Харин Николай. Снова три мушкетера

   – Но ведь все равно кое-кто видел меня в Туре.
   – Вот это-то и беспокоит меня больше всего, – по-прежнему мрачно отвечал Атос.
   Вечером друзья отправились к господину де Тревилю. Дом был полон людей, лакеи сновали в толпе приглашенных. Шла большая игра.
   – Сегодня я собираюсь выиграть, – сказал Атос. – И приглашаю вас присоединиться ко мне.
   – Так вы при деньгах, дорогой друг? – удивленно спросил его д’Артаньян.
   – Пока еще нет, – флегматично ответил Атос. Д’Артаньян расхохотался.
   – Узнаю вас, друг мой. Однако участвовать в ваших авантюрах я не буду. Хватит с меня той игры с англичанами в Амьене, когда вы уговорили меня бросить кости, чтобы отыграть свою лошадь или сто пистолей на выбор.
   – И что же? Вы выиграли, – холодно заметил Атос. – Вам положительно везет в игре.
   – Нет уж, милый Атос. Играйте столько, сколько сможете, но я останусь наблюдателем. К тому же у меня не наберется и тридцати ливров.
   – Говорю вам, что у меня не больше, гасконский упрямец, – отвечал ему Атос.
   – Тем более! Как можно играть, не имея денег?!
   – Я и собираюсь играть, чтобы приобрести их, – невозмутимо ответил Атос и направился к столу, за которым сидели сам хозяин дома, а также господа де Куртиврон и де Феррюссак.
   Он обменялся учтивыми приветствиями с ними, мимоходом упомянул о д’Артаньяне, вернувшемся из отпуска, проведенного в Гаскони, и вскоре уже вступил в игру, присоединившись к ним.
   – Напрасно вы не играете, д’Артаньян, – сказал Атос, спокойно сгребая выигранные после первого же броска пистоли. – Участвовать в процессе значительно интереснее, чем оставаться сторонним наблюдателем. Я говорю это потому, что вам придется провести здесь весь вечер – одного я вас домой не отпущу!
   – В таком случае – желаю вам поскорее проиграть, Атос, – отвечал д’Артаньян, немного раздосадованный тоном своего товарища.
   Отойдя от стола, за которым игроки азартно трясли игральные кости в стаканчике, он принялся обдумывать дальнейшие действия.
   Побеседовав о пустяках с двумя-тремя знакомыми дворянами, наш гасконец пришел к выводу, что ему не хочется оставаться здесь слишком долго.
   – Вам приходилось иметь дело с испанцами? – услышал он, приблизившись к одной из групп.
   – Никогда, но это тем более интересно! Руки чешутся намять им бока хорошенько!
   – Замечу вам, что это не так-то просто сделать, мой бесподобный Буассонье. Во всяком случае кардинал чуть было не обломал свои зубы об этот орешек пять лет назад.
   – Вы имеете в виду события времен «Лионской лиги», любезный Ляфитон?
   – Вот именно!
   – Но ведь в конце концов маркиз Кевр выгнал тогда испанцев из Граубиндена, не правда ли?
   – Вот я и говорю, что это удалось маркизу Кевру, но вовсе не Ришелье. А ведь именно он поведет войска.
   – Что же с того? Ведь драться-то будем мы, а не его высокопреосвященство.
   Послышался веселый смех.
   Д’Артаньян отошел от разговаривающих и осмотрелся. Внимание его привлек молодой человек, скромно стоящий в тени, видимо, испытывая неловкость из-за своего одиночества и не слишком изящного костюма.
   Мушкетер подошел к нему. Последовал учтивый обмен приветствиями. Имя молодого человека оказалось Жиль Персонн.
   – Я вижу, вы в Париже недавно, сударь, – сказал д’Артаньян. – По вашему лицу сразу видно человека умного и порядочного. Не могу ли я чем-либо быть полезен вам?
   – Я признателен вам за добрые слова, сударь. Вы правы – я всего лишь несколько месяцев назад прибыл в Париж. Однако сейчас я устроен очень хорошо и всем доволен. Я остановился у одного замечательного человека, который не берет с меня никакой платы.
   – Кто же он?
   – Его зовут отец Мерсенн. Он францисканец.
   – К сожалению, имена святых отцов мало говорят моему слуху, – заметил гасконец. – Я человек военный: простой и грубый солдат.
   – Я тоже, сударь.
   – Вот как? Вам приходилось сражаться?
   – И не раз.
   – Где же?
   – У Бормио и Кьявенны. Кроме того, я участвовал в обороне форта Святого Людовика в 1626 году.
   – Ого, сударь. Вы успели повоевать. Черт побери! Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить о вашем возрасте?
   – Отчего же, – с несколько застенчивой улыбкой отвечал Жиль Персонн. – Скоро мне исполнится двадцать семь лет.
   Д’Артаньян прикусил язык, сообразив, что молодой человек, которому он только что предлагал свое покровительство, старше его и, по-видимому, слышал звон клинков и выстрелы так же часто, как и он сам.
   – Каким же образом судьба привела воина в келью монаха? – спросил д’Артаньян, лишь бы что-нибудь спросить.
   – Вы знаете, – живо отвечал Персонн, – отец Мерсенн – не обычный монах. Он бесстрашен и обладает живым воображением. Я не одинок в ряду его друзей, которые больше привыкли носить шпагу и плащ, чем рясу. Я знаю, что отец Мерсенн близок с одним мушкетером из роты господина де Тревиля.
   – Скажите мне, кто этот мушкетер, ведь я лейтенант этой роты.
   – Как? Вы лейтенант мушкетеров короля?!
   – Это неудивительно, если принять во внимание, что хозяин дома – капитан этой роты!
   – Еще бы, конечно! Вы тысячу раз правы, господин д’Артаньян. Просто меня удивило это совпадение.
   – Черт побери, я ничего не пойму! О каком совпадении вы толкуете?!
   – У отца Мерсенна я несколько раз встречал его доброго приятеля – мушкетера по имени Арамис. Мой хозяин по уходе гостя говорил мне, что этот человек – один из знаменитой четверки неразлучных. Он назвал мне ваше имя, сударь, а также имена господ Атоса…
   – И Портоса, – со смехом закончил д’Артаньян. – Интересный францисканец приютил вас у себя. Давно ли вы видели Арамиса?
   – Около полутора месяцев назад, сударь.
   «Все сходится, – подумал гасконец. – Арамис заходил к монаху незадолго до своей поездки в Тур. Ах, наш друг набит секретами, подобно тому как кошелек ростовщика набит новенькими пистолями. Бесполезно пытаться их разгадать».
   – Ну, что же! – сказал он вслух. – Если вам случится снова встретиться с ним у отца Мерсенна, передайте ему от меня привет.
   – Как? А я-то думал, что вы и дня друг без друга не проводите! – вскричал простодушный Персенн. – Простите меня, сударь, если я допустил какую-нибудь неловкость. Во всяком случае, так говорил о вас отец Мерсенн.
   – Что вы, шевалье Персонн, – со вздохом сказал д’Артаньян. – Мне было очень приятно и любопытно побеседовать с вами.
   Настроение гасконца испортилось окончательно. Он учтиво, но сухо распрощался с молодым человеком. Затем д’Артаньян вернулся к столу, за которым Атос с невозмутимым выражением лица продолжал методически обыгрывать своих партнеров.
   «Атос сегодня в ударе – не стоит ему мешать», – решил гасконец и направился к выходу.
   Холодный воздух взбодрил его, и мушкетер, вдохнув полной грудью, неторопливо зашагал по улице Старой Голубятни, на которой располагался дом, или вернее сказать – дворец г-на де Тревиля.
   Было поздно. Сырой ветер рвал плащи редких прохожих. Однако дурная погода не слишком беспокоила нашего героя. Когда вы молоды и сильны, а жизнь ваша полна опасностей, организм нечувствителен к таким пустякам, как сырость и холод.
   Молодой человек не успел прошагать и квартала, как позади послышались быстрые шаги. Кто-то твердой походкой догонял его.
   Д’Артаньян обернулся и увидел Атоса.
   – Как, это вы, Атос?
   – Кто же еще! Вы исчезли в тот момент, когда господин де Тревиль рассказывал об очередной дуэли, случившейся в Париже на днях. Только я успел мысленно поздравить я с тем, что не перевелись еще в Париже благородные дворяне, презирающие указы кардинала, как вдруг вспомнил вас и поспешил на улицу. Впрочем, краем уха я слышал продолжение этой истории и понял, что поторопился. Радоваться оказалось нечему.
   – В чем же там оказалось дело?
   – Господин Буаробер выследил заговорщиков и доложил об этом кардиналу.
   – Господин Буаробер выследил заговорщиков?!
   – Он сообщил, что эти люди тайком собираются на квартире одного богатого буржуа. Его высокопреосвященство совсем уже собрался наградить господина Буаробера, а сборище арестовать, как вдруг выяснилось, что «тайные собрания» происходят на квартире известного всему Парижу господина Конрара, который в качестве любителя изящной словесности частенько приглашал к себе господ Годо, Шаплена и прочих, дабы беседовать о литературе.
   Конрар сгоряча вызвал Буаробера на дуэль, но потом оба поразмыслили и решили, что гораздо безопаснее сделать так, чтобы известия о предстоящей дуэли достигли Ришелье, который приказал им помириться. Таким образом, заговорщики оказались литераторами, а господин Буаробер не знает, куда ему спрятать свой длинный нос, – над ним всюду смеются.
   – Атос, мне, право, жаль, что из-за меня вы покинули такое веселое общество. Я никак не предполагал, что вы так быстро заметите мое отсутствие.
   – Э-э, д’Артаньян! Ваше общество мне приятнее всех остальных, и я вовсе не желаю его лишиться преждевременно, – отвечал Атос серьезным тоном.
   – Опять вы за свое!
   – Вы направляетесь домой, д’Артаньян? – спросил Атос, не обращая внимания на легкую досаду товарища.
   – Совершенно верно – я собираюсь пойти и лечь спать.
   – В таком случае я провожу вас.
   – Атос!
   – Д’Артаньян, не надо меня отговаривать – я так хочу.
   Гасконец, хорошо изучивший характер своего друга, понял, что сопротивляться бесполезно. Он взял Атоса под руку и позволил мушкетеру проводить себя до порога дома на улице Могильщиков.

Глава тридцать вторая
Улица Скверных Мальчишек

   Время в Париже обладает свойством идти иначе, чем в провинции. Прошло всего два дня, но д’Артаньяну, погрузившемуся в служебные хлопоты и приготовления к походу, казалось, что он уже очень давно вернулся из Тура.
   Король произвел смотр войскам и остался доволен. Его величество был всецело захвачен идеями его высокопреосвященства. Ришелье, благодаря своему превосходству, умело и не насилуя убеждений короля внушал ему свой образ мыслей.
   Людовику XIII выпал жребий всегда пребывать в тени более сильной личности. В начале своего царствования король был затенен маршалом д’Анкром, павшим впоследствии от пули Витри. Но Людовик лишь переменил одну опеку на другую – убитого флорентийца сменил Альбер де Люинь.
   После смерти де Люиня, последовавшей 14 декабря 1621 года, в государственный совет поступил Арман Жан Дюплесси Ришелье – человек, которому волею судьбы было дано переустроить Францию вновь. И под влиянием этого человека, пережив его лишь на несколько месяцев, король уже оставался всю жизнь.
   Грозный кардинал постепенно становился полновластным хозяином королевства, успевая думать обо всем. Его высокопреосвященство обладал безжалостностью политика и великолепной памятью.
   На третий день вечером д’Артаньян получил возможность лично убедиться в этом. Возвращаясь с дежурства, молодой человек обратил внимание на четыре темные фигуры, неотступно следовавшие за ним.
   Д’Артаньян решил проверить свои подозрения, а они возникли у него, так как время было позднее. Он свернул в первый же переулок. Ускорив шаги, мушкетер отмерил квартал и, резко остановившись, обернулся назад.
   Четверо закутанных в плащи незнакомцев последовали за ним.
   Мы уже упоминали, что в те дни Париж рано закрывал свои двери и ставни. Несколько десятков фонарей, которые развешивались по распоряжению министра полиции, вряд ли могли существенно помочь горожанам добраться в темноте до своего места назначения невредимыми или, во всяком случае, неограбленными.
   Д’Артаньян пошел в противоположную сторону. Каблуки ботфорт четверых, закутанных в плащи, глухо стучали позади. В темноте они оступались, попадали в лужи, но ни у одного из них не вырвалось даже приглушенного восклицания.
   Д’Артаньяну стало ясно, что он имеет дело отнюдь не со случайными людьми. Он попытался запутать преследователей. Путь ему освещала луна, выглянувшая из-за туч. Но четверо в черных плащах также увереннее ориентировались при лунном свете.
   В этот момент они находились неподалеку от Люксембургского дворца, и д’Артаньян невольно подумал о Рошфоре. «Быть может, кавалер решил избрать более действенный способ сведения счетов?» – спросил себя мушкетер.
   Преследователи ускоряли шаги.
   «Вы торопитесь разделаться со мной, господа, – тем хуже для вас, – сказал мушкетер. – Позади Люксембурга есть одна улочка, где ваше численное превосходство не будет столь важным, – там я и встречу вас».
   Память не подвела д’Артаньяна – за Люксембургом он смог укрыться в тени, отбрасываемой высокой стеной, и оказаться на улице Скверных Мальчишек. Там он остановился и обнажил шпагу.
   К его удивлению, шаги преследователей звучали так же размеренно, как и прежде: они, казалось, были уверены, что жертве не ускользнуть.
   Сжимая шпагу, д’Артаньян крался вдоль стены, рассчитывая на внезапность.
   И тут из глубины улицы, из-за его спины послышались шаги еще нескольких человек. Причины странной неторопливости четверых преследователей открылись гасконцу. С противоположной стороны по улице Скверных Мальчишек к нему приближались еще трое закутанных в плащи убийц.
   «Семеро! Кажется, это конец!» – мелькнула в голове леденящая мысль.
   Из-за угла появилась темная фигура в низко надвинутой шляпе без пера. В правой руке человек держал шпагу, в левой – дуэльный кинжал с широкой гардой.
   – А, негодяи! – вскричал д’Артаньян. – Я вам дорого обойдусь!
   Кровь ударила ему в голову, зашумела в висках, заставила смолкнуть голос предательской обреченности.
   Д’Артаньян совершил молниеносный выпад, и шедший первым убийца рухнул наземь. Прислонившись спиной к стене, мушкетер принял беспримерный бой.
   В отличие от турской эскапады, где нападавшие имели строгий приказ обезоружить и арестовать его (думая, что перед ними Арамис), сейчас на карту была поставлена жизнь д’Артаньяна. Это стало ясно с первой же секунды неравного боя. Через несколько мгновений д’Артаньян был ранен – острие шпаги скользнуло по ребрам с правой стороны.
   Бешено отбивавшемуся гасконцу показалось, что время замедлило свой ход. Перед его мысленным взором возникло лицо д’Артаньяна-отца, как бы говорившего: «Сын мой, придерживайтесь традиций старинной итальянской школы, и да хранит вас Бог!»
   Чувствуя, что способен выдержать этот нечеловеческий темп еще не более трех-четырех минут, д’Артаньян попытался провести атаку, заключавшуюся в прямом ударе, маневре «ин кварта, ин сикста» и последующем выпаде, заканчивающемся ударом по кисти. Выпад прошел, и из руки одного из нападавших потекла кровь…
   Почти в то же мгновение мушкетер ощутил, как его лоб заливает что-то горячее, – он получил скользящую рану в голову.
   Набрав побольше воздуха в грудь, он испустил боевой клич:
   – На помощь, мушкетеры! Ко мне! На помощь!
   Д’Артаньян извивался, как угорь, стараясь уклониться от сыпавшихся на него ударов, которыми, не обладай он столь большой природной ловкостью, он несомненно был бы пригвожден к стене, подобно бабочке или жуку из коллекции энтомолога. Одновременно с этим мушкетер успевал стремительно орудовать шпагой, утирая свободной рукой кровь, льющуюся по лицу.
   Он продолжал кричать во все горло:
   – Ко мне, мушкетеры короля! На помощь!
   Молодой человек чувствовал, что силы покидают его, рука отказывалась повиноваться, из груди вырывалось хриплое частое дыхание. Клинки, отражающие тусклый свет луны, мелькали перед глазами. Искаженные злобой лица наемных убийц плыли в зыбком полумраке, исчезая и появляясь вновь.
   Вот один из них занес руку с кинжалом, чтобы нанести д’Артаньяну удар в лицо, но мушкетер, собрав последние силы, успел уйти от него, опустившись на одно колено, и прямым ударом пронзил грудь убийцы.
   Тот приглушенно вскрикнул и рухнул прямо на мушкетера. Это сослужило д’Артаньяну добрую службу, так как в это мгновение другой нападавший в черной полумаске нанес удар, могущий оказаться смертельным для нашего героя. Но он лишь проткнул уже мертвое тело своего сообщника.
   – На помощь, мушкетеры! – крикнул д’Артаньян и не узнал своего голоса.
   В этих звуках ему послышался предсмертный крик травимого собаками загнанного оленя.
   – Держись, д’Артаньян! Мы идем! – прогремело слева.
   И почти одновременно с этими словами, принятыми гасконцем за свой предсмертный бред, двое бандитов рухнули на землю, огласив ночной воздух тоскливыми предсмертными воплями.
   – Держись, д’Артаньян! Не умирай! Мы уже здесь! – кричал человек, убивший наповал одного из черных наемников.
   Шпага молнией сверкала в его руке. Этим человеком был Атос. И Атос был не один.
   Серебряные кресты на голубых плащах повергли в ужас оставшихся в живых убийц. Зазвенели клинки. Черные наемники понимали, что надеяться им не на что, и дрались отчаянно.
   Д’Артаньян оперся на холодную, скользкую стену и перевел дыхание. Сердце, готовое выскочить из груди, колотилось в бешеном ритме, давая перебои.
   Один из мушкетеров был убит на месте, шпага пронзила грудь. Но Атос и двое других не оставили убийцам ни одного шанса. Три раза молнией сверкнули клинки, три коротких вскрика потревожили тишину ночи. Все семеро убийц нашли свою смерть на улице Скверных Мальчишек.
   – Д’Артаньян, ты опасно ранен? – вскричал Атос, отбросив шпагу и подбегая к товарищу, в то время как заколотый им бандит еще агонизировал на земле.
   – Атос, дорогой Атос! Все в порядке: пара царапин взамен кладбища при церкви Сен-Сюльпис.
   С этими словами гасконец оперся на руку Атоса и постарался сделать шаг вперед, что удалось ему не без труда.
   – Знаете, как я себя сейчас чувствую, Атос?.. – спросил он, стараясь не потерять сознание.
   Атос бросил на друга взгляд, полный тревоги и отцовской нежности, и придержал его своей железной рукой, потому что д’Артаньян покачнулся.
   – …Как в тот момент, когда бедняга Бризмон выпил отравленное вино, присланное миледи и предназначавшееся нам. Вы успели вытащить меня с того света. Как вам это удалось, дорогой друг?
   – Боже мой, но ведь улица Феру в двух шагах от Люксембурга. К счастью, твоя гасконская глотка устроена на славу. Ни мне, ни этим господам не пришлось напрягать слух, чтобы услышать тебя.
   Д’Артаньяну было трудно говорить, и он только благодарно сжал руку Атоса.
   Тем временем двое мушкетеров, подоспевших вместе с Атосом на выручку своему лейтенанту, занялись убитым товарищем – Д’Артаньян узнал его, это был Деманжон – молодой человек из хорошей семьи, недавно принятый в роту де Тревиля.
   – Господа, примите мою искреннюю благодарность – вы спасли мне жизнь, – проговорил д’Артаньян.
   Силы покидали его. Он чувствовал, что правый бок горит, как в огне. Видимо, ранение оказалось более серьезным, чем он думал.
   – Я прошу вас позаботиться о несчастном Деманжоне.
   – Мы сделаем это, господин д’Артаньян, – отвечал один из двух мушкетеров. – К счастью, мы не лишились сегодня своего лейтенанта.
   С помощью Атоса д’Артаньян побрел прочь. Он потерял много крови.
   – Кто были эти негодяи? Рошфор или Тур – вот что необходимо понять, прежде чем я обращусь к господину де Тревилю. Хотя я сделаю это в любом случае, – сказал Атос.
   – Что вы сможете сказать господину де Тревилю, Атос? – слабо возразил гасконец, скрипя зубами при каждом шаге.
   – Что, когда к лейтенанту мушкетеров его величества подсылают семерых наемных убийц, это следует считать происшествием чрезвычайным и требовать расследования дела.
   – Но все они мертвы, и наверняка нападение припишут ночным грабителям, поверьте мне.
   – Кой черт грабителям! – с мрачной угрозой в голосе вскричал Атос.
   В этот момент д’Артаньян споткнулся о тело того из нападавших, кто первым нашел смерть от его шпаги. Оно лежало поодаль от места схватки, на углу улицы. Голубоватый лунный свет высвечивал лицо мервеца.
   – Постойте! Это же тот самый!..
   – Что такое?
   – Это тот самый человек, Атос!
   – Вы видели его раньше?!
   – Да… помните… я вам рассказывал. В Туре… он был их начальником…
   – Это он командовал людьми кардинала, которые хотели задержать вас у дома герцогини в Туре?!
   – Да.
   – В таком случае это не люди Рошфора. С вами посчитались за Тур.
   – Да.
   – Значит, вы снова заслонили собой Арамиса, друг мой. Этот человек погиб потому, что так и не понял своей ошибки. Он до последней секунды думал, что вы – это он.
   – Да.
   Эти три «да», произнесенные д’Артаньяном раз от раза все более тихим голосом, подсказали Атосу последующие действия. Он взял товарища в охапку и осторожно понес его к себе домой на улицу Феру.
   Добравшись туда, Атос поднял на ноги весь дом, заставив хозяйку, сдававшую ему комнаты, обработать и перевязать раны д’Артаньяна, послал одного слугу за врачом г-на де Тревиля, другого домой к д’Артаньяну за Жемблу с приказанием последнему немедленно явиться на улицу Феру, захватив с собой тот самый чудодейственный бальзам.
   Благодаря деятельности, которую развил Атос, через час у постели раненого появился опытный врач, г-н де Тревиль узнал, что на жизнь лейтенанта его роты покушалась шайка наемных убийц, а д’Артаньян, раны которого были промыты, смазаны снадобьем, принесенным перепуганным Жемблу, и перевязаны снова, на этот раз умелой рукой лекаря, – уснул.
   Атос же лег лишь после того, как убедился, что все, что только возможно было сделать, сделано и его товарищ спит крепким сном.

Глава тридцать третья
Король и капитан

   Утром королю доложили, что капитан мушкетеров ждет его аудиенции. Людовик XIII наигрывал на лютне только что сочиненную им мелодию. Его величество пребывал в хорошем расположении духа, что случалось не часто.
   – А, Тревиль, – сказал король приветливо. – Вы явились очень кстати.
   – Я очень рад, что ваше величество не выказывает признаков неудовольствия при виде вашего преданного слуги.
   – Вот еще! С чего бы мне выказывать неудовольствие, завидев твою гасконскую физиономию, – улыбаясь, отвечал Людовик, зная, что его капитан вряд ли будет обижен подобным фамильярным тоном. – Послушай-ка лучше, что я сочинил. Готов поклясться – получилось совсем недурно.
   И король снова взял в руки лютню, которую прежде отложил в сторону.
   Г-н де Тревиль почтительно выслушал незатейливый мотив, вовсе не лишенный некоторого изящества. Людовик XIII посвящал свой досуг музицированию и живописи почти с тем же удовольствием, что и охоте. По свидетельствам современников, во всех этих занятиях король достиг совершенства гораздо большего, чем в управлении государством.
   – Музыка превосходна, ваше величество, и я смиренно прошу вас принять мои искренние поздравления. Но позвольте, государь, просить вас также предоставить мне счастливую возможность выслушать ее снова, тогда мне будет легче оценить ее. К прискорбию моему, в данную минуту я при всем желании не в силах этого сделать.
   – Да что случилось, Тревиль? Ты, еще только войдя, принялся говорить какие-то непонятные вещи.
   – Непонятные, ваше величество? Отнюдь, скорее печальные!
   – Тревиль, я прошу тебя объясниться.
   – Вы изволили упомянуть, государь, о том, что моя родина – Гасконь…
   – Да, я прекрасно знаю это, как и то, что гасконцы – лучшие солдаты моей гвардии!
   – Слава Богу!
   – Тревиль, я начинаю терять терпение!
   – Ваше величество несказанно обрадовали меня, так как я уже было полагал, что мой король имеет причины подвергнуть меня опале сразу по двум причинам.
   – Что за чушь ты несешь?! О каких причинах ты тут толкуешь?
   – Сами изволите видеть, ваше величество. Во-первых, оттого, что я гасконец, но, кажется, к счастью, это не так.
   – Какая же вторая?
   – То, ваше величество, что я мушкетер. Мне показалось, государь, что мои, вернее – ваши, мушкетеры окончательно потеряли расположение вашего величества, а следовательно, впал в немилость и я.
   – Ах, гасконский хитрец! Готов поспорить, что кто-то из этих головорезов опять арестован за нарушение эдиктов!
   – Напротив, ваше величество.
   – Что это значит?
   – Что какие-то люди, в нарушение всех эдиктов и вообще всех законов, Божеских и человеческих, темной ночью напали на лейтенанта королевских мушкетеров господина д’Артаньяна. Что все они были в черных плащах и полумасках, и каждый держал в руках шпагу и кинжал. Что они имели несомненной целью подлое убийство из-за угла и что господин д’Артаньян трижды серьезно ранен, не считая многочисленных не столь существенных ран, потерял много крови и чудом остался жив.
   – Что вы такое говорите, Тревиль! Господин д’Артаньян – это ведь тот самый храбрец, который надолго уложил в постель Жюссака и Бернажу и так геройски вел себя под Ла-Рошелью. Он трижды ранен какими-то проходимцами?! И только не убит?! Или я что-то путаю?
   – У вашего величества прекрасная память. Но на лейтенанта д’Артаньяна напали всемером, государь. Напали не уличные грабители, а профессиональные убийцы, жестокие, хладнокровные и превосходно вооруженные.
   – Теперь мне понятно, Тревиль! Тогда я спрошу: и он все-таки жив?!
   – К счастью, да, государь.
   – И его состояние?
   – Удовлетворительное, государь.
   – Но кто эти негодяи? Я прикажу четвертовать их!