Хафф Таня. Врата тьмы

   — В «Рамаде» нам сказали, что вы ходите и показываете картинку. Дайте-ка посмотреть.
   Роланд считал вполне допустимым, как ответную реакцию со своей стороны, попросить предъявить ордер, но решил, что лучше не стоит, и молча смотрел, как Эван протягивает полисменам рисунок.
   Констебль Брукс открыл свою папку, и констебли сравнили фоторобот с этим рисунком.
   — Совпадает на девяносто процентов, — решил Брукс.
   — Где вы его взяли? — спросила Паттон, помахивая рисунком.
   — Сам нарисовал, — доброжелательно ответил Эван.
   — Ты со мной не умничай, панк! — рявкнула она. — Этот человек подозревается в убийстве, и если ты скрываешь информацию, живо загремишь за решетку!
   Роланд не знал, способен ли Эван на ложь, но проверять это не было времени.
   — Мы его взяли там же, где и вы достали ваш, — быстро вставил он. К счастью, Эван промолчал.
   У констебля Брукса брови полезли вверх.
   — Старуха… — начал он и осекся под взглядом своей напарницы.
   «Старуха? — повторил про себя Роланд. — Стару…»
   — У миссис Рут.
   По выражению лиц констеблей он понял, что попал в точку. Почти физически он почувствовал, как исчезло напряжение, — то есть им невдомек, что это была догадка, решил он. Полицейские все еще были не очень довольны, но перестали хвататься за наручники.
   — Не знаю, чего это она поперлись к вам, — буркнула Паттон. — Вы что, вообразили себя комитетом бдительности, или как? — Она сминала в кулаке рисунок Адепта, пока не скатала в тугой шарик. — Так вот, не лезьте в это дело. А теперь уматывайте.
   И они умотали.
   После кондиционера в вестибюле жаркий воздух улицы обступил их стеной, и на коже выступил пот. Выхлопные газы тысяч машин укрыли улицы изжелта-серым одеялом, в горле першило. Всего в двух кварталах от Йонг-стрит шаталась туда-сюда по-летнему ярко одетая толпа, но здесь тротуары были, слава Богу, пусты.
   — Даже не верится, что так отделались, — порадовался Роланд, спускаясь по трем пологим ступеням выхода из отеля.
   Эван пожал плечами и засунул руки за один из своих ремней с заклепками.
   — Мы были ненужным осложнением и кучей бумаг, без которых они бы с удовольствием обошлись, и на это я и сделал нажим. Ну провели бы мы несколько часов в участке, давая показания, которым все равно никто из них не поверил бы. Какая от этого польза Свету?
   Роланд покачал головой.
   — Слушай, я, кажется, понял. Ты не просил помощи у копов, потому что никто из них не способен ВИДЕТЬ?
   — Правильно. А те, кто может, слепнут или выплевываются системой в два счета, потому что система интересуется Правосудием, но не Истиной.
   «Крутая философия для человека, только что научившегося делать тосты», — подумал Роланд, опираясь на газетный стенд и тщательно оберегая голую кожу от контакта с раскаленным металлом.
   — И что теперь?
   — Будем ждать. Полиция уйдет — Тьма отлично сможет от них загородиться, а тогда мы…
   И тут он замолчал, устремив взгляд на газету.
   — Пойдем и поговорим с другими клерками?
   — Нет. Это уже не нужно.
   Роланд повернулся и стал изучать газету, пытаясь понять, откуда появилась эта новая нота в голосе Эвана. «Полиция усиливает поиск подозреваемого в убийстве» — гласил самый большой заголовок. «Но это мы и так знаем». Он подумал, как миссис Рут могла дать полицейским описание Адепта Тьмы, и тут заметил заголовок поменьше, почти скрытый отблеском солнца на стекле стенда: «Самоубийство горничной в отеле «Кинг Джордж»» — и забыл о своем вопросе.
   — Он здесь, — произнес Эван теперь уже суровым и холодным голосом. — Пойдем. Должна быть другая дверь, где полиция нас не заметит.
   — Отель большой, Эван. Как мы узнаем, на каком он этаже? В каком номере?
   — Теперь, когда я знаю, что он здесь, — губы Эвана растянулись, обнажив зубы, — номер его я найду.
   Они разыскали боковую дверь, совсем маленькую по сравнению с шикарным стеклянным и бронзовым главным входом, и проскользнули внутрь, стараясь незамеченными добраться до лестницы.
   — В вестибюле он себя экранирует, — объяснил Эван, когда они поднимались по лестнице, — но у себя на этаже он вряд ли об этом побеспокоится. И останется след.
   Роланд за каждой дверью ожидал увидеть на кремовых коврах липкие смоляные следы Тьмы, но когда Эван втащил его на шестой этаж и сказал «здесь», ничего подобного там не было: ни на ковре, ни на стенах цвета розовой лососины не было ни пятнышка. Тогда Эван протянул руку и провел по глазам Роланда, и тут Роланд чуть не исторгнул свой завтрак.
   Адепт без раздумий двинулся по коридору, Роланд за ним, стараясь не отрывать глаз от его спины. И без того мелькавшее в боковом зрении было ужасно. Эван остановился, и Роланд поднял глаза. Медная табличка на двери гласила: «666».
   — Ну что ж, по крайней мере у Тьмы есть чувство историзма, — шепнул Роланд себе под нос, гадая, что это: случайность, шутка или предупреждение. Если бы все это было в кино, сейчас ему полагалось бы завопить: «Нет! Не открывай!» Сквозь дерево и краску двери сочилась аура — скажем так, зла. Роланд проглотил слюну и облизал губы — от возбуждения, не от страха. Слишком нереальным все это казалось, чтобы бояться.
   Эван приложил ладонь над замком, и дверь бесшумно распахнулась.
   Повсюду в номере лежала Тьма. Она свисала с потолка эбеновой паутиной, растекалась лужами по полу. На стенах цвели огромные пятна плесени, в некоторых Роланду мерещились лица. Кондиционер исправно шумел, но в номере воняло стоячей водой и чем-то еще более противным.
   — Ушел, — проворчал сквозь зубы Эван, медленно поворачиваясь в середине номера.
   Роланд прикрыл рукой глаза, когда Эван полыхнул светом, и Свет выжег все следы Тьмы в комнате. И как ни хотел он, чтобы все поскорее закончилось, от сознания, что Армагеддон откладывается, он испытал такое облегчение, что колени задрожали. И тут раздался звук открывающегося лифта, и послышались голоса:
   — Ради Бога, Джек, нам не нужно подкрепление для допроса подозреваемого. И к тому же, если он будет дергаться, я его пристрелю с удовольствием.
   Копы, понял Роланд. И теперь испугался по-настоящему.
   Схватив Эвана за футболку на спине, он притянул его к себе и в нескольких тщательно подобранных словах описал ситуацию. Эван не обратил внимания, и Роланд подумал о других не менее тщательно подобранных словах, которые ему хотелось произнести, хотя времени уже не было.
   Эван явно не врубался, а голоса были все ближе. Коридор, вспомнил Роланд, тянется прямо и широко от номера до лифта. Выскочить незаметно просто невозможно. В отчаянии он оглядел номер. Спальня или ванная? Нет, это будет ловушка. За мебелью? Ничего такого большого, что не стояло бы вплотную к стене.
   Может быть, действовать в наглую?
   — Дверь открыта!
   В наступившей тишине звук расстегиваемых кобур прозвучал слишком громко и абсолютно определенно.
   Наверное, не стоит.
   Роланд втолкнул безмятежного Эвана в единственное убежище, до которого мог добраться: встроенный гардероб возле двери. Следующие несколько секунд шума и замешательства он с закрытыми глазами молился.
   — Удрал, кажется, — тихо сказал констебль Брукс, склонив голову и прислушиваясь к малейшему шуму.
   Роланд старался заставить сердце биться не так громко. В любую минуту, в любую секунду эти спины в голубой броне могут повернуться — и все. Их задержат как пособников убийцы, и Тьма будет действовать без помех. Голосок у него в голове, вякнул «позор!» за то, что первое его интересует больше, чем второе, но Роланд велел ему заткнуться. Пнул локтем Эвана в ребра, но ответа снова не получил.
   — Ты прав, наверное, — согласилась констебль Паттон. — Но давай все-таки проверим. Пошли.
   «В спальню. Поверить не могу, они пошли в спальню!» — Роланд сильнее стиснул руку Эвана и положил другую ладонь на дверь шкафа. Через оставленную им тоненькую щелку немного увидишь, и он не знал, вошли ли уже полицейские в комнату. Он заставил себя ждать, пока часы у него на руке отсчитают пятнадцать секунд — самые длинные пятнадцать секунд в его жизни, — и потом рванулся, вытаскивая Эвана из шкафа, из номера, из коридора, и не останавливался, пока они оба не оказались на лестнице в сравнительной безопасности.
   Ни выстрелов. Ни криков. Ни шума погони.
   Напряжение отпустило, но осталась такая слабость, что ноги подкосились. Роланд прислонился к перилам, закрыв глаза и ожидая, когда пройдет вызванная адреналином дрожь.
   — Роланд! Что с тобой?
   — Со мной? — Роланд широко раскрыл глаза и впечатал Адепта в стенку, вцепившись ему в плечи двумя руками. — Ты где витал, мать твою! Отрубился в самый ответственный момент!
   — Я искал нашего врага, — спокойно объяснил Эван, принимая злость Роланда, но не реагируя. — Мне казалось, я поймал след, но я ошибся. А зачем я был тебе нужен?
   — Пока ты там странствовал, появились копы! Ты ведь говорил, что Адепт Тьмы должен был себя от них экранировать?
   Эван не обращал внимания на впившиеся в его плечи пальцы Роланда.
   — Он, видно, уходя, снял экраны.
   Тут его лицо смягчилось.
   — Так зачем я был тебе нужен? — переспросил он.
   Голос Роланда поднялся до крика и загудел на лестничной клетке, как рой разъяренных пчел:
   — Да чтобы вытащить нас оттуда на фиг!
   — Так это ты нас вытащил? — Эван накрыл руки Роланда своими. — Спасибо тебе.
   Роланд хотел выдернуть руки, но мышцы отказались повиноваться. Сквозь тонкую хлопковую футболку он ощущал тепло Эвана, и это тепло растекалось по его телу, во рту пересохло, дыхание пресеклось, а тепло пошло ниже, зажигая в нем ответный огонь.
   — Эван, я… — Он не знал, что сказать, он мог только смотреть на пульсирующую на золотистой шее жилку, не решаясь поднять глаза на Эвана.
   — Нет ничего постыдного в любви или в желании любви, — мягко заметил Эван, освобождая руки Роланда. — И нет вреда в желании без обладания, если тебе так хочется. — Эван приподнял бровь. — Хотя твое тело может попытаться убедить тебя в обратном.
   Роланд почувствовал, как у него горят уши. Реакция его тела была слишком очевидной. «Дух немощен, но плоть сильна».
   — Устремленное на меня желание не ранит мои чувства и не оскорбляет меня. — Эван улыбнулся гораздо мягче, без того ослепляющего жара. — Скорее даже наоборот.
   Облизав губы, Роланд выдавил в ответ что-то вроде улыбки и медленно уронил руки вниз.
   — Я только хотел приложить тебя головой о стенку. — Голос его дрожал. — Ты мне предоставил вытаскивать нас из дерьма одному.
   Эван отбросил с глаз прядь волос.
   — И ты оправдал мое доверие, — ответил он, уважая желание Роланда притвориться, хотя бы внешне, что ничего сейчас не случилось.
   — Ну ладно, — Роланд поднял голову и расправил плечи, — давай выбираться, пока копы не стали обыскивать лестницу.
   Эван кивнул, и они пошли пешком с шестого этажа. Знает ли Эван, подумал Роланд, как близок он был к тому, чтобы отбросить в сторону двадцативосьмилетний опыт социального и сексуального воспитания. Как это Эван сказал: «Нет вреда в желании без обладания». Хотелось надеяться, что Адепт прав: с желанием он еще кое-как мог смириться, но обладание — это уже выше его сил. С другой стороны, еще сутки назад он отрицал и желание. А не случится ли так, что еще через сутки…
   На четвертом этаже на пожарную лестницу вышел человек в форме служащего и протопал, не глядя, мимо Роланда, мимо Эвана и лишь в некотором отдалении, но так, чтобы его наверняка услышали, буркнул:
   — Опять эти пидоры на лестнице.
   Если у него и было, что к этому добавить, оно потонуло в бешеном хохоте Роланда.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   — Так куда же он делся? — спросила Ребекка, подавая высокие бокалы с равным количеством бледно-зеленой жидкости и кубиков льда.
   Роланд осторожно отхлебнул и скривился: травяной чай со льдом. Прекрасно. Собирался же он прихватить на обратном пути пару банок пива; вот теперь и расплачивается за провалы памяти.
   — Он переехал в другой отель? — Ребекка устроилась на полу, прислонившись спиной к дивану и устремив взгляд на Эвана, сидевшего на подоконнике.
   — Вряд ли. — Эван отпил длинный глоток с видимым, как отметил Роланд, удовольствием. — Наверное, поселился в частном доме.
   Ребекка выкатила глаза.
   — Но кто ж его пустит?
   Эван вздохнул.
   — Ты не представляешь, Леди, сколько людей были бы рады его принять. Он может прикидываться очень приятным.
   — Предоставь мне комнату для гостей, и получишь свою долю, когда мы их сделаем! Так, что ли? — предположил Роланд.
   — Что-то вроде этого, — кивнул Эван. Он повернулся к окну и тихо произнес: — «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если падши поклонишься мне».
   Эван вздохнул, посмотрел на присутствующих, и глаза его затуманились.
   — Ничего он, конечно, не даст, но смертные этого никак не поймут. А что я могу предложить взамен?
   — Свою яркую личность? — предположил Роланд.
   Эван удивленно глянул на Роланда, но тот лишь пожал плечами.
   — Тошно смотреть, как сидит Адепт Света и сам себя жалеет, — объяснил он. На секунду подумал, не слишком ли далеко зашел, может быть, не так понял настроение Эвана. Но вряд ли — такое выражение лица он слишком часто видел в зеркале, чтобы ошибиться.
   Эван скривился, хотел что-то ответить, но вдруг передумал и улыбнулся.
   Роланд почувствовал, как расслабляются у него мышцы, — он и не знал, что они напряжены.
   Ребекка, склонив голову, задумчиво жевала кончик своих волос — она не была уверена, что понимает разговор двух мужчин.
   — Я в тебя верю, Эван. — Она протянула руку и нежно коснулась его колена.
   Он накрыл ее руку ладонью.
   — Это дает мне и силу, и радость, Леди.
   Роланд, заворожённый переплетенными пальцами на переливающейся ткани джинсов Эвана, потянулся за гитарой. Этой музыке надо было дать голос. Зазвонил телефон.
   — Чертвозьмитвоюматьнахрен!
   Ребекка подскочила и удивленно замигала на Роланда. Онане любила, когда телефон разрывает на клочки мирную тишину. Но не знала, что и у других это вызывает те же чувства.
   Телефон зазвонил опять.
   — Наверное, это Дару, — сообщила Ребекка, вытягивая телефон из-под дивана. — Она всегда звонит в понедельник вечером, и я в понедельник, когда прихожу с работы, включаю телефон. Алло? — Ребекка отодвинула от губ микрофон. — Это Дару.
   Роланд опустил лицо в ладони — музыка, дразня его танталовыми муками, танцевала уже в недосягаемости.
   — Конечно, — буркнул он. — Кто же еще?
   — Она сегодня не придет.
   — Как? — Он поднял голову. — Дай-ка мне телефон.
   И почти выхватив трубку из рук Ребекки, он гаркнул:
   — Что значит — не придешь? Мы собираемся, чтобы мир спасти, а не гребаную партию в бридж сыграть!
   — И отлично. — Голос Дару обрабатывал слова, как отточенная сталь. — Этим и займитесь. Вы идете спасать мир. А я пытаюсь спасать в нем людей!
   И Роланд едва успел отодвинуть трубку от уха, когда Дару бросила свою с такой силой, что стук разнесся по всей комнате. Даже Том поднял голову от миски.
   — Она, э-э, сегодня не придет, — сообщил Роланд, вешая трубку.
   — Так я же это уже сказала.
   — Ага. — Он запихнул телефон обратно под диван. — Я помню.
   Ребекка повернулась к Эвану.
   — А что мы будем делать без Дару? — озабоченно спросила она. У них все планы были рассчитаны на четверых.
   — Роланду придется пойти с нами.
   — К маленькому народцу?
   — Да.
   — Нет! — Роланд вскинул руки, когда взгляды серых глаз Эвана и карих — Ребекки остановились на нем.
   «Им как что в голову взбредет, — рассуждал он, — они уже от этого не отступят. И их пристальное внимание начинает немножко утомлять».
   Пока не появился Эван, Роланд не понимал, каким образом простота Ребекки может оказаться силой. Теперь он не понимал, как мог этого не понимать.
   — Я не буду таскаться на разговоры с обитателями кустов и водостоков. Буду по прежнему плану слушать на улицах.
   — Не хочется мне оставлять тебя одного, — сказал Эван, совершая одно из своих незаметных превращений в Эвантарина, Адепта Света.
   — Дару одна, — напомнил ему Роланд.
   — Зачем же подвергать опасности вас двоих?
   — А Дару в опасности? — спросила Ребекка.
   — В одиночку каждый из нас легкая добыча Тьмы.
   — Снова печенье с предсказанием, — решил поиздеваться Роланд.
   Эван прищурил глаза.
   — И тем не менее это правда.
   Послушай, если я тоже буду один, то у Дару шансы вдвое лучше, потому что онможет отправиться за мной!
   Теперь оба стояли, наклонившись вперед и оскалив зубы.
   — А если он придет за тобой?
   — Сможешь сразиться с ним за мое тело.
   — Роланд, это не смешно!
   — А я не шучу.
   — Драться друг с другом вам нельзя! — Ребекка встала между ними. — Перестаньте немедленно!
   Она так посмотрела на обоих, что они не решились продолжать.
   — Прости меня, — первым сказал Эван. — Я не хотел тебя огорчить.
   Роланд сделал долгий, прерывистый вдох.
   — Я тоже не хочу тебя огорчать. Но я с тобой провел целый день. Мне надо хоть немного побыть одному. — В его голосе звучала просьба к Эвану — понять.
   Неожиданно он нашел понимание у Ребекки.
   — Иногда любовь к человеку так тебя расстраивает, что с этим трудно справиться, правда?
   «Любовь? Неужто? И в самом деле это больше, чем просто сексуальная тяга?»
   С любовью он, может быть, и сумеет справиться. Роланд заставил себя улыбнуться и срывающимся голосом ответил:
   — Да.
   Эван только вздохнул, но сказал всего лишь:
   — Будь осторожен.
 
   Хотя уже наступила ночь, дневная жара исходила из бетона и асфальта, и температура все еще оставалась высокой. Сотни голов качались над тротуарами, ведущими их от одного светлого пятна к другому, и десятки радиостанций орали из окон проезжающих машин. Запах пота и духов мешался с выхлопом автомобилей, создавая специфический аромат городской летней ночи.
   Улицы стали другими! Влившись в толпу, идущую на юг к Йонг-стрит, Роланд кожей ощущал эту разницу. Прохожие, видимо, тоже, потому что в толпе почти не слышался смех и была она какая-то нервно-напряженная.
   «Вы и знать не хотите, — сказал он им безмолвно. — Вы в самом деле не хотели бы знать, что это такое?»
   Но он-то знал. Он знал, что где-то по городу бродит Тьма. И приди она к нему сегодня, он встретит ее в одиночку. Роланд смотрел на проносящиеся мимо лица, сменяющие друг друга как в калейдоскопе: глаза, носы, рты, щеки и подбородки, улыбки и гримасы, желтые, белые, коричневые, черные — в тысячах сочетаний.
   «Мать твою! — Он опустил взгляд под ноги, желудок завязывался в узлы. — Я все равно его не узнаю, даже если увижу».
   Ребекка была с Эваном. Дару — в приятной безопасности офиса. Он был один.
   — С ума я съехал на фиг, — сказал он про себя.
   Две молодые девчонки с опаской взглянули на него и отошли на безопасное расстояние.
   Роланд подумал было остановиться и поиграть на Джерард-стрит, но запах из пиццерии так ударил по и без того натянутым нервам, что он пошел дальше на юг. На Эдвард-стрит сидел старик, с трудом извлекавший звуки из аккордеона, а на Дандес-стрит, у северного конца «Итон-центра», обосновался целый ансамбль из четырех инструментов с усилителями, и даже на углу шум был около ста децибел. Они орали тексты, в которых перемешались секс и боль, и Роланд, стараясь не слушать, пробился сквозь собравшуюся толпу. Минуя наркоманов и побирушек, бродяг и шлюх, он стремился в относительную безопасность своего постоянного места на Квин-стрит.
   На той стороне улицы двое ребят никак не старше пятнадцати покупали пакетик у пожилого мужика в черном кожаном пиджаке. Все это делалось в открытую, все знали, что в чужие дела никто не полезет. Роланд скрипнул зубами и прошел мимо. «А я-то хороший. — Он так стиснул ручку футляра, что пластик врезался в ладонь. — И мы еще удивляемся, кто призвал сюда Тьму. Да каждый из нас, сволочей».
   От злости, пусть даже на себя, он почувствовал себя сильнее и попытался это чувство сохранить.
   На излюбленном его углу стоял человек. Распустив по спине длинные немытые патлы, переступая вылезающими из грязных джинсов босыми ногами и сверкая свежевыкрашенным красным крестом на засаленной футболке, мужик орал:
   — Близок, близок, — голос оказался неожиданно глубоким и грудным, — близок конец мира!
   — Только этого мне не хватало! — застонал Роланд. — Господи, только не сегодня.
   Стараясь не глядеть на психа, Роланд перепрыгнул лужу блевотины — запах был заглушён сотнями других — и направился к другому излюбленному месту.
   На широком открытом пространстве конца Бэй-стрит возле Симпсон-Билдинга примостились отчаявшийся с виду продавец цветов и лоточник, с горячими сосисками; медленный поток туристов направлялся к старому и новому Сити-холлу. Роланд аккуратно положил футляр на мостовую, вынул Терпеливую и оставил футляр лежать раскрытым. Подстроил гитару, перехватил взглядом проходящую молодую женщину — ее груди под тонким полотном, казалось, прошептали ему несколько слов — и вдруг меланхолично заиграл «Если».
   Играя и произнося слова автоматически, он ловил обрывки разговоров.
   — …до девяти сорока не начнется, я смотрел по газете.
   — Ну, он говорит, что ты, просто деловой завтрак…
   — Послушай, Мардж, давай договоримся. Ты мне позволишь оставить бороду, а я позволю тебе проколоть уши.
   — …на первой странице про самоубийство горничной сегодня утром.
   Эти двое шли медленно, и Роланд навострил уши, пытаясь разобрать остальное.
   — Так это же не самоубийство. Просто какой-то нарк вмазался слишком сильно.
   — Посыльный вкалывает себе в вену почти грамм героина — и это тоже случайность? По-моему, что-то там творится, в «Кинг Джордже».
   — Думаешь? Да кто ж их, нарков, разберет?
   «И правда, кто?» — думал Роланд, отпуская от себя песню. Этого посыльного они сегодня видели? Могли бы спасти? Отогнав навязчивые мысли, он попытался похоронить свои чувства в сарказме. «По крайней мере этот тип оставил след».
   Не помогло. Сарказм оказался слишком хилым костылем для того груза, что давил теперь на него.
   «И мы все время на один труп отстаем».
   — И что ты тут делаешь, интересно знать?
   Роланд повернулся и уткнулся гитарой в живот одного из самых жирных копов, которых когда-либо видел. Вид у мужика был такой, будто он только что вылез из комедии Берта Рейнолдса — весь, вплоть до свинячьих глазок, выглядывающих из складок жира.
   — Я тебя спрашиваю, парень!
   И даже говорил он, как в плохой комедии Берта Рейнолдса, но у Роланда не было ни малейшей охоты смеяться. Такому типу дай дубинку и право ею орудовать, так он это сделает не задумываясь.
   — Я что-нибудь нарушил, офицер? — Роланд старался говорить спокойным, ровным голосом, без малейшего намека на что-нибудь похожее на оскорбление. Если этого человека прислала Тьма, ей не пришлось много трудиться.
   — А если бы ты не нарушил, стал бы я тратить на тебя время? Ты тротуар перегораживаешь. Проходи давай.
   А за словами ясно угадывался подтекст: «Давай, хипарь вонючий, побазарь. Я тебя с дерьмом смешаю, и ты это не хуже меня знаешь».
   Много лет назад Роланд мог бы и возразить. Пешеходы его легко обходили, и никто не жаловался. И много лет назад такой спор закончился проведенной в кутузке ночью и тремя сломанными ребрами. Он присел, уложил гитару в футляр и застегнул замок.
   Фараон стоял и глядел ему вслед, и Роланд мог видеть его до тех пор, пока эту тушу не скрыл поворот на Бэй-стрит.
 
   Под грохот подземки, сотрясавший весь западный склон долины Дон-Вэлли, Эван с Ребеккой проползли сквозь дыру в изгороди и вскарабкались по массивной цементной опоре виадука Блур.
   — Посмотри на растения! — крикнула Ребекка, перекрывая шум рельсов.
   Вопреки постоянному грохоту и вибрации виадука сверху и облаку выхлопных газов с Бэйвью-авеню снизу свежая зелень покрывала землю роскошным ковром. И даже палящая жара последних дней не смогла с ним совладать.
   — Это тролль за ними ухаживает. Работа у него такая. — Поезд уже проехал, и последнее слово упало в относительную тишину. Ребекка хихикнула и добавила: — И за мостом тоже он смотрит.
   Эван проследил взглядом по всей длине массивной колонны до верха, где под углом уходили в ночь стальные опоры, и снова глянул на землю. Тролль был их последней надеждой. Никто из серого народа, с которым они сегодня говорили и кого предупреждали, ничего не знал. Некоторые просто не хотели разговаривать и молча пожимали плечами. Серый народец в городе был в основном молод и мало чем интересовался, кроме своих собственных дел. А более взрослых, более серьезных созданий было мало и становилось все меньше.
   Внимание Эвана привлекло дерево, стоящее там, где, казалось, дереву расти не следовало. Он прояснил свой ум, и тролль грациозно наклонил голову.
   Тролль умел держаться так, что создавалось впечатление высоты, хотя он не был особенно высоким и массивности, хотя и массивным он тоже не был.
   Улыбнувшись, Ребекка шагнула вперед.
   — Лан, — она положила ладонь на руку тролля выше локтя, и мох, который тот носил вместо шерсти, мягко поддался, — это Эвантарин. Он мой друг.
   Тролль это не спеша обдумал, пока над ними проносился очередной поезд подземки. Глаза его, лишенные белков, внимательно изучали Адепта. Потом он снова кивнул.