Хафф Таня. Врата тьмы

   — Черные свечи, пентаграммы и человеческие жертвы, — тихо сказал Роланд, и Терпеливая ответила ему аккордом.
   — Да, — подтвердил Эван, — так когда-то призывали Тьму. Но на этот раз, я думаю, она проникла сюда по собственной инициативе, воспользовавшись ослаблением барьеров в Иванову ночь. Хотя в определенном смысле еготоже призвали… В этом мире много тьмы, и она взывает к Тьме за барьером. Постепенно барьер слабеет и пропускает кусочек Тьмы. Обычно этот кусочек столь мал, что не имеет тела и либо рассеивается, оставляя на своем пути плохое настроение, либо находит «хозяина» — человека, в которого вселяется, и тогда он может создать себе постоянное обиталище. И такие сгустки Тьмы способны прожить долго, даже если против них и выступит немного Света.
   Он наполнил солнечным светом сложенную чашечкой ладонь и рассыпал его по пальцам тонкой филигранью.
   — Конечно, подобным же образом призывают в ваш мир и Свет. Иногда происходит такое деяние Тьмы или Света, на которое могут ответить и создания побольше: гоблины и кикиморы, единороги и фавны. Чтобы прошел Адепт, Тьме пришлось ждать до тех пор, пока призыв не стал почти непреодолимым. И она ждала, собрав все силы для единой цели.
   Он снова вздохнул.
   — К счастью, она это делает редко — самодисциплина не принадлежит к числу сильных ее сторон. Когда пришло время, она двинулась, протиснув такой большой кусок самой себя, чтобы можно было открыть врата для остального. Не думаю, что протискивание сквозь барьер было приятным.
   — Ты будто сочувствуешь ему, — поморщилась Дару.
   — Я сострадаю любому, кто испытывает боль, — ответил Эван без тени оправдания в голосе. — Даже ему. Но это не помешает мне его уничтожить.
   — Не понимаю, что значит — «протолкнуть сквозь барьер кусок себя»? — Роланд крутил эту фразу так и сяк, но смысла не видел.
   — Есть только одна Тьма и только один Свет. И он — частица Тьмы, как я — частица Света. И если Тьма держит свои фрагменты вместе, не доверяя им, то Свет не желает, чтобы хоть что-то было его частицей против воли.
   — Что любишь — отпусти. Если вернется — оно твое. Если нет — никогда твоим не было.
   Все повернулись к Ребекке, и она вспыхнула.
   — Это я на футболке прочла, — объяснила она, закусив нижнюю губу и боясь, что сказала что-то не так.
   Эван отбросил волосы от лица, и в глазах его вспыхнули искры.
   — Но это точно то, что я сказал!
   — Правда?
   — Точно то, — повторил он.
   Довольная, Ребекка кивнула.
   — Я так и думала.
   Дару пожала ей руку и снова повернулась к Эвану.
   — У тебя хватит сил его победить?
   — Один на один, он и я? — Эван пожал плечами, но искра в глазах потухла. — Для поддержания равновесия мы обладаем равной мощью, но Тьма невыдержанна и расходует силы просто для забавы.
   Дару вздохнула.
   — Вопрос был — да или нет, а в твоем ответе — ни того, ни другого.
   — Ну ладно, — усмехнулся он. — Ответ: возможно. Но сначала его надо найти.
   — А ты не мог бы просто, ну, я не знаю, — Роланд прошелся по басовой струне, — произнести заклинание и узнать, где он?
   — Нельзя. Если он не нарушит равновесия, я должен буду искать его точно так же, как искал бы любого другого смертного.
   — Меньше, чем за неделю?
   — Да.
   — А ты знаешь, как он выглядит?
   — Я узнаю его, если увижу.
   Теперь настал черед Роланда вздохнуть.
   — А ты знаешь, какой это большой город? И сколько в нем людей?
   — Знаю, — ответил Эван. — Но мне помогают.
   Роланд и Дару обменялись взглядом, в котором впервые с момента их знакомства мелькнуло полное взаимопонимание.
   — А еще, — продолжал Эван, игнорируя выражение недоверия на лицах Роланда и Дару, — мы должны узнать, где он хочет открыть врата…
   — А ты можешь назвать какие-нибудь параметры их местонахождения? — перебила Дару.
   — Да.
   Она облегченно вздохнула.
   — Обширное открытое пространство, где земля не загромождена бетоном и сталью.
   — Парк! — подпрыгнув от возбуждения, предположила Ребекка.
   — Да ты знаешь, сколько в этом городе парков? — возразил Роланд.
   — Знаю.
   Голос Ребекки был настолько серьезен, что Роланду больше ничего не оставалось, как только поверить, что она действительно знает, сколько в городе парков.
   — Нам нужна карта. — Дару встала и оправила складки сари. — У меня в машине есть. Сейчас принесу.
   Надеясь, что никто не видит, Роланд посмотрел ей вслед. Было ему очень стыдно, но зрелище колышущихся под шелком бедер того стоило.
   Она вернулась, неся карту Торонто — кусок материи, навернутый на руку, а еще бумажный прямоугольник дюймов восемь в длину.
   — Ты штраф за неправильную парковку не можешь аннулировать? — спросила она Эвана, бросая карту и квитанцию на стол Ребекки.
   — Извините, не по нашему ведомству. Кесарю кесарево.
   Дару кивнула, ничуть не удивившись.
   — Значит, Библию ты знаешь.
   — Я все ваши литературные шедевры читал. Библию, Коран, Шекспира, Уэллса, Гарольда Роббинса…
   — Как?
   — Шучу, — подмигнул Эван.
   Дару вскинула на него глаза и пошла в ванную переодеться.
   — А «Винни-Пуха» ты читал? — спросила Ребекка. — Моя любимая книга.
   — Ну конечно. — Эван осторожно, чтобы не задеть цветы, вытянулся на подоконнике, подогнув под себя ноги в ботинках. — В Пухе есть великая мудрость.
   — Особенно для медведя с опилками в голове, — согласилась Ребекка.
   С этой ее стороной Роланд тоже не был знаком.
   — Ты его сама читаешь? — поинтересовался он.
   — Конечно! — Ребекка даже возмутилась. — Я и посложнее «Пуха» книги могу читать.
   Минутку подумав, она добавила:
   — Но не очень посложнее.
   — У Ребекки, — сказала вернувшаяся в комнату Дару, она успела переодеться в шорты и подходящую к ним рубашку, — полный комплект «Паддингтонского медведя».
   — А я люблю медведей, — гордо заявила Ребекка. — У меня и другие книги про них тоже есть.
   Роланд отметил, что Ребекка читает для удовольствия куда чаще, чем большинство выпускников колледжа.
   — Парки — это зеленое? — спросила она.
   — Верно.
   — Иногда, — удовлетворенно вздохнула Ребекка, — некоторые вещи имеют смысл. Парки нарисованы зеленым, — пояснила она Эвану.
   Стол был маленький, в квартире жарко, и Роланд, никогда особо не интересовавшийся парками, вскоре решил, что лучше смотреть со стороны, чем смешиваться с толпой. Из разговоров этой толпы он понял, что Ребекка уж точно знает в городе каждый парк, и сколько в нем деревьев, и кто — или что — на каждом дереве живет.
   Том вспрыгнул на подоконник, задержался на краю открытого окна и скрылся с глаз. Роланд решил, что кот не стал бы прыгать, кабы не был уверен в безопасном приземлении, а потому продолжал рассеянно перебирать струны, не упомянув об отбытии кота.
   «Надо бы пойти облегчиться. В сущности, неплохая идея».
   Он прошел в ванную, вскоре вернулся и увидел, что остальные все еще путешествуют по карте.
   — …нет, тут сплошные бугры и рытвины и деревьев много…
   — Парки, — буркнул он себе под нос, — парки. — Есть один парк, который он хорошо знает… — Ребекка! Телевизор работает?
   — А? — Она огляделась, будто выискивая того, кто говорит.
   Роланд повторил вопрос.
   — А, да, работает. Только пятый и девятый каналы.
   — Отлично. Мне как раз девятый и нужен. Можно включить?
   — Конечно. — Она снова отвернулась к карте. — Нет, этот слишком вытянутый и узкий.
   Как и все предметы в квартирке, небольшой переносной телевизор на полочке над батареей сиял чистотой. Роланд размотал провод с крючков — Ребекка явно не была любителем телепередач, — нашел ближайшую розетку и вставил вилку. Если он не перепутал время, то пропустил только церемонию открытия игр.
   Когда проявилась картинка — черно-белая и слегка нерезкая, — он убедился, что его предположение верно. Начало первой игры, один выбыл, бегун на второй базе. Приглушив громкость, он устроился и стал следить за игрой.
   В конце третьей подачи он услышал, как звякнули браслеты Эвана, и почувствовал, что диван просел, когда Адепт устроился рядом.
   — Кто впереди?
   — Детройт, один-ноль.
   — Ay «Соек» лучший все еще на скамейке?
   — Ага, — вздохнул Роланд, — он… Погоди-ка!
   Он повернулся к Эвану, сидевшему невыносимо близко, подавляя желание проверить, так ли шелковисты его волосы…
   — А ты понимаешь в бейсболе?
   Эван подождал, пока стоящий с битой игрок «Соек» отбил подачу.
   — Сигналы телевидения легко проходят барьер.
   — То есть вы там на небесах, или в валгалле, или как это место называется, смотрите телевизор?
   — Мы говорим «дома». Смотрим.
   — А как? — насмешливо спросил Роланд. — В хрустальных шарах?
   — Да нет, конечно, шары ведь катаются, как хотят. Подходит любой среднего размера кусок хрусталя с гладкой поверхностью.
   — Ты шутишь! — Он присмотрелся к Эвану. — Нет, ты серьезно. Да чтоб меня черти взяли!
   — Это вряд ли, — улыбнулся Эван, потягиваясь.
   Роланд обнаружил, что его гипнотизирует пульсирующая жилка на шее Эвана. Он слышал стук биты и рев толпы на стадионе, но не мог оторвать глаз от его шеи. От Эвана так же пахло чистотой, как от всей квартиры Ребекки. Вздохнув и закрыв глаза, он вновь вызвал видение белых крыльев.
   — Дару и Леди пошли в магазин. Надеюсь, тебе там ничего не нужно — ты был так увлечен, что не хотелось тебя отрывать от игры.
   Открыв глаза, Роланд огляделся. Они с Эваном остались в квартире одни.
   — Да нет, ничего.
   Он смотрел, как играет солнце на кончиках ангельских ресниц. Они сидели чертовски близко друг к другу. Роланд в отчаянии стал придумывать, что бы сказать, поскольку молчание становилось невыносимым.
   — А почему ты так ее зовешь — Леди?
   — Это — знак почтения.
   — А не обожания? — подозрительно спросил Роланд.
   — А это не одно и то же?
   — Ты знаешь, от тебя просто невозможно получить простой ответ.
   — Свет никогда простых ответов не дает.
   — Вот это я и хотел сказать, — хмыкнул Роланд.
   «А что тут не так? — подумал он, усилием воли заставляя себя вернуться к игре. — Женщины пошли в магазин, а мужчины смотрят бейсбол. Только у одной из женщин не все дома, другая все интересуется, из какой дыры я вылез, а один из мужчин — ангел. В определенном смысле…»
 
   — Дару, а почему тебе Роланд не нравится?
   Дару взяла третью банку концентрата лимонада, посмотрела на нее и бросила в корзину.
   — Что ты имеешь в виду, Ребекка?
   — А ты ему все время показывала о-фи-ци-аль-ное (она сосредоточенно произнесла длинное слово) лицо.
   — Я ничего против Роланда не имею. У тебя дома горчица есть?
   — Есть.
   — Я просто его недостаточно знаю.
   — Тогда ты должна лучше с ним познакомиться. Он хороший.
   Дару вздохнула. Три года работая куратором Ребекки, она научилась угадывать, куда клонит ее подруга.
   — Спать с ним я не собираюсь, — сказала она спокойно. — Возьми-ка кочан салата.
   Ребекка послушно выбрала кочан из кучи и взвесила на руке, передавая Дару.
   — А почему?
   — Потому что не хочу.
   — А почему?
   — Потому что я его не знаю.
   — Но ты бы узнала его лучше, если бы с ним спала.
   Девушка за кассой с интересом подняла глаза. Дару почувствовала, что краснеет, и обрадовалась, что на ее смуглой коже это не так заметно. Наиболее очевидным — и неудобным — доказательством дефективности Ребекки было ее неумение управлять громкостью голоса. Она все произносила нормальным голосом. Нормальным, выше средней громкости, отчетливым голосом.
   — Со мной он не спит.
   — Ребекка, тише!
   Роланд существенно вырос в глазах Дару, когда она услышала, что он отказался от предложения Ребекки. Но в то же время — хоть Ребекка кажется десятилетней, она все-таки взрослая, и Роланд не имел никакого права считать ее ребенком. Конечно, она очень забавно, по-детски себя ведет, и Роланд заслуживает похвалы, что этим не воспользовался. Только она не ребенок, и потому…
   Запутавшись, как всегда, в связанных с Ребеккой вопросах секса, Дару вздохнула и расплатилась с кассиршей.
   Но выйдя из магазина и все еще продолжая об этом думать, она спросила:
   — А ты не забываешь принимать таблетки каждый день?
   Видит Бог, ей стоило немало усилий добиться разрешения на эти таблетки. Отношение к умственно ограниченным как ко взрослым и сексуально активным гражданам вызывало у работников департамента судороги.
   — Не волнуйся, Дару, — Ребекка перехватила сумки и успокаивающе улыбнулась, — детей не будет.
   Это не было ложью. Она же не сказала, что принимает таблетки. Дару просто не было дано понять, что дети появляются, когда появляются и таблетки здесь ни при чем. Если бы Ребекка могла это объяснить — тогда никому не пришлось бы принимать таблетки.
 
   — Он здесь. На стадионе.
   — Что? — Роланд круто повернулся к Эвану. — Послушай, если полевой игрок проворонил легкий мяч, это еще не значит, что он наворожил. «Сойкам» уже не раз удавалось вырывать поражение из самых зубов победы.
   — И мячам тоже случалось отскакивать не в ту сторону?
   — И еще как. Стадион же над самым озером. Самый ветреный из всех стадионов лиги.
   — Посмотри на флаги, Роланд. — Эван показал на экран, и Роланд вдруг будто увидел призрак. — Ветра нет.
   — Да, но…
   — И это решение судьи…
   — Но ведь он мог быть вне игры, тут судья второй базы решает.
   — Но ведь казалось, что он в игре, правда?
   — Правда, — пришлось признать Роланду.
   — А ошибка, которую судья не заметил?
   — Случается.
   Но даже для самого Роланда этот ответ звучал неубедительно.
   — Это он. — Эван поднялся, сжав губы в ниточку. — Он там. Я не знаю, что он собирается натворить, но он там. Я попробую его найти. Такой шанс может не повториться.
   — Надеюсь, он появится не так необычно, как ушел, — буркнул Роланд, обнаружив, что в комнате никого нет. Протянув руку, он тронул выравнивающееся уже углубление на диване. — Просто исчез. Вот так.
   Нервно рассмеявшись, он стал смотреть игру дальше.
 
   — А, Бекка, привет. — Крупная-блондинка-дальше-по-коридору встретила Дару и Ребекку в тесном вестибюльчике сияющей улыбкой. — Так мы в магазин ходили? — жизнерадостно спросила она, вытирая потное лицо большим квадратом розовой материи. Не ожидая ответа, она повернулась к Дару и тем же искусственно-бодрым тоном добавила: — Как это мило с вашей стороны — прийти помочь нашей Бекке в свой выходной день!
   Дару нехотя улыбнулась.
   — Вам, наверное, интересно, почему я здесь стою? Сын моей сестры должен за мной заехать и взять меня в их милый домик в Дон-Миллзе. У них там и отопление центральное, и кондиционер!
   — Он, наверное, очень сильный, — сказала заинтригованная Ребекка.
   — Кто сильный, милая Бекка?
   — Сын сестры, который должен вас взять.
   — Ну разве она не прелесть? — спросила театральным шепотом Крупная-блондинка-дальше-по-коридору. За углом загудел сигнал, и она поднялась на ноги.
   — Будь хорошей девочкой, Бекка. А вы, — она показала на Дару пухлым пальцем, — вы дайте мне знать, если я смогу чем-нибудь помочь.
   Ребекка проводила Крупную-блондинку-дальше-по-коридору разочарованным взглядом и вздохнула. Она очень хотела посмотреть, как кто-то понесет на руках Крупную-блондинку-дальше-по-коридору, но у сына сестры оказался автомобиль.
   — Я думаю, Эван навеял на нее сон, который помог, — сказала она, поднимаясь по лестнице.
   — Наверное, — согласилась Дару. — Ребекка, хочешь, я с ней снова поговорю?
   — Ты можешь с ней снова поговорить, но она снова не будет слушать.
   Дару должна была признать, что это так.
   — Мне все равно, — продолжала Ребекка, — потому что мне почти все время ее жалко.
   — Жалко? Почему?
   — Потому что она должна все время быть собой, а это, наверное, неприятно.
   Дару все еще это переваривала, когда они вошли в квартиру, где после уличного пекла было почти прохладно.
   — А куда ушел Эван? — Ребекка поставила на стол сумку с продуктами и вытащила пакет ветчины.
   — На матч, — коротко ответил Роланд, не отрываясь от телевизора.
   — За каким… — начала было Дару.
   — Потому что онна матче.
   — Ах вот как.
   Она села рядом с Роландом и впилась в экран.
   Стадион бушевал — подача ушла в сторону, и судьи стали осматривать и мяч, и питчера «Тигров». Когда осмотр ничего не прояснил, толпа взревела еще громче.
 
   В конце шестого иннинга игрок «Соек» налетел на второго бейзмена «Тигров», и в возникшей неразберихе оба оказались вне игры.
   Пока Ребекка раздавала сандвичи с ветчиной — «все равно людям надо есть», — низкий мяч выскользнул из перчатки шортстопа, прокатился у него между ног и ускакал. Рев стадиона превратился в навязчивый и мерзкий шумовой фон.
   В седьмом иннинге игрок «Соек» отступил на шаг назад и слетел с крыши дагаута. Диктор объявил, что игрок пытался в этот момент уклониться от бутылки, брошенной детройтским болельщиком.
   — Я бутылку не видела, а ты? — спросила Дару.
   — Нет, — ответил Роланд. — Я тоже не видел.
   Между фэнами с наушниками вспыхнули отдельные потасовки — радиодиктор объявил то же самое.
   В восьмом иннинге не были замечены две грубые ошибки, а обожаемый болельщиками звездный игрок затеял спор с судьей о правомерности третьего удара и был удален. Рев перешел в рычание.
   В девятом иннинге «Тиграм» удалась только одна пробежка к дому, но «Сойки» вообще будто не видели мяча.
   Окончательный счет: три — два в пользу «Тигров».
   С трибун орали «Нечестно! Нечестно!», и начался хаос.
   — До чего же это не по-канадски, — проворчал Роланд. — Драка? Просто не верю.
   Камера крупным планом выхватывала искаженные гневом или страхом человеческие лица. Диктор добросовестно старался воспроизводить происходящее:
   — Выходы забиты людьми… Родители поднимают над головой детей, чтобы их спасти… Полиция пытается восстановить порядок… О Господи, у этого типа бита…
   Телекомментатор только повторял:
   — Черт побери, черт побери, черт побери… — пока кто-то не отключил микрофон.
   Камера плыла по стадиону и нашла лишь крошечный, островок тишины. Прямо за площадкой дома, отделенный от бушующей толпы двумя рядами скамеек, сидел темноволосый человек и спокойно ждал. Когда камера дошла до него, он поднял голову и улыбнулся.
   — Это он! — в один голос крикнули Ребекка и Роланд. Дару встретила взгляд голубых глаз с экрана, и сердце ее сбилось с ритма.
   И тут вдруг изображение вспыхнуло всепоглощающим белым пламенем, и экран стал темным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   «И возвращаясь к главной новости дня: в результате беспорядков на стадионе «Экзибишн» четверо человек погибло и семнадцать ранено. Обвинения не предъявлены никому. Полиция не сообщает имен погибших до извещения родственников. Это был шестичасовой выпуск новостей, читал Хизер Хан».
   Новости кончились, полицейский за столом приглушил радио и покачал головой. По радио все это выглядело очень спокойно: четверо убитых, семнадцать раненых, все ясно и просто, и никому нет дела до грохота и смрада, до той беспомощности, что испытывает человек при виде ярости сорокатысячной толпы. Ладно, это с точки зрения полисмена, а она мало кому интересна.
   Он подтащил поближе к терминалу пачку рапортов об арестах и стал вводить информацию. Из всего связанного со стадионом наихудшим оказалась писанина. Во всех отделах нехватка народу: косивший город грипп явно отдавал предпочтение полиции — и как раз только двойной работы недоставало. Полицейский поморщился, разбирая каракули своего коллеги.
   — Привет, Харпер! — Помощница шлепнула ему на стол еще пачку бумаг.
   — Это тебе «привет»! — буркнул он. — Ну, Войтович, если ты эту фигню принесла не себе, а мне, лучше б тебе не родиться!
   Она похлопала рукой по пачке возле своего терминала, и несколько минут в комнате слышалось только щелканье клавиш в четыре руки.
   — Так уже известно, из-за чего была драка на стадионе?
   Он мельком взглянул, как ее пальцы бойко летают по клавишам, и невольно позавидовал — это не то что у него, когда каждую букву минуту ищешь, а потом еще и правишь.
   — Ты что, новости не смотрела? «Сойки» проиграли!
   — Это не новость, — парировала Войтович. — И не причина для драки.
   — Само собой — нет. — Харпер размял пальцы. — Во-первых, «Сойки» проиграли «Тиграм». Это многим не понравилось. Во-вторых, судьи сильно наляпали. Случается, но это не понравилось еще куче народу. В-третьих — это могло явиться причиной для во-вторых: пекло такое, что на шлеме у бэттера яичницу можно зажарить. В жару люди легче выходят из себя и проявляют это в действии намного охотнее.
   Она скептически хмыкнула, и Харпер объяснил:
   — Эту психологическую муть излагали нам в академии. Я бы скорее удивился, ежели в такой разгоряченной и злобной толпе драки не было б.
   — А почему телекамеры сгорели?
   — Что за камеры? Не слыхал.
   — Вспышка яркого света, и все телекамеры сгорели. Я до смены смотрела игру дома.
   — Пришельцы! — понизил голос Харпер.
   Войтович взвела очи к небу.
   — Ага. Маленькие зеленые болельщики «Соек».
   — Ладно, террористы.
   — Приехали на игру прямо из Буффало. Давай серьезно.
   — Хорошо, сдаюсь. — Он поднял руки вверх. — Не знаю я, почему сгорели телекамеры. И в гробу их видал.
   — А почему драка прекратилась так же внезапно, как началась?
   — А кто может предсказать, что толпе на ум взбредет?
   — Нет, — покачала головой Войтович, вспомнив увиденное по телевизору. — Тут что-то в корне неправильно.
   — Драка и беспорядки, — напомнил Харпер. — Что тут может быть правильного?
   — Да ладно, ты меня понял.
   Он с минуту помолчал и пожал плечами.
   — В жару люди ведут себя странно.
   — Сейчас же только июнь!
   — В том-то и дело. Храни нас, Господи, в июле и августе!
 
   Дару выключила телевизор. В новостях ничего для них нового не было, а Эван до сих пор не вернулся.
   — Ну… — беспомощно произнесла Дару и посмотрела на Ребекку с Роландом.
   — Серьезный предмет, — пробормотал Роланд и потянулся за гитарой. — Поверни его другой стороной — и увидишь выход.
   — Как все просто! — воскликнула Дару с изрядной долей сарказма.
   — Что повернуть другой стороной? — спросила Ребекка.
   Он не спешил с ответом.
   — А что я должен сказать? — спросил наконец Роланд. — Ставим фургоны в круг и занимаем оборону? Организуем спасательный отряд — и за ним? Так мы даже не знаем, где он. Он мог уже погибнуть — и мы все в заднице. Это ты учла?
   Роланд провел ладонью по струнам, вздохнул и прислонился лбом к полированному дереву.
   Дару попыталась было сказать, что именно она думает о таких пораженцах, но Ребекка тронула ее за плечо.
   — Ты не сердись на него, Дару. Он волнуется за Эвана и от волнения не знает, что говорит.
   Роланд в растерянности поднял глаза.
   — Прости. Она права.
   Зазвонил телефон. Дару с Роландом аж подпрыгнули, но Ребекка, словно этого только и ждала, плюхнулась на колени и вытащила его из-под кровати. Телефон зазвонил снова.
   — Это Эван! — сказала Ребекка.
   — Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Роланд, пока Дару прикладывала трубку к уху.
   Ребекка показала зажатый между большим и указательным пальцами конец провода.
   — А он не воткнут.
   — Так, так, понимаю. Приеду. Пятьдесят второе отделение? Почему так далеко? Переполнены? Понимаю. Да, знаю где. Не больше пятнадцати минут. Да, до встречи.
   Дару повесила трубку, глубоко вздохнула и сообщила:
   — Это Эван. Я поеду его выкупать.
   — Выкупать?
   — Ну да, поручиться. — Ее губы чуть изогнулись. — У него нет никаких документов.
   Роланд хихикнул. Дару вслед за ним. И оба расхохотались, едва переводя дыхание, а Ребекка смотрела на них и ничего не понимала.
   Все еще смеясь, Дару сгребла сумочку и пошла к двери.
   — Постараемся вернуться как можно быстрее, — сказала она, уже на выходе.
   Роланд вытирал выступившие слезы.
   — Документов нет, — повторил он и снова зашелся в хохоте. — Ой, не могу! Документов!
   Ребекка покачала головой. Иногда эти так называемые нормальные ведут себя совершенно по-идиотски.
 
   Дару размашисто вышагивала, не глядя под ноги, по неровному тротуару перед пятьдесят вторым отделением. Как они посмели сунуть ей штраф за парковку, когда она простояла всего минуту или две! Ну ладно, пусть десять, а где тут парковаться прикажете? В даунтауне место искать — это как зубы рвать, даже того хуже. Погодите, она уж этим копам вместе со своими двадцатью баксами сообщит половину того, что о них думает — мало не покажется. И тут неведомая сила толкнула ее в плечо, она стала падать, но чья-то мощная рука подхватила ее, удержала и подняла.
   — Спасибо! — рявкнула она своему спасителю, а потом взглянула в его лицо. И тут ее сердито сжатые губы растянулись в улыбку, и в ответной улыбке она просто утонула. Не думая, как это выглядит со стороны, Дару стояла и смотрела ему вслед, а парень со своим спутником залез в старый побитый японский пикап и уехал. Черт возьми, он даже был не в ее вкусе: слишком молод, слишком ярок, слишком красив — а она зареклась встречаться с мужчинами намного красивее ее самой — и абсолютно неотразим.
   — Ну вот, — пожаловалась она вечернему воздуху, — опять из-за мужчины приходится чувствовать себя полной дурой.