Хантер Мэдлин. Неисправимый грешник

   – Я думаю, что мне надо идти спать, – сказала она.
   – Нет.
   – Уже поздно. Я устала.
   – Нет, – сказал он еще тверже. – Ночь такая дивная, и я хочу, чтобы ты составила мне компанию.
   – Я не думаю, что…
   Он дотронулся пальцами до ее губ, не давая ей сказать. Он не хотел слушать ее возражений. И не мог позволить ей уйти. Он понял это в тот самый момент, когда увидел ее выходящей в сад.
   Он задержал палец на ее губах, наслаждаясь их нежным теплом. Омуты ее глаз с опаской смотрели на него.
   Он привлек ее к себе. Не следует этого делать, но это выше его сил.
   Оказавшись в объятиях, она затрепетала, словно невин­ная девочка. Остатки разума покинули его. Он крепко при­жимал к себе ее теплое тело, чувствуя под ладонью нежные женские формы, ощущая упругость грудей.
   Она отреагировала на это. Он понял это по ее прерыви­стому дыханию и по поведению ее тела. Она положила ла­дони ему на плечи, не отталкивая, но и не поощряя его.
   Он начал ее целовать. Тихонько застонав, она отверну­ла лицо в сторону.
   – Это всего лишь поцелуй, дорогая. Мы согласились, что это позволительно.
   – Как друзья. А друзья не целуются, держа друг друга в объятиях.
   – Мужья и жены это делают, а ведь мы женаты.
   – Не по-настоящему.
   – Для поцелуя этого достаточно.
   Он снова поцеловал ее. Он чувствовал, как воспламе­нилась в нем кровь. Он пытался завлечь ее приятными ощу­щениями, прежде чем склонить к настоящей близости. Это блаженство – держать ее, ласкать, обнимать. Вку­шать, исследовать, входить. Одни ощущения накладывают­ся на другие. Тепло нарастает, распространяется по всему телу…
   Он хотел большего. Не ограничиваться лишь поцелуя­ми. Мысленно он видел картины того, чего он хотел и что никогда не может сбыться.
   Но он мог хотя бы недолго подержать ее в объятиях. Мог почувствовать, до какой степени способна доходить ее страсть, узнать, на какую близость она решится.
   Он поцеловал Флер еще крепче, приведя ее в еще боль­шее возбуждение. Она вся дрожала, но ее тело потянулось к нему. Он стал ласкать округлости ее бедер, накрыл ладо­нями ее ягодицы и прижал к себе еще крепче. Она со сто­ном отвернула голову.
   – Ты не должна бояться. Ты в полной безопасности со мной. Я знаю, что ты не можешь дать.
   – В таком случае ты не должен.
   – Вероятно, не должен. Но ты такая красивая сегодня, и у меня нет защиты от этого.
   Желание билось в нем, словно удары грома. Он пока­чивал ее голову, и ее возражения постепенно замерли. Она успокоилась в его объятиях и чуть застенчиво обвила рукой его шею. Он слышал, как часто билось о его грудь ее серд­це, как она прерывисто дышала ему прямо в ухо.
   Он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею. Невидя­щим взглядом оглядел сад. Ему следовало остановиться, но он не мог этого сделать.
   Снова заиграла музыка. Взяв Флер за руку, он подвел ее к стене, к цветочной клумбе. Стянув с себя сюртук, он постелил его, опустился на колени и слегка потянул ее за руку, приглашая присоединиться к нему.
   Она с опаской посмотрела через плечо в сторону ко­нюшни.
   – Люк сейчас спит, и его окно загораживает вон то де­рево. Он ничего не сможет увидеть, – успокоил ее Данте. – Садись сюда и насладись музыкой и ночью вместе со мной.
   Она в смятении смотрела на него. Он притянул ее, за­ставил опуститься на колени – дьявол, искушающий свя­тую.
   – Ты в безопасности, как за живой изгородью в Даре­ме. Даже в большей. Человек пятнадцать смеются и болтают по другую сторону кирпичной стены. – Он сел так, что­ бы можно было прислониться к этой стене. – Садись рядом со мной.
   Должно быть, его поза ее успокоила и убедила. Она села, спрятав ноги в цветы.
   – Это их первый большой вечер, – сказала она. – Он снова женился два месяца назад. На молодой девушке. Это его третья жена. Его прежняя умерла два года назад.
   – Она была твоей подругой?
   Флер кивнула.
   – Я знала, что все оборачивается плохо. Это чувству­ешь, когда женщина собралась рожать, но все страшно за­тягивается. Дом в течение двух дней был похож на гробницу. Кэтрин была так счастлива, когда пришло ее время, а я очень боялась за нее. – Флер повернула голову, словно могла что-то увидеть сквозь стену. – Я рада, что он выждал целых два года, прежде чем жениться снова. Наверное, это говорит о его чувстве к ней, правда?
   – Думаю, что да.
   Похоже, что Флер была благодарна ему за эти слова. Она положила голову ему на плечо.
   – Люк был очень рад получить сегодня ливрею.
   – Он выглядел очень нарядным и гордым.
   – Очень мило с твоей стороны, что ты дал ему шанс. Ты иногда можешь быть очень добрым.
   Он развернулся к ней всем телом и запустил руку ей в волосы.
   – Иногда, Флер, но не всегда. Не сегодня. – Он сжал ее и долго пил жизнь с ее губ. Желание сделало его неисто­вым и яростным. Когда он наконец отпустил ее, она была почти бездыханной.
   Он не дал ей опомниться и как-то запротестовать, а тут же поднял и посадил к себе на колени таким образом, что она прижалась спиной к его груди, а он получил возмож­ность заключить ее в объятия.
   – Прости меня, дорогая, но именно сегодня, в эту див­ную ночь, я хочу ласкать тебя.
   Его руки не давали ей никакого выбора, впрочем, ее ко­лебания растаяли. Должно быть, она нашла свою позицию достаточно безопасной. Они не лежали вместе. Он не нахо­дился на ней.
   Музыка за стеной продолжала звучать. Долетали при­глушенные голоса. Флер расслабилась. Данте повернул го­лову таким образом, что его рот коснулся ее виска и он мог вдыхать исходящий от ее волос аромат.
   Ее ладони лежали на его руках. Они остались там же, когда он стал двигать руками. Его легкие ласки, похоже, не удивили ее. Очарование музыки и залитого лунным светом сада невольно располагало к этому.
   Он гладил материю ее халата, чувствуя нежные изгибы ее боков и бедер.
   – Ты такая красивая. Этот розовый халат кажется воздушным и неземным.
   Флер засмеялась:
   – Это проделки лунного света. Здесь даже няня твоего детства будет казаться красавицей.
   Он поцеловал ее в плечо и ослабил объятия, чтобы его руки могли свободнее двигаться вдоль ее тела. Она могла бы сейчас вскочить, если бы пожелала.
   Он почувствовал, как она в волнении слегка согнула бед­ра. Ее ягодицы прижались к его возбужденному стволу, ко­торый вжался в расщелину.
   Данте стиснул зубы и отдался неожиданной ласке. Он ответил более дерзкими движениями рук, которые стали по­глаживать ее живот. По ее прерывистому дыханию Данте понял, что она не в силах возражать.
   Его сдерживаемое желание набирало силу. Давление ее бедер сводило его с ума. Он все энергичнее ласкал ее жи­вот, пока наконец его ладони не легли ей на груди. Прежде чем она успела возразить, он взвесил их тяжесть и погладил соски большими пальцами.
   Флер приняла эту ласку, но заволновалась. От беспо­койства она задвигалась всем телом, ее бедра еще крепче прижались к его возбужденной плоти. Ее дыхание у него над ухом сделалось прерывистым.
   Он вслушивался в эти звуки, продолжая ласкать гру­ди, зная, что сладостные ощущения рано или поздно по­гасят попытки к сопротивлению. Продолжая одной рукой возбуждать Флер, он стал расстегивать пуговицы на ха­лате.
   Поняв, что он намеревается делать, Флер напряглась и накрыла своей ладонью его руку, как бы призывая его ос­тановиться.
   Но он не послушался.
   – Позволь мне это сделать, дорогая. Если бы тебе дей­ствительно было неприятно, ты бы уже давно убежала.
   Она что-то прошептала, но он не расслышал или не за­хотел расслышать. Он раздвинул лацканы халата, быстро развязал ленточки на ночной рубашке и обнажил груди. И стал наблюдать за тем, как его пальцы скользят по нежным округлостям.
   Вид ее обнаженных грудей, соприкосновение кожи с ко­жей – все это сделало его желание невыносимо жестким и опасным. Не дожидаясь ее согласия, он стянул с нее одеж­ду еще ниже, и она оказалась обнажена до самой талии. По крайней мере эта часть ее будет принадлежать ему нынеш­ней ночью.
   Она испугалась, но возбуждение ее возросло. Он мед­ленно гладил ее груди, совершал по ним круговые движе­ния кончиками пальцев вблизи сосков. Груди становились тверже по мере того, как росло ее желание. Она ерзала бед­рами по его взвинченной плоти, испытывая невыносимую сладость.
   Когда он наконец приблизил кончики пальцев к соскам, она подалась навстречу, как бы умоляя о том, чтобы он при­ласкал их. Однако облегчение, которое она испытала, ког­да он их коснулся, длилось недолго. Он накрыл соски ла­донями, и от нового мучительного счастья она тихонько за­стонала.
   Ее стоны и телодвижения еще больше воспламенили Данте. Он смог сохранить контроль лишь потому, что вни­мательно наблюдал за ее реакцией и искал способы доста­вить ей наслаждение. Однако его желание все росло, и он был убежден, что она хочет того же. Но где-то в глубине теплилось сознание того, что он не может проявить веро­ломство, не должен подвергать ее риску и причинить ей боль.
   Это удерживало его от того, чтобы уложить ее, хотя его тело кричало об этом. Ее стоны и движения говорили о том, что она готова к этому так же, как и любая другая женщи­на, которой он обладал раньше. Но он продолжал ласкать ее одной рукой, чтобы по крайней мере как-то облегчить ее все возрастающее исступление.
   Поначалу она не понимала его намерений, хотя ее тело это знало. Когда он задрал ночную рубашку, обнажив изя­щество ее ног, она развела бедра и подогнула колени, слов­но ее женская плоть приветствовала то, чего не мог понять разум.
   Данте задрал рубашку повыше и теперь мог видеть верх­нюю часть ее приподнятых бедер и куст густых черных волос между ними, мог убедиться, как она ждала того, чего якобы не хотела и не могла.
   Он ласкал нежную кожу внутренней стороны бедер и видел, как ее тело тянется навстречу его руке. В его голове проносились эротические видения, в которых он целовал те места, где сейчас скользила его ладонь, и даже чуть выше. Он представлял себе, как его язык ласкает нежные склад­ки, скрытые этими темными зарослями. Их надо лишь слег­ка раздвинуть… До него долетели тихие стоны, выражаю­щие мольбу о полном удовлетворении желания, которое сжигало ее лоно.
   Вид ее обнаженного живота, ритмичное раскачивание бедер, собственные фантазии, ее стоны и вскрики удоволь­ствия, изумление оттого, что он касается ее интимнейших мест, – все это обостряло, возносило на все более высо­кий уровень его вожделение. Когда он решился проникнуть пальцем в расщелину, которую прикрывали завитки волос, его страсть достигла апогея, и наступило семяизвер­жение.
   Пока он пребывал в состоянии, близком к потере со­знания, Флер сползла с его колен и оперлась на собствен­ные ладони и колени. Она устремила на него свой взгляд и какое-то время молча изучала его. Данте сомневался, что его оргазм вернул ее к действительности, поскольку она была слишком неопытна, чтобы понять, что произошло. Ве­роятно, интимное соприкосновение ее ягодиц с его коле­нями напугало ее. Она смотрела на него так, как смотрит загнанное в угол животное на охотника.
   Он потянулся к ней:
   – Вернись, Флер.
   Она отодвинулась еще дальше и приподнялась на коле­нях. Она торопливо прикрыла свою наготу и стала застеги­вать пуговицы халата.
   – Я не понимаю тебя. Ты не нуждаешься во мне для этой цели.
   – Если бы ты была не нужна мне, мы не оказались бы здесь сейчас. – Прислонившись головой к стене, он смотрел, как она приводила в порядок свою одежду. – И потом, я думаю, ты очень хорошо меня понимаешь. Ты не пони­маешь себя.
   Она поднялась на ноги.
   – Нет, Данте. Это ты забываешь истину. – Она отвернулась. – Мне следовало принять во внимание твое пре­дупреждение, что ты не будешь добрым сегодня.
   Он вскочил, схватил ее за руки и повернул лицом к себе:
   – Ты сочла меня недобрым, Флер? Если бы я решил тебя взять, ты думаешь, те голоса в соседнем саду меня удер­жали бы? Я не уверен даже в том, что ты могла бы меня ос­тановить.
   – У меня не было бы иного выбора, как попытаться сделать это.
   – Мне так не кажется. Не притворяйся, что тебе это неприятно.
   Она высвободила руки и пошла прочь.
   – Не делай этого впредь, Данте. Это не принесет нам ничего хорошего, даже если поначалу мне и понравится.
   Флер опять сидела у окна своей спальни, поскольку сон к ней не шел. Праздник в доме по соседству подходил к кон­цу, с улицы доносились приглушенные голоса разъезжаю­щихся и прощающихся гостей.
   Данте все еще был в саду среди цветов. Что он там дела­ет? Вероятнее всего, заснул.
   Из ее головы не выходила мысль о том, что еще недав­но она находилась там с ним. Это были сладостные воспо­минания об упоительной ночи и замечательной музыке, о жарких объятиях. Головокружительные воспоминания о пе­режитом коротком удовольствии, подобном тому, которое она испытала за живой изгородью в Дареме.
   Ужасные воспоминания, которые овладевали ею, когда он касался ее таким скандальным образом. Шок от умопо­мрачительных ощущений. Она чувствовала, как в нем воз­растает некая неуправляемая энергия. Из тумана, который он создал в ее голове, рождалось осознание собственной уязвимости. Открыв глаза, она увидела свои согнутые и раз­двинутые ноги и его руку, которая скользила по ее животу вниз, к волосам между ног…
   И кровь. Она видела что-то красное на своих бедрах. Этот образ был в ее голове, но он был таким ярким и реаль­ным. И его воздействие оказалось столь сильным, что ис­пытанное удовольствие мгновенно улетучилось.
   И только снова оказавшись в спальне, она начала со­греваться. Возвращаться к жизни. Вместе с этим воскресе­нием появилось страшное разочарование, которое она уже испытывала в Дареме. Отвращение к собственной ненор­мальности.
   Данте все не шевелился. Он продолжал сидеть там, по­догнув ногу и приподняв колено, голова его была присло­нена к стене, словно он смотрел на небо.
   Он был недобрым по отношению к ней. Он не нуждал­ся в ней в таком плане, тем более в эту ночь, когда он на­верняка провел вечер с любовницей. Это было жестоко с его стороны —напоминать ей о том, чего она не умеет дать. Разве не мог он сдержать себя после того, когда уже побы­вал с женщиной? Уж не оказалась ли она слишком безрас­судной, связав свою судьбу с мужчиной, который столь не­разборчив и аппетиты которого безграничны?
   Если это так, то они не смогут быть даже друзьями. Это настолько расстроило Флер, что она не могла никак успо­коиться. Поначалу в течение непродолжительного време­ни сегодня было так, как во время их свадебного путеше­ствия. Их объятия и испытываемое удовольствие были бе­зобидными, как тогда за живой изгородью.
   А потом ее доверие было оскорблено теми прикоснове­ниями, видом крови и опасной силой, которую он проде­монстрировал.
   «Это ты не понимаешь себя», – сказал он. Может быть, не полностью, но она все-таки понимает достаточно. Она знала об этом всю свою жизнь.
   Она не способна на страсть. Она не может иметь мужа или детей. Она не имеет того, что большинство женщин счи­тают само собой разумеющимся.
   Сейчас выяснилось, что она не в силах иметь даже по­добие брака. Она не может рассчитывать на дружбу и бли­зость, не осложненную сексуальными ожиданиями.
   Она была глупа и наивна, считая, что с Данте Дюклерком все будет иначе, чем с другими мужчинами.
   Данте все еще не двигался. Флер отошла от окна и по­пыталась выбросить из головы все эти печальные мысли.
   Она посмотрела на секретер и увидела письмо, уже на­писанное, но неотправленное. Оно предназначалось Хью Сидделу. Она отложила его отправку по причинам, кото­рые и сама до конца не понимала, причинам, имеющим от­ношение к Данте.
   Письмо будет отправлено утром.
   Она более не станет притворяться, что ее жизнь изме­нилась и что она должна учитывать интересы мужа.
   В конце концов, они не по-настоящему женаты.
   И никогда не будут.

Глава 14

   Данте вышел из клуба «Юнион» на Кокспер-стрит. Гу­стой туман окутал город. Он видел, что надвигается туман, и пришел в клуб пешком.
   Он колебался, возвращаться ему домой или нет. Инте­ресно, Флер уже легла? Вероятно, нет. Она определенно дала понять, что впредь они не будут оставаться наедине, когда весь дом спит. Более того, она даже днем его теперь избегала.
   Очевидно, она поняла, что соблазнить ее он может не только в тишине спящего дома. Его желание не ослабева­ло, а, напротив, набирало силу. Три ночи назад эпизод в саду это доказал. Всякий раз, когда он видел ее, когда они разговаривали, он мечтал о том, чтобы ее соблазнить.
   Так или иначе, он направился в сторону Мейфэра. Он попытался выбросить из головы фантазию о том, что она ожидает его и что случившееся в саду может повториться. Более того, получит свое развитие и продолжение.
   Воспоминания об обнаженном теле Флер и ее страсти полностью завладели им. Он вспоминал, как затем она си­дела у окна, связанная с ним пусть не плотью, но хотя бы мыслями, и это притупило его сознание.
   Удар застал его врасплох. Он был нанесен ему в плечо с такой силой, что Данте распластался на земле. Страшный пинок ногой в бок заставил его перевернуться на спину. Он инстинктивно закрыл руками голову. Очередной удар был нацелен именно туда, но пришелся по рукам.
   На его тело обрушилась палка. Зарычав, он схватился за нее и постарался удержать, несмотря на боль в руке.
   На него посыпались пинки.
   – А, так ты еще сопротивляешься? Дай ему как сле­дует за то, что заставил нас ждать столько времени на холоде.
   Проезжающий по улице экипаж резко остановился. Ку­чер что-то громко крикнул, к нему присоединился еще один голос. Несмотря на туманящую сознание боль, Данте ус­лышал топот ног бегущих к нему людей, а также тех, кто убегал от него. Он упал на тротуар, продолжая сжимать тол­стую палку.
   – Проклятие, это ты! – услышал он голос Сент-Джона. – Слава Богу, что мной овладело любопытство и я по­следовал за тобой из клуба, чтобы узнать, о чем вы говори­ли с Кавано. Скажи что-нибудь, Дюклерк, чтобы я знал, что ты не умер.
   – Я мертв только наполовину и жалею ту часть, кото­рая осталась жить, – пробормотал он.
   – Это пройдет.
   Крепко взяв его за плечи, двое мужчин поставили его на ноги.
   – Моя карета рядом. А теперь осторожно.
   – Это причиняет мне боль большую, чем удары. – Дан­те попытался отодвинуть руку от прощупывающих пальцев Сент-Джона.
   – Я должен проверить, нет ли у тебя переломов.
   Данте сидел в кресле в библиотеке Сент-Джона, разде­тый до пояса, а Сент-Джон производил осмотр. Диана Сент-Джон стояла позади, прижимая компресс к его плечам. Все это причиняло Данте страшную боль.
   Сент-Джон велел ему двигать рукой и пальцами. Затем проверил целостность ребер.
   – Будешь жить, – заключил он, – хотя не думаю, что это входило в планы нападавших.
   – Их целью была кража. А где это ты научился всяким лекарским штучкам?
   – На корабле в юные годы.
   Сент-Джона, похоже, совершенно не беспокоило то, что он своими действиями заставляет Данте страдать. А вот Ди­ана выглядела озабоченной.
   – Этим ударом со спины они могли убить тебя, – сказала она, снимая компресс и прикладывая новый. Затем на­кинула одеяло ему на плечи. – Несколько дюймов выше – и удар пришелся бы по голове.
   Она обошла Данте и осмотрела его руку. Их возвраще­ние домой подняло ее с постели, и ее каштановые волосы сейчас были распущены и волнами падали на халат.
   – Я думаю, что нужно послать за Флер, – сказала она.
   – Нет необходимости, – возразил Сент-Джон, – я очень скоро привезу Дюклерка домой.
   – Мне не нужно эскорта. И я предпочел бы, чтобы Флер об этом не говорили.
   Диана показала на вспухшую руку:
   – Когда она увидит это, она потребует объяснений.
   «Дело в том, что она это не увидит», – подумал Данте.
   Жена Сент-Джона видит его сейчас более обнаженным, чем когда-либо лицезрела Флер.
   – Я расскажу ей историю, которая ее не обеспокоит, – сказал Данте. – Это всего лишь какие-то воришки хотели найти несколько фунтов.
   Диана вскинула брови и взглянула на Сент-Джона.
   – В таком случае я оставляю тебя на попечение моего мужа. Он знает лучше меня, что делать в таких случаях.
   Диана ушла.
   – Что она имела в виду: что ты лучше умеешь обращаться с ранами или с таким человеком, как я?
   Сент-Джон взял со стола коричневую бутылку.
   – Обращаться с ранами. Хотя я не позволил бы сво­ей жене втирать эту жидкость в таких, как ты. Подними руки.
   Поморщившись, Данте поднял руки. Сент-Джон стал втирать жидкость из бутылки в его торс. Данте почувство­вал поначалу тепло, затем жидкость проникла в мускулы.
   Сент-Джон зашел ему за спину и плеснул немного жид­кости на плечи.
   – Я видел, ты опять разговаривал с Кавано. Тебе уда­лось что-либо узнать?
   – Абсолютно ничего.
   – Может быть, и узнавать-то нечего.
   – Думаю, что есть. Он знает Сиддела, ты видел их вме­сте. Однако он избегает упоминания об этом человеке и ме­няет тему разговора, когда о нем заходит речь.
   – Это не слишком умно. Если бы он избегал этой темы не столь навязчиво, было бы не так подозрительно. Полное же молчание возбуждает у других любопытство.
   – Согласен.
   Сент-Джон закрыл бутылку пробкой.
   – Это может в какой-то степени помочь, но не слишком. Завтра ты будешь испытывать адские боли. А теперь расскажи мне, что случилось сегодня вечером.
   – Они лежали в засаде. Был ли им нужен именно я или любой другой подходящий для этой цели человек, я не могу сказать.
   – Давай предположим, что им был нужен именно ты и их целью были не несколько фунтов, а хорошая порка, а может, и того хуже.
   – Давай не будем.
   – Дюклерк, если кто-то задумал тебя убить или пока­лечить, тебе нужно проявить осторожность.
   Данте медленными движениями, превозмогая боль, на­тянул рубашку.
   Сент-Джон помог ему надеть сюртук.
   – Не мог ли это подстроить Фартингстоун? Если тебя не станет, она снова окажется незамужней и уязвимой. Сей­час, когда рассмотрение его иска в Верховном суде отложе­но, он может искать любой другой выход.
   – Это могли быть всего лишь воры, Сент-Джон. Или нанятые кем-то, кто хотел отомстить за что-нибудь.
   – Или человек, который хочет, чтобы ему перестали за­давать вопросы.
   – Или кто-то из моего прошлого, который хотел бы ви­деть меня выпоротым. Мужья могут сохранять гнев очень долго.
   Сент-Джон засмеялся:
   –Это мы можем. Я велю кучеру отвезти тебя домой. Поскольку пока неясно, по какой причине все это произо­шло, нужен ли им был твой кошелек, хорошая порка или твоя смерть, прошу тебя быть предельно осторожным.
   – С удовлетворением должен заметить, что раны на плечах успешно заживают, сэр.
   Хорнби констатировал это, пока Данте надевал рубаш­ку. Его камердинер проявлял постоянный интерес к разме­ру и цвету отека в течение последней недели, главным об­разом в надежде, что услышит объяснения происходящего, которых так и не последовало.
   – В таком случае ты будешь счастлив узнать, что рука также меня больше не беспокоит, Хорнби.
   Пока камердинер выкладывал набор галстуков, Данте вытащил из ящика туалетного столика маленькую коробочку и сунул ее в карман сюртука, висящего в гардеробе. Он собирался находящуюся в ней драгоценность вручить этим утром Флер, чтобы она могла ее использовать, одеваясь на бал к леди Россмор.
   – Не знаешь, Хорнби, моя супруга уже спустилась вниз?
   Красивое лицо камердинера осталось бесстрастным.
   – Полагаю, что да, сэр. Некоторое время назад. Она встает рано.
   Хорнби относился к тому типу людей, которые могут многое сказать, чуть изменив тональность голоса. Его по­следняя фраза, в которой, казалось бы, сообщалось о про­стом факте, явно содержала тревожный подтекст.
   Данте унаследовал Хорнби восемь лет назад от друга, который утонул в Саргассовом море. Хорнби был на удив­ление верным камердинером, готовым экономить, когда выпадали проигрыши, и мириться с различными эксцесса­ми в жизни хозяина. За это время Данте узнал его лучше, чем кого-либо другого.
   И тревожная нотка в голосе Хорнби отнюдь не была слу­чайной. Камердинер знал нечто такое, чего ему не следова­ло говорить. Конечно, если его хозяин проявит настойчи­вость, чтобы вытянуть это из него, тогда он вынужден бу­дет рассказать.
   – Поскольку она не засиживается с вечера допоздна, неудивительно, что она поднимается рано. Возможно, это немодно, но моя жена не придерживается слепо традиций общества.
   – Именно такое объяснение дал мне Уильямс.
   – Надеюсь, что вы оба не обсуждали ее привычки. Это­ го я не потерплю.
   – Уильямс лишь хотел меня успокоить. Сказал, чтобы я занимался домашними делами и не принимал это близко к сердцу. Никаких сплетен не было, я уверен.
   Сплетен? Должно быть, Хорнби отчаянно хотел о чем-то рассказать, если он употребил это слово.
   – У нее есть привычки, которые вызывают твое беспо­койство?
   Хорнби изобразил неловкость, услышав столь прямо по­ставленный вопрос. Он подал Данте щетку для волос и под­ставил ему туалетное зеркало.
   – Ну, если вы требуете от меня ответа… Она частенько гуляет совершенно одна.
   – Я распорядился, чтобы с этой практикой было по­кончено. Сказал Уильямсу, чтобы он готовил карету или организовал ей сопровождение.
   – Да. Он так и объяснил мне. – Хорнби позволил себе негромко вздохнуть.
   – И что же?
   – Поскольку вы требуете ответа… похоже, что леди ос­лушалась вашего приказа и даже пригрозила, что Уильямс будет освобожден от работы, если станет мешать ей или со­общит об этом вам.