Страница:
Он подошел к столу, наполнил серебряный кубок и вернулся к очагу. Анна стояла не шевелясь.
– Довольно изображать из себя объятое страхом нетронутое дитя, которое силой принудили к браку с жестоким грубияном. Иди же сюда, Анна.
Этот упрек и тон, каким он был высказан, возымели свое действие. Анна подошла к очагу, взяла кубок из рук Морвана и села на стул, стоявший у огня. Отпив вина, она не удержалась от колкости:
– Ты говорил, что не в твоих привычках принуждать женщин к близости.
– Возможно, так было лишь потому, что в этом не возникало необходимости. Вот ты, к примеру, готова была уступить мне всякий раз, стоило мне только начать ласкать тебя. Так будет и сегодня.
Ей нечего было на это возразить. Ее тело уже начало предательски реагировать на его присутствие в спальне, на его упоминание о прежних ласках.
– Не надейся этого избежать, Анна. Я тебя предупреждал еще там, внизу. Нынешней ночью ты станешь моей. Это тебе не Ридинг, и никакого выбора у тебя не будет. Ты моя супруга, и я возьму тебя.
Сердце ее начало гулко, глухо биться в груди. Он подошел к ней.
От страха все поплыло у нее перед глазами. Сжимая кубок обеими руками, она взмолилась:
– Задуй свечи, Морван, прошу тебя, и давай уж тогда поскорей с этим покончим!
Она почувствовала приближение его ладони к своему затылку еще прежде, чем он коснулся ее волос.
– Я не собираюсь торопиться, словно на пожар, лишая тебя невинности. Этим я причинил бы тебе лишние страдания. А свечи пусть горят. Я хочу, чтобы мы друг друга видели. Чтобы мы на всю жизнь запомнили друг друга такими, как теперь: молодыми, полными сил и желания. – Рука его продолжала медленно поглаживать ее затылок. Анна втянула голову в плечи. Вот, значит, что он задумал. Будет продолжать лгать ей, станет делать вид, что жаждет обладать ею, с трудом преодолевая отвращение к ее уродству. Ей стало обидно до слез. Она не сможет через это пройти. Она не позволит, чтобы он пользовался ее слабостью, ее страстью к нему, красивому, безупречно сложенному, восхитительно мужественному.
Однако тело ее властно заявляло о желаниях, которые разнились с этими мыслями, с доводами смятенного разума. Пальцы Морвана коснулись ее шеи, он обеими ладонями растянул ворот рубахи и спустил ее до середины плеч Анны. Щекочущий холодок пробежал по ее спине вдоль позвоночника.
Он отвел пышную волну ее волос от затылка и поцеловал в нежную впадинку у шеи. Она закрыла глаза от наслаждения. Но, поддаваясь его ласкам, ни на миг не забывала о том, какой опасности подвергается.
Почувствовав, что еще мгновение, и она не в силах будет заглушить властный голос плоти, Анна вскочила со стула и бросилась в угол комнаты.
И снова наступила зловещая тишина. Она отвернулась к стене, чтобы не встречаться с ним глазами.
– Тебе некуда бежать, Анна. Подойди ко мне. Не бойся. Я не сделаю тебе ничего худого.
Он говорил о боязни. Но ведь она пытается уклониться от неизбежного вовсе не из страха. Ею руководило другое чувство. Неужто же он только делает вид, что не понимает, что творится в ее душе?
Она повернулась к нему лицом. Придется высказаться напрямик, и пусть он, этот притворщик, думает о ней что хочет. Она устала играть в эту игру.
– Ничего я не боюсь. Просто не желаю, чтобы ты себя принуждал… выполнять свой супружеский долг. Не думай, я догадалась, ты солгал мне тогда, в Ридинге. Решил пощадить мои чувства. Но я-то знаю, почему ты меня не взял. Я не из тех, с кем мужчины жаждут предаваться плотской любви. У меня скверная фигура и некрасивое лицо.
– Ах вот, значит, какими валунами ты решила подпереть пошатнувшуюся стену своей непорочности, – удивленно покачивая головой, сказал он. – Прости, не думал, что в число твоих достоинств входит столь изощренная изобретательность. Но выслушай меня и запомни мои слова навсегда: не знаю, как другие, но я желал тебя все это время, с той минуты, как впервые увидел. Я ни о чем другом думать не мог, я тобой бредил! Это просто какое-то наваждение! Ты можешь мне не верить, но я намерен немедленно доказать тебе искренность своих слов.
Он коснулся губами ее затылка и, наклонив голову, стал покрывать поцелуями шею. Вожделение охватило все ее тело, Анна ощутила сладостную истому внизу живота и между ног, и в этот миг внутреннее чувство подсказало ей, что Морван не лгал – ни тогда, в Ридинге, ни теперь. Он, в самом деле, желал ее, желал с той самой минуты, когда впервые увидел…
– Боже, как ты прекрасна! – выдохнул Морван.
Его пламенный взгляд, устремленный на ее нагое тело, согревал ее и воспламенял в ней желания, едва ли не более неистовые, чем те, которые рождались в глубине ее лона от его прикосновений и поцелуев.
– Ты – само совершенство! И я никогда не устану любоваться тобой! Я люблю тебя всю, Анна. Твое тело, и душу, и смелость твою, и доброту, твое бескорыстие и взбалмошность. Неужто же я еще не говорил тебе этого? Знаешь, это только потому, что подобные слова мне не раз случалось произносить в адрес других, к кому я не испытывал ничего, кроме вожделения. А теперь, когда я впервые говорю их искренне, они кажутся мне недостойными тебя, их мало, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую…
Он медленно повернулся спиной к очагу, сделал несколько шагов и, наклонившись к ее уху, прошептал:
– А теперь я опущу тебя на супружеское ложе.
Он бережно уложил ее на белоснежную простыню. Полузакрыв глаза, она наблюдала, как он снимает с себя одежду. Роскошный алый камзол, белая туника и панталоны, сапоги и пояс вскоре очутились на полу. Нетерпение Анны все нарастало, но в этом ожидании, которое чуть пригасило бушующий огонь ее страсти, была своя мучительная прелесть.
Морван, обнаженный и прекрасный, как греческий бог, на миг замер у края кровати, любуясь ею. Она, не скрывая обожания, смотрела на его мускулистое поджарое тело, на завитки волос на широкой груди, на плоский живот, стройные длинные ноги…
– Ты прекрасна, Анна. Ты восхитительна в своей страсти. Отдай же мне ее всю. Будь моей.
– Да! Да! – крикнула она, чувствуя, как волна наслаждения подхватывает ее и несет далеко-далеко, в неведомое…
Она не ощутила тяжести тела Морвана, когда он лег на нее сверху. Опираясь на согнутую в локте руку, он продолжал ласкать ее лоно. Вдруг она почувствовала, как что-то твердое и упругое проникает в ее тело, и плоть рвется под этим неумолимым натиском… Но невероятное наслаждение, которое она испытала, когда его мужская плоть вошла в нее целиком, заставило ее позабыть про боль. Морван замер, вглядываясь в ее лицо. Она почувствовала на себе его взгляд и с трудом разомкнула веки. В ее синих глазах горела любовь, она смотрела на него с восхищением, со страстью, которая не знала пределов.
– Я сделала этот шаг, – прошептала она, зардевшись. – Теперь нас ничто не разделяет.
Ее тонкие пальцы скользнули вдоль его спины. Он зажмурил глаза, чтобы скрыть от нее навернувшиеся на них слезы. Никогда в жизни он не был так счастлив, никогда не верил, что ему суждено пережить подобное.
Приникнув к ее губам в поцелуе, он стал медленно, ритмично двигать бедрами. Он старался не причинять ей лишней боли, и она, догадавшись об этом, ласково прошептала:
– Я выносливей, чем придворные леди, с которыми тебе доводилось делить ложе, Морван. Делай со мной все, чего тебе хочется!
Эта просьба так его тронула, что он снова с трудом удержался от слез. Она была восхитительна в своей щедрости.
В его затуманенном страстью сознании возник образ какой-то далекой прекрасной страны, над которой, глядя вниз с головокружительной высоты, на легком облаке проплывали они с Анной, они были единым целым, они навек слились в нерасторжимом объятии… Потому что сама судьба предназначила их друг другу, и они это знали с момента первой своей встречи…
Анна не привыкла делить ложе с кем бы то ни было. Через несколько часов она проснулась. Свечи еще не догорели. Она взглянула на спящего Морвана. Он был так красив, что у нее дух занялся. Она стала представлять его себе маленьким мальчиком, отроком, юным рыцарем, впервые надевшим шпоры.
Взгляд ее опустился ниже, скользнул по его груди. Она словно невидимым пальцем обвела контуры его мускулов.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. А после положил на свое бедро, укрытое простыней.
– Ты можешь трогать, ласкать, ощупывать меня сколько хочешь. Я ведь принадлежу тебе, как и ты – мне.
– Я думала, ты спишь. Ты всегда чувствуешь на себе мой взгляд?
– Всегда. Как и ты мой.
Она провела ладонью по кудрявым волосам на его груди. «Быть может, – думала она, – он не так сильно меня любит, как когда-то свою Элизабет. И все же…» Все же его слова о том, что он принадлежит ей, звучали для нее сладчайшей музыкой. Она больше ни на миг не сомневалась в его искренности.
Глава 20
– Довольно изображать из себя объятое страхом нетронутое дитя, которое силой принудили к браку с жестоким грубияном. Иди же сюда, Анна.
Этот упрек и тон, каким он был высказан, возымели свое действие. Анна подошла к очагу, взяла кубок из рук Морвана и села на стул, стоявший у огня. Отпив вина, она не удержалась от колкости:
– Ты говорил, что не в твоих привычках принуждать женщин к близости.
– Возможно, так было лишь потому, что в этом не возникало необходимости. Вот ты, к примеру, готова была уступить мне всякий раз, стоило мне только начать ласкать тебя. Так будет и сегодня.
Ей нечего было на это возразить. Ее тело уже начало предательски реагировать на его присутствие в спальне, на его упоминание о прежних ласках.
– Не надейся этого избежать, Анна. Я тебя предупреждал еще там, внизу. Нынешней ночью ты станешь моей. Это тебе не Ридинг, и никакого выбора у тебя не будет. Ты моя супруга, и я возьму тебя.
Сердце ее начало гулко, глухо биться в груди. Он подошел к ней.
От страха все поплыло у нее перед глазами. Сжимая кубок обеими руками, она взмолилась:
– Задуй свечи, Морван, прошу тебя, и давай уж тогда поскорей с этим покончим!
Она почувствовала приближение его ладони к своему затылку еще прежде, чем он коснулся ее волос.
– Я не собираюсь торопиться, словно на пожар, лишая тебя невинности. Этим я причинил бы тебе лишние страдания. А свечи пусть горят. Я хочу, чтобы мы друг друга видели. Чтобы мы на всю жизнь запомнили друг друга такими, как теперь: молодыми, полными сил и желания. – Рука его продолжала медленно поглаживать ее затылок. Анна втянула голову в плечи. Вот, значит, что он задумал. Будет продолжать лгать ей, станет делать вид, что жаждет обладать ею, с трудом преодолевая отвращение к ее уродству. Ей стало обидно до слез. Она не сможет через это пройти. Она не позволит, чтобы он пользовался ее слабостью, ее страстью к нему, красивому, безупречно сложенному, восхитительно мужественному.
Однако тело ее властно заявляло о желаниях, которые разнились с этими мыслями, с доводами смятенного разума. Пальцы Морвана коснулись ее шеи, он обеими ладонями растянул ворот рубахи и спустил ее до середины плеч Анны. Щекочущий холодок пробежал по ее спине вдоль позвоночника.
Он отвел пышную волну ее волос от затылка и поцеловал в нежную впадинку у шеи. Она закрыла глаза от наслаждения. Но, поддаваясь его ласкам, ни на миг не забывала о том, какой опасности подвергается.
Почувствовав, что еще мгновение, и она не в силах будет заглушить властный голос плоти, Анна вскочила со стула и бросилась в угол комнаты.
И снова наступила зловещая тишина. Она отвернулась к стене, чтобы не встречаться с ним глазами.
– Тебе некуда бежать, Анна. Подойди ко мне. Не бойся. Я не сделаю тебе ничего худого.
Он говорил о боязни. Но ведь она пытается уклониться от неизбежного вовсе не из страха. Ею руководило другое чувство. Неужто же он только делает вид, что не понимает, что творится в ее душе?
Она повернулась к нему лицом. Придется высказаться напрямик, и пусть он, этот притворщик, думает о ней что хочет. Она устала играть в эту игру.
– Ничего я не боюсь. Просто не желаю, чтобы ты себя принуждал… выполнять свой супружеский долг. Не думай, я догадалась, ты солгал мне тогда, в Ридинге. Решил пощадить мои чувства. Но я-то знаю, почему ты меня не взял. Я не из тех, с кем мужчины жаждут предаваться плотской любви. У меня скверная фигура и некрасивое лицо.
– Ах вот, значит, какими валунами ты решила подпереть пошатнувшуюся стену своей непорочности, – удивленно покачивая головой, сказал он. – Прости, не думал, что в число твоих достоинств входит столь изощренная изобретательность. Но выслушай меня и запомни мои слова навсегда: не знаю, как другие, но я желал тебя все это время, с той минуты, как впервые увидел. Я ни о чем другом думать не мог, я тобой бредил! Это просто какое-то наваждение! Ты можешь мне не верить, но я намерен немедленно доказать тебе искренность своих слов.
Он коснулся губами ее затылка и, наклонив голову, стал покрывать поцелуями шею. Вожделение охватило все ее тело, Анна ощутила сладостную истому внизу живота и между ног, и в этот миг внутреннее чувство подсказало ей, что Морван не лгал – ни тогда, в Ридинге, ни теперь. Он, в самом деле, желал ее, желал с той самой минуты, когда впервые увидел…
– Боже, как ты прекрасна! – выдохнул Морван.
Его пламенный взгляд, устремленный на ее нагое тело, согревал ее и воспламенял в ней желания, едва ли не более неистовые, чем те, которые рождались в глубине ее лона от его прикосновений и поцелуев.
– Ты – само совершенство! И я никогда не устану любоваться тобой! Я люблю тебя всю, Анна. Твое тело, и душу, и смелость твою, и доброту, твое бескорыстие и взбалмошность. Неужто же я еще не говорил тебе этого? Знаешь, это только потому, что подобные слова мне не раз случалось произносить в адрес других, к кому я не испытывал ничего, кроме вожделения. А теперь, когда я впервые говорю их искренне, они кажутся мне недостойными тебя, их мало, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую…
Он медленно повернулся спиной к очагу, сделал несколько шагов и, наклонившись к ее уху, прошептал:
– А теперь я опущу тебя на супружеское ложе.
Он бережно уложил ее на белоснежную простыню. Полузакрыв глаза, она наблюдала, как он снимает с себя одежду. Роскошный алый камзол, белая туника и панталоны, сапоги и пояс вскоре очутились на полу. Нетерпение Анны все нарастало, но в этом ожидании, которое чуть пригасило бушующий огонь ее страсти, была своя мучительная прелесть.
Морван, обнаженный и прекрасный, как греческий бог, на миг замер у края кровати, любуясь ею. Она, не скрывая обожания, смотрела на его мускулистое поджарое тело, на завитки волос на широкой груди, на плоский живот, стройные длинные ноги…
– Ты прекрасна, Анна. Ты восхитительна в своей страсти. Отдай же мне ее всю. Будь моей.
– Да! Да! – крикнула она, чувствуя, как волна наслаждения подхватывает ее и несет далеко-далеко, в неведомое…
Она не ощутила тяжести тела Морвана, когда он лег на нее сверху. Опираясь на согнутую в локте руку, он продолжал ласкать ее лоно. Вдруг она почувствовала, как что-то твердое и упругое проникает в ее тело, и плоть рвется под этим неумолимым натиском… Но невероятное наслаждение, которое она испытала, когда его мужская плоть вошла в нее целиком, заставило ее позабыть про боль. Морван замер, вглядываясь в ее лицо. Она почувствовала на себе его взгляд и с трудом разомкнула веки. В ее синих глазах горела любовь, она смотрела на него с восхищением, со страстью, которая не знала пределов.
– Я сделала этот шаг, – прошептала она, зардевшись. – Теперь нас ничто не разделяет.
Ее тонкие пальцы скользнули вдоль его спины. Он зажмурил глаза, чтобы скрыть от нее навернувшиеся на них слезы. Никогда в жизни он не был так счастлив, никогда не верил, что ему суждено пережить подобное.
Приникнув к ее губам в поцелуе, он стал медленно, ритмично двигать бедрами. Он старался не причинять ей лишней боли, и она, догадавшись об этом, ласково прошептала:
– Я выносливей, чем придворные леди, с которыми тебе доводилось делить ложе, Морван. Делай со мной все, чего тебе хочется!
Эта просьба так его тронула, что он снова с трудом удержался от слез. Она была восхитительна в своей щедрости.
В его затуманенном страстью сознании возник образ какой-то далекой прекрасной страны, над которой, глядя вниз с головокружительной высоты, на легком облаке проплывали они с Анной, они были единым целым, они навек слились в нерасторжимом объятии… Потому что сама судьба предназначила их друг другу, и они это знали с момента первой своей встречи…
Анна не привыкла делить ложе с кем бы то ни было. Через несколько часов она проснулась. Свечи еще не догорели. Она взглянула на спящего Морвана. Он был так красив, что у нее дух занялся. Она стала представлять его себе маленьким мальчиком, отроком, юным рыцарем, впервые надевшим шпоры.
Взгляд ее опустился ниже, скользнул по его груди. Она словно невидимым пальцем обвела контуры его мускулов.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. А после положил на свое бедро, укрытое простыней.
– Ты можешь трогать, ласкать, ощупывать меня сколько хочешь. Я ведь принадлежу тебе, как и ты – мне.
– Я думала, ты спишь. Ты всегда чувствуешь на себе мой взгляд?
– Всегда. Как и ты мой.
Она провела ладонью по кудрявым волосам на его груди. «Быть может, – думала она, – он не так сильно меня любит, как когда-то свою Элизабет. И все же…» Все же его слова о том, что он принадлежит ей, звучали для нее сладчайшей музыкой. Она больше ни на миг не сомневалась в его искренности.
Глава 20
Три дня пролетели как сон, исполненный блаженства, нежности, восторгов и пылкой страсти. Анна не разлучалась с Морваном ни на мгновение. Несмотря на продолжавшиеся празднества и обилие в замке посторонних, они то и дело уединялись в спальне, чтобы насладиться близостью.
Три дня любовного угара. Три дня поздравлений, пышных трапез, веселых забав, танцев, смеха.
На четвертый день вассалы и владетельные лорды из соседних поместий разъехались по домам со своими женами, детьми и слугами. Анна и Морван провожали их у ворот и долго следили глазами за вереницей повозок, что тянулась вдаль по зимней дороге.
Обитатели Ла-Рош-де-Роальд, позевывая, вернулись к своим повседневным делам. Слуги убрали лишние тюфяки в кладовые и вернули стулья и табуреты в комнату для шитья, которая перестала быть спальней для гостей и снова наполнилась веселым гомоном белошвеек. Каждый занял свое привычное место за столом. Карлос еще до обеда ускакал на конеферму. Катрин с прежней бойкостью принялась отдавать распоряжения служанкам.
Жизнь входила в свою колею. Для всех, кроме Анны.
После перемен в ее судьбе, после долгих путешествий и хлопот последних месяцев она вдруг почувствовала себя опустошенной. Ей нечем было заняться.
Морван средь бела дня вдруг взял да и завалился спать. В ее постель. Анна приказала оседлать для себя Тень, решив, что прогулка верхом взбодрит ее и рассеет невесть откуда взявшуюся грусть.
Оседланная лошадь предстала перед ней в сопровождении трех вооруженных воинов.
– Куда это вы направляетесь? – строго спросила она, запрыгивая в седло и оборачивая вокруг икр дурацкий подол юбки.
– Туда же, куда и вы, миледи, – с поклоном ответил ей один из мужчин.
– Грум что-то напутал, – поморщилась она. – Мне не нужны сопровождающие. Я недалеко.
– Это приказ милорда, миледи. Вы не должны в одиночестве покидать крепость.
Она уставилась на них расширенными от гнева глазами. Тот, кто ей отвечал, был нанят Морваном в Бресте в канун свадебных торжеств, но остальные двое, солдаты крепостного гарнизона, с давних пор почитали ее за свою госпожу и выполняли только ее распоряжения.
– Я не нуждаюсь в охране, – повторила она. – Просто хочу прогуляться верхом, как всегда.
– Но мы не смеем ослушаться сэра Морвана, миледи. Он строго-настрого нам приказал и грумам тоже, чтоб вас одну не выпускать.
Эти слова вмиг отрезвили ее. Она вздрогнула, словно ее окатили ушатом ледяной воды. Любовный угар, в котором она пребывала последние дни, уступил место досаде.
За пределами Ла-Рош-де-Роальд ей без труда удалось бы ускакать прочь от этих непрошеных охранников на своей быстроногой кобыле. Где уж их неповоротливым коням угнаться за ее Тенью! Но она соскочила с седла и молча направилась ко входу в замок. И весь остаток дня бродила по парапетам стен.
За ужином она рассказала о случившемся Морвану.
– Да-да, – кивнул он как ни в чем не бывало, – я распорядился, чтобы тебя охраняли, когда ты выезжаешь за ворота. Ради твоей безопасности.
– Мне не нужна охрана. До сих пор я прекрасно без нее обходилась.
– Побойся Бога, Анна! До сих пор твоя беспечность сходила тебе с рук, но это не означает, что так будет всегда. Я ведь отрядил для тебя троих воинов. Всего троих. Это меньше, чем нанимают для своей охраны все до единой леди из окрестных замков. Я узнавал. Времена сейчас неспокойные, ты это знаешь не хуже меня.
– Мне безразлично, сколько солдат нанимают эти трусливые гусыни для охраны своих безмозглых голов. Верхом на Тени я уйду от любого, кто пожелал бы причинить мне зло. Повторяю, я хочу выезжать на верховые прогулки одна!
– Привыкнешь. Не обращай на них внимания. Пойми, я не могу тебе позволить рисковать собой. И вот еще что: пока за Гюрвана не внесут выкуп, и он не уберется из этих краев, ты, прежде чем покинуть крепость, станешь меня об этом извещать.
Еще один ушат ледяной воды.
– Нет, на это я никогда не соглашусь!
Он улыбнулся, однако глаза его смотрели холодно.
– Согласишься. Ведь это для твоего же блага. И давай больше к этому не возвращаться.
Сундуки Морвана по-прежнему оставались в ее комнате. Их перенесли туда в те дни, когда в крепости буквально яблоку негде было упасть, столько гостей прибыло на свадебные торжества. Но они разъехались еще утром, а сундуки убрать никому и в голову не пришло. Ночью, когда Морван уснул, насытившись любовью, Анне пришло в голову, что он намеренно оставил здесь свои вещи. Она вгляделась в красивое лицо, утопавшее в мягких подушках. Неужто он посягает и на это? На ее личные покои, ее убежище?
Во время переговоров об условиях их устного брачного соглашения, которые они вели в доме Дэвида, он сумел выторговать для себя множество преимуществ. Беззастенчиво воспользовался ее неопытностью, незнанием многих сторон жизни. Он пустил в ход свое влияние на короля, лишь бы только сломить ее сопротивление, ограничить ее требования, на которых она сама, как ему казалось, со временем перестала бы настаивать. И если все будет продолжаться, как началось, он будет иметь все, чего только мог бы пожелать, – богатство, и власть над ней, и любовные утехи, и даже наследника, когда придет время. Он рассчитывал так крепко привязать ее к себе семейными и любовными узами, чтобы через шесть лет она и думать забыла об уходе в монастырь.
Неужто же он и в самом деле рассчитывал на ее полную и безоговорочную капитуляцию? На сдачу всех позиций? Возможно, так оно и вышло бы, если бы она могла поверить, что он ее действительно любит. Но ведь он уже питал страсть к другим женщинам и, кто знает, быть может, вновь воспылает ею к какой-нибудь придворной обольстительнице, из тех, что румянят щеки и завивают волосы? Да, он вожделел к ней, он называл ее «любовь моя». Но любовь бывает разной…
Если уж на то пошло, то ее многие любят: Асканио, Карлос, Джосс. И она питает к ним глубокую привязанность. А Морван… Она готова была поклясться, что он никогда не чувствовал беззащитности, уязвимости, какие присущи человеку, томимому любовью, никогда не испытывал нестерпимой боли, подобной той, что раздирает сейчас ее душу. Нет, возможно, он пережил нечто подобное, когда был влюблен в свою Элизабет. Быть может, он и теперь к ней неравнодушен. Но Анне де Леон не дано было пробудить в нем это трепетное чувство. Зато как хорошо ему известно, насколько податливы женщины, пребывающие во власти любви! Он не сомневается, что и она, его законная супруга, безропотно покорится этой власти. Попытку подчинить ее своей воле при помощи любовных ласк он впервые предпринял еще накануне осады Ла-Рош-де-Роальд.
Нет, такие условия она не примет. Позволив любви завладеть всем своим существом, отказавшись ради чувства к нему от своего «я», от свободы, от всего, что ей дорого, она останется ни с чем, когда он рано или поздно отвернется от нее и обратит свой взор на другую…
Весь следующий день она бесцельно бродила по замку и двору, чувствуя себя лишней в этом небольшом мирке, где безраздельно властвовали Катрин и Морван. Слуги и воины с охотой выполняли их распоряжения, каждый знал свое дело. А ведь еще недавно без ее участия здесь не решался ни один вопрос. Морвану больше подошла бы Катрин. Анна грустно усмехнулась при этой мысли. Они и впрямь составили бы прекрасную пару. Жаль, что сестра и Джосс поторопили события…
Она немного приободрилась лишь когда напомнила себе, по какой причине предложила Морвану стать ее законным супругом. Пора было напомнить об этом и ему.
После ужина она поднялась к себе наверх. Морван шел за ней по пятам. У двери в приемную покойного отца она остановилась и сказала:
– Я велела перенести твои вещи сюда. Сегодня я желаю ночевать одна.
Он впился глазами в ее лицо, словно пытаясь прочитать мысли, которые она не высказала вслух, и растерянно пробормотал:
– Ты, похоже, и не думала шутить.
– Да.
– Но что же это на тебя нашло?
– Я сама хотела бы знать, что, – горько усмехнулась она. Он притянул ее к себе и взял за подбородок, заставив смотреть себе в глаза.
– Ты не оттолкнешь меня, не откажешься от того, что нас связывает. – Губы его жадно прильнули к ее губам. – Мне достаточно прикоснуться к тебе, и кровь твоя вскипает от страсти. В этом ты безраздельно моя!
Он говорил правду, и она не пыталась возражать. Гордо выпрямила спину и смерила его холодным взглядом.
– Нас связывает вожделение, но я не желаю быть его рабой.
– Что за глупости ты говоришь? Разве я отношусь к тебе как к рабе? Выдумать такое!
Анна кожей ощущала накал его гнева и жар страсти. Он так крепко прижал ее к себе, что ей стало трудно дышать. Однажды он уже вел себя с ней подобным образом. Это было после ее рискованной прогулки по саду с юным рыцарем Йеном.
– Ты, я вижу, решил подкрепить слова действиями, – с сарказмом проговорила она, и это вмиг его отрезвило. Искры в глазах тотчас же погасли. Он разжал руки.
– Так тому и быть, Анна. Отправляйся в свою святую келью. По-видимому, мне пора вспомнить некоторые детали нашего соглашения.
Она молча повернулась и прошла по коридору к своей комнате. Там уже хлопотала Рут, приготовляя ей постель. Анна отпустила ее и вытащила из сундука кое-что из одежды.
Тунику, панталоны и сапоги для верховой езды.
Морван терпеливо ждал, пока конюх оседлает гнедого жеребца.
Он все время был настороже, ожидая со стороны Анны какой-нибудь дикой выходки, но этот внезапный бунт все же застал его врасплох. Ему казалось, выпроводив его минувшей ночью из своей комнаты и отказав в объятиях, она надолго успокоится.
Видимо, он ее недооценил. Любая другая женщина на ее месте быстро примирилась бы со своим новым положением. Но в том-то и дело, что Анна никогда не была и не будет «любой другой». Именно этим она и пленила его. Что, однако, не могло служить оправданием ее новой отчаянной проделки.
Он прислонился к деревянной стене конюшни. От гнева руки его сами собой сжались в кулаки. Асканио и Грегори шли к нему через двор.
– Около часа назад, – доложил Грегори. – Стража у ворот – недоумки, как я погляжу. Она сумела их обвести вокруг пальца.
Морвану было в чем себя винить. Следовало усилить стражу своими людьми. Ведь воины, которые охраняли ворота, привыкли повиноваться своей госпоже. Которая, кроме всего прочего, была куда умнее и хитрее любого из этих простофиль. Ему стало любопытно, к какой уловке она прибегла, чтобы заставить их отворить тяжелые створки и поднять решетку.
– Полагаю, мне лучше будет отправиться с вами, – предложил Асканио.
– У меня, что же, и вправду такой свирепый вид? – мрачно усмехнулся Морван.
– Как у убийцы с большой дороги, – без тени улыбки заявил священнослужитель.
– В таком случае лицо мое выражает куда больше досады и гнева, чем вмещает душа. Я ее и пальцем не трону, клянусь вам. Полагаю, она отправилась на свою ферму?
Асканио пожал плечами:
– Это ее радость, дело ее жизни.
– Я ей не запрещал там бывать.
– Пока нет.
Конь, наконец, был оседлан, и Морван вывел его во двор. Вскочив в седло, он наклонился вниз, к Асканио, и с плохо сдерживаемой злостью спросил:
– Вы, святой отец, похоже, не одобряете того, как я обращаюсь с женой?
– Раз уж вы спросили, то я осмелился бы посоветовать вам не забывать, что сделало ее такой, какая она есть. В особенности же примите в рассуждение, что сама она никогда этого не забудет. Какие бы ласки вы ей ни расточали.
Морван сдвинул брови и, ни слова не ответив Асканио, тронул поводья. Жеребец поскакал к воротам.
Глядя между ушей гнедого, он ждал, пока поднимут решетку, и спиной ощущал на себе взгляды слуг и воинов. Они все уже знали, что Анна вопреки его распоряжению ускакала верхом из крепости и что он отправляется за ней вдогонку. Эта бунтарская выходка многим пришлась по душе. Не все в замке были рады, что их госпожа вышла за английского лорда, душой и телом преданного английскому королю.
Он пустил коня в галоп и помчался напрямик через широкое поле. Ему очень хотелось бы не связывать происшедшее с событиями вчерашнего вечера, но в душе он понимал, что это звенья одной цепи. Никогда еще женщины ему не отказывали, теперь же на это не задумываясь отважилась собственная его супруга! Придворные красавицы, хоть раз изведавшие его ласки, все как одна безропотно ему подчинялись. И вот теперь он вдруг получил решительный отпор.
Он не пытался доискаться причин ее поступка. Одно было ему ясно: какую бы сделку они ни заключили, о каких бы условиях ни уговорились, он не станет мириться с ее вызывающим поведением. Не позволит ей отвергнуть то, что их соединило.
Он надеялся постепенно, шаг за шагом, изменить уклад ее жизни так, чтобы она привыкала к переменам, сама того не замечая. Но Анна оказалась умнее, проницательнее, чем он думал. И мгновенно догадалась, что за планы он вынашивает, чем ей грозит их воплощение в жизнь.
Что ж, он пытался приручить Анну, пробудив ее чувственность. Это не удалось. Остается прибегнуть к доводам разума. Если и в этом случае он потерпит фиаско, тогда…
Конь ступил на тропинку, что вела к ферме. Морван натянул поводья. Жеребец перешел с галопа на легкую рысь.
Морван тяжело вздохнул. Он был знаком с несколькими владетельными лордами, которые, утверждая свою власть над женами и дочерьми, то и дело прибегали к помощи розог и поясных ремней. И во всеуслышание этим хвалились. Но ему претила сама мысль о возможности физической расправы над женщиной, существом слабым, нежным, не способным оказать сопротивление. Вдобавок он понимал, что стоило бы ему хоть раз замахнуться на Анну, и это навсегда подорвало бы ее доверие к нему.
Его рассеянный взгляд скользнул по утоптанной тропинке. То, что он на ней увидел, заставило его остановить коня.
Выехав из ворот замка, он пустился через поле по отчетливым следам копыт Тени. На тропинке подковы ее впечатались в землю поверх следов какой-то другой лошади.
Вероятно, здесь недавно проехал Карлос. Теперь же сбоку от четких отпечатков ее копыт виднелись следы двух или трех лошадей.
Кровь застыла в жилах у Морвана при мысли о том, какой опасности, быть может, подвергалась Анна в эту самую минуту. Но к беспокойству за нее, к боязни ее потерять в душе его примешивалось чувство досады. Она могла погибнуть из-за собственного глупого упрямства! Да и он тоже хорош! Зная, с кем имеет дело, он должен был попросту запереть ее в одной из комнат, выставив охрану у дверей!
Но вот следы Тени исчезли в зарослях кустарника. Лошадь и ее всадница свернули к конеферме. Отпечатки подков двух или трех чужих лошадей цепочкой, насколько хватало глаз, тянулись вдоль тропинки. Морван облегченно перевел дух и пришпорил гнедого.
Анна гнала вороную кобылу по обширному пастбищу. Животное было молодым, норовистым. С ним предстояло еще повозиться, прежде чем оно будет готово к продаже. Кобылке суждено было стать верховой лошадкой, возить какую-нибудь состоятельную леди на прогулки. А ведь при ее блестящих качествах – силе, выносливости – она могла бы замечательно себя проявить на ратном поле. Но рыцари всегда предпочитают сражаться верхом на жеребцах.
Быстрая езда была по душе и кобылке, и наезднице. Анна улыбалась, глаза ее сияли. Подумать только, она столько времени была лишена этого удовольствия! Ей захотелось проехаться хоть немного, встав ступнями на седло. Но этот трюк можно было выполнить, лишь положившись на кроткую и умную Тень. Что же до вороной, то ее сначала следовало как следует объездить.
Свободна и предоставлена самой себе. Душа ее полнилась восторгом. Она знала, что ей придется дорого за это заплатить. И все же…
«Морван, не заставляй меня делать выбор между тобой и этим пьянящим чувством свободы, потому что я сама не знаю, что мне дороже. Не требуй, чтобы я выбирала между тобой и собой».
Она направила кобылу к ферме и, спешившись посередине двора, передала поводья Луи. Нынче была его очередь ухаживать за лошадьми.
Из конюшни навстречу ей вышел Карлос.
– Ты-то как раз мне и нужен, – улыбнулась она. – Я так давно не держала в руках меч. Потренируемся?
– Что вы! Он меня за это убьет!
– Он это не запретил.
– Что ж с того? Вспомните, он не одобрял вашей тяги к оружию, еще когда добровольно вызвался служить в гарнизоне Ла-Рош-де-Роальд.
– Вот не подумала бы, что ты его боишься.
– Только дурак по собственной воле положит голову на плаху. Да я, признаться, и за вас опасаюсь. Вы и без того уже нарушили его запрет. Покатались верхом, и будете вас. Постреляйте из лука, коли уж на то пошло.
Но Анна не намерена была сдаваться. Эта выходка так или иначе вызовет гнев Морвана. Поэтому надо вдоволь насладиться свободой. Пока можно.
Три дня любовного угара. Три дня поздравлений, пышных трапез, веселых забав, танцев, смеха.
На четвертый день вассалы и владетельные лорды из соседних поместий разъехались по домам со своими женами, детьми и слугами. Анна и Морван провожали их у ворот и долго следили глазами за вереницей повозок, что тянулась вдаль по зимней дороге.
Обитатели Ла-Рош-де-Роальд, позевывая, вернулись к своим повседневным делам. Слуги убрали лишние тюфяки в кладовые и вернули стулья и табуреты в комнату для шитья, которая перестала быть спальней для гостей и снова наполнилась веселым гомоном белошвеек. Каждый занял свое привычное место за столом. Карлос еще до обеда ускакал на конеферму. Катрин с прежней бойкостью принялась отдавать распоряжения служанкам.
Жизнь входила в свою колею. Для всех, кроме Анны.
После перемен в ее судьбе, после долгих путешествий и хлопот последних месяцев она вдруг почувствовала себя опустошенной. Ей нечем было заняться.
Морван средь бела дня вдруг взял да и завалился спать. В ее постель. Анна приказала оседлать для себя Тень, решив, что прогулка верхом взбодрит ее и рассеет невесть откуда взявшуюся грусть.
Оседланная лошадь предстала перед ней в сопровождении трех вооруженных воинов.
– Куда это вы направляетесь? – строго спросила она, запрыгивая в седло и оборачивая вокруг икр дурацкий подол юбки.
– Туда же, куда и вы, миледи, – с поклоном ответил ей один из мужчин.
– Грум что-то напутал, – поморщилась она. – Мне не нужны сопровождающие. Я недалеко.
– Это приказ милорда, миледи. Вы не должны в одиночестве покидать крепость.
Она уставилась на них расширенными от гнева глазами. Тот, кто ей отвечал, был нанят Морваном в Бресте в канун свадебных торжеств, но остальные двое, солдаты крепостного гарнизона, с давних пор почитали ее за свою госпожу и выполняли только ее распоряжения.
– Я не нуждаюсь в охране, – повторила она. – Просто хочу прогуляться верхом, как всегда.
– Но мы не смеем ослушаться сэра Морвана, миледи. Он строго-настрого нам приказал и грумам тоже, чтоб вас одну не выпускать.
Эти слова вмиг отрезвили ее. Она вздрогнула, словно ее окатили ушатом ледяной воды. Любовный угар, в котором она пребывала последние дни, уступил место досаде.
За пределами Ла-Рош-де-Роальд ей без труда удалось бы ускакать прочь от этих непрошеных охранников на своей быстроногой кобыле. Где уж их неповоротливым коням угнаться за ее Тенью! Но она соскочила с седла и молча направилась ко входу в замок. И весь остаток дня бродила по парапетам стен.
За ужином она рассказала о случившемся Морвану.
– Да-да, – кивнул он как ни в чем не бывало, – я распорядился, чтобы тебя охраняли, когда ты выезжаешь за ворота. Ради твоей безопасности.
– Мне не нужна охрана. До сих пор я прекрасно без нее обходилась.
– Побойся Бога, Анна! До сих пор твоя беспечность сходила тебе с рук, но это не означает, что так будет всегда. Я ведь отрядил для тебя троих воинов. Всего троих. Это меньше, чем нанимают для своей охраны все до единой леди из окрестных замков. Я узнавал. Времена сейчас неспокойные, ты это знаешь не хуже меня.
– Мне безразлично, сколько солдат нанимают эти трусливые гусыни для охраны своих безмозглых голов. Верхом на Тени я уйду от любого, кто пожелал бы причинить мне зло. Повторяю, я хочу выезжать на верховые прогулки одна!
– Привыкнешь. Не обращай на них внимания. Пойми, я не могу тебе позволить рисковать собой. И вот еще что: пока за Гюрвана не внесут выкуп, и он не уберется из этих краев, ты, прежде чем покинуть крепость, станешь меня об этом извещать.
Еще один ушат ледяной воды.
– Нет, на это я никогда не соглашусь!
Он улыбнулся, однако глаза его смотрели холодно.
– Согласишься. Ведь это для твоего же блага. И давай больше к этому не возвращаться.
Сундуки Морвана по-прежнему оставались в ее комнате. Их перенесли туда в те дни, когда в крепости буквально яблоку негде было упасть, столько гостей прибыло на свадебные торжества. Но они разъехались еще утром, а сундуки убрать никому и в голову не пришло. Ночью, когда Морван уснул, насытившись любовью, Анне пришло в голову, что он намеренно оставил здесь свои вещи. Она вгляделась в красивое лицо, утопавшее в мягких подушках. Неужто он посягает и на это? На ее личные покои, ее убежище?
Во время переговоров об условиях их устного брачного соглашения, которые они вели в доме Дэвида, он сумел выторговать для себя множество преимуществ. Беззастенчиво воспользовался ее неопытностью, незнанием многих сторон жизни. Он пустил в ход свое влияние на короля, лишь бы только сломить ее сопротивление, ограничить ее требования, на которых она сама, как ему казалось, со временем перестала бы настаивать. И если все будет продолжаться, как началось, он будет иметь все, чего только мог бы пожелать, – богатство, и власть над ней, и любовные утехи, и даже наследника, когда придет время. Он рассчитывал так крепко привязать ее к себе семейными и любовными узами, чтобы через шесть лет она и думать забыла об уходе в монастырь.
Неужто же он и в самом деле рассчитывал на ее полную и безоговорочную капитуляцию? На сдачу всех позиций? Возможно, так оно и вышло бы, если бы она могла поверить, что он ее действительно любит. Но ведь он уже питал страсть к другим женщинам и, кто знает, быть может, вновь воспылает ею к какой-нибудь придворной обольстительнице, из тех, что румянят щеки и завивают волосы? Да, он вожделел к ней, он называл ее «любовь моя». Но любовь бывает разной…
Если уж на то пошло, то ее многие любят: Асканио, Карлос, Джосс. И она питает к ним глубокую привязанность. А Морван… Она готова была поклясться, что он никогда не чувствовал беззащитности, уязвимости, какие присущи человеку, томимому любовью, никогда не испытывал нестерпимой боли, подобной той, что раздирает сейчас ее душу. Нет, возможно, он пережил нечто подобное, когда был влюблен в свою Элизабет. Быть может, он и теперь к ней неравнодушен. Но Анне де Леон не дано было пробудить в нем это трепетное чувство. Зато как хорошо ему известно, насколько податливы женщины, пребывающие во власти любви! Он не сомневается, что и она, его законная супруга, безропотно покорится этой власти. Попытку подчинить ее своей воле при помощи любовных ласк он впервые предпринял еще накануне осады Ла-Рош-де-Роальд.
Нет, такие условия она не примет. Позволив любви завладеть всем своим существом, отказавшись ради чувства к нему от своего «я», от свободы, от всего, что ей дорого, она останется ни с чем, когда он рано или поздно отвернется от нее и обратит свой взор на другую…
Весь следующий день она бесцельно бродила по замку и двору, чувствуя себя лишней в этом небольшом мирке, где безраздельно властвовали Катрин и Морван. Слуги и воины с охотой выполняли их распоряжения, каждый знал свое дело. А ведь еще недавно без ее участия здесь не решался ни один вопрос. Морвану больше подошла бы Катрин. Анна грустно усмехнулась при этой мысли. Они и впрямь составили бы прекрасную пару. Жаль, что сестра и Джосс поторопили события…
Она немного приободрилась лишь когда напомнила себе, по какой причине предложила Морвану стать ее законным супругом. Пора было напомнить об этом и ему.
После ужина она поднялась к себе наверх. Морван шел за ней по пятам. У двери в приемную покойного отца она остановилась и сказала:
– Я велела перенести твои вещи сюда. Сегодня я желаю ночевать одна.
Он впился глазами в ее лицо, словно пытаясь прочитать мысли, которые она не высказала вслух, и растерянно пробормотал:
– Ты, похоже, и не думала шутить.
– Да.
– Но что же это на тебя нашло?
– Я сама хотела бы знать, что, – горько усмехнулась она. Он притянул ее к себе и взял за подбородок, заставив смотреть себе в глаза.
– Ты не оттолкнешь меня, не откажешься от того, что нас связывает. – Губы его жадно прильнули к ее губам. – Мне достаточно прикоснуться к тебе, и кровь твоя вскипает от страсти. В этом ты безраздельно моя!
Он говорил правду, и она не пыталась возражать. Гордо выпрямила спину и смерила его холодным взглядом.
– Нас связывает вожделение, но я не желаю быть его рабой.
– Что за глупости ты говоришь? Разве я отношусь к тебе как к рабе? Выдумать такое!
Анна кожей ощущала накал его гнева и жар страсти. Он так крепко прижал ее к себе, что ей стало трудно дышать. Однажды он уже вел себя с ней подобным образом. Это было после ее рискованной прогулки по саду с юным рыцарем Йеном.
– Ты, я вижу, решил подкрепить слова действиями, – с сарказмом проговорила она, и это вмиг его отрезвило. Искры в глазах тотчас же погасли. Он разжал руки.
– Так тому и быть, Анна. Отправляйся в свою святую келью. По-видимому, мне пора вспомнить некоторые детали нашего соглашения.
Она молча повернулась и прошла по коридору к своей комнате. Там уже хлопотала Рут, приготовляя ей постель. Анна отпустила ее и вытащила из сундука кое-что из одежды.
Тунику, панталоны и сапоги для верховой езды.
Морван терпеливо ждал, пока конюх оседлает гнедого жеребца.
Он все время был настороже, ожидая со стороны Анны какой-нибудь дикой выходки, но этот внезапный бунт все же застал его врасплох. Ему казалось, выпроводив его минувшей ночью из своей комнаты и отказав в объятиях, она надолго успокоится.
Видимо, он ее недооценил. Любая другая женщина на ее месте быстро примирилась бы со своим новым положением. Но в том-то и дело, что Анна никогда не была и не будет «любой другой». Именно этим она и пленила его. Что, однако, не могло служить оправданием ее новой отчаянной проделки.
Он прислонился к деревянной стене конюшни. От гнева руки его сами собой сжались в кулаки. Асканио и Грегори шли к нему через двор.
– Около часа назад, – доложил Грегори. – Стража у ворот – недоумки, как я погляжу. Она сумела их обвести вокруг пальца.
Морвану было в чем себя винить. Следовало усилить стражу своими людьми. Ведь воины, которые охраняли ворота, привыкли повиноваться своей госпоже. Которая, кроме всего прочего, была куда умнее и хитрее любого из этих простофиль. Ему стало любопытно, к какой уловке она прибегла, чтобы заставить их отворить тяжелые створки и поднять решетку.
– Полагаю, мне лучше будет отправиться с вами, – предложил Асканио.
– У меня, что же, и вправду такой свирепый вид? – мрачно усмехнулся Морван.
– Как у убийцы с большой дороги, – без тени улыбки заявил священнослужитель.
– В таком случае лицо мое выражает куда больше досады и гнева, чем вмещает душа. Я ее и пальцем не трону, клянусь вам. Полагаю, она отправилась на свою ферму?
Асканио пожал плечами:
– Это ее радость, дело ее жизни.
– Я ей не запрещал там бывать.
– Пока нет.
Конь, наконец, был оседлан, и Морван вывел его во двор. Вскочив в седло, он наклонился вниз, к Асканио, и с плохо сдерживаемой злостью спросил:
– Вы, святой отец, похоже, не одобряете того, как я обращаюсь с женой?
– Раз уж вы спросили, то я осмелился бы посоветовать вам не забывать, что сделало ее такой, какая она есть. В особенности же примите в рассуждение, что сама она никогда этого не забудет. Какие бы ласки вы ей ни расточали.
Морван сдвинул брови и, ни слова не ответив Асканио, тронул поводья. Жеребец поскакал к воротам.
Глядя между ушей гнедого, он ждал, пока поднимут решетку, и спиной ощущал на себе взгляды слуг и воинов. Они все уже знали, что Анна вопреки его распоряжению ускакала верхом из крепости и что он отправляется за ней вдогонку. Эта бунтарская выходка многим пришлась по душе. Не все в замке были рады, что их госпожа вышла за английского лорда, душой и телом преданного английскому королю.
Он пустил коня в галоп и помчался напрямик через широкое поле. Ему очень хотелось бы не связывать происшедшее с событиями вчерашнего вечера, но в душе он понимал, что это звенья одной цепи. Никогда еще женщины ему не отказывали, теперь же на это не задумываясь отважилась собственная его супруга! Придворные красавицы, хоть раз изведавшие его ласки, все как одна безропотно ему подчинялись. И вот теперь он вдруг получил решительный отпор.
Он не пытался доискаться причин ее поступка. Одно было ему ясно: какую бы сделку они ни заключили, о каких бы условиях ни уговорились, он не станет мириться с ее вызывающим поведением. Не позволит ей отвергнуть то, что их соединило.
Он надеялся постепенно, шаг за шагом, изменить уклад ее жизни так, чтобы она привыкала к переменам, сама того не замечая. Но Анна оказалась умнее, проницательнее, чем он думал. И мгновенно догадалась, что за планы он вынашивает, чем ей грозит их воплощение в жизнь.
Что ж, он пытался приручить Анну, пробудив ее чувственность. Это не удалось. Остается прибегнуть к доводам разума. Если и в этом случае он потерпит фиаско, тогда…
Конь ступил на тропинку, что вела к ферме. Морван натянул поводья. Жеребец перешел с галопа на легкую рысь.
Морван тяжело вздохнул. Он был знаком с несколькими владетельными лордами, которые, утверждая свою власть над женами и дочерьми, то и дело прибегали к помощи розог и поясных ремней. И во всеуслышание этим хвалились. Но ему претила сама мысль о возможности физической расправы над женщиной, существом слабым, нежным, не способным оказать сопротивление. Вдобавок он понимал, что стоило бы ему хоть раз замахнуться на Анну, и это навсегда подорвало бы ее доверие к нему.
Его рассеянный взгляд скользнул по утоптанной тропинке. То, что он на ней увидел, заставило его остановить коня.
Выехав из ворот замка, он пустился через поле по отчетливым следам копыт Тени. На тропинке подковы ее впечатались в землю поверх следов какой-то другой лошади.
Вероятно, здесь недавно проехал Карлос. Теперь же сбоку от четких отпечатков ее копыт виднелись следы двух или трех лошадей.
Кровь застыла в жилах у Морвана при мысли о том, какой опасности, быть может, подвергалась Анна в эту самую минуту. Но к беспокойству за нее, к боязни ее потерять в душе его примешивалось чувство досады. Она могла погибнуть из-за собственного глупого упрямства! Да и он тоже хорош! Зная, с кем имеет дело, он должен был попросту запереть ее в одной из комнат, выставив охрану у дверей!
Но вот следы Тени исчезли в зарослях кустарника. Лошадь и ее всадница свернули к конеферме. Отпечатки подков двух или трех чужих лошадей цепочкой, насколько хватало глаз, тянулись вдоль тропинки. Морван облегченно перевел дух и пришпорил гнедого.
Анна гнала вороную кобылу по обширному пастбищу. Животное было молодым, норовистым. С ним предстояло еще повозиться, прежде чем оно будет готово к продаже. Кобылке суждено было стать верховой лошадкой, возить какую-нибудь состоятельную леди на прогулки. А ведь при ее блестящих качествах – силе, выносливости – она могла бы замечательно себя проявить на ратном поле. Но рыцари всегда предпочитают сражаться верхом на жеребцах.
Быстрая езда была по душе и кобылке, и наезднице. Анна улыбалась, глаза ее сияли. Подумать только, она столько времени была лишена этого удовольствия! Ей захотелось проехаться хоть немного, встав ступнями на седло. Но этот трюк можно было выполнить, лишь положившись на кроткую и умную Тень. Что же до вороной, то ее сначала следовало как следует объездить.
Свободна и предоставлена самой себе. Душа ее полнилась восторгом. Она знала, что ей придется дорого за это заплатить. И все же…
«Морван, не заставляй меня делать выбор между тобой и этим пьянящим чувством свободы, потому что я сама не знаю, что мне дороже. Не требуй, чтобы я выбирала между тобой и собой».
Она направила кобылу к ферме и, спешившись посередине двора, передала поводья Луи. Нынче была его очередь ухаживать за лошадьми.
Из конюшни навстречу ей вышел Карлос.
– Ты-то как раз мне и нужен, – улыбнулась она. – Я так давно не держала в руках меч. Потренируемся?
– Что вы! Он меня за это убьет!
– Он это не запретил.
– Что ж с того? Вспомните, он не одобрял вашей тяги к оружию, еще когда добровольно вызвался служить в гарнизоне Ла-Рош-де-Роальд.
– Вот не подумала бы, что ты его боишься.
– Только дурак по собственной воле положит голову на плаху. Да я, признаться, и за вас опасаюсь. Вы и без того уже нарушили его запрет. Покатались верхом, и будете вас. Постреляйте из лука, коли уж на то пошло.
Но Анна не намерена была сдаваться. Эта выходка так или иначе вызовет гнев Морвана. Поэтому надо вдоволь насладиться свободой. Пока можно.