
    — Победить его я не смогу — слишком сильно сдвинулись весы, но смогу отвлечь настолько, чтобы ты закончил песню. А тогда уже все будет зависеть не от нас.
    Они чуть обошли Круг, избегая зоны Врат Тьмы, и остановились на траве под выстроившимися полукругом дубами.
    Что-то тихо прошелестело, и Роланд ощутил прикосновение к волосам. Он глянул вверх, но на ветвях не было маленького народца, и ветер тоже ветвей не шевелил. Роланд взглянул на своих спутников, но они, кажется, ничего не почувствовали, так что он пожал плечами и решил не обращать внимания. Вряд ли будет время беспокоиться насчет деревьев.
   Они подходили все ближе к центру лужайки, и присутствие Тьмы стало ощущаться почти физически. Она выступала, как болотная жижа, там, где пролилась кровь, клубилась вокруг ног, протягивала туманные щупальца к коленям, с каждым их шагом поднимаясь чуть выше.
   — Назад! — рявкнул Эван. — Этот мир еще не твой!
   Он развел руки, и вся лужайка очистилась, кроме бурлящей массы, отмечавшей место жертвоприношения.
   — Так-то лучше, — одобрил Роланд. Потом он заметил, что остальной мир, мир за пределами Круга, как бы отделился от них барьером, напоминавшим закопченное стекло. Сквозь него было видно, но неясно, и дома казались призрачными и нереальными.
   Одиннадцать пятьдесят семь.
   — Эван, — Роланд поставил футляр на траву и расстегнул замки, — я ведь не видел этой песни до сегодняшнего утра. Что, если я собьюсь?
   Эван слегка потрепал его по плечу, ободряя, но сказал только одно:
   — А ты не сбейся.
   — Не сбейся, — повторил Роланд. — Ладно.
   Вынув Терпеливую из футляра, он накинул на плечи ремень и встал.
   «Четыре куплета, вступление и финал и переход из ре-минор в фа-мажор. Почему я?»
   Потому что больше никого у них нет, сказал голос у него в голове.
   Эван взял лицо Ребекки в свои ладони и глубоко заглянул ей в глаза.
   — У тебя мое сердце, Леди. Храни его.
   Ребекка вздохнула, прикусила губу, чтобы она не дрожала, и положила руки поверх рук Эвана.
   — И я люблю тебя, Эван.
   Роланд ждал объятия, но его не было. Только нежный поцелуй — и расставание. У него заслезились глаза, и он отчаянно замигал. Когда к нему вернулось зрение, Адепт стоял перед ним. И все, что Роланд хотел сказать — «удачи», «будь осторожен», «ни пуха ни пера», — оказалось вдруг настолько затертым, что он лишь кивнул в надежде, что Эван поймет.
   Эван кивнул в ответ.
   — Ты сам пришел встретить свою гибель. Как это… благородно!
   Бархатная одежда Адепта Тьмы поглощала весь оставшийся свет. За ним вырастали врата.
   Эван повернулся к Адепту Тьмы, и перед этим на его лице мелькнуло выражение неизъяснимой печали. Всего на мгновение. На те несколько секунд, которые понадобились Роланду, чтобы понять: Эван зашел слишком далеко, и его уже не остановить.
   — Он же знает, что идет умирать! — Роланд обернулся к Ребекке, а та смотрела вслед Эвану с тоской отчаяния.
   Ребекка шмыгнула носом.
   — Знаю.
   — Мы не можем его отпустить…
   — Мы должны его отпустить.
   — Но что-то же мы можем сделать?
   — Да. — Она вытерла нос рукавом, не отрывая глаз от Эвана. — Пой!
   Врата были выше Адептов, шириной в десять или двенадцать футов, и все росли.
   С бьющимся у горла сердцем Роланд взял первый аккорд, зная, что обрекает этим Эвана на смерть. Адепту Тьмы не было нужды драться, пока музыка не стала тому причиной. Ставка — Эван против целого мира, почти потерянного. И Роланд заставил пальцы играть. У него за спиной — он чувствовал это — слушала Ребекка, слушала с всепоглощающей самоотдачей, с которой она делала все.
   И тогда Адепт Тьмы посмотрел мимо Эвана и встретился глазами с Роландом. «Ты — мой, — сказала его усмешка. — Ты это знаешь, и я знаю. И когда все это закончится, я за тобой приду».
   У Роланда онемели пальцы. Он забыл аккорды. Забыл музыку. Забыл слова. Забыл обо всем, кроме Тьмы. Его затрясло.
   — Роланд! — Ребекка схватила его за плечо, и ее пальцы глубоко впились в мускулы, отвлекая внимание от Адепта Тьмы, хотя ее слова все еще доносились, как из глубокого туннеля. — Эван не даст ему тебя тронуть!
   Эван.
   «Если он хочет умереть за мой мир, то я, черт побери, могу за него спеть!»
   И его пальцы снова нашли струны. Он начал первый проигрыш.
   К концу второй строки самодовольная улыбка Адепта Тьмы исчезла.
   К концу третьей он зарычал и бросился.
   Ему наперерез бросился Свет.
 
   — Сообщают о фейерверке в окрестности Круга Кингз-колледжа. 5234, можете принять?
   Паттон уставилась на приемник.
   — Тут на улицах сумасшедший дом, а они посылают нас на фейерверк?
   Они только что целый час разгребали завал на углу Йонг-стрит и Блур-стрит.
   Брукс пожал плечами и потянулся за микрофоном.
   — А ты помнишь, что было вчера после сообщения о фейерверке в окрестности Круга Кингз-колледжа? — Он щелкнул переключателем. — 5234 принял. Нам идти одним?
   — Все остальные заняты, но, если потребуется поддержка, дадим.
   — Понял. Идем пока одни.
   Паттон рванула машину, рулевое управление протестующе заскрипело на крутом развороте, и педаль газа влипла в пол.
   — Если этот гад вернулся, мы его возьмем первыми.
   — И поступим с ним по уставу, Мэри Маргарет, — мягко уточнил ее напарник.
   Ее оскаленные зубы трудно было принять за улыбку.
   — Ладно. Вобью устав ему в глотку.

* * *

   Под страшным ударом Эван пошатнулся, но отбил его прежде, чем удар мог дойти до Роланда. И Роланд сделал лишь то, что мог: доверившись силе Эвана, продолжал петь. Он не знал, слушает ли Богиня, но чувствовал, как растет сила в каждой клеточке с каждой строчкой. И когда Эван отбил второй удар черной энергии, от чего его правая рука бессильно повисла, Роланд начал первый куплет.

 
Восточный ветер, чист и быстр,
Холодный, ясный ключ воздушный.
Очисти тело мне и мысль,
Очисти честь, очисти душу.
 

   Хотя Роланд и ожидал чего-то, прикосновение ветра к левой щеке чуть не заставило его пропустить смену аккордов. Он слегка повернулся в ту сторону: что произойдет от двух последних строк? Уголком глаза он увидел, как Адепт Тьмы ударил, зарычав, но ни рычание, ни атака не могли отвлечь его. Он почуял, как восточный ветер убрал из его мыслей весь мусор. Он был по-прежнему напуган до смерти, но это уже не имело значения.

 
Дыханьем девы непорочной
Нас ветер исцелит восточный.
 

   Адепт Тьмы взвыл. Но Роланд не обратил внимания. Потому что восточный ветер принес ответ. Разметав по ветру волосы, облаченная в короткую белую тунику, перед ним и чуть справа встала Дару. Встречая Тьму лицом к лицу, она сжала кулаки; и даже сзади не была похожа на ту Дару, которую он знал, ибо сила песни была лишь бледной тенью ее силы.

 
Пустыни жаркой пламенная вьюга,
Неся огонь, что закаляет сталь,
Спеши на помощь мне, о ветер юга,
Со мною в тяжкой битве рядом встань!
Пусть буду дружбы я твоей достоин,
Полуденного ветра храбрый воин!
 

   И задул ветер с юга, пахнущий сталью и кровью, и одел Дару в золотую броню, опоясав ее широким мечом.
   Эван упал на колено, но успел вскинуть здоровую руку, приняв на браслеты удар черного бича. Крик боли почти заглушила музыка.

 
О ветер западных морей,
Неся живительную свежесть,
Ты сил придай душе моей,
Как Матери родная нежность.
Твоих закатов ярких пламя
Да осветит мне путь, как знамя!
 

   Ветер подул в правую щеку, и Ребекка сняла с его плеча руку. Пока она шла мимо Роланда и вставала рядом с Дару, ум его лихорадочно работал, но никакой связной мысли не родил.
   Ребекка?
   Самое странное было в том, что если Дару действительно изменилась, приняв ипостась Богини, то Ребекка осталась той же. Спутанные кудри, веснушки, большой оранжевый свитер.
   «Так Богиня, наверное, все время была с ней», — сказал голосок в голове Роланда.
   Роланд не стал с ним разговаривать.
   Голова Эвана откинулась назад, челюсть отвисла, он судорожно пытался вздохнуть, но как-то умудрялся сдерживать Тьму. Из десятка ран сочился Свет.
   Еще до начала последнего куплета у Роланда по спине прошел холодок. Внутри или снаружи, он не знал. Спиной он стоял к северу.

 
Суровый ветер мглы ночной,
Мне сердце ледяной броней
Окутай, Хрона, мать времен!
Врагам моим смертельный сон
И вечный холод пусть несет
Полночный ветер, алмазный лед!
 

   Миссис Рут в бьющемся на ветру черном платье вдруг оказалась рядом с Ребеккой. Она уже больше не казалась толстой старой дамой, хотя и оставалась ею. Она больше не выглядела безобидной.
   От силы удара Эван взлетел в воздух, и там его завертело и швырнуло на землю.
   А Тьма отвлеклась от битвы, чтобы покончить с тем, что оставалось от этого кусочка Света.
   Роланд вскинул голову и все вложил в заключительную строфу, бросая песню как щит для Эвана:

 
Ветра четыре, огонь и земля,
Влага и воздух, зову вас, моля:
Пусть зов мой услышат с высокого трона
Дева-воитель, Матерь и Хрона!
 

   Затихла последняя нота, и заговорила Богиня, единым голосом из трех ртов своего триединства:
   — Свершилось.
   И Адепт Тьмы, с занесенной над Светом для последнего удара рукой, рассмеялся, ибо часы стали бить полночь.
   — Поздно!
   Врата открылись.
 
   — О святая Мария, матерь Божия, Господи Иисусе и все святые, что тут за чертовщина?
   Констебль Паттон вдавила педаль тормоза, и патрульный автомобиль завизжал, и несся юзом по Кругу Кингз-коллежда, пока правая шина не ударила в парапет.
   Паттон заглушила двигатель и стала смотреть в окно. Костяшки пальцев на баранке побелели.
   Двигатель заглох, но сирена еще минуту выла, пока Брукс не потянулся и отжал кнопку. Не похоже, чтобы ее кто-нибудь слышал.
   Посреди лужайки стоял квадратный столб Тьмы десять на десять футов, столб такой непроницаемый, что казался сплошным, хотя и было видно, что это не так. Из него, созданная Тьмой и наполненная Тьмой, выползала тварь из кошмара курильщика опия. Вот она поднялась на задние ноги, чешуйчатое тело тускло блеснуло черным, и воздух всколыхнули мохнатые когтистые лапы. Огромные кривые когти разорвали ночь, и все семь голов взревели, раскрыв клыкастые пасти.
   — Тут что, кино снимают?
   — Не думаю, Мэри Маргарет.
   Чуть в стороне стоял человек в черном, у его ног лежало что-то скрюченное.
   — Это он! Тот тип с рисунка! Тот, кто режет в городе людей!
   — Ты уверена?
   — Уж конечно, уверена!
   Лицом к ужасному зрелищу стояли три женщины. Одна в золотой броне, другая в длинном черном платье, третья в большом оранжевом свитере. Они выглядели знакомо и заключали в себе силу, не менее опасную, чем та тварь, что вырастала перед ними. За ними стоял человек с гитарой.
   Испуганная больше, чем когда-либо за всю жизнь, Паттон вышла из машины и встала у двери напарника. Он тоже медленно вышел и встал рядом.
   — Будем вызывать помощь? — спросил он, теребя кобуру.
   — Нет.
   — А что будем делать?
   Паттон перевела взгляд с женщин на человека, потом на зверя, и нахмурилась. Что-то тут делалось, что-то большое и таинственное… Она снова глянула на женщин и закусила губу.
   — Будем ждать, — сказала она наконец.
 
   — О черт!
   Роланд невольно отступил назад, когда раздался вопль семи голов.
   Миссис Рут что-то задумчиво пробормотала, Ребекка вздохнула, а Дару взялась за меч.
   Адепт Тьмы покачал головой, поглаживая чудище по обсидиановому боку.
   — Убей его, — подзадоривал он Деву. — Уничтожь. Но Тьма будет идти через врата, и ты рано или поздно падешь, и это твое тело погибнет. А без тебя ничего не стоят остальные Три-в-одной.
   И он с довольной усмешкой почесался об огромную ногу.
   — И тебе не закрыть эти врата, ибо они открыты на крови.
   — Что? — Роланд настолько забылся, что снова шагнул вперед. — Что это он плетет — «врата не закрыть»? Тебя же для этого и позвали!
   Три тела Богини повернулись и вновь заговорили как одно:
   — Только кровью искупится кровь.
   И Хрона продолжила, уже в одиночку:
   — Невинная жертва открыла эти врата, Бард. И лишь добровольная жертва закроет их.
   Вновь взревели семь голов чудища.
   И Роланд понял.
   У них был только он.
   «Я не хочу умирать».
   Облизнув губы, Роланд осторожно, очень осторожно положил на траву Терпеливую.
   «Не хочу умирать».
   Первый шаг был самый трудный за всю его жизнь. Второй и третий были ничуть не легче.
   «Ты об этом вряд ли узнаешь, дядя Тони, но есть работа, которую я довел до конца».
   Он прошел между Ребеккой и миссис Рут. Между Матерью и Хроной.
   «Только пусть это будет не очень больно».
   И тут что-то маленькое и тяжелое проскочило между его ногами. Он пошатнулся, устоял и увидел, как Том бросился в воздух, шипя и фыркая.
   Огромные передние лапы отделили Тома от головы, глядевшей уже только одним глазом, и небрежным движением разорвали кота пополам.
   И лишь плеснула кровь на землю, Богиня крикнула:
   — Свершилось!
   И Врата Тьмы исчезли.
   — Нет! — взвизгнул Адепт Тьмы. — Это же просто кот!
   Богиня улыбнулась, и Адепт Тьмы дрогнул.
   — «Просто котов» не бывает, — сказала Богиня.
   Единым движением Дару выхватила меч и бросилась в битву. Золотой клинок летел вокруг ее головы сияющей дугой.
   Битва происходила слишком быстро, чтобы Роланд мог за ней уследить. К тому же до него доносились лишь отзвуки мощных ударов с двух сторон. Им сейчас владела единственная мысль: он все еще жив.
   Роланд поднял с земли Терпеливую, и привычное ощущение гитары в руках помогло ему окончательно убедиться, что он еще на этом свете.
   Когда чудище наконец рухнуло, у него оставались только две головы. Оно сразу рассыпалось в прах и исчезло, оставив пятно на траве и вонь, которую тут же развеял восточный ветер. Дева стояла посреди пятна, опираясь на меч, в заляпанной черной кровью золотой броне, сверкая глазами и оскалив зубы. Она запрокинула голову и рассмеялась.
   Адепт Тьмы попятился, все его тело скорежилось от страха. Он не отрывал глаз от Богини и потому, споткнувшись об Эвана, упал. Секунду они лежали лицом к лицу, Адепты Тьмы и Света, а потом Эван, собрав оставшиеся крохи силы, вогнал маленький кинжал Света в сердце Тьмы.
   Адепт Тьмы взвыл и умер.
   Роланд не видел, как Ребекка переместилась. Только что она стояла рядом с Хроной, и вот она уже на коленях возле Эвана, и его изломанное тело покоится в ее объятиях.
   Голова его бессильно склонилась к ней на плечо, и он не мог, хотя и пытался, поднять руку, чтобы погладить ее по щеке.
   — Прости меня, Леди. — Его бархатный голос теперь звучал хрипло. — Я был слеп.
   Она потрепала его по волосам.
   — Тут нечего прощать.
   Он вздохнул, пытаясь отвоевать у боли хоть несколько секунд жизни.
   — Я рад, — он встретился с ней глазами, — что ты со мной в миг моей кончины.
   — Какой кончины? — Она наклонилась и поцелуем разгладила морщинки боли у его бровей. — Концов нет, есть только начала. Этот Круг всегда идет по кругу.
   Он выдавил слабую улыбку.
   — Банальность из печенья с предсказаниями, — шепнул он.
   Мать улыбнулась, и весь мир ответил песней.
   — Может быть, — сказала она.
   У Роланда по щекам текли слезы, но сердце забилось вновь.
   «Надо было понимать, что она не даст ему умереть».
   И когда через минуту Эван стоял рядом с ним, раскрыв объятия, Роланд прильнул к нему и обнял изо всех сил.
   — Я думал, ты убит, — всхлипнул он в теплое плечо Эвана.
   — Я тоже так думал, — ответил Эван ему в волосы. — А потом я думал, что убит ты.
   — Он же меня даже не любил!
   Эван понял.
   — Кто их знает, котов. Мы почтим его память, ибо он был могучим воином в битве с Тьмой. Но теперь все кончилось. Мы победили.
   — Кончилось? — Роланд взглянул Эвану в глаза. — Кончилось?
   Адепт кивнул.
   — Кончилось, — повторил Роланд еще раз. Только сейчас он осмыслил все происшедшее, и колени у него подкосились.
   Эван поддержал его, пока он не овладел собой.
   — Мы победили.
   Эван кивнул, улыбаясь.
   — И мир снова в равновесии?
   — Нет! — Перед ним стояла Хрона. — Мир не в равновесии, пока Свет не вернется к себе.
   Эван последний раз стиснул плечи Роланда и подошел к Ребекке. Он встал на колено и склонил голову.
   — Я не стал бы спрашивать, Леди, но я дал слово. Пойдешь ли ты со мной?
   Роланд был ошеломлен не меньше Эвана, когда Богиня ответила, и слова исходили из всех трех ртов:
   — Да. Так будет исправлена прискорбная ошибка.
   Хрона искренне рассмеялась, глядя на их лица, и, когда Ребекка подняла Эвана на ноги, сказала:
   — Думаю, вы хотите объяснений.
   Поскольку Эван утратил дар речи, Роланд выдавил из себя единственное слово:
   — Ага.
   И тут же съежился, надеясь, что не привлек к себе внимание Богини.